ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Еще о том, что произошло в пятницу (здесь открывается великая, великая ТАЙНА)

Примерно в то же самое время, когда бессвязные удары полудня стали рассыпаться по городу от явно излишнего количества часовых башен, еще один паланкин прибыл на Окстоллз-лейн в Дептфорде, а пассажир, выбравшийся из него, одарил носильщиков щедрыми чаевыми.

— Мятная конфета после вырезки с чесноком — и у вас будет больше клиентов, — посоветовал он.

Приехавший был одет во все черное, шею его закрывал высокий гофрированный воротник, низко на глаза надвинута фетровая шляпа. День обещал быть довольно теплым, и одежда казалась тяжелой и чрезмерно жаркой, но Луи Седарн предпочитал духоту и неудобство разоблачению, за которым неминуемо последовала бы смерть и несколько других неприятностей, которые он с легкостью и в немалых подробностях мог себе вообразить.

Человеку, которым некогда был Седарн, возвращение в Дептфорд, в маленький, но быстрорастущий и процветающий Дептфорд, казалось почти что возвращением домой.

Он долго стоял на мостовой Окстоллз-лейн и наблюдал за суетой вокруг. С первых дней существования Объединенного Флота этот район стал местом обитания шипчандлеров, конопатчиков, трепальщиков пеньки, столяров и прочих представителей профессий, так или иначе причастных к парусному мореплаванию. Часы и рынды возвестили о перерыве на обед, и легионы ремесленников забегали туда-сюда, пробегая через группы моряков в увольнительной. Громкие и резкие, матросы почти бесцельно курсировали по деловитой улице с намерением сменить суровый корабельный режим густой овсянки, приправ из икры кефали и «рыбных дней» на вареную грудинку, мучные радости и пенистый портер. У таверны рядом с Крик-бридж раздавались завывания шарманки, выводящей песню о берегах Гвинеи.

Кентские матроны в соломенных шляпах и широких белых фартуках, словно галеоны на всех парусах, пробивались сквозь рыночные ряды с корзинками рыбы, ягод или кабачков в руках. Не столь старомодные напудренные дамы выкладывали свои сильно декольтированные груди на подоконники окон в пивных или выходили на балконы публичных домов, подмигивая и призывно восклицая проходящим морячкам. Оборванные сорванцы гоняли обручи по гавани, бегая по переулкам. Ручная обезьяна верещала и тараторила под навесом точильщика ножей. А к западу от бухты виднелись торговый частный порт, королевские верфи, склады и акцизные дома, а также огромный, слегка покачивающийся лес мачт и лееров.

Нос Седарна вдохнул запахи морского ветра и донного ила, ошкуренных досок и смолы, а уши впитали многоязычный говор международной оживленной улицы. От всего этого его одолела тоска по дальним странам, пусть в некоторых из них он никогда не бывал.

Француз неохотно очнулся от мечтаний и пошел вниз к Батт-лейн, которая вела прямо к Лондонской дороге. По обе стороны улицы раскинулись широкие прилавки с садовыми товарами и тентовые навесы с разостланными рулонами ткани. Тут царил неповторимый аромат навоза, подстриженных фруктовых деревьев, марены и вайды. У поворота стояла таверна с двумя башенками на крыше, позади которой располагался сад, со всех сторон обнесенный стеной. Судя по вывеске, заведение предлагало «прекрасную еду и похлебку в римском духе». Седарн нагнулся, проходя в низкую дверь, и занял место за пустым столом. Ресторан полнился шумной толпой купцов и торговцев-аристократов, закусывающих острыми фрикадельками, спагетти, оливковым хлебом и картофельными клецками.

Молодая девушка в длинной блузке принесла ему меню и чашку с оливками без косточек.

— А хозяин на месте? — спросил ее Седарн.

Она какое-то время подозрительно осматривала посетителя, а потом ответила, что сейчас его позовет.

Француз откинулся на спинку стула и изучил ассортимент. Наверху меню красовалось название заведения — «Посредник» — и девиз в виде надписи на свитке: «Паста — страна другая; там жуют иначе».

Пухлый, лысый итальянец, в зеленом камзоле оттенка гусиного помета, подошел к столу, вытирая короткие и толстые руки полотенцем:

— Синьор, вы меня спрашивали?

Седарн посмотрел на него и ответил на любопытный взгляд мягкой улыбкой:

— Дрю Блюэтт, с каких это пор ты заделался итальянцем?

— Вы ошибайтесь, синьоре, меня звать Гвидо Северино, я есть хозяин этого…

— Дрю, придвинь стул и брось этот дурацкий акцент! — прошипел лютнист.

Тот быстро подчинился, сел напротив Седарна и, держа голову низко, а голос — тихо, принялся изучать посетителя с сердитым удивлением:

— Это что за дела, приятель? Разве мы раньше где-то виделись?

Седарн кивнул, все еще улыбаясь, и ответил:

— Да, при Алеппо и Гравлине, а также одним прекрасным вечером в Монте-Кабьярке, тогда еще немного подпалялся прусский флаг.

Глаза хозяина расширялись по мере того, как он начинал что-то понимать. Итальянец открыл рот, захлопал глазами, а потом начал хихикать от удивления:

— Руперт…

Седарн шикнул на него:

— Зови меня Луи. Как и ты, я счел целесообразным сменить имя. Здесь есть место, где можно поговорить?

За таверной в огороженном стеной саду по решеткам вились виноградные лозы и шпалерами стояли сливовые деревья. Запахи кухни смешивались с цветочными ароматами, а уже припекающее солнце омывало траву. Дрю Блюэтт прикрыл заднюю дверь за собой, а потом завопил, завыл и кинулся обнимать гостя.

— Сколько лет-то прошло? Пять? — спросил он, смеясь.

— Да, но такое ощущение, что меньше, — ответил Триумф.

Блюэтт дружелюбно ткнул его кулаком в руку:

— Это что за французский видок? А этот миленький блондинистый начес?

— Лучше ты расскажи об этой итальянской чепухе. «Вы ошибайтесь, синьоре…» Нет, ну честно!

— Человеку надо выживать. Итальянская кухня сейчас в моде, хотя ты об этом, скорее всего, не знаешь. Ты всегда был далек от веяний времени. Это траттория в римском стиле… Прошутто, сальтимбокка и ситцевые скатерти. Клиенты ждут акцента. Это часть атмосферы.

— Неужели?

— А… ты-то тут почему? Вспомнил о старых временах наконец?

Триумф покачал головой:

— Мне нужна помощь, Дрю. Я пытаюсь остаться в живых, а у тебя это всегда хорошо получалось.

Блюэтт с отличием служил Союзу на протяжении двенадцати славных лет. Иными словами, Дрю Блюэтт сделал много больше, чем Том Дэбинс, Траффок Раундсдэй, Иоахим Брюк, Гериант Малпоуис, Штеффан Друат, Бальтасар Боччо… прочие имена Триумф запамятовал. Талантом его друга был шпионаж, эта так называемая вторая из древнейших профессий (первой, естественно, был агент по продаже пещерной недвижимости), и под тремя дюжинами личин (или больше) он занимался искусством разведки при различных дворах Европейского Союза. В девяносто шестом году они встретились в Венеции, и с тех пор их пути пересекались еще не раз. Триумф дважды перевозил шифрованные депеши Блюэтта на быстром шлюпе через Ла-Манш и доставлял их безымянным кураторам и оперативникам на нервных полуночных встречах. Однажды при помощи рапиры, горящего артиллерийского фитильного пальника и текущей плоскодонки он вытащил Блюэтта из хватки палача Прусского флота и, на веслах миновав залив Монте-Кабьярка, доставил в безопасное место его коматозное тело, пока два прусских галеаса отгорели и затонули прямо на якоре. Это произошло во время шестимесячного Прусского восстания, когда «Безупречного» заблокировали в бухте Грамерси и Триумфу было совершенно нечего делать.

С тех славных дней времена изменились. Тайный Совет, а точнее, лорд Сли — его движущая сила — пришел в некоторую тревогу из-за самостоятельности и могущества разведки и изыскал методы, подрезавшие ее силы или же поставившие шпионов под прямой контроль Совета. А потом пришла пора печально известного Седангейтского дела, когда лорд Эффингем, начальник разведки Ее Величества, был опозорен и отправлен в ссылку.

То было крайне постыдное действо, раздутое памфлетистами и таблоидами. Эффингема поймали за поиском проститутки, когда он разъезжал в паланкине и разговаривал с сутенерами шифровками. В результате он умер в ссылке окончательно сломленным человеком (на него таинственным образом упал клавесин), а шпионский «Круг» распустили. В ходе чисток, инициированных лордом Блайндингемом, протеже Совета, множество храбрых агентов сочли неблагонадежными и либо изгнали из страны, либо обвинили в измене родине по сфабрикованным делам и отправили под суд, который для всех ответчиков закончился крайне липкой смертью из-за введения новой казни через повешение, растягивание и утопление в сиропе, введенной лично лордом Сли.

Только некоторые из бывших шпионов прибегли к своим навыкам и растворились в повседневной британской жизни, став другими людьми. В вакууме власти, последовавшем за всеми интригами, прежде совершенно беспомощное ЦРУ неожиданно набрало вес и стало новой Секретной Службой. Многие при дворе считали, что это ненадолго и скоро агенты так же неожиданно для себя окажутся главными обвиняемыми, когда Тайный Совет начнет очередную чистку рядов от изменников. Учитывая обстоятельства, Руперт находил последнее предположение весьма успокоительным.

Дрю Блюэтт был тем человеком, который пережил всех. Собирая малозначащие сплетни, передаваемые от одного надежного человека другому, Триумф выяснил, как живет и чем занимается его старый знакомый, узнав, что тот открыл таверну и довольно нагло назвал ее в честь своей бывшей профессии. Руперт не стал с ним встречаться, так как понимал, что Дрю не слишком хорошо отнесется к визитерам из прошлой жизни, да и мог тем самым поставить его жизнь под угрозу.

Но теперь у Триумфа появилась серьезная причина.

— Да, по всем параметрам ты здорово влип, — размышлял Блюэтт, сидя на скамье под сливой и вытаскивая пробку из бутылки с черносмородиновой наливкой. — Весь Лондон гудит о твоей… «измене», Руперт. Говорят, ты заключил союз с Вельзевулом и угрожаешь жизни королевы. Говорят, ты специально обучался дьявольщине и привез какую-то новую Магию с открытого тобою континента.

— Правда? — спросил Триумф, почти сорвавшись на крик. Это не был вопрос. Он взял бокал с наливкой, предложенный Блюэттом, и опустошил его одним глотком. — Позволь мне доверить тебе одну большую тайну, — начал он.

И вот так, в том самом закрытом саду в Дептфорде, Руперт Триумф поведал Дрю Блюэтту о фактах, известных лишь ему самому, Агнью, Долл и, естественно, Аптилу. Только еще один секрет в Союзе знало столь же малое количество людей, и то был заговор Сли, Джасперса, Солсбери и де ла Веги.

В тот судьбоносный час тайна Триумфа стала чуть больше. Туча закрыла солнце, и в саду похолодало. Руперт поежился, представив, как весь Лондон замер и внимательно слушает его. Он подождал секунду для верности, пока суета и шум Дептфорда вокруг вновь не ударили ему в уши, после чего выпил еще наливки и начал:

— Путешествие на юг оказалось трудным. Мне хотелось, чтобы и другие узнали о всех наших несчастьях, но пришлось сжечь все записи и заявить, что их смыло за борт. Мы шли месяцами, не зная, где находимся, не видя ни земли, ни друзей, ни каких-либо других кораблей. Было время, когда я обрадовался бы даже пиратскому парусу. Со мной на «Безупречном» плыло сорок человек, сорок очень хороших человек. Пирс Пекенхэмм, Моррис Рафли, Том Тибберт и Суэйни Гулд. Старина Роджер Фризер… помнишь его? К югу от тропиков мы на несколько недель попали в мертвый штиль. На корабле разразилась болезнь, двенадцать матросов умерло, в том числе Пирс. Еще двое обезумели от солнца, взбунтовались. Их сожрали акулы, когда они решили вплавь добраться до дома. Я же сходил с ума от груза ответственности, зная, чего ждет от меня Корона. Новых земель, естественно, но на самом деле гораздо большего: новой Магии, новых чудес, которыми смогла бы воспользоваться Церковь. Перед отплытием меня пригласили на закрытую аудиенцию со старшим прелатом Гильдии. Он намекнул, что Искусство выгорает и только новые источники Магии спасут его. Он настойчиво просил меня вернуться с чудесами. А мне такой груз нужен все равно что сортир, полный до краев. — Триумф откинулся на спинку скамейки и вздохнул. — В общем, мы открыли новую землю, Австралию. Настоящий рай. Яркая огромная страна бесконечных радостей, Новый Мир с собственным гордым народом.

Дрю кивнул:

— Да, аборигены. Я читал статьи о твоем подвиге во всех журналах. Ты сделал замечательное открытие.

— Оно мне как розга по спине, — грустно ответил Триумф. — Пляж, а именно так эта земля называется на языке ее жителей, — это мир, который гораздо лучше нашего. Он благородный, чистый и цивилизованный настолько, что не сравнить. И его жители могут совершать такие вещи…

— Благодаря Магии? — спросил Дрю.

Триумф покачал головой:

— Нет, Дрю, там нет Искусства. Народ Пляжа отверг его много столетий назад, посчитав проклятием. Нет, они создали свой прекрасный мир благодаря машинам… индустрии. Они развили те грубые ремесла, о которых мы позабыли, когда Леонардо и ему подобные заново открыли Искусство. Пока Союз веками хоронил себя под презренным колдовством, Пляж стал здоровым, сильным и полным возможностей только благодаря силам разума и трудолюбию своих обитателей. Весь их континент чист и не испорчен смрадом Магии.

Триумф понял, что бокал его пуст. Он взял бутылку, наполнил его слегка трясущимися руками и продолжил:

— Когда я вернулся, то столкнулся с дилеммой. У меня не было новых источников Искусства, новых Чар или заклинаний. Но зато у меня была… О, какая же невероятная вещь! Новость о благородном мире, о технологиях, которые изменили бы Союз, просветили его. И я понял, в чем состоит мой долг.

— Долг? — переспросил Блюэтт.

— Сохранить все это в тайне от Церкви и двора, — ответил Триумф. — Как только они узнали бы о Пляже, то армада бандитов и стервятников изверглась бы из Плимута, и Саутгемитона, и из всех восточных гаваней, чтобы уничтожать, ломать, грабить и убивать. Они бы захотели забрать все. В худшем случае моих друзей, народ Пляжа — людей, которые обращались со мной с добротой и щедростью, — поработили бы и убили. В лучшем же, если это можно так назвать, они стали бы сражаться и война разорвала бы земной шар на куски. У нас нет защиты от их машин, у них — от нашего Искусства. В моих руках судьбы миллионов жизней.

Триумф замолчал, но потом продолжил:

— И вот так я придумал Маневр.

— Маневр?

— Возвратиться с победой, но не совсем, — сказал Руперт. — Привезти побрякушки и истории на потеху двору, но не слишком много, чтобы им не захотелось большего. Я даже думал просто остаться там, но понимал: исчезновение привлечет других исследователей, жаждущих закончить мою работу. Я должен был вернуться и убедить всех не отправлять дальнейшие экспедиции. Я взял с собой несколько чудес Пляжа, которые могли позабавить публику, и Аптила, принца своего народа, который решил узнать побольше о нашем жалком мире. Он поклялся вести себя как невежественный дикарь, чтобы придать веса выдуманной нами истории. Мы решили рассказать всем, что Австралия — это всего лишь крохотное место, лишенное как цивилизации, так и природных богатств, — место, недостойное даже попыток исследования.

— Но твоя команда? Мог ли ты доверять им? — начал Блюэтт.

— Команда? — прервал его Триумф. — Девять матросов остались на Пляже, я доложил, что они умерли. Немногие оставшиеся не перенесли суровых условий пути домой, прежде чем я даже начал задумываться об их верности. На полпути к Англии остались в живых только я, Аптил и еще два человека. Одним из них был Роджер Фризер, вторым — юнга по имени Лот Пэшинер. Нас истрепали бури, кончилась провизия, мы оказались на грани безумия и смерти. Проклятый корабль шел на север только волей ветра и течений. Мы трупами лежали в трясущихся каютах. Иногда я даже думаю, что зря мы все не умерли тогда. В таком случае не пришлось бы страдать от проблем, ожидавших нас дома. Но около Азорских островов, за много миль от нашего курса, испанский бриг «Милосердный» заметил наш корабль и взял нас на буксир. Капитаном на нем был храбрый честный человек, который знал, кто мы такие и откуда идем. Он позаботился о нас, дал людей, чтобы довести «Безупречного» домой. Мальчик Лот протянул еще неделю, но цингу такой степени не вылечить, и мы похоронили его в море со всеми почестями. Старый Роджер увидел острова Силли и даже скалу Плимут Хо, но путешествие довело его до черты, и он умер при виде суши, подавившись медицинским спиртом, который стал его единственным утешением в плавании. Так «Безупречный» пришел в гавань с командой из двух человек. Полагаю, это Бог столь злорадно помог мне осуществить этот проклятый Маневр.

— Но ты же вернулся с триумфом! — воскликнул Блюэтт. — Я же сам читал! В твою честь устроили праздник, парад… — Дрю нахмурился.

— Того требовали приличия. Мы отдохнули в Тринити-Хаузе, нас вдали от посторонних глаз поставили на ноги и вылечили. А потом адмирал Поули дал мне новую команду, мы выплыли из гавани, и австралийская экспедиция вернулась в отличном состоянии и прекрасной форме, на радость собранной по случаю толпы. То была выдумка Поули, одобренная при дворе. Пропагандистский фокус, дабы повысить величие моего успеха и отпраздновать смелость британского моряка. Чередой пошли слухи, вопросы, встречи с пресс-секретарем и этим щеголем из Адмиралтейства, — продолжил Триумф. — Но я и Аптил довели Маневр до совершенства. Наша история без единой загвоздки прошла все бури, ей не помешали даже фантазии, бурлящие в прессе. Я стал героем, сделал свое дело. К карте Союза добавили новую землю, к королевскому титулу — пару слов. Никто никогда не заговаривал о других экспедициях. Все согласились, что Австралия — это милая безделица, не стоящая хлопот. Я уже решил, что план удался.

— Но?.. — спросил Дрю.

— Но я не принял во внимание амбиции двора. Думаю, там не только Сли на первых ролях, но и этот так называемый мореплаватель, эта сволочь де ла Вега. Каждый день после возвращения двор давил на меня, вынуждая отчитаться перед королевой и сдать Путевые Грамоты. Чувствую: все дело в том, что испанец сам хочет совершить победоносную экспедицию и искупаться в славе. А запас уловок, дабы избегнуть этой процедуры, уже подошел к концу. Маневр на грани краха, и вскоре Пляж станет очередной скорбной жертвой алчности Союза.

В саду стало подходяще холодно и тенисто.

— Ты поэтому ко мне и пришел? — осведомился Блюэтт.

— Нет, — ответил Триумф, — ну, не только поэтому. Поначалу я считал все безумие, обрушившееся на город, резню в Энергодроме умелой попыткой обвинить меня в измене и забрать Грамоты, воспользовавшись юридической уловкой, пока я гнил бы в Маршалси. Но тут произошло неожиданное. Меня арестовал сам Вулли и замаскировал под француза. От него я узнал, что на кону стоит не только Австралия. В Лондоне разворачивается какой-то темный заговор, а я — лишь козел отпущения. Я в бегах, без друзей и понимаю, что снова окажусь в безопасности только в том случае, если изобличу этого скрытого врага. Вот почему я пришел к тебе.

Последовала длительная тишина, нарушаемая только звяканьем горшков в мойке «Посредника».

— Дай мне время сообразить, что я могу сделать, — заключил Дрю. — Некоторые старые члены «Круга» находятся на свободе, как и я. Они держат нос по ветру на всякий случай, хотя бы для своей безопасности. Если заговор на самом деле есть, они могли о нем слышать. Где тебя можно найти?

— В театре «Лебедь». Там я известен под именем Луи Седарн, лютнист.

— Если я что-нибудь разузнаю, сразу отправлюсь к тебе.

Триумф пожал руку Блюэтту и сказал:

— Я понимаю, что прошу слишком многого.

— Считай, что я возвращаю долг за использованный артиллерийский пальник и кучу прусских угольков, — ответил Дрю, и в глазах его появилось выражение настолько безграничной и эпической дружбы, что та требовала размашистого оркестрового сопровождения.

Тем не менее Седарн повернулся и ушел всего лишь под аккомпанемент гуся, шипящего в зарослях марены за стеной.

Когда француз попытался проскользнуть незамеченным внутрь «Лебедя», на улицах уже зажгли лампы. Со стороны сцены доносились звуки бешеной активности, на повышенных тонах раздавались голоса, заучивающие текст. Особенно неудачно шла декламация за циклорамой, и оттуда периодически исходили крайне жестокие угрозы.

Наблюдая за коридором из-за поворота галереи, Седарн увидел меня, вашего покорного слугу Уилма Бивера. Я сидел в последнем ряду арены и наблюдал за актерами, повторяющими свои роли. С такого расстояния я решительно не мог понять, что же сейчас репетируют на сцене: то ли эпизод с массовыми убийствами, то ли трагедию мщения, то ли на моих глазах всего лишь разгорался творческий конфликт. Седарн пошел вниз по партеру.

— Можно мне забрать лютню? — спросил он тихо, скользнув на сиденье рядом со мной.

Я хотел одарить его испепеляющим взглядом, но не смог, так как глаза опухли и под ними чернели синяки.

— Ты обманул меня, Луи, — с болью в голосе проворчал я.

— Ты подрался, что ли?

— Это не смешно. Человек, который меня преследовал, был сильно расстроен, а габаритами походил на летающую опору моста. Хуже того, Гомон сказал, что я не могу выйти на сцену, пока не сойдут синяки. Сказал, публика будет смеяться.

— Так вроде план заключался именно в этом? — удивился Седарн.

— Над моими шутками, а не над моим видом, — ответил я и передал ему инструмент.

— Знаешь, я этого не забуду, — заверил меня музыкант, стараясь придать голосу искренности.

— Я тоже, — пробурчал я, Уилм Бивер.

— Ты где был? — спросил Гомон, когда Седарн врезался прямо в него, стараясь проскользнуть незамеченным в темноте кулис.

— Дела, Уизли, — ответил француз со всей суровой грубостью и выражением «я-знаю-что-делаю», которые только мог изобразить.

— Потом доложишь. Наверху хотят подробный отчет, — ответил агент под глубоким прикрытием.

Седарн кивнул и прошел мимо. На черной лестнице он повстречал спускающегося де Тонгфора.

— И где, черт побери, тебя носит? — со злобой рявкнул тот.

Он находился выше лютниста, и на секунду Седарну показалось, что помощник режиссера сейчас его ударит.

— К дантисту ходил. Зуб разболелся.

Де Тонгфор пристально посмотрел на него, пока музыкант проходил мимо, и не отрывал взгляда, пока тот не исчез из виду.

В хранилище знамен под куполом Седарн растянулся на мешке и вздохнул. Несколько часов сна в уютной темноте — и он сможет…

Что-то очень холодное и твердое прижалось к его щеке.

— Ты выставил меня идиотом, мразь! — раздался шершавый голос.

— Извини, — ответил Седарн, правда, слова вышли приглушенными, так как он лежал лицом в мешке.

— Была причина?

— Скажи Вулли, что у меня есть для него кое-какая информация, но мне нужно время. А вот этот дурацкий «Фульк и Седдон»… как его там… возле моего уха делу точно не поможет, — сказал Триумф, все еще жуя мешковину.

Послышалось ворчание, и холодная угроза исчезла. Когда Седарн посмотрел вокруг, то в куполе уже никого, кроме него, не было.

— Лучше бы он этого не делал, — пробормотал Руперт.

Прошел час, и тут им овладел голод. Оставив лютню на складе, он спустился по шаткой лестнице. В гримерке опять что-то шумно отмечали. Похоже, репетиции закончились. Седарн прошел к задней двери, где увидел вешалки с костюмами и ящики, нагроможденные в проходе, на которых виднелась надпись, сделанная карандашом: Труппа «Деревянного Оха».

— Вот черт! — выдохнул лютнист, и его пульс участился.

Неожиданно кто-то обхватил его сзади, и он рухнул в кучу свернутых занавесей под весом некоего предмета, похожего на хихикающий пузырь, как будто его сбил летающий кашалот.

— О! О! Мэ уи, уи! Ах ты, шалун, маленький галльский обольститель! В этот раз ты у меня не сбежишь, о нет! О нон, нон!

Расплющенный, Седарн обонял аромат пивного дыхания, пота и пудры. Миссис Мерсер налетела на него, пришпилила к куче занавесей, корчась и щипая, ощупывая и уже подбираясь к местам и вовсе неприличным.

— Слезь с меня!!! — давясь, выдохнул он. — Пожалуйста… Мэри… Мадам… Слезьте с муа, силь ву плэ!

— О, говоритэ по-франсэ со муа, давай, ты, экзотический эльф, это так меня распаляет. О, мои чресла дрожат от твоего романтического языка! — объявила Мэри.

— Это всего лишь ваше воображение, миссис. Пожалуйста… — протянул Седарн, умудрившись повернуться, но в то же время Мэри Мерсер шлепнулась на него, и они оказались лицом к лицу.

Руперт барахтался внизу. Он посмотрел в ее налитые кровью пьяные глаза и задохнулся от пивного духа, волной хлынувшего изо рта с ярко накрашенными губами.

— Будь нежен со мной… прямо сейчас! — взвизгнула она и впилась в него.

Миссис Мэри поцеловалась. Руперт — нет. Иногда такие вещи бывают полностью односторонними.

Когда Седарн наконец сумел вдохнуть и всерьез обеспокоился, не проткнула ли ему актриса легкое своим языком, на них обоих упал свет лампы.

— Что тут… О! Извините! — раздался голос.

Седарн и Мерсер посмотрели наверх и замигали от яркого света. На Руперте сейчас было столько же помады, сколько на Мэри, хотя и не все пришлось на губы. Некоторая часть осталась в пищеводе.

— Я не хотела вам помешать… — начал голос.

Лампа осветила лицо музыканта.

— Это ты! — послышался вопль.

— О нет… — выдохнул Седарн.

— Какого черта, чем это ты тут занимаешься?! — спросила Долл Тэйршит.

— Я могу объяснить, — сказал человек в насквозь промокшем плаще.

Роберт Сли оторвался от кафедры и снял очки для чтения. Дождь барабанил по окну позади него.

— Мне не нужны ваши объяснения, сэр, — холодно ответил Сли. В свете лампы глава Тайного Совета походил на бледную ящерицу больше, чем обычно. — А также я не одобряю наших личных встреч, и вы знаете об этом. Для связи существуют специальные каналы. Полностью конфиденциальные. Обращайтесь через Блайндингема, если нужно. В Виндзоре повсюду глаза и уши. Это опасно.

— И важно, — ответил промокший человек, стряхивая капли воды с волос и сожалея, что никто не удосужился разжечь в кабинете камин. — Если бы я послал шифровку как обычно, то вы получили бы ее только в понедельник, а сейчас события происходят слишком быстро.

Сли аккуратно промокнул записи в книге учета и встал:

— Тогда говорите. Быстро. А потом сгиньте.

— Вулли заслал шпиона в «Лебедь».

— Да… этот идиот Гомон. Старые новости.

— Нет, другого. Лютниста из Франции, хотя если он — француз, то я — проститутка.

Сли поднял бровь и сказал:

— Человек, выполняющий работу, подобную вашей, должен быть более осторожен в сравнениях. Особенно когда они касаются его самого.

— Очень смешно, мой господин. Этот новенький может представлять реальную опасность. Гомон мягок и глуп, он безопасен, но этот… Зовет себя Седарном. Он кажется мне жестким и скорым на решение. В любом случае он — неучтенная величина. Вулли не послал бы его, если бы он не был действительно хорош. Боюсь, они вплотную подобрались к Игре. А этот Седарн послан, чтобы сорвать ее.

— Если только вы сами не распустили язык, то об Игре знаем только мы с вами! — Голос Сли почти сорвался на крик от злости.

— Вы хотели сказать, только мы с вами и ваши союзники, — ответил посетитель, позволив себе еле заметную ноту сарказма. — А вы можете им доверять?

Сли подумал о толстом, постоянно пускающем газы неотесанном уилтширце и позволил этой мысли угнездиться в разуме.

— Не полностью. Если Игра окажется под угрозой, то мы все можем отправиться на плаху. Устройте так, чтобы шпиона убрали, причем быстро, до того как он доставит нам неприятности. Проконтролируйте.

— Может, О'Бау? — спросил посетитель.

— Мне все равно, — отрезал Сли. — По правде говоря, я даже и знать не хочу. Просто отправляйтесь и выполните приказ.

— Как прикажете, — подчинился Бонвилль де Тонгфор, поднимая капюшон.