18

Я проснулся, вздрогнув, как это бывает, когда внезапно провалишься в сон на дежурстве. Просто потрясающе, насколько сон оказался глубоким. В дороге так крепко не заснуть, тем более что в дороге можно и вовсе не проснуться. Кругом темно — это меня озадачило. Потянулся за мечом, но рука нашла лишь мягкие простыни. Высокий Замок! Память возвращалась. Я вспомнил язычника и его магию.

Повернулся на правый бок. Всегда оставлял оружие справа. Но там не было ничего, кроме матраса, пружинистого и толстого. Вот так так! Со зрением вроде все в порядке, но в кромешной темноте все равно слепец. Наверное, ставни прикрыты слишком плотно, даже лунному свету не пробиться. Вокруг тишина. Попытался дотянуться рукой до края кровати и не обнаружил его. Откуда, интересно, взялась такая большущая кровать?

Выдохнул, потому что как проснулся, так и лежал, затаив дыхание. Что же произошло?

Что вырвало меня из магии язычника на этой, такой уютной постели? Я придвинул руку и подтянул колени к груди. Кто-то положил меня сюда и забрал всю одежду. Точно не Макин: он бы никогда не оставил меня ночью голышом. И с этим кем-то очень скоро у меня будет разговор. Но не сейчас, можно подождать до утра. Просто мне очень хочется спать, лучше потом, при дневном свете.

Однако меня не разбудили, я проснулся сам, значит, вряд ли теперь смогу заснуть. Поэтому лежал себе голый в странной кровати и размышлял, где же все-таки мой меч.

Вначале звук был таким слабым, что я решил — он мне мерещится. Я стал всматриваться в темноту, ничего не разглядел, прислушался. Но вот он раздался вновь, такой тихий, словно прикосновение руки к камню. Почти неуловимый. А может, просто ночной ветерок тронул ставни.

Мурашки пробежали по телу. Я сел, чтобы придать себе храбрости и не поддаваться невидимым страхам. Хотел успокоиться, повторяя про себя: «Мне ведь не шесть лет, даже мертвяки убегали от меня». Откинул простыню и поднялся. Если в темноте затаились чудовища, посланные язычником, то вряд ли простыня защитит от них. Выставив перед собой руки, я двинулся вперед, дойдя сначала до края постели, а затем упершись в стену. Повернулся и пошел вдоль нее, пальцами исследуя грубую каменную кладку. Что-то упало и с грохотом разбилось. Я ударился голенью о какую-то преграду, едва не напоролся пахом на выступ, затем нащупал панель с задвижкой.

Неловко попытался с ней справиться. Она никак не поддавалась, я занервничал, но пальцы отказывались повиноваться, словно закоченели на морозе. Опять пробежали мурашки. Я различил приближающиеся шаги. Изо всех сил приналег на задвижку. Каждое движение давалось с трудом, как если бы меня сунули в разогретый воск, нечто подобное происходило в сновидениях, когда преследовали ведьмы, а бежать не получалось.

Неожиданно задвижка поддалась. Ставни распахнулись, и я увидел в окне залитую лунным светом площадь, где проходят казни. Поворачиваюсь спиной к окну. Медленно, слишком медленно. И ничего страшного не обнаруживаю. Просто комната, серебристый свет и вытянутые тени.

Сквозь окно лунный свет падал на стену справа. Моя тень доставала до свода окна и тянулась до нижнего края высокого портрета. Изображение женщины в полный рост. Я оцепенел с застывшим лицом. Я знал эту картину. Мать. Мать в большом зале. В белом платье, высокая и неприступная в своем совершенстве. Она говорила, что никогда не любила этот портрет, художник изобразил ее какой-то отрешенной, — наверное, такой должна выглядеть истинная королева. Лишь Уильям сглаживал впечатление, заявляла она. Если бы Уильям не держался за ее юбку, то отослала бы картину автору. Но она не могла отказаться от маленького Уилла.

Я отвел взгляд от ее лица, бледного в серебристом свете. Она возвышалась надо мной, высокая при жизни, еще выше на портрете. Платье ниспадало каскадами пенящегося кружева — это художник передал мастерски. Оно казалось настоящим.

Стало холоднее, начался легкий озноб, всему виной прохладный осенний воздух за окном. Кожа покрылась пупырышками. Мать не могла отказаться от Уильяма. Только вот самого Уильяма уже нет… Я отступил к окну:

— Господи Исусе… — Я старался сдержать слезы.

Глаза матери следили за мной.

— Иисуса там не было, Йорг, — произнесла она. — Никто не пришел нам на помощь. Ты видел нас, Йорг. Видел, но не помог.

— Все было не так! — Я почувствовал холодный подоконник, упершийся сзади под колени. — Терновник… Терновник не пускал…

Мать смотрела на меня залитыми серебристым светом глазами. Улыбнулась, и на мгновение я поверил, что меня простили. Но она закричала. Не так, как кричала, когда ее уродовали люди графа. Я смог бы вынести тот вопль. Надеюсь. Но так, как при убийстве Уильяма. Ужасные, завывающие, нечеловеческие звуки исторгались из ее безукоризненно нарисованного рта.

Я заорал в ответ, весь взорвался словами:

— Терновник! Я пытался, мама. Пытался!

Тогда с постели поднялся он. Уильям, мой дорогой Уилл с вмятиной на одной половине головы и черной свернувшейся кровью на золотых волосах. На поврежденной стороне лица глаза не было, но тот, что остался, пристально смотрел на меня.

— Ты позволил мне умереть, Йорг, — заявил он. Говорил, а в горле что-то булькало.

— Уилл. — Больше я не смог ничего сказать.

Он протянул ко мне руку: белая кожа, по которой тонкой струйкой стекала темно-красная кровь.

За спиной зияло окно, хотелось выброситься, но что-то пошло не так, меня оттолкнуло вперед. Я зашатался, потом выпрямился. Уилл стоял там же, но теперь молчал.

— Йорг! Йорг! — услышал я крики, далекие, но такие знакомые.

Обернувшись, я посмотрел в окно, высота вызывала головокружение.

— Прыгай! — приказал Уильям.

— Прыгай! — повторила мать.

Только вот голос, он уже не был похож на голос матери.

— Йорг! Принц Йорг! — кричали громче, затем опять толчок, отбросивший меня на пол; он оказался посильнее прежнего.

— Черт возьми, не суйся первым, мальчишка! — Я узнал голос Макина. Его фигура показалась в дверном проеме, за спиной мерцал свет от лампы. Каким-то образом я оказался у его ног на полу. Не рядом с окном. Не голым, а облаченным в свои доспехи.

— Ты подпирал дверь, Йорг, — пояснил Макин. — Этот парнишка, Робарт, умолял поспешить сюда, пришлось чуть ли не бежать, а ты орал за дверью. — Он осмотрелся, проверяя, все ли безопасно. — Похоже, мы примчались из Южного крыла только из-за твоего очередного кошмара, не так ли? — Он открыл дверь шире и запоздало добавил: — Принц.

Я поднялся, чувствуя себя так, словно на мне покатался Толстяк Барлоу. На стене портрет матери не висел, и Уилла на постели не наблюдалось.

Я обнажил меч. Нужно убить Сэйджеса. Желание было настолько сильным, что я ощущал во рту его вкус, то был вкус крови, горячей и солоноватой.

— Йорг? — позвал Макин. Он выглядел обеспокоенным, словно спрашивал себя, не тронулся ли я умом.

Только когда я двинулся к открытой двери, Макин преградил путь.

— Ты не сможешь выйти отсюда с обнаженным мечом, Йорг, стражники тебя остановят.

Он не был таким высоким и крепким, как Райк, однако все равно был здоровым мужиком, широкоплечим и уж точно посильнее многих. Не думаю, что мне удалось бы освободить проход, не убив его.

— Всем приходится чем-то жертвовать, Макин, — сказал я, опуская меч.

— Принц? — нахмурился он.

— Ладно, пусть этот татуированный ублюдок еще поживет, — рассудил я. — Может, пригодится. — Снова мимолетным видением перед глазами возникла мать, но сразу исчезла. — Нужно понять, какая именно игра здесь ведется. Кто тут пешки, а кто — игроки?

Макин нахмурился еще сильнее:

— Иди спать, Йорг. Только ложись в постель. — Он обернулся и выглянул в коридор. — Оставить тебе лампу?

Улыбнувшись, я ответил:

— Нет, я не боюсь темноты.