Глава 1
КРЫША МИРА
МАЛЫШКА
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Путники преодолели окаменевшие леса Уттаракханда и бесплодные радиоактивные пустыни Уттар-Прадеш. С каждым днем приближаясь к крыше мира, они ступили в долину Брахмапутры. Поднялись на плоскогорье Тераи-Дуара, занятое корабелами Механикум под сухие доки для ремонта судов. Прошли через залитые светом ацетиленовых ламп железные храмы и поднялись еще выше, в разреженный воздух Бхабхара, где землю пересекали сухие русла, по которым когда-то давно талая вода сбегала с самых высоких вершин в долину.
В прежние времена здесь царила пышная зелень субтропических лесов, но древние войны уничтожили на поверхности мира почти все живое. Океаны испарились, континенты выгорели, и все, что отличало эти земли, исчезло в процессе сражений, но мир выжил. В этом лесу преобладало дерево ашока, любимое дерево древнего бога давно исчезнувшей империи, когда-то занимавшей окрестные земли.
Один из старинных мифов этой империи гласил, что величайшая из его правительниц дала жизнь смертному богу, держась за ветви дерева ашока в деревне племени шакьев. Этот бог основал новую религию, но от его учений уже ничего не осталось, и даже нельзя было сказать, был ли этот бог жестоким или милостивым.
Путники ничего не знали об истории этого района, а Бхабхар давно превратился в унылый рабочий лагерь, простиравшийся насколько хватало глаз. Миллионы ремесленников, чернорабочих и неуклюжих мигоев собирались в городах из полотна и пластальных блоков, составляя мускульную силу, при помощи которой преобразовывались дальние горные отроги.
Еще выше, на горных склонах Шивалика, где путники остановились на ночь среди статуй, окаймлявших путь к Читвану, перед последним переходом через ущелье к хребту Махабхарата Лекх находились первые из Великих Врат, возвышавшиеся среди титанических вершин, словно мрачный портал в логово спящего гиганта.
Это были Врата Прим, и в более спокойные времена солнечные лучи играли на их серебряной облицовке и украшениях из ляпис-лазури, словно в каплях росы первого утра творения. Но сейчас сверкающая облицовка скрылась под адамантиновыми панелями, а резные украшения, первыми указывавшие на близость Императорского Дворца, были заперты в надежных подземных хранилищах. Вдоль зубчатых стен встали высокие краны и громоздкие подъемники, а с фосфорных факелов рассыпались каскады искр.
Перед Вратами собирались тысячи просителей и соискателей, и все терпеливо ждали своей очереди, чтобы пройти сквозь это величественное сооружение. Не всем было суждено подняться к высоко стоящему дворцу. Для кого-то подъем оказывался чересчур трудным, а кто-то не мог вынести чудес, представавших перед путниками после долгой дороги. За просителями наблюдала фаланга солдат в сверкающих кирасах, украшенных нефритом и слоновой костью, и в воздухе ощущалась пугающая напряженность неизвестности. Сквозь толпу шел воин, облаченный в полный золотой доспех, его высокий алый плюмаж выделялся, словно пятно крови на снегу.
Никогда еще створки Врат Прим не смыкались перед просителями, и сам факт их закрытия свидетельствовал о том, что ось Галактики сместилась. У человечества появился новый враг, который скрывался под знакомой личиной и чьи агенты уже сейчас могли находиться в толпе.
Граждане Терры уже не могли свободно передвигаться во владениях своего повелителя.
До сих пор на пути к горным вершинам усиленные меры безопасности, предпринятые для охраны континентального Дворца Императора, почти не коснулись путников, но сейчас они подошли слишком близко к этому сияющему сердцу Империума, чтобы остаться незамеченными. К дворцу стекались миллионы сезонных рабочих, и каждый подвергался досмотру.
Однако прохождение через Врата Прим не вызвало у путников никаких затруднений, поскольку они предъявили документы, скрепленные печатью одного из самых уважаемых Домов навигаторов, и ее аметистовый уровень обеспечил весьма уважительное отношение привратников. Хотя сам проход через Врата занял несколько часов, и лишь по истечении этого времени их глазам предстал Императорский Дворец во всем своем величии.
Дворец описывали как корону из света на вершине мира, как целый континент непревзойденного архитектурного искусства и величайшее достижение человечества, но никакие сравнения были не в силах передать его эпической необъятности и безмерного благоговения, вызываемого самим фактом его существования. Многие из просителей, всю свою жизнь стремившиеся увидеть дворец, не могли двинуться с места, едва пройдя через его главные ворота; один только вид окраинных переходов, башен и помещений дворца повергал их в состояние, близкое к обмороку. Это монументальное сооружение выходило далеко за рамки человеческого восприятия и выглядело как созданное богами и принадлежащее им.
Позади плато Брахмапутры, где располагались доки и посадочные площадки, вздымались величайшие горы мира: Голая, Черный Великан, Бирюзовая Богиня и, наконец, высочайшая из них — Святая Мать. Ни одна из них не избежала внимания Механикум и военных каменщиков Императора — их вершины были сглажены, а недрах пробиты глубокие шурфы для крепления фундамента дворца.
— Впечатляет, — произнес с заднего сиденья роскошного бронированного скиммера Беллан Тортега.
Кай Зулан задержал на хирургеоне полный ненависти взгляд.
— Я тебя ненавижу, — сообщил он.
Кабина скиммера изнутри была отделана панелями из дорогих пород дерева, металлические плоскости украшены платиновыми накладками, на вмонтированных пикт-экранах сменяли друг друга снимки неземных пейзажей. Мягкие сиденья покрывала обивка из бархата аметистового цвета с вышитым золотым крестом Дома Кастана. Приглушенный свет создавал уютную атмосферу, а щедро укомплектованный охлаждаемый бар был способен скрасить самую долгую поездку. Единственное, что портило впечатление от элегантного интерьера, — это присутствие на борту четырех вооруженных солдат в форме Дома Кастана.
Их аугментированные фигуры, казалось, заполняли все пространство салона сверкающими гранями панцирей и оружия. Дом Кастана, будучи одним из самых почтенных семейств Навис Нобилите, без труда мог позволить себе дорогостоящие услуги Механикум по модификации бойцов для своей службы безопасности. Лица охранников скрывались под блестящими визорами черных шлемов. Доспехи воинов — как и весь скиммер — были пронизаны проводами кристаллических пси-глушителей, предотвращавших нежелательное психическое влияние.
Эти люди, как предполагалось, должны были обеспечивать его безопасность, но дробовики, взятые на изготовку, не оставляли у Кая никаких сомнений в том, что он всего лишь пленник. Он откинулся на мягкую спинку широкого кресла, но понял, что не в состоянии насладиться комфортом, который раньше принимал как должное. Кай качнул янтарный амасек в резном хрустальном бокале, стоимость которого превышала годовой заработок среднего горожанина Терры. Неожиданно появилось желание бросить бокал в окно, но этот жалкий мятеж не мог вызвать ничего, кроме дополнительного раздражения.
Кроме того, алкоголь приглушал боль психического истощения, преследующую его с самого возвращения на Терру.
Сидевший напротив Кая Зулана Беллан Тортега с нескрываемым восхищением смотрел в окно. Сразу видно, что что хирургеон впервые посещает Дворец. Он уже двадцать часов, с того самого момента, как они миновали Врата Прим, не перестает перечислять общеизвестные достопримечательности и вслух удивляется многолюдности дворцовых окраин. Их поездка началась на плато Брахмапутра, и с того момента с лица Кая не сходило выражение нарочитой скуки. Он знал, конечно, что удостоился великой чести — взглянуть на колыбель человечества, но был настолько погружен в свои горестные раздумья, что почти не обращал внимания на окрестности.
— Я уверен, что этот крытый амфитеатр, окруженный террасой, и есть Инвестиарий, — произнес Тортега. — Лица статуй примархов задрапированы.
— Зачем? — спросил Кай.
— Что ты имеешь в виду?
— Интересуюсь, зачем драпировать лица статуй? Как будто они что-то видят.
— Это символика, Кай, — ответил Тортега. — Это говорит о желании Императора защитить своих сыновей от предательства собственных братьев.
— По мне, это говорит о напрасной трате времени. Я думаю, Императору есть над чем подумать, кроме этого бессмысленного символизма.
— Кай, знаешь, в чем самая большая из твоих проблем? — со вздохом спросил Тортега.
— Мои проблемы мне прекрасно известны, добрейший хирургеон, — огрызнулся Кай. — И ты не устаешь мне напоминать о них каждый день.
— Ты даже не сознаешь, как тебе повезло, — продолжал Тортега, словно не слыша.
Кай проглотил резкое возражение и налил себе еще амасека.
— У патриарха Вердучины имелись все основания вычеркнуть тебя из рядов Телепатика. Он дал тебе шанс. И что же ты наделал? Уже на следующий день попался в руки пси-гончих.
В медицинской лаборатории Дома Кастана, расположенной на скалах Киприоса, Кай обычно старался предотвращать подобные лекции, но в силу охватившей его с течением времени апатии стал понимать, что заткнуть Тортегу практически невозможно.
— Как ты считаешь, получил бы ты зрительную аугментику, если бы не Дом Кастана? — продолжал Тортега. — Но попомни мои слова: стоит тебе рассердить старейшин, и они заберут приборы. Ты должен быть благодарен, молодой человек, и пора это понять, пока не стало слишком поздно.
— Уже поздно, — заметил Кай. — Подумай только, где мы теперь и что меня ждет.
— Мы в сердце родного мира, Кай. Как только Империум воссоединит свои владения и эта глупая война закончится, люди снова наводнят эти места, — сказал Тортега.
С этими словами он наклонился вперед и положил руку на колено Кая. Ничем не оправданная фамильярность хирургеона заставила Кая вздрогнуть от боли.
— Не прикасайся ко мне, — сказал он. — Неужели ты ничего не знаешь о телепатах? Или хочешь, чтобы мне стали известны все твои грязные секреты?
Тортега отдернул руку, и Кай покачал головой:
— Идиот. У меня нет дара психометрии, но ты испугался, не так ли? Что ты скрываешь от старика Вердучины? Злоупотребление лекарствами? Недозволенные связи с пациентами? Сексуальные девиации?
Хирургеон покраснел, а Кай рассмеялся.
— Ты жалкий человечишка, Тортега. Думаешь, что Вердучина ценит тебя? И таких, как ты? Да ты для него ничего не значишь, просто один из функционеров, которого легко заменить. Вряд ли он даже помнит твое имя.
Тортега напряженно выпрямил спину, но сдержался и не клюнул на наживку. Вместо этого он вернулся к созерцанию окрестностей.
— Посмотри, — оживленно произнес Тортега, — там стоит Хамазанская усыпальница. Я видел пикты, но они не передают ее грандиозного масштаба. Невозможно оценить гармонию пропорций этого сооружения, пока не увидишь его своими глазами. А вон там, как мне кажется, обрамленная колоннами, золотыми шпилями и скорбными часовнями дорога к Башне Астартес. Говорят, что именно здесь состоялся последний разговор Императора с примархами, прежде чем флотилии разлетелись к отдаленным уголкам Галактики. В торжественном произведении Кински «Двадцать героев» рассказывается о дне, который Император провел со своими сынами.
— Могу поспорить, он хотел бы их продлить, — равнодушно ответил Кай, поставив опустевший бокал на полированную подставку.
Он хотел выпить еще, готов был опустошить всю бутылку, лишь бы заглушить боль.
— О чем это ты? — спросил Тортега.
— Если бы Император провел с Хорусом Луперкалем не один день, а чуть больше, мы, возможно, не оказались бы в такой жуткой ситуации.
— Тише, — зашипел Тортега. — Нельзя говорить таких вещей, по крайней мере не здесь.
— А кто может меня остановить?
Тортега покачал головой.
— Какую радость ты получаешь от таких провокаций?
Кай пожал плечами.
— Я просто хотел сказать, что если бы Император проводил с примархами больше времени, они бы, возможно, не стали поднимать против него бунт. Не думаю, что мои слова можно считать изменой.
— Кто сегодня может определить, в чем состоит измена? — вздохнул Тортега.
— А ты спроси у Воинства Крестоносцев, — посоветовал Кай. — Я почти уверен, что они смогут дать ответ.
Дорога к месту назначения заняла у них еще один день, и все это время Тортега посвятил составлению перечня чудес, которых он, вероятно, больше никогда не увидит: Зимняя галерея, гробница Упанишад, Зал Просителей, Хрустальная обсерватория, почерневшая от огня Община, Длинный дом и Кузница Плоти и Стали, где был окончательно подписан пакт между Механикум Марса и Террой. Двуглавый орел на замковом камне был вырезан из оуслита и порфира. В угасающих лучах заката он казался окровавленным.
Приближение Города Зрения Кай почувствовал задолго до того, как тот появился над горизонтом. Словно выжженное пятно в кипучей активности муравейника. Пси-глушители скиммера блокировали мысли миллионов рабочих, писцов, техников, ремесленников и солдат, трудившихся в стенах Дворца, но Кай все же улавливал глухой шум многочисленного населения.
Поблизости от штаб-квартиры Адептус Астра Телепатика не было слышно ничего, казалось, что в этой заброшенной части Дворца нет никаких признаков жизни. Но Кай, обучаясь использовать свои способности на благо Империума, провел среди этих унылых башен почти десять лет и знал, что это не так. Мысленно возвращаясь в те дни, он ощутил мимолетное дыхание ностальгии, но тотчас прогнал его, поскольку возвращение получилось не слишком радостным.
В других частях Дворца вся архитектура славила Единство, достижения человечества, триумфы Крестового похода, но строители Города Зрения, казалось, приложили все усилия, чтобы их произведение угнетало душу. Во владениях астропатов не было ни статуй, ни украшений, и когда скиммер нырнул под обсидиановую арку, Кай не испытал ничего, кроме глухого отчаяния. Тортега энергично вертел головой, стараясь рассмотреть чащу железных башен, мрачные мансарды и безмолвные магистрали между ними. Улицы Дворца за пределами внутренних стен города кипели неумолкающей и напряженной жизнью, а здесь попадались лишь одинокие призраки в зеленых одеяниях с капюшонами.
— С этими местами у тебя, верно, связано немало воспоминаний, — сказал Тортега.
Кай кивнул:
— Нет, я действительно тебя ненавижу.
Глупо было находиться на улице в такое позднее время, но Роксанне ничего не оставалось, как рискнуть и выйти в темноту. Впрочем, в Городе Просителей никогда не было по-настоящему темно. На стенах вокруг плясали отблески костров, а на крючках импровизированных столбов покачивались прикрытые колпаками светосферы.
Дым от химических горелок льнул к перекошенным строениям из модульных панелей, добытых на свалке Механикум и под стенами Дворца. С самого высокого здания в туманную мглу, повисшую над необычным городом, поднимался штырь антенны, и привязанная к нему гирлянда флажков тщетно пыталась сгладить впечатление запустения. Ближайшая стена была густо заклеена старыми плакатами и небрежно отпечатанными листовками Лектицио Дивинатус.
Все чувства Роксанны убеждали ее не покидать безопасное убежище, какое представлял собой храм, но плач детишек Майи не оставлял ей другого выхода. Болезнь, терзавшая их маленькие тела, обострялась все сильнее, и без медицинской помощи дети могут умереть до наступления утра. Два тельца уже лежали у подножия Безучастного Ангела, а их мать рыдала и жаловалась, глядя в пустое лицо статуи.
Палладий рассказал Роксанне, как добраться до дома Змея, и она старалась не отступать от его указаний. Она еще никогда не отходила так далеко от храма, а потому испытывала одновременно страх и сильное возбуждение. Для девушки, которая всю жизнь была фактически пленницей своей семьи, ощущение опасности было равносильно глотку опьяняющей свободы.
А в городе не только не было настоящей темноты, но и полной тишины тоже.
Где-то раздавался лязг металла, плакали дети, кричали их матери, безумные проповедники читали проповеди, пьяницы громко выкрикивали непристойные ругательства. Роксанна прочла в семейной библиотеке множество книг о городах Старой Земли, о том, как миллионы людей жили в переполненных трущобах бок о бок в вопиющей нищете.
Как говорили ее наставники, тщательно выбранные семьей, это была древняя эпоха, предшествующая приходу Императора. Но не так давно открывшиеся глаза Роксанны не замечали разницы. Ей казалось абсурдом, что у стен Дворца, олицетворяющего новую эпоху прогресса и просвещения, царят нищета и убожество. Золотое сияние Дворца окутывало сверкающей иллюминацией творения величайших архитекторов, но на Город Просителей не падало ни отблеска от этого сияния, ни клочка славы, завоеванной армиями Императора в разных концах Галактики.
Роксанна задумалась, не послала ли ее семья кого-нибудь за ней вдогонку, не прочесывают ли агенты отца улицы города в поисках его своенравной дочери. Возможно, но вряд ли. Еще не забылся скандал после ее предыдущей выходки, и она знала, что некоторые члены семьи были бы счастливы, если бы она навеки затерялась среди этих грязных улиц.
Она прогнала из головы посторонние мысли и сосредоточилась на дороге.
В этот поздний час на улицах города и без того достаточно опасно, так что не стоит позволять себе задумываться о несправедливости мира или о той жизни, от которой она отказалась. Теперь ее жизнь здесь, и она так далека от прошлого, как только можно себе представить.
В своем грязновато-коричневом одеянии с наброшенным на голову капюшоном, какого она и представить себе не могла еще несколько месяцев назад, Роксанна ничем не выделялась среди остальных прохожих. Немногие встреченные ею люди опасливо избегали ее взгляда и старались разминуться как можно быстрее. Она и сама низко опустила капюшон, скрыв лицо в тени, и шла ссутулившись, как было принято среди местных обитателей.
Чем меньше она будет привлекать внимания, тем лучше.
Дом Змея находился в глубине территории Дхакала, и по пути туда Роксанна меньше всего на свете хотела попасться на глаза кому-нибудь из людей Бабу. В лучшем случае они сразу же убьют ее и ограбят, в худшем — задержатся, чтобы изнасиловать, а потом спихнут изувеченный труп в канаву.
Роксанна видела тело девушки, которая столкнулась с Гхотой, самым безжалостным пособником Бабу. Трудно поверить, что человеческое существо способно совершить подобную жестокость. Отец девушки принес тело в храм и оставил там вместе со всем своим имуществом. Палладий, прекрасно понимая, куда он собирается, попытался его остановить, но горе отца было сильнее. В ту же ночь его обезглавленное тело было найдено на границе территории Дхакала висящим на железном крюке.
Да, после захода солнца в Городе Просителей было очень опасно выходить на улицы, но малыши Майи нуждались в контрбиотиках, и купить лекарство достаточно чистое, чтобы оно принесло пользу, можно было только у Антиоха. Старик заламывал безумные цены, но, когда дело касалось детей, Палладий не обращал на это внимания.
В конце концов, за жизнь заплатишь любые деньги, тем более что в храме никогда не ощущалось их нехватки.
Обездоленные не жалели монет, словно боялись, что любое проявление скупости может каким-то образом помешать их умершим близким обрести покой. Имперское Кредо отказывало людям в загробной жизни, утверждая, что смерть — это конец пути, но Роксанна не была в этом уверена. Она заглядывала в мрачное царство, лежащее за легкопреодолимыми границами реальности, и видела вещи, которые заставили усомниться в том, чему ее учили.
Она заметила, как участилось ее дыхание и сильнее забилось сердце, и постаралась прогнать опасные мысли. Подавляемые воспоминания стремились вырваться на поверхность: лишенные кожи тела в огненной пропасти, влажно поблескивающие внутренности, свисающие из рассеченных животов, и опустошенные черепа. Роксанна заставила себя сосредоточиться на внешних признаках пути, по которому шла.
Она бросила взгляд на стену, размалеванную граффити, и в памяти всплыл запах крови и резкий запах озона, когда рухнула защита. Картина на стене изображала громоздкие фигуры Астартес на вершине только что покоренного мира и была очень яркой и грубоватой в своей энергетике, пусть и лишенной эстетических достоинств. Невежественный художник явно не видел настоящих Астартес, поскольку на картине закованные в броню воины были одного роста со смертными солдатами.
Роксанна воочию видела непостижимую мощь легионеров Астартес, знала, какие это неестественно громадные и уродливые, словно орки, существа, но при этом удивительно ловкие и быстрые. Не говоря уже о том, что чудовищно сильные.
Настенную живопись уже кто-то испортил, закрыв несколько фигур мазками побелки и лозунгами, утверждавшими, что Император защитит. Под ними почти полностью скрылся пурпур Детей Императора и лазурь доспехов Пожирателей Миров, но белые и охристо-зеленые доспехи Гвардии Смерти виднелись между грубыми мазками побелки. Голова Лунного Волка с распахнутым в вое ртом тоже выглядывала из-под белой кляксы, а лицо Железного Воина отвалилось вместе со штукатуркой и кусками рассыпалось по утоптанной земле.
Дыхание Роксанны немного успокоилось, и она прикоснулась рукой к картине, надеясь, что надежная прочность стены поможет ей вернуть равновесие. Закрыв глаза, она прислонилась лбом к шероховатой поверхности кирпичной кладки, медленно вздохнула и представила себе бескрайнюю пустыню. Металлический привкус крови исчез, уступив место запахам жареного мяса и застарелого пота, к которым примешивался едкий дым бакковых палочек.
— В пустыне нет жизни, — произнесла она, повторяя давным-давно заученную мантру. — В пустыне нет никого, кроме меня, и ничто не может ко мне прикоснуться. Никто меня не потревожит.
— К несчастью, ты далеко не в пустыне, малышка, — раздался за ее спиной чей-то хриплый голос.
Роксанна в испуге развернулась, и все мысли о пустыне и душевном равновесии мгновенно разлетелись, словно листья на осеннем ветру. К противоположной стене прислонились трое мужчин в тяжелых меховых шкурах поверх парусиновых рабочих комбинезонов. Все трое курили, и голубоватый дым облаком повис над их головами. У них были смуглые обветренные лица и массивные фигуры, казавшиеся неуклюжими, но Роксанна сразу поняла, что перед ней не обычные пьяницы или грабители.
— Я не ищу неприятностей, — заговорила она, подняв руки ладонями наружу.
Они рассмеялись, а один, с узкими глазами и длинными висячими усами, шагнул вперед. Он небрежно выплюнул окурок.
— Плохо дело, малышка, неприятности сами тебя нашли.
— Прошу вас, — обратилась к ним Роксанна, — если вы люди Бабу Дхакала, вы должны идти своей дорогой. Поверьте, если вы оставите меня в покое, так будет лучше для всех.
— Если тебе известно, что мы работаем на Бабу, ты должна бы знать, что просто так мы тебя не отпустим, — возразил усатый, подзывая жестом своих спутников.
Роксанна заметила тяжелые пистолеты на поясах поверх комбинезонов и грубо вырезанные самодельные рукоятки, торчащие из ножен на бедрах. Предводитель вытащил блестящий кинжал с загнутым лезвием, поднес его ко рту и провел пожелтевшим языком по острой кромке. Струйка крови спустилась по губе на подбородок, а мужчина оскалил покрасневшие зубы.
— Ты ведь из церкви мертвых, малышка, верно? — спросил он.
— Да, я из храма Печали, — подтвердила Роксанна, стараясь говорить как можно спокойнее. — Поэтому вы и должны меня пропустить.
— Слишком поздно, малышка. Как я понимаю, ты направляешься к Антиоху, а это значит, что у тебя с собой монеты, соответствующие его ценам. Отдай их мне, и мы обойдемся с тобой без грубостей, может, только немного порежем.
— Я не могу этого сделать, — отказалась Роксанна.
— Еще как можешь. Просто запусти руку под одежду и достань деньги. Поверь, так будет лучше для тебя. Анил и Мюрат не такие добрые, как я, они уже готовы тебя убить.
— Если вы отнимете у меня деньги, вы тем самым убьете двух детей, — объяснила Роксанна.
Человек пожал плечами.
— Они не первые и наверняка не последние.
Он махнул рукой, и двое приятелей бросились к ней. Роксанна, развернувшись, побежала по улице, крича о помощи, хотя и знала, что никто не откликнется. Чья-то рука схватила ее за одежду. Она вырвалась, но тут же получила удар кулаком в плечо, потеряла равновесие и, чтобы не упасть, оперлась руками о стену.
Фрагмент кирпичной кладки осыпался, Роксанна не удержалась на ногах и с криком упала на колени. Она оказалась лицом к лицу с нарисованным на стене воином в красно-белом шлеме. Затем в спину между лопаток ей уперлась чья-то нога и сильно толкнула. Роксанна ударилась лицом в твердую землю, кровь из прокушенной щеки мгновенно наполнила рот. Сильные руки грубо перевернули ее на спину.
Капюшон вместе с завязанной на голове косынкой свалился, открыв лицо, и бандит радостно оскалил щербатые зубы.
— Да она хорошенькая! — крикнул он.
Его нож блеснул, поймав свет ближайшего фонаря.
Вторая пара рук разорвала ворот одежды, и Роксанна отчаянно забилась.
— Отпустите меня! — завопила она.
Но подручные Бабу Дхакала ее словно не слышали.
— Я тебя предупреждал, — почти дружеским тоном произнес главарь.
— Нет! — выкрикнула Роксанна. — Это я вас предупреждала!
Бандит, возившийся с ее поясом, вдруг забился в судорогах, как будто замкнул собою высоковольтную линию. Сквозь стиснутые зубы запузырилась кровавая пена, а из глаз вылетели облачка пара. Он с визгом отлетел от Роксанны, обхватив ладонями дымящийся череп, и продолжал метаться, как будто отбиваясь от невидимых противников.
— Ты что творишь?! — закричал второй бандит и в ужасе отскочил от Роксанны.
Роксанна приподнялась и выплюнула сломанный зуб. Ярость и боль исключали всякие мысли о милосердии. Она уставилась на перепуганного насильника и снова сделала то, от чего ее так настойчиво предостерегали наставники.
Человек заорал, из его ушей и носа хлынула ярко-красная кровь. В одно мгновение жизнь покинула его тело, и громила, словно пьяный, бессильно сполз по стене. Роксанна с трудом поднялась на дрожащих ногах. Третий бандит испуганно попятился.
— Ты ведьма! — закричал он. — Проклятая ведьма!
— Я просила оставить меня в покое, — ответила Роксанна. — Но вы не послушали.
— Я тебя пристрелю! — заорал он, поднимая пистолет.
Оружие выпало из его рук, когда бандит затрясся, и из всех отверстий в его голове стал вытекать кипящий мозг. Он беззвучно повалился на бок, череп стукнулся о землю и обвалился внутрь, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
Роксанна, едва дыша, оперлась о стену. Учиненный ею разгром поверг девушку в смятение. Роксанна поспешно повязала косынку и накинула капюшон, пока никто ее не увидел и не узнал.
Снова ее преследуют кровь и смерть. Таких, как она, моряки в старину называли «накликающими беду», и куда бы она ни пошла, несчастья и смерть шли рядом. Она не хотела убивать этих людей, но инстинкт самосохранения овладел ее существом, и Роксанна уже ничего не могла поделать, чтобы предотвратить их гибель.
На руке первого из убитых бандитов она заметила клановую татуировку и похолодела.
Да, это были люди Бабу Дхакала.
За смерть своих подручных он потребует крови, Бабу не принадлежит к людям, старающимся сдерживать свой гнев. Он нанесет ответный удар, и положение станет только хуже.
— Великий Трон, что же я наделала? — прошептала Роксанна и бросилась бежать.
Скиммер медленно скользил по Городу Зрения, отбрасывая голубые и аметистовые отблески на вечно сумрачные улицы. Статуй здесь совсем не было, а здания, несмотря на светлые колонны, благородные очертания и гармоничные пропорции, казались мрачными монолитами на склонах гор. Они высасывали свет и тепло из угасающего дня, словно черные дыры.
Кай сознавал свою склонность к мелодраматизму. Он презирал этот порок в других, но сам никак не мог от него избавиться. Когда-то он поверил, что навсегда расстался с этим унылым городом, но вот снова оказался здесь, как не выдержавший испытаний кандидат.
Сравнение он счел вполне уместным, ведь, в сущности, так оно и было.
Тень Пустой горы, нависшей над Городом Зрения, накрывала и Кая. Он старался казаться равнодушным, но от мысли, что он может там оказаться, горло перехватывало от страха. Он постарался прогнать мрачные мысли и сосредоточился на дороге. Тортега отвернулся от окна; даже этот глупец ощутил наполняющее Город Зрения ощущение мрачной безысходности. Кай, воспользовавшись минимальной долей своих психических способностей, определил свое точное местоположение. Благодаря аугментическим имплантатам, с проектированным и изготовленным искусными адептами Механикум, ему почти не пришлось прибегать к слепозрению, чтобы в одно мгновение совместить психическое восприятие с визуальным.
Он прикрыл глаза, не переставая ощущать тяжесть окружающих зданий и эфирное давление многочисленных башен псайкеров. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы сориентироваться, но затем архитектурные сооружения превратились в разноцветные светящиеся линии. Скиммер только что миновал Зеркальную галерею — огромное, похожее на собор здание, через которое проходили самые достойные инициаты к потрясающим воображение пещерам под городом. В глубоких подземельях Дворца им предстоит преклонить колени перед Императором, и тогда их невероятно сложные нервные схемы подвергнутся мучительному преображению, чтобы лучше противостоять опасностям варпа.
Кай помнил, как он сам, взвинченный и неуверенный в себе, в сопровождении Черных Часовых проходил по этой галерее. Он полагал, что зеркала поставлены для того, чтобы инициаты могли в последний раз увидеть свое лицо перед тем, как их глаза выжжет непостижимая сила. Но за годы, прошедшие с того момента, он так и не решил, было ли это проявлением милосердия или жестокости.
Он прогнал воспоминания, не желая возвращаться к личным переживаниям в присутствии тех, кто мог неправильно истолковать его болезненное состояние, сочтя его за страх перед будущим. Кай обратил свой мысленный взгляд вдоль плоской равнины, к самой высокой башне Города Зрения. Стоящая особняком Башня Шепотов была пронизана сетью серебристых лучей, недоступных взглядам простых смертных.
Но даже ее яркое сияние затмевало пылающее копье света, поднимающееся из Пустой горы. Этот блеск имел совершенно другую природу и мощность, и Каю потребовались немалые усилия, чтобы исключить его из зоны восприятия.
— А почему на улицах не видно телепатов? — спросил Тортега. — Я заметил только сервиторов, курьеров да несколько рабов Механикум.
Кай открыл глаза. Разноцветный светящийся город рассеялся в его мозгу, сменившись прозаической геометрией прямоугольных каменных глыб. И хотя он в любой момент мог бы восстановить видение, в такие моменты, как этот, он был почти готов от него отказаться.
— Ученики и адепты Телепатика передвигаются в основном по сети туннелей и переходов, высеченных в скалах под юродом. Лишь немногие выходят наружу, если не могут этого избежать.
— Почему?
Кай пожал плечами.
— Ощущение солнечного света на коже напоминает об утраченном.
— Да, конечно, я понимаю, — с глубокомысленным видом кивнул Тортега, как будто заглянул в глубину человеческой психики, а не получил очевидное пояснение.
— Кроме того, городские стены и гора под ними пронизаны пси-разрядными кристаллами, и потому там гораздо тише. Наверху для астропатов слишком шумно, — продолжал Кай. — Они слышат несдерживаемые мысли, разрозненные отрывки разговоров и необузданные эмоции. Нас, конечно, учат отгораживаться от всего этого, но фон всегда остается. Намного легче жить, когда ничего этого нет.
— А ты сейчас что-то слышишь?
— Только твою беспрерывную болтовню, — ответил Кай.
Тортега вздохнул.
— Кай, твоя враждебность обусловлена желанием защититься. Если ты откажешься…
— Избавь меня от нее, — бросил Кай.
Опустив затылок на мягкий подголовник, он снова закрыл глаза. Его слепозрение отыскало мерцающее сияние Башни Шепотов и источники мыслей, поджидавшие его у входа.
Один разум был настроен доброжелательно, тогда как второй ощетинился враждебностью, которую не мог скрыть даже защитный шлем.
Скиммер плавно остановился, и похожие на крылья летучей мыши створки поднялись вверх, издав шипение, характерное для высококлассной пневматики. Трое солдат сразу покинули машину, а четвертый коротким взмахом дробовика предложил выйти Тортеге и Каю. Тортега сразу же покинул скиммер, а Кай налил еще порцию амасека. Он тянул время, стараясь отсрочить неминуемое.
— Выходи, — приказал солдат.
— Еще глоток, — попросил Кай. — Поверь, там нет ничего похожего.
Опустошив бокал одним глотком, он закашлялся от обжигающе крепкого напитка.
— Ну, теперь все? — раздался голос из-под непроницаемого визора.
— Кажется, — ответил Кай.
Он вытащил из бара бутылку, сунул себе под мышку и выбрался из уютного тепла кабины.
Снаружи его хлестнул морозный горный воздух, и первый же вдох обжег горло куда ощутимее, чем амасек. Он успел забыть, как здешний холод умеет пробирать до костей. Кай позабыл многое, что касалось Города Зрения, но никогда не забывал доброты женщины, вышедшей его поприветствовать из входной арки.
— Привет, Кай, — сказала Аник Сарашина. — Рада снова тебя видеть.
— Госпожа Сарашина, — с легким поклоном ответил он. — Не сочти за оскорбление, но я не могу сказать того же о себе.
— Ничего другого я и не ожидала, — сдержанно и грустно улыбнулась она. — Ты никогда не мог скрыть своего желания оказаться как можно дальше отсюда.
— И все же я здесь, — сказал Кай.
Стоявший рядом с ней человек сделал шаг вперед. Его устрашающая внешность вполне соответствовала мерцающей дымке враждебности, окружавшей фигуру. Облаченный в угольно-черные доспехи, с непримиримым обветренным лицом, верхняя часть которого была скрыта под визором шлема, он олицетворял власть, словно кулак в кольчужной перчатке.
Воин принял от командира эскорта свернутый пергамент и сломал восковую печать.
— Передача состоялась, — сказал он, ознакомившись с содержанием документа. — Теперь Кай Зулан находится под охраной Черных Часовых.
— Под охраной, капитан Головко? — уточнил Кай.
Из башни вышел отряд солдат в рельефных кирасах и конических шлемах — доспех, очень похожий на первую модель брони Астартес. Каждый воин держал в руке длинное копье с черным лезвием и кристаллическим набалдашником на конце древка.
— Да, Зулан. И теперь я генерал-майор Головко, — ответил воин.
— Ты неплохо продвинулся, — заметил Кай. — Неужели все старшие чины твоей службы погибли в каком-то ужасном несчастном случае?
— Кай, процесс излечения не стоит начинать с оскорблений, — вмешался Тортега.
— Ой, заткнись, несчастный идиот! — воскликнул Кай. — Уходи, пожалуйста. Забирай этот драгоценный скиммер примарха и уматывай отсюда. Не могу больше тебя видеть.
— Я просто пытаюсь помочь, — с недовольной миной отметил Тортега.
Женская рука мягко обхватила локоть Кая, и в его сознание хлынул поток умиротворяющей энергии, сгладивший взъерошенные мысли и наполнивший его ощущением безмятежности, которой он был лишен все последние месяцы.
— Все в порядке, хирургеон Тортега, — сказала Аник Сарашина. — Кай дома, и он один из нас. Вы сделали все, что могли, и теперь наша очередь о нем позаботиться.
Тортега коротко кивнул и резко развернулся. Он помедлил, словно собираясь что-то сказать, но передумал и забрался в скиммер. Солдаты Дома Кастана последовали за ним, и с глухим щелчком створки люка опустились.
Скиммер вертикально поднялся и улетел, как будто старался поскорее покинуть эти места.
— Гнусный человечишка, — произнес Кай вслед удаляющемуся скиммеру.
