16
ИЗБРАННОЕ ОРУДИЕ
РЕДКИЕ ПИКТЫ
ИМПЕРАТОР ЗАЩИТИТ
Четыре полные роты Лунных Волков приземлились на поляне, и под их неудержимым натиском орды мегарахнидов рассеялись. Те, кто не успел укрыться среди дрожащих стеблей травы, пали от рук космодесантников. В холодном ночном воздухе повисло плотное и темное облако дыма, похожее на твердую скальную породу. Скрюченные, блестящие тела ксеносов металлической стружкой устилали поляну.
– Капитан Торгаддон, – официально представился Лунный Волк и воспроизвел знамение аквилы.
– Капитан Тарвиц, – ответил Саул. – Примите мою благодарность за своевременное вмешательство.
– Это честь для меня, Тарвиц, – сказал Торгаддон и окинул взглядом дымящееся поле. – Неужели вы бились здесь только вшестером?
– В нашей ситуации не было другого выбора, – ответил Тарвиц.
Балли поблизости освобождал Люция от слоев мегарахнидского цемента.
– Ты жив? – спросил Торгаддон с высоты своего роста.
Люций молча кивнул и сел в сторонке, чтобы как следует очистить великолепные доспехи от остатков застывшей массы. Торгаддон некоторое время наблюдал за ним, потом его внимание снова привлекли голоса в устройстве вокс-связи.
– Сколько с тобой еще воинов? – спросил Тарвиц.
– Штурмовой отряд, – ответил Торгаддон. – Четыре роты. Подожди, пожалуйста. Вторая рота, подтянитесь ко мне! Люк, охраняй периметр, собери технику. Сергар, прикрой левый фланг! Верулам… я жду! Спрями правое крыло!
Вокс-приемник снова затрещал.
– Кто здесь командует? – раздался голос.
– Я командую, – ответил Торгаддон и развернулся.
По насыпи дымящихся осколков известняка к ним приближалась величественная фигура лорда Эйдолона в сопровождении десятка Детей Императора.
– Я – Эйдолон, – произнес он, обращаясь к Торгаддону.
– Торгаддон.
– Учитывая обстоятельства, – продолжал Эйдолон, – я могу понять отсутствие поклона.
– Не могу себе вообразить таких обстоятельств, при которых я бы стал кланяться, – ответил Торгаддон.
Телохранители Эйдолона выхватили свои боевые мечи.
– Что ты сказал? – воскликнул один из них.
– Я сказал, что вам, мальчики, надо побыстрее спрятать свои вертела, пока я кого-нибудь ими не поранил.
Эйдолон поднял руку, и его охранники спрятали оружие.
– Я признателен за ваше вмешательство, Торгаддон, поскольку ситуация складывалась угрожающая. Я также понимаю, что Лунные Волки воспитаны не так, как остальные люди, и не обучены хорошим манерам. Так что я не стану обращать внимания на ваши высказывания.
– Капитан Торгаддон, – поправил его Лунный Волк. – Так или иначе, если я вас оскорбил, могу заверить, что сделал это намеренно.
– Один на один со мной! – взревел Эйдолон.
Он сбросил шлем, принудив генно-биологическую систему приспособиться к климатическим условиям и радиоактивному ветру. Торгаддон последовал его примеру. Они встали лицом к лицу и скрестили взгляды.
Тарвиц с растущим изумлением наблюдал за их противостоянием. На его памяти никто не осмеливался задевать лорда Эйдолона.
Противники стояли, едва не касаясь друг друга нагрудниками доспехов. Эйдолон выигрывал в росте. Торгаддон не переставал ухмыляться.
– Эйдолон, чего ты добиваешься? – насмешливо спросил Торгаддон. – Может, ты хочешь отправиться домой с головой, засунутой в задницу?
– Ты безродная дворняжка, – прошипел Эйдолон.
– Значит, это все, что ты знаешь, – ответил Торгаддон. – А надо бы тебе разобраться получше. Я безродная дворняжка и горжусь этим. Ты знаешь, что это такое?
Он показал вверх на одну из звезд.
– Звезда? – спросил моментально сбитый с толку Эйдолон.
– Вероятно. Но я спрашивал не о том. Дело в том, что я назначен командиром десантного отряда Лунных Волков и пришел, чтобы спасти ваши несчастные задницы. Я делаю это по личному поручению самого Воителя. Он там, наверху, на одной из звезд, и в настоящий момент думает о том, что ты полный кретин. И при следующей встрече с Фулгримом непременно скажет ему об этом.
– Не смей говорить о моем примархе так неуважительно, мерзавец! Хорус узнает…
– Ну вот, опять, – вздохнул Торгаддон и двумя толчками кулаков в грудь лорда заставил Эйдолона отступить на шаг. – Он Воитель. – Последовал еще толчок. – Воитель. Твой Воитель. Изволь проявить некоторое уважение.
Эйдолон засомневался.
– Я… Конечно, я признаю величие Воителя.
– Признаешь? Правда, Эйдолон? Что ж, это прекрасно, потому что в настоящий момент я представляю его. Я его избранное орудие в этом мире. И изволь обращаться ко мне, как будто перед тобой Воитель. Ты и мне должен оказывать почтение тоже! Воитель Хорус верит, что в этой военной операции ты наделал кучу непозволительных ошибок. Сколько братьев ты сюда сбросил? Роту? А сколько их осталось? Сергар! Дай сводку!
– В живых тридцать девять, Тарик, – послышался голос на канале вокс-связи. – Может быть, больше. Многие тела еще не осмотрены.
– Тридцать девять. Ты так стремился к славе, что угробил больше половины роты. Если бы я был… примархом Фулгримом, я бы приказал насадить твою голову на кол. Возможно, Воитель сам распорядится насчет этого. Ну что, лорд Эйдолон, мы разобрались?
– Мы… – протянул Эйдолон, – мы разобрались, капитан.
– Может, пора вернуться к солдатам и провести ревизию своих сил? – предложил Торгаддон. – Враг скоро снова будет здесь, и, я уверен, в большем количестве.
Несколько секунд Эйдолон пытался испепелить Торгаддона злобным взглядом, но затем надел на голову шлем.
– Капитан, я не забуду этого оскорбления.
– Значит, путешествие было не напрасным, – отрезал Торгаддон и тоже надел шлем.
Эйдолон поплелся прочь, окликая на ходу своих рассеянных по поляне солдат. Торгаддон повернулся и встретился взглядом с Тарвицем.
– Тарвиц, что у тебя на уме? – спросил он.
«Я давно ждал случая это сказать», – хотел бы произнести Тарвиц, но вслух только спросил:
– Что я должен делать?
– Собери свой отряд и будь наготове. Когда появятся эти скоты, я бы хотел иметь вас поблизости.
Тарвиц воспроизвел на своей груди знак аквилы.
– Можете на это рассчитывать. Но как вы догадались, куда сбрасывать десант?
Торгаддон ткнул пальцем в чистое небо.
– Мы прыгнули туда, где не было шторма, – ответил он.
Тарвиц поднял на ноги Люция. Тот все еще теребил свои пострадавшие доспехи.
– Этот Торгаддон – гнусный грубиян, – сказал он.
Люций слышал всю перебранку от начала и до конца.
– И все же он мне нравится.
– Но как он разговаривал с нашим лордом? Как собака!
– А мне нравятся собаки, – сказал Тарвиц.
– За такую наглость я мог бы его убить.
– Не вздумай, – предупредил его Тарвиц. – Это было бы неправильно, и в таком случае мне пришлось бы тебя наказать.
Люций расхохотался, словно Тарвиц сказал нечто смешное.
– Я серьезно, – добавил Тарвиц.
Люций только громче рассмеялся.
Сбор всех сил на поляне занял не больше часа. Через заброшенного с десантом астропата Торгаддон установил связь с флотилией. Над окружающими открытое пространство травяными лесами шторм-щиты бушевали с прежней яростью, но непосредственно над поляной небо по-прежнему оставалось спокойным.
Тарвиц, выстраивая остатки своих солдат, наблюдал за ожесточенными дебатами между Торгаддоном и его капитанами, с одной стороны, и лордом Эйдолоном и Антеусом – с другой. Было очевидно, что в выборе последующего курса возникли непреодолимые разногласия.
Спустя некоторое время Торгаддон покинул группу спорщиков. Как предположил Тарвиц, он решил не вызывать дальнейших ссор своими резкими замечаниями по адресу лорда Эйдолона.
Торгаддон стал обходить пикеты, останавливаясь, чтобы перемолвиться несколькими словами со своими людьми, и вскоре добрался до позиции Тарвица.
– Тарвиц, ты кажешься мне славным малым, – заметил он. – Как же ты выносишь своего лорда?
– Служить ему – мой долг, – ответил Тарвиц. – Я обязан ему подчиняться. Он мой командир, и его послужной список достоин восхищения.
– Сомневаюсь, что это мероприятие добавит блеска его триумфальному списку, – сказал Торгаддон. – Скажи, ты был согласен с его решением выбросить десант?
– Я не могу быть согласен или не согласен, – ответил Тарвиц. – Я обязан повиноваться. Это мой командир.
– Это мне известно, – вздохнул Торгаддон. – Ладно, только между нами, как брат брату, Тарвиц. Тебе по душе такое решение?
– Я действительно…
– Ну, продолжай. Я только что спас тебе жизнь. Ответь честно на мой вопрос, и мы будем в расчете.
Тарвиц колебался.
– Я считал этот шаг несколько опрометчивым, – признался он. – Я думал, что решение обусловлено амбициями лорда и не имеет ничего общего с заботой о безопасности нашей роты или со спасением пропавших воинов.
– Спасибо за откровенность.
– Могу я и дальше говорить откровенно?
– Конечно.
– Сэр, я восхищен вами, – сказал Тарвиц. – И вашей храбростью, и вашими прямолинейными высказываниями. Но прошу вас не забывать, что мы – Дети Императора и очень горды этим. Нам не нравится, когда нас разоблачают или недооценивают. Не любим мы и малейшего намека на унижение со стороны… других космодесантников… даже самых прославленных Легионов.
– Говоря «мы», ты имел в виду Эйдолона?
– Нет, я имел в виду нас.
– Очень тактично, – заметил Торгаддон. – В начале Великого Похода Дети Императора некоторое время сражались с нами бок о бок. Это было до того, как ваш Легион достаточно вырос, чтобы действовать самостоятельно.
– Я знаю, сэр. Я служил в то время, но тогда был еще рядовым солдатом.
– Значит, тебе известно, с каким уважением относились к вашему Легиону Лунные Волки. Тогда я тоже был только младшим офицером, но прекрасно помню слова Хоруса… как это… Да, он говорил, что Дети Императора – это живое воплощение Адептус Астартес. С вашим примархом Хоруса связывают особые узы. За время этого похода Лунным Волкам довелось сотрудничать почти со всеми Легионами. И до сих пор мы считаем ваш Легион одним из лучших, с которым пришлось сражаться бок о бок.
– Мне приятно слышать это от вас, сэр, – ответил Тарвиц.
– Тогда… почему вы так сильно изменились? – спросил Торгаддон. – Неужели и остальные старшие офицеры вашего Легиона похожи на лорда Эйдолона? Его высокомерие меня поражает. Такой заносчивый…
– Наш характер обусловлен не заносчивостью, сэр. Наше превосходство в безупречности. Но один человек всегда может ошибиться относительно другого. Мы равняемся на Императора, возлюбленного всеми, и в стремлении быть на него похожими мы можем показаться кому-то надменными и высокомерными.
– А тебе никогда не приходило в голову, – спросил Торгаддон, – что, как бы ни было похвально стремление изо всех сил подражать Императору, есть одна вещь, которой вы не должны пытаться достигнуть: его превосходство? Он ведь Император. Он – единственный. Можно пытаться подражать ему во всех отношениях, но не стоит допускать и мысли, что можно оказаться на одном уровне с ним. Никто не может достичь его высоты. Никто не может с ним сравниться.
– Наш Легион это понимает, – сказал Тарвиц. – Хотя иногда это не доходит до остальных.
– Безупречность не подразумевает излишней гордости, – продолжал Торгаддон. – В чувстве превосходства над другими и самоуверенности нет ничего достойного восхищения.
– Мой лорд Эйдолон понимает это.
– Хорошо бы он на деле доказал свое понимание. Он едва не погубил вас и даже не извинился за свои ошибки.
– Я уверен, в скором будущем он надлежащим образом выскажет вам благодарность за усилия по нашему спасению и…
– Я не хочу никаких одолжений, – прервал его Торгаддон. – Вы – наши братья – оказались в беде, и мы пришли на помощь. На этом все кончено. Но мне пришлось спорить с Воителем, чтобы получить разрешение на высадку десанта, поскольку он считал безумием посылать очередную группу людей на верную гибель в неизвестное место, на встречу с неизвестным врагом. А Эйдолон пошел на это. Ради воинской чести и гордости, как мне кажется.
– Как же вам удалось переубедить Воителя? – удивился Тарвиц.
– Это не моя заслуга, – сказал Торгаддон, – а ваша. В этой местности прекратился шторм, и мы уловили ваши вокс-сигналы. Тем самым вы доказали, что еще живы, и Воитель немедленно отдал приказ о выброске штурмовой группы. Надо же было вытащить вас отсюда.
Торгаддон перевел взгляд на мерцающие звезды.
– Шторма это их лучшее оружие, – пробормотал он. – Если мы собираемся привести этот мир к Согласию, необходимо найти способ борьбы с ними. Эйдолон высказал предположение, что ключом к их тайне могут быть деревья. Что они могут служить генераторами или усилителями бурь. Он сказал, что, как только он уничтожил деревья, шторм тотчас прекратился.
Тарвиц немного помолчал.
– Мой лорд так и сказал?
– Это единственное разумное высказывание, которое я от него услышал. Он сказал, что заложил под деревья заряды и взорвал их, и буря мгновенно ослабела. Это интересная теория. Воитель приказал использовать передышку между штормами, чтобы всех отсюда эвакуировать, но Эйдолон упорно настаивает на поиске и уничтожении других деревьев в надежде прорвать оборону противника. Как ты думаешь?
– Я считаю… Мой лорд очень мудр, – сказал Тарвиц.
Стоящий неподалеку от них Балли слышал весь разговор и уже не мог больше сдерживаться.
– Капитан, разрешите мне кое-что сказать, – заговорил он.
– Не сейчас, Балли, – остановил его Тарвиц.
– Сэр, я…
– Балли, ты слышал приказ, – поддакнул подошедший Люций.
– Как твое имя, брат? – спросил Торгаддон.
– Балли, сэр.
– Что ты хотел сказать?
– Это не важно, – фыркнул Люций. – Брат Балли лезет со своими разговорами без очереди.
– А ты – Люций, верно? – спросил Торгаддон.
– Капитан Люций.
– А Балли – один из тех, кто стоял подле тебя и сражался за твою жизнь?
– Это так. И я благодарен ему за службу.
– Может, тогда стоит разрешить ему сказать? – предложил Торгаддон.
– Это было бы неуместно, – упорствовал Люций.
– Вот что я вам скажу, – решил Торгаддон. – Как командир штурмовой группы я здесь обладаю определенной властью. И я буду решать, кому говорить, а кому молчать. Балли? Давай послушаем, что ты скажешь.
Балли смущенно глянул на Тарвица и Люция.
– Это приказ, – подтолкнул его Торгаддон.
– Мой командир Эйдолон не взрывал эти деревья, сэр. Это сделал капитан Тарвиц. Он настоял на взрыве. А потом лорд Эйдолон отругал его за расточительность.
– Это правда? – спросил Торгаддон.
– Да, – ответил Тарвиц.
– Почему ты это сделал?
– Мне показалось несправедливым оставить без возмездия такое надругательство над телами погибших братьев, – ответил Тарвиц.
– И ты позволил Эйдолону приписать себе все заслуги, но не сказал ни слова?
– Он мой господин.
– Спасибо, брат, – поблагодарил Торгаддон Балли, потом бросил взгляд на Люция. – Попробуйте осудить его или наложить взыскание за правдивый рассказ, и я попрошу Воителя лично лишить вас званий и заслуг.
Затем Торгаддон повернулся к Тарвицу.
– Забавно. Наверно, это не должно было иметь значения, но получается наоборот. Теперь, когда я знаю, что это ты разрушил деревья, мне больше нравится идея, высказанная Эйдолоном. Он умеет отличать нужные факты. Что ж, давай срубим еще несколько деревьев, Тарвиц. Ты можешь показать мне, как это делается.
Торгаддон отошел, выкрикивая на ходу приказ собраться и приготовиться к движению. Тарвиц и Люций обменялись долгими взглядами, и вслед за этим Люций ушел.
Вооруженный отряд двинулся с открытого пространства снова в заросли травяного леса. И опять люди попали под удары шторм-щитов. Прокладывать путь Торгаддон приказал отряду терминаторов. Люди-танки под командованием Трайса Рока активировали тяжелые мечи и стали прорубать дорогу. Массивные стебли падали на соседние и освобождали путь людям.
Несмотря на яростные порывы штормового ветра, они прошли около двадцати километров. Мелкие отряды мегарахнидов дважды пытались атаковать колонну, но штормовая группа, пользуясь преимуществом очищенной от стеблей дороги, смыкала ряды и уничтожала противника болтерным огнем.
Ландшафт постепенно изменялся. Похоже, люди подошли к краю обширного плато, и дальше начался крутой склон. Заросли стеблей становились все реже, между ними проглядывали свободные участки богатой железом каменистой почвы. Спуск закончился широкой долиной. В этой низине топкая почва была усыпана тысячами маленьких конических деревьев метров десяти высотой, которые росли очень густо, словно выводки грибов. Твердые каменистые деревья состояли из того же молочно-белого цемента, что и деревья-убийцы. Спустившись в долину, Астартес обнаружили, что топкая и скользкая почва покрыта сетью длинных узких озер с оранжевой от окисей железа водой. Вспышки непрекращающихся молний зажигали их ярким огнем, и длинные полоски воды казались кровавыми царапинами на поверхности земли.
В душной долине кружились бесчисленные стайки жестких серых жуков. Более крупные летающие существа, похожие повадками на летучих мышей, охотились на жуков, совершая резкие зигзаги в воздухе.
В устье долины космодесантники обнаружили еще шесть деревьев, превратившихся в мрачные могильники. На их шипах висели частично обглоданные трупы, отдельные куски плоти и обломки доспехов. Кровавые Ангелы и Имперская армия. Никаких признаков летающих мегарахнидов не было, хотя на расстоянии около пятидесяти километров на фоне сверкающего молниями неба, над травяными зарослями, можно было заметить кружащие в воздухе черные тени.
– Их надо похоронить, – сказал Торгаддон.
Мой кивнул и отправился собирать боеприпасы.
– Отыщите капитана Тарвица, – крикнул Торгаддон. – Он покажет, как это делается.
После отправки штурмовой группы Локен еще три часа оставался на стратегической палубе, пока не пришел первый сигнал от Торгаддона. Отряд расчистил от врага район приземления и объединился с остатками сил лорда Эйдолона. После этого атмосфера странным образом сгустилась. Все ожидали решения Торгаддона относительно дальнейших шагов. Замкнутый и встревоженный Абаддон уже отдал приказ о подготовке штурм-катеров для эвакуации воинов с поверхности. Аксиманд молча шагал взад и вперед. Воитель вместе с Малогарстом уединились в личных покоях Хоруса.
Локен ненадолго прислонился к перилам палубы, бросил взгляд на суету капитанского мостика внизу и принялся обсуждать вопросы тактики с Тибальдом Марром. Марр и Мой, оба были «сыновьями Хоруса» и настолько точно унаследовали его облик, что их можно было принять за близнецов. По той причине, что их было почти невозможно отличить друг от друга, в Легионе им дали уменьшительные прозвища Другой и Иной. Трудно было разобраться, кто из них кто, настолько они казались одинаковыми.
Оба, Марр и Мой, были боевыми офицерами, и одержанные ими победы могли стать предметом гордости любого воина, хотя до Седирэ или Абаддона обоим было еще далеко. Оба они были умелыми, исполнительными и искусными командирами, но, кроме того, они были Лунными Волками, и то, что считалось обычным умением в этом Легионе, в других подразделениях могло стать достойным подражания образцом.
Из слов Марра Локен пришел к выводу, что тот завидует назначению своего «близнеца» в эту экспедицию. Обычно Хорус посылал на задание либо их обоих, либо ни одного. Они хорошо работали вдвоем, дополняя друг друга, и, казалось, предугадывали взаимные действия. Но штурмовой отряд комплектовался в честной и демократичной жеребьевке: Мой получил место, а Марр – нет.
Марр говорил без умолку, явно выплескивая на Локена свое беспокойство за судьбу брата. Вскоре к ним присоединился Круз.
Йактон Круз был очевидным анахронизмом. Он занимал должность капитана с самого основания Легиона, и все остальные считали его старым и скучным. После возвращения Императора на родину и возвышения Хоруса блеск его былой славы еще больше потускнел. Круз был продуктом другой эпохи, атавизмом эры Объединительных Войн и мрачного прошлого, упрямым и слегка ворчливым придирой, живым свидетельством нелегкого пути становления Легиона.
– Братья, – приветствовал Круз, подходя к перилам.
Кроме всего прочего, у него сохранилась привычка ударять себя кулаком в грудь вместо того, чтобы обеими руками творить знамение аквилы. Этот обычай тоже относился к древним временам до установления Союза. Длинное, обветренное лицо Круза украшало множество глубоких морщин и складок, а волосы давно уже стали совершенно седыми. Разговаривал он очень тихим голосом, заставляя собеседников напрягать слух, и верил, что именно эта привычка стала поводом для прозвища Вполуха.
Локен знал, что это далеко не так. Мысли Круза уже давно утратили былую остроту, и со своими советами и замечаниями он частенько запаздывал или попадал впросак. Прозвище было дано из-за того, что окружающие предпочитали не слишком внимательно относиться к его высказываниям.
Круз считал себя кем-то вроде мудрого наставника Легиона, но никто не хотел злить старика и рассеять его заблуждения. Со стороны командования предпринимались вялые попытки отстранить его от руководства ротой, а Круз, в свою очередь, несколько раз выставлял свою кандидатуру на должность Первого капитана. Он давно уже отслужил все положенные сроки. Локен считал, что Воитель испытывает к старику нечто вроде жалости и не может решиться отправить его в отставку. Круз стал докучливой реликвией, к которой относились с равной долей почтительности и раздражения, и он не мог понять, что Легион окреп и возмужал без его участия.
– Через день мы с этим покончим, – категорично заявил Круз, подойдя к Локену и Марру. – Попомните мои слова, молодые люди. Еще день, и командир прикажет эвакуировать всех.
– Тарик неплохо справляется, – заметил Марр.
– Тарик – мальчишка, которому сопутствует удача, но нельзя вечно полагаться на везение. Попомните мои слова. Еще день, и всех вернут обратно.
– Хотелось бы мне быть там, внизу, – сказал Марр.
– Глупые мечтания, – отрезал Круз. – Это всего лишь спасательная экспедиция. Не могу даже представить себе, о чем думали Дети Императора, когда совались в это пекло. Знаете, в молодости мне приходилось с ними служить. Отличные ребята. Сообразительные. Они научили Лунных Волков кое-каким правилам поведения. Спасибо им за это! Образцовые солдаты. На восточной окраине они нас посрамили, но это было очень давно.
– И все же это было, – вставил Локен.
– Конечно было, – согласился Круз, не замечая иронии. – Не могу вообразить, почему здесь они так сплоховали.
– Развязав войну? – предположил Локен.
Круз окинул его недоверчивым взглядом.
– Гарвель, ты смеешься надо мной?
– Что вы, сэр. Я никогда бы не посмел.
– Я надеюсь, скоро и нам найдется дело внизу, – проворчал Марр. – Очень скоро.
– Этого не случится, – заявил Круз.
Он с довольным видом погладил кустистую бородку, украшавшую морщинистое лицо. Круз определенно не был «сыном Хоруса».
– У меня еще есть кое-какие дела, – сказал Локен, – так что придется вас оставить, братья.
Марр с досадой посмотрел на Локена, не желая оставаться наедине с Крузом. Локен незаметно подмигнул и ушел, слушая, как за его спиной начинается один из длинных и утомительных рассказов о былых днях.
Локен спустился в казармы Десятой роты. Его люди томились в ожидании. Они были наполовину экипированы, а оружие пока оставалось на стойках. Подмастерья и сервиторы, толкая перед собой передвижные столики с инструментами, заканчивали последние приготовления доспехов и снаряжения. Все было как обычно; люди неделями сохраняли боевую готовность.
Некоторое время Локен провел в беседе с Випусом и другими командирами, излагая им сложившиеся обстоятельства, затем коротко переговорил с молодыми воспитанниками Легиона, которые сопровождали воинов в экспедиции. Эти бойцы нервничали больше остальных. Мир Сто Сорок Двадцать мог стать местом их первого боевого крещения в качестве полноценных Астартес.
Уединившись в своей личной оружейной, Локен немного посидел, занимаясь психологическими упражнениями, которые, как утверждалось, должны были помочь ему сосредоточиться и обрести ясность мышления. Вскоре это занятие ему наскучило, и он взялся за рекомендованную Зиндерманном книгу.
За время перехода он прочел гораздо меньшую часть «Хроник Урша», чем намеревался. Командующий не давал ему скучать.
Локен перелистал тяжелые пожелтевшие страницы и отыскал то место, на котором остановился.
Как и обещал Зиндерманн, «Хроники» оказались грубыми и жестокими. Давно позабытые города постоянно разграбляли, сжигали, а то и вовсе стирали с лица земли ядерными взрывами. Моря регулярно окрашивались кровью, небеса темнели от пепла, а окрестности усеивались побелевшими костями побежденных. Если описывался марш армии, то в нем участвовали миллиарды солдат, и радиоактивный ветер развевал над их головами миллионы знамен. Битвы представлялись грандиозными водоворотами мечей и остроконечных черных шлемов, происходили они под завывание рожков и при свете взрывов и пожаров. Страница за страницей содержала описание жестоких порядков и не менее жестокого характера деспота Калаганна.
Чаще всего это забавляло Локена. Реальные факты переплетались с неудержимой фантазией. В «Хрониках» описывались такие подвиги, которые воинам эпохи, предшествующей Объединению, были явно не по плечу. Действующая в книге армия представляла собой орды тех самых техно варваров, ради подчинения которых и были созданы ранние образцы Астартес и их силовые доспехи. Описания главных генералов Калаганна – Луртойса и Шанг Хала, а позднее и Куаллодона, во многом могли бы подойти современным примархам. В течение второй половины Периода Раздоров они по приказам Калаганна покорили весьма обширные районы.
Локен несколько раз заглядывал в конец книги и узнал, что последние главы посвящены описанию падения власти Калаганна и окончательному завоеванию Урша войсками Союза. Он нашел описания вражеских воинов, вооруженных болтерами и с эмблемой молнии на груди – личного знака Императора до того, как был официально признан Орел Империума. Воины отдавали честь, ударяя себя в грудь сжатым кулаком, символизирующим Союз, как до сих пор делал Круз, и были облачены в силовые доспехи. Локену стало интересно, попадется ли в книге упоминание о самом Императоре, а заодно он хотел увидеть, не узнает ли среди персонажей ранних представителей Адептус Астартес.
Но основательное прочтение книги он оставил Кириллу Зиндерманну, а сам вернулся к первоначальному порядку и отмеченному отрывку. Подробное описание нескольких последовательных кампаний Шанг Хала против конклавов Нордафрика быстро захватило Локена. Шанг Хал собрал несметное войско рекрутов из подвластных ему южных государств Урша и использовал его для поддержки вторжения своих главных сил, включающих Копьеносцев Тупелова и Красные Машины.
Технохраны Нордафрика на благо своих конклавов сберегли гораздо более совершенные технологии, чем те, что были в распоряжении Шанг Хала, так что главной причиной войны была обычная зависть. Калаганн жаждал заполучить прекрасные инструменты и механизмы Нордафрика.
Вторжение Шанг Хала во владения Нордафрика было отмечено восемью грандиозными сражениями, и величайшим из них была битва при Ксозере. На протяжении девяти дней и ночей боевые колесницы Красных Машин утрамбовывали возделанные и засеянные земли, пока снова не обратили их в пустыню, из которой были созданы эти пастбища благодаря уходу и ирригации. Они пробили ограды, снабженные лазерными шинами, и украшенные драгоценными камнями стены наружного пояса, а затем сбросили заражающий все и всех ядерный заряд в самое сердце зоны управления. Вслед за машинами волна завывающих берсеркеров из армии Копьеносцев ворвалась через пробитую брешь и прокатилась по земному раю садов Ксозера, последнему кусочку Эдема на пораженной недугами планете.
Несомненно, все сады были тотчас вытоптаны.
Локен поймал себя на том, что снова заглядывает вперед, поскольку несколько страниц было занято немыслимым количеством хвалебных донесений и перечислений наград. Но вот его взгляд остановился на странной фразе, и Локен вернулся немного назад. В глубине зоны управления произошла последняя, девятая битва, отметившая окончание вторжения. Оставался не взятым один бастион, муренгон, или укрепленный храм, где оставались последние хиеропаты конклава, занимающиеся, как утверждал текст, «сциомагией при свете огня, сжигающего их царство».
Шанг Хал, желая поскорее отправить донесение о свершившемся завоевании, послал на штурм храма Анулта Кейзера. Кейзер, лорд-командир Копьеносцев Тупелова, в силу своих обширных связей, мог свободно призвать на службу эскадрилью наемных летчиков, чьи затейливо украшенные истребители, как говорили легенды, никогда не приземлялись и даже не касались почвы. Они жили только в небесах. Перед штурмом муренгона онейрокритики Кейзера – под этим словом, как понял из текста Локен, подразумевались «толкователи снов» – предупредили об опасности сциомагии хиеропатов и их непредсказуемых действиях.
В самом начале битвы, как и предсказывали онейрокритики, в бой вступила магия. В воздух взвилась туча насекомых, такая густая и огромная, что померк дневной свет. Она устремилась на войско Кейзера, мелкие существа забивали воздухозаборные каналы, дула орудий, визоры, уши и рты. Вода закипала безо всякого огня. Двигатели перегревались и взрывались. Люди каменели, или их кости превращались в желе, или их плоть покрывалась язвами и нарывами, а потом отваливалась целыми кусками. Некоторые солдаты сходили с ума. Другие превратились в демонов и нападали на своих собратьев.
Локен остановился и вернулся к последнему отрывку.
«…Налетела тьма летучего гнуса, и кого он жалил, ума лишались, менялись в облике и превращались в ужасное подобие демонов, в нечистых тварей, покрытых язвами, подобных афритам, что живут в безлюдных пустынях. В таком обличье несчастные создания обращались противу своих сородичей и грызли окровавленные кости…»
Превращались в демонов и нападали на своих собратьев.
Сам Анулт Кейзер был убит одним из таких демонов, который всего несколько часов назад был его верным лейтенантом Вилхимом Мардолом.
Шанг Хал, услышав такие известия, впал в ярость и тотчас прибыл к месту событий, взяв с собой тех, кого в книге назвали «певцами гнева». Эти личности тоже обладали способностями к магии. Их предводитель, или мастер, по имени Матео Ордэ, сумел вовлечь хиеропатов в заочную войну. Дальше текст становился раздражающе неопределенным, и невозможно было понять, что произошло на самом деле, словно автор и сам не слишком разбирался в происходящем. Слова «магия» и «колдовство» встречались довольно часто, но безо всяких определений. Кроме того, были и заклинания, обращенные к темным первобытным божествам, о которых, как полагал автор, читатели должны были иметь некоторое представление. С самого начала книги Локену встречались ссылки на «колдовские» силы Калаганна и «невидимые орудия», которые составляли основу могущества Урша, но тогда он принял эти фразы за гиперболы. Здесь же магия впервые появилась на страницах книги в качестве свершившегося факта.
Земля дрожала, словно от испуга. Небеса разрывались, будто шелк. Многие воины войска Урша слышали шепот погибших. Огонь охватывал людей, но не пожирал их, и несчастные метались из стороны в сторону, тщетно моля о помощи. Заочная война между хиеропатами и певцами гнева длилась шесть дней, а когда закончилась, пустыня покрылась слоем снега и небо окрасилось в кроваво-красный цвет. Воздушная эскадрилья Рома была вынуждена отступить, иначе плачущие ангелы могли сбросить их корабли с неба и разбить о землю.
В конце концов, погибли все певцы гнева, кроме самого Матео Ордэ. На месте муренгона образовался дымящийся провал, а окружающие стены настолько перегрелись, что превратились в слитки стекла. Но хиеропаты тоже погибли.
Глава закончилась. Локен поднял голову. Он был настолько увлечен чтением, что мог пропустить сигнал тревоги или сообщение. В оружейной царила тишина. На настенной панели не было никаких сигналов.
Он начал читать следующую главу, но повествование переключилось на события, относящиеся к северной войне против кочевников, кровожадных обитателей Тайги. Локен перевернул несколько страниц в поисках дальнейших упоминаний о колдовстве или самом Ордэ, но ничего не нашел. Разочаровавшись, он отложил книгу.
Зиндерманн… Неужели он намеренно предложил ему эту книгу? Для чего? Ради шутки? В качестве завуалированного послания? Локен решил изучить книгу подробно, главу за главой, и задать своему наставнику несколько вопросов. Затем он подошел к панели вокс-связи и нажал кнопку.
– Дежурный офицер. Чем могу служить?
– Есть известия от штурмовой группы?
– Сейчас проверю, сэр. Нет, для вас ничего нет.
– Спасибо. В случае новостей доложите немедленно.
– Слушаюсь, сэр.
Локен выключил вокс и снова вернулся к книге. Он оторвал узкую полоску пергамента от одной из копий особого обета и заложил интересующее его место. Закрыв фолиант, он подошел к потрепанному металлическому рундуку, где хранил свое имущество. Там было всего несколько дорогих ему предметов – слишком мало для такой долгой жизни. Взгляд на собственные вещи напомнил Локену о скудных пожитках Джубала. «Кто будет разбирать эти вещи в случае моей гибели? – подумал Локен. – Что они сохранят?» В основном, там были безделушки, бесполезные трофеи, имеющие значение только для самого Локена: рукоять боевого кинжала, сломанного о шею зеленокожего орка; длинные перья, порядком пропылившиеся и поредевшие, принадлежавшие лет десять назад чуть не убившему его железноклюву с Балтазара; кусок заржавевшей проволоки с узлами на обоих концах, которую он использовал, чтобы придушить безымянного воина, когда другого оружия у него не осталось.
Вот это была битва. Настоящее испытание. Локен решил, что должен как-нибудь рассказать о ней Олигон. Как давно это было? Прошла целая вечность, а воспоминания так же тяжелы и отчетливы, словно это было вчера. Два воина, лишенные в силу военных обстоятельств своих арсеналов, преследуют друг друга в продуваемом ветром лесу, Только опыт и сила воли. Локен чуть не прослезился от восхищения противником, которого убил.
Остались только кусок проволоки и воспоминания, а когда не станет Локена, останется одна ржавая проволока. Кто бы ни пришел сюда после его смерти, несомненно, выбросит ее, посчитав просто ржавым обрывком, и ничем больше.
Но вот рука нащупала предмет, который вряд ли кто решится выбросить. Электронный блокнот, переданный ему Каркази. Электронный блокнот Киилер.
Локен присел и стал снова просматривать пикты. Редкие снимки. Десятая рота собралась на палубе перед выброской десанта. Ротное знамя. Сам Локен на фоне развернутого полотнища. Локен, приносящий особый обет. Группа морнивальцев: Абаддон, Аксиманд, Торгаддон и он сам, вместе с Таргостом и Седирэ.
Снимки нравились Локену. Это был самый драгоценный из всех полученных им материальных подарков и самый неожиданный. Благодаря Олитон, он может надеяться оставить после себя нечто полезное. Вряд ли среди его вещей появится более важное свидетельство его жизни.
Локен свернул пикты обратно в файл и уже собирался выключить электронный блокнот, как вдруг впервые заметил еще один файл в памяти устройства. Он, вероятно намеренно, был задвинут в неприметное приложение к папке, подальше от любопытных глаз. Только маленькая цифра «2» говорила о наличии второй группы пиктов.
Спустя несколько секунд Локен вышел на приложение и открыл файл. Казалось, в папке были только удаленные или забракованные пикты, но подзаголовок гласил: «СЕКРЕТНО».
Локен открыл файл и включил просмотр. На маленьком экране блокнота постепенно проявился первый снимок. Он озадачил Локена. Изображение оказалось темным и не сбалансированным по цвету и контрасту, совершенно неразборчивым. Затем последовал еще пикт и еще один.
Локен в ужасе не мог оторвать от них взгляда.
Перед ним был Джубал, или, вернее, то ужасное существо, в которое он обратился в самом конце. Обезумевший сгусток ненависти, ковыляющий навстречу наблюдателю.
Были и другие кадры. Их контрастность и свет казались неестественными, словно пиктер, на котором были запечатлены снимки, сам с трудом воспринимал сюжеты. На переднем плане виднелись отчетливые, прекрасно сфокусированные изображения капель пота и гноя, застывших в воздухе в момент съемки. Но образ за ними, тот, кто стряхнул эти капли, казался расплывчатым и неопределенным, хотя и очевидно устрашающим.
Локен выключил электронный блокнот и стал поспешно срывать с себя доспехи. Когда на нем не осталось ничего, кроме прочной искусственной полимерной оболочки, имитирующей кожу, он остановился и натянул длинный балахон с капюшоном, сшитый из грубой коричневой ткани. Локен прихватил электронный блокнот и браслет вокс-связи и вышел из комнаты.
– Неро!
Випус, полностью экипированный для боя, только без шлема, тотчас появился и озадаченно нахмурился при виде одеяния своего командира.
– Гарви? Где твои доспехи? Что происходит?
– Мне надо уйти по делу, – ответил Локен, торопливо застегивая на руке вокс-браслет. – В мое отсутствие командиром остаешься ты.
– Я?
– Я скоро вернусь.
Локен поднял руку с вокс-браслетом и настроил прибор в режим автосинхронизации с прибором Випуса. Маленькие лампочки на вороте доспехов Неро неярко вспыхнули, затем замигали в унисон с браслетом.
– Если ситуация изменится, если поступит приказ наступать, вызывай немедленно. Я не намерен уклоняться от своих обязанностей. Но я должен сделать еще кое-что.
– Например?
– Я не могу сказать, – ответил Локен.
Неро Випус молча кивнул.
– Как скажешь, брат. Я прикрою тебя и извещу о любых изменениях в обстановке.
Випус постоял еще некоторое время, пока фигура Локена в балахоне с надвинутым капюшоном не скрылась в сумраке одного из служебных переходов.
Каркази фатально не везло в этой игре, и он решил, что самое время напоить своих приятелей-игроков. Их шестерка, вместе с довольно инертными наблюдателями, занимала кабинку со столом в передней части Убежища, неподалеку от золоченых арок входа. Здесь были и летописцы, и свободные от нарядов солдаты, и корабельная прислуга, отдыхающая между вахтами, и даже несколько итераторов, хотя никто не мог определить, находится итератор на службе или отдыхает. Все смешалось в длинном людном зале, люди ели, пили, играли и разговаривали. В воздухе висел неумолчный гул голосов, прерываемый звоном бокалов. Кто-то играл на виоле. Убежище стало общественным центром всего корабля.
Еще пару недель назад пьяный второй помощник из инженерной службы объяснял Каркази, что на «Духе мщения», как и на любом другом корабле, никогда не было веселого общества. Только тихие пьянки после вахты и замкнутые игорные компании. Это летописцы принесли с собой богемные привычки на военный корабль, и обслуживающий персонал вместе с солдатами привык заглядывать к ним на огонек.
Итераторы и кое-кто из старших офицеров с неодобрением отмечали растущую популярность веселых сборищ, но и не запрещали их. Когда Комменус открыто высказал свое неудовольствие по поводу превращения «Духа мщения» в корабль для увеселительных прогулок, кто-то – Каркази подозревал, что это был сам главнокомандующий, – напомнил ему, что цель летописцев состоит в неформальном общении с участниками экспедиции. Солдаты и корабельная прислуга стекались в Убежище в поисках нищих поэтов, которые могли бы записать их воспоминания для потомков. Но еще больше их привлекала возможность выпить, поиграть в карты и встретиться с женщинами.
По мнению Каркази, в настоящий момент это было наибольшим достижением летописцев: напомнить воинам экспедиции, что они тоже люди, и предложить им немного развлечься.
И постоянно обыгрывать в карты. Игра называлась «Главный щит», и использовалась для нее та самая квадратная колода, которую Каркази одалживал Мерсади Олитон. За столом сидели еще два летописца, младший офицер палубной команды, сержант хозяйственной части и артиллерист. В качестве жетонов в ход пошли золотые лепестки, которые кто-то легкомысленно содрал с одной из колонн в зале. Каркази не мог не признать, что летописцы самым ужасным образом злоупотребляли своим положением. Колонны не просто были ободраны до черного железа, но еще и покрыты различными изречениями и рисунками. На фоне неба за плечами древних героев появились стихотворные строки, а сами герои теперь смотрели в вечность поверх пририсованных пушистых бородок или из-под пиратских повязок. В тех местах, где стены были оштукатурены или покрыты обоями, появились целые трактаты новейших сочинений.
– Я пропущу эту сдачу, – заявил Каркази и отодвинулся от стола вместе со стулом, не забыв прихватить оставшуюся у него жалкую горсточку золотых лепестков. – Пойду, поищу чего-нибудь выпить.
Остальные игроки одобрительно закивали, а сержант начал сдавать карты. Палубный офицер, низко повесив голову и облокотившись о крышку стола, свел ладони в насмешливых аплодисментах.
Каркази поднялся и смешался с толпой в поисках Зинкмана. У скульптора Зинкмана всегда имелся запас выпивки, причем в почти неограниченных количествах, хотя источник этого изобилия для всех до сих пор оставался загадкой. Кое-кто утверждал, что Зинкман завел дружбу с командой климат-контроля, и они делились с ним запасами спирта. С позапрошлого вечера, после незаконченной партии в «Мерси-мерси», Зинкман должен был Каркази, по меньшей мере, одну бутылку.
Он спросил о Зинкмане игроков за двумя соседними столами, а потом подошел к нескольким разрозненным группам, разбросанным по залу. Мелодия виолы оборвалась, и кое-кто стал хлопать взобравшемуся на стол композитору Карнеги. Тот обладал неплохим баритоном и почти каждый вечер пел популярные оперные арии или исполнял чьи-то заявки. У Каркази тоже была к нему просьба. Взрыв хохота донесся от небольшой оживленной группы, рассевшейся на стульях и кушетках, чтобы послушать отрывки последней работы кого-то из летописцев. В одной из кабинок между когда-то золотых колонн Каркази увидел, как Амери Секлосс тщательно выводит красными чернилами свое недавнее произведение. Для своего рисунка она выкрасила участок стены украденной с корабельного склада белой краской. Под слоем краски исчезла часть портрета Императора, изображенного после триумфа на Циклонисе. Кто-нибудь обязательно выразит по этому поводу свое недовольство. Вокруг белого пятна остались разрозненные части тела всеми возлюбленного правителя.
– Зинкман? Кто-нибудь видел Зинкмана? – крикнул Каркази.
– Кажется, я его видел вон там, – отозвался один из летописцев, наблюдавших за работой Амери.
Каркази развернулся и встал на цыпочки, чтобы окинуть взглядом толпу. Сегодня вечером в Убежище было как никогда людно. В этот момент у главного входа появилась еще одна фигура. Каркази нахмурился. Чтобы увидеть нового посетителя, не стоило вставать на цыпочки. Закутанный в балахон, с опущенным капюшоном, этот человек настолько возвышался над всеми, что его было видно с любого конца зала. С собравшимися у него явно было очень мало общего. Общий шум в Убежище не стал тише, но появление незнакомца бесспорно привлекало внимание. Люди в зале перешептывались и украдкой бросали взгляды в его сторону.
Каркази оказался единственным смельчаком, чтобы подойти к грозному на вид посетителю. Он стал проталкиваться через толпу. Загадочный посетитель остался под аркой главного входа и явно выглядывал кого-то среди здешней публики.
– Капитан? – окликнул его Каркази, пытаясь заглянуть под капюшон. – Капитан Локен?
– Каркази.
Локен точно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Вы не меня ищете, сэр? Мне казалось, что наша встреча назначена на завтра.
– Я ищу… Я ищу Киилер. Она здесь?
– Киилер? Нет, она здесь не появляется. Капитан, прошу вас, пойдемте со мной. Вам не стоит здесь задерживаться.
– Почему?
– Я вижу, как неловко вы себя чувствуете. Кроме того, когда мы встречаемся, вы никогда не переступаете границ арки. Пойдемте.
Они вышли из-под арки в сумрачный и безлюдный коридор. Мимо прошли несколько человек, спешивших в Убежище.
– Должно быть у вас серьезное дело, – заметил Каркази, – раз вы решили сюда прийти.
– Дело серьезное, – согласился Локен. Он откинул капюшон, и стало еще заметнее, насколько он напряжен и насторожен. – Я должен отыскать Киилер.
– Она нечасто появляется в людных местах. Наверно, как обычно, в своей комнате.
– Где это?
– Вы можете найти дежурного офицера и спросить, куда ее определили.
– Я спрашиваю тебя, Игнаций.
– Дело важное и секретное, – сделал вывод Каркази. Локен ничего не ответил, и летописец пожал плечами. – Пойдемте со мной, покажу ее комнату.
Каркази повел капитана в тот конец жилой палубы, где были размещены летописцы. Перила металлического трапа источали холод, стены отливали сталью и хранили следы сырости. Этот участок когда-то был отведен под жилье офицеров армии, но, как и Убежище, теперь мало напоминал отсек военного корабля. Из-за некоторых, зачастую полуоткрытых дверей раздавались звуки музыки. Из одной комнаты послышался истерический хохот, а за другой дверью была в самом разгаре ссора между мужчиной и женщиной. На стенах висели самые разнообразные записки: лозунги и стихи, заметки о природе человека и войны. Местами встречались и рисунки, иногда прекрасные, иногда – откровенно грубые. На полу везде виднелся мусор: старый башмак, пустая бутылка, обрывки бумаги.
– Это здесь, – сказал Каркази. Дверь в комнату Киилер была закрыта. – Хотите, чтобы я?.. – спросил Каркази, кивая на дверь.
– Да.
Каркази стукнул кулаком по створке и прислушался. Через пару секунд постучал снова, погромче.
– Эуфратия? Эуфратия, ты здесь?
Створка отворилась, и в холодном коридоре распространился запах разгоряченного тела. Каркази оказался лицом к лицу с молодым человеком, обнаженным по пояс и в небрежно застегнутых армейских штанах. Мужчина был сухощавым, мускулистым и неприветливым. На обоих предплечьях виднелись вытатуированные номера личного состава, на шее висела цепочка с индивидуальным жетоном.
– Что тебе? – резко спросил он у Каркази.
– Я хочу видеть Эуфратию.
– Пошел вон! – бросил солдат. – Она тебя не хочет видеть.
Солдат был явно сильнее, и летописец попятился.
– Остынь, – вмешался Локен, обойдя Каркази и откинув капюшон. – Успокойся, и я не стану спрашивать твое имя и номер части.
При виде внушительной фигуры Локена солдат широко открыл глаза.
– Она… Ее здесь нет, – пробормотал он.
Локен шагнул вперед. Солдат попытался загородить ему путь, но Локен одной рукой схватил его запястье и аккуратно повернул, так что локоть оказался вывернутым и лишил солдата возможности сопротивляться.
– Никогда больше так не делай, – посоветовал ему Локен и отпустил беднягу, добавив небрежный толчок, от которого тот упал на четвереньки.
Комната оказалась маленькой и сильно загроможденной. На полу валялись разбросанные предметы одежды и смятые постельные принадлежности, настенные полки и низкий столик были заполнены пустыми бутылками и грязной посудой.
Киилер стояла в дальнем углу, позади неубранной постели. Она обернула простыню вокруг худенького тела и с презрением смотрела на Локена. Эуфратия выглядела больной и слабой; волосы потускнели и спутались, под глазами залегли темные тени.
– Все в порядке, Лииф, – сказала она солдату. – Встретимся позже.
Мужчина все еще настороженно обошел Локена, надел рубашку и сапоги, подхватил куртку и вышел, бросив напоследок на Локена сердитый взгляд.
– Он хороший человек, – сказала Киилер. – Заботится обо мне.
– Армия?
– Да. Это называется братание. А Игнацию обязательно здесь оставаться?
Каркази остался у входа и стоял, прислонившись к дверному косяку. Локен обернулся к нему.
– Спасибо за помощь, – сказал он. – Увидимся завтра.
Каркази кивнул.
– Хорошо, – произнес он и с явной неохотой вышел из комнаты.
Локен прикрыл дверь и снова повернулся к Киилер. Она уже наливала из фляжки неразбавленную выпивку и небольшой стакан.
– Могу я вам предложить? – спросила она, приподнимая фляжку. – В знак гостеприимства.
Локен покачал головой.
– А, полагаю, Астартес не пьют спиртного. Еще одна биологическая несовместимость?
– Мы можем выпить достаточно, но при более подходящих обстоятельствах.
– А сейчас, надо полагать, они неподходящие?
Киилер поставила фляжку и взяла в руку стакан.
Придерживая одной рукой простыню и отхлебывая на ходу из стакана, она прошла к кушетке. Затем уселась, подобрав ноги, и, не переставая пить, стыдливо подтянула простыню.
– Кажется, я догадываюсь, почему вы оказались здесь, капитан, – сказала она. – Но я удивлена. Я ожидала вашего появления пару недель назад.
– Я должен извиниться. Второй файл я обнаружил только сегодня вечером. До сих пор я, видимо, не очень внимательно просматривал пикты.
– И что вы думаете о моей работе?
– Превосходно. Снимки с десантной палубы на удивление хороши. Я хотел отправить вам записку с благодарностью за присланные копии. И снова должен извиниться. Но вот второй файл…
– Проблематичен? – закончила за него Киилер.
– Это еще мягко сказано, – кивнул Локен.
– Почему бы вам не присесть? – предложила она.
Локен сбросил свой балахон и осторожно уселся на металлический стул рядом с заставленным посудой столиком.
– Я даже не знала, что сделала эти пикты, – продолжила Киилер, не переставая отпивать из стакана. – Наверно, просто забыла о них. Когда Первый капитан меня спросил, я ответила, что никаких снимков не делала. Я обнаружила их позже. И очень удивилась.
– А почему вы послали их мне? – спросил Локен.
Киилер пожала плечами:
– Даже не знаю. Сэр, вы должны понять, что я была… травмирована. Какое-то время мне было совсем скверно. Я испытала шок. Я была слишком растеряна, но постепенно справилась. Теперь я спокойна, сосредоточенна и могу сконцентрироваться. Друзья помогли мне справиться. Игнаций, Сади и многие другие. Они были ко мне очень добры. Не позволили себе навредить.
– Навредить себе?
Киилер, опустив голову, нерешительно повертела и пальцах стакан.
– Кошмары, капитан Локен. Ужасные видения не покидали меня во сне и наяву. Я стала плакать безо всяких на то причин. Слишком много пила. Приобрела маленький пистолет и долгие часы размышляла, хватит ли у меня силы использовать его. – Киилер подняла глаза и посмотрела на Локена. – Вот в этот… мрачный период отчаяния я и послала вам пикты. Наверно, это был крик о помощи, впрочем, не знаю. Не могу вспомнить. Но, как я уже говорила, я справилась. Теперь чувствую себя прекрасно и немного стыжусь, что побеспокоила вас, тем более что моему посланию потребовалось несколько недель, чтобы достичь цели. Вы зря потратили время на встречу со мной.
– Я рад, что вам лучше, – сказал Локен. – Но время потрачено не впустую. Нам необходимо поговорить об этих пиктах. Кто еще их видел?
– Никто. Только вы и я. И больше никто.
– А вы не думали, что надо бы показать их Первому капитану?
Киилер решительно тряхнула головой:
– Нет. Ни за что. Особенно теперь. Если дело дойдет до командования, они конфискуют снимки… Возможно, уничтожат их и расскажут мне сказку о диком хищнике. Первый капитан безо всяких колебаний сообщил, что это было местное животное, какой-то ксе-пос. И без обиняков заявил, что я должна держать рот на замке. Из соображений морали. В то время эти пикты стали для меня спасительным тросом. Они служили доказательством, что я не сошла с ума. Вот потому я и послала их вам.
– А разве я не часть командования?
Киилер рассмеялась.
– Локен, вы были там. Вы все это видели. Я воспользовалась случаем. Думала, что вы отреагируете и…
– И что?
– Расскажете мне правду.
Локен нерешительно молчал.
– О, не тревожьтесь, – успокоила она его и встала, чтобы снова наполнить опустевший стакан. – Теперь я не хочу знать правду. Дикий зверь. Дикий зверь. Я справилась с этим. Капитан, сейчас, когда все позади, я не хочу, чтобы вы нарушали клятву и рассказывали мне то, о чем обещали молчать. Это была глупая идея, и я уже жалею, что высказала ее. Теперь моя очередь извиняться.
Она подтянула сползшую на грудь простыню и посмотрела на Локена:
– Я уничтожила свои копии. Абсолютно все. Даю слово. Остались только те, что я отослала вам.
Локен вытащил электронный блокнот и положил его на стол. Для этого пришлось сбросить на пол пару немытых чашек. Киилер долгое время созерцала аппарат, потом залпом осушила стакан и снова наполнила.
– Представьте себе, – заговорила она, ставя фляжку внезапно задрожавшей рукой. – Я ощутила ужас даже сейчас, когда пикты снова оказались в комнате.
– Мне кажется, вы не настолько оправились, как вам кажется, – заметил Локен.
– Вот как? – фыркнула она и запустила пальцы в нечесаные светлые волосы. – Ну и ладно, раз вы здесь. Пропади оно все пропадом!
Она подошла к столику и схватила блокнот.
– Дикий зверь, да? Дикий зверь?
– Одна из форм опасного хищника, обитающего только в этом горном районе…
– Простите, но с меня достаточно этого дерьма! – воскликнула Киилер.
Резким движением она вставила блокнот в разъем компактного электронного редактора, стоявшего в углу комнаты. На скамье рядом с устройством валялись несколько ее пиктов и запасные линзы для объектива. Редактор, включившись в работу, негромко загудел, и вскоре ожил холодный белый экран.
– А как вы объясните некоторые несовпадения?
– Несовпадения? – переспросил Локен.
– Да.
Киилер привычно ввела команды на панели устройства и выбрала файл. Прикосновением указательного пальца вывела на экран первый пикт, и он появился на экране.
– Терра, я не могу на них смотреть! – воскликнула она и отвернулась.
– Выключите их, Киилер.
– Нет, смотреть будете вы. Посмотрите на визуальные искажения. Уверена, вы их уже заметили. Такое впечатление, что он здесь присутствует и в то же время не совсем. Словно на какие-то мгновения выпадает из реальности.
– Ошибка сигнала. Слабое освещение и климатические условия нарушили настройки пиктера и…
– Капитан, я знаю, как пользоваться пиктером, и знаю, что такое слабая выдержка, блики линз и цифровое искажение. Это все не то. Смотрите.
Она вызвала на экран второй кадр и вполглаза посмотрела на него.
– Обратите внимание на задний план. И на капли крови на переднем плане. Великолепная четкость. Кроме самого существа. Я не могу сказать, что могло вызвать эффект излишнего увеличения. Этот «дикий зверь» выпал из пространства синхронизации, в то время как все остальные предметы получились превосходно. Именно так я его и видела, капитан. Вы ведь внимательно изучали пикты?
– Нет, – признался Локен.
Киилер сменила снимок на экране. Теперь она смогла довольно долго смотреть на изображение, но потом все же отвернулась.
– А здесь, видите? Остаточное изображение? Это явление прослеживается на всех снимках, но здесь особенно ярко.
– Я не…
– Я сейчас увеличу контрастность и немного уберу размытость движения. – Киилер ввела в устройство новую серию команд. – Ну, теперь видите?
Локен остолбенел. То, что раньше виделось размытым и нечетким ореолом, окружавшим существо из ночного кошмара, теперь благодаря манипуляциям Киилер исчезло. На фоне отвратительного чудовища появился почти человеческий силуэт, повторяющий позу и движение зверя. Хоть изображение и не было особенно четким, не оставалось сомнений, что это искаженное гримасой лицо и израненное тело Ксавье Джубала.
– Он вам знаком? – спросила Киилер. – Я его не знаю, но, когда увидела, смогла распознать физиогномику и строение тела, характерные для Астартес. И как мог мой пиктер такое запечатлеть…
Локен ничего не ответил.
Киилер отключила аппарат редактора, вытащила блокнот и бросила его Локену. Он машинально подхватил вещицу. Киилер вернулась к кушетке и плюхнулась на сиденье.
– Вот я и хотела, чтобы вы мне это объяснили, – сказала она. – Вот почему послала вам пикты. Когда я была в самой глубокой и мрачной бездне отчаяния, я надеялась, что вы придете и все мне объясните. Но не беспокойтесь. Я уже прошла через это. Все в порядке. Дикий зверь, вот и все. Дикий зверь.
Локен посмотрел на электронный блокнот в своей руке. Вряд ли он может представить, через что пришлось пройти Киилер. Потрясение было достаточно тяжелым даже для него, но ему самому, Неро и Зиндерманну помогло испытанное средство: они знали правду. А Киилер ее не знала. Она обладала достаточной проницательностью и умом, чтобы видеть прорехи в сочиненной легенде, заметить несообразности в словах Первого капитана и понять, что в основе этой истории лежит нечто ужасное. И с этим знанием она в одиночку смогла справиться со своими эмоциями.
– Как вы думаете, что это было? – спросил он.
– Что-то ужасное, о чем нам лучше никогда не знать, – ответила она. – Бросьте, Локен. И пожалуйста, не надо сейчас меня жалеть. И не вздумайте рассказывать правду.
– Не буду, – ответил он. – Не могу. Это был дикий зверь, Эуфратия. Но как вы смогли с этим справиться?
– Что вы имеете в виду?
– Вы сказали, что чувствуете себя хорошо. Насколько хорошо?
– Мои друзья помогли мне справиться с потрясением. Я вам уже говорила.
Локен поднялся со стула, взял фляжку и подошел к кушетке. Он присел на краешек постели и наполнил протянутый стакан.
– Спасибо, – кивнула Киилер. – Я нашла в себе силы. Я обрела…
На мгновение Локену показалось, что она скажет «религию».
– Обрели – что?
– Веру. Веру в Империум. В Императора. В вас.
– В меня?
– Не в вас лично. В Астартес, в Имперскую армию, в любую военную силу человечества, которая призвана защищать нас, простых смертных. – Она сделала глоток и усмехнулась. – Понимаете, Император нас защищает.
– Конечно, он защищает, – согласился Локен.
– Нет, вы не понимаете, – сказала Киилер, обхватывая руками закрытые простыней колени. – Он в самом деле защищает. Он оберегает человечество при помощи Легионов, вооруженных отрядов, при помощи военных машин механикумов. Он сознает опасность. Видит противоречия. И использует все орудия, вроде вас, чтобы уберечь нас от зла. Защитить наши физические тела от повреждений и гибели, а наш разум – от безумия, чтобы спасти наши души. Вот что я смогла понять. Вот чему научило меня перенесенное потрясение, и я благодарна за это. В космосе существуют невообразимые опасности, живет зло, которое человечество не в силах даже осознать, не то, что с ним бороться. А Император нас защищает. Есть ужасные истины, способные свести нас с ума при первой же встрече с ними. И Император уберегает нас от них. Вот для этого он вас и создал.
– Это великолепная концепция, – признал Локен.
– Тогда, в Шепчущих Вершинах… вы спасли меня, не так ли? Вы поразили это чудовище. А теперь вы снова спасаете меня, уберегая от правды. Она причиняет вам боль?
– Что «причиняет боль»?
– Правда, которой вы не можете поделиться?
– Иногда, – ответил Локен.
– Не забывайте, Гарвель, Император – наша надежда и наш свет. Если мы верим в него, он защитит нас.
– Откуда у вас такие мысли? – поинтересовался Локен.
– От друзей, Гарвель. Меня беспокоит только один вопрос. Постоянная тревога, не дающая успокоиться моим мыслям. Вы, Астартес, преданны до мозга костей. Вы верны друг другу и никогда не сомневаетесь.
– И что?
– Сегодня я почти поверила, что вы что-то мне расскажете, но из верности долгу вы остались верны своим братьям. Я восхищена вашей твердостью, но ответьте на один вопрос: как далеко распространяется ваша преданность? Что бы ни произошло там, в Шепчущих Вершинах, я уверена, что один из братьев Астартес был частью этого происшествия. Но вы сомкнули ряды. Что должно произойти, чтобы вы пожертвовали вашей верностью Легиону ради верности нам, простым смертным?
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Вы понимаете. Если один из братьев снова нападет на своих, вы тоже это скроете? Сколько должно произойти таких случаев, прежде чем вы начнете действовать? Один? Сто? Тысяча? Как долго вы намерены хранить свои секреты? Что должно произойти, чтобы вы сбросили братские узы верности Легиону и закричали: «Остановитесь! Это неправильно!»?
– Ваши предположения нереальны…
– Неправда. Вы знаете, что такое может быть. Вы все так совершенны, идеальны и одинаковы. Вы маршируете в ногу и выполняете любые приказы. Локен, вы знаете хоть одного Астартес, кто осмелился бы нарушить строй? Может, это вы?
– Я…
– Вы посмеете? Если обнаружите гниль, признаки разложения, посмеете ли вы нарушить корпоративную верность и выступить против? Ради общего блага всего остального человечества?
– Этого никогда не случится, – твердо сказал Локен. – Это невозможно. Вы предполагаете разделение общества. Гражданскую войну. Это противно самим устоям Империума, каким его создал Император. С Воителем Хорусом, направляющим нас, словно путеводная звезда, такая вероятность абсолютно исключена. Империум велик и крепок и стремится к единой цели. Конечно, Эуфратия, есть какие-то противоречия, как есть войны, бедствия и эпидемии. Они причиняют нам горе, но не убивают. Мы боремся со злом и движемся вперед.
– Это зависит от того, – заметила Киилер, – откуда берутся эти напасти.
Внезапно раздался негромкий сигнал – ожил вокс-браслет Локена. Локен поднял запястье, включил передатчик.
– Я уже иду, – сказал он и снова повернулся к Эуфратии. – Давайте как-нибудь встретимся и еще побеседуем, – предложил он.
Киилер кивнула. Локен нагнулся и поцеловал ее в лоб.
– Выздоравливайте. И побольше общайтесь с друзьями, – сказал он.
– А вы друг мне? – спросила Эуфратия.
– Вы и сами это знаете, – ответил Локен.
Он встал с кровати и поднял с пола свой балахон.
– Гарвель, – окликнула он.
– Да?
– Уничтожьте эти снимки, прошу вас. Ради меня. Они не должны существовать.
Локен кивнул, отворил дверь и вышел в прохладный коридор.
Едва за ним закрылась дверь, Киилер поднялась с кровати и позволила простыне соскользнуть на пол. Оставшись обнаженной, она подошла к небольшому буфету, опустилась на колени и открыла нижние дверцы. Оттуда Эуфратия достала две свечи и маленькую статуэтку Императора. Все это она расположила на крышке буфета и маленькой зажигалкой зажгла свечи. Порывшись в верхнем ящике, она вытащила изрядно потрепанную брошюру, принесенную Лиифом. Это было дешевое, плохое издание, небрежно отпечатанное на портативном механическом принтере. На полях осталось несколько чернильных разводов, а текст изобиловал ошибками.
Киилер это не беспокоило. Она открыла первую страницу и, склонившись перед импровизированным алтарем, начала читать:
– «Император человечества есть Свет и Путь, и все его действия направлены на благо людей, на благо его народа. Император есть Бог, и Бог есть Император, так учит нас Божественное Откровение, и, кроме всего прочего, Император защитит нас…»
Локен бегом несся по переходам отсека летописцев, и капюшон развевался за его плечами. Раздался вой сирен. Мужчины и женщины, выходя из комнат узнать, что случилось, провожали его изумленными взглядами.
Он поднял вокс к лицу.
– Неро! Докладывай! Это Тарик? Что-нибудь случилось?
Из устройства послышался треск, потом из динамика зазвучал слегка искаженный голос Випуса:
– Да, Гарвель, кое-что происходит, но все в порядке. Возвращайся сюда.
– Что? Что произошло?
– Корабль, вот что. Только что вслед за нами из перехода в систему вошла боевая баржа. Это Сангвиний. Сангвиний собственной персоной.
