Глава 7
КОГНОСЦИНТЫ
ПЕЩЕРА
ВРАТА РАЗБИТЫ
Даже в лишенной солнечного света и тихой Башне Шепотов убежище криптэстезианцев казалось невероятно мрачным и даже зловещим. Кай и Афина торопливо пробирались по туннелям, пробитым мелта-резаками, но время от времени останавливались, чтобы нащупать на стенах высеченные метки. Астропаты быстро привыкали ориентироваться в переходах своей башни, но глубокие подземные уровни, где занимались своим ремеслом криптэстезианцы, никто не старался посещать без веской причины.
— Не нравится мне эта идея, — сказал Кай, чувствуя, как пульсирующие шепчущие камни перекачивают остаточные видения в камеры-ловушки.
— Я понимаю, но это твоя идея, — напомнила ему Афина. В туннеле гул мотора ее кресла казался необычно громким. — Я точно помню, как несколько раз говорила тебе, что это плохая идея. Не стоит разыскивать криптэстезианцев, они сами тебя найдут.
В сотне метров под землей стало холодно, и каждый выдох Кая сопровождался облачком пара. Тускло освещенный коридор тянулся перед ними на сотни метров, двери без вывесок почти не нарушали монотонности стен, и лишь редкие зарубки давали представление о том, как далеко они забрались.
— Ты всегда можешь вернуться, — сказал Кай.
— Чтобы лишиться возможности увидеть, как Эвандер Григора тебя уничтожит? Ни за что.
— А я думал, Сарашина приказала тебе оказывать мне помощь.
— Это верно, — согласилась Афина. — Я и теперь хочу тебе помочь — выбраться с этого уровня с мозгами в черепе.
— Ты преувеличиваешь.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда Григора подключит тебя к своим машинам.
Кай знал, что Афина права. Глупо связываться с криптэстезианцами, чьи силы породили множество пугающих слухов в башне астропатов. Кое-кто говорил, что они способны вытащить секреты из самых потаенных уголков человеческой психики, другие утверждали, что они могут зомбировать любую личность и заставить сделать все, что угодно. И почти все были уверены, что они умеют читать мысли мертвецов.
Но слухи слухами, а Кай не имел четкого представления о работе этой самой скрытной группы астротелепатов. Он подозревал, что их работа связана с безопасностью Города Зрения и заключается в фильтрации всех приходящих посланий на предмет порчи варпа. Кай верил, что в отличие от Черных Часовых, обеспечивающих физическую охрану, криптэстезианцы заняты охраной психики.
Он поднял руку и провел пальцами по стене. Обнаруженная метка показывала, что они находятся на нужном уровне и всего в нескольких метрах от цели.
— Вот и пришли, — сказал он, остановившись перед непримечательной дверью из матовой стали.
— Тебе не обязательно это делать, — сказала Сарашина. — Я же тебе говорила, это просто сон. А в снах может произойти все, что угодно. Особенно в снах телепата. Они ничего не значат.
Кай тряхнул головой.
— Да ладно, ты же оракул, ты должна понимать.
— Ты прав, я все понимаю, но еще я точно знаю, что открывать дверь опасно, потому что закрыть ее намного труднее. Если позволить криптэстезианцу исследовать структуру твоего разума, он бесповоротно изменится, наружу выйдут самые секретные, самые глубокие части твоего сознания. Когда криптэстезианец проникает в чью-то голову, для него не остается ничего тайного.
— Мне нечего скрывать, — сказал Кай.
— У всех нас имеются тайны, — возразила Афина. — Есть то, что мы не хотели бы открыть миру. Можешь мне поверить. Я видела астропатов, подвергшихся исследованию криптэстезинцев, и все они рано или поздно были сосланы в Пустую гору.
— Что ж, в конце концов я все равно туда попаду, так что какая разница?
Афина подняла искалеченную руку и тронула его локоть.
— Разница есть, — сказала она. — Госпожа Сарашина приказала мне тебя вернуть, но я не смогу этого сделать, если криптэстезианцы превратят твой разум в кучу осколков. Кай, подумай. Подумай хорошенько, что ты собираешься сделать.
— Я уже подумал, — ответил Кай и костяшками пальцев постучал по матовой стальной двери.
На стук в глубине коридора отозвалось насмешливое эхо, и Кай, затаив дыхание, ждал, когда откроется дверь. Наконец створка скользнула в стену, и он оказался лицом к лицу с Эвандером Григорой.
Одного взгляда на узкое и землисто-бледное лицо было достаточно, чтобы понять, почему люди избегают его общества. С этого спокойного и абсолютно не запоминающегося лица смотрели такие проницательные глаза, что Каю показалось, будто он очутился под микроскопом.
— Шепчущие камни захлебываются от вашей непрерывной болтовни, и мне необходим отдых, — сказал Григора. — Зачем вы меня потревожили?
Его появление на несколько мгновений ошеломило Кая, так что он не смог сразу ответить. Позади Григоры он увидел комнату, совершенно не подходящую этому человеку с невыразительным лицом, но Григора быстро шагнул вперед, заслонив собой помещение.
— Я занятой человек, Кай Зулан, как и все мы в эти неспокойные времена, — продолжил Григора. — Назови мне хоть одну причину, почему бы мне не сделать тебе выговор и не отослать тебя обратно.
— Я хочу спросить тебя о когносцинтах, — произнес Кай.
Сердитое выражение в глазах криптэстезианца сменилось заинтересованностью.
— О когносцинтах? Почему? Ведь их давно уже нет.
Кай перевел дыхание и оглянулся на Афину. Он понимал, что готов переступить очень опасную грань. Затем сдвинул одеяние с плеча и продемонстрировал желто-фиолетовый синяк, оставленный сильной рукой.
— Мне кажется, я встретил одного из них.
На первый взгляд комната криптэстезианца ничем не отличалась от скромной кельи неофита: холодные каменные и металлические стены, узкая койка и шепчущие камни в медных оправах. Но на этом сходство заканчивалось. Комната Григоры была намного больше любой из келий, и большую часть стен занимали полки. И если полки в кельях начинающих астропатов были почти пустыми, ожидая заполнения онейрокритиками, на что требовались время и опыт, у Григоры они ломились от весьма внушительной коллекции.
Переплетенные в кожу тома, инфостержни и скрученные пергаменты перемежались стопками листов, звездными картами и рукописями. Десятки онейрокритик в беспорядке валялись на полу, а все свободные участки стен были исписаны мелом, и извилистые кривые диаграмм, пересекающиеся плоскости и закорючки показались Каю ужасно знакомыми и в то же время абсолютно непонятными.
Кай слышал об Эвандере Григоре еще до того, как покинул Город Зрения, но встречаться с этим человеком ему не приходилось.
И сейчас ему остро захотелось, чтобы так оставалось и дальше.
— Сдвинь какие-нибудь книги, если хочешь присесть, — предложил Григора, просматривая какие-то записи, разбросанные по широкому столу из поцарапанного темного дерева. — К тебе это не относится, госпожа Дийос, не стоит беспокоиться.
Кай удивился его грубости, но затем решил, что Григора просто констатировал факт. Он переложил стопку пергаментов на кровать, чтобы освободить себе место, а затем, выгнув шею, стал рассматривать записи на стене. Кай заметил, что почерк был тем же самым, что и на пергаментах. На первый взгляд рисунки казались либо астрономическими картами, либо сложнейшей генеалогической схемой, но ни та, ни другая интерпретация при ближайшем рассмотрении не оправдывалась.
— Не пытайся это понять, Кай Зулан, — произнес Григора после того, как смахнул слой пыли с лежащей на столе книги. — Я бьюсь уже второе столетие, но постиг лишь малую часть.
— А что это? — спросила Афина, направляя к нему свою коляску.
Ее манипулятор выбивал на посеребренном подлокотнике непрерывную нервную дробь.
— Прекрати, пожалуйста, стучать, госпожа Дийос, меня это раздражает! — воскликнул Григора. — Я называю это Схемой, а что до ее значения…
Григора выдвинул из-за стола кресло и уселся перед Каем, положив книгу себе на колени. Он поднял глаза к символам и линиям на стене и рассматривал их некоторое время, словно человек, впервые увидевший пейзажи Козарски.
— Я уверен, что это отрывочные видения грядущего апокалипсиса. Видения будущего, пережитого человечеством миллиарды лет назад. Видения, разбившиеся на осколки, которые сотни тысяч лет сохранялись в сознании народов. А я пытаюсь составить из них общую картину.
В его голосе прозвучала убежденность фанатика, и Кай спросил себя, какие именно слухи о криптэстезианцах справедливы по отношению к этому человеку.
— И когда же произойдет апокалипсис? — спросил Кай. — Надеюсь, не очень скоро?
— Он уже начался, — ответил Григора.
Кай едва не расхохотался, но, взглянув на серьезное выражение лица Григоры, удержался.
— Ты шутишь? — спросил он.
— Я никогда не шучу, — сказал Григора, и Кай ему поверил.
— Ты говоришь о Хорусе? — предположила Афина.
— Возможно. Или об одном из его братьев. Вариантов интерпретаций слишком много, и я не могу найти точное определение. Есть еще множество вероятностей, и те, что я смог подобрать… мягко говоря, остаются под вопросом. А теперь скажите мне еще раз, зачем вы прервали мой отдых.
— Когносцинты, — напомнила Афина. — Что ты можешь о них сказать?
Григора откинулся на спинку кресла, вздохнул и покачал головой.
— Последний из когносцинтов был зарезан несколько тысяч лет назад, — сказал он. — Почему вас заинтересовала эта исчезнувшая ветвь?
Кай немного помедлил. Несмотря на то что в облике Григоры не было ничего угрожающего, за его суровой отчужденностью таилась реальная угроза. Такой человек подпишет сотню смертных приговоров с той же легкостью, с какой попросит чашку свежего кофеина. Его холодный и властный взгляд словно предостерегал Кая, чтобы тот не терял бдительности и не ляпнул какой-нибудь глупости.
— Как я уже говорил, я встретил одного из них, — произнес он.
Раздался сухой лающий смех Григоры.
— Это невозможно, — возразил он.
— А как тогда возможно вот это? — спросил Кай, спустив с плеча край одежды и продемонстрировав синяки, явно оставленные человеческими пальцами.
Криптэстезианец отложил книгу и осмотрел кровоподтек. Желтовато-фиолетовые пятна были хорошо видны на бледной коже.
Григора приложил к плечу свою ладонь, и она легко закрыла все пятна. Затем он поднял руку Кая и поднес к плечу. Его кисть оказалась намного меньше.
— Крупный мужчина с большими ладонями, — сказал Григора. — Ты уверен, что это не оставил кто-то из Черных Часовых Головко, когда тащил тебя в келью? Не пытайся меня обмануть, я сразу отличу ложь.
— Я клянусь, что синяков не было, когда я ложился спать, — сказал Кай. — Я увидел их, когда одевался на следующее утро. И не могу объяснить, откуда они взялись.
— Кроме как присутствием особого рода псайкера, чьи силы угасли более тысячи лет назад, — добавил Григора. — Это не согласуется с логикой.
— Как же ты можешь это объяснить? — спросила Афина.
— Я не должен ничего объяснять, — сказал Григора, сплетая на коленях свои тонкие пальцы. — Это вы пришли ко мне. Я мог бы войти в твой разум и поискать следы присутствия чужой психики, но это опасная процедура и весьма неприятная. Ты уверен, что готов подвергнуться болезненному вторжению в сознание?
— Я должен точно знать, был ли это сон или реальность.
— Конечно, ты все это видел во сне, — заявил Григора, словно такое положение все объясняло. — Это сон, Зулан, и ничего больше. Мало того, что ты вернулся со сломленной психикой, неужели ты еще и утратил способность отличать сновидения от фантазии?
— Это был не простой сон, — настаивал Кай.
— То же самое может сказать любой новичок.
— Кай не новичок, — заметила Афина.
— В самом деле? — насмешливо переспросил он, поворачиваясь в ее сторону. — Тем не менее он живет среди новичков и, насколько мне известно, не в состоянии осуществить передачу. Да и принять астропатическое сообщение он тоже не может. Он годится только для Пустой горы. Или я допустил хоть одну ошибку?
— Сказать по правде, допустил, — ответила Афина. — Каю еще предстоит пройти долгий путь, пока он окончательно не оправится после происшествия на «Арго», но его способности крепнут с каждым днем. Можешь быть уверен, в самое ближайшее время я верну его в зал мысли.
Речь Афины в его защиту вызвала у Кая теплое чувство. Они совсем недолго знали друг друга, и первая встреча не закончилась крепкой дружбой, но пережитые обоими страдания их сплотили. Григора мгновенно заметил их солидарность, и на тонких губах появилась легкая улыбка. Криптэстезианец слегка вздохнул, стряхнул со своего одеяния приставшую нитку, а затем открыл лежащую на коленях книгу.
— Когносцинты были могущественными псайкерами и обладали очень специфичными способностями, — сказал Григора. — Им было бы трудно воспользоваться на Терре своим талантом, чтобы хоть кто-то из хранителей Города Зрения этого не заметил.
— Значит, ты мне не веришь? — спросил Кай.
— Скажем мягче, я сохраняю изрядную долю скептицизма, — ответил Григора. — Но пока я проявлю снисходительность к вашим заблуждениям и расскажу о когносцинтах.
На другом конце Галактики, в сверкающей пещере в недрах великолепного мира, который они называли своим домом, встретились два человека. Стены пещеры источали музыку неведомой гармонии, и музыке мира вторил приглушенный гул дремлющих психических сил, скрытых под поверхностью сознания планеты.
Одним из двоих был гигант в белом одеянии, поверх которого на поясе висела тяжелая книга в кожаном переплете, небольшая кадильница и несколько полосок пергамента. Это был Азек Ариман, и среди смертных он считался полубогом, наделенным таким могуществом и интеллектом, что с ним могли сравниться лишь величайшие умы Терры. Его голова склонялась ко второму, сидевшему, скрестив ноги, на каменном полу в самом центре пещеры.
Хотя Ариман был настоящим гигантом, тот, кто сидел, все же превосходил его ростом. Он тоже был в белых одеждах, не закрывающих полностью золотисто-бронзовой кожи, а на голове, словно у разъяренного льва, полыхала грива багровых волос.
В этом мире, в этот момент, только одно существо могло притягивать к себе весь свет и энергию пещеры.
Магнус Красный. Алый Король, примарх легиона Тысячи Сынов, повелитель Просперо.
Все, кто когда-либо встречался с примархом, по-разному описывали его лицо, каждый раз называли другой цвет глаз, и никто не мог определить его характер. Магнус был таким же непостоянным, как ветер или океанская гладь, и свет блестящих кристаллов в руках сотен трэллов, стоявших вдоль стен пещеры, одновременно отражался и поглощался его кожей.
Слабый мерцающий луч соединял Магнуса с загадочным устройством, подвешенным к потолку пещеры. Поверхность похожего на гигантский телескоп прибора покрывали неизвестные за пределами этого мира символы, а из платинового кольца вокруг центрального огромного кристалла зеленого цвета выступали серебряные лопасти.
Две последние ночи Магнус провел в медитации, а до этого он долгое время сидел неподвижно под бронзовым устройством, в то время как его помощники читали отрывки из книги — бесконечные серии формул, заклинаний и числовых алгоритмов.
Если бы в это время здесь оказался кто-либо из энциклопедистов Терры, сложная и стройная красота этих уравнений исторгла бы у него слезы восторга. Но результаты многих десятилетий исследований и научных трудов Магнуса были уникальны и известны только Тысяче Сынов. Страницы книги в руках Аримана заключали в себе бесконечное знание, ценность которого было невозможно измерить.
Главный библиарий Тысячи Сынов ни разу не запнулся при чтении, и каждый слог прозвучал с безукоризненной четкостью, какой не смог бы похвастаться самый безупречный из капитанов легиона Детей Императора. Ариман смотрел на примарха с сыновней любовью, и, хотя он верил в гениальность и мудрость Магнуса, предстоящая миссия не могла его не тревожить.
Тело Магнуса не шелохнулось в течение четырех дней, тогда как его дух, стремясь к судьбоносной встрече, преодолевал неизмеримые и непознанные просторы имматериума.
В своем сердце Магнус нес предостережение отцу о судьбе Империума, но своими действиями он посеял семена его гибели.
Григора развернул книгу на коленях, чтобы показать им, и Кай увидел цветную гравюру, занимающую обе страницы и изображавшую батальную сцену. И это было не просто вооруженное столкновение, а схватка воинов Старой Земли, сражавшихся под зловещим штормовым небом, расколотым стрелами молний, и с отвратительными лицами, выглядывающими между туч. Беспощадное солнце заливало сцену дьявольским светом, и лица бойцов искажала не ярость, а ужас и мучительная тоска.
— «Саргон Аккадский у врат Урука», — прочитал Кай подпись под картиной. — Не могу сказать, чтобы я слышал об этой битве.
— Ничего удивительного, — заметил Григора. — Хотя, я полагаю, вы должны были слышать о пси-войнах?
Кай кивнул. Кивнула и Афина.
— Конечно слышали, иначе вы были бы невежественными псайкерами. По правде говоря, достоверных сведений об этих войнах почти не сохранилось, только фрагменты рукописей, пережившие последующие чистки. Мы убеждены, что эти войны, как и все остальные, начались из-за амбиций и алчности, но вскоре стало ясно, что воюющих правителей натравливали друг на друга одержимые жаждой власти личности, державшиеся в тени.
— Когносцинты? — спросил Кай.
Григора кивнул.
— Псайкеры появляются в результате очень редкой мутации. Лишь один ребенок из миллиона может родиться с какой-либо латентной силой. И лишь каждый десятый из них обладает талантом, достойным применения. Генокод когносцинтов встречается в сотни раз реже. Я хочу, чтобы вы поняли, что это означает, поскольку это не просто гиперболический оборот. Когносцинты рождаются намного реже, чем обычные псайкеры, и тот факт, что в какой-то период на Старой Земле их появилось довольно много, должен означать какое-то событие, настолько уникальное, что оно могло бы дать название целой эпохе. Но ничего подобного в исторических записях нет, поскольку о некоторых временах лучше не вспоминать.
Кай слышал сокращенную версию истории начала пси-войн, но его знания были, мягко говоря, поверхностными. Этому периоду истории псайкеров в Городе Зрения не уделяли большого внимания. Никто не хотел вспоминать о том периоде, когда психические силы едва не уничтожили мир, и меньше всего сами псайкеры.
— Со временем стало известно, что великие мировые державы были просто пешками для могущественных личностей, которые по собственной прихоти бросали в сражения целые народы. На это не способен ни один телепат, кроме когносцинта, наделенного уникальным талантом.
— Но зачем это кому-то понадобилось?
Григора пожал плечами.
— Зулан, тебе известны искушения психических сил. Несмотря на опасность, каждый астропат стремится использовать свой дар. Как только разум соприкасается с имматериумом, в нем просыпается непреодолимое желание снова испить из этого неиссякающего источника. Ты помнишь свой первый опыт?
— Да, — ответил Кай. — Это было опьяняющее чувство.
— Госпожа Дийос?
— Моя мысль достигла небес, и я чувствовала себя частью Вселенной, — сказала Афина.
— Все верно. И не важно, сколько раз вы достигали общности после того первого раза, такого ощущения больше не было, — сказал Григора. — Каждый сеанс опасен, но вы добровольно швыряете свой разум в царство ужаса, чтобы снова и снова ощутить тот первый восторг, порожденный его могуществом.
— И этого никогда не происходит, — добавил Кай.
— Не происходит, — согласился Григора. — А если вы прекращаете попытки…
— Мы получаем расстройство психики, — продолжила Афина. — Разум испытывает мучительную жажду. Я прошла через это, когда меня переправляли сюда с флотилии Фениксийца и я несколько недель не могла воспользоваться своими силами. Я бы не хотела повторения того опыта.
— Когносцинтам удается поддерживать именно то, первое ощущение, — сказал Григора. — Каждый раз, когда они прикасаются к варпу, все происходит как в первый раз. Они пьянеют от своего могущества, кроме того, говорят, что в варпе они практически неуязвимы. Ни одна сущность из имматериума не может их тронуть. Таким образом, они получали неограниченную силу, и вместе с силой росли их амбиции. Когносцинты уверовали в свое превосходство над остальными людьми и решили, что только они вправе решать судьбы народов. И для этого они обладали достаточным могуществом.
— До меня доходили слухи о том, на что они способны, но эти сведения кажутся мне преувеличенными, как слухи о наших способностях, распространяющиеся среди обычных людей.
— То, что ты слышал, скорее всего, соответствует действительности, — сказал Григора. — Для когносцинтов не было почти ничего невозможного. В конце концов, если ты можешь контролировать мысли людей, ты сможешь сделать все, что угодно.
— Они могли проникнуть в сознание… и изменить его? — спросил Кай.
— Они могли проникнуть в сознание и сделать все, что им угодно, — повторил Григора. — К примеру, я не в состоянии заставить тебя задушить госпожу Дийос или совершить самоубийство. И я подозреваю, что, как бы я ни старался, мне не удалось бы убедить тебя в противоречивом великолепии «Аптисимфонии» Дада. Внутренние понятия большинства людей о самосохранении и справедливости слишком сильны, чтобы с ними совладать, но когносцинт с легкостью мог превратить в послушную марионетку любую личность. Он мог бы заставить тебя совершать ужасные вещи и смеяться при этом. Он мог стереть воспоминания и заменить их другими, он мог бы заставить тебя видеть то, что ему хочется, и чувствовать то, что ему хочется. Для него были доступны любые уголки сознания, определяющие тебя как личность.
При мысли о таком агрессивном псайкерстве у Кая мурашки побежали по коже.
— Неудивительно, что и мы внушаем страх людям.
— Нас боялись всегда, еще до начала пси-войн, — сказал Григора. — Люди так устроены, что испытывают страх перед всем, чего не понимают, и они стремятся устранить все непонятное. И последствия пси-войн были тому прекрасным оправданием. В результате мы и оказались заперты в унылом железном городе посреди величайшей в этом мире крепости.
— А как закончились пси-войны? — спросила Афина.
— Легенда гласит, что восстал великий воин с золотыми глазами, единственный из людей, кто мог противостоять могуществу когносцинтов. Он собрал немногие оставшиеся армии и научил солдат быть быстрее, сильнее и крепче, чем все воины прошлого. Они штурмовали одну за другой крепости когносцинтов, передвигаясь на огромных серебристых летающих машинах. Против воина с золотыми глазами были бессильны даже сильнейшие из когносцинтов, и каждый раз, когда он убивал очередного пси-дьявола, порабощенные армии освобождались от своих оков и добровольно вступали в войско великого героя. Борьба длилась больше тридцати лет, но в конце концов его армия свергла последнего когносцинта, и люди обрели свободу.
— А что стало с великим воином? — спросил Кай.
— Никто точно не знает. В каких-то легендах говорилось, что он погиб в сражении против последнего когносцинта, в других — что он сам попытался овладеть их могуществом и был убит своими же людьми.
Григора замолчал, а по морщинке у его губ Кай догадался, что он улыбается. Гримаса получилась пугающей, словно посмертная ухмылка трупа.
— Кое-кто даже утверждал, что воин и сейчас живет среди нас в ожидании того дня, когда власть когносцинтов вернется.
— Но ты не веришь в это? — спросила Афина.
— Нет, конечно, не верю. Существование подобного существа можно допустить только в детских сказках да в сагах плохих поэтов. Нет, этот воин, если только он в самом деле жил на этом свете, давно обратился в прах.
— Жаль, — вздохнул Кай. — Империуму сейчас не помешал бы кто-то вроде него.
— Это верно, — согласился Григора. — А теперь, когда вы узнали о степени одаренности когносцинтов, расскажите о сути дела, заставившего вас искать со мной встречи.
Тогда Кай поведал Григоре о своем видении со всеми подробностями: о пустыне под названием Пустое Место, о безлюдной крепости, о звуках и запахах далекой земли, появившихся прямо из воздуха. Он рассказал о яркой голубизне озера и багровом солнце, лучи которого раскаленными молотами били в пески. И наконец, Кай описал призрачную фигуру, с легкостью скользившую по пустым залам Арзашкуна.
Сидевший напротив него Григора выслушал повествование о встрече, о невидимом незнакомце и мощной руке, державшей Кая за плечо. Напоследок Кай снова продемонстрировал свои синяки.
Криптэстезианец облизнул губы, и Кай не без труда скрыл свое отвращение. Движение языка напомнило ему о ящерице, предвкушающей свежую добычу, кроме того, в позе Григоры было заметно напряжение, которого не было при их появлении у дверей комнаты. Как ни трудно было в это поверить, Кай решил, что криптэстезианец сильно встревожен.
— Расскажи мне еще раз о солнце, — потребовал Григора. — Выражайся яснее. Как оно выглядело? Что ты ощущал, глядя на него? Какое сравнение пришло тебе в голову? Какие возникли метафоры и впечатления? Расскажи все, но не приукрашивай. Опиши точно, что ты видел.
Кай мысленно вернулся к моменту, предшествующему появлению незнакомца.
— Я помню струящиеся потоки раскаленного воздуха пустыни, солоноватый привкус воздуха и дрожащую линию горизонта. Солнце было отчетливо красное, и казалось, что оно смотрит на мир, как будто это огромный глаз.
— Красное око, — прошептал Григора. — Великий Трон, он уже почти здесь.
— Кто? — спросила Афина. — Кто почти здесь?
— Алый Король, — ответил Григора, глядя мимо Кая на сложную схему, начертанную на стене за его спиной. — Сарашина, нет! Это уже началось. Это происходит прямо сейчас.
В недрах планеты, уроженцы которой странствовали по Галактике на правах будущих хозяев, в огромном зале кипела бурная деятельность. Пространство в сотню метров высотой и в несколько сотен метров шириной было заполнено разнообразными машинами и резким запахом озона. Когда-то давно здесь располагалась главная тюрьма Империума, но с тех пор назначение помещения сильно изменилось.
Теперь здесь стояли огромные машины невероятной сложности и мощности, длинные ряды уникальных приспособлений и механизмов, чье назначение могло поставить в тупик даже самых одаренных адептов Механикум.
Это помещение было похоже на лабораторию величайшего ученого мира. Оно наводило на мысли о колоссальных свершениях, о еще не раскрытых потенциалах и мечтах, готовых вот-вот воплотиться в реальность. В одном конце зала виднелись массивные золотые двери, похожие на врата неприступной крепости. Снабженные запорным механизмом створки украшала искусная резьба, изображающая обнявшихся близнецов, грозного лучника, ревущего льва, весы правосудия и многие другие фигуры.
По бесчисленным проходам зала, словно кровяные клетки по живому организму, сновали тысячи адептов, сервиторов и логиков, служащих сердцу, которым являлся огромный золотой трон, возвышающийся над полом на десять метров. Связки извивающихся кабелей соединяли это сооружение с вратами.
Только одному существу было известно, что происходило за их створами. Существу непревзойденного интеллекта, чье воображение и талант изобретателя не знали себе равных. Этот человек, одетый в золотые доспехи, сидел на высоком троне и наблюдал за очередной стадией создания удивительного артефакта, вызванного к жизни его интеллектом.
Это был Император, и, хотя многие из находящихся в зале людей знали его на протяжении очень долгих лет, никто не знал его под другим именем. Никакой другой титул или звание не могли точнее передать достоинства этой личности. Окруженный самыми высокопоставленными преторианцами и наиболее доверенными сподвижниками, Император сидел и ждал.
Несчастье налетело в одно мгновение.
Золотая дверь вспыхнула внутренним светом, словно с другой стороны на нее обрушился неимоверный жар, плавящий металл. Установленные по периметру зала орудия повернулись и подняли стволы, готовые к стрельбе. Между машинами стали вспыхивать молнии, возникшие в результате перегрузки тончайших, уникальных цепей. Адепты, совершенно не понимая, что происходит, стали разбегаться от загадочного портала, спасая свои жизни.
С оплавленных створок начали с треском срываться энергетические разряды, испепелявшие всех, кто оказался слишком близко. Высеченные в камне символы взорвались с оглушительным грохотом. Все источники света, рассыпая фонтаны искр, одновременно сгорели, и труд нескольких столетий был безвозвратно загублен в одно мгновение.
Воины Легио Кустодес обнажили оружие при первых же признаках тревоги, но к тому, что произошло дальше, их не могла подготовить никакая тренировка.
В проеме двери стал проявляться массивный алый силуэт, еще объятый пламенем после полета. В зале материализовывалось существо, окутанное сверхъестественным огнем, сотканное из преломленного света и звездной материи. Его сияние было непереносимо ярким, и ни один человек не мог взглянуть в множество глаз, не сознавая своего смертного ничтожества.
Никто и никогда еще не созерцал истинный облик этого существа, настолько могущественного, что оно не могло жить только в оболочке из плоти, даже самой исключительной.
Лишь один Император узнал этого таинственного ангела, и его сердце разбилось.
— Магнус, — произнес он.
— Отец, — откликнулся Магнус.
Их мысли встретились, и в этот остановившийся миг единения Галактика изменилась навеки.
