Глава девятая
Оставшиеся позади
Деревню Уберсрейк поглотил огонь, в дымном воздухе пахло пожарищем. Из ста жителей не уцелел ни один. По разоренной деревне бродили волки, каркало воронье. Зигмар въехал в разоренную деревню на сером жеребце, и его сердце терзала глубокая печаль.
Воздух пропитался запахами разложения, и Зигмар сплюнул на вытоптанную землю комок собравшейся в горле мокроты. Рядом с ним были Вольфгарт и Пендраг. Следом в деревню въехали тридцать всадников — четверть оставшихся в Рейкдорфе воинов. Месяц назад королевская армия ушла в поход на север.
Куда ни глянь — всюду смерть.
Целые семьи были умерщвлены прямо в домах. Потом трупы вытащили на улицу и расчленили. Животных с проломленными черепами свалили в кучи. Посреди дороги разлагалась половина коровы.
— Кто же мог совершить такое? — Голос Вольфгарта клокотал от гнева и муки. — Зеленокожие?
— Нет, — покачал головой Зигмар.
— Говоришь уверенно, — менее эмоционально сказал Пендраг, но за внешним самообладанием друга Зигмар чувствовал глубочайшее возмущение учиненным произволом. — По мне, так это похоже на работу орков.
— Нет, — стоял на своем Зигмар. — Орки не оставляют трупов, когда разоряют земли людей. Они их едят. Здесь нет ни следов орков, ни их рисунков. Да, они не менее жестоки, верно. Но здесь побывали более изощренные убийцы.
Лицо Пендрага выражало отвращение, и он отвернулся от почерневших, изувеченных трупов, сваленных в кучу на пороге обгорелого дома.
— Тогда кто? — допытывался Вольфгарт. — Думаешь, люди? Но кем же надо быть, чтобы так свирепо разделаться с женщинами и детьми!
— Берсерки? — предположил Пендраг. — Говорят, что тюринги пьют огненную воду, от которой приходят в бешенство.
— Не думаю, что король Отвин одобрил бы такое, — покачал головой Зигмар. — Говорят, он человек крутого нрава, но я не стал бы обвинять его воинов в таком живодерстве.
— Времена изменились, — напомнил Пендраг. — Он все еще правит тюрингами?
— Насколько мне известно, да, — ответил Зигмар. — Не слышал, чтобы его трон занял кто-то другой.
— Тогда, может, какой-то главарь шайки разбойников решил разделаться с деревней в назидание другим, — предположил Пендраг.
— Вряд ли, — возразил Вольфгарт. — Разбойники просто обчистили бы деревню, но зачем им сжигать ее дотла? Ведь если убить людей, на следующий год некого будет грабить.
Зигмар остановил коня в центре разоренной деревни и, поворачиваясь в седле, рассмотрел все самым тщательным образом, чтобы в полной мере оценить чудовищность содеянного. Он думал о погибших людях, и им овладело отчаяние. Как они кричали, когда гибли в огне и от мечей врага!
— Почему они не сражались? — задал вопрос Вольфгарт, который ехал рядом с Зигмаром.
— Ты о чем? — не понял сын короля.
— Ни одного меча не попалось мне на глаза. Никто не оказал сопротивления врагу.
— Они всего лишь крестьяне, — заметил Пендраг.
— Но ведь они не только крестьяне, но еще и мужчины! — рявкнул Вольфгарт. — Могли бы сражаться и защищаться. Я вижу топоры и несколько кос, но ничто не говорит о том, что здешние жители боролись за свою жизнь. Если в дом приходит враг, надо его убить. Или, по крайней мере, бороться с ним по мере сил. Хоть кухонным ножом или топором.
— Брат мой, ты воин, — объяснил Зигмар. — В твоих жилах течет жажда сражений. А здесь жили крестьяне, которые наверняка устали и измучились после трудового дня. На них напали ночью, люди не смогли защититься.
Вольфгарт не желал соглашаться и стоял на своем. Он покачал головой и сказал:
— Мужчина всегда должен быть готов к борьбе вне зависимости от того, крестьянин ли он или воин.
— Они рассчитывали на нас, думали, мы их защитим, — сказал Зигмар. — Но мы подвели их.
— Друг мой, мы не можем одновременно находиться повсюду, — сказал Пендраг и снял шлем. — Наши земли велики, небольшой оставшийся в Рейкдорфе отряд не в силах патрулировать все поселения.
— Верно. Было бы слишком самонадеянно предположить, что мы сможем защитить всех. Но Вольфгарт прав, каждый мужчина должен быть готов к борьбе. Мы старались каждого воина вооружить железным мечом, а следовало бы подумать о том, что боевой клинок должен быть у каждого мужчины.
— Это, конечно, очень хорошо, когда есть меч, — заявил Вольфгарт. — Но уметь с ним обращаться… это нечто другое.
— Само собой, друг мой, — отвечал Зигмар. — Нужно повсеместно начать тренировки и научить каждого мужчину владеть мечом. Для защиты от нападений в каждой деревне должны быть воины.
— На это нужно время, — задумчиво проговорил Пендраг. — Если такое нововведение вообще возможно.
— Мы должны сделать так, чтобы оно стало возможным! — рявкнул Зигмар. — Зачем нужна Империя, если мы не сможем ее защитить? Когда отец вернется, мы разработаем план по созданию в каждой деревне войск, их обучению и вооружению. Ты прав, наша территория слишком велика, чтобы защищать ее с помощью только одной армии. Значит, каждой деревне нужно уметь самой обороняться от врагов.
Обсуждение прервало появление Кутвина и Свейна, которые вышли из леса на северной оконечности деревни и подошли к трем воинам.
По выражению лица Свейна Зигмар понял, что родившиеся у него в уме подозрения оказались правильными. Когда лазутчики подошли к ним, Свейн сел на корточки и начал рисовать чертеж в пыли, и Зигмар спрыгнул с коня.
— Около пятидесяти всадников, мой господин, — начал Свейн. — На заходе солнца они появились с запада. Прошли по деревне, сжигая все на своем пути. Часть отряда обогнула поселок с востока и отлавливала тех, кто пытался спастись бегством. Большинство жителей были убиты прямо на улице, остальных загнали обратно в дома и сожгли.
— Куда всадники поехали после расправы? — допытывался Зигмар.
— На запад, — ответил Кутвин. — Через леса они двинулись к побережью.
— Но они не придерживались выбранного направления, верно?
— Нет, мой господин, — подтвердил Кутвин. — Примерно через три мили они свернули на север, следуя течению реки.
— Молодцы, ребята! — похвалил лазутчиков Зигмар, вставая.
— Ты ведь знаешь, кто за это в ответе, да? — спросил Пендраг.
— Предполагаю.
— Кто же? — допытывался Вольфгарт. — Скажи, и мы покараем негодяев!
— Думаю, тевтогены, — ответил Зигмар.
— Тевтогены? — воскликнул Вольфгарт.
— Артур знает, что наша армия сражается на севере. Пользуясь отсутствием отца, он решил проверить, на что мы способны, — объяснил Зигмар. — Вывод вполне логичный.
— Тогда мы сровняем с землей одну из его деревень, — прорычал Вольфгарт, — и покажем ему, что значит нападать на унберогенов!
Зигмар в упор посмотрел на друга. Когда он рукой махнул в сторону обугленных, искалеченных тел, в глазах его пылал гнев.
— Хочешь спалить деревню тевтогенов? Ради мести убить женщин и детей?
— А ты предлагаешь оставить резню без ответа? — парировал вопрос Вольфгарт.
— Артур сам заплатит за это, — пообещал Зигмар. — Но не сейчас. Нас слишком мало, чтобы его наказать. И мы не дадим ему шанс выступить против нас большим отрядом. Пока армия унберогенов воюет на севере, придется поступиться гордостью.
— А когда вернется король? — спросил Вольфгарт.
— Тогда мы и сочтемся, — дал слово Зигмар.
Северный холод и пронизывающий ветер пробирали до костей. Король Бьёрн поправил плащ из белого волчьего меха, удивляясь, как можно мерзнуть, если ты укутан с головы до ног. Они зашли далеко на север. Здешний климат, как день от ночи, отличался от свежих зим и благоуханных весен родины короля.
Здесь, в краю темных сосен, суровых долин и продуваемых всеми ветрами равнин, могли выжить лишь самые стойкие. Северное лето было сырым и коротким, а зима — настолько лютой, что порой за ночь вымерзали целые деревни.
Столь суровый климат воспитал выносливый народ, и во время сражений жители северных земель удивили Бьёрна храбростью и упорством.
Король унберогенов шел по лагерю армии союзников и по пути с улыбкой восхвалял отвагу каждого отряда. Голые, разукрашенные татуировкой дикари-черузены, в одних только набедренных повязках плясали вокруг горящих синим пламенем костров. Талеутены пили крепкие напитки и обсуждали, кто сколько сегодня проломил черепов.
В битву пошли семь тысяч человек. Около тысячи с поля боя не вернулись, став пищей воронью и червям. Сотни раненых вопили от боли, пока лекари пытались их спасти. Долину заполонили неровные ряды шатров, но большинство воинов, завернувшись в шкуры, спали у сотен походных костров.
Рядом с королем шагал Альвгейр, с головы до ног закованный в бронзовую броню. На голове у него красовался шлем в форме оскалившегося волка, с поднятым забралом. Сверху Королевский Защитник был облачен в такой же, как у короля, плащ из белых волчьих шкур — дар короля Алойзиса в честь того, что армия унберогенов перешла Талабек и вступила на земли черузенов.
За двумя предводителями шли десять вооруженных тяжелыми боевыми молотами воинов. Нагрудники у них были выкрашены в красный цвет, а длинные бороды заплетены в тугие косицы, как принято у талеутенов. Они были настолько убеждены в своем мастерстве, что считали излишним защищаться шлемами и щитами. Бьёрн знал, что самоуверенность десятка смельчаков вполне оправданна.
По крайней мере трижды за время сражения они спасли его жизнь: могучими молотами крушили черепа норсов и сшибали громадных монстров, которые пытались подобраться к королю. Каждый член свиты Бьёрна носил плащ из белых волчьих шкур, и уже поговаривали о том, что эти воины наделены силой Ульрика.
Армия норсов вторглась далеко вглубь страны, и столица короля удозов Вольфилы, прибрежная крепость, все еще была осаждена врагом. Чтобы прогнать норсов обратно к морю, предстояло пролить еще немало крови. Пока их удалось потеснить, но эти схватки были лишь краткими стычками, прелюдией перед большим сражением к востоку от Срединных гор.
Норсы славились неистовством и свирепостью, но им явно недоставало дисциплины южных племен. Три короля сформировали из своих армий могучее войско и подавали всем личный пример храбрости, когда неслись в самую гущу сражения, воодушевляя воинов.
Семь тысяч воинов южных королей дали бой шеститысячному войску убийц с ледяными глазами и хищным разбойникам из-за моря, облаченным в черные доспехи. Бой начали отряды неистовых воинов, измазанных запекшейся кровью и краской, с зубчатыми гребнями волос. Они отделились от рядов врага, выкрикивая ужасные молитвы своим Темным богам и размахивая цепями.
Стрелы сразили этих безумцев, но слюнявых псов с запекшейся в шерсти кровью и завывающих монстров так просто не остановишь, они разрывали горла союзников желтыми клыками и зажатыми в страшных ручищах лезвиями могли одним махом сразить дюжину человек.
Бьёрн помнил ужасный миг, когда атакующий клин темных всадников на храпящих, отливавших синевой черных конях вломился в брешь, пробитую псами. Много воинов полегло от их черных копий, многих смяла неистовая ярость ринувшихся вперед конников. Но дикари-черузены, не страшась опасности, бросились в гущу закованных в броню всадников и принялись стаскивать их с седел, а воины унберогенов ловкими ударами топоров мрачно расправлялись с упавшими.
Отважные южане стойко держались. Шло время, атаки норсов сделались менее яростными, и Бьёрн почуял в рядах врага некую слабину.
Союзники наступали, размахивая топорами и мечами, а всадники талеутенов обошли вражеские фланги и изводили противника смертоносно-точными стрелами. Воины унберогенов убивали десятками, крушили ряды северян, которые подались назад, и теперь их строй напоминал дугу туго натянутого лука. Бьёрн понял, что пришел момент оказать влияние на ситуацию, и приказал знаменосцу пробиваться вперед. Сам он яростно атаковал и, чтобы все его воины видели, высоко над головой замахнулся топором.
Короли черузенов и талеутенов увидели бросок Бьёрна и тоже ринулись в битву. Запели боевые рога, затрещали барабаны. Сотни конников вломились в ряды северной армии, во множестве убивая врагов и разметая их, словно солому.
Воздух в долине задрожал от победных криков, и казалось, исход сражения уже решен. Тогда военачальник северян, воин в алых доспехах с рогатым шлемом, проехал сквозь войско к передним рядам под сенью кроваво-красного знамени. Под ним был черный конь с глазами, похожими на два ярко пылающих горна. Предводитель восстановил порядок в своих рядах. И северяне, продолжая отбиваться, отступили из долины.
Для погони у армии союзников не хватило ни сил, ни слаженности действий. А потому Бьёрн с тяжелым сердцем выслушал лазутчиков, которые доложили, что северяне перегруппировались и исправным строем отошли в густо поросший лесом горный кряж.
Этим вечером воины трех королей хорошенько отдохнули и плотно поели, ибо все знали, что им предстоит еще одно сражение и многих ждет смерть.
Несколько дней союзники тревожили северян, стремясь выманить их из убежища. Однако дерзкие выходки талеутенских лучников не могли заставить врага покинуть занятые позиции.
Командующие армией союзников размышляли, как же теперь воевать против северян. Для ответа на этот вопрос созвали военный совет.
— Кругар захочет атаковать на рассвете. Наверняка Алойзис тоже, — сказал Альвгейр, когда они приближались к окруженному вооруженными воинами и пылающими факелами шатру, где был назначен совет.
— Знаю, — кивнул Бьёрн. — Я отчасти тоже сторонник атаки.
— Дорого обойдется наступление вверх по склону, — заметил Альвгейр, когда они подошли к шатру короля Алойзиса. — Погибнет много людей.
— И это я тоже понимаю, Альвгейр, но разве у нас есть выбор? — спросил Бьёрн.
Зигмар пришел к выводу, что время — величина непостоянная, совсем не железная и непреклонная, а гибкая и растяжимая, словно нагретое золото. С тех пор как из Рейкдорфа уехал отец, недели тянулись болезненно-медленно, а когда между патрулированием земель ему удавалось урвать несколько Часов и провести их с Равенной, они пролетали подобно молнии.
Едва он въезжал в ворота Рейкдорфа и падал в ее объятия, как ему опять приходилось надевать кольчугу, брать щит и быть готовым к сражению. Набеги на обособленно стоящие деревни продолжались, но лютость нападения на Уберсрейк не повторилась ни разу.
В каждую деревню Зигмар отправил мечи и копья, а также воинов, которые должны были обучить крестьян искусству боя. Вместе с оружием сын короля отправлял зерно из амбаров Рейкдорфа, чтобы женщины и дети не голодали, пока мужчины-крестьяне учатся быть воинами.
Эофорт придумал круговую систему очередности: соседи крестьянина обрабатывали его участок земли, пока он учился защищать деревню. Таким образом, каждый мужчина мог спокойно обучаться ратному ремеслу и не беспокоиться о том, что его земля останется необработанной или урожай пропадет.
Среди забот о жителях племени унберогенов мысли Зигмара непременно возвращались к лежащим за границами отцовского королевства землям. Шло лето, в горах воевали племена орков, и король Курган Железнобородый присылал вести о великих сражениях. Зигмару очень хотелось помочь осажденным гномам, однако у него самого каждый воин был на счету.
Ожидая новостей от отца, неимоверно уставший, Зигмар мерил шагами королевскую Большую палату. И пил вино. Алкоголь вроде бы помогал справляться с мучительной головной болью.
— Тебе лучше бы отдохнуть, а не пить, — заявила Равенна, глядя на него из дверей Большой палаты.
— Мне нужно поспать, — ответил Зигмар. — Вино поможет уснуть.
— Нет, — покачала головой Равенна. Она подошла к нему и взяла из его рук кубок с вином. — Пьяный сон не снимает усталости. Может, ты и уснешь, только утром не почувствуешь себя бодрее.
— Может, и нет. — Зигмар нагнулся и поцеловал ее в лоб. — Только без вина мысли не дают мне уснуть, кружат и кружат в голове, и я лежу всю ночь без сна.
— Тогда пойдем ко мне, Зигмар, — предложила Равенна. — Я помогу тебе уснуть, и утром ты проснешься новым человеком.
— Правда? И как же ты сотворишь это чудо? — спросил Зигмар, следуя за ней к выходу.
— Увидишь, — улыбнулась девушка.
Когда Зигмар откинулся на спину, тело его блестело от пота. Равенна положила руку ему на грудь, а ногой обвила бедро. Темные волосы разметались по убранной шкурами постели. Зигмар чувствовал аромат розового масла, которым она натерла кожу.
Огонь в очаге едва горел, но в комнате было тепло и комфортно.
Зигмар улыбнулся, чувствуя, как к нему подкрадывается приятная дремота. Вино и объятия Равенны успокоили тревоги и отогнали мирские заботы, казавшиеся теперь чем-то далеким.
Пальчики Равенны пробежали по его груди, и Зигмар погладил волосы цвета ночи, а между тем события прошлых дней уносило прочь, они переставали давить на него. Ему очень хотелось узнать об отце и воинах унберогенов, но, как любил говорить Эофорт, «если бы мысли были конями, то люди разучились бы ходить».
— О чем ты думаешь? — мечтательно шепнула Равенна.
— О сражении на севере, — ответил Зигмар и тут же вздрогнул, потому что Равенна ущипнула его.
А потом сложила руки у него на груди и оперлась подбородком на предплечье, с лукавой улыбкой глядя на него.
— И зачем ты это сделала? — поинтересовался Зигмар.
— Когда женщина спрашивает, о чем ты думаешь, на самом деле она не ждет честного ответа.
— Правда? А чего же она ждет?
— Она хочет, чтобы ей сказали, как она прекрасна и как сильно любима.
— Ах вот оно что! Почему же прямо не спросить об этом?
— Если приходится спрашивать прямо, то это совсем не то, — заметила Равенна.
— Но ты действительно прекрасна, — сказал Зигмар. — Нет никого красивее тебя на землях от западного океана до Краесветных гор. Я действительно тебя люблю, и ты знаешь об этом.
— Тогда скажи.
— Я тебя люблю. Всем сердцем.
— Вот и отлично, — улыбнулась Равенна. — Теперь мне лучше, а когда мне становится лучше… то и тебе лучше.
— Не будет ли эгоистично с моей стороны просто говорить тебе то, что ты хочешь услышать, чтобы мне самому потом стало лучше?
— Разве это имеет значение? — Голос Равенны стал тише, потому что веки ее уже слипались от усталости.
— Нет, — улыбнулся Зигмар. — Думаю, что нет. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.
— Тогда расскажи мне о будущем.
— О будущем? Любовь моя, я не провидец.
— Да нет, просто расскажи, чего ты ждешь, — прошептала Равенна. — Не надо говорить о великих мечтах и Империи, просто расскажи о нас.
Зигмар крепче обнял Равенну и закрыл глаза.
— Ну так вот, — начал он. — Я стану королем, а ты будешь моей королевой, самой любимой женщиной на земле.
— В этом радужном будущем у нас будут дети? — тихонько пробормотала Равенна.
— Несомненно. В конце концов, нужен же королю наследник. Наши сыновья будут сильными и храбрыми, а дочери — почтительными и прелестными.
— И сколько же у нас будет детей?
— Столько, сколько захочешь ты, — пообещал Зигмар. — Среди унберогенов наследники Зигмара станут самыми красивыми, гордыми и отважными.
— А мы? — шепотом спросила Равенна. — Что ждет нас?
— Нас ждет счастливое мирное будущее, мы будем жить долго и счастливо, — ответил Зигмар.
По лицу Герреона текли слезы, и он чуть ли не бегом влетел во тьму Брокенвалша. Пришел конец прекрасным сапогам из мягчайшей лайковой кожи: в них через край хлынула вода вперемешку с черным илом. Все дальше и дальше он пробирался вглубь мрачного и унылого болота.
У самой земли клубился туман, Моррслиб заливала болота изумрудной зеленью призрачного света. В тумане плавали огоньки, похожие на горящие свечи, но даже в своем нынешнем состоянии Герреон понимал, что идти на этот свет не стоит.
В болотах Брокенвалша полно трупов тех, кого заманили болотные огни, завели на погибель в простиравшиеся вокруг Рейкдорфа топи.
Герреон вцепился в рукоять меча, и ярость разгорелась пуще прежнего, когда он представил себе Зигмара, предающегося разврату с сестрой в его собственном доме. Когда они заявились вдвоем, Герреон как раз точил меч, и ему пришлось улыбнуться, постараться сдержаться, чтобы не заколоть сына короля прямо там.
Герреон вздрогнул, когда Зигмар вздумал положить руку ему на плечо, и полыхнувшая в глазах ненависть чуть было не выдала его.
В каждом их слове читались похотливые желания, и, хотя Зигмар и Равенна просили Герреона отужинать с ними, он извинился и сбежал во тьму еще до того, как огонь очага успел осветить его истинные чувства.
Герреон поскользнулся на краю пруда, вновь зачерпнув сапогами болотной грязи, и упал на колени. Ладони окунулись в вонючую жижу, и, когда он вгляделся в воду, с лица закапали черные слезы.
На поверхности пруда виднелось его лицо, искаженное движущейся водой. У Герреона перехватило дыхание, когда он заметил над своим плечом луну, отражение которой по непонятной причине было неподвижным.
Герреон достал из воды руки — пальцы покрывала тонкая пленка маслянистой черной жижи. В ночной темноте она выглядела совсем как кровь, и он стряхнул эту мерзость.
— Нет… пожалуйста… — прошептал он. — Я не могу!
Лунный свет освещал высокое растение на краю пруда. Герреон оторвался от созерцания воды и перевел взгляд на него. Стебли венчали плоские соцветия с огромным количеством крохотных белых цветков. От растения исходил тошнотворный запах, и с тяжелым сердцем Герреон узнал болиголов — одно из самых ядовитых растений этих мест.
Налетел ветерок, и на какое-то мгновение Герреону показалось, что болиголов кивает, манит его к себе. Пока он смотрел на растение, стебель согнулся, а потом надломился — и из полой трубки выступил и закапал маслянистый сок.
Герреон поднял лицо к темному небу. На него сверху глядела луна, холодная, безжалостная и враждебная.
Считалось, что смотреть в глубины злой луны даже недолго — не к добру, ибо Темные боги видят сердца людей, которые поступают столь опрометчиво, и насаждают в них семена зла.
Когда Герреон вглядывался в изменчивый свет, ему показалось, что он видит два мерцающих ока, неописуемо прекрасных и жестоких.
— Кто ты? — крикнул он в темноту.
Бездонные озера глаз сулили мрачные чудеса и неизмеримые познания, и Герреон вдруг ясно понял, что нити судьбы были сплетены задолго до его рождения и протянутся после его смерти.
Он встал и через пруд двинулся к поникшему болиголову.
— Вот и славно, — сказал Герреон. — Если невозможно избежать уготованной мне судьбы, значит, нужно следовать ей.
