Бен Каунтер
ЖЕРТВА
Варп ворвался в него.
Неземной холод пронзил тело.
Он мог видеть на миллиарды километров во всех направлениях, сквозь злобные призраки мертвых звезд и мерцающие оболочки туманностей, которые погасли целую вечность назад. Аларик боролся с ощущениями, старался отвести взгляд от окружавшей его бесконечности. Встроенные в доспехи психические обереги опаляли кожу, оставляя на ней ожоги в виде священных спиралей.
Легкие Аларика пытались сделать вдох, но воздуха здесь не было. Юстикар хотел пошевелиться, но пространство и движение тут не имели значения. И за пределами своего восприятия, в глубине черного сердца вселенной, он чувствовал присутствие необъятных богоподобных разумов, которые пристально следили за ним, пока он проносился через их владения.
«Человеку, — с трудом подумал он, — не приличествует телепортироваться».
Раздался хлопок, и Аларик снова возник в реальном пространстве, в паре сотен километров от телепортационной установки на борту «Обсидианового неба», откуда он начал свое странствие. Даже космический десантник — даже Серый Рыцарь — не был полностью защищен от дезориентации после того, как его через варп выбросило в другую часть космоса, и Аларику понадобилась секунда, чтобы осознать новую реальность вокруг себя.
Отделение телепортировалось на гранд-крейсер «Беспощадный». Повсюду виднелась знакомая архитектура имперского военного корабля: от аквилы в нише, где над головой встречались опоры, и до молитвенных алгоритмов, выбитых на железной палубе судостроителями Механикус.
Воздух представлял собой странную смесь, характерную для всех космических кораблей. Пахло машинным маслом и потом, воскурениями от непрерывных техноритуалов, орудийным топливом. К этому примешивался оседающий на языке привкус озона от внезапного прибытия отделения.
Аларик сделал пару вдохов, втягивая переохлажденный воздух в легкие.
— Братья! — выдохнул он. — Отзовитесь.
— Я жив, брат, — откликнулся лежащий в паре метров от него Дворн, от доспехов которого откалывались кусочки льда.
— Я тоже, — сказал Холварн.
Заместитель Аларика прислонился к стене коридора. Путешествие для него вместо холода оказалось отмеченным мощным жаром, его доспехи шипели и трещали там, где соприкасались с прохладной стеной.
Брат Визикаль натужно закашлялся и заставил себя подняться на ноги. В ответ на зов Аларика он смог лишь встретиться взглядом с юстикаром. Для Серого Рыцаря Визикаль считался неопытным, и прежде ему не приходилось телепортироваться. Подобное случалось довольно редко даже с таким ветераном, как Аларик. Технологию, которая использовалась для телепортации, невозможно было воссоздать, лишь горстка старейших имперских кораблей была оснащена ею.
На борт «Беспощадного» удалось попасть всему отделению. Уже за это следовало быть благодарным. Телепортация никогда не отличалась точностью, даже самые древние машины могли забросить человека в глубины варпа, откуда ему уже не выбраться. Его могло вывернуть наизнанку, смешать со стеной во время выхода или спаять воедино с другим путешественником. К счастью, этого не случилось ни с одним из воинов отделения Аларика. Пока судьба благоволила им.
— Мы на нижних инженерных палубах, — произнес Холварн, сверившись с встроенным в наруч информационным планшетом.
— Проклятие! — сплюнул Дворн. — Мы сбились с курса.
— Я… — пролепетал Визикаль, еще страдая от дезориентации. — Я — молот… я — острие его копья…
Аларик помог Визикалю встать на ноги.
— Наша главная цель — разыскать Гирка, — произнес Аларик. — Если мы найдем когитатор или возьмем пленника, то сможем обнаружить его.
Словно в ответ на его слова из дальнего конца коридора донесся чудовищный рев. Эта часть корабля была почти необитаемой, и неровный, тусклый свет не проникал настолько глубоко. Звук состоял из сотен голосов, измененных до неузнаваемости.
— Главная цель — выжить, — заметил Дворн.
— Где твоя вера, брат? — укоризненно улыбнулся Холварн. — Вера — наш нерушимый щит! Будьте стойкими, братья! Будьте стойкими!
Дворн обеими руками поднял свой молот «Немезида».
— Щит оставь себе, — сказал он. — Мне хватит и этого.
Аларик пинком распахнул одну из дверей, ведущих в коридор. Он успел заметить пыльный, бесконечный мрак заброшенной жилой палубы или трюма. Юстикар занял укрытие в дверном проеме, когда вой стал ближе, сопровождаемый грохотом по полу подкованных металлом ботинок. Звуки донеслись также и с другой стороны, на этот раз ритмичные удары оружием или дубинами по стенам.
— Гирк зря времени не терял, — сказал Аларик. — И месяца не прошло, как еретик захватил корабль, а он уже населен теми, кто почти перестал быть человеком.
— Ненадолго, — заметил Дворн. Он бросил взгляд на Визикаля, который присел у другой двери и приготовил свой инсинератор к бою, готовясь залить пламенем мглу. — Как ты там говорил?
— Я — молот! — закричал Визикаль, его голос вернулся и стал соревноваться в громкости с нарастающим звоном. — Я — щит! Я — латница на его кулаке! Я — острие его копья!
— Вижу их! — проорал Холварн.
Аларик также увидел. Когда-то они были экипажем «Беспощадного», слугами Императора на борту грозного военного корабля. В их облике более не осталось ничего человеческого. Аларик заметил асимметричные тела, конечности которых располагались в самых невероятных сочетаниях, растянутая и изодранная флотская униформа скрывала под собой невообразимую мешанину костей и сухожилий.
Юстикар увидел швы и заштопанные раны. Людей, которыми они были в прошлом, разрезали на части и собрали заново. Торс стал не более чем основой для прикрепленных случайным образом конечностей. На одни плечи пришили три головы, челюсти заменили лопаточными костями и ребрами, создав подобие жвал. Живая куча бритвенно-острых костей, перебирая десятками рук, передвигалась по потолку.
— С этой стороны тоже! — крикнул Дворн, стоявший лицом к другому концу коридора.
— Поприветствуем их! — приказал Аларик.
Серые Рыцари открыли огонь. Воздух разорвало рявканье закрепленных на предплечьях штурмболтеров. Волна жара от инсинератора Визикаля сорвала со стен хлопья ржавчины. Рука Аларика дрогнула от привычной отдачи, плечо дернулось в суставе.
Мутанты упали от первого же залпа. Коридор омыло кровью и засыпало оторванными конечностями. Словно живой волной, вперед вынесло существо, похожее на змею из перекроенной плоти. Туловища громоздились одно на другом, грубо сшитые вместе в плечах и поясницах. Его голова состояла из нескольких отрубленных рук, соединенных проволокой и металлической нитью в подобии массивного звериного черепа. Заостренные ребра стали зубами, а бьющиеся сердца — глазами. Чудовищное лицо рассекала змеиная улыбка.
Тварь двигалась быстрее, чем Аларик успел отреагировать. Внезапно существо оказалось прямо над ним, оно широко распахнуло пасть, обнажив тысячи зубов, вживленных в мясистые десны и предназначенных давить и размалывать.
Аларик вскочил на ноги и двинул твари плечом в челюсть. Он вбил кулак ей в шею, понадеявшись, что штурмболтер нацелен в какой-то жизненно важный орган, вроде мозга или сердца, без которого существо умрет.
В разуме вспыхнули слова молитвы.
Аларик открыл огонь.
Свет оказался хуже тьмы.
Он окунулся в него. Он чувствовал, как свет озаряет не только его тело, но и разум. Каждый его грех, все страхи стали в тот миг явными, будто текст молитвенника.
Высоко над ним находился купол собора. С него свисали тысячи кадил, распространяя вокруг облака едкого дыма. Купол был расписан сотнями видов пыток, каждой из которых подвергался известный грешник, посягнувший на имперскую веру. Изломанное на колесе тело, раны на котором изобразили россыпью рубинов. Жертва посажения на кол, медленно соскальзывающая по пронзившему внутренности копью, рыдающая слезами из сусального золота.
Но свет исходил не из купола, а снизу. Вера похожа на огонь — она могла быть теплой и уютной, а могла уничтожить. Пол собора горел. Сотни огнеметов извергали непрерывные струи пламени, так что в соборе словно плескался огненный океан. Медные мостки над огнем, по которым разрешалось ходить только священникам, накалились докрасна, так что жрецы были с головы до пят укутаны в защитные одеяния.
Человек, преклонивший колени перед алтарем, не принадлежал к духовенству. Он не был защищен и едва мог дышать в обжигающем жаре. Его запястья покрылись волдырями от раскаленных кандалов. Человек стоял на молитвенной подушечке, но голени и колени все равно были сожжены до мяса. На мужчине был лишь табард из золотой парчи, а голова обрита во время утреннего церемониала.
Серебряная чаша, стоявшая на металлическом полу перед ним, готова была принять его кровь.
Один из священников приблизился к коленопреклоненному человеку. Одеяния Экклезиархии из горностая и шелков почти полностью скрывали его, оставляя на виду лишь глаза. Одеяния раскрылись, и из-под них появилась рука, обтянутая багровой атласной перчаткой. Рука держала один-единственный болтерный снаряд.
Снаряд упал в серебряную чашу. Человек вздрогнул от звука.
Другие жрецы наблюдали за происходящим с металлических мостков, подсвечиваемые снизу огненным озером. Их красные, пурпурные и белые одеяния мерцали в отсветах пламени. В слоях шелков и парчи можно было увидеть лишь их глаза.
Один из священников в пурпурно-серебристом облачении кардинала поднял руку.
— Начинайте, — повелел он, и громадный купол донес его голос до самых дальних уголков собора.
Жрец перед жертвенным алтарем достал из складок одежды нож с золотым лезвием, исписанным молитвами на высоком готике. Пленник — жертва — вздрогнул, когда острие коснулось его затылка.
Город снаружи был темным и промозглым. Город тайн и тщетных надежд. Место, где простому человеку — такому, каким был пленник, — приходилось нарушать правила, чтобы выжить. В переулке или подвале никогда не составляло труда отыскать того, кто не соблюдал эти правила. Поддельные удостоверения личности, незаконные сделки и товары, даже убийство по сходной цене. Некоторые из этих преступников могли вспороть живот клиента и вшить внутренний кармашек, в который можно было спрятать небольшой предмет настолько хорошо, его не удалось бы обнаружить, даже если бы носитель был раздет до пояса и вынужден встать на колени перед жертвенным алтарем.
Он отдал то немногое, что имел, за замену ногтя миниатюрным лезвием. Когда жрец занес нож и устремил взгляд в купол, жертва воспользовалась лезвием, чтобы разрезать старый шрам на животе. Острая боль вспыхнула там, где во время операции в грязном подвале не были должным образом убиты нервные окончания. Живот скрутило, когда палец скользнул внутрь раны и вдоль мягкого вшитого кармана.
Пальцы сомкнулись на рукояти пистолета.
— Кровью его, — пропел жрец, — да будет освящено оружие! Великий Император, Повелитель Человечества, Отец будущего нашего, обрати свой взор на подношение!
Жертва вскочила, металл обжег ступни. Свободной рукой он схватил священника за руку и заломил ее за спину, развернув человека к себе спиной. Другой он приставил ствол крошечного пистолета к затылку жреца.
По собору прошелестела волна тревоги. Священники у алтаря обменивались взглядами, как будто ожидая пояснений, что это просто такой вариант ритуала.
— Я ухожу отсюда! — крикнула жертва. — Вам понятно? Когда я попаду в город, то отпущу его. Если попытаетесь остановить меня или последуете за мной, я убью его. Его жизнь намного ценнее священной пули. Не заставляйте меня становиться убийцей.
Собравшиеся священники дружно отступили назад. Лишь кардинал остался стоять.
Несмотря на то что лицо его было скрыто, властность и харизма, благодаря которым он стал кардиналом, заполняли собою весь собор. Встроенные в купол вокс-динамики разнесли его грохочущий голос, заглушивший рев пламени.
— Не думай, что знаешь, — произнес кардинал, — насколько я ценю жизнь. Только не тогда, когда я служу Империуму, где ежедневно гибнут миллиарды отважных людей. Только не тогда, когда лишь Император сумеет перечислить всех, кто умер во имя его. Не думай, что знаешь. Радуйся уже тому, что тебе дали возможность послужить ему своей смертью.
Жертва заставила священника сделать пару шагов, прижимая пистолет к шелку, разделяющему дуло и череп жреца. Жертва держала человека прямо перед собой, словно защищаясь от чего-то, что мог сделать кардинал.
— Никому не нужно знать, что вы отпустили меня, — сказал он. — Жрецы сделают все, что вы им прикажете. Они не станут болтать лишнего. А я просто исчезну. Никто даже не узнает.
— Император все видит, — ответил кардинал. — Император все знает.
— Тогда перережьте сотню глоток на алтаре, чтобы он был счастлив! — крикнула жертва. — Сотню убийц. Там их в достатке. Сотню грешников. Но не меня. Я хороший человек. И не заслуживаю того, чтобы умереть здесь!
Кардинал простер руки, словно он стоял за кафедрой и хотел охватить собрание верующих.
— Вот почему это должен быть ты, — возразил он. — Чего стоит кровь грешника?
— Тогда найдите кого-то другого, — сказала жертва, заставив пленника сделать еще несколько шагов. Главные двери находились за спиной у кардинала — пара массивных бронзовых барельефов, изображавших Императора на троне.
— Брат, — спокойным голосом произнес кардинал. — Тысячу раз этот мир освящает снаряд кровью хорошего человека. Тысячи других миров платят ту же десятину собратьям из Инквизиции. Думаешь, ты первая жертва, которая пытается спастись от нас? Первый, кто спрятал оружие во время ритуальных очищений? Помни свое место. Ты всего лишь человек. Ты не сумеешь сделать ничего, что другие не пытались сделать раньше. Они все потерпели неудачу. Тебе не выбраться отсюда. Ты преклонишь колени и умрешь, а кровь твоя окропит подношение.
— Этот человек умрет, — прошипела жертва, — или я буду свободен.
Кардинал достал что-то из кармана одеяния. Это оказалась обычная серебряная цепочка с красным драгоценным камнем посредине. Ей было далеко до бриллиантов и изумрудов кардинала, которыми была инкрустирована тяжелая золотая цепь у него на шее. Безделушка выглядела совершенно не к месту, свисая с обтянутых шелком пальцев.
Жертва застыла на месте. На его лице проступило понимание, когда взгляд сфокусировался на цепочке в руке кардинала.
— Талайя, — выдохнул он.
— Если не преклонишь колени и не подставишь шею клинку Императора, — произнес кардинал, — она займет твое место. Она ведь тоже хороший человек?
Жертва отступила от пленника. Мужчина неотрывно смотрел на цепочку, когда пятки коснулись обжигающего металла алтаря.
Человек выбросил пистолет в пламя.
Он опустился на колени и склонил голову над серебряной чашей с пулей.
— Продолжай, — велел кардинал.
У жертвы не было времени даже вскрикнуть от боли. Жертвенный нож отточенным ударом разрубил спинной мозг и вскрыл вены и артерии в горле. Человеку как раз хватило времени увидеть, как болтерный снаряд оросился темной красной кровью, прежде чем опустилась тьма.
Освященный болт пробил голову змеи и взорвался, забрызгав потолок ошметками десятка мозгов.
Мутант всем весом обрушился на плечи Аларика. Юстикар стряхнул существо и оглянулся на боевых братьев. Дворн ломал шею существу с многочисленными конечностями, а Холварн решетил болтерным огнем последних членов экипажа, бегущих по коридору. Стены и потолок лизало пламя, цепляясь к обугленным останкам мутантов, сожженных Визикалем.
— Вперед! — крикнул Аларик. — Они знают, что мы здесь!
Юстикар побежал по коридору, его бронированные ботинки скользили по пролитой крови и давили трупы. Впереди находились некогда жилые палубы. На «Беспощадном» обитало около тридцати тысяч людей, которые посвятили свою жизнь управлению и защите гранд-крейсера. С момента мятежа и исчезновения корабля, а также подтверждения того, что на его борту действительно находится Бульгор Гирк, прошла всего пара недель. Времени было более чем достаточно, чтобы Гирк превратил каждого члена экипажа во что-то иное.
Некоторые из превращений происходили в кубриках. Стены и потолки отсеков были покрыты цистами прозрачного, пронизанного жилками металла, сквозь которые просматривались мясистые тела растущих мутантов. Людей превратили в эмбрионы, которые затем перерождались в иных существ.
Каждый из них отличался от остальных и был по-своему отвратительным. Гирк среди прочего считал себя творцом.
— Нужно сжечь все это, — сказал Визикаль.
— Сожжем, — пообещал Дворн. — Флот сожжет. Корабль сгорит, когда Гирк умрет.
Одна из цист возле Визикаля треснула. Существо, которое вывалилось из нее, походило на пару сросшихся в поясе человеческих торсов, превратившихся в нечто похожее на змею с уродливыми головами на каждом конце. Вместо конечностей ему к бокам пришили ладони, из-за чего оно напоминало многоножку.
Визикаль обдал мутанта струей пламени. Существо задрожало и взвыло.
— Как может человеческая плоть превратиться в нечто подобное? — спросил он.
— Думай не о том, насколько далек человек от подобных чудовищ, — посоветовал Аларик. — Думай о том, как близко. Даже Серый Рыцарь недалеко ушел от творений Гирка. Грань очень тонка. Не забывай об этом, брат.
Аларик проверил штурмболтер и перезарядил его. Каждый снаряд был благословен и освящен Экклезиархией. Их потребуется немало, прежде чем Аларик уничтожит последнего монстра на борту «Беспощадного».
Холварн вырвал со стены панель и осмотрел проводку.
— Тут есть инфокабели когитатора, — заявил он и подсоединил один из проводов к своему информационному планшету. — Значительная часть энергии уходит в астронавигационный купол. Намного больше обычного. Что бы ни делал Гирк, оно определенно связано с куполом.
— Купол «Беспощадного» — археотех, — произнес Аларик. — Он старше всего флота. Наверное, поэтому Гирк и выбрал этот корабль.
— Единственное, что меня волнует, — прорычал Дворн, — это где он!
Палуба всколыхнулась, словно «Беспощадный», содрогаясь, разваливался на части. По кораблю пронесся звук — вой — рвущейся реальности. Воздух стал грязным и густым, по стенам кубриков потекли ручейки солоноватой крови.
— Демоны! — сплюнул Аларик.
— Гирк разорвал завесу, — предположил Холварн.
— Вот почему это следует сделать нам, — заявил Аларик. — Вот почему никто другой не сможет убить его.
С верхних палуб долетел звук тысячи бормочущих голосов. Завывающие и нечеловеческие, они были отголосками штормов, которые сотрясали варп. Каждый голос был частью гласа самого бога, и теперь все демоны хлынули на «Беспощадный».
— Вверх, — приказал Аларик. — За мной. Навяжем им бой, убивайте всякого, кто встанет у нас на пути! Мы — острие его копья, братья!
Дворн боком приблизился к двери в дальнем конце кубрика, держа наготове молот. Хотя Дворн был столь же опытен в обращении со штурмболтером, как и любой другой Серый Рыцарь, он предпочитал сражаться лицом к лицу, разить молотом демонических тварей. Аларик не знал Астартес сильнее Дворна. Он был рожден для того, чтобы врываться в помещения и уничтожать врагов, которые могли поджидать его внутри.
Визикаль и Холварн прислонились к переборке рядом с Дворном.
— Давай, брат! — приказал Аларик.
Дворн сорвал дверь с петель. Рев, что обрушился на него, был бурей нечистой силы, вырвавшейся с дальних палуб.
Дворн открыл дверь во влажное, пульсирующее сердце корабля, вонючую массу плоти, озаряемую красноватым биолюминесцентным свечением. Демоны с мерцающей, неестественной плотью текли вдоль стен и потолка ненасытной волной, которая поднялась из самых глубин ада.
— Подходите ближе, отрыжка варпа! — проорал Дворн. — Сойдемся в бою, в пламени гнева Императора!
Узлы переливающейся плоти каждую секунду превращались в десятки новых конечностей и глаз. Из разлагающейся массы вздувались одноглазые и однорогие чудища. Хохочущие создания с лицами-черепами и кровавой кожей. Гибкие скачущие существа, невыразимо изящные и оттого отвратительно соблазнительные.
Аларик выставил вперед ногу и крепко стиснул алебарду, будто копейщик, готовый встретить несущегося на него всадника.
Волна обрушилась на них бурей плоти и скверны, вскипающей прямо из варпа.
Ксанте преклонила колени, словно в молитве, но она не молилась.
В кромешной тьме ангара она могла притвориться, что совсем одна. Но здесь находилась еще сотня душ, прикованных к полу или стенам, хотя они хранили молчание. Они молчали уже много недель. В начале путешествия, когда их согнали из камер в ангар корабля, люди кричали, хныкали и молили о милосердии. Теперь они поняли, что экипаж их не слушает. Люди, которые ходили по кораблю в масках и плотной одежде, ни разу не заговорили с пленниками, неважно, о чем те спрашивали: хотели ли они узнать, куда направляется корабль или что их ждет. Даже дети перестали задавать вопросы.
Ксанте знала, почему они все находятся здесь. Они были ведьмами. Некоторые были ворожеями или знахарями, целителями и мудрецами с примитивных миров, которых поймали и передали людям с небес в обмен на оружие или просто, чтобы их космический корабль улетел. Другие были убийцами и шпионами, чьи умения находили применение у благородных домов и банд из подулья, но также делали их мишенями для планетарных властей. Ксанте была одной из них, шпионом, и хотя она старалась не приобретать смертельных врагов среди беспощадных дворян домашнего мира, это не спасло ее, когда вооруженные щитами и дробовиками арбитры зачищали улей от псайкеров.
Псайкеры. Ведьмы. Еретики. Одним своим существованием они совершали самый тяжкий из грехов. Никто не знал, куда их везут, за исключением того, что там их ждет наказание.
Ксанте позволила разуму проникнуть глубже. Ее чувства растеклись во все стороны. Она воспринимала сияющие разумы других псайкеров, заключенных в трюме. Некоторые слабо мерцали, поскольку были наиболее опасными, и на время путешествия им давали успокоительное. Другие все еще мигали надеждой. Большинство же просто тускло светилось, смирившись с неизбежной участью.
Еще она ощущала встроенные в конструкцию корабля обереги. Это были сложные геометрические узоры, пентаграммы и пересекающиеся спирали, вытравленные психоактивными смесями и выведенные освященной кровью. Они покрывали каждую поверхность трюма, формируя щит, который блокировал любые психические способности. Собственные силы Ксанте, куда большие, чем подозревал экипаж корабля, стали лишь блеклым свечением в дальнем уголке разума.
По одной из стен бежал тоненький ручеек воды. Ксанте заметила его четыре месяца назад, когда пленников только заковали в цепи. Из-за какого-то изъяна в стене конденсат от дыхания пленников накапливался и стекал вниз. За прошедшие месяцы влага проделала в металле крошечную полоску, канал ржавчины, для невооруженного глаза — не более чем рыжеватое пятно. Ксанте не видела его — обычными чувствами — многие недели, с тех пор как в ангаре последний раз включали свет.
Священные масла, которыми были начертаны обереги, размылись. Узор нарушился. Небольшая струйка создала канал, слишком маленький, чтобы им смог воспользоваться кто-либо, за исключением самых могущественных разумов.
На самом деле разум Ксанте был очень могущественным.
Ксанте позволила ему выскользнуть из тела. Она безумно рисковала, и в любой другой ситуации никогда не решилась бы на подобное. Если она попадется в ловушку за пределами тела, то умрет — ее дух угаснет, а тело прекратит жизнедеятельность. Если обереги вдруг будут усилены, пока она будет находиться вне пределов физической оболочки, Ксанте окажется полностью отрезанной от нее и останется на милость хищников, которые обитают на границах реальности и поджидают неподготовленные разумы.
Но обстоятельства вынуждали. Стоило рискнуть.
Разум Ксанте выскользнул наружу сквозь крошечную брешь в оберегах. Об нее заскребли образы, оставляя на душе полосы психической боли. Миновав пламя, она наконец выбралась из трюма.
Вокруг нее простирался Черный Корабль. Повсюду были непреодолимые барьеры, и Ксанте поняла, что здесь находится множество ангаров, в каждом из которых, вероятно, заточены другие псайкеры. Тысячи одиноких и напуганных людей.
Коридоры и палубы буквально источали ощущения страдания и высокомерия. Члены экипажа походили на темные точки, их разумы были защищены от психического вмешательства так тщательно, что для чувств Ксанте они казались миниатюрными черными дырами.
Черный Корабль оказался куда крупнее, чем предполагала Ксанте. Протяженный, огромный, словно город. Ксанте слепо поплелась через него, проскальзывая сквозь стены и между палубами, стараясь одновременно двигаться и держаться подальше от оберегов, затруднявших ей путь.
Длинными рядами тянулись камеры. Заключенные внутри них разумы были сломленными и тлели, словно угольки. Камеры были пропитаны болью, и Ксанте казалось, будто она окунулась в озеро крови, ее наполнили запах и привкус меди.
Ксанте торопливо отступила от камер, но столкнулась с еще худшим ощущением. Круглый анатомический театр со стенами, увешенными диаграммами вскрытых головных и спинных мозгов, был наполнен столь сильной болью и ненавистью, что Ксанте отшатнулась от него и упорхнула, словно насекомое.
Ксанте знала, что теряет разум. Теряет в буквальном смысле — связь между разумом и мозгом могла оборваться в любой момент, и она окажется в ловушке, кружась вокруг Черного Корабля до тех пор, пока какой-нибудь антипсихический оберег не убьет ее. Возможно, здесь водились другие призраки, иные осиротевшие разумы, блуждающие по палубам.
Она заставила себя сосредоточиться. Ей не суждено так погибнуть. В отчаянии она заметила черную дыру — одного из членов экипажа с экранированным разумом — и направилась за ним. Везде горели свечи, в каждом алькове стояли крошечные восковые святыни, с потолков свисали железные канделябры. Реликвии — иконы, ветхие кости, куски брони, покрытые письменами гильзы, — хранились в стеклянных ящиках, дабы наполнять палубы корабля святостью и удерживать скверну тысяч псайкеров подальше от разумов экипажа.
Они собирались в часовне. Ее святость была запятнана цинизмом и жестокостью, которые контрастировали с эманациями алтаря, посвященного Императору-защитнику. Люди с пустыми душами преклонили колени в молитве, пока один из них вел церемонию с увешанной кандалами кафедры. Здесь горело еще больше свечей, многие превратились в бесформенную массу воска и полуистлевших фитилей за витражными окнами. Каждый член экипажа также держал свечу, сгорбившись от символической тяжести света, который он нес.
Ксанте подлетела к одному из присутствующих. Она не могла увидеть его лицо, поскольку в наброшенный на голову капюшон было вмонтировано ингибиторное устройство, скрывающее от нее лицо человека и его мысли. Но наружу пробивалось эхо его восприятия, достаточное, чтобы Ксанте могла понять слова, которые тот слышал.
Стоявший за кафедрой человек был офицером. Ксанте заметила у него на шее медальон с литерой «I». Воротник его красно-черной униформы был настолько высок, что человек даже не мог повернуть голову, а на челе у него красовался инкрустированный рубинами венец. Голос человека был зычным и грозным, усиленным громкоговорителем в горле.
— Помолимся же, — говорил он, — дабы ничто не воспрепятствовало исполнению священного долга. Мы почти достигли конечной цели, но должны сохранять бдительность. Остались считанные дни, воздадим же хвалу за то, что вскоре избавимся от груза. Но до самой последней секунды мы должны оставаться настороже! Общий долг важнее любого из нас. После выполнения задания наша работа будет завершена. Не ленитесь, не теряйте бдительность. Подозревайте всех и всегда!
Офицер продолжал говорить, но Ксанте уже не слушала. Она поняла смысл слов, и остальные речи продолжались в том же духе. Женщина выскользнула из часовни, следуя за группами членов экипажа по громадным верхним палубам корабля. Она преодолела высокие арки, прекрасный оперный зал и скопление крошечных зданий, образующих макет деревушки под потолком, выкрашенным так, чтобы напоминать летнее небо — вещь, которой не было места на космическом корабле. Немало удивившись, Ксанте едва не заблудилась, но вовремя заметила черные дыры в зале, где собирались другие члены экипажа.
Ксанте полетела по коридору со статуями и портретами, чьи лица, впрочем, также оставались сокрыты от нее. Она возникла в картографической комнате, где несколько человек собрались вокруг громадного стола с картой. Подвешенный к потолку сервитор с помощью авточернил делал пометки на звездной карте. Ксанте чувствовала теплящийся в нем слабый огонек жизни, поскольку, как и любым другим сервитором, им управлял перепрограммированный человеческий мозг.
В дальнем конце комнаты расположился еще один сервитор. Он исполнял роль гололитического устройства и проецировал огромное изображение, которое занимало большую часть картографической комнаты, мерцая над головами людей с пустыми разумами. Ксанте посмотрела на него сквозь эхо образа в их глазах.
Это было огромное горнило, каждая его деталь высвечивалась мерцающими полосами света. От одного его вида Ксанте почувствовала отвращение, ее тело несколькими палубами ниже скрутило от тошноты. Образ был столь подробным, что псайкер сумела стиснуть свое восприятие и проникнуть в него, перепорхнув через сводчатые комнаты и прилегающие часовенки. Ее влекло какое-то ужасное очарование. Фронтоны с имперскими святыми и громадные органные залы манили ее, зияющая пасть горнила тянула к себе, как будто в душу Ксанте впились крючья.
Вокруг нее ревела чистая тьма горнила, сдерживаемая лишь узами света гололитического устройства. Над горнилом, зависнув над местом, где следовало яриться пламени, находилась круглая платформа, на которой стоял комплект доспехов. Прекрасную броню украшали замысловатые орнаменты, она была слишком крупной для обычного человека. Отовсюду тянулись кабели и катушки, вокруг парили сервочерепа, чтобы вовремя разворачивать кующиеся доспехи.
Ксанте отлетела от этого зрелища. Она не понимала, почему горнило одновременно манило и отталкивало ее. Это место обладало каким-то значением, оно было столь важным, что продолжало воздействовать на нее несмотря даже на то, что Ксанте ровным счетом ничего о нем не знала.
Члены экипажа о чем-то беседовали. Их лица оставались скрытыми психической защитой, но слова разносились эхом. Ксанте невольно вслушивалась, хотя безжалостное предвидение подсказывало ей, что услышанное ей не понравится. Она не могла определить, кто именно из затененных фигур, собравшихся вокруг картографического стола, подает ту или иную реплику, но прекрасно понимала смысл сказанного, словно некая сила желала, чтобы он обрел для нее ясность.
— Они знают?
— Нет, конечно.
— А если бы и знали? Не стоит беспокоиться. Если они не пойдут на топливо для кузницы, обереги доспехов не насытятся энергией. Нас должно волновать лишь то, чтобы доспехи были выкованы и Серые Рыцари получили свою десятину.
— Ведьмы лишь жалкие крысы. Галактика куда лучше без них.
— Это долг, который мы исполняем ради человечества. Один сражающийся Серый Рыцарь стоит миллиона этих грешников.
Ксанте почувствовала, как у нее вновь скрутило живот, а сердце в груди затрепыхалось. Связь между телом и разумом дернулась, и ее швырнуло сквозь палубы Черного Корабля туда, где лежало ее тело. Душу пронзила ослепительная боль, Ксанте пронеслась через крошечную дыру в оберегах ангара и упала в свое тело с такой силой, что первым ее физическим ощущением стал врезавшийся в голову металлический пол.
Ее коснулись чьи-то руки. Узловатые и морщинистые, они принадлежали другим заключенным.
— Ксанте? — спросила одна из них — старая женщина из числа пленников, которые хотели общаться с Ксанте, поскольку подозревали, кем она была на самом деле. — Тебе удалось? Ты выбралась?
— Я… да, — выдохнула Ксанте. Во рту у нее скопилась кровь.
— Где мы? Куда мы летим?
Ксанте открыла глаза. Остальные пленники собрались вокруг нее, их глаза блестели в тусклом огоньке, вспыхнувшем на руке старухи. Это была единственная сила, которую она могла проявить в психически экранированном ангаре. Старуха также была могущественным псайкером.
«Мы летим прямиком в горнило, — подумала Ксанте. — Нас испепелят, дабы влить наши силы в комплект доспехов и обеспечить их обладателя защитой от людей вроде нас».
Люди всматривались в нее, дожидаясь ответа. Детям хотелось узнать даже сильнее, чем взрослым.
— Они везут нас в лагеря, — сказала Ксанте. — Нас изучат ученые. Думаю, это будет тяжелая жизнь, и мы не вернемся домой. Но мы хотя бы будем там жить. Будем жить.
— Ты видела это? — спросила старуха.
— Да, — ответила Ксанте. — Я все видела.
— Тогда вверим себя руке судьбы, — произнесла старуха. Она склонила голову, и остальные пленники сделали то же самое. — Вознесем хвалу. Даже здесь Император остается с нами.
Ксанте едва не поперхнулась своей ложью и чуть не проговорилась. Но это не принесло бы никакой пользы.
Она не проронила ни слова, когда старуха погасила пламя.
Встроенные в доспехи Аларика обереги накалились добела, поглощая мощь колдовства, которое обрушили на Серых Рыцарей. Без этой брони и колец психически насыщенных оберегов он и другие Серые Рыцари были бы иссечены до костей омывшим их пурпурным пламенем. Они были бы разодраны кинжальным ветром, ревущим внутри астронавигационного купола «Беспощадного».
Аларик пригнулся за осколком купола, который упал с потолка и вонзился в раздираемый ветром пол. Вокруг него ярился шторм, Серому Рыцарю с трудом удавалось устоять на ногах. Его боевые братья также нашли укрытие и сейчас обстреливали демонов, которые оседлали шторм и метали в них ножи.
Аларик мог не волноваться по поводу похожих на угрей демонов, парящих над ним. Разобраться с ними он доверил своему отделению.
Гирк завис на стальных крыльях в центре астронавигационного купола, не обращая внимания на энергетическую бурю. Когда-то Гирк был человеком, но сейчас походил скорее на примитивный образ бога, некоего идола, которому поклонялись дикари в далеком затерянном мире. Его шесть рук были открыты в жесте благословения и молитвы. Вместо ног у него был длинные плюмажи радужных перьев, по которым ползали похожие на чертей фамильяры, хихикая и скалясь. Лицо Гирка пока еще оставалось человеческим, несмотря на гладкую кожу там, где следовало находиться глазам, которые переместились на обнаженную грудь, превратившись в пару огромных, немигающих желтых сфер.
Вдоль его живота шли ряды рудиментарных конечностей, сжимавших свитки с пылающими письменами. Голову существа венчала выложенная бриллиантами корона из рогов с золотыми остриями. Священные атрибуты ритуалов, при помощи которых Гирк общался с богами — цепи, черепа с медными пластинами, благословенные кинжалы, плеть из пурпурных жил — кружились вокруг него, истекая серебристыми волосками энергии.
— Брат, — молвил Гирк, говоря в унисон с безгубыми ртами на ладонях. — Серый Рыцарь. Сын Императора. Дитя вселенной. Спасибо. Спасибо, что стал мне свидетелем. Моя слава — ничто без величайших людей, которые могут узреть ее.
— Плевал я на твою славу! — крикнул Аларик, но его голос затерялся в вое ветра.
Сверху на него обрушился извивающийся демон с разорванным болтерным огнем телом. Краем глаза Аларик заметил, как брат Визикаль швырнул очередного монстра на пол и сжег до самых оскверненных костей из своего инсинератора.
— Пока — да, — ответил Гирк, его голос стал до невозможности громким, хотя в нем все равно чувствовались отвратительное спокойствие и взвешенность, поскольку разум еретика давным-давно лишился остатков здравомыслия, где еще могли таиться сомнения. — Но ты преклонишь колени.
Аларик посмотрел за спину Бульгору Гирку. Астронавигационный купол раскололся. Сломанные проекторы гололитических карт и командная кафедра были усеяны осколками прозрачного стекла. В обычных условиях они оказались бы в вакууме, ведь купол выступал из корпуса «Беспощадного» прямо в открытый космос. Но на «Беспощадном» ничто более не подчинялось обычным законам.
Сквозь треснувший купол внутрь рвался энергетический вихрь, в котором безумные видения сплетались с сырой материей реальности. В сердце вихря виднелась прореха в завесе варпа. Человек без ментальной подготовки Серых Рыцарей мог оказаться завороженным осколком безумия, не иметь сил отвести взгляд, до тех пор, пока его не утянуло бы в варп. На глазах Аларика частица варпа раскололась и раскрылась, и оттуда на него посмотрело серебристое око.
Именно из вихря Гирк черпал энергию. Сила вливалась в ничтожную сущность Гирка, неравномерно кружась, пока вихрь подражал ненасытной бездне еретического разума. Миллион тел весело корчился с улыбками на лицах, сгорая в золотом пламени, которое Гирк научил их призывать на самих себя. Чудовища из библиотеки Абсалама вырывались со страниц и кружились вокруг парящего Гирка, будто вороны. Жители города-улья пролили столько слез из-за преступлений еретика, что всех их смыло наводнением.
Аларик с трудом отвел взгляд. Многочисленные руки Гирка совершали пассы, творя колдовство. На палубу, подобно миниатюрным кометам, посыпались разряды золотого огня. Аларик выскочил из укрытия и ринулся вперед, прорываясь сквозь шторм. На лице Гирка заиграла слабая улыбка, словно его забавляла игра, и еретик небрежным жестом метнул в грудь Аларику ледяное копье. По нагруднику разошлись пурпурные спирали энергии, и обереги доспехов раскололи лед.
Аларик опустился на колено. Он заставил себя сделать еще один шаг и вогнал рукоять «Немезиды» в пол, чтобы устоять под бурей.
— Я видел тысячи подобных тебе, Гирк! — выкрикнул Аларик. — Тысячи богов. Тысячи сосудов славы варпа. И я знаю, что тебе не под силу.
— И что же, — проговорил Гирк, — мне не под силу?
— Бессмертие, — ответил Аларик, заставив себя сделать еще шаг.
Гирк сотворил энергетический щит из лунного света, покрытый рунами неуязвимости, как научили его хозяева из варпа.
— Я бессмертный, — просто сказал он.
— Тогда твои повелители вечно будут наказывать тебя за поражение, — произнес Аларик.
— Ты не можешь навредить мне, — отмахнулся Гирк, словно устал от присутствия Аларика и велел ему убираться.
Аларик смолчал.
Он отвел руку, навершие алебарды зависло у головы. Глаза Гирка заблестели от удивления, ведь он знал, что даже «Немезида», брошенная Серым Рыцарем, не пробьет его магическую защиту.
Аларик поднял взгляд. Он сосредоточился на оке в сердце вихря, которое взирало прямо из варпа.
Он был силен. Ему требовалось быть таким. Бросок будет не из легких.
Аларик метнул алебарду прямо вверх. Сила броска заставила оружие полететь прямо в цель, невзирая на шторм. Казалось, ему потребовался целый час, чтобы преодолеть вихрь и бесконечных чудовищ, порожденных разумом Гирка.
За долю секунды до того, как алебарда попала в цель, Гирк понял, что намеревался сделать Аларик.
Лезвие алебарды погрузилось в зрачок. Око дернулось, вокруг него задрожали пространственно-временные складки, и из разрушенного зрачка выплеснулся поток радужной крови.
Вихрь потемнел. Энергия начала иссякать. Демоны и жертвы в видениях Гирка обратились в скелеты, а затем рассеялись мраком.
Шторм стих. Теперь Аларик слышал выстрелы боевых братьев и мог выпрямиться во весь рост, не боясь, что буря сметет его. Боги, которые наблюдали за Гирком и даровали ему силы, на мгновение были ослеплены и отвернулись от своего чемпиона. Теперь Гирк не мог воззвать к ним.
Еретик был ошеломлен. Аларик оказался слишком быстрым. Юстикар ринулся вперед и схватил Гирка за оперенный хвост. Аларик потащил еретика на палубу, борясь с психической силой, которая удерживала существо в воздухе.
— Теперь я могу ранить тебя, — произнес Аларик. Он со всей силы обхватил согнутой рукой шею Бульгора Гирка, резко дернул и сломал ее.
В первый раз Торн был готов.
Комната, в которую его вкатили, сверкала полированной сталью и была настолько ярко освещена, что отражения светополос в зеркальных стенах сливались в куб света. Торн был привязан к креслу-каталке, поскольку из-за стимуляции нервов он потерял координацию и не мог стоять на ногах. Его руки дрожали, с него градом катился пот, но тело оставалось готовым к следующей волне боли и трудностей.
Инструктор Гравенхольм сидел за столом перед толстой кипой бумаг. Из-за яркого света он будто излучал ореол и походил на бюрократа, сортирующего грехи и добродетели при дворе самого Императора. Гравенхольм был стариком, слишком старым, чтобы жить, если бы не машина омоложения, тихо вздыхающая на полу у его ног. Гравенхольм представлял слишком большую ценность для Ордо Маллеус, поэтому ему продлевали жизнь с помощью таинственной технологии. Когда-то давно он был таким же смиренным стажером, как и Торн. Это была одна из мыслей, которая не позволяла Торну сдаться.
— Стажер, — произнес Гравенхольм, его слова сопровождались запинающимся бормотанием машины омоложения, подключенной к его древним легким. — Назови свое имя.
— Кадет-экспликатор Асцелян Торн, — ответил Торн, стараясь говорить как можно увереннее.
— Хорошо. Какой процесс ты только что прошел?
Торн сглотнул.
— Прямую стимуляцию нервов.
— Почему?
— Часть моего обучения в качестве следователя. Мы должны уметь противостоять технике дознания.
— Ясно. — Гравенхольм пролистал бумаги. — Перед процессом тебе дали запомнить информацию. Передай ее мне.
— Нет.
Гравенхольм посмотрел Торну в глаза.
— Говори, кадет Торн.
— Я этого не сделаю.
— Понятно. На этом все.
Санитары вернулись в комнату и покатили Торна к выходу.
— Я прошел, сэр? — спросил он. Слова вырвались у него совершенно непроизвольно. В ответ Гравенхольм лишь окинул его взглядом, прежде чем перейти к очередной странице и начать вносить пером новые заметки.
Во второй раз Торн не был готов.
Он знал, что его снова подвергли стимуляции нервов. Но не только. Он видел пикт-кадры разрушения и смерти, горящих городов, убийств и увечий. В этих записях присутствовал и сам Торн, делающий что-то, о чем не мог вспомнить. Люди в темной комнате орали на него, чтобы он сознался в сговоре с ведьмами и чужаками. Торн проснулся на хирургическом столе, его окружали врачи, описывающие мутации, которыми, по их словам, он обладал. Стажер не знал, где заканчивалась стимуляция и начинались его собственные мысли.
Он видел Гравенхольма множество раз. Возможно, это был очередной пикт-кадр, а может, ночной кошмар. Возможно, он действительно был там. Но теперь Торн вновь оказался в кубе света, на этот раз на медицинской каталке с внутривенными катетерами в запястьях.
— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм.
Торн закашлялся, и выгнулся дугой от боли. На этот раз стимуляцию проводили вдоль позвоночника, и в местах вживления зондов до сих пор бушевала боль.
— Торн, — ответил он. — Кадет-экспликатор.
— Ясно. Какой процесс ты прошел?
— Я… я не уверен.
Гравенхольм внес пару заметок. С момента первых тренировок по сопротивлению он ничуть не изменился. Вместо него все так же дышала машина омоложения, а лысая морщинистая голова склонялась так, что он смотрел на Торна поверх очков.
— Тебе дали запомнить информацию. Передай мне ее.
— Нет.
Гравенхольм записал еще пару слов.
— Если не скажешь, тебя снова подвергнут процессу. Он будет включать в себя дальнейшую стимуляцию нервов.
— Нет. Я не скажу.
— Ясно.
Торн улыбнулся. Это была первая улыбка за долгое время.
— Я хорошо справился? — спросил он. — Я не сломался. Я прошел? Вы сделаете меня следователем?
В этот раз Гравенхольм даже не удосужился взглянуть на него. Он махнул рукой, и санитары снова увезли Торна.
В третий раз Торн едва узнал комнату. Куб света никуда не делся, но он не знал, было ли это игрой разума или он действительно находится здесь. Мысли были наполнены полуправдой и случайными фрагментами. К нему были обращены лица, руки в перчатках держали хирургические инструменты. Он видел ужасных существ, многоглазых зверей, сидевших в ямах с гниющими трупами, и рои крошечных созданий, пожирающих его руки и тело. Торн видел, как его руки превращались в обугленные кости, а отражающееся в зеркале лицо распухало и разлагалось.
Возможно, его подвергали стимуляции нервов. А может, и нет. Возможно, ключевая фраза приносила теперь боль без необходимости вживлять зонды в позвоночник. Все бежало непрерывным потоком. Дни более не чередовались — просто бесконечная лента времени с немногочисленными петлями, озарявшаяся случайными воспоминаниями.
Торн снова был на каталке. Он лежал на ней уже долгое время. Его конечности были слишком слабы, чтобы поддерживать тело. Санитары перевернули его на бок, чтобы Гравенхольм мог говорить с ним, глядя ему в лицо.
— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм, машина омоложения вздохнула в унисон со словами.
Торну потребовалось время, чтобы ответить.
— Не знаю, — сказал он. — Трон земной. О… милостивый Император! Я больше не знаю…
Гравенхольм улыбнулся, сделал последнюю заметку и закрыл папку.
— Тогда ты готов, — произнес он. — Мне не нужен следователь с собственной личностью. Со своим именем. Лишь когда сосуд пуст, его можно наполнить тем, что может использовать Ордо Маллеус. Теперь твое обучение может начаться, кадет-экспликатор. Ты станешь следователем.
Аларик наблюдал за работой следователя через одностороннее окно, с которого открывался вид на камеру экспликатора. Как и все остальные помещения на борту «Обсидианового неба», она была облицована камнем и походила скорее на усыпальницу, нежели на каюту космического корабля. Следователь в простом облачении служащего Ордо Маллеус разговаривал с Бульгором Гирком. Еретик был прикован к стене, его голову закрепили так, чтобы он не мог ею вращать. Его позвоночник был разрублен, а тело парализовано, и корабельным медикам пришлось потрудиться, чтобы удержать жизнь в его теле, когда Аларик доставил его на «Обсидиановое небо».
— Торн хорош, — заметил инквизитор Никсос. Он реквизировал «Обсидиановое небо» для миссии по поимке Гирка. Инквизитор был человеком, начисто лишенным чувства юмора, и выглядел достаточно старым, чтобы повидать все, что могла преподнести жизнь охотника на демонов. Он казался хрупким, но Аларик знал, что это не более чем иллюзия, которую Никсос старательно поддерживал согбенной позой и рваной черной одеждой. — Он уже получил ответы от Гирка. Еретик полагает, что боги оставили его, поэтому говорит скорее из ненависти к ним. Многое, что он рассказывает, весьма познавательно.
— Чем же? — спросил Аларик. Он провел многие часы, счищая с доспехов грязь и заново освящая их, и теперь они сверкали в тусклом свете, льющемся сквозь окно.
— Похоже, он захватил «Беспощадный» лишь потому, что ему срочно требовалось куда-то добраться, — поведал Никсос. — Это не имеет отношения ни к экипажу, ни к Имперскому Флоту. Он просто нуждался в космическом корабле. Все, что он сотворил с людьми, было сделано просто забавы ради, насколько я могу судить.
— Куда он направлялся?
— К Оку.
Аларик покачал головой. Око Ужаса разверзлось, и из него хлынули войска Хаоса. Миллиарды имперских гвардейцев и целые ордены Космического Десанта пытались остановить волну, которая грозила захлестнуть имперские территории в сегментуме Солар. Еретики вроде Гирка стекались туда отовсюду, дабы присоединиться к лордам Хаоса.
— Точнее, — продолжил Никсос, — к планете под названием Сартис Майорис. К отбросам вроде Гирка пришел зов, и одному Трону ведомо, сколько из них откликнулось на него. Похоже, Бульгора вызвало существо, которое именуют герцогом Веналитором. Я послал к Оку запрос о подтверждении, но в любом случае хочу, чтобы твое отделение приготовилось и отправилось к Сартису Майорис, как только мы получим от Гирка все, что можно.
— Понятно. А если он лжет?
— Возможно. Но, как я уже сказал, Торн действительно очень хорош.
Никсос произнес это с многозначительной улыбкой, которая сказала Аларику все, что нужно было знать насчет того, что сделали с парализованным Гирком.
— Посмотрите на корабль, — заговорил Аларик. — На экипаж и ресурсы, которые нам потребовались. Чего стоило доставить мое отделение на «Беспощадный»? На какие жертвы пришлось пойти, чтобы мы могли делать то, что должны?
— Даже мне их не перечислить, — ответил Никсос. — Мы должны брать у Империума больше, чем любой из нас может представить. Эта мысль тревожит тебя?
— Я не могу допустить, чтобы меня что-то тревожило, — заметил Аларик. — Если мы начнем задумываться о подобном, то утратим сосредоточенность. Наше чувство долга извратится. Если наша задача не стоит подобных жертв, значит, никакая не стоит.
— Хорошо. — Никсос помрачнел. — Но держи такие мысли при себе, юстикар. Некоторые могут расценить их как нравственную слабость. Так мыслят те, в ком таятся сомнения. Будь ты инквизитором, Аларик, ты мог бы говорить свободно и тыкать в лицо инсигнию Инквизиции всякому, кто осмелился бы прекословить тебе! Но ты — не инквизитор.
— Знаю, — ответил Аларик. — Но кто-то ведь должен думать об этом? Иначе кто мы такие? Мы должны защищать Империум, но он страдает от наших попыток защитить его. Как далеко мы готовы зайти, прежде чем все не превратится в настоящее безумие? Кто-то должен надзирать за тем, что мы делаем.
— Оставь это нам. А пока готовь своих людей. На Сартисе Майорис вам придется нелегко, а наше положение возле Ока критично. Тебе с твоим отделением придется действовать в одиночку, с чем бы вам ни пришлось там столкнуться.
— Я помолюсь вместе с ними, — пообещал Аларик.
Некоторое время после того, как Никсос удалился, Аларик наблюдал за тем, как работает Торн. Теперь Гирк еще меньше походил на человека.
Понадобились бессчетные жертвы, чтобы сокрушить его. Но Никсос прав — об этом опасно задумываться. Аларик закрыл глаза и погрузился в медитацию, и сомнения вскоре покинули его.
