Переход через врата света оказался не труднее, чем переход из одной комнаты в другую. Всего мгновение назад Хорус был в мире, готовом расколоться, а теперь стоял среди плотной толпы на большой круглой площади, окруженной высокими башнями и роскошными зданиями из мрамора. На площади собрались тысячи людей, и, поскольку Хорус был вдвое выше самого высокого из них, он мог видеть, что еще столько же народу стремилось попасть на площадь с девятью расходящихся лучами улиц.

Странно, но никто из присутствующих как будто не заметил, что среди них появились два могучих воина. В центре площади высилась группа статуй, высоко на стенах зданий были установлены ржавые раструбы громкоговорителей, из которых доносились протяжные песнопения, звон многочисленных колоколов. Людская масса кружила по площади, и центром круговорота были статуи.

– Где это мы? – спросил Хорус, глядя поверх голов на увешанные изображениями орлов фасады зданий, на их золоченые шпили и колоссальные витражи.

Каждый дом словно соревновался с соседними в роскоши убранства и высоте, и на вкус Хоруса, предпочитавшего строгие классические пропорции и элегантность, этот стиль можно было назвать вульгарным.

– Я не знаю, как называется это место, – сказал Сеянус, – но помню, что я здесь увидел. Как мне кажется, это один из миров поклонения.

– Мир поклонения? Поклонения чему?

– Не чему, – поправил его Сеянус, указывая на группу статуй в центре площади, – кому.

Хорус более пристально вгляделся в огромные статуи, окруженные людским потоком. По внешнему кругу стояли фигуры воинов, высеченные из белого мрамора, и каждый был облачен в полный боевой комплект доспехов Астартес. Они обступили величественную центральную фигуру, тоже облаченную в доспехи, золотые, сверкавшие множеством драгоценных камней. В поднятой руке этой фигуры горел факел, освещавший все вокруг. Символика композиции была достаточно ясна – центральная фигура несет людям свет, а окружающие воины защищают факелоносца.

Золотой воин наверняка был каким-то королем или героем, черты его лица говорили о благородном происхождении, хотя скульптор и увеличил его фигуру до гротескных пропорций. Статуи воинов, окружавших центральную фигуру, также казались преувеличенными.

– И кого изображает эта золотая статуя? – спросил Хорус.

– А вы его не узнали? – удивился Сеянус.

– Нет. А должен?

– Давайте подойдем поближе.

Сеянус стал проталкиваться сквозь толпу, и Хорус пошел за ним к центру площади. Люди расступались перед двумя воинами, даже не удостаивая их взглядом.

– Эти люди не видят нас? – спросил Хорус.

– Нет, – ответил Сеянус. – А если и видят, то мгновенно забывают о нашем присутствии. Мы движемся среди них подобно призракам, и никто никогда не вспомнит об этом.

Хорус остановился перед мужчиной, одетым в изношенный хитон и едва передвигающим стертые в кровь ноги. На голове паломника была выбрита тонзура, а в руке он держал пучок резных костяных палочек, попарно связанных бечевкой. Один глаз у него был закрыт окровавленной повязкой, и длинная полоска пергамента, приколотая к хитону, волочилась по земле.

Мужчина даже не остановился, а лишь свернул в сторону, чтобы обойти препятствие, но Хорус протянул руку и не дал ему пройти. И снова человек попытался свернуть, но тщетно.

– Прошу вас, господин, – заговорил мужчина, не поднимая головы, – я должен пройти.

– Зачем? – спросил Хорус. – Что ты делаешь?

На лице человека появилось озадаченное выражение, словно он никак не мог понять суть вопроса.

– Я должен пройти, – повторил он.

Бессмысленность ответа рассердила Хоруса, и он раздраженно отступил в сторону, освобождая дорогу. Человек склонил голову в поклоне.

– Император да пребудет с вами, господин, – произнес он.

При этих словах по спине Хоруса пробежала холодная дрожь предчувствия. В его голове зародилась ужасная догадка, и он ринулся к статуям, расталкивая пассивную толпу. Он быстро поравнялся с Сеянусом, уже вступившим на мраморный цоколь у подножия скульптурной композиции, где пара гигантских бронзовых орлов распластала крылья по мрамору высокого круглого постамента.

Рослый и очень толстый служитель в сверкающей ризе и высокой митре из серебра и золота громко читал текст из большой книги в кожаном переплете. Через серебряные рупоры, которые держали над его головой повисшие в воздухе существа, похожие на крылатых детей, голос чтеца разносился по всей площади.

Хорус подошел ближе и увидел, что служитель был человеком только выше пояса. Нижняя часть корпуса представляла собой сложную систему шипящих поршней и латунных стержней, которые соединяли его с трибуной. Присмотревшись, Хорус понял, что своеобразная кафедра стоит на колесной раме.

Он недолго рассматривал служителя и быстро перевел взгляд на статуи, наконец, получив возможность увидеть их вблизи.

Их лица трудно было узнать тому, кто знал героев так хорошо, как знал их Хорус, но и ошибиться в определении личностей было невозможно.

Ближе всех стоял Сангвиний, с распростертыми крыльями, похожими на крылья орлов, украшавших каждое здание вокруг площади. Рядом с повелителем Ангелов, в сени его крыл, стоял Рогал Дорн, и не узнать его было нельзя. Фигура с другой стороны не могла быть не кем иным, как Леманом Руссом, с буйной мраморной гривой и волчьей шкурой на широких плечах.

Хорус обошел вокруг группы статуй и узнал остальных: Жиллимана, Коракса, Лиона, Ферруса Маннуса, Вулкана и, наконец, Джагатая Хана.

Теперь не оставалось никаких сомнений в личности центральной фигуры, и Хорус взглянул в лицо Императора. Несомненно, жители этого мира считали изображение величественным, но Хорус знал, как далеко ему до оригинала, и понимал, что невозможно передать в скульптуре исключительный динамизм и силу личности Императора.

Хорус поднялся на цоколь и с этой небольшой высоты посмотрел на медленно кружившую по площади толпу людей, пытаясь угадать, что они здесь делают.

«Паломники», – неожиданно вспыхнуло в мозгу почти забытое слово.

Кричаще украшенные здания вокруг площади и колоссальные толпы паломников превращали это место не просто в памятник, а в нечто большее.

– Это место поклонения, – сказал Хорус, когда Сеянус тоже подошел к подножию статуи Коракса – холодный мрамор хорошо воплощал молчаливого брата Хоруса.

Сеянус кивнул.

– Весь этот мир предназначен для прославления Императора, – добавил он.

– Но почему? Император не является богом. Он потратил не одно столетие, чтобы освободить человечество от оков религии. В этом нет никакого смысла.

– Правильно, если смотреть с той точки времени, где находились мы. Но если события будут развиваться тем же порядком, Империум станет таким, – сказал Сеянус. – Император обладает даром предвидения, и он видел будущее.

– С какой целью?

– Он истреблял все древние верования, чтобы со временем новый культ легко мог заменить их все.

– Нет, – возразил Хорус. – Я не могу в это поверить. Мой отец всегда отрицал любое упоминание о божественности своей личности. Однажды он сказал о древней Земле: на ней жили учителя, которых можно назвать факелами, но были и жрецы, гасившие огонь просвещения. Он никогда бы не смирился с этим.

– И все же весь этот мир являет собой храм Императора, – настаивал Сеянус. – И он не единственный.

– Есть еще миры, похожие на этот?

– Сотни, – кивнул Сеянус, – может быть, тысячи.

– Но Император лично пристыдил Лоргара за подобное поведение, – не сдавался Хорус. – Легион Несущих Слово возвел множество монументов в честь Императора и подвергал гонениям не один народ за недостаток веры. Но Император здесь ни при чем, он утверждал, что Лоргар позорит его подобными действиями.

– Тогда он еще не был готов к поклонению – он не обладал контролем над Галактикой. Вот почему он нуждался в вас.

Не в силах опровергнуть прозвучавшие слова, Хорус отвернулся от Сеянуса и взглянул в золотой лик своего отца. В любой другой момент он сбил бы Сеянуса с ног за подобное предположение, но окружающий мир свидетельствовал не в его пользу.

Он снова повернулся к Сеянусу.

– Здесь изображены лишь некоторые из моих братьев, но где же остальные? И где я?

– Я не знаю, – отвечал Сеянус. – Я много раз бывал здесь, но ни разу не видел вашего изображения.

– Я же избранный наместник! – вскричал Хорус. – Я сражался ради него в тысячах битв. Кровь моих воинов алеет на его руках, а он игнорирует меня, словно я никогда не существовал?

– Император отрекся от вас, Воитель, – продолжал Сеянус. – Скоро он отвернется и от своего народа, чтобы занять место среди богов. Он заботится только о себе, о своей власти и славе. Все мы были обмануты. В его великих замыслах для нас не нашлось места, и со временем он презрительно отвергнет нас, чтобы вознестись к божественным высотам. В то время как мы выигрывали для него одну войну за другой, он тайно черпал силы в варпе.

Тягучие песнопения служителя – жреца, как понял Хорус, – продолжались, и паломники все так же медленно кружили вокруг статуи своего бога, а слова Сеянуса колоколом бились в мозгу.

– Этого не может быть, – прошептал Хорус.

– Что остается такой могущественной личности, как Император, после того, как он покорит Галактику? Что может его привлечь, кроме статуса божества? И какая ему польза от тех, кого придется оставить позади?

– Нет! – закричал Хорус, спрыгнул с возвышения и одним ударом свалил жреца на землю.

Аугметический гибрид проповедника и машины оторвался от своей кафедры и, пронзительно вопя, остался лежать, истекая кровью и маслом. Через трубы парящих в воздухе детей его крики разнеслись по всей площади, но никто из людей, похоже, не собирался ему помочь.

Хорус покинул Сеянуса, все еще стоявшего на ступеньке, и в слепой ярости бросился в толпу. И снова люди расступались перед его стремительным порывом, не обращая никакого внимания на его бегство, как не заметили и появления. Спустя несколько мгновений он добрался до края площади и, не глядя, свернул наугад в одну из отходящих улиц. И там было полно людей, но они игнорировали его, и Хорус продолжал бежать, видя перед собой восторженные лица, обращенные к образу Императора.

Покинув Сеянуса, Хорус понял, что остался совершенно один. И опять где-то вдали прозвучал вой волчьей стаи, словно они продолжали звать его по имени. Он остановился посреди многолюдной улицы, прислушался, но тоскливый зов прекратился так же внезапно, как и возник.

Пока он стоял, людской поток плавно огибал его, и снова Хорус понял, что никто не проявляет к нему ни малейшего интереса. Никогда еще, с тех пор как расстался с отцом и братьями, он не чувствовал себя таким одиноким. Внезапно Хорус осознал степень своего тщеславия и гордости, вспомнив, как наслаждался восхищением окружающих. С этими мыслями вернулась резкая боль.

Каждое лицо вокруг него выражало слепое преклонение перед теми, кто был увековечен в статуях, каждый паломник благоговел перед тем, кого Хорус звал своим отцом. Неужели эти люди не понимают, что победы, принесшие им свободу, завоеваны его, Хоруса, кровью?

Там должна стоять статуя Воителя, окруженного своими братьями-примархами, а не статуя Императора!

Хорус схватил ближайшего фанатика за плечи и начал трясти:

– Он не бог! Он не бог!

Шея паломника звучно хрустнула, и Хорус почувствовал, как в его железной хватке треснули плечевые кости. Ужаснувшись, он отбросил мертвое тело и побежал дальше по лабиринту улиц, наугад выбирая направление, словно хотел спрятаться от самого себя.

Каждый лихорадочный поворот приводил его на очередную улицу, заполненную паломниками, склоняющими головы перед могуществом Бога-Императора. Каждый камень мостовой был исписан хвалебными молитвами, реликварии поднимались на километровую высоту, и целые леса мраморных колонн несли на себе резные изображения бесчисленных святых.

Время от времени на улицах встречались фанатики; один из них умерщвлял плоть хлыстами, а другой держал на вытянутых руках два шарфа из оранжевой ткани и кричал, что никогда не наденет их. Ни в том ни в другом действии Хорус не видел никакого смысла.

Над этой частью города преклонения летали огромные корабли и чудовищно раздутые дирижабли со сверкающими медью винтами и большими турбинными двигателями. С их раздутых серебристых боков свисали молитвенные знамена, а из черных динамиков, напоминающих формой эбонитовые черепа, неслись протяжные гимны.

Хорус проходил мимо гигантского мавзолея, когда из его темной сводчатой двери вылетела стая белокожих ангелов с бронзовыми крыльями и опустилась в собравшуюся перед входом толпу. Ангелы с мрачными лицами зависли над рыдающими людьми, а иногда выдергивали из массы паломников самого исступленного и под восторженные крики молящихся уносили его под сумрачные своды мавзолея.

Хорус замечал, что каждый оконный витраж, каждое резное украшение на двери прославляло смерть, и торжественные погребальные песнопения звучали из труб летающих детей, похожих на хищных птиц. На развевающихся знаменах стучали костяные четки, и ветер свистел в пустых глазницах черепов, выставленных в ритуальных шкатулках на высоких бронзовых шестах. Болезненная восторженность плотным саваном окутывала весь этот мир, и Хорус никак не мог совместить мрачную готическую торжественность новой религии с динамической силой логики и уверенности, принесенной к звездам Великим Крестовым Походом.

Высокие храмы и мрачные усыпальницы сливались перед его глазами в размытые пятна; проповедники – люди и гибриды – на каждом углу разглагольствовали перед прохожими, перекрикивая непрерывно звенящие колокола. И повсюду, куда бы ни посмотрел Хорус, на каждой стене он видел фрески, картины и барельефы со знакомыми лицами – его братьев и самого Императора.

Почему нет ни одного изображения Хоруса?

Можно подумать, он никогда не существовал. Хорус упал на колени и поднял к небу сжатые кулаки.

– Отец, почему ты отрекся от меня?

«Дух мщения» показался Локену опустевшим, и он понимал, что дело не просто в отлете большинства на Давил. Постоянное, вселяющее уверенность присутствие Воителя долгое время принималось как должное, и без него корабль словно осиротел. Огромное сооружение казалось бесполезным, словно оружие, израсходовавшее весь боезапас, – недавно мощное, а теперь просто кусок металла.

Немногочисленные группы людей, еще остававшихся на борту корабля, собирались в группки и зажигали свечи, что заставляло Локена еще острее чувствовать одиночество и опустошенность.

Все встречные кидались к Локену с вопросами, совершенно позабыв о субординации в стремлении узнать новости о судьбе Воителя. Не умер ли он? Выживет ли? Не протянул ли с Терры руку помощи Император, чтобы спасти своего любимого сына?

Локен сердито отмахивался от всех и, не отвечая на вопросы, торопливо продолжал путь к третьему залу Архива. Он знал, что Зиндерманн должен быть там – ведь он почти не выходил оттуда, словно одержимый древними книгами. Локен должен был узнать как можно больше о ложе Змеи, и он хотел сделать это как можно скорее.

Времени было в обрез, и единственным отклонением от пути в Архив стало посещение апотекариона, чтобы передать Ваддону таинственный меч анафем.

– Будьте осторожны, апотекарий, – предупредил его Локен, осторожно поставив деревянный футляр на стальную поверхность стола. – Это оружие кинебрахов, оно называется анафем. Меч выкован из чувствующего металла и очень опасен. Я думаю, в нем кроется причина болезни Воителя. Делайте с ним все, что сочтете нужным, но поспешите.

Ваддон лишь кивнул, он был поражен тем, что Локен действительно вернулся с полезной находкой. Он с опаской поднял меч за золотую рукоять и поместил его в камеру спектрографа.

– Я ничего не могу обещать, капитан Локен,– сказал Ваддон, – но я сделаю все, что в моих силах, чтобы получить ответы на ваши вопросы.

– Чем скорее это случится, тем лучше. И не говорите никому, что оружие находится у вас.

Ваддон снова кивнул и принялся за работу, а Локен продолжил поиски Кирилла Зиндерманна в архивном отсеке флагманского корабля. Теперь, когда у него появилась цель, чувство беспомощности немного отпустило. Он активно действовал, пытаясь спасти командира, и это придавало смысл существованию и рождало надежду на возвращение в целости и сохранности тела и духа Воителя.

В Архиве, как обычно, царила тишина, но теперь она была напряженной и скорбной. Локен прислушался, пытаясь уловить хоть какие-то звуки, и наконец, разобрал скрип перьевой ручки, доносившийся из-за стеллажа с книгами. Капитан поспешил в ту сторону. Еще не видя, он уже знал, что нашел своего старого наставника. Только Кирилл Зиндерманн мог так интенсивно царапать пером бумагу.

Как и следовало ожидать, Локен обнаружил Зиндерманна сидящим за тем же самым столом, что и в прошлый раз, а приглядевшись внимательнее, он понял, что итератор с того самого дня не покидал своего места. Вокруг стола валялись бутылки из-под воды и разорванные пищевые пакеты, а на изможденном лице Зиндерманна проступила белая щетина.

– Гарвель, – произнес Зиндерманн, не поднимая головы. – Ты вернулся. Воитель умер?

– Нет,– ответил Локен.– По крайней мере, я так думаю. Еще не умер.

Зиндерманн поднял голову. Высоченные стопки книг по обе стороны стола грозили вот-вот обрушиться на пол.

– Ты думаешь?

– Я не видел Воителя с тех пор, как его поместили в апотекарион, – уточнил Локен.

– Тогда почему ты здесь? Уж наверняка не ради лекции о принципах и этике цивилизаций. Что происходит?

– Я не знаю, – признался Локен. – Мне кажется, что-то плохое. Кирилл, мне нужны ваши знания… в эзотерической области.

– Эзотерической? – повторил Зиндерманн, откладывая перо. – Ты меня заинтриговал.

– Члены тайного братства Легиона перенесли тело Воителя на Давин, в храм ложи Змеи. Храм этот называется Дельфос, и они утверждают, что «вечные духи мертвых вещей» способны его вылечить.

– Ложа Змеи, ты сказал? – переспросил Зиндерманн и стал, как будто наугад, выдергивать книги из высившейся перед ним стопки. – Змеи… Становится все интереснее.

– Что это такое?

– Змеи, – повторил Зиндерманн. – С самых первых дней на всех мирах, где люди были склонны к религии, змея всегда почиталась богом. От жарких и влажных джунглей островов Африки до ледяных вод Альбы змеи были объектом преклонения, страха и восхищения в равной мере. Я считаю, что мифология змей, возможно, самая распространенная среди людей.

– А как же она попала на Давин?

– Это объяснить совсем не сложно, – сказал Зиндерманн. – Видишь ли, первоначально мифы не передавались словами или записями, поскольку считалось, что язык не способен передать истину, содержащуюся в историях. Мифы распространяются не словами, Гарвель, а рассказчиками, и где бы ты ни обнаружил людей, не важно, насколько они примитивны и как давно откололись от основной ветви человечества, ты всегда найдешь среди них рассказчиков. Мифы могут быть представлены пантомимами, молитвенными напевами, танцами или песнями, иногда сопровождающимися гипнотическим или наркотическим воздействием. Мифы могут передаваться множеством способов, но в любом случае метод повествования позволяет привлечь в материальный мир созидательную энергию, существующую за пределами нашего сознания, и даже вступить в какие-то отношения с потусторонними силами. Древние люди верили, что мифы создают мосты между физическим и метафизическим мирами.

Зиндерманн перелистнул несколько страниц новой на вид книги в красном кожаном переплете, а потом повернул ее, чтобы Локен мог рассмотреть рисунки.

– Вот, здесь ясно все показано.

Локен взглянул на страницу и увидел изображения обнаженных дикарей, танцующих с длинными шестами, увенчанными змеями, а также извилистые тела и спирали на примитивных гончарных изделиях. На других рисунках были представлены вазы с гигантскими змеями, обвивающими солнце, луну или звезды, тогда как другие лежали, свернувшись, у корней растущих растений или на животах беременных женщин.

– Что это? – спросил Локен.

– Артефакты, собранные в десятках разных миров за время Великого Крестового Похода, – ответил Зиндерманн, тыча пальцем в рисунок. – Разве ты не понимаешь? Гарви, мы носим свои мифы с собой, а не изобретаем их заново.

Зиндерманн перевернул страницу, показал еще несколько изображений.

– Видишь, змея символизирует энергию, спонтанную созидательную энергию… и бессмертие.

– Бессмертие?

– Да, в древние времена люди верили, что способность змеи менять кожу и таким образом возвращать себе молодость делает ее причастной к тайнам смерти и возрождения. Они наблюдали за луной, видели, как убывает и снова растет небесное тело, и его способность возрождаться надолго связалась в их представлениях с жизнетворными ритмами женщин. Луна стала повелительницей двойной тайны – рождения и смерти, а змея стала ее земным двойником.

– Луна… – задумчиво протянул Локен.

– Да, – продолжал Зиндерманн, оказавшийся в своей любимой стихии. – В ранних обрядах инициации, когда претендент должен был изобразить смерть и последующее возрождение, луна становилась его божественной матерью, а змей олицетворял священного отца. Нетрудно догадаться, почему возникла связь между змеями и способностью к исцелению и почему змея стала объектом поклонения.

– И теперь происходит то же самое? – выдохнул Локен. – Обряд инициации?

Зиндерманн пожал плечами:

– Я не могу ответить определенно, Гарви. Мне надо еще многое просмотреть.

– Скажите все! – потребовал Локен. – Я должен услышать все, что вам известно.

Настойчивость Локена несколько озадачила Зиндерманна, и он вытащил из стопки еще несколько книг, стал их перелистывать, а капитан Десятой роты выжидающе навис над столом.

– Да, да, – бормотал итератор, переворачивая основательно потрепанные страницы.– Да, вот оно. Вот как называлась змея на одном из утраченных наречий старой Земли: «нагаш», что, вероятно, означает «догадка». Выходит, что это слово означало несколько разных понятий, в зависимости от этимологического корня.

– Так что же все-таки оно значило? – спросил Локен.

– Первая интерпретация выдает значение «враг» или «соперник», но, как мне кажется, более популярным определением было «Сейтан».

– Сейтан, – повторил Локен.– Мне кажется, я уже слышал это слово.

– Мы… э… говорили о нем в Шепчущих Вершинах, – тихо произнес Зиндерманн и оглянулся, словно боялся, что его услышат. – О нем было сказано, что это кошмарная дьявольская сила, уничтоженная золотым героем Терры. Как мы теперь знаем, дух Самус, возможно, был местным эквивалентом для обитателей Шестьдесят Три Девятнадцать.

– Вы верите в это? – воскликнул Локен. – В то, что Самус был духом?

– В какой-то мере – да, – откровенно признался Зиндерманн. – Я уверен, то, что я видел тогда в горах, было не просто энергией варпа, несмотря на все утверждения Воителя в обратном.

– А что вы можете сказать об этом змее Сейтане?

Зиндерманн явно обрадовался, что разговор перешел на более близкую ему тему.

– Если присмотреться повнимательнее, можно заметить, что слово «змей» происходит от одного из корней языка Олимпа, означающего «дракон», то есть космический змей, который символизирует Хаос.

– Хаос? – закричал Локен. – Нет!

– Да, – продолжал Зиндерманн, нерешительно показывая Локену отрывок текста. – Это тот самый «хаос» или «змей», которого необходимо победить любым путем, чтобы восстановить порядок и сохранить жизнь. Этот змей-дракон обладает великой силой, и годы его власти были отмечены великими амбициями и стремлением к риску. В книге сказано, что интенсивность событий, происходящих в год дракона, возрастает в три раза.

Локен попытался скрыть ужас, посеянный в его душе словами Зиндерманна. Обрядовое значение змеи и занимаемое ею место в мифологии только укрепили его убежденность, что происходящий на Давине обряд излечения способен принести только вред. Он перевел взгляд на лежащую перед ним книгу.

– А это что?

– Это отрывок из «Книги Атума», – с некоторой опаской ответил Зиндерманн. – Клянусь, я только недавно обнаружил его. Я ничего такого не предполагал и не думаю, что… В конце концов, это просто какая-то чепуха, не так ли?

Локен заставил себя прочитать пожелтевшую от времени страницу, и каждое слово, достигая его разума, каменной тяжестью ложилось на сердце.

– Я не знаток поэзии, – сердито бросил Локен. – Что все это значит?

– Это пророчество, – нерешительно произнес Зиндерманн.– Оно предвещает время, когда мир вернется в состояние первоначального Хаоса и скрытые силы высших богов воплотятся в новом змее.

– Кирилл, у меня нет времени для метафор,– проворчал Локен.

– Если рассматривать только основное значение, – пояснил Зиндерманн, то в пророчестве говорится о гибели Вселенной.

Сеянус отыскал его на ступенях сводчатой базилики. По обе стороны от широкого входа стояли облаченные в погребальные саваны скелеты и держали перед собой горящие курильницы. На город уже опустились сумерки, но улицы все так же были запружены паломниками, несущими в руках зажженные свечи или фонари.

Хорус поднял взгляд на приближающегося Сеянуса. В любое другое время шествие людей, несущих свет, показалось бы ему красивым зрелищем. Раньше вид пышных процессий в его честь раздражал Хоруса, но теперь он тосковал по торжественным церемониям.

– Вы увидели все, что хотели увидеть? – спросил Сеянус, присаживаясь рядом с ним на ступени.

– Да,– кивнул Хорус. – Я хочу покинуть это место.

– Скажите только слово, и мы можем в любое время покинуть этот мир, – заверил его Сеянус. – Но вы должны увидеть кое-что еще, а у нас не так уж много времени. Ваше тело умирает, и выбор необходимо сделать раньше, чем процесс зайдет так далеко, что даже силы варпа будут не в состоянии помочь.

– Насчет выбора, – сказал Хорус, – это то, о чем я думаю?

– Вы сами должны решить, – ответил Сеянус в тот момент, когда двери базилики открылись перед ними.

Хорус оглянулся через плечо, и там, где он ожидал увидеть темный вестибюль, возникло пятно света.

– Ну, хорошо, – сказал он, вставая и поворачиваясь к свету. – Куда мы отправляемся теперь?

– К самому началу, – ответил Сеянус.

Хорус переступил сквозь световые врата и оказался в помещении, напоминавшем гигантскую лабораторию с глухими стенами, закрытыми стальными и серебряными панелями. Воздух оказался стерильным и очень холодным. Зал был заполнен сотнями людей, одетых в белые герметичные костюмы с отражающими золотистыми визорами. Все они сосредоточенно работали на золотых станках, выстроившихся длинными рядами.

Над головой каждого рабочего периодически поднимались облачка пара от дыхания, руки и ноги поверх балахонов обвивали длинные трубки, тянувшиеся из тяжелых ранцев. Несмотря на то что никто не произносил ни слова, значительность выполняемой ими работы была вполне ощутимой. Хорус окинул взглядом производство; как и в мире преклонения, местные обитатели не обратили на него ни малейшего внимания. Интуитивно он понял, что они с Сеянусом оказались глубоко под поверхностью какой-то планеты.

– И где мы теперь? – спросил он. – И когда?

– На Терре, – ответил Сеянус. – На рассвете новой эры.

– Что это означает?

В ответ на его вопрос Сеянус показал рукой на дальнюю стену лаборатории, где мерцающий овал силового поля охранял серебристо-стальную дверь. На металлической поверхности виднелся выгравированный знак аквилы, а также загадочные символы, казавшиеся совершенно неуместными в лаборатории, предназначенной для научных трудов. Хорусу не хотелось даже просто смотреть на эту дверь, словно то, что скрывалось за ней, несло в себе серьезную угрозу.

– Что находится за дверью? – спросил он, отступая назад от серебристого портала.

– Истины, которые вы не хотели бы знать, – ответил Сеянус, – и ответы, которые вы предпочли бы не услышать.

В груди Хоруса возникло странное напряжение, и, осознав его природу, он постарался подавить это ощущение. Несмотря на все хитроумные усовершенствования своего организма, он понял, что испытывает страх. За этой дверью не может быть ничего хорошего. Лучше оставить в забвении скрытые там секреты и не пытаться овладеть тайными сведениями.

– Я не хочу этого знать, – сказал Хорус, поворачиваясь спиной к двери. – Это слишком.

– Вы страшитесь узнать ответы? – сердито спросил Сеянус. – Это не похоже на Хоруса, за которым я два столетия шел в бой. Хорус, которого я знал, никогда не уклонялся от неудобных истин.

– Может, и так, но я все равно не хочу их знать.– Хорус уставился в пол.

– Боюсь, у вас нет выбора, друг мой, – произнес Сеянус.

Хорус поднял голову и обнаружил, что стоит перед той самой дверью. Снизу появились струйки пара, пробившиеся из-под поднимавшейся панели, а защитное поле рассеялось. С обеих сторон от двери зажглись мигающие желтые огни, но никто из работающих в лаборатории не обратил внимания на то, что створка, медленно поднявшись, исчезла в стене.

За дверью скрывались какие-то мрачные тайны, Хорус уже ничуть не сомневался в этом, как и в том, что не сможет игнорировать искушение раскрыть их. Он должен узнать, что прячется за порогом. Сеянус прав – не в его привычках отступать перед неизвестным. Он видел ужасы, обитающие в Галактике, но ни разу не дрогнул. И сейчас будет так же.

– Хорошо, – сказал он. – Показывай.

Сеянус улыбнулся и хлопнул ладонью по наплечнику доспехов Хоруса.

– Я знал, что могу на вас рассчитывать, мой друг, – сказал он. – Вам будет нелегко, но мы бы не стали вам ничего показывать, не будь в этом необходимости.

– Делай то, что должен, – сказал Хорус, стряхивая с плеча руку Сеянуса. На краткий миг отражение Сеянуса в блестящей поверхности стены задрожало, и Хорусу почудилось, что на лице его друга проступила змеиная усмешка. – Давай побыстрее покончим с этим.

Они вместе шагнули сквозь морозную пелену, прошли между стальными стенами по широкому коридору и оказались перед точно такой же дверью. При их приближении и эта стальная панель плавно поднялась наверх.

Открывшаяся за дверью комната была вдвое меньше лаборатории, голые стены сверкали стерильной чистотой, и здесь не было ни души. В помещении был гладкий бетонный пол, а воздух оказался скорее прохладным, чем холодным.

По центру комнаты проходила приподнятая дорожка, и по обе стороны от нее располагались десять больших цилиндрических контейнеров величиной с торпеду для бортового орудия. На боку каждого выгравирован номер. Из верхней части цилиндров вырывались струйки пара, словно от дыхания. Под номерами были изображены те же самые загадочные символы, которые Хорус заметил на двери.

Каждый контейнер присоединялся к целому ряду странных приборов, о назначении которых он даже не пытался догадаться. Подобной технологии ему еще не приходилось видеть, и постичь ее суть с первого взгляда оказалось не под силу даже изощренному разуму Воителя.

Хорус поднялся по металлическим ступеням, ведущим к дорожке, и услышал непонятные звуки, словно удары кулаком по металлу. С высоты прохода он увидел, что в торце каждого контейнера имеется широкий люк с колесом, похожим на штурвал, в центре, закрытым толстым листом бронированного стекла.

Из-под стеклянных крышек контейнеров бил ослепительный свет, и весь воздух был насыщен энергией. Что-то в этой картине казалось Хорусу ужасно знакомым, и он чувствовал непреодолимую потребность узнать, что находилось внутри цилиндров, но вместе с тем боялся того, что мог увидеть.

– Что это такое? – спросил он Сеянуса.

– Неудивительно, что вы не вспомнили. Прошло уже больше двух столетий.

Хорус нагнулся и протер запотевшее стекло ближайшего контейнера. Щурясь от яркого света, он попытался рассмотреть, что же находилось внутри. Свет слепил глаза, а в контейнере шевелилось что-то темное, словно клуб дыма под порывами ветра.

Нечто заметило его. Нечто подвинулось ближе.

– Что все это значит? – спросил Хорус, не отрывая взгляда от странного бесформенного существа, плававшего в ярком свете.

Но вот движение замедлилось, непонятное существо приблизилось к стеклу, и его силуэт стал более отчетливым.

От цилиндрического контейнера исходил негромкий гул, словно металл едва сдерживал энергию, генерируемую заключенным в нем существом.

– Это самые секретные генокапсулы Императора, хранящиеся под Гималайским хребтом,– сказал Сеянус. – Здесь вы и были созданы.

Хорус не слушал его. Он изумленно вглядывался сквозь стекло в пару светлых глаз, которые вполне могли быть отражением его собственных.