Глава 12
В НОЧЬ И В ГОРЫ
ТРАНСАТЕНАТСКИЙ ЭКСПРЕСС
СООБЩЕНИЕ ОТ МЕРТВЕЦА
— Нет, — сказала Креция. — Нет. Ни за что. Нет.
— Это не обсуждается, Креция. Я не предлагаю, а приказываю.
— Как ты смеешь приказывать мне, словно одному из своих штатных лакеев, Эйзенхорн? Я никуда не поеду!
Я открыл было рот, но затем снова закрыл его. Зверское убийство Фейбса повергло ее в глубокий шок. Переубедить ее было трудно.
Я обернулся к Эмосу и Элине:
— Одевайтесь. Соберите вещи и уложите их в спидер. Мы должны убраться отсюда в течение получаса.
Оба поспешно удалились.
Трудно было сказать, как давно сбежал янычар. Когда Эмос накрывал тело Фейбса простыней, оно еще было теплым, так что, по моей оценке, Тарл получил фору примерно в час, в худшем случае — девяносто минут. Учитывая его вессоринский прагматизм, я полагал, что он отправился прямиком к ближайшей вокс-станции, чтобы доложить о нашем местоположении своим собратьям. То же самое на его месте сделал бы и я. Конечно, Тарл и сам мог попытаться убить меня, но к тому времени он уже понял, что не стоит недооценивать мои способности. Он знал, что я могу убрать его раньше и тогда никто не узнает, где я скрываюсь.
Поэтому он просто ушел, чтобы найти возможность связаться со своими. Неизвестно, насколько близко находились его соратники, и наши шансы на спасение таяли с каждой минутой. К тому же можно было предположить, что, успешно отправив свое донесение, он вернется, чтобы попытаться собственноручно разобраться со мной.
Я взял Крецию за руку и отвел наверх. Ее глаза опухли от слез и покраснели, она все еще не отошла от шока. Она сидела на краю моей кровати, пока я одевался.
— Если бы я мог просто уйти, Креция, я бы ушел, — мягко произнес я, доставая свежую рубашку. — Если бы проблема заключалась только в том, чтобы уйти и избавить тебя от всего того дерьма, которое я принес в твою жизнь, я бы так и поступил. Но теперь это невозможно. Сюда прибудут наёмники. Они появятся здесь очень скоро, скорее всего еще до рассвета. Они допросят и убьют любого, кого обнаружат здесь. Конечно, ты не сможешь им сказать, куда мы отправились, потому что сама не будешь этого знать. Тогда они просто… В общем, это вессоринские янычары, которым хорошо заплатили. Я не могу оставить тебя здесь.
— Я не хочу уезжать. Это мой дом, Грегор. Мой чертов дом, и посмотри, что ты натворил.
— Мне жаль.
— Посмотри, будь все проклято, что ты сделал с моей жизнью!
— Я сожалею. И постараюсь все исправить.
Креция вскочила.
— Как? — кричала она. Гнев затмил ее горе. — Как, во имя всего ада, ты собираешься исправить это? Как, черт тебя дери, собираешься унять всю ту боль, которую причинил мне?
— Понятия не имею. Но постараюсь. И для этого ты должна остаться в живых. Креция, на моей совести уже висит твоя разрушенная спокойная жизнь. Я не хотел бы вешать туда еще и твою смерть.
— Прекрасные слова. Но я не еду. Я возвращаюсь в постель.
Я схватил ее за руку. Необходимо было найти другой подход. Как медик она была профессионально самоотверженна. А вот обращаться к ее чувству самосохранения было бесполезно.
— Мне необходимо, чтобы ты поехала с нами. И это правда. Мы обязаны взять с собой Медею. Я не смогу оставить ее здесь и не думаю, что она переживет путешествие.
— Конечно, не переживет!
— Значит, она умрет?
— Если ты повезешь ее сейчас? В таком состоянии?
— А тебе не кажется, что будет лучше, если она поедет вместе с врачом?
Креция освободилась от моей руки.
— Я не позволю подвергать опасности здоровье своего пациента, Эйзенхорн, — предупредила она.
— Тогда сделай прогноз, доктор. Если она остается здесь, то будет мертва уже к утру. Они убьют ее, как только обнаружат. Если она уедет со мной без тебя, то тоже наверняка умрет. Мне, честно говоря, казалось, что ты давала врачебную клятву.
Мне было крайне неприятно так манипулировать… ну, во всяком случае, не чувствами Креции. Она одарила меня ядовитым взглядом, понимая, что я загнал ее в угол.
— Ублюдок. Умненький-разумненький ублюдок. Даже не знаю, почему я когда-то тебя любила.
— Я тоже не знаю. Зато знаю, почему сам полюбил тебя. Тебе не все равно. И ты всегда поступала правильно.
Она развернулась и решительно вышла из моей комнаты.
Я оделся, упаковал одежду и Ожесточающую в кожаный саквояж, обнаруженный наверху платяного шкафа, затем взял рунный посох и…
…остановился в дверном проеме.
Малус Кодициум все еще лежал в ящике тумбочки. Я завернул его в наволочку и тоже засунул в саквояж. Как я мог забыть про него?
И ответ, пришедший мне на ум, был странным и пугающим. Возможно, он хотел, чтобы его забыли.
Фонари из кабины спидера бросали заплату света на небольшой внутренний двор. Эмос и Элина уже все упаковали — одежду, манускрипты и книги, которые мы спасли из Спаэтон-хауса. Я поднял на борт свои вещи и приступил к предполетной подготовке. Батареи спидера были заряжены до оптимального уровня.
— Помогите мне, будьте вы все прокляты! — крикнула Креция.
Она переоделась в темно-зеленый рабочий комбинезон и стеганое пальто и тащила два дорожных баула. Медея лежала на гравиносилках. К ним же был привязан модуль ресусцитрекса, а наполненный доверху нартециум фиксировали снизу магниты.
Креция приставила к пациенту два медицинских дрона-сервитора, паривших сейчас позади носилок.
Мы помогли поднять Медею на борт. Креция устроилась возле Бетанкор и молчала. Она даже не оглянулась на дом, когда мы взлетели.
Мы направлялись на юг, к главному хребту Атенат, гигантскому горному массиву длиной три с половиной тысячи километров. Итервалль и его соседи казались просто холмами по сравнению со столь величественным геологическим образованием.
Я не хотел слишком долго оставаться в воздухе. Тарл знал, что мы завладели спидером, и наверняка сообщил об этом своим подельникам. Поэтому мы совершали лишь небольшой перелет перед побегом. Я изучил карту, записанную на информационный планшет, и принялся составлять маршрут.
К рассвету мы пролетели уже девяносто километров к юго-западу и достигли долин, раскинувшихся у подножия зазубренных пиков Эсембо. В первых лучах солнца гора выглядела черным исполином, покрытым сверкающей ледяной шапкой.
Мы совершили посадку в городке под названием Тиройере. Небольшое местечко процветало за счет лесозаготовок и являлось перевалочной станцией для путешественников, направлявшихся к курортам на перевале Эсембо. Я спрятал спидер в тени могучих елей недалеко от городка. Все мои спутники угрюмо молчали. Воздух здесь оказался весьма холодным, и я включил обогреватель на полную мощность, чтобы Медее было уютнее.
— Нам надо поесть, — наконец произнесла Элина. — Я могла бы сходить и принести чего-нибудь, но…
Ни у кого из нас не было денег.
Креция сняла перчатки, извлекла бумажник из кармана пальто и недовольно фыркнула:
— Интересно, я здесь единственный человек, способный мыслить практически?
Элина взяла кредитную карточку Креции и направилась прямиком в город. Она вернулась пятнадцать минут спустя, неся коробочку из полистирола, в которой стояли четыре большие порции сладкого кофеина в удобных стаканах, лежали горячая выпечка в провощенной бумажной обертке, хлеб и немного колбасного фарша в вакуумной упаковке.
Кроме этого она приобрела миниатюрный информационный планшет с туристическим путеводителем.
— Мне показалось, что это может пригодиться, — сказала она.
— Великолепно, — произнесла Креция. — Теперь мы сможем выбирать, где покататься на лыжах.
Пока Элина ходила в город, я потратил массу усилий, освобождая крепления бокового люка: для удобства стрелка он был зафиксирован на армейский манер в открытом положении. Еще на подлете к Равелло мы убрали оружие, и на борту у нас была раненая Медея, а за бортом минусовая температура. Однако крепления долго не поддавались. Не думаю, что люк закрывали хоть раз за все время его службы.
Мы молча поели. Медицинские сервиторы подавали Медее питательный раствор через капельницу.
Я наблюдал за небом и длинной дугой дорога, ведущей в город. Движение было не слишком оживленным. Несколько служебных машин и колесных дроидов, да время от времени проскакивал проворный спидер. В основном это были туристы, направляющиеся в горы.
За едой я просматривал путеводитель, приобретенный Элиной.
Мы покинули Тиройере в девять тридцать. До самого вечера мы летели на запад, огибая плечи Эсембо, проходя над зеркалами высокогорных озер и устремляясь к северному курорту в Груже. Некоторое время мне казалось, что за нами по пятам следует небольшой желтый спидер. Меня это настолько насторожило, что я свернул к востоку и пролетел над полосой горного пастбища и лесистым склоном.
Я потерял желтую машину из виду, но приблизительно через полчаса обнаружил, что за нами, на расстоянии пяти километров, тенью следует черная. Мои тревоги возвратились с новой силой.
Вечером, когда мы подлетали к Груже, черный спидер свернул к югу, по маршруту, который должен был привести его к спакурорту Фириол на южном склоне Монс Фулько.
Я понял, что охотился за призраками.
В Груже я посадил спидер в сосновом бору к юго-западу от старой крепостной стены. А потом взял кредитную карточку Креции и в одиночку отправился в город.
Груже, как и Равелло, был старым городишком с извилистыми, но намного менее живописными улочками. Вдоль центрального проспекта выстроились ряды баров и танцплощадок, возле которых толпились молодые отдыхающие гудруниты.
Я разыскал местную контору Гильдии Астропатика — высокое, с затемненными окнами строение на углу главной площади — и вошел внутрь.
Женщина по имени Ницинт с озабоченным видом проверила мою кредитную карту и предоставила мне доступ к «Эгиде». Я хотел узнать, не поступало ли на мой адрес каких-либо сообщений.
Меня ожидал сюрприз — послание от Гарлона Нейла.
Он выжил.
Его сообщение на глоссии оказалось весьма пространным. Суть заключалась в том, что он покинул Мессину двумя неделями ранее, предчувствуя нечто ужасное. Это меня не удивило. У Нейла был нюх на неприятности. Он единственный из всех моих несчастных потерянных агентов смог предугадать опасность, и в это было легко поверить. На момент отправки письма он находился всего в трех днях пути от Гудрун.
Через астропата я послал ответ на глоссии, сообщая Нейлу, что он должен добраться до южной столицы, Новой Гевеи, и, прибыв на место, организовать наш отлет с Гудрун. Я попросил его подтвердить получение письма и сказал, что спишусь с ним снова, когда буду недалеко от места встречи. По моей оценке, дорога должна была занять четыре дня. Четыре дня, и мы воссоединимся с Нейлом в Новой Гевее и покинем планету.
Снегоход, по существу, оказался роскошной машиной для отдыха с хорошо утепленной кабиной и примыкающей к ней каютой. Обтекаемой формы серый корпус крепился на гусеничном блоке с широкими направляющими колесами впереди.
Агент в отделе аренды разошелся не на шутку, распевая похвалы машине, но я оборвал его:
— Я беру ее.
— Отличный выбор, сэр.
— Арендую на две недели. Я отправляюсь в Онтре и оставлю ее там.
— Прекрасно, сэр. Доставьте ее в наш офис в Онтре. Вы должны заполнить кое-какие документы. У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?
На карточке Креции не было необходимого количества денег. К тому же я собирался оформить эту сделку анонимно.
Я решил разбудить очередную из своих дремлющих поддельных личностей и положил ладонь на считывающее устройство. Торин Грегори, бизнесмен с Трациана, обладающий вполне достаточными средствами, проводит отпуск на Гудрун. Клерка это вполне удовлетворило.
С виду снегоход выглядел громоздким, но, к моему удивлению, оказался весьма быстроходным. Пора было возвращаться, и я остановился по пути лишь для того, чтобы купить продукты в бакалейной лавке.
Увидев приближающийся снегоход, друзья, дожидавшиеся в спидере, не на шутку встревожились. Позднее Элина рассказала мне, что уже держала лазерный пистолет наготове, когда я высунулся из кабины и помахал им.
— Перебирайтесь сюда. Мы меняем средство передвижения.
Мы замаскировали спидер лапником, и, как только Медею благополучно переместили в роскошную, обитую кожей каюту, я повел снегоход к перевалу.
Я не стал рассказывать о письме Нейла. Мне не хотелось обнадеживать их до поры до времени.
С наступлением ночи мы уже карабкались по заснеженному шоссе, ведущему к Онтре. Груже остался позади. Выезжая из города, мне показалось, что я видел небольшой желтый спидер, но он был слишком далеко, чтобы можно было говорить с уверенностью.
Мы ехали сквозь темноту, поочередно сменяясь у руля. Ночь стояла ясная, но я настроил вокс на прием метеосводок, чтобы не пропустить предупреждение о лавине или снегопаде. И не зря.
Вскоре погода ухудшилась. Взбираясь по северной кромке Монс Фулько, мы то и дело прорывались через снежные бураны и были вынуждены сбросить скорость и включить фары. В такие моменты за руль садилась Креция. Она достаточно долго прожила в горах и знала, что делать.
Я дремал в каюте на длинном многоместном сиденье напротив спящей Медеи. Меня опять терзали сны о ее спасении. Йекуда Вэнс вновь и вновь отчаянно умолял о помощи. Он кричал, пронзая меня копьем ментальной боли. Я проснулся и взглянул на Медею. Она все так же лежала на своих гравиносилках. Элина спала на соседнем сиденье.
Каюта покачивалась и вибрировала, за окнами трепетали снежные призраки.
— Ты в порядке, Грегор? — встревожился Эмос. Он сидел в кресле в дальнем конце каюты, обложенный информационными планшетами.
— Просто сон, Убер. Один и тот же уже вторую ночь.
Я сел. Прошлой ночью я решил, что проснулся от шума, производимого Тарлом. Но теперь все повторилось. Сновидение разбудило меня. Жуткий, полный боли и ярости предсмертный, крик Йекуды Вэнса, возвещающий о крушении надежд.
Грохоча гусеницами, мы вкатились в Онтре в полдень следующего дня. Из-за сильного снегопада пришлось ехать очень медленно. Ледяная корка покрывала медные крыши домов известного курорта. Но такая погода привлекала в город толпы любителей зимних видов спорта. Повсюду кипела жизнь, на улицах оживленно гудело множество машин, а небеса пестрели прибывающими спидерами.
Я припарковал снегоход на стоянке трансконтинентальной станции Онтре и вместе с Эмосом отправился на вокзал, где Торин Грегори приобрел билеты в четыре смежных спальных купе. Как нам сказали, экспресс должен был прибыть через час.
Могучий хребет Атенатовых гор перечеркивает крупнейший континент Гудрун, а Трансатенатская железная дорога протянулась по нему, подобно артерии. Пейзажи вдоль трассы славятся своей романтичностью. Большинство пассажиров пользуются услугами экспресса ради самой поездки. Это отдыхающие, которым хочется путешествовать, а не прибывать. Молодежь стекается на горнолыжные курорты, наподобие Груже и Онтре, тогда как богачи выбирают Трансатенатский экспресс, где могут отдохнуть в заботливой роскоши и полюбоваться самыми потрясающими пейзажами Гудрун.
Огромный, хромированный, заправленный прометиумом локомотив вполз в Онтре в пять часов и втащил за собой вереницу из десяти двухэтажных вагонов. Проводники помогли нам занести в купе Медею.
Наши просторные апартаменты первого класса со стенами, отделанными панелями из полированного клена, располагались на верхней палубе третьего спального вагона. В одном из них мы разместили Медею. Элине досталось соседнее купе с одной стороны, а Креции — с другой. Мы с Убером разделили четвертое. Помещения сообщались дверями.
Покидая Онтре, локомотив дал гудок и запыхтел, взбираясь по склону к перевалу Фонетт. Огромный серебристый механический зверь мог разогнаться на ровном участке до ста семидесяти километров в час.
Я сверился с расписанием. К ночи мы должны были прибыть в Фонетт, затем короткий перегон до Локастра, за которым последует скоростной безостановочный пробег мимо Больших Атенат, через Южное плато к побережью.
До Новой Гевеи оставалось менее трех дней пути.
Мы едва ощущали движение поезда. На легкую, равномерную вибрацию все скоро просто перестали обращать внимание. Вагоны были просторными, обогреваемыми и хорошо защищали нас от холода Атенат. Толстые стены почти полностью заглушали грохот мощного двигателя, от которого мы чуть не оглохли на платформе в Онтре. И лишь когда локомотив проходил по спускам или в тоннелях, едва различимый гул делался немного громче.
В комфортабельном купе первого класса я чувствовал себя как дома, особенно когда шторка на окне была опущена. Впрочем, я предпочитал держать ее поднятой, чтобы иметь возможность любоваться горными пейзажами и наслаждаться панорамными видами. Особенно прекрасными мне показались грозные перевалы и просторные заснеженные равнины, залитые мягким розовым свечением закатного солнца. На необъятных просторах синели четкие тени, отбрасываемые ледяными глыбами, да кое-где розовый снег обнажал черные скалы. Вырывавшийся из локомотива бежевый пар время от времени струился мимо окон и заслонял обзор.
На поворотах состав снижал скорость, и, прижавшись к оконному стеклу, можно было увидеть соседние вагоны, вытянувшиеся огромной хромированной змеей с сине-белой эмблемой на боку, и длинную дрожащую тень на снегу.
С наступлением ночи за окном стало совсем черно, и я опустил шторку. Эмос задремал. Мне ничего не оставалось, как прогуляться по поезду.
Открылась дверь, ведущая в смежное купе, и вошла Креция. Она нарядилась в жемчужно-серое атласное платье с высоким воротником, плиссированным лифом и широкой юбкой. Увидев ее, я вскочил с места.
— Ну? — спросила она, поигрывая меховой шалью.
— Выглядишь ошеломительно…
— Говоря «ну», я хотела предложить тебе сопроводить меня на ужин, — усмехнулась доктор и поправила красиво уложенные волосы.
— Ужин?
— Вечерний прием пищи. Тот, что обычно приходится на время между обедом и ночным колпаком.
— Я знаком с этим понятием.
— Отлично. Так мы идем?
— Мы пытаемся спастись бегством. Ты думаешь, сейчас подходящий момент?
— Лучший момент и представить трудно. Грегор, мы ведь спасаемся бегством на самом роскошном средстве передвижения, какое может предложить Гудрун. Думаю, стоит продолжать спасаться, выдерживая стиль.
Я зашел в ванную и переоделся в самую презентабельную одежду, какую имел при себе. Затем мы с Крецией пошли по проходу, направляясь к ресторану, расположенному в трех вагонах от нас.
— Ты взяла с собой вечернее платье? — спокойно поинтересовался я, пока мы брели по мягко освещенному, застеленному коврами коридору.
Нам то и дело встречались другие пассажиры, идущие к вагону-ресторану и возвращающиеся обратно.
— Конечно.
— Мы убегали в спешке, а ты упаковывала платья?
— Я подумала, что необходимо быть готовой ко всему.
Обеденный салон находился на верхней палубе шестого вагона под куполом из бронированного стекла, сквозь который сейчас можно было увидеть только черноту звездного неба. Роскошные люстры освещали столики, установленные на изогнутой террасе, похожей на смотровую площадку какого-нибудь высокогорного курорта. Внизу справа расположился струнный квартет. Звучала нежная музыка, слышались звон столового серебра и тихие голоса пассажиров. Одетый в униформу метрдотель проводил нас в левую часть террасы к столику возле окна.
Изучая меню, я понял, насколько проголодался.
— Сколько раз, как ты думаешь? — спросила Креция.
— Сколько раз — что?
— Все те годы, когда мы были вместе, ты всегда навещал меня в Равелло тайком. Сколько раз я предлагала прокатиться в этом экспрессе?
— Да, ты не раз говорила об этом.
— Но мы так этого и не сделали.
— Не сделали, — эхом откликнулся я. — И мне очень жаль.
— Мне тоже. Печально, что теперь мы совершаем этот вояж по необходимости. Впрочем, можно было догадаться, что в подобное романтическое путешествие тебя удастся затащить только силком.
— Как бы то ни было, сейчас мы здесь.
— Еще несколько лет назад надо было приставить пистолет к твоей голове.
Мы заказали суп, филе рунки с низин, рулеты с салатом из трав и лесных грибов африолей, а также Шато Ксандье с Саметера, которое, как я помнил, было ее излюбленным сортом.
Суп оказался чертовски великолепен. Он подавался с аппетитным молодым побегом винограда и завитком сметаны в широких белых тарелках, украшенных изящным рельефом с эмблемой трансконтинентальной компании. Рунка, тушенная в амасеке, была безупречно сочной, а бархатистый вкус терпкого Ксандье навевал теплые воспоминания и заставлял Крецию улыбаться.
Мы не виделись так давно, что нам предстояло поведать друг другу о целых десятилетиях своей жизни.
Она рассказала мне о своей работе, о возникшем интересе к ксеноанатомии, о монографиях, которые написала, о разработанном новом методе трансплантации мышечной ткани. Оказывается, Креция приобрела спинет и уже овладела всеми, кроме двух, «Штудиями» Газеллы. Кроме того, она написала трактат, посвященный сравнительному анализу скелетного диморфизма в ранних человеческих биотипах.
— Я даже хотела послать тебе копию, но побоялась, что это может быть превратно истолковано.
— У меня есть первое издание, — признался я.
— Неужели! А ты хоть открывал его?
— Перечитал дважды. Ты мастерски развенчиваешь тезисы всех работ Теркссона по раскопкам Диммамар-А. Твои аргументы убедительны, если не убийственны. Я мог бы поспорить по поводу Талларнофитицена, но мы с тобой никогда не сходились во мнениях относительно гипотезы «происхождения с Терры».
— Ах да. Ты всегда был еретиком в этом отношении. А чем ты занимался двадцать пять лет?
Я чувствовал, что не могу отплатить ей такой же откровенностью. За прошедшие годы в моей жизни случилось слишком много такого, о чем мне нельзя было или не стоило распространяться. Вместо этого я рассказал ей о Нейле.
— Этот человек заслуживает доверия?
— Целиком и полностью.
— И ты уверен, что это именно он писал тебе?
— Да. Он использует глоссию. Красота этого кода заключается в том, что он индивидуально идиоматичен. Его не могут взломать, использовать и понять посторонние. Чтобы перенять его основы, необходимо проработать на меня достаточно долго.
— А тот телохранитель. Который оказался предателем.
— Кронски?
— Да. Он же работал на тебя.
— Всего лишь месяц. За это время он не успел овладеть глоссией настолько, чтобы водить меня за нос.
— Значит, у нас есть шанс спастись?
— Я уверен, что скоро мы сможем покинуть эту планету.
— Что ж, Грегор, думаю, добрые вести необходимо сдобрить десертом. Побалуем себя?
Стюарт принес нам «ribaude nappe», липкий и сладкий, густой черный гесперинский кофеин, ликер, а в заключение ужина — дубовый амасек для меня и рюмку паши для Креции.
За десертом мы уже дружно смеялись.
Прекрасный ужин, великолепная ночь в восхитительной компании.
На рассвете я проснулся от тихого свиста тормозов. Затем снаружи раздался приглушенный гудок, а в коридоре послышались голоса.
Креция все еще спала. Когда я осторожно выскользнул из кровати, она перевернулась и, сонно бормоча, растянулась на еще теплой, но уже опустевшей простыне. Шторка на окне была опущена. Наша одежда вперемешку валялась на полу, и мне пришлось на ощупь искать свои брюки и рубашку.
Подцепив одним пальцем край шторки, я выглянул наружу. Морозное утро оказалось бесцветным. Поезд стоял на станции, на заснеженной платформе толпились люди.
Мы добрались до Фонетта.
Одеваясь, я дрожал от холода. На остановках вентиляторы подавали в купе студеный горный воздух.
Открыв дверь, я бросил взгляд на Крецию. Она свернулась калачиком на кровати, уютно закутавшись в кокон из простыней, отгородившись ими от холода и всего мира.
Погода стояла морозная, было очень светло. По широкой платформе сновали пассажиры. Одни покидали экспресс, другие спешили занять свои места. Сервиторы толкали впереди себя тележки с пирамидами из чемоданов.
Падал легкий снег. Переминаясь с ноги на ногу, я похлопал себя по плечам. Из поезда, чтобы размять конечности, вышли еще несколько путешественников.
Железнодорожная станция Фонетт располагалась на естественной террасе, нависшей над городком. С севера над ним возвышалась Монс Фулько, а с юга Малые и Большие Утты, за которыми поднималась опоясанная грозовыми тучами громада Центральных Атенат.
— Как долго мы будем здесь стоять? — спросил я у проходившего мимо проводника.
— Двадцать минут, сэр, — ответил он. — Мы должны поменять локомотив и набрать воды.
Этого времени было недостаточно, чтобы успеть сбегать в город. На платформе я оставался до первого гудка, а затем постоял в тамбуре, наблюдая, как здание вокзала медленно уплывает назад, открывая ту часть города, которую было не видно с платформы. Крутые, покрытые снегом крыши, часовня Министорума, укрепленный блокпост арбитров. Посадочная площадка, прямо под вокзальной грядой, заполненная припаркованными и заправляющимися спидерами. Один из них был маленьким и желтым.
Я вернулся в купе, снял плащ, ботинки, осторожно улегся на край кровати и смотрел на Крецию до тех пор, пока она не проснулась.
— Что делаешь? — сонным голосом спросила она и поцеловала меня в губы.
— Сверяюсь с расписанием.
— Не думаю, что на этой линии возможны какие-либо изменения.
— Никаких изменений, — согласился я. — Мы прибудем в Локастр приблизительно через четыре часа. Там будет продолжительная остановка. Сорок пять минут. Затем длинный перегон до Новой Гевеи.
Креция села, протирая глаза. Заспанная и беззащитная, она казалась еще прекраснее, чем когда-либо.
— Ну и что? — спросила она.
— Там я проверю свою почту у астропатов. Времени должно хватить.
Раздался стук в дверь. Вошел стюард с нагруженной тележкой. Последнее, что мы сделали прошлой ночью, — заказали себе полноценный горячий завтрак.
Ну хорошо, не совсем последнее.
Креция натянула платье и отправилась проверить Медею, состояние которой все еще оставалось неизменным. Элина и Эмос уже проснулись и, по всей видимости, отравились завтракать в вагон-ресторан.
— Медея в порядке, — вернувшись, сообщила Креция. — Завтра или послезавтра она придет в себя.
Мы вместе поели в ее купе, продолжая нашу ночную беседу. Между нами не было никакой неловкости или напряжения, словно мы оба вернулись на двадцать пять лет назад. Только теперь я понял, как соскучился по ней, как мне не хватало ее веселости и энергии.
— В чем дело? — спросила Креция. — Ты выглядишь озабоченным.
— Ничего, — ответил я, думая о желтом спидере.
На пути к Локастру, во время долгого, медленного подъема по Уттам я обложился информационными планшетами и принялся изучать собранные Эмосом материалы. Особое внимание он уделял любым упоминаниям имени Ханджар Острый. Убер составил список планетарных культур, в которых использовалось слово «ханджар». Всего девять тысяч пятьсот миров. Я методично изучал этот перечень, хотя знал, что Эмос, всегда внимательный к мелочам, уже проштудировал его.
Ханджаром назывался церемониальный клятвенный кинжал на Бенефаксе, Лувес и Крайтоне. На местном сленге Меканику так именовали главарей банд. В одном только секторе Скарус на пяти планетах это слово обозначало нож для подрезки древесных крон. В качестве прилагательного его использовали на Моримунде, имея в виду мошенничество. В трех тысячах миров так называли простой нож.
Нож, который нанес мне глубокую рану. Кто же такой Ханджар Острый? Почему он столь усердно пытался уничтожить меня и расстроить все проводимые мной операции?
Я снова вернулся к перечню нанесенных мне ран. Можно было не сомневаться, что все убийства совершались по его приказу. При мысли об этом меня бросало в дрожь.
Размах его смертоносной деятельности поражал меня. Так много целей, так много миров… и все были атакованы в один и тот же сидерический момент.
Я понял, что постоянно возвращаюсь к уведомлению о смерти Иншабеля. Оно никак не вписывалось в общую картину потерь.
Во всех остальных случаях нападения совершались на объекты либо принадлежавшие мне лично, либо взятые мной в аренду. Все погибшие являлись моими сотрудниками или агентами.
Но не Натан. Он был самостоятельным инквизитором. Пятьдесят лет назад, еще в чине дознавателя, Иншабелъ участвовал вместе со мной в кампании против Квиксоса. Он присоединился к моей команде после смерти своего наставника, инквизитора Робана, во время трагедии на Трациане Примарис и продолжал верно служить мне вплоть до окончания Зачистки цитадели Квиксоса на Фарнесс Бета. Затем при моей поддержке он получил чин инквизитора и стал вести собственные расследования.
С тех пор мы контактировали всего несколько раз и не вели общих дел. Нас связывала только старая дружба.
Почему он тоже оказался в поле зрения моих врагов? Совпадение? Вряд ли.
Кто или что еще связывало нас? Очевидным ответом был Квиксос, но эта ниточка никуда не вела. Я лично уничтожил еретика.
Я еще раз пробежал взглядом список, пытаясь обнаружить хоть какую-то зацепку. В перечне планет значился Квентус VIII.
У меня возникло такое чувство, словно в мой мозг вонзился острый коготь. Да, Квентус VIII. Пограничный мир. Я никогда не бывал там. Но как-то раз мне о нем рассказывали.
Повинуясь инстинкту, я проверил, не значится ли Квентус VIII среди миров, на которых встречались фамилии Таррай или Тари. Эмос уже выделил крестиком те планеты, на которых обнаружились эти фамилии и употреблялось слово «ханджар». Получился перечень из семисот миров. Квентус VIII был в этом списке.
На Квентус VIII словом «ханджар» означался боевой нож, а один из кланов планеты носил имя Таррай.
Я знал, что почти триста пятьдесят лет назад именно в этом мире начал свою карьеру один из самых мерзких социопатов Империума. Заявления Марлы Таррай о том, что она родилась на Гудрун, были опровергнуты Эмосом, который сверился с переписью населения и не нашел ни единого упоминания ее имени.
Убер не стал возвращаться на три с половиной сотни лет назад. А я сделал это и обнаружил, что в те времена на Гудрун жила некая крестьянская семья с фамилией Тарри, однако их род вскоре прервался.
Теперь я знал, кем был мой враг.
