Глава шестнадцатая
ПОЕДИНОК В БЕЗДНЕ
ПОСЛЕДНЕЕ СТОЯНИЕ БЕШКОРА
СЛЕДЫ
Эта луна называлась Обол и была самым маленьким и самым близким из спутников Дамаска. Щербатый ком неправильной формы, шестьсот километров в поперечнике в самом широком месте. Лишенная атмосферы, изрытая впадинами и ущельями, луна зеленовато поблескивала в лучах солнца.
Я усмирил свой разум и замедлил пульс, применив старые навыки, которые преподал мне Хапшант.
Данные по Оболу выводились на экран: никель, цинк, селен… наименьший из четырнадцати… Я совершенно не нуждался в этой информации, но использовал ее в качестве психологического барьера, чтобы замусорить сознание мелкими деталями и отвлечь его от опасности.
Я поднял глаза от бегущих строк. На нас разинул пасть кратер с зубчатыми краями. Он был достаточно велик, чтобы поглотить весь Дорсай вместе с его лагуной.
— Держитесь, — сказал нам Мидас.
Всего лишь в километре от поверхности спутника он совершил свой маневр. Мы уже оказались захвачены гравитацией Обола и неслись к нему на всех парах. О посадке или хотя бы обычном развороте не могло быть и речи.
Но Мидас водил суда с юности и тренировался в главианской летной академии. С помощью биосхем, внедренных в организм, он куда лучше меня и лучше самых опытных пилотов Империи мог почувствовать все нюансы полета, мощности и маневра. К тому же, испытывая наш катер, он чуть не угробил его и теперь точно знал, на что способно это судно, а на что — нет.
Не могу сказать, что это знание добавило мне спокойствия.
Он отключил двигатели, врубил все посадочные турбины и опустил нос катера так, что тот сорвался в штопор. В глазах все закружилось, когда меня вжало в ремни безопасности.
Вращение казалось неконтролируемым. Но на самом деле было идеальным и четко выверенным. Реактивные турбины отбросили нас от поверхности, и мы закружились, словно лист, используя вращение, чтобы избавиться от ускорения, направленного вниз. Мы проскользнули в девяноста метрах от пыльной поверхности кратера, на полную мощь задействовав раскалившиеся добела турбины, и ушли по дуге за спутник, когда Мидас снова врубил основные двигатели.
Земля шарахнулась от нас, когда мы совершили дикий скачок через губу кратера.
На тактическом экране было видно, что истребители отстали от нас на шесть минут. Никому из них не хотелось повторять этот маневр. Они облетали спутник по более безопасным траекториям.
Мидас обогнул луну, идя на низкой высоте по скрытым от солнца лощинам среди утесов и крутобоких холмов, на которые никогда не ступала нога человека. Мы полетели между двух огромных пиков.
— Они разделяются, — сказал Мидас, выворачивая влево.
Так и есть. Четыре истребителя упорно висели у нас на хвосте, двигаясь на низкой высоте. Еще двое отделились и решили облететь Обол с другой стороны.
— Контакт?
— Встретимся с ними нос к носу через восемь минут, — произнес Мидас.
Он улыбнулся и резко заложил на правый борт, уходя в едва видимую на экране топографа лощину с крутыми склонами.
Потом он настолько снизил скорость, что все стало казаться мучительно медленным, и обогнул крутой холм, сверкавший зеленым и желтым в жестком свете солнца.
— Что ты делаешь?
— Подожди… подожди…
Тактический экран показал, что четыре преследователя пронеслись мимо лощины.
— Мы слишком близко к поверхности, и они не сразу поймут, что мы уже не впереди.
— И что дальше?
Он включил двигатели на полную мощь, взлетая над горной грядой, и пристроился в хвост нашим недавним преследователям.
— Мышь станет котом! — объявил Бетанкор.
Через несколько секунд яркий экран оружейной панели покрыли красные перекрестия.
Среди огромных глыб и скал впереди я различал огни дюз.
— Причешем-ка одного, — сказал Мидас, выпуская залп.
Мерцание турбин впереди стало ярче, а потом обернулось растущим шаром горящего газа, проплывшим мимо нас среди зубчатых пиков.
Я вжался в кресло, когда катер резко нырнул еще в одну лощину. В километре перед нами появились огоньки дюз, и солнце отразилось от металла.
— А вот и второй, — произнес Мидас.
Датчики автоподачи боеприпасов засверкали красным, указывая расход. Вспышка распустилась, как цветок, а затем развернулась и расплескалась о стенку скальной гряды.
Что-то ослепляюще яркое возникло справа от нас. Катер тряхнуло и затрясло, загудела тревога.
— Какой умный мальчик. Почти попал, — проворчал Мидас, вытягивая штурвал, чтобы уйти от столкновения с приближающимся утесом.
Один из истребителей разгадал наш маневр и облетел нас с тыла.
— Где же еще один? Где? — бормотал Бетанкор.
На нашей стороне была боевая мощь. Боевая мощь и Мидас. Истребители принадлежали к классу «Молния», это были маленькие, быстрые и верткие корабли, в четыре раза меньше нашего судна. По всем своим параметрам и предназначению наш катер представлял собой только транспорт, но его двигатели, улучшенный комплект оружия и способность к вертикальному взлету превращали его в грозное боевое судно, когда дело доходило до сражения на небольшом расстоянии от поверхности, особенно такой неровной, как поверхность Обола.
Наш катер еще раз вздрогнул и сорвался в головокружительное пике.
Мидас выругался и стал выводить судно из штопора. В поле зрения размытой серебряной полосой скользнул имперский истребитель.
Мидас стабилизировал ход и устремился за ним. Перехватчик крутанулся и ушел в глубокое ущелье, в холодной тени которого приходилось лететь, ориентируясь только на показания приборов.
Датчики показали, что наши орудия близки к перегреву. Мидас лупил по истребителю.
Безрезультатно.
Перехватчик начал выполнять петлю, чтобы развернуться к нам. Мидас выстрелил снова.
Еще один промах.
Истребитель летел прямо на нас. Я увидел сверкающие, словно драгоценные камни, следы трассирующих снарядов, вгрызающихся в обшивку нашего корабля.
Лицом к лицу. В глубоком ущелье с отвесными стенами.
Не было места для маневра. Не было места для ошибки.
— Прощай, — сказал Мидас, вдавливая гашетку.
Глубокое ущелье осветил взрыв. Мы пролетели прямо сквозь стену пламени.
— Ну как, достаточно? — спросил меня Мидас.
Я не ответил. Я был слишком занят тем, чтобы покрепче цепляться за подлокотники кресла.
— Лично мне хватит, — сказал он. — Пора начинать второй акт. Где-то поблизости ошивается еще один перехватчик. Те, что обходили нас с обратной стороны планеты, будут здесь через девяносто секунд. Пришло время для театра. Уклид?
Главный сервитор выдал ответную трель. Мы вошли в крутое пике. На дисплее вывелось, что за нами остается топливный след.
— Повреждения? — спросил я.
— Прописано в сценарии, — ответил Бетанкор.
Нам навстречу мчалось дно темного каньона.
— Сбрасывай, Уклид, — скомандовал Мидас.
Раздались грохот и скрежет. Катер затрясло. Позади него что-то вспыхнуло.
— Что это было?
— Две тонны запчастей, мусора и расходных материалов. Ну и вдобавок все гранаты из твоего оружейного склада.
Он резко развернул судно и направил его в темноту широкой глубокой пещеры на дне каньона. Мне казалось, что потолок и стены проносятся слишком близко.
Углубившись в пещеру на шесть сотен метров, Мидас развернул катер влево и отключил турбины. Прожекторы разогнали мрак, и стали видны неровные края еще одного углубления.
Пролетев еще сотню метров, мы опустились на посадочные распорки. Мидас выключил двигатели и освещение, выключил все, кроме жизненно важных систем.
— Всем ни звука, — велел он.
Ожидание, продлившееся шестьдесят шесть часов, не было ни уютным, ни приятным. Мы влезли в теплую одежду и сидели во мраке, пока флотилия еретиков обыскивала Обол и его окрестности. За первые десять часов наши пассивные локаторы несколько раз регистрировали приближение кораблей, прочесывающих место нашего «крушения». Обман явно удался.
Но мы ждали. Нельзя было с уверенностью сказать, насколько они окажутся настойчивы и терпеливы. Мидас предположил, что враги могут разыграть ту же карту — затаиться и ждать, пока мы решим, что опасность миновала.
Через сорок часов Ловинк заявил, что подслушал астропатический обмен сообщениями, где речь шла об отбытии флота. Вскоре последовало возмущение в ткани Имматериума. Но мы продолжали ждать. Ждать единственного события, которое я счел бы убедительным.
Это случилось, только когда миновал шестьдесят шестой час. Пришел астропатический сигнал на глоссии:
— Ныне отпущаеши…
Мы восстали из тьмы Обола, омытые светом звезд. Все на судне и, честно признаюсь, даже я неожиданно начали разговаривать слишком громко и слишком много, бродить по катеру, наслаждаясь ярким светом и включенной наконец обогревательной системой. Безмолвное ожидание на холоде походило на епитимию.
Навстречу нашему катеру медленно и величественно выплыл «Иссин». Как только флот еретиков покинул систему, Максилла вышел из своего укрытия за звездой и подал сигнал.
Как только мы состыковались, я отправился прямо на мостик, где меня, как брата, приветствовал Максилла.
— Все наши живы? — спросил он.
— Целы и невредимы. Хотя нам пришлось туго.
— Прости, что пришлось покинуть вас, но ты сам видел размеры этой военной группировки.
Я кивнул:
— Надеюсь, ты можешь сказать мне, куда они отправились?
— Конечно, — ответил он.
Его астронавигаторы не теряли времени даром. Их главный появился из помещения, пристроенного к куполообразному мостику, и загудел над черно-красным мрамором пола, направляясь к нам. Как и весь остальной экипаж, он практически полностью состоял из механических частей. Его органическая, человеческая часть — куда, по моему предположению, входил разве что мозг и какие-нибудь основные органы — заключалась внутри отполированной серебристой машины, изваянной в виде грифона. Драконья шея выгнулась назад, и крючконосая морда обратилась к нам. В воздухе сервитор поддерживался пластинами антиграва, встроенными в орлиные крылья.
Он остановился перед нами, раскрыл клюв и спроектировал голографическую карту зведного неба. Карта была сложной и непостижимой для необученного глаза, но некоторые детали мне удалось разобрать.
— Навигаторы проанализировали возмущение варпа, когда уходил флот, и сделали кое-какие алгоритмические вычисления. Еретики уходят из Геликанского субсектора и Имперского пространства к запретным территориям расы, известной как сарути.
— Об этом я и сам догадался. Но это слишком обширная территория. Там больше дюжины систем. Нам нужны точные данные.
— Вот, — сказал Максилла, отмечая пальцем точку на мерцающей трехмерной карте. — Значится как КСХ-1288. При оптимальных условиях туда можно дойти за тридцать недель.
— Насколько велика погрешность вычислений?
— Не более чем шесть сотых. Возмущения в варпе, оставленные флотом, оказались весьма значительными. Естественно, они могут прервать свой путь и сменить курс, но мы будем следить за изменениями следа. Конечно, — добавил он, — они предполагают, что их могут преследовать. Даже если они сочли тебя погибшим, все равно они знают, что тебе необходим был межзвездный корабль, чтобы попасть сюда. Корабль, который им не удалось обнаружить.
Эта мысль посещала и меня. Гло и его сообщники должны были ожидать преследования. Теперь они могли рассчитывать только на собственную осторожность, немалую боевую мощь и полученную фору.
Я уже заставил Ловинка заняться подготовкой срочного коммюнике, которое следовало отослать командованию Гудрун и Инквизиции.
— Что тебе известно о сарути и их территориях?
— Ничего, — сказал Максилла. — Никогда не летал туда.
Этот ответ показался мне слишком лаконичным для столь разговорчивого человека.
— Итак, — продолжил он, — кроме того, что мы знаем, куда они направляются, есть ли у нас еще какие-нибудь преимущества?
— Есть.
Я извлек из кармана плаща предмет, который покоился там с тех пор, как я вытащил его из дорожного чемодана Гло в Северном Квалме. Максилла посмотрел на предмет с явным недоумением.
— Это, — произнес я, — Понтиус.
Мы воспользовались одним из огромных пустых трюмов «Иссина». Сервиторы Максиллы подвели проводку и организовали освещение. Мои сервиторы — Модо и Нилквит — принесли ларец на когтистых лапах и опустили его на холодный стальной пол.
Я наблюдал за процессом, спрятав ладони в рукава плаща, чтобы защитить их от стоящего в помещении холода. Эмос ссутулился над ларцом и с помощью Нилквита начал подключать кабели. Я взглянул на Биквин. Она стояла рядом с Фишигом, укутавшись в тяжелую красную накидку и серый платок. На ее лице застыло отвращение. Сначала ей все казалось игрой и продолжало казаться даже во время событий в Доме Гло. Но на Дамаске все переменилось. Чудовищный Мандрагор. Увидев его, Елизавета поняла, что игры кончились. Она увидела то, чего многие — практически все — граждане Империи никогда не видят. Большинство проводит жизнь на безопасных мирах, далеких от ужаса войны. Для них вся та мерзость, что бороздит самые темные уголки Вселенной, — миф, слух, страшная сказка.
Но теперь Елизавета знала наверняка. И могла не пожелать оставаться с нами. Могла пожалеть о том, что так поспешно согласилась на мое предложение.
Я не стал расспрашивать ее. Она сама должна сказать мне об этом. Нас теперь многое связывает.
— Эйзенхорн? — Эмос протянул руки, и я вложил в них холодную, твердую сферу Понтиуса.
С трогательной заботой и жреческой торжественностью архивист установил его в нишу.
Я приказал всем выйти из трюма, даже сервиторам. Всем, кроме Биквин и Эмоса. Фишиг закрыл за собой двери.
Эмос посмотрел на меня, и я кивнул. Он произвел последнее подключение и затем отпрянул от ларца настолько быстро, насколько позволяли его старые, напичканные аугметикой конечности.
Поначалу ничего не происходило. Потом по краю ларца замигали крошечные сигнальные огоньки, замерцали оплетающие кристалл микросхемы.
И вот тогда я почувствовал, как меняется давление воздуха. Биквин бросила на меня резкий взгляд, тоже заметив это.
Металлические стены трюма начали потеть. Бусинки конденсата собирались на обшивке стен и скатывались вниз.
Раздалось слабое потрескивание, похожее на то, которое издает бумага в огне. Звук нарастал и ширился. Изморозь покрыла ларец и пол вокруг него, расползлась по палубе и взобралась по стенам. Алмазно сверкающая морозная корка покрыла все помещение трюма менее чем за десять секунд. Наше дыхание превращалось в облака пара. Мы смахивали ледяное крошево с лиц и одежды.
— Понтиус Гло, — произнес я.
Ответа не было, но через несколько мгновений из динамиков, встроенных в ларец, раздалось звериное рычание и кашель.
— Гло, — повторил я.
— Зачем… — прозвучал искусственный голос. Биквин насторожилась. — Зачем вы разбудили меня?
— Назови последнее событие, которое ты помнишь, Гло.
— Обещания… обещания… — произнес голос, словно то отплывая от нас, то возвращаясь обратно. — Где Уризель?
— Какие обещания давали тебе, Гло?
— Жизнь… — пробормотал он, и в голосе зазвучали гнев и нетерпение. — Где Уризель? Где он?
Я начал было задавать следующий вопрос, но тут электронные синапсы, опутывающие поверхность кристаллической сферы, озарила вспышка неожиданной активности. Понтиус хлестнул по нам своим сознанием, своими могучими ментальными силами. Если бы рядом не было Биквин, нас с Эмосом можно было бы уже выносить вперед ногами.
— Горячий темперамент… — сказал я, подходя к ларцу. — Меня зовут Эйзенхорн, я имперский инквизитор. А ты мой пленник и наслаждаешься возможностью воспринимать окружающий мир только потому, что я позволяю это. Ты должен отвечать на мои вопросы.
— Я… не… стану. Я пожал плечами:
— Эмос, отключай эту дрянь и подготовь к уничтожению.
— Стой! Стой! — В голосе послышались умоляющие нотки, несмотря на всю его искусственность.
Я присел на корточки перед ларцом:
— Как я понимаю, твоя жизнь и разум сохранены в этом устройстве, Понтиус Гло. Я знаю, что ты два столетия отчаянно жаждал воскрешения, пребывая в своем бестелесном заточении. Не это ли обещала твоя семья?
— Уризель обещал… говорил, что может… что все уже готово…
— Он собирался принести в жертву аристократию Спеси, чтобы перекачать их жизненные силы в тебя с помощью этого ларца. И ты смог бы сам воссоздать для себя тело.
— Он обещал это! — Мучительное ударение упало на второе слово.
— И Уризель, и все остальные оставили тебя, Понтиус. Они отменили свои планы на Спеси в последнюю минуту, ради кое-чего еще. Теперь все они в руках Инквизиции.
— Не-е-ет… — Слово свелось к замирающему шипению. — Они не могли…
— Я уверен, что они и не стали бы… если бы не случилось нечто столь жизненно важное, столь необходимое, что у них просто не оставалось выбора. Ты ведь и сам знаешь, что произошло?
Тишина.
— Понтиус, что было для них важнее тебя, а? Тишина.
— Понтиус?
— Вы их не поймали.
— Что? Кого не поймали?
— Моих родичей. Мою семью… Будь они в ваших руках, ты не стал бы задавать эти вопросы. Все они на свободе, и ты доведен этим фактом до отчаяния.
— Ты ошибаешься. Сам знаешь, как это бывает: много лжи, много противоречивых историй. Твои родственники закладывают друг друга наперебой, лишь бы сохранить жизнь и свободу. Я пришел к тебе за правдой.
— Нет. Похоже на правду, но нет.
— Ты знаешь, что это правда, Понтиус.
— Нет.
— Ты знаешь, что это так. Они будили тебя время от времени, чтобы снабжать информацией. Вытаскивали тебя из забытья. Например, это происходило в той часовне, которую они построили специально для этой цели. Я видел тебя там. Ты оглушил меня.
— Я могу сделать это снова, — сказал он.
На золотой оправе и встроенных в кварцевую глыбу схемах снова замерцали огни.
— Ты знаешь, что произошло. Они говорили тебе.
— Нет.
Я протянул руку, схватив пучок проводов.
— Лжешь, — сказал я и дернул.
Из колонок раскатился угасающий стон. Огоньки на ларце угасли. Температура воздуха и давление снова стали приходить в норму. Изморозь начала таять.
— Негусто, — заметила Биквин.
— Это только начало, — ответил я. — Впереди тридцать недель.
