ГЛАВА 26
БЫК
Голоса. Свет. Ощущение неправильности — так глубоко, что не распознать. Бык попытался скрипнуть зубами — но челюсти уже были сжаты до боли. Откуда-то доносился плач.
Свет привлек его внимание. Простая матовая белая светодиодка. Аварийное освещение. Такое включают при падении напряжения. Смотреть на лампочку было больно, но он смотрел, чтобы сфокусировать взгляд. Если он сумеет объяснить себе освещение, прояснится и все остальное. Тревожные гудки звучали откуда-то извне. Из коридора. Мысли Быка скользнули туда, в переходы, в широкий бесформенный хаос, но он направил их обратно к свету. Так бывает, когда просыпаешься, только он не спал.
Понемногу он опознал тревожные гудки — так звучат мониторы медотсека. Он в медотсеке, пристегнут к кровати. Руку тянет трубка капельницы. Нахлынуло головокружение, и восприятие мира сместилось — он не стоит, а лежит плашмя. При невесомости это ничего не значит, но человеческий мозг ищет направления даже в безразличном к направлениям космосе. Болела шея. Болела голова. И еще что-то было не так.
В отсеке находились люди. На каждой койке лежали мужчины и женщины, почти все — с закрытыми глазами. Прозвучал новый сигнал — у женщины на койке напротив падало давление. Разбита. Умирает. Он закричал, и мимо проплыл мужчина в форме медбрата, подстроил что-то в аппаратуре, оттолкнулся и скрылся. Бык попытался задержать его, но не сумел.
Он сидел в кабинете. Серж ушел спать. За день накопилось несколько мелких инцидентов — вечные трения в большой, не слишком дисциплинированной команде. Бык вместе со всеми нетерпеливо ждал, вернутся ли со Станции Холден и десантники. Или с нее вернется нечто иное. Опасения все равно не дали бы уснуть. Он стал просматривать записи, присланные с «Росинанта». Джеймс Холден, на удивление молодой и обаятельный, заговорил: «Мы назвали это „медленной зоной“…» Бык отметил про себя, что название, придуманное Холденом, привилось, и задумался, оттого ли, что Холден первым попал сюда, или это его харизма действует даже сквозь пустоту.
А теперь он сам оказался здесь. Значит, кто-то нанес удар. Торпеда пробила оборону, или произошла диверсия. Может, корабль вообще разваливается к чертям.
Над кроватью располагалась панель связи. Бык дотянулся, залогинился и с помощью своего доступа перешел от сестринского поста к общекорабельной связи. Запросил соединение с Сэм, и она спустя несколько мгновений появилась на экране. Волосы плавали у нее над головой, белок левого глаза покраснел от свежего кровоизлияния.
— Бык! — В ее ухмылке почудилось облегчение. — Христос с картофельным гарниром, вот уж не думала, что так тебе обрадуюсь.
— Прошу рапорта о состоянии.
— Ага, — кивнула она. — Я лучше лично доложу. Ты у себя?
— В медотсеке, — поправил Бык.
— Я мигом буду у тебя.
— Сэм, — остановил ее Бык, — что случилось?
— Помнишь того паршивца, что запалился в Кольцо и превратился в котлету при торможении в медленной зоне? С нами то же самое.
— Мы слишком разогнались? — спросил Бык.
— Мы — нет. Правила переменились. Я поставила пару техников экспериментировать, чтоб наскоро уточнить новый скоростной предел, а пока что мы застряли и плаваем в большом кольце кораблей. Вместе со всеми.
— Со всей флотилией?
— Все до единого, — в легкомысленном тоне Сэм прорвалось угрюмое отчаяние. — Все, кроме челноков, стоявших в доках, дрейфуют без управления, а челноки высылать пока никто не спешит. Кажется, когда это произошло, «Бегемот» двигался медленнее всех. Остальным пришлось хуже.
Вопрос «Насколько хуже?» почему-то не шел с языка. Слова завертелись в голове, заморгали. В сознании нарастало ощущение: что-то не так.
— Поспеши с рапортом, — попросил он.
— Я сейчас, — отозвалась Сэм и пропала с экрана. Быку хотелось утонуть в подушке, хотелось ощутить на себе ласковую руку притяжения. Хотелось, чтобы в окно било солнце Нью-Мексико, а за окном простиралось голубое небо, воздух. Ничего этого здесь не было и не будет.
«После смерти отдохнешь», — подумал он и снова дотянулся до панели связи. Ашфорд и Па не отвечали на вызовы, но сообщения оба приняли. Бык набирал код отдела безопасности, когда вошла врач и заговорила с ним. Ее звали Мин Стерлинг — она была заместительницей Бенни Кортланд-Мапу. Бык слушал ее вполуха. Треть команды катастрофа застала на отдыхе, в амортизаторах. Две трети, и он в их числе, врезались в стены, а их ручные терминалы разогнались как снаряды. И еще что-то было про регенерацию, невесомость и спинномозговую жидкость. Бык задумался, где сейчас Па. Если она погибла, а Ашфорд выжил, дело плохо.
После катастрофы события могут развиваться по одному из двух сценариев. Либо все сотрудничают — и люди спасаются, либо все упираются в межплеменную рознь и недоверие — и люди гибнут.
Надо установить связь с Землей и Марсом. Наверняка всем сейчас не хватает медикаментов. Чтобы выполнить свое задание, он обязан сплотить людей. Надо выяснить, выжила ли Моника Стюарт и ее группа — по крайней мере, та часть группы, которой не грозит казнь за шпионаж. Если Моника возьмется выступать от его имени в том же духе, в каком работала с Холденом…
Врач что-то внушала ему, горячась все сильнее. Бык и не заметил, когда вошла Сэм, а та уже плавала около койки. Левая нога у нее была наспех заклеена упаковочной пеной и нейлоновым пластырем. Бык ладонью придержал врача за руку, прервав ее речь, и взглянул на Сэм.
— Рапорт готов?
— Готов, — кивнула Сэм, — и ты его получишь, как только выслушаешь ее.
— Что?
Сэм указала на доктора Стерлинг.
— Послушай врача, Бык, это важно.
— У меня нет ни времени, ни терпения…
— Бык, — рявкнула Сэм, — ты чувствуешь свое тело… хоть что-нибудь, ниже грудины?
Ощущение, будто что-то не так, стало явным и принесло с собой глубинный, инстинктивный страх. Снова закружилась голова, и Бык закрыл глаза. Слова, произнесенные врачом: «Перебит позвоночник, диффузное кровоизлияние, паралич» — наконец дошли до сознания. И, к стыду, глаза наполнились слезами, лица женщин расплылись.
— Если волокна срастутся неправильно, — продолжала Стерлинг, — подвижность не восстановится. А наши тела не приспособлены к регенерации в невесомости. Здесь нарушается циркуляция. На вашу рану давят сгустки крови и спинномозговой жидкости. Надо ее удалить вместе с осколками кости. Мы могли бы уже приступить к регенерации, но здесь больше десятка раненых, которым без ноотропов просто не выжить.
— Понятно, — выдавил Бык сквозь ком в горле в надежде, что врач замолчит, но ее уже понесло.
— Если нам удастся стабилизировать состояние, снять давление и поместить вас хотя бы в треть g, есть надежда возвратить по крайней мере часть функций.
— Ладно, — сказал Бык. Фон из попискивания аппаратуры и гудения аварийных воздуховодов заполнил паузу как тишина. — Что вы рекомендуете?
— Медикаментозную кому, — без запинки отозвалась врач. — Замедлим все процессы, стабилизируем состояние, пока не появится возможность эвакуации.
Бык зажмурился, выдавливая слезы между веками. Достаточно было только сказать «да» — и все проблемы перейдут к кому-то другому. Все исчезнет, а когда он очнется, тело уже будет восстанавливаться под привычной тягой. Или он вовсе не проснется. Молчание затянулось. Бык вспоминал, как ходил по остаткам солнечных батарей. Как лазал по ним. Как зажимал коленями керамическую балку, пока напарник срезал ее. Он вспоминал женщину со станции Тихо, как ощущал ее тело рядом со своим. Все могло вернуться. Хотя бы отчасти. Это не навсегда.
— Спасибо за рекомендации, — сказал он. — Сэм, рапорт о повреждениях.
— Бык, не надо, — сказала Сэм. — Знаешь, что бывает, когда у меня ошибка в сети? Я ее выжигаю и наращиваю заново. А это же биология. Из тебя нельзя просто выдернуть провода и перезагрузить с нуля. Не строй из себя героя.
— А я строю? — спросил Бык, и голос прозвучал почти естественно.
— Я не шучу, — упиралась Сэм. — Плевать мне, что ты там обещал Фреду Джонсону и каким крутым себя воображаешь. Веди себя как большой мальчик, принимай лекарства и поправляйся! Дошло?
Она чуть не плакала, лицо ее потемнело. Наверняка кто-то из ее команды погиб. Кто-то, кого она знала много лет. Может, всю жизнь. С кем работала изо дня в день. С нечеловеческой ясностью Бык ощутил ее горе и отозвался на него. Теперь так с каждым. Каждый выживший на каждом корабле видел смерть или раны дорогих ему людей. А с горя люди совершают поступки, каких не совершили бы в трезвом уме.
— Подумай, в каком мы положении, Сэм, — мягко заговорил он. — Вспомни, что мы здесь делаем. Кое-что уже никогда не придет в норму. — Сэм утерла глаза рукавом, а Бык повернулся к врачу. — Я уважаю ваше профессиональное мнение, но принять совет пока не могу. Мы вернемся к нему, когда корабль и команда будут вне опасности, а до тех пор для меня важнее оставаться на посту. Вы можете поддержать меня в сознании?
— Какое-то время могу, — признала врач, — но за это еще придется расплачиваться.
— Спасибо, — проговорил Бык голосом, мягким и теплым, как фланелька. — А теперь, старший механик Розенберг, приступайте к рапорту о повреждениях!
Ничего хорошего он не услышал. Единственное, чем можно было утешаться, выслушав рапорт Сэм, проконсультировавшись с врачами и с остатками службы безопасности, — это что «Бегемот» выстоял в бурю лучше других кораблей. Система жизнеобеспечения, да и вся конструкция корабля поколений были рассчитаны на долгий износ, а в момент, когда правила переменились, «Бегемот» шел на одной десятой прежнего максимума.
Резкое торможение захватило все корабли одновременно, за каких-то пять секунд снизив прежнюю скорость до почти неуловимого дрейфа в сторону центральной сферы. Произойди это мгновенно, не выжил бы никто. Даже при растянутом торможении многие оказались на грани смерти. Тем, кто спал или работал в амортизаторах, повезло больше. Все, кого торможение застало в коридорах или с грушей кофе в руках, погибли сразу. Насчитали две сотни мертвых и вдвое больше раненых. Три марсианских корабля, двигавшихся заметно быстрее «Бегемота», вообще не отвечали на вызовы, а прочие сообщали о тяжелых потерях. Большие земные корабли пострадали немногим меньше.
Хуже того: радио- и лазерные сигналы, доходившие сквозь Кольцо от оставшейся позади флотилии, жестоко искажались, расшифровать их было практически невозможно. Не то чтобы это так уж много значило. Медленная зона — черт, и к нему привязалось холденовское выражение! — всеми средствами напоминала, как огромны ее расстояния. На доступных им отныне скоростях путь к Кольцу занял бы не меньше времени, чем путь от него до Пояса. Месяцы, причем в челноках, поскольку все корабли оказались захвачены. Тем, кто выжил, приходилось рассчитывать только на себя.
Хватка Станции затягивала их на орбиту вокруг сияющей голубой сферы, и все усилия двигателей не помогали отклониться от навязанного маршрута. Им не давали ни разогнаться, ни остановиться. Тяга не действовала, и невесомость осложняла лечение пострадавших. Линии проводки «Бегемота», уже ослабленные и залатанные на скорую руку после пуска торпеды, давали отказ за отказом. Бригада Сэм металась по кораблю, меняя предохранители и добавляя новые заплаты. Один из земных кораблей из-за аварии в реакторе остался на одних аккумуляторах, другой пытался восстановить поврежденную систему регенерации воздуха. Что бы ни творилось на марсианских кораблях, командование марсиан не делилось новостями.
После боя такое считалось бы за унизительное поражение. А ведь на них никто не нападал.
— И как бы вы это назвали? — язвительно осведомилась Па с экрана ручного терминала. Она выжила, как и Ашфорд.
— Если бы такое устроил я, назвал бы «оборонительными мерами», — объяснил Бык. — Засранец, простреливший Кольцо, что-то в нем повредил, и оно закрылось. Установило запрет на превышение скорости. Потом на Станцию явились Холден с десантниками, и там что-то произошло. То, что управляет Станцией, вроде как дернулось, и эта штука заперлась еще глубже. Я не понимаю, как оно такое проделывает, но логике меня обучали. Оно предоставило нам свободу, насколько было возможно, но чем сильнее мы брыкаемся, тем больше затягиваем петлю.
— Так. — Па пригладила волосы ладонью. Она выглядела усталой. — Я вас поняла. Значит, пока мы ему не угрожаем, хуже не будет.
— Разве что только кто-нибудь натворит дел, — кивнул Бык. — Представьте себе какого-нибудь олуха-марсианина, потерявшего всех друзей. Если он задумает взять под мышку ядерный заряд, пешком дойти с ним до Станции и рвануть там — вот тогда будет хуже.
— Ясно.
— Надо, чтобы все действовали заодно, — продолжал Бык. — Земля, Марс, мы. Все. Потому что я в таком положении от защитных мер переходил бы к активной обороне, к стрельбе. Нам ни к чему, чтобы та штуковина следовала по тому же…
— Я сказала: «Ясно», мистер Бака, — рявкнула Па. — Это значит, что я поняла вашу мысль. Можете ее не развивать. Потому что без чего я сейчас точно обойдусь, так это без самоуверенного самца, толкующего, как высоки ставки и как я рискую напортачить. Я вас поняла. Благодарю!
Бык моргнул, открыл рот — и закрыл. Па на экране терла себе переносицу. В ее ярости слышалось эхо голоса Ашфорда.
— Простите, старпом, — сказал он. — Вы правы, я превысил свои полномочия.
— Об этом не беспокойтесь, мистер Бака, — сказала она, нагружая подтекстом каждый слог. — Если у вас есть конкретные предложения, я всегда готова выслушать.
— Ценю, — поблагодарил Бык. — Значит, капитан…
— Капитан Ашфорд прилагает все усилия, чтобы сохранить контроль над кораблем. Он считает, что для поддержания морального духа команде необходимо его видеть.
«Это как же?» — не спросил Бык. Па услышала вопрос в его молчании.
— Хотите — верьте, хотите — нет, но мы по-прежнему одна команда, — сказала она.
— Я буду иметь это в виду.
Па помрачнела, склонилась к своему экрану, словно к уху собеседника: жест, неестественный в плавучем мире невесомости, при видеосвязи, — и все же избавиться от него не удавалось.
— Я знаю, в каком вы состоянии. Сочувствую.
— Это ничего, — сказал он.
— Если я прикажу вам согласиться на медикаментозную кому?
Он засмеялся. Даже смех звучал как-то неправильно, словно из пустого ящика.
— Я сдамся, когда буду готов. — Произнося эту фразу, Бык сообразил, что звучит она двусмысленно. — Выберемся из леса — и тут же сдамся врачам.
— Так, — проговорила Па. Ее терминал пискнул, и она тихо ругнулась. — Мне пора. С вами потом разберусь.
— Вот именно, — сказал Бык и прервал связь.
Разумнее всего было бы заснуть. Он не спал четырнадцать часов: совещался с выжившими подчиненными, составлял расписание дежурств, делал все, что возможно делать из медотсека, для поддержания корабля в рабочем состоянии. Раньше он не стал бы считать долгой четырнадцатичасовую вахту в критическом положении, но раньше он не был калекой.
Калека.
Он с отвращением провел кончиком пальца от горла вниз, к невидимой черте, где кожа теряла чувствительность и превращалась в нечто чужое. Не тело, а туша. Мозг отпрянул от этой мысли. Он и раньше бывал ранен — и поправлялся. В четырех или пяти случаях он еле выжил. И каждый раз что-то помогало ему встать на ноги. Ему всегда везло, и в этот раз будет так же. Он как-нибудь выберется. Обзаведется еще одной историей, которую некому рассказывать.
Он понимал, что лжет самому себе, но ему не оставалось ничего другого. Разве что устраниться. Может быть, так и следовало поступить. Бросить все на Па. Или пусть Ашфорд рулит. Оба они и глазом не моргнут, если он уйдет в кому. И даже Фред… Черт, Фред, пожалуй, велел бы ему соглашаться. Приказал бы.
Бык закрыл глаза. Заснет или не заснет. Или перейдет в смутное состояние — не сон, не явь. В коридоре плакал кто-то из врачей: ровный механический звук больше походил на болезненные стоны, чем на выражение печали. Кто-то влажно закашлялся. Сейчас главной опасностью стала пневмония. Невесомость нарушает работу тех механизмов, которые вызывают кашель и очищают легкие от мокроты, пока еще не поздно. И тогда — отек легких, разрывы, эмболия, потому что кровь без действия силы тяжести застаивается и собирается в сгустки. И то же самое на всех других кораблях. Раненые, способные выжить, умирают только от того, что лишены веса. Если бы дать тягу, создать хоть небольшое ускорение…
«Мы все в одной команде», — повторил сквозь дрему голос Па, и Бык вдруг проснулся. Подтянул к себе ручной терминал. Ни Ашфорд, ни Па не отвечали — была середина ночи. Он подумал о срочном вызове, но решил, что еще не время. Сперва он попробует достучаться до Сэм.
— Бык? — отозвалась она. Кожа у нее стала сероватой, в углах рта пролегли морщины. Раньше их не было. Залитый кровью глаз выглядел зловеще.
— Привет, Сэм. Слушай, надо собрать команды со всех кораблей на «Бегемот». Собрать всех вместе, пока никто не натворил глупостей.
— И только-то? Больше тебе ничего не надо?
— Ага, — кивнул Бык. — Понимаешь, у них появится причина собраться к нам. Здесь есть кое-что необходимое, чего нигде больше не раздобыть.
— Хорошо звучит, — покачала головой Сэм. — Может, я сейчас не слишком хорошо соображаю, друг милый, но, сдается, у тебя ко мне просьба?
— У них у всех есть раненые. Всем необходимо тяготение. Сэм, сколько времени тебе нужно, чтобы раскрутить барабан?
