8
Ошибки/Легендарное имя/Пусть заплатят
Магнус плыл по незнакомым волнам.
Его окружала бесконечная белая пустота, лишенная измерений и ориентиров. Примарх не знал, что это за место, но Великим Океаном оно не было точно.
Возможно, так выглядит посмертие? Или подобные картины предстают разуму, что отдал наконец швартовы бытия и уплывает из жизни?
Нет, оба варианта казались неубедительными.
Хотя раньше Магнусу не доводилось умирать, он не чувствовал, что его тонкому телу пришел конец.
Циклоп не ощущал свою плоть, не видел смехотворно ненадежной серебряной нити, которая связывала его дух с материальной оболочкой во время странствий в эфире.
Возможно, он зачерпнул слишком глубоко, рискнул чересчур безоглядно и поплатился за это. Его физическое тело выжило, но утратило связь с разумом. На памяти примарха такое случалось с соискателями-неудачниками, и он видел, как их плоть медленно увядала без поддержки души.
Неужели он разделит их судьбу? Неужели сыновьям придется смотреть, как угасает их прародитель, как с его черепа слезает кожа, а мышцы отслаиваются от костей? Или его чудесный, генетически сконструированный организм будет жить вечно и Магнус никогда не вырвется из этого чистилища?
Кто даст ответ?
Великий драматург копнул совсем неглубоко, назвав смерть «безвестным краем, откуда нет возврата земным скитальцам».
Если таков удел примарха, то он не станет ни о чем сожалеть.
Лучше подлететь слишком близко к солнцу, чем вовсе не чувствовать его тепла…
— Я еще жив, — произнес Магнус, и слова эхом вернулись к нему, будто он стоял в центре огромного амфитеатра.
Примарх решил, что, раз уж его окружает пустота, обстановку он сотворит сам. Пусть ему суждено провести здесь вечность, но, черт подери, это не значит, что нужно страдать от скуки.
Вокруг Магнуса взметнулись образы из воспоминаний, кусочки его жизни: подъем на холмы Просперо, где он нашел ту статую; разрушение ее послужило толчком к созданию Братств. Торжественная инаугурация первых магистров в Отражающих пещерах. Преклонение колена перед отцом при их первой встрече на площади Оккулюм — впрочем, до этого они уже много лет общались мысленно.
Циклоп призывал картины случайно, зная при этом, что истинных случайностей не бывает, и спрашивал себя, какая же история окажется главной.
Ответ стал очевиден, как только его взгляду предстал вечер перед отправлением с Терры и лестница, по которой Магнус поднялся к отцу в башню Астартес.
В ту ночь оба испытывали смешанные чувства, поскольку знали, что очень нескоро снова увидятся наяву. Чтобы воплотить в жизнь грандиозную мечту Великого крестового похода, отцу и сыновьям предстояло на целые десятилетия, если не века, отправиться в самые дальние уголки Галактики. Любой разумный человек сознавал, что столь масштабное предприятие нельзя в подробностях спланировать в самом его начале.
Они сели рядом на высочайшей площадке стройной башни, ментально отправившись в последний совместный полет над миром. Лишь тогда Магнус понял, что не просто переживает воспоминание, а присутствует в нем.
Их тонкие тела промчались вдоль глубоких каньонов Срединно-Аталантического хребта, который опоясывал безводную Срединно-Терранскую пылевую впадину, затем пронеслись над Уралом от Карского океана до каганата Киевской Руси. Описав круг над горой Народной, странники понаблюдали за фантомами Фулгрима и Ферруса Мануса, что соперничали в изготовлении оружия.
— Безупречно, — произнес Император.
Какое из них? — уточнил Магнус, но его отец лишь улыбнулся.
Глядя, как братья стараются превзойти один другого, Циклоп счел их желание победить несколько вздорным. Какая разница, кто выкует лучший клинок, если любой примарх — сам себе оружие?
— В очень многих смыслах ты до крайности похож на меня, — сказал Император. Магнус зарделся от гордости, но слова отца, как всегда, имели несколько значений. — У тебя множество моих сильных сторон, но чрезмерно возросшая сила оборачивается слабостью.
— Как такое возможно?
— Вера в себя уступает место самонадеянности, — пояснил Император. — Внимание к деталям сменяется мелочной опекой. Истовое стремление к идеалу превращается в гонку, где все средства хороши. Магнус, ты наделен могши умом и силой, но, как и я, склонен думать, что всегда поступаешь правильно, что интеллект защищает тебя от мелких промахов или заблуждений, вызванных эмоциями.
— Какие ошибки я совершил? — спросил примарх, с ужасом ожидая ответа.
— Только время покажет, что было ошибкой, а что — нет, но опасны сами мысли о своей безупречности. Из них рождается наш главнейший враг — косная, незыблемая уверенность. Постоянно сомневайся, Магнус, всегда будь открыт для иных типов мышления, новых способов развязать узел проблем. Такой дар я вручаю тебе на заре нашего Крестового похода.
— Я не понимаю.
— Поймешь, сын мой, — пообещал Император. — Несмотря на все то, что я сказал тебе, ты достаточно отличаешься от меня. Теперь мне понятно, как ты добьешься успеха там, где я потерпел неудачу.
— Неудачу? В чем же?
— Пока не знаю, — признал Владыка Людей, и его тело из света невесело блеснуло. — Но скоро пойму, и я чувствую, что ты и твой любимый сын сыграете роль в исправлении моих промахов.
— Мой «любимый» сын? — переспросил Магнус. — Они все равны для меня.
— Ты говоришь верно, однако среди них есть тот, кто понесет груз твоих притязаний, когда они понадобятся тебе для путешествия более далекого, чем ты когда-либо мечтал.
— Но ведь я могу побывать где угодно в Галактике?
Примарх ощутил, что развеселил Императора.
— Да, всегда есть места, куда не смог попасть отец, но доберется его сын, — заметил тот. — Стоит поверить, что ты уже на недосягаемой вершине, как один из твоих отпрысков показывает тебе, сколь глубоко ты был неправ все это время.
— Отец, твои советы звучат мрачно, — заявил Циклоп. — Перед нашим отбытием в неведомое я надеялся услышать нечто более вдохновляющее.
— Понимание того, что ты научил сыновей стремиться к недоступным тебе высотам, вдохновляет сильнее всего. Дети — твое бессмертие, Магнус.
Больше они не поднимали эту тему и вернулись в свои тела на вершине башни Астартес, чтобы распрощаться. Отец сел возле огромного небесного оккулюма и сложнейших детализированных схем с планами будущих галактических завоеваний. Хотя в эфире они пережили момент духовной близости, примарх осознал, что ему пора уходить. Обернувшись, Император протянул Магнусу руку, и тот взглянул отцу в глаза, поражаясь, как раньше не замечал в них этой задумчивой печали.
— Запомни этот час, — велел Он.
— Запомню, — пообещал примарх.
Пожав отцу руку, Магнус вдруг задохнулся от боли — его дух вырвали из воспоминаний и швырнули обратно в тело.
Открыв глаз, примарх увидел грубые некрашеные перекрытия, на которых шипели соединения каких-то труб и неприятно резко светили люмен-полосы. Вид мрачной, чисто функциональной обстановки как будто вытеснял из головы приятные мысли об отце.
Магнус хорошо понимал, что его сознание отнюдь не случайно выбрало именно этот образ из прошлого.
«Какие ошибки я совершил на Моргенштерне?»
Казалось, в его теле пылал каждый атом.
В сопровождении Аримана и Фозиса Т’Кара примарх шагал под арками широких, украшенных фресками коридоров Шарей-Мавет. Железные Воины, как рыцари древности, стояли в карауле на всех пересечениях туннелей. Любой узкий проход перекрывали взрывозащитные двери с травленой поверхностью. Недра цитадели Четвертого представляли собой идеальную ловушку — хитроумный лабиринт тупиков, тесных участков и огневых мешков. Штурмовать ее было бы самоубийством.
Неотступная боль колючей проволокой впивалась в кости, наполняла жилы кислотой. Хотя Магнус изначально понимал, что использование столь колоссальной мощи не останется без последствий, такие страдания не мог ослабить даже он.
— Возможно, мой господин, вам следовало остаться в медблоке, — заметил Ариман.
— Спасибо за заботу, Азек, но я выдержу.
— Не хочу сказать, мой господин, что точно знаю, насколько тяжел ваш недуг, однако Павониды дрожали над вами, как над новорожденным.
Представив себе такую картину, примарх улыбнулся — ценой мучительного спазма в мышцах лица.
— Кстати, как я сюда попал?
— Вас принес Железный Владыка, — ответил Т’Кар. — Он запретил нам помогать.
Магнус уловил в голосе сына напряжение и ощутил его гнев, вызванный тем, что раненому господину Пятнадцатого помогал кто-то посторонний, пусть даже примарх.
— И сколько я пробыл без сознания?
— День и ночь, — сообщил Ариман.
— Что я пропустил?
— Моргенштерн жаждет поскорее сгинуть, — бросил Т’Кар. — За последние тридцать часов многократно участились атаки Сынов Шайтана: взрывы бомб, массовые убийства, случайные выходки отдельных безумцев. В лагерях беженцев совершаются групповые суициды, растет число случаев бытового насилия со смертельным исходом.
— А «Люкс ферем»? — поинтересовался примарх.
— Всех уже вывели, — ответил Азек. — Но вам нужно знать еще кое-что.
— Что?
— Атхарва и другие воины, которых вы отправили в Жаррукин, пропали. Они не отвечают на вокс-вызовы и пси-запросы.
Остановившись, Магнус обдумал новость и переждал приступ головокружения. Очевидно, он был прав относительно тайн, скрытых под городом, но что теперь угрожало его сыновьям?
— Я найду их, — жарко выдохнул примарх. — Мы не бросаем наших братьев.
Его тело и разум терзали жестокие страдания; каждый позвонок словно бы сдавливали тисками, мысли текли медленно, будто клей.
Эту боль придется терпеть не одну неделю.
— Как все эти нападения повлияли на ход эвакуации Моргенштерна?
Он почувствовал, что Азеку и Фозису не хочется отвечать.
— Пусть вам лучше расскажет Железный Владыка, — произнес Ариман.
Центральный зал Шарей-Мавет серьезно изменился со времени прошлого визита Магнуса. Прибежище его брата по-прежнему напоминало мастерскую, но такую, хозяин которой опаздывает с выполнением множества заказов.
Теперь под ее сводами теснились соединенные кабелями когитаторы, стеллажи для их аккумуляторных батарей, несколько десятков лексмехаников и не меньше сотни калькулюс-логи, которые со скоростью мысли передавали лингваскрипты между адептами, прикомандированными из Аналитики.
Магос Танкорикс руководил вновь прибывшими и направлял усилия механикумов на решение хаотически запутанных проблем, грозивших погубить всю спасательную операцию.
Из мезонина за техножрецами наблюдали Пертурабо с дюжиной легионеров. Взбираясь по ступеням, Магнус кривился от боли.
Как только олимпиец заметил его, стоическое выражение на лице Четвертого примарха сменилось радостью.
— Я давно считал, что нас может убить лишь нечто исполинское, — произнес Пертурабо, отойдя от своих воинов, собравшихся вокруг стола с оперативными данными, и покачал головой, — однако не представлял, что ты решишь проверить это на себе.
Пожав плечами, Циклоп скрыл мгновенную боль в позвоночнике.
— Нужно было что-то делать. Я не мог стоять и смотреть, как гибнет столько людей. Ты бы на моем месте поступил так же.
— Скромность тебе не к лицу, — ухмыльнулся олимпиец. — Я, конечно, могуч, но вряд ли сумел бы удержать звездолет.
— Я полагался не на физическую силу!
— Знаю, но не важно, как именно ты спас корабль. Главное, что ты спас его, и сказания о твоей доблести разойдутся далеко за пределы Моргенштерна. Великий и благородный примарх Магнус не согнулся под тяжестью огромного космолета… Так рождаются легенды, брат.
Циклоп еще не задумывался над тем, что его поступок обретет широкую известность. Впрочем, в крестоносных экспедиционных флотах уже ходили разные неприятные слухи о Тысяче Сынов, поэтому история о положительных сторонах псайкерского дара явно не повредит.
Пертурабо кивком указал на обзорный экран с изображением многотысячных толп за городскими стенами. Люди до сих пор ждали спасения.
— Твои легионеры не рассказали, как отныне зовут тебя жители Моргенштерна? — спросил олимпиец. — По крайней мере те, что не убивают друг друга без счета?
— Нет. И как же?
— Они называют тебя Алый Король. Отлично звучит, не правда ли?
— Да, верно, — согласился Магнус.
Железный Владыка по-братски притянул его к себе, обняв за плечи.
Следующие слова Пертурабо предназначались только Циклопу.
— Ты оказался на волосок от смерти, — прошептал олимпиец. — По всем признакам, ты должен был умереть. Крестовый поход нашего отца лишился бы одного из лучших сынов, даже более одаренного, чем славный Хорус. Что более важно, я потерял бы дорогого брата. Никого из родичей я не ценю выше тебя, поэтому обещай мне больше никогда так не рисковать собой.
Снова пожав плечами, Магнус ответил:
— Мы воины, Пертурабо. Кто из нас может пообещать такое?
Выпустив его, олимпиец повернулся обратно к экрану.
— Ты проявил героизм, но теперь нам предстоит тягостная задача: заново рассчитать, кого придется оставить на Моргенштерне.
— По-твоему, мне следовало бросить «Люкс ферем»?
— Вовсе нет, мы же прибыли сюда спасать жизни.
— Тогда я не понимаю, о чем ты.
Пертурабо вывел на экран панораму столичного космопорта. Разбитый супертранспортник лежал с расколотым килем поперек взлетных платформ, в зияющих пробоинах виднелись его железные потроха. На корпусе звездолета копошились отряды утилизаторов Механикум под началом раненой Тесши Ром, которые отгрызали от него куски, подобно океанским хищникам, пожирающим убитого левиафана.
— Ты сохранил корабль, но его остов целиком блокирует треть стартовых площадок, — пояснил олимпиец. — Госпожа Эшколь сообщила мне, что на их восстановление уйдет не меньше четырех дней, и даже с учетом того, что мы построили новые посадочные комплексы за чертой Калэны, эвакуировать удастся в лучшем случае треть пассажиров «Люкс ферем».
Магнус был потрясен.
— Значит, я спас космолет, но большинство людей с него все равно погибнут?
— К сожалению, да. Теперь у нас нет ни корабля, ни времени, чтобы вывезти жителей.
— Но до дестабилизации Моргенштерна еще несколько месяцев.
— Нет. Уже нет.
— Ты ошибся в расчетах?
По лицу Железного Владыки мелькнула тень раздражения.
— Отнюдь. Изменилось то, на чем они основывались.
— Как такое возможно?
— Я не знаю, посмотри сам.
Примарх Четвертого смел с экрана остов «Люкс ферем» и поднял на его место дрожащее гололит-изображение планеты. Бессчетные, подобные циклонам бури вращались над сферой, с пугающей быстротой и неистовством вырастая в размерах и численности. Двигались они непредсказуемо — каждый вихрь случайным образом изменял маршрут, объединялся с соседями или отделялся от них, превращаясь в свирепый локальный гипершторм.
— Это силовые линии магнитного поля Моргенштерна, — сказал Пертурабо, вращая модель.
Повелитель Сынов изучал калейдоскоп узоров над миром. Волнообразные грозовые фронты и магнитные возмущения чем-то напоминали ему течения глубокого, беспокойного океана. Привычная циркуляция энергии вокруг планеты была чудовищно нарушена, однонаправленные и устойчивые потоки стали изменчивыми и обрывистыми.
«Но все же…»
Подойдя ближе к командному столу, Магнус повернул лучистую сферу, улавливая каждое изменение в мощности магнабурь.
— Я нашел кое-что, — сказал Циклоп, стараясь удержать еще не оформившуюся мысль. — Нечто в глубине потоков, нечто неестественное.
Опасаясь насильно вытаскивать свою догадку на свет, примарх начал ее терпеливо выманивать, направив свой разум в четвертое Исчисление, область абстракций. Он ощутил, что закономерности роста штормов развиваются странным образом, как будто подчиняются некоему фрактальному уравнению, настолько сложному, что его почти невозможно определить.
— Они не случайны, — произнес Циклоп, когда ему наконец открылась эта потаенная красота. — Бури по динамике подобны мелодиям или глубоководным течениям, но то, что стало толчком к их развитию, лежит за пределами естественных интерференций. У этих штормов рукотворный источник.
— Рукотворный? — переспросил его брат. — Кто-то устроил катастрофу умышленно?
Повелитель Сынов кивнул; он все увереннее определял законы развития бурь, и все новые примеры укладывались в его схему.
Если магос Танкорикс разработает обратный алгоритм для математического решения уравнений этой циркуляции…
— Мы найдем источник, — заключил Пертурабо.
Ветер обрушивал каскады ливня на верхние площадки Шарей-Мавет, струи воды хлестали по корпусам двух «Грозовых птиц», темно-серой с железным отливом и ярко-багряной. В верхних слоях атмосферы скопились продукты горения, поэтому дождь был черным и слабокислотным. Участки корпусов с самым тонким слоем краски понемногу облезали.
— Моргенштерн как будто лишает их индивидуальности, — заметил Азек.
— Однако твоя броня в полном порядке, брат, — отозвался Фозис Т’Кар.
Сложив руки в пригоршню, воин наблюдал, как она заполняется темной, похожей на нефть водой.
Оглядев доспех, Ариман убедился в правоте собрата. Пышный багрянец не потускнел даже во мраке надвигающейся бури, озаряемом вспышками молний.
— Буду считать, что это добрый знак, — сказал он, пытаясь не искать скрытый смысл в таком необычном явлении.
— Так и есть. В последнее время ты стал слишком угрюмым, Азек. Мы ведь почти закончили с этим миром и скоро вернемся в Крестовый поход, к трудам во имя Императора!
Выпрямившись, Т’Кар вылил воду из горстей и потер латные перчатки друг о друга, словно умывая руки. Ариман поднял взгляд к небу, где сверкал сам воздух Моргенштерна.
Приближалась всемирная гроза, и небо пылало со всех сторон, как если бы некий далекий пожар медленно стягивался вокруг Калэны, подобно удавке. Азек понимал, что на самом деле все немного иначе, но метафора подходила идеально.
— Вот так планеты и должны встречать смерть, — заявил Фозис. — Сражаться до последнего, не покоряться уничтожению.
— Я уже насмотрелся на умирающие миры, — возразил Ариман. — Мы отправились в поход, чтобы спасать владения Императора, а не наблюдать за их гибелью.
— Не каждую планету удается спасти. Возможно даже, не каждая из них заслуживает спасения.
Азек резко развернулся к Т’Кару.
— О чем это ты?
Адепт Рапторы пожал плечами.
— У Моргенштерна слабые корни. Империуму не стоит опираться на миры с осыпающимися фундаментами.
— И кто же будет их отсеивать? — спросил Ариман. — Ты?
— Почему бы и нет? Разве мы не превосходим всех прочих там, где требуется умение мыслить? Или мы не предвидим будущее? Если не нам определять, какие планеты станут надежной основой для державы Императора, то кому же? Доверишься ли ты им?
Фозис кивнул в сторону Железных Воинов, великанов, на броне которых мелькали отблески молний. Азек хотел ответить, но вдруг ощутил во рту вкус крови и пепла, плавящегося стекла и стали. Вид непрерывной завесы бесконечного ливня заставил его вздрогнуть от почти неодолимого ужаса, вызванного дурным предчувствием.
Пока Пертурабо беседовал с технодесантниками, остальные его легионеры поднимались в «Грозовую птицу». Ариман не мог оторвать взгляд от Форрикса: утратив контроль над своим даром, он исцелил воина, спас его от верной гибели или саркофага дредноута. О жутких ранах Кидомора сейчас напоминала лишь легкая хромота, но Азек видел вокруг него темный ореол — «печать смерти», что пугала еще шаманов древности.
Видел ли ее кто-нибудь из Тысячи Сынов? Или она была просто отголоском видения о судьбе Форрикса, ставшего чудовищем?
Ариман отвернулся; облик Железного Воина вызвал у него приступ дурноты.
— Какие-то проблемы? — поинтересовался Т’Кар.
— Что?
— Ты взялся за оружие.
Опустив глаза, Азек убедился, что сжимает рукоять болтера, и осторожно снял палец со спускового крючка.
— Прости, брат. Со дня атаки на «Люкс ферем» моему провидческому дару в каждой тени что-то мерещится, — сказал он, решив превратить неосторожное обращение с оружием в шутку.
— Отлично, это твой инстинкт самосохранения заработал. В одной из теней может скрываться угроза.
Ариман кивнул — он и так понимал, что Форрикс представляет величайшую опасность, хотя еще не вполне сознавал почему, — и заставил себя отвернуться.
Технодесантники XV легиона трудились над «Грозовой птицей» Магнуса, готовя машину к полету во враждебной среде. Для защиты уязвимых компонентов от выжигания случайными ЭМИ-импульсами они монтировали на корпусе токоотводы, керамитовые изоляторы и абляционные панели.
— Мы готовы! — доложил Т’Кар, гордо вскинув голову и расправив плечи при виде примарха, который появился в люке десантного корабля. Повелитель Сынов кратко переговорил с технодесантниками, кивнул и жестом велел остальным заходить внутрь.
Двадцать пять легионеров колонной поднялись в машину и быстро заняли отведенные им места вдоль стенок дополнительно бронированного фюзеляжа. Ариман и Фозис забирались последними и еще стояли на аппарели, когда к Циклопу подошел Железный Владыка.
— Доброй охоты, Магнус. Желаю тебе найти пропавших сыновей целыми и невредимыми.
— А тебе желаю отыскать источник страданий Моргенштерна, брат, — кивнул Алый Король.
— Найду, — в скрипучем голосе Пертурабо прозвучала такая уверенность, что Азек мгновенно поверил ему. — И уничтожу его.
— Но даже так ты не спасешь планету.
— Знаю, — олимпиец подал руку Циклопу. — Это будет акт возмездия, ничего более, но мне вполне хватит.
— Очень надеюсь, что нам всем этого хватит, — ответил на рукопожатие Магнус.
Пока Железный Владыка возвращался на свой десантный корабль, Ариман заметил необычайную скорбь на лице отца.
— Мой господин, что-то не так? — спросил он, нарушив молчание.
— Ничего, — бросил Повелитель Сынов, развернулся и зашагал по пассажирскому отсеку к своему месту.
Что увидел Магнус в момент рукопожатия?
Разглядел тайные мысли брата? Чем стало для него это знание, благословением или проклятием?
Посмотрев на «Грозовую птицу» Четвертого легиона, Азек нашел точный ответ.
Десантные корабли окутывала дымка реактивных выхлопов и испаренных капель дождя. Астинь наблюдала за взлетом через закаленное стекло временного диспетчерского центра — адепты Механикум смонтировали его на расчищенной орудийной платформе самой высокой башни Шарей-Мавет и спешно подключили к системам управления крепости.
Впервые увидев свое новое место работы, Эшколь удивилась, как тут вообще хоть что-то функционирует.
Вместе с Тесшей Ром и командой калькулюс-логи она вернулась к управлению воздушным движением над Калэной, проведя лишь десять часов в медблоке, где занимались ее ужасными ранами.
Распылитель оросил обожженное лицо Астинь аэрозолем из воды и контрсептика. Она попыталась сморгнуть, но вспомнила, что не может. Веки сгорели в пожаре на диспетчерской вышке, так что до пересадки тканей и аугментации ей суждено было обходиться увлажнителями.
Хотя Астинь, бросившись за свой пульт управления, пережила предательскую атаку Коринны Морено, руки и спина обуглились дочерна. Постоянно вводимые стимуляторы несколько облегчали мучения, но тело все равно отзывалось болью на каждое, даже самое медленное движение.
Тем не менее Эшколь невероятно повезло: все, кроме нее и магоса Ром, погибли во взрыве.
Правда, насчет Тесши она была не совсем уверена.
Чудовищно изуродованное тело подруги висело в позе эмбриона внутри амниотического резервуара посреди диспетчерского центра. С ее затылка свисали пульсирующие змееподобные кабели когнитивных усилителей, помогавшие Ром анализировать потоки данных, что окружали ее дрожащей пеленой ноосферного света.
Некоторые принцепсы Коллегии Титаникус подобным образом командовали своими гигантскими боевыми машинами, что якобы приближало их к Омниссии. Астинь соглашалась с такими утверждениями, но у нее мурашки по коже бегали при мысли о том, каково это — провести всю жизнь невесомым духом в биосуспензорном геле.
При всех неизлечимых телесных ранах разум Тесши работал даже быстрее прежнего.
— Десантные корабли отойдут на безопасное расстояние через шесть секунд, — проскрежетал голос магоса из медного вокс-рожка, висящего на проводах в углу некрашеного пласкритового модуля. — Возвращение к стандартному расписанию через десять секунд.
— К передаче управления готова, — отозвалась Эшколь. — У нас тут пятьдесят четыре судна выписывают восьмерки; спасибо легионерам, что успели так быстро.
Ранее Аштинь закрыла посадочное поле на семь минут, чтобы машины Астартес без помех взлетели и покинули воздушное пространство Калэны. Воинам понадобилось вдвое меньше времени.
После падения «Люкс ферем» и утраты стартовых платформ уцелевшим трансорбитальным судам предстояло еще не менее двух дней совершать рейсы между поверхностью и флотом быстрее и чаще. Такое давление на корабли и экипажи было крайне опасным, но иного выбора не имелось.
На экраны, висящие перед Эшколь, выводилась картинка из столицы. Изучив ее под шипение помех, Астинь увидела, что Калэна почти опустела, а толпы людей с улиц разместились под стенами Шарей-Мавет. Небо над крепостью пока оставалось ясным, хотя город пылал, и вдоль его проспектов, сверкая молниями, прокатывались локальные магнабури.
Десятки тысяч людей жались к внешним граням передовых укреплений цитадели, ища укрытия в тени ее высоких куртин. Железным Воинам пришлось деактивировать минные заграждения и открыть ворота во внешних стенах, чтобы впустить жителей Моргенштерна.
Теперь на твердыню накатывал океан беженцев, раскинувшийся до окраин столицы. Не меньше ста тысяч гражданских; точно никто не знал, все подсчеты безнадежно устарели.
— Соберитесь, госпожа Эшколь, — произнесла Тесша. Из ее голоса исчезли все эмоции, которых раньше было в достатке. Подруга Астинь выжила, но почти полностью утратила человечность.
Кивнув, диспетчер перенесла внимание с людских толп у подножия стен на орбитальные маршруты и потоки информации, что обновлялась каждую секунду.
В последний миг перед тем, как снова взвалить на себя груз управления полетами и постараться вывезти с Моргенштерна как можно больше беженцев, Эшколь взглянула на медленно расходившиеся траектории двух десантных кораблей. Один мчался на север, к Жаррукину, другой — на запад, в центральную часть последнего океана планеты.
— Найдите этих ублюдков, — пожелала Астинь с неведомой ей прежде злостью. — И пусть они заплатят за все, что устроили здесь.
