28

— Некроманты? — Я устало тащился за Джейн, за мной шел Горгот. В моих книгах о некромантах ничего не сказано.

— Они командуют мертвецами. Маги…

— Я знаю, кто это, — перебил я Горгота. — Но что они тут делают?

— Их привлекает гора Хонас, — ответила Джейн. — В ее сердце таится смерть. Древняя магия. Она помогает им.

Пещеры левкротов выглядели убого. Когда мне исполнилось семь лет, а Уильяму — пять, наставник Лундист тайно возил нас в пещеры Падерака. Тайком от всего двора юные наследники Анкрата пробрались в глубины подземелья и попали в изумительный зал с колоннами. Он напоминал кафедральный собор, здесь чувствовалась благодать Божья. Я до сих пор помню великолепие этого места. Просторным залам левкротов недоставало утонченности, мастерства исполнения, присущего подобным сооружениям в других местах. Мы шли по коридорам, выложенным камнями Зодчих, — давно утраченное искусство литья в формах. Свет Джейн позволил рассмотреть древние своды, местами покрытые трещинами, с проступающим кое-где известняком. Чтобы миновать обвалившиеся блоки размером с ломовую лошадь, нам пришлось идти в обход, спускаясь все глубже и глубже к основанию горы. Мы как черви стремились в недра земли.

— Хватит стонать, священник. — Роу подошел к нубанцу со спины и пригрозил старому Гомсти ножом. Заточенное железное лезвие напугает кого угодно.

Отец Гомст издал продолжительный скорбный вопль, и его повторило многократное эхо. Пришлось повернуть назад, это было необходимо. Я должен был убедиться, что мой подарок в целости и сохранности — если Роу прирежет его, нам нечего будет дать чудовищам.

— Тише, отец, — обратился я к нему.

И оттолкнул руку Роу с ножом. Он сердито зыркнул на меня, этот рябой Роу с косыми глазами.

— Ты всего лишь сменишь стадо, отец, — сказал я. — Может, новая паства выглядит чуток тупее, но кто знает, какие они внутри? Уверен, достойнее Роу.

Нубанец, что-то проворчав, дернул плечом и поменял положение свисавшего с него отца Гомста.

— Да опусти ты его, — приказал я. — Пусть сам идет. Сейчас мы послушные и растерянные, нам не до побегов.

Нубанец поставил старого Гомста на ноги. Тот посмотрел на меня, физиономия мрачная, не поймешь, о чем думает.

— Это неправильно, Йорг. Торгуют золотом, а не людьми. Он — святой человек. Рассказывал о белом Христе.

Гомст с ненавистью взглянул на нубанца, я и не подозревал, что он на такое способен, ведь не назвался же тот Люцифером, не отрастил рога.

— Ничего, теперь о Христе он сможет поговорить с Горготом, — заявил я.

Нубанец ничего не ответил, лицо отрешенное.

В его молчании было что-то, что заставило меня объясниться. Хотелось заручиться поддержкой чернокожего. Так бывало и с Макином, правда, реже.

— Но ведь это не навсегда, — успокоил я нубанца. — Он сможет вернуться домой, если пожелает. Достаточно заработать на пропитание и карту, а там вперед, в путь.

Нубанец одарил меня улыбкой, показав полумесяц белоснежных зубов.

Я поспешил вперед, внутренний голос тихо нашептывал обо всем сразу: о слабости, которая острее клинка, о заточенном лезвии ножа, убивающем в мгновение ока, о раскаленном железе, прижигающем рану, чтобы подавить заражение. Вот только о любви к ближнему голос молчал.

Когда я приблизился к Джейн, ее сияние ненадолго потускнело, и она отшатнулась, глубоко вздохнув. Я усмехнулся, представив, как она падает со скалы. Сработало даже лучше, чем предполагал. Девочка вскрикнула и закрыла глаза.

Горгот встал между нами:

— Держись подальше от нее, принц Тьмы.

Я шел за тенями, и они вели нас все глубже. Мы шагали за ними по широким туннелям, растянувшимся на целые мили, и сводчатые потолки сменяли друг друга. Какие-то параллельные пятна ржавчины проступали по всей длине проходов. Я затруднялся объяснить их происхождение, можно было только предположить, что по скрытым железным трубам люди когда-то прокачивали тайное топливо Зодчих.

Мы распрощались с Джейн и остальными ее сородичами (с нами остались только двое) на берегу такого широкого озера, что серебряный свет девочки не достиг противоположного берега. Без Зодчих здесь явно не обошлось. Камень уступил место воде, над поверхностью виднелась лишь острая ступенька, своды стали ровными, словно потолок без украшений. Народец Джейн двинулся к своим жилищам из дерева и шкур, примостившимся у самой воды. Впереди шагал Горгот, его рука лежала на плече отца Гомста.

Джейн остановилась, скользнув взглядом по двум уродцам, которые остались с нами во избежание недоразумений. Ничего не произнесла, но я понял — она отдавала им последние распоряжения.

— Мне на прощание ничего не скажешь, малышка? — спросил я, преклонив колено и едва сдерживая приступ безудержного смеха. — Никаких пророчеств? Ничего для этого свинтуса? Подойди, загляни в глаза. Ослепи будущим.

Она встретилась со мной взглядом, ее свечение действительно ослепляло, но я не стал отворачиваться.

— Каждый твой выбор — ключ к очередной двери, но я не могу заглянуть туда.

Я почувствовал, как во мне вскипает злость, и рыкнул на нее, чтобы быстрее подавить:

— Там должно быть еще что-то.

— На твоем плече лежит рука Тьмы. Сознание искажено. Искажение в твоих воспоминаниях. Искажение, искажение, затягивающее меня внутрь, затягивающее…

Я схватил ее за руку. Это было большой ошибкой, потому что прикосновение одновременно и обожгло, и прошибло холодом до кости. Стерпел бы, но силы меня покинули. В последнюю секунду я видел только глаза ребенка.

— Когда повстречаешься с ней, беги. Просто беги. Больше ничего. — Казалось, я сам это сказал, хотя слышал, что это Джейн. Упал.

Очнулся я от света факелов.

— Наконец-то он пришел в себя.

Физиономия Райка маячила перед глазами.

— Господи Исусе, Райк, ты что, снова полоскал глотку крысиной мочой? — Я оттолкнул в сторону отвратительную рожу, но воспользовался его плечом, чтобы встать. Братья, сидевшие рядом, начали подниматься, прихватив свои пожитки. Со стороны озера подошел Макин, за ним возвышался Горгот.

— Не стоит прикасаться к Пророчице левкротов! — сказал великан с ухмылкой, но по глазам видел — он был рад, что все обошлось.

— Я запомню.

Горгот задержался, сердито глянул на меня и пошел впереди с просмоленным факелом размером с небольшое дерево.

Теперь путь лежал строго наверх. Толстый слой осевшей в туннеле пыли имел привкус горького миндаля. Мы одолели меньше мили, потом проход расширился, превратившись в просторный коридор, испещренный каменными рвами непонятного назначения, несколько ярдов в ширину и глубиной в человеческий рост. Перед выходом из коридора стояла прикрепленная к стене деревянная клеть, створки ее были связаны веревкой. В центре, прижавшись друг к другу, сидели малыши. Два левкротика. Горгот распахнул дверцу:

— Выходите.

Обоим не больше семи, если считать года по числу летних сезонов, как это принято в подземельях левкротов. Ничем не прикрытые тощие мальчики вышли наружу, судя по всему — братья, младшему лет пять. Из всех левкротов, которых я видел, эти меньше всего напоминали чудовищ. На коже черно-красные полосы, как у индийских тигров. Темные ороговевшие наросты торчали из локтей, точно ногти на пальцах. Старший посмотрел на меня, глаза — сплошная чернота, белка нет, ни малейшего намека на радужную оболочку или зрачок.

— Детей нам не надо, — заявил Макин. Сунул руку в карман, достал кусок сушеного мяса и бросил братьям. — Пусть лезут обратно.

Мясо упало к ногам старшего мальчика, внимательно наблюдавшего за Горготом. Младший, замерев, пристально смотрел на еду. Кожа да кости, сказал бы я о нем, все ребра пересчитаешь.

— Они для некромантов, не тратьте понапрасну свою еду. — Низкий голос Горгота отдавался болью в ушах.

— Жертвоприношение? — поинтересовался нубанец.

— Они все равно не жильцы, — заявил Горгот. — В них нет силы левкротов.

— А по мне так вполне здоровы, — произнес я, — особенно если их подкормить разок-другой. Надеюсь, это не обычная зависть, ведь они не так уродливы, как остальные.

Меня не особо волновало, что Горгот сделает с детишками, но я воспользовался случаем, чтобы уколоть его.

Горгот согнул руки, раздалось шесть громких щелчков костяшек пальцев — так трещат бревна в костре.

— Ешьте.

Оба мальчика набросились на еду, рыча, словно псы.

— Левкроты рождаются беззащитными, наши дары мы получаем по мере роста. Это происходит очень медленно. — Он махнул в сторону мальчиков, слизывавших следы сушеного мяса с камня. — У этих двоих изменения левкротов произошли в два раза быстрее, чем полагается в их возрасте. И теперь дары у них будут проявляться все быстрее и быстрее, слишком быстро. Никто не выдержит таких изменений. Мне доводилось такое видеть. У людей это называется «вывернуться наизнанку». — Что-то в его кошачьих глазах убеждало, что он и впрямь видел такое. — Будет лучше, если они послужат подношением и удержат некромантов подальше от наших пещер. Пусть лучше заберут этих, чем схватят тех, кто мог бы еще пожить. Их ждет быстрая смерть и долгий покой.

— Если ты так говоришь, значит, так оно и есть. — Я пожал плечами. — Пошли дальше. Не терпится увидеть этих ваших некромантов.

Мы последовали за Горготом. Мальчишки носились рядом, и я заметил, как нубанец извлек из глубины своей шерстяной туники сушеные абрикосы и угостил детей.

— Слушай, а план-то у тебя есть? — зашептал на ухо Макин. Я и не заметил, когда он подошел.

— Что? — Я как раз наблюдал за младшим — он уворачивался от ботинка Лжеца, вздумавшего дать ему пинка.

— Я о некромантах, какой у тебя план? — зашептал Макин.

Не было никакого плана, просто еще одно препятствие, которое нужно преодолеть.

— В былые времена мертвые оставались мертвыми, — сказал я. — Читал об этом в библиотеке отца. Все разговоры о расхаживающих мертвецах были только легендами. Даже Платон упоминал без содрогания о мертвых в дальних землях за рекой Стикс.

— Негусто ты почерпнул из книг, — заявил Макин. — Я отлично помню дорогу в топях. Похоже, призраки не читали твоих книжек.

— Нубанец! — позвал я. — Нубанец, поди поясни сэру Макину, почему мертвые теперь никак не успокоятся.

Он присоединился к нам, арбалет перекинут через плечо, тело благоухает гвоздичным маслом.

— Нубанские мудрецы говорят, что все из-за приоткрытой двери. — Он помолчал, облизывая розовым языком белоснежные зубы. — Есть дверь, ведущая к забвению, разделяющая миры, словно занавес, мы проходим через нее, когда умираем. Но в День тысячи солнц слишком многим людям нужно было пройти через дверь, и, толкая друг друга, они сломали ее. Теперь занавес истончился. Пошепчешь, наобещаешь, что нужно, и можешь вернуть мертвого обратно.

— Теперь ты все знаешь, Макин, — заметил я.

Он нахмурился, скривил губы:

— А план?

— Ох! — было ответом.

— Каков план? — Иногда Макин мог быть раздражающе настойчив.

— Как обычно. Будем их просто бить, пока не перестанут подниматься.