Глава первая
ЖЕРТВЫ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Райнеру Гетцау на войне не повезло. По пути на север с пистольерами фон Штольмена для участия в последней атаке, призванной изгнать нечестивых из Кислева, он надеялся вернуться домой, в Альтдорф, с парой боевых шрамов, дабы производить впечатление на подружек и любовниц; с тюками трофеев, которые можно продать на черном рынке; и несколькими седельными сумками золотых монет, выигранных у однополчан в карты и кости. И что в итоге? В первой же битве его ранили, и пришлось почти всю кампанию просидеть в приграничном городишке Вулске, который все удалялся от линии фронта, по мере того как Великий Союз теснил захватчиков все дальше в Пустоши Хаоса.
Пока он поправлялся после ранения в Вулске, ему случилось столкнуться со злой колдуньей, притворяющейся жрицей Шаллии, но он уничтожил ее, прежде чем она успела разнести заразу по всей армии. И что он заслужил? Его тут же осыпали почестями и титулами? Нет. Из-за непроходимой глупости начальства его обвинили в убийстве священнослужительницы, а также в тех преступлениях, которые могла бы совершить «жертва», если бы он ее не остановил.
К счастью… а может, и к несчастью — это уж как посмотреть, его арест совпал с последней за эту войну кампанией, исход которой представлялся столь непредсказуемым, что мелочи вроде трибунала и казней отложили до окончания кровавого побоища. Райнера месяцами мариновали в разных тюрьмах, перебрасывали с места на место — таковы уж превратности войны. Наконец (война к этому моменту уже полгода как закончилась) он попал на гауптвахту замка Смоллхоф — форпоста Империи к западу от границы с Кислевом — и уже здесь ожидал казни через повешение в камере, полной висельников самого худшего разбора.
Нет, дурная какая-то получилась война. Не то слово.
Однако же Райнер был не тот человек, чтобы навек проститься с надеждой. Он был игрок, последователь Ранальда. Он знал, что проницательный игрок может обратить случай себе на пользу, и, между прочим, уже весьма успешно подкупил недалекого надзирателя байками о казне, которую успел спрятать перед арестом. Вассендорф собирался тайно вывести его в полночь из камеры в обмен на долю этого мифического богатства. Теперь оставалось найти союзника. Предстоял долгий опасный путь на свободу — прочь из лагеря, из Империи, в неизвестное, и кто-то должен был охранять его сон, помогать перебираться через стены и стоять на шухере, пока он будет освобождать лошадей, еду и одежду от их законных владельцев. Но важнее всего было найти такого человека, который, в случае их поимки, сможет отвлечь представителей закона и дать Райнеру убежать.
За узким окном гауптвахты садилось солнце. Райнер обернулся и оглядел товарищей по камере, пытаясь понять, кто из них лучше всего подойдет в попутчики. Требовалось оптимальное сочетание сообразительности, самообладания и доверчивости — качеств, которые в тюрьме встречаются не особенно часто. Соседи обменивались рассказами о том, при каких обстоятельствах их арестовали. Райнер чуть усмехнулся. Ну конечно, каждый утверждает, что абсолютно невиновен. Дураки. Можно подумать, никто из них не заслужил такой участи.
Сидевший в углу инженер, задумчивый чернобровый гигант с кулачищами не меньше головок виссенбергского сыра, мотал головой, как сбитый с толку бык.
— Я не хотел никого убивать. Но они никак не останавливались. Все продолжали подкалывать, обзываться, и… — он заломил руки, — я даже не замахивался, но мы строили осадную башню, и у меня в руках была кувалда… и…
— А ты — здоровенный орк, который не соизмеряет свои силы, вот что, — сказал коренастый лысый пикинер с торчащей бородкой.
Инженер вскинул голову:
— Я не орк!
— Тише, парень, — сказал второй пикинер, настолько же худой и жилистый, насколько плотный его товарищ. — Нам новые проблемы не нужны. Халс ничего такого в виду не имел. Ну, в очередной раз распустил язык…
— Не поэтому ли вы здесь оказались? — спросил Райнер, которому понравились эти двое крепких мужиков, явно бывших работяг. Ему хотелось узнать о них побольше. — Никак ваши языки пробили брешь, какую кулаками не заделать?
— Нет, господин, — отозвался тощий пикинер. — Мы совершенно невиновны. Жертвы обстоятельств. Наш капитан…
— Жалкий недоумок, который с кровати встать не мог, не сверившись с картой, — перебил Халс.
— Наш капитан, — повторил его товарищ, — был найден с двумя торчащими из спины копьями, и начальство непонятно с чего обвинило нас. Но пока виновный бежал от суда, полагаю, его уже поджидали курганцы.
Халс мрачно рассмеялся:
— Ну да. Курганцы.
В тени у дверей кто-то захихикал. Оказалось, это белозубый парень с закрученными черными усами.
— Ну, парни, хватит байки травить, — сказал он с тильянским акцентом. — Все мы в одной лодке, так?
— Ты-то что об этом знаешь, пожиратель чеснока? — заворчал Халс. — Небось сам белее снега. Что тебе нужно?
— Не-разу-мение, — сказал тильянец. — Ружья я продаю. Нахожу и продаю корсарам. Знать мне с чего, что Империя такая жадная? Откуда знать, что они не делятся с союзниками?
— У Империи нет союзников, ты, мародер несчастный, — сказал рыцарь, сидевший у дверей. — Только благодарные соседи, которые прибиваются к ней в трудные времена, как овцы к пастуху.
Райнер осторожно разглядел его. Кроме него самого, рыцарь здесь был единственным дворянином, но Райнер не нашел в нем ничего родственного. Высокий, могучего сложения, с кустистой светлой бородой и пронизывающими голубыми глазами, весь такой герой Империи с головы до ног. Райнер был готов поклясться, что этот малый салютует даже во сне.
— Надо же, как ты предан Империи, которая засадила тебя в каталажку, — сухо сказал Райнер.
— Это ошибка, которую непременно исправят, — ответил рыцарь. — Я убил человека, защищая свою честь. Это не преступление.
— Тот, второй, тоже так думал…
Рыцарь только отмахнулся:
— Мне сказали, это мальчишка.
— И что он тебе сделал?
— Мы натягивали палатки. Этот псих залез на мою территорию, и вот…
— Отличный повод для убийства, нечего сказать.
— Вы издеваетесь, сэр?
— О нет, господин. В жизни бы не посмел.
Райнер перевел взгляд с рыцаря на безбородого лучника, темноволосого паренька, скорее по-детски миловидного, чем красивого.
— А ты, малый? В твои-то годы дойти до жизни такой?
— Ага, — сказал Халс. — Небось кусил кормилицу за сиську?
Мальчик поднял сердитые глаза.
— Я убил человека! Соседа по палатке. Он… — паренек сглотнул. — Он попытался… ну, поиметь меня. И если кто из вас замыслит подобное, я поступлю с ним ровно так же.
Халс расхохотался:
— Размолвка влюбленных, да?
Мальчик вскочил на ноги:
— А ну прикуси язык!
Райнер вздохнул. Ну вот, еще одна горячая голова. Ему понравилась решительность мальчишки. Бесстрашный воробей в ястребином гнезде.
— Тише, парень, — сказал тощий пикинер. — Это всего лишь шутка. Халс, оставь его в покое.
От стены отделилась высокая худая фигура, нервный артиллерист с аккуратно подстриженной бородкой и совершенно безумными глазами.
— Я убежал от собственной пушки. Огонь низринулся с неба. Огонь, да, и он двигался, как человек. Он настигал меня. Я… — Внезапно он вздрогнул, опустил голову и сел.
Несколько секунд все молчали и не глядели друг на друга. «По крайней мере, этот бедолага не лжет», — подумал Райнер.
В помещении остался только один человек, который до сих пор не проронил ни слова и, по всей видимости, не интересовался разговором: толстенький, опрятный, в белой полотняной куртке полевого хирурга. Он сидел лицом к стене.
— А ты, костоправ, — окликнул его Райнер, — ты-то что натворил?
Остальные тут же встрепенулись, испытывая явное облегчение от того, что после странного признания артиллериста наконец можно сменить тему.
Хирург не поднял головы и не оглянулся.
— Нe лезь не в свое дело.
— Тише, сэр. Мы здесь все мертвецы, ваших секретов не выдадим.
Но врач промолчал, только еще больше ссутулился и продолжал смотреть в стенку.
Райнер пожал плечами и откинулся назад, снова оглядывая своих сокамерников и раздумывая над тем, кого бы взять в попутчики. Ну, точно не рыцаря: слишком вспыльчив. И не инженера: уж больно унылый. Возможно, пикинеров, хотя, похоже, те еще ребята.
Шаги в коридоре прервали его размышления. Все обернулись. Замок скрипнул, дверь со скрежетом отворилась, и вошли два стражника во главе с сержантом.
— Встать, подонки!
— Приглашаете нас на последний ужин? — поинтересовался Халс.
— Ща моим сапогом отужинаешь, если не пошевелишься. А ну, марш!
Узники покинули камеру, еле волоча ноги. Снаружи ждали еще двое охранников. Все вышли вслед за сержантом на прохладный вечерний воздух и пересекли грязный двор замка, где размещался гарнизон.
Падали крупные хлопья мокрого снега. Когда Райнер прошел мимо виселицы в центре плаца, у него по спине пробежали мурашки.
Они вошли в цитадель через небольшие ворота и, поднявшись по винтовой лестнице, оказались в помещении с низким потолком, где пахло древесным дымом и каленым железом. Райнер нервно сглотнул и огляделся. Вдоль стен стояли клетки и висели кандалы и разнообразные орудия пытки — дыбы, решетки, железные сапоги. В углу человек в кожаном фартуке калил на огне клейма, мерцающие в полумраке.
— Смотреть вперед! — рявкнул сержант. — Сомкнуть ряды! Смирно!
Узники застыли в центре помещения — кто сразу, кто чуть помедлив — и так прождали, как им показалось, чуть ли не целый час, пока сержант не окинул их грозным взглядом. Наконец, когда у Райнера уже невыносимо заныли колени, у них за спиной распахнулась дверь.
— Вперед смотреть, уроды! — прикрикнул сержант и сам застыл навытяжку.
Теперь Райнер видел тех двоих, ради которых все это затевалось.
Первого он не знал. Это был старый солдат, весь в шрамах, седой, с искалеченной ногой. У него было угрюмое тяжелое лицо, с глазами-щелками под кустистыми бровями. Он был одет в черный с красными разрезами дублет и короткие брюки — форму капитана остландских пикинеров.
Другого Райнер пару раз видел издали — барона Альбрехта Вальденхейма, младшего брата графа Манфреда Вальденхейма из Нордбергбрухе и второго по званию человека в его армии. Он был высок ростом и крепко сбит, явно очень силен, но немного полноват, со скошенным подбородком. Репутация безжалостного человека подтверждалась одним выражением лица, холодного и закрытого, как железная дверь. Он был в синем бархате, край подбитого мехом плаща волочился по полу.
Сержант отсалютовал:
— Узники, милорд!
Альбрехт кивнул с отсутствующим видом, его ледяные голубые глаза уставились на узников из-под коротких темных волос.
— Ульф Уркарт, милорд, — сказал сержант, когда Альбрехт и капитан со шрамами остановились перед задумчивым гигантом. — Инженер. Обвиняется в убийстве одного сапера. Убил его кувалдой.
Они перешли к Халсу и его тощему напарнику.
— Халс Кийр и Павел Фосс. Пикинеры. Убили в бою собственного капитана.
— Между прочим, мы невиновны, — заметил Халс.
— Молчать, мразь! — заорал сержант и дал ему затрещину.
— Ничего, сержант, — сказал Альбрехт. — А это кто? — он указал на миловидного юношу.
— Франц Шонтаг, лучник. Убил товарища по палатке, якобы в целях самообороны.
Альбрехт и капитан фыркнули и перешли к артиллеристу.
— Оскар Лихтмар, канонир. Трусость перед лицом врага. Оставил свою пушку.
Седой капитан стиснул губы. Альбрехт пожал плечами и покосился на рыцаря, который вытянулся в струнку, — воплощенное внимание.
— Эрих фон Эйзенберг, новообращенный рыцарь ордена Скипетра. Убил виконта Олина Марбурга на дуэли.
Альбрехт поднял бровь:
— Оскорбление было серьезным?
— Виконту было всего пятнадцать.
— А-а.
Следующим был тильянец.
— Джано Остини. Арбалетчик-наемник. Крал имперские ружья и продавал их чужеземцам.
Альбрехт кивнул и перешел к толстяку, который отказался назвать свое преступление. Сержант с отвращением оглядел его:
— Густав Шлехт, хирург. Обвиняется в насилии над человеком, который приносил в лагерь еду.
Альбрехт поднял глаза:
— Не понимаю.
Сержант замялся:
— Он… э-э… обесчестил и убил дочь фермера, у которого находился на постое их отряд.
— Какая прелесть.
Они оказались прямо напротив Райнера. Альбрехт и капитан пикинеров окинули его холодным взглядом. Сержант гневно глянул на него.
— Райнер Гетцау, стрелок. Самый отъявленный из всех. Колдун, который убил святую женщину и призвал мерзких демонов в лагерь. Не знаю, что и сказать, милорд. Все прочие преступны, но этот… он враг.
— Чушь, — сказал капитан пикинеров. Он заговорил в первый раз. Голос его звучал как скрип гравия под колесами. — Это не хаосит. Я бы почувствовал.
— Ну конечно, — согласился Альбрехт.
У Райнера отвисла челюсть. Он был изумлен.
— Но… но тогда, милорд, обвинения против меня должны быть беспочвенны. Если вы знаете, что я не колдун, тогда понятно, что эти существа были призваны не мной, и…
Сержант пнул его в живот:
— Молчать! Ты, ублюдок!
Райнер согнулся пополам, хрипя и хватаясь за живот.
— Я читал ваш отчет, сэр, — невозмутимым тоном сказал Альбрехт, — и я ему верю.
— Значит… вы меня отпустите?
— Думаю, нет. Из него следует, что вы гораздо более опасны, чем если бы и правда были колдуном. Вы жадный дурак, готовый продать родную землю, отдать ее на разорение.
— Господин, умоляю вас. Может, я пару раз принял неверное решение, но если вы знаете, что я невиновен…
Альбрехт фыркнул и отвернулся:
— Капитан?
Старый капитан усмехнулся:
— По мне, так они все вместе и гроша не стоят.
— Боюсь, на данный момент других у нас просто нет.
— Значит, пора приступать, не так ли?
— Несомненно, — Альбрехт повернулся к сержанту. — Приготовьте их.
— Есть, сэр. — Он подал знак охранникам. — Заприте их. Всех, кроме этого. С орочьим сердцем.
— Я не орк! — сказал Ульф, когда стражники затолкали Райнера и всех остальных в тесную железную клетку у левой стены. Еще двое увели Ульфа в дальний конец помещения, где ждал человек в кожаном переднике. Стражники били Ульфа по ногам, пока он не опустился на колени, затем распластали его руку на деревянном столе.
— Что вы делаете? — встревоженно спросил гигант.
Один из стражей приставил копье к его шее.
— А ну, тихо!
Человек в переднике достал из огня раскаленное клеймо. Оно было в форме молота.
Глаза Ульфа расширились.
— Нет! Вы этого не сделаете! Это нечестно!
Он начал отчаянно вырываться, подбежали остальные стражники и скрутили его.
Тот, что с копьем, уколол его пару раз:
— Успокойся.
Палач прижал клеймо к его руке. Зашипела обожженная плоть. Ульф завопил и потерял сознание.
От сладковатого запаха горелого мяса Райнеру стало нехорошо.
— Так, — сказал сержант, — следующий.
Райнер едва сдерживал дрожь. Рядом с ним Оскар, артиллерист, плакал, как ребенок.
Райнер проснулся от дикой боли с тыльной стороны ладони и ощущения чего-то холодного на щеке. Он открыл глаза и увидел, что лежит на каменном полу пыточной. Очевидно, он тоже вырубился, когда его клеймили.
Кто-то пнул его по ногам. Сержант.
— Поднимайся, колдун.
Приказ было трудно понять. Казалось, его разум существовал отдельно от тела — как воздушный змей на длинной веревке. Мир словно закружился вокруг него за толстой стеклянной стеной. Он попытался встать и даже на какой-то миг подумал, что уже стоит, но, когда смог снова сосредоточиться, сообразил, что все еще лежит на полу и боль тяжелой волной ходит по руке.
— Смирно, болван! — заорал сержант и снова пнул его.
На этот раз устоять получилось, хоть и не без труда, и он присоединился к остальным в неровном строю перед Альбрехтом и капитаном. У каждого узника на руке был уродливый вздувшийся ожог в форме молота. Райнер сдержал порыв взглянуть на свое клеймо. Ему просто не хотелось это видеть.
— Сержант, — приказал Альбрехт, — выдайте хирургу бинты, пусть он перевяжет им раны.
Палач в кожаном фартуке достал какую-то мазь и бинты и передал Шлехту. Толстый хирург сначала смазал и перевязал свой ожог, потом занялся остальными.
— Вот, — сказал Альбрехт, пока он работал, — мы взяли вас под контроль и теперь можем продолжать.
Райнер беззвучно выругался. О да, они взяли его под контроль. Заклеймили на всю жизнь. Знак молота говорил всем и каждому, что его носитель — дезертир и может быть безнаказанно убит.
— Я здесь, чтобы предложить вам кое-что, чего вы не имели, к примеру, еще час назад, — продолжил Альбрехт. — Выбор. Вы можете послужить своему императору в ходе весьма важной миссии, а можете встретить свою судьбу сегодня же вечером на виселице.
Райнер выдохнул проклятие. Сегодня вечером! Он же собирался бежать в полночь. И вот теперь враги украли у него даже эту возможность.
— Шансы выжить при выполнении миссии малы, должен вас предупредить, зато награда в случае успеха велика. Вы получите столько золотых крон, сколько весите сами, к тому же с вас снимут все обвинения.
— Толку-то, учитывая, что вы нам дали уже, — проворчал Халс, демонстрируя обожженную руку.
— Император ценит вашу службу так высоко, что мудрецу из ордена Света будет приказано удалить клеймо, если вы вернетесь с победой.
«Звучит слишком уж хорошо», — подумалось Райнеру. Похоже на то, что он сам мог сказать, собираясь смошенничать.
— И что там за работа? — мрачно спросил Павел.
Альбрехт усмехнулся:
— Хотите поторговаться? О целях мисси узнаете, если согласитесь. А теперь, господа, каков будет ваш ответ?
Узники явно колебались, но один за другим кивали или говорили о своем согласии. Райнер мысленно проклинал Альбрехта. Выбор, называется. Какой тут выбор? С этим клеймом Райнер более никогда не сможет свободно передвигаться по Империи. Стояла ранняя весна — какое-то время еще можно носить перчатки, а вот летом он будет выделяться, как овца в волчьей стае. И никогда не вернется в любимый Альтдорф, к картежным столам, забегаловкам, театрам, собачьим ямам и борделям — туда, где он чувствовал себя как дома. Даже если бы побег удался, ему пришлось бы покинуть Империю навсегда. А теперь, когда Альбрехт перенес казнь с завтрашнего утра на сегодняшний вечер и тем самым угробил его единственный план, даже эта непривлекательная перспектива оказалась прикрыта.
Шанс на побег возникал лишь при условии, что он согласится на миссию. Возможно, где-нибудь в пути удастся ускользнуть — на запад в Мариенбург, или на юг в Тилею, или в Пограничные Княжества, или в какую-нибудь другую мерзкую дыру. А может, все окажется не так опасно, как говорил Альбрехт, он вернется и заберет свою награду — ну, разумеется, если Альбрехт не врал относительно нее.
Ясно было одно: откажешься — умрешь сегодня же, после чего не останется уже никаких «может быть».
— Да, — сказал он наконец. — Да, господин. Я в вашем распоряжении.