ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Люк раскрылся, подобно разводному мосту, позволяя порывам благоухающего предрассветного воздуха Невы ворваться в грузовой отсек. Задумчиво потирая свою физиономию, пилот шаттла смотрел на трех женщин у края люка. Он размышлял о том, удастся ли ему получить особое разрешение на время Благословения за то, что он перевозит адептус Сороритас с орбиты на землю. Само по себе это не имеет большой значимости, но они — святые женщины, а это должно как-то отразиться на его ежегодных десятинах.
Самая высокая, темнокожая и кудрявая женщина одарила его предостерегающим взглядом темных глаз. Пилоту хватило ума все понять и сделать вид, будто он занят плохо прикрепленной грузовой сеткой. Лучше не вмешиваться и позволить им спокойно завершить свои дела. Как только она отвернулась, пилот вновь украдкой взглянул на троицу. На протяжении всего пути, пока он лавировал по воздушным коридорам, направляясь к портовому комплексу Норока, они держались вместе, тихо переговариваясь в задней части отсека. Время от времени миловидная шатенка тихо всхлипывала, а другая, стройная смуглянка — самая красивая, с точки зрения пилота, — все пыталась шепотом ее успокоить.
Будь они боевыми сестрами, он ни за что бы не рискнул остаться с ними в одном помещении, но Сестры Битвы многолики, а эти три были простыми медичками. Сестрами-госпитальерками, как они сами себя называли. Пилот расслабился, представляя, как он мог бы ночью развлечься с ними в постели.
Словно почувствовав его настрой, высокая сестра отделилась от группы и подошла к пилоту.
— Не могли бы вы оставить нас на пару минут? Одних.
— Ну, — забуксовал он. — Тут вот какое дело… Вы сказали, что это не займет много времени. А мне еще нужно забрать с платформы коммерческой станции скоропортящийся груз для эпикурейцев города Метис, — пилот неопределенно махнул в сторону океана. — Я не могу просто так терять время.
— Нет, — возразила женщина, — можете. И будете! Я — служительница Божественной имперской церкви. Догадываетесь, что это значит?
— Я должен… выполнять то, что вы скажете?
— Рада, что мы поняли друг друга. — Она повернулась к нему спиной и направилась обратно к своим сестрам, спускающимся на площадку космопорта.
— Ты точно не хочешь, чтобы сестра Зоя или я пошли с тобой? Тебе ведь не обязательно нести бремя скорби в одиночку, Верити.
Девушка с трудом сглотнула, глядя, как первые лучи восходящего солнца венчают далекие горы. Ветер доносил соленый морской воздух.
— Инара, нет. Вы и так достаточно много сделали для меня. — Верити выдавила слабую улыбку. — Дальше я должна справляться сама. Это дело семьи.
— Мы все семья, — мягко сказала Зоя. — Все мы — сестры, связанные если не кровью, то долгом.
Верити покачала головой.
— Благодарю вас обеих за то, что сопроводили меня, но работа ордена на дальних лунах важнее. Какое-то время палатин сможет обойтись без меня, но не без вас. — Она взяла свою сумку у Зои и слегка поклонилась им обеим. — Аве Император, сестры!
При последних словах сестра-госпитальерка достала из кармашка черный траурный платок и повязала его на шею.
Прощаясь, Инара нежно прикоснулась к руке сестры.
— Мы будем молиться за нее, — пообещала она, — и за тебя.
— Аве Император! — сказала Зоя, когда люк начал подниматься.
Покидая посадочную площадку, Верити всего раз обернулась, чтобы посмотреть, как грузовой шаттл поднимается в светлеющие небеса, оставляя за собой выхлопы грязного дыма. Она отряхнула грязь с красного подола своего одеяния и направилась через порт, держа в руке пачку бумаг и печатей с разрешениями.
За территорией порта она обнаружила стоянку кабельных повозок, водители, завернувшись в пыльные тряпки, сидели в облаках табачного дыма. У Верити имелись имперские бумажные деньги, которыми она могла расплатиться, но никто даже не посмотрел в ее сторону. Вместо этого водитель, сидевший во главе группы, набросил сетчатую вуаль на глаза и подозвал Верити к своему транспорту. Механизмы заскрежетали, когда он задействовал рычаг в открытой кабинке транспорта и приземистый вагон двинулся вдоль по широкому кривому бульвару.
Бороздки, сделанные в проезжей части дороги, в которых шнуры кабелей свивались в бесконечные петли, пересекали каждую крупную магистраль города. Ниши шасси вагонов были оснащены острыми зубьями, которые впивались в кабели и замыкались, позволяя технике передвигаться без собственного источника энергии. Это защищало воздух города от выхлопных газов и шума двигателей, заменяя их постоянным шипением и громыханием машин, перескакивающих по бороздкам и одолевающих свой путь. По улицам Норока путешествовали металлические экипажи разного размера — от маленьких таксо до громадных приземистых тягачей и трехэтажных автобусов. Только богачи или церковь могли позволить себе такое.
Из курса обучения Верити знала, что законы Невы запрещали всем, кроме непосредственных представителей Императора — арбитров и Экклезиархии, — использовать транспортные средства при полной свободе перемещения.
Прежде она никогда не была на Неве Прим. В течение месяцев, что орден Безмятежности помогал бедным и несчастным на дальних лунах, Верити ни разу не довелось побывать в этом мире, которому служили те бедолаги. Все без исключения луны были бесплодными. Целые планетоиды, изобилующие разнообразными болезнями из-за выбросов грязной индустрии, отдали под карьеры и глубинные геотермальные скважины. Неудивительно, что сама Нева была настоящей жемчужиной, в то время как все без исключения промышленные отходы и машиностроение оставались на спутниках вокруг.
Пока Верити везли через торговый район, она видела отражение своего лица в витринах магазинов. Безупречная кожа и янтарные волосы не затмевали равнодушие в ее глазах: красота была разрушена скрытой в них скорбью. Владельцы магазинов уже начинали свою торговлю, укладывая высокие стопки восковых молитвенных свечей, капюшоны кающихся, листы пожертвований и отлитые смоляные иконы. Раз или два в воздухе свистнула плеть, но, возможно, это были кабели. Кабельная повозка с грохотом миновала плоскую платформу с высокой кучей, кажется, трупных мешков. На перекрестке в окружении священников в блестящих регалиях переходила дорогу толпа бритоголовых, бледных, бесполых юнцов. Когда экипаж снова двинулся, водитель задействовал электрический провод в дороге для регулировки движения.
Каждый вздох острой болью отзывался в легких Верити, подобно ножу в груди. Темнота переполняла ее. Внутренняя пустота не позволяла ничего чувствовать, будто само ее естество похитили и уничтожили. Горькие слезы в очередной раз навернулись на глаза, и Верити тяжело вздохнула, безуспешно пытаясь их сдержать.
Сквозь тонкие муслиновые занавески экипажа она увидела виднеющийся вдалеке монастырь Святой Катерины и тогда, приглушая всхлипы черным платком, позволила себе отдаться горю, грызущему ее изнутри.
Они похоронили сестру Лету в мемориальном саду, светлом и богатом растительностью месте на южной стороне монастыря. Он выступал из стены здания плоской дискообразной террасой, начинающейся от широких дверей главного входа в часовню. Посреди сада высилась статуя святой Катерины, облаченной в броню сестер-серафимов. Святая стояла, будто желала соскочить с постамента и взмыть в небеса; из прыжкового ранца на ее спине выходили искусно вырезанные витые кольца огня и дыма.
В соответствии с новым положением и епитимией Иона не могла присутствовать на похоронах. Вместо этого Кассандра шла впереди несущих гроб илотов в белых робах, раскачивая из стороны в сторону, как маятник, кадило со священными горящими маслами. Мирия, Изабель и Порция следовали за укрытым телом; черная броня селестинок была начищена до зеркального блеска. В соответствии с обычаями ордена стволы их оружия были перевязаны красными шелковыми лентами, что означало его безмолвие в миг горьких дум.
Рейко, старшая сестра-ветеран, которая служила помощницей канониссы Галатеи, проводила церемонию надлежащим образом, но неискренне. Несколько других боевых сестер, которых Мирия не видела ранее, — вероятно, члены гарнизона монастыря — согласно традициям воздавали погибшей почести. Но все же ни одна из них не знала Лету, ни одна не сражалась вместе с ней против предателей и ксеносов, ни одна не проливала с ней кровь на проклятых полях битв.
Мирия нахмурилась. Она и раньше теряла женщин под своим началом при обстоятельствах куда худших, чем это, но простой и чрезвычайно жестокий способ убийства Леты лег ей на плечи тяжким грузом вины. Старшая сестра еле сдерживала внутренние голоса, усердно упрекающие ее за допущенную ошибку на борту «Меркуцио».
В своем воображении она вновь увидела, как приставляет плазменный пистолет к капсуле Вауна и грозит его убить. «Почему я не сделала этого? Лета осталась бы жива, и Иона была бы одной из нас». Но такой поступок означал бы открытое неповиновение приказу церкви. Мирию частенько призывали к ответу за ее «творческие» интерпретации приказов командира, но она никогда не шла против старших: подобная мысль была недопустима для Сороритас. Ее взгляд упал на каменную тропу под ногами. Сестра Диона призывала ее не терять бдительности, но Мирия к ней не прислушалась, пока не стало слишком поздно. «Я заставлю сполна заплатить тех, кто ответственен за это», — поклялась она.
Незакрытый овальный люк в каменной дорожке сада открывал взору вертикальную яму глубиной в несколько метров. Рейко завершила литанию памяти, и облаченные в белые одежды сервиторы опустили тело Леты в яму, засыпали землей. Ее похоронили по неванским традициям стоящей с запрокинутой к небу головой. По словам священников, это было необходимо для того, чтобы покойный видел путь обратно к Терре, тропу, что приведет к правой руке Императора.
— Именем Его и с одобрения пресвятой Девы-мученицы мы предаем нашу сестру Лету Катену земле. И да упокоится она до тех пор, пока Всевышний вновь не призовет павшую Его слугу и не возродит ее.
Рейко склонила голову, остальные повторили это движение. Мирия помедлила секунду, заметив, как на нее глядит молодая сестра в одеяниях другого ордена. Она смотрела на селестинку глазами, полными боли и злобы.
— Восславим Императора, ибо своими деяниями мы лишь вершим волю Его, — пропела Рейко. — И да будет так.
— И да будет так, — хором повторили остальные.
Все еще не желая отходить от того места, где покоилась Лета, Мирия подошла к стоявшей там на коленях женщине, невзирая на то что какая-то часть ее была твердо уверена в том, что ничего хорошего из этого не выйдет. Подойдя ближе, она различила символ неразбитого круга на одеянии девушки — эмблему ордена Безмятежности. Как и сестры ордена пресвятой Девы-мученицы, госпитальерки, служившие во имя безмятежности, прибывали из Конвента Санкторум на Офелии-7. Согласно имперскому закону ордены госпитальеров входили в число невоенных подразделений Сороритас, но это не означало, что в их рядах были неженки. Хирурги и медсестры обладали профессиональными навыками и чувством глубочайшего сострадания. В бесчисленных мирах они помогали бойцам имперской военной машины.
Также они были обучены военному ремеслу и вполне могли постоять за себя, если того требовали обстоятельства. Ни одна планета, называвшая себя цивилизованной, не обходилась без приютов или лечебниц, где служили такие сестры.
Девушка встала и посмотрела в глаза Мирии. Казалось, она была готова разрыдаться, но ее руки были сжаты в кулаки.
— Ты… Ты — командир Леты. Сестра Мирия.
— Я имела такую честь, — осторожно ответила Мирия.
Слова, кажется, причинили девушке боль.
— Ты… Ты позволила ей умереть!
— Она жила, чтобы бороться с еретиками и колдунами, и погибла, выполняя свой долг, — ответила Мирия, удивленная горем молодой девушки.
— Я хочу знать, как это случилось, — отрывисто произнесла госпитальерка. — Ты должна рассказать мне.
Мирия медленно покачала головой.
— Это дело орденов-милитантов — не твое.
— Ты не имеешь права скрывать это от меня, — на лице женщины появились слезы. — Я ее сестра!
Мирия показала на монастырь:
— Мы все ее сестры.
Госпитальерка отдернула свой воротник и вытащила из-под него длинную плетеную серебряную цепь: розариус, подобный которому Мирия видела до этого лишь у одного человека.
— Где ты это взяла?
— Я — сестра Верити Катена из ордена Безмятежности, — сказала девушка. — Родная сестра Леты из ордена пресвятой Девы-мученицы. Мы — дочери одной матери. — Она схватила Мирию за запястье. — А теперь ты расскажешь мне, как убили мою единственную кровную родственницу, или, клянусь Золотым Троном, я вытрясу это из тебя!
Мирия вгляделась в ее лицо: тот же изгиб носа, те же глаза и та же пылающая в них решимость. Мгновение растянулось в тишине, злость Верити разбила холодное уныние, окутавшее Мирию.
— Что ж, — сказала селестинка после долгой паузы. — Присядь рядом со мной, сестра Верити, я поведаю тебе суровую правду.
Худой юноша вертел в руках горящую свечу, забавляясь с мягким жиром и позволяя струйкам расплавленного воска завитками стекать по всей длине свечи.
— Нервы шалят? — спросил Ринк, бродивший у края стола.
Игнис поднял на него глаза.
— Это вопрос или утверждение?
Ринк не мог усидеть на одном месте и пяти минут с тех пор, как они пришли в бар, и метался даже здесь, в укромной задней комнате. Будто желая продемонстрировать правдивость своего ответа, Ринк взял со стола оловянную чашку рекафа и облизнул губы.
— Лично я не нервничаю, — здоровяк сказал это с такой вежливой невинностью, что Игнис усмехнулся. — Просто мне… не нравится тут.
— Ладно, не буду спорить, — произнес юноша, забавляясь с пламенем горящего фитиля свечи. Он тряхнул головой. — Не могу поверить, что мы вообще здесь.
— По-моему, — ответил Ринк, ставя чашку обратно, — нам стоит отказаться от этого безнадежного дела и…
— И что? — Фигура в капюшоне рукой отвела в сторону занавеску из бус, закрывавшую остальную часть бара. — Свистнете звездолету, чтобы он прилетел и забрал вас?
Ринк открыл рот, как рыба, а Игнис встал на ноги, оживив усмешку на губах.
— Во имя всего святого, это ты?
Торрис Ваун улыбнулся в ответ.
— О да, это я. Собственной персоной, — он похлопал обоих мужчин по плечу. — Держу пари, вы не ожидали увидеть меня снова.
— Если честно, нет, — признался Ринк. — После того как монашки словили тебя на Грумбридже, мы подумали, что все кончено.
— Некоторые подумали, — добавил Игнис язвительно.
— Они были немного грубы со мной, но ничего такого, к чему я бы не был готов. — Ваун придвинул к себе чашку рекафа и обильно подсластил его из стоящей на столе бутылки бренди. — Есть закурить? — бесцеремонно спросил он. — Уже невмоготу.
Ринк кивнул и достал пачку табачных сигарет. Ваун скривился, взглянув на этикетку, — это была дешевая местная марка сигарет, которые воняли, как теплые испражнения, — но все равно взял одну.
— У тебя рука дрожит, Ринк, — заметил преступник. — Ты не рад меня видеть?
— Я… м-м-м…
— Он нервничает, — пояснил Игнис. — Если честно, Ваун, я его понимаю. Прийти сюда… Короче, были разговоры, что это ошибка.
— Ошибка? — переспросил Ваун. Он прикоснулся кончиком пальца к сигарете, и та загорелась. — Кто такое сказал?
Двое мужчин переглянулись.
— Нашлись некоторые. И они не пришли.
— А именно?
— Гиббин и Рокс. Джеффер тоже, — фыркнул Ринк.
Ваун сделал пренебрежительный жест.
— Ой, варп с ними. В любом случае эти любители легкой наживы никогда не замахивались на крупное дело. — Он улыбнулся. — Но вы, парни, пришли. И это согревает мне душу.
Конец табачной сигареты вспыхнул оранжевым светом.
— Остальные разбежались. Залегли на дно, — пояснил Игнис. — Но мы пришли.
— Хотя тоже не хотели, — произнес Ваун недосказанную часть предложения. — Потому что спрашиваете себя: с чего бы, черт возьми, Торрис Ваун решил, что сбежит от Сороритас?
— Ага, — сказал Ринк, — а еще послание. Мы не знали, кто его принес — какой-то богатенький чел, мелкий, но дерзкий.
— Вы пришли, и это хорошо. Даже несмотря на то что псы Ла-Хайна и каждый городской часовой на Неве будут выискивать нас, — он вдохнул сладкий дым, — вы не пожалеете об этом.
Игнис моргнул:
— Мы не останемся здесь… Ваун, скажи, что мы больше ни секунды не пробудем в этой набожной дыре, полной богослужак. — В конце фразы его голос повысился.
— Поосторожнее, — шутливо предупредил Ваун. — Поносишь мой родной мир! Мы остаемся — здесь нас ждет большой куш, Иг. Ты даже представить себе не можешь, насколько большой. С помощью моих, м-м-м, богатых друзей мы получим его и кое-что в придачу.
— Кое-что? — спросил Ринк. — Например?
— Например, месть, Ринк. Кровавую месть. — Глаза Вауна хищно сверкнули.
Игнис отвел взгляд. Он все еще играл со свечой, заставляя пламя менять форму.
— И кто твои друзья? Знатные выходцы из высшей касты болванов? На кой черт они нам сдались?
— Они могут дать то, что нам нужно, парень. Богатеи всегда желают стать еще богаче. Им неведомо, каково быть бедными и беспомощными, но они боятся познать это, что делает их предсказуемыми, словно откормленными на убой.
Юнец нахмурился.
— Мне не нравится, когда на меня смотрят. Словно видят мою метку. Каждый раз, когда я иду по улице, мне кажется, что разговаривающие по воксу люди сейчас закричат, вызывая ордос… «Придите и схватите этого колдунишку!» Я не хочу оставаться здесь. — Пламя свечи ярко горело, облизывая его пальцы, но Игнис, кажется, не замечал этого.
Ваун сделал длинную затяжку.
— А ты, Ринк? Тоже чем-то недоволен?
— Не люблю священников, — не спеша произнес здоровяк. — Они били меня, когда я был еще мальчишкой.
Лицо Вауна медленно растянулось в улыбке.
— Все мы — раненые птенцы, разве нет? Послушайте, парни, — на свете нет человека, который бы ненавидел Неву сильнее меня. Но у меня осталось одно незаконченное дельце, и с подачи сестер пресвятой Девы-мученицы, которые любезно доставили меня домой, я могу его закончить. — Он очертил сигаретой круг в воздухе. — Для начала нам нужно зажечь несколько огней в Нороке и устроить уважаемому диакону взбучку, которой он вполне заслуживает. А потом мы займемся нашей главной целью, — его губы скривились в улыбке. — И когда закончим, эта поганая планета будет полыхать синим пламенем.
При этих словах Игнис поднял голову.
— Я бы этого хотел.
— Потерпи, и все увидишь, — пообещал Ваун.
Тюрьма походила на памятник устрашению. На ее внешних стенах не было ни одного окна, только узкие прорези, через которые управляемые когитаторами автоганы следили за открытой площадью вокруг здания. Медные орудия начинали жужжать и пощелкивать, когда люди попадали в поле видимости, всегда готовые выпустить град пуль в беглецов или нарушителей.
Таковых, разумеется, никогда не было. Центральный район Норока являлся образцом благочестия и законопослушания, и если бы не активность менее дисциплинированных граждан других районов города, местным силовикам не оставалось бы ничего другого, как начищать силовые булавы да маршировать на парадах. Часть силы, что сдерживала население от нарушений, давали сами здания. Стоило лишь поднять голову и взглянуть на конусообразную конструкцию, всю поверхность которой покрывали рельефы с изображениями зверств.
Исправительное заведение являло собою миссионерское произведение искусства огромных масштабов. Каждый этаж украшали скульптуры представителей Императора: арбитров, космических десантников, инквизиторов, боевых сестер и многих других, убивавших и очищавших тех, кто нарушил имперские законы и учения. Наряду с заключенными, осужденными по большей части за изнасилования и детоубийство, попадались те, кого сажали за мелкие кражи, ложь и опоздание на работу. Каждый без исключения преступник показывал должное раскаяние в своей виновности, в полной мере испытывая на себе страдания от возложенного на него бремени воздаяния. Из установленных на самой вершине конусообразного здания громкоговорителей доносились суровые гимны и строгие проповеди, повествующие о природе преступлений. Все здание служило предостережением для тех, в чьи умы закрадывались мысли о преступлении.
Сестра Мирия направилась через площадь к тюрьме. Рядом шла Кассандра, а в двух шагах позади — госпитальерка Верити.
— Ее присутствие действительно необходимо, старшая сестра? — еле слышно спросила Кассандра.
— Лишняя пара глаз пригодится, — ответила Мирия, хотя это было слабым оправданием. Если бы ей требовался еще один наблюдатель, проще было бы взять с собой Изабель или Порцию. С появлением Верити у Мирии возникли внутренние противоречия, чувство долга перед Летой тяготило ее. В некотором роде она даже ощущала, что только госпитальерка может освободить ее от этого. «Моя собственная вина говорит во мне?» Старшая сестра прогнала эти мысли прочь. Верити хотела видеть человека, который помог Вауну убить сестру, и Мирия не видела причин отказывать ей.
У ворот их ждал силовик с шевронами ветеран-сержанта на служебной броне, который молча провел троих посетительниц через тюремные посты безопасности. Другие силовики отвлекались от своих дел, чтобы поглазеть на проходящих мимо сестер. В их взглядах не было ни почета, ни уважения: стражи порядка лишь издавали плохо скрываемые смешки, ухмылялись и перешептывались, посмеиваясь над женщинами, на глазах у всех упустивших пресловутого псайкера.
Кассандра скривила губы, и Мирия поняла, что та готова разразиться гневной репликой, но сдерживает себя. Старшая сестра покачала головой, заставив улечься мысли подруги. У них были более серьезные дела, нежели выслушивать мнения простых полицейских.
— Мы держим их изолированными, — сказал сержант силовиков. — С момента поступления к нам двое уже погибли.
— Как? — удивилась Верити.
Сержант иронично посмотрел на нее.
— От ран, полагаю. Упали с лестницы.
— Вы допрашивали их? — Мирия оглядела двери камер, когда они вошли в квадрант заключения.
— Ничего путного мы от них не узнали, — признался силовик. — В основном плачут о своих женах и детях, — скривился он. — Взрослые мужчины, некоторые даже мочились в штаны и кричали, как младенцы. Жалкое зрелище!
— Им известна цена, которую они заплатят за то, что отвернулись от блага Императора, — сказала Кассандра. — Ничего, кроме смерти.
Сержант кивнул.
— Хотите видеть их всех или кого-то конкретного? Ручаюсь, ничего путного вы не узнаете. — Он вручил Мирии веер перфокарт и подал знак другому солдату-силовику открыть тяжелую стальную дверь камеры допросов.
Она бегло просмотрела имена.
— Вот этот, — произнесла она через миг, постучав пальцем по потертой карте. — Приведите его к нам.
Сержант и солдат вернулись с мичманом Ворго, неся его на себе, как кусок мяса. Мертвенно-бледное лицо матроса было сплошь покрыто синяками и ушибами, но даже распухшие полузакрытые глаза не смогли скрыть в его взгляде ужас, который он испытал при виде боевых сестер. Ворго вяло захныкал, когда силовик принялся заковывать его в грязные бронзовые кандалы, свисающие с потолка над дренажной решеткой в центре комнаты.
Мирия покосилась на Верити. В сестре-госпитальерке боролись два противоположных чувства: сострадание к избитому несчастному человеку и ненависть к его деяниям. Старшая сестра подошла ближе, в круг света биолюминесцентной лампы над головой.
— Помнишь меня, не так ли?
Ворго судорожно кивнул.
— В таком случае позволь объяснить, что тебя ждет. Не будет никакого суда, апелляций и надлежащих правовых процедур. — Она обвела рукой служителей закона, находящихся в камере, и тюремные стены вокруг. — Тебя не будут слушать судьи, ты можешь не ждать помощи от «Меркуцио», — рассудительно пояснила ему Мирия. — Ты содействовал и участвовал в убийстве Сороритас, сговорившись устроить побег колдуну-террористу. Ты принадлежишь Сестрам Битвы, и мы сделаем с тобой то, что сочтем нужным. У тебя нет ни прав, ни голоса, ни защиты. Единственное, что ты можешь выбрать, — способ своей кончины.
Ворго хныкнул и промямлил что-то неразборчивое.
— Ты когда-нибудь видел аркофлагеллянтов, Ворго? — Мирия подала Кассандре знак, и боевая сестра привела болтер в состояние готовности. — Давай я расскажу тебе о них, — ее голос обрел холодные, стальные нотки. — Волею Императора тех, кого признают виновными в ереси и подобных преступлениях, забирают на службу к нам, тем, кто охотится на ведьм. Хирургеоны и госпитальеры приспосабливают их к новой жизни с помощью хирургии и дрессировки, цепляют на них шлемы приручения и вживляют лоботомические пробки в мозги.
Для пущего эффекта она постучала пальцем по лбу Ворго.
— Представь себе. Твои конечности удалены, заменены искрохлыстами и комплектами когтей. На месте вынутых из черепа глаз стоят цветные стекляшки. Твое сердце и органы работают на стимулирующих инъекторах и невропатических препаратах. И после всех этих операций остатки твоего притуплённого разума будут служить на благо Империума во всей красе своего нового тела. По первому слову моей команды ты будешь охотно бросаться в пасть ада. Ты станешь полумеханическим берсерком, обреченным на долгую, долгую смерть. — Когда она кивнула Кассандре, та прицелилась в голову Ворго. — Есть и другой путь, он чище и короче… Но он только для раскаявшихся. — Мирия выдержала паузу, стоя перед заключенным. — И я позволю тебе пройти по нему, если ты скажешь мне, на кого работаешь. Что побудило тебя освободить Торриса Вауна?
— Кого? — заговорил Ворго, с трудом проговаривая каждое слово. — Не знаю никакого Вауна.
— Ты играешь со мной? — прорычала Мирия. — Я ведь могу предложить свое милосердие и кому-нибудь другому. Живо отвечай, почему ты освободил Вауна?
— Не знаю Вауна! — внезапно закричал матрос. — Моя дочь. Что ты, сука, сделала с моей дочерью?
— О чем это он? — спросила Верити.
Сержант силовиков приблизился, сдвинув брови.
— Ну вот, опять. Как я и говорил, вопит про свою семью, как и прочие. Ни от одного из этих ничтожеств не получить нормального ответа.
Верити взяла перфокарту, содержащую информацию о Ворго, и поднесла ее к свету.
— Данные из имперской переписи утверждают, что у этого человека нет семьи. И никакой дочери.
— Ты можешь читать на машинном диалекте? — спросила Кассандра.
Госпитальерка кивнула:
— Немного. Я работала с сестрами из Ордо Диалогус, поэтому владею некоторыми их навыками.
— Я люблю свою дочь! — брызнул слюной матрос, отчаянно рванувшись в оковах. — А вы забрали ее и посадили в стеклянную банку. Вы, бессердечные шлюхи…
Мирия дала ему пощечину керамитовой перчаткой, выбив несколько зубов и вмиг утихомирив.
— Он думает, что заключенный был его дочерью? Что за бред?
— Почему, во имя Терры, он думал, что нашим заключенным была его несуществующая дочь? — покачала головой Кассандра. — Этот человек находился там. Он своими глазами видел, кто был в капсуле. Он лично высвободил Вауна из псайкерской клетки.
Мирия взялась рукой за подбородок заключенного.
— Кто был в капсуле, Ворго?
— Моя дочь… — прорыдал он. — Моя бедная дочь.
— Как ее зовут? — спросила Верити, и ее вопрос заставил всех притихнуть. — Как она выглядела?
Во взгляде матроса промелькнуло что-то темное.
— Чт-то? — его лицо вдруг побледнело и одряхлело.
— Ее имя, Ворго, — повторила госпитальерка. — Скажи нам имя твоей дочери, и мы отдадим тебе ее.
— Я… я не… помню…
— Просто скажи нам, и мы тебя отпустим. — Верити подошла на шаг ближе. — Ты ведь знаешь имя своей собственной дочери, разве нет?
— Я… Я… — Внезапно мичман издал пронзительный крик боли, замотав головой из стороны в сторону. Ворго завопил, закатил глаза, из его ушей и носа хлынула кровь. Верити бросилась к нему, но тот уже безвольно повис на цепях.
Через секунду она покачала головой.
— Мертв. Внутреннее повреждение мозга, я полагаю.
— Это сделал псайкер? — с отвращением спросил силовик.
— Исключено, — качнула головой Мирия. — Колдовство Вауна — грубая сила и жестокость. Ему не хватает тонкости для чего-то подобного.
— Но он не мог контролировать разум этого человека, находясь внутри капсулы, — добавила Кассандра, — и тем более разумы десятков людей.
Верити взглянула на сержанта.
— Вы говорите, что другие с «Меркуцио», которые помогли Вауну сбежать, все зовут своих любимых?
— Как потерявшиеся дети, — утвердительно кивнул силовик.
Госпитальерка обернулась и взглянула на Мирию.
— Старшая сестра, ваш заключенный сбежал не сам. Кто-то освободил его; кто-то, использовавший этих слабых людей как пешки. Их заставили поверить, что у вас под стражей находились очень близкие им люди.
Сержант грубо хмыкнул.
— Оказывается, кроме медика, вы еще и инквизитор, сестра? — Он щелкнул пальцами, указав в сторону мертвеца, и находившийся рядом солдат убрал труп. — Извините меня, пожалуйста, если я не верю словам десятков лживых предателей о том, почему они освободили массового убийцу. Эти люди — ничтожная шваль, что ясно как божий день. Они были убеждены, что Ваун отблагодарит их, вот и выпустили его. И здесь ни при чем колдовские уловки или магия, уж простите мою дерзость! — Последние слова были произнесены явно не извиняющимся тоном.
— Самое простое объяснение обычно и является верным, — согласилась Кассандра.
Верити, упав духом, уставилась в пол.
— Но когда дело касается колдунов, все не просто, — добавила старшая сестра.
