37
От Красного Замка не осталось камня на камне, не на что и посмотреть. Виднелись лишь остатки горы, на которой он стоял. Нужно было скорее уносить ноги, хорошо хоть ветер был встречный, мы возблагодарили за это провидение, а то пришлось бы вдыхать дым и смрад Геллета. Нас донимал холод, зато аппетит отрубило начисто, даже у Барлоу.
Дорога от Красного до Высокого Замка долгая, а обратный путь тем более. Выезжали мы на лошадях, а возвращались пешими. К тому же большую часть пути предстояло идти под уклон. Если бы можно было выбирать, то я предпочел бы взбираться на гору, а не спускаться. При спуске ноги болят по-другому, повсюду натыкаешься на откосы, которые словно подталкивают тебя и управляют движением. При восхождении ты преодолеваешь только гору.
— Черт побери, я скучаю по своей лошадке, — заявил я.
— Прекрасный кусок конины, — кивнул Макин и сплюнул, губы были в пыли. — Прикажи главному конюшему короля обуздать тебе другого скакуна. Думаю, в Анкрате нет ни одного двора, где бы ни нашлось хоть одного бастарда Геррода.
— Он был похотливым, в этом ты прав. — Я отхаркнул и сплюнул. Металлические доспехи натирали и все еще удерживали тепло позднего вечернего солнца, под ними я истекал потом.
— Как-то нелогично получается, — произнес Макин. — Самая внушительная победа на моей памяти, а вместо награды — лишились лошадей.
— У меня от крестьянских лачуг и то добычи было больше! — прокричал вновь замыкавший шествие Райк.
— Господи Исусе! Только не начинай опять свое нытье, Малыш Райки! — воскликнул я. — У нас есть деньжата, а они ценятся, братья мои, больше всего на свете. Вернемся, увенчанные победой. — Действительно, у меня были кое-какие виды на денежное вознаграждение, которым можно было бы прихвастнуть при дворе. По сходной цене все продается: благосклонность короля, престолонаследование и даже уважение отца.
И это было еще одной причиной, по которой возвращение домой становилось более долгим, чем путь сюда. Приходилось тащить не только самого себя, доспехи, провиант, но и еще одно бремя. Тяжелый груз вестей, которыми не с кем поделиться. Сколько дней пройдет, прежде чем скинешь с себя эту ношу. Хорошие и плохие новости одинаково тяжелые. Я мог представить, как возвращаюсь ко двору, хвастаюсь победой, утирая им носы, особенно мачехе. Единственное, чего никак не удавалось, так это представить себе реакцию отца. Вот он изумленно качает головой. Или улыбается, встает и кладет руку на плечо. А может, благодарит, хвалит и называет сыном. Но нет, ничего стоящего я вообразить не мог, да и слов не расслышать: тихие, глухие, не разобрать.
По пути назад братья были немногословны, они переживали потери, подкосившие нас. Вот когда мучительно сознаешь, что тут должен идти нубанец. Гога, наоборот, переполняла энергия. Он бежал впереди, преследуя кроликов, и забрасывал меня вопросами.
— Почему крыша синяя, брат Йорг? — спросил он. Казалось, для него окружающий мир был всего лишь одной просторной пещерой. Некоторые философы согласились бы с ним.
Впрочем, кое-что тоже изменилось. Красные отметины на коже Гога заметно потускнели и окрасились в темно-красный, а ночные походные костры приводили его в полный восторг. Он подолгу пристально всматривался в пламя, зачарованный, время от времени придвигаясь к костру все ближе и ближе. Горгот не одобрял этот интерес, резким движением отталкивая детеныша в тень, словно подобное поведение беспокоило его.
Дороги становились более знакомыми, спуски пологими, поля обильными. Я шагал по местам своего детства, эх, золотое было времечко, беззаботные деньки, наполненные музыкой матери и ее песнями, без единой печальной нотки до тех пор, пока мне не стукнуло шесть. Тогда отец преподал мне первый из жестоких уроков, урок о боли, потере и жертвах. Обучение закончилось Геллетом. Победа любой ценой, без жалости или сомнения. Надо бы поблагодарить короля Олидана за науку и рассказать, чем заплатили его враги. Он одобрит.
Когда мы стали подходить ближе, я вспомнил о Катрин. Каждая свободная минутка была теперь отдана ей, хотелось находиться рядом, прикасаться к ней. Вспоминал, как солнечный луч выхватил ее из темноты, пробежал по скулам, тронул податливые губы.
Мы пришли в «сердце» Анкрата изможденными, со стертыми ногами и слишком отрешенными, чтобы выкрасть лошадок и облегчить тем самым последний отрезок пути. Стоило мне закрыть глаза, как я видел новое солнце, поднимающееся над Геллетом, пронизывающее Геллет, и слышал крики его призраков.
С горного хребта Остен Ридж мы увидали укрепления Высокого Замка, хотя до ворот все еще оставалось порядка восьми миль. Кроваво-красное солнце заходило на западе, оно гнало нас к городу.
— Мы станем героями, Йорс? — спросил Элбан. В голосе прозвучала неуверенность, словно, несмотря на прожитые годы, он все еще не знал, что цель оправдывает средства.
— Героями? — Я пожал плечами. — Мы будем победителями. Только так и никак иначе.
Последние мили мы тащились в сумерках. У стражников, стоявших в воротах Нижнего Города, вопросов ко мне не имелось. Возможно, они узнали своего принца или, что более вероятно, все поняли по моему виду, и в них сработал некий инстинкт, скажем, самосохранения. Миновали ворота без всяких возражений с их стороны.
— Брат Кент, почему бы тебе не сопроводить парней в Нижний Город? Отыскать там выпивку проблем не составит. Может, забуритесь в «Падший ангел». — Нам с сэром Макином надо было явиться ко двору. Рассчитывать на теплый прием в Высоком Замке уцелевшим братьям не приходилось.
Я направился в Высокий Город, рядом вышагивал Макин, и наконец мы подошли к замку. Я приободрился, когда мы миновали Тройные Ворота. Пересекли внутренний двор с помостом, заходящее солнце наполнило его тенями замковых стен. Когда мы прошли церемониальных рыцарей у дверей, за которыми восседал отец, я зашагал совсем бодро. Прежде всего поискал взглядом Сэйджеса, сначала рядом с королем, а затем среди пышно разодетой толпы. Предоставил герольду возможность выкрикнуть наши имена, все еще пытаясь разыскать язычника. Около королевы увидел Катрин, рука на плече сестры, суровый взгляд впился в бедного Йорга. Позволил повисшей тишине задержаться на мгновение.
— Где ты прячешь своего разукрашенного дикаря, дорогой отец? Я так страстно желал снова встретиться со старым отравителем снов.
Я еще раз окинул взглядом всех присутствующих.
— Сэйджес, служа короне, вынужден был покинуть наши границы. — Лицо отца оставалось невозмутимым, но я заметил, как королева с сестрой переглянулись.
— Что ж, буду с нетерпением ждать его возвращения.
Значит, язычник сбежал, перед тем…
— Нам доложили, ты прибыл обратно без Лесного Дозора, — произнесла королева Сарет, сидя вблизи отца и руками обхватив огромный живот. — Следует ли из этого, что полегли все? — Крепко сжатые губы тронула едва заметная усмешка. Надо отметить, губы у нее очень даже привлекательные.
Я отвесил ей легкий поклон. Он же для моего сводного братца, стремящегося вырваться наружу из ее утробы.
— Миледи, среди Лесного Дозора есть потери, не стану этого отрицать.
Отец склонил голову, словно корона тяжким бременем давила на него. Светлые глаза наблюдали за мной из-под насупленных бровей.
— Мы сочтем потери от этого поражения.
— Лорд Винсент де Грен… — Я отогнул указательный палец, приступив к подсчету.
Среди аристократов послышались сочувственные вздохи.
— Даже командир Дозора! — Королева попыталась подняться. — Он лишился командира Дозора! И этот мальчишка претендует на наш трон?
— Лорд Винсент де Грен. — Я начал счет сначала. — Пришлось столкнуть его в водопад Темус. Раздражал, знаете ли. Теперь командиром Дозора назначен Коддин, происхождение низкое, но зато смышленый малый.
Джед Уиллокс, — отогнул второй палец, — убит, поножовщина во время карточной игры, до границы с Геллетом оставался двухдневный марш.
Маттус из Ли, — отогнул третий палец, — должно быть, нечаянно помочился на медведя. Кажется, легендарное умение Дозора ориентироваться в лесу чуток преувеличено. Вот, собственно, и… все.
Выставил руку с тремя отогнутыми пальцами над головой и повернулся вначале налево, затем направо, чтобы присутствующие лучше их видели.
— Потери среди моих людей тоже невосполнимы, но в свое оправдание могу только попросить вас учесть тот факт, что сровнять с землей замок, охраняемый девятью сотнями бывалых вояк Геллета, — весьма рисковое предприятие. Имея в наличии всего каких-то двести пятьдесят легковооруженных следопытов, трудно рассчитывать на то, чтобы можно было обойтись без потерь, ведь существует же некий предел возможностей.
— Трус, да ты даже не добрался до Красного Замка! — Сорвавшись на крик, королева указала на меня пальцем, словно можно было усомниться, к кому обращены эти слова.
Я улыбнулся, не проявив и тени беспокойства. Женщинам присуща некая вольность в трактовке происходящего, когда они брюхаты. Видел, Катрин пытается удержать сестру на троне.
— Я приказал тебе атаковать Красный Замок. — В словах отца не было ни намека на гнев, но явственно читалась угроза.
— Действительно. — Я приблизился к трону, оставив сэра Макина прикрывать мою спину. — «Добудь мне Геллет», — сказал ты.
Нас разделял всего-то ярд, не более, когда один из телохранителей короля вздумал вскинуть арбалет. Отец поднял палец, мы остановились, я и стражник, взмокший под своей кольчугой.
— «Добудь мне Геллет» — вот что ты сказал. И великодушно предложил воспользоваться для этого Лесным Дозором.
Я полез в дорожную сумку, висевшую сбоку, не обращая внимание на арбалеты и охранников, плотно сжимающих спусковые крючки.
— Это Мерл Геллетар, лорд Геллета, хозяин Красного Замка. — Я раскрыл руку, и пыль тонкой струйкой посыпалась между пальцами. — А это, — достал я осколок скалы размером с грецкий орех, — самый большой камень, оставшийся от Красного Замка.
Отпустил камень, тот упал в гробовой тишине. Естественно, ни пыль, ни камень не были на самом деле тем, чем я их представил, но на полу Тронного Зала лежала истина. Ветер развеял прах Мерла Геллетара, а от его замка не осталось и груды булыжников.
— Мы убили их всех. Всех до единого, кто был в той крепости. — Я глянул на королеву. — Это касается любой из женщин: знатной дамы, посудомойки, служанки, шлюхи. — Перевел взгляд на ее живот. — Любого ребенка или младенца в люльке. — Я повысил голос. — Каждой лошади и собаки, каждого ястреба и голубя. Каждой крысы и даже последней блохи. Там больше никто не живет. Победа не может быть половинчатой.
Отец, поднявшись, пошатнулся.
Я стоял в шаге от него, почти нос к носу. Не смог прочесть, что там в его глазах, но прежний страх отступил, будто свалившись с плеч.
— Требую то, что принадлежит мне по праву рождения, — сказал я спокойно, без излишней напористости, челюсть и так болела от перенапряжения. — Позволь мне вести наши войска, и я завоюю всю Империю, объединю ее вновь. Откажись от язычника и его планов.
Я посмотрел на королеву.
Не следовало упускать отца из виду, надо было помнить, откуда во мне столько подлости.
Я почувствовал острую боль под сердцем. Она лишила смысла мое предложение и едва не сделала бессловесным. Ощутил привкус крови, горячий и какой-то медный. Шаг назад, два, теперь я пошатывался. Пока отступал, увидел клинок в руках отца.
«Неужели я вижу кинжал?» Кроваво-красный вопрос пузырился на губах вместе со смехом, вырываясь из меня со слюной. Я хотел заговорить, но вместо слов из меня вытекала жизнь.
Тронный Зал зашатался, его убранство начало расплываться перед лицом такого предательства. Все глаза были обращены ко мне, следили за моим отступлением к огромным дверям. Их пристальные взоры пронзали: лорды и леди, принцессы, королева и король. Ноги, которые несли меня от самого Геллета, теперь предали, словно каждый фут, пройденный от руин Красного Замка, лег на плечи, сделав пьяным от усталости. «Он всадил в меня кинжал!»
Когда-то я любил своего отца. Во сне или изредка наяву, воспоминания о том времени, словно тень от высоко парящего облака, проплывали в моем сознании. Его смеющееся лицо — он тогда был слишком молод, чтобы заметить пропасть между нами. Лицо с бородой, словно окаменевшее, но от него не исходила угроза.
«Неужели это кинжал?» Шутке не дано было слететь с губ, но смех вырвался, и я упал, будто острый нож перерезал удерживающие меня нити.
Казалось, я лежал перед ними целую вечность, щекой касаясь холодного мрамора. Слышал, как взревел Макин. Слышал грохот, с которым он падал под натиском многочисленных стражников. Медленный стук сердца переполнял меня.
Когда я падал, успел заметить черные волосы отца, чернее самой ночи, с явными проблесками зеленого, словно крыло сороки.
— Уберите это отсюда. — Голос звучал устало. Наконец-то хоть малейший намек на человеческую слабость.
— Его положить в гробницу к матери? — новый голос. Говоривший был почтенного возраста, и где-то на уровне подсознания он показался мне знакомым, вскоре я увидел его обладателя — старого лорда Носсара, который катал когда-то нас на плечах, Уилла и меня, с тех пор прошла целая жизнь. Старый Носсар явился, чтобы в последний раз взять меня на руки. Ответа я не расслышал, слишком он был тихим и далеким. Я перестал что-либо видеть. Чувствовал, что щека все еще соприкасается с полом, и на этом все.
