Глава третья
ПАТЕР ГРЕХ

Отец отвернулся от верстака, отложил гаечный ключ и улыбнулся ему, вытирая замасленные руки о тряпку. В механической мастерской пахло смазкой, прометием и холодным металлом.

Он протянул дымящуюся кружку горячего кофеина, кружку столь большую, что его маленькие руки сжимали ее, словно священную чашу, и отец принял ее с благодарностью. Уже рассвело, и осеннее солнце скользило над верхушками наловой рощи за тропой, что вела вниз, от речной дороги к отцовской мастерской.

Люди приехали на закате прошлого дня, восемь крепких мужчин из заповедных лесов, что росли в пятнадцати лигах ниже по реке. Им поступил заказ на большую партию древесины от краснодеревщика из Магна Танит, а на их главной пилораме вышла из строя пила. По-настоящему срочное дело… не может ли лучший механик в графстве Прайз их выручить?

Лесорубы привезли цепную пилу на плоской платформе и помогли отцу вкатить ее в мастерскую. Отец велел зажечь все лампы. На эту работу должно было уйти много времени.

Он ждал в дверях мастерской, пока отец отлаживал работу двигателя пилы и привинчивал решетку кожуха обратно. Набившиеся в кожух опилки рассыпались по помещению, заполнив его терпким запахом дерева нал.

Дожидаясь, пока отец протестирует пилу, он чувствовал, как сердце забилось чаще. Так было всегда, сколько он себя помнил. Он всегда испытывал восторг и трепет, наблюдая за работой отца, больше походившей на волшебство. Отец брал мертвые куски металла, соединял их и делал живыми. Это была магия, которую он надеялся однажды унаследовать. Он мечтал стать механиком.

Теперь его сердце колотилось так, что стало больно. В груди болело настолько сильно, что он схватился за дверной косяк, чтобы удержаться на ногах.

Отец повернул выключатель на движке пилы, и машина с дрожью ожила. Ее резкий визг заполнил мастерскую.

Боль в груди стала невыносимой. Он глотнул воздуха. Боль концентрировалась на одной стороне тела, слева, под ребрами. Он пытался позвать отца, но его голос был слишком слаб, а рев пилы — слишком громок.

Он понял, что умирает. Он умрет здесь, в дверях мастерской своего отца, в графстве Прайз, вдыхая запах дерева нал, слушая рев пилы и чувствуя копье невыносимой боли прямо в сердце…

Кольм Корбек открыл глаза и добавил к своей жизни добрых тридцать пять лет. Он больше не был мальчишкой. Сейчас он был старым солдатом с плохой раной и в очень, очень трудном положении.

Он был обнажен по пояс, грязные обрывки нательной рубахи все еще болтались на плечах. Он потерял ботинок. Фес побери, его вооружение и вокс-передатчик тоже пропали неизвестно куда.

Все тело покрывали кровь, порезы и синяки. Он попытался шевельнуться, и боль вгрызлась в него с новой силой. Вся левая сторона груди превратилась в кровавую корку вокруг длинного лазерного ожога.

— Н-не двигайтесь, командир, — раздался чей-то голос.

Корбек огляделся по сторонам и увидел рядом Йеля. Молодой танитский солдат с пепельно-белым лицом сидел, прислонившись спиной к полуразрушенной кирпичной стене. Он тоже был без кителя, и засохшая кровь коркой покрывала плечо.

Корбек осмотрелся. Они находились в старом, давно мертвом камине громадной комнаты, которую не пощадила война. Стены лишились штукатурки, лишь кое-где имелись остатки старых украшений и росписи, а изящные стрельчатые окна были забиты досками. Свет стрелами проникал в щели между ними. Последнее, что помнил Корбек, был штурм здания гильдии. Это же помещение, насколько он мог судить, зданием гильдии не являлось.

— Где это мы? Что сл…

Йель мягко покачал головой и крепко схватил Корбека за руку.

Полковник тут же заткнулся, проследил за взглядом товарища и увидел инфарди. Больше десятка врагов расхаживали по комнате. Некоторые с оружием наготове занимали позиции у окон. Остальные таскали ящики с боеприпасами и свертки со снаряжением. Четверо втащили в комнату длинную и явно тяжелую скамью. Ножки скамьи царапали каменный пол. Инфарди переговаривались друг с другом низкими, глухими голосами.

Только теперь Корбек начал вспоминать. Они вчетвером подходят к главному залу здания гильдии. Император свидетель, они сполна воздали тем мерзким сектантам! Колеа дрался, как демон, Лейр и Йель бок о бок с ним. Корбек вспомнил, что наступал с Йелем, а Колеа прикрывал их. А затем…

Затем боль. Дальний лазерный выстрел, посланный инфарди, который притворялся мертвым в развалинах.

Корбек приподнялся и подполз к Йелю, морщась от боли.

— Дай-ка мне посмотреть, — прошептал он и попытался осмотреть рану парнишки. Йеля трясло мелкой дрожью, и Корбек заметил, что у солдата один зрачок шире другого.

Увидев затылок Йеля, Корбек похолодел. Как он еще оставался в живых?

— Что с Колеа? Лейром?

— Думаю. Они выбрались. Я не видел… — прошептал Йель. Он собирался сказать что-то еще, но внезапно оцепенел, когда по комнате словно пронесся чей-то вздох. Корбек скорее почувствовал его, чем услышал. Стрелки-инфарди смолкли и попятились к стенам, склонив головы.

Что-то вошло в помещение, что-то по очертаниям напоминающее крупного человека, если, конечно, человек может быть одет в шепот. Это что-то было скорее похоже на сгусток дыма, марево, искажавшее воздух и гудящее, словно большое осиное гнездо.

Корбек уставился на фигуру. Он чувствовал, что та извращает реальность вокруг себя, ощущал ни с чем не сравнимый холодный запах варпа. Фигура была одновременно прозрачной и плотной, воздушной, словно пар, но при этом твердой, как доспехи Императора. Чем больше Корбек смотрел, тем больше видел в этой дымке. Крошечные тени, сверкание, бурление, движение и жужжание, словно в пузыре кишели мириады насекомых.

Со звуком, подобным вздоху, преломляющий щит отключился и исчез, оставив крупную фигуру в зеленых шелках. Небольшой генератор поля висел на поясе.

Нечто повернулось к двум охраняемым пленникам, лежащим в жерле пустого камина.

Значительно выше двух метров, сплошная груда мышц. Там, где ярко-изумрудный шелк не скрывал кожу, виднелись омерзительные татуировки культа инфарди.

Патер Грех улыбнулся Кольму Корбеку:

— Ты знаешь, кто я?

— Могу догадаться.

Грех кивнул, и его улыбка стала шире. Образ мучающегося в агонии Императора на его левой щеке и лбу и кровавая пустая глазница вместо левого глаза создавали устрашающую картину. Вместо зубов у него были заостренные стальные импланты. Он вонял потом, порчей и… корицей. Он наклонился к Корбеку, и полковник почувствовал, как рядом с ним задрожал от страха Йель.

— Мы с тобой похожи.

— Я так не думаю… — произнес Корбек.

— О да. Ты сын Императора, принесший ему клятву. Я инфарди… паломник, верный культам моих святых. Святая Саббат, да будут благословенны ее мощи. Я пришел сюда, чтобы выразить ей почтение.

— Ты пришел сюда, чтобы осквернить их, гнусный ублюдок.

Не переставая улыбаться, Грех пнул Корбека по ребрам.

У Кольма потемнело в глазах. Когда сознание вернулось, он лежал в центре комнаты, а вокруг стояли все инфарди. Они что-то пели и время от времени стучали ногами или прикладами винтовок. Йеля он не видел. Боль в ребрах становилась все сильнее.

Патер Грех вновь возник в поле его зрения. За его спиной та самая тяжелая скамья. Теперь Корбек видел, что это был верстак. Верстак каменотеса, с прикрепленным к нему большим буром. Бур жужжал. Так жужжала пила во сне Корбека.

— Святая страдала от девяти священных ран, — говорил Грех. — Давайте же восславим их снова, одну за другой.

Инфарди швырнули Йеля на верстак. Бур взвыл.

Корбек ничего не мог сделать.

К северу от этого района возвышался Старый Город, покрывая коростой черепичных крыш откосы горы Цитадели. Главная улица, по непонятной причине прозванная Милей Инфарди, змеилась от Колодезной улицы и скотного рынка и карабкалась через более безопасный престижный коммерческий район и квартал Камнетесов.

Даже мимолетный взгляд на храмы, стелы, колоннады — на многочисленные образцы архитектуры Доктринополя — говорил гостю о долгой и искусной работе резчиков и каменщиков. Блоки из песчаника и грандиорита доставлялись по реке и каналу из громадных каменоломен, расположенных в горах. И в своих мастерских на отрогах основания Цитадели мастера высекали прекрасные статуи и жутковатых горгулий, резали фасадные барельефы и кружевные пилястры.

В самом начале Мили Инфарди главный танитский врач, Толин Дорден, разбил полевой госпиталь в длинном здании для омовений. Это место было легче всего содержать в приемлемой чистоте. Запах сырости перебивал теплый, мягкий запах, исходивший от сушильных шкафов через нагревательные вентиляционные отверстия.

Дорден как раз заканчивал зашивать рану на руке рядового Гутса, когда Призрак из новичков, вергхастец, вошел под черепичную крышу госпиталя с резкого солнечного света на площади. Раскатистый гул «Гидр» Пардуса, обстреливавших Цитадель, докатывался и сюда. Через открывшуюся дверь Дорден мог легко разглядеть группку танитцев, отдыхавших у фонтана. Он велел Гутсу отправляться восвояси.

— Что случилось? — спросил он прибывшего, мужчину лет тридцати, с широким лицом и тяжелой челюстью.

— Да это все рука, док, — ответил мужчина, напирая на гласные — характерная манера речи жителей Вергхаста.

— Давай посмотрим. Как тебя зовут?

— Рядовой Тин, — ответил мужчина, закатывая рукав. Левая рука до локтя представляла собой кровавую кашу. Имелись явные признаки инфекции.

Дорден потянулся за тампоном и стал прочищать рану.

— Пошло заражение. Тебе стоило раньше прийти ко мне. Шрапнель?

Тин покачал головой, морщась от прикосновений пропитанного спиртом тампона.

— Не совсем.

Дорден убрал сгустки крови и увидел зеленые линии и ножевые порезы. Стало ясно, с чем он имеет дело. Очистив рану, он спросил:

— Разве комиссар не говорил вам ничего по поводу татуировок?

— Он сказал, мы можем наколоть их, если знаем, как это делать.

— О чем ты явно понятия не имеешь. В одиннадцатом отряде есть человек, один из ваших, как же его зовут… рядовой Куу? Говорят, что он хорошо с этим справляется.

— Куу гакнутый на всю голову. Я не мог к нему обратиться.

— И потому сделал все сам?

— М-м…

Дорден продезинфицировал рану и осмотрел солдата. Танитцы все были с татуировками. Рисунки по большей части представляли собой ритуальные или семейные символы. Это была часть культуры Танит. У Дордена самого имелась татуировка. А вот из добровольцев-вергхастцев татуировки были только у бригадиров и выходцев из трущоб, набивавших метки своих братств и кланов. Теперь же почти все они хотели обзавестись татуировкой по примеру танитцев.

Негласно считалось, что если у человека нет такого знака, он еще не Призрак.

Это была уже семнадцатая воспалившаяся самодельная татуировка, которую обрабатывал Дорден. Надо будет поговорить с Гаунтом.

Снаружи прогремел выстрел. Рядовой Гутс вбежал обратно в госпиталь.

— Док! Док!

Группа танитских Призраков появилась со стороны купеческого квартала, неся на самодельных носилках рядового Лейра. Рядом с раненым бежал Гол Колеа.

Раздались крики; отдыхавшие у фонтана бойцы схватились за оружие. Дорден спокойно проложил себе путь через толпу и велел опустить носилки на землю, чтобы осмотреть раненого.

— Что случилось? — спросил он Колеа, изучая лазерный ожог на бедре Лейра. Это была не единственная рана. Мужчина был избит, покрыт порезами и ссадинами и почти терял сознание. Но он не умрет.

— Мы потеряли полковника, — просто ответил Колеа.

Дорден оцепенел, снизу вверх глядя на здоровенного вергхастца. Все разом смолкли.

— Вы — что?

— Корбек повел нас: меня, Йеля и Лейра, — по подземелью под зданием гильдии. Мы держались довольно хорошо, но врагов оказалось слишком много. Я выбрался сюда с Лейром, но полковник Корбек с парнишкой… Инфарди схватили их. Живыми. Пока мы отстреливались, пробиваясь наружу, Лейр видел, как ублюдки утащили обоих куда-то.

Солдаты загалдели.

— Мне пришлось забрать Лейра, ему нужна ваша помощь. Я иду обратно за Корбеком. Корбеком и Йелем. Мне нужны добровольцы.

— Ты знаешь, где они? — недоверчиво спросил рядовой Домор.

— Ублюдки тащили их на север. В верхнюю часть Старого Города, к Цитадели. Там инфарди все еще удерживают позиции. Уверен, они собираются допросить их. Значит, какое-то время они еще будут живы.

Дорден покачал головой. Он сомневался в затее вергхастца и в том, что пленные еще живы. Но кто его поймет, этот Хаос. Его последователи непредсказуемы.

— Добровольцы! — рявкнул Колеа. Вокруг поднялись руки. Колеа выбрал восьмерых и повернулся, чтобы отправиться прочь.

— Постой! — сказал Дорден. Он подошел и осмотрел раны на лице и груди Колеа. — Жить будешь. Пошли…

— Вы идете с нами?

Корбека любили многие, но со старым доктором у полковника были особые отношения. Дорден кивнул. Он повернулся к рядовому Раффлану, вокс-оператору:

— Сообщи комиссару. Скажи, что мы собираемся сделать и куда идем. Пусть пришлет сюда медика, чтобы госпиталь продолжал работу, и офицера для руководства.

Дорден собрал необходимые инструменты и медикаменты и поспешил за солдатами, уже покидавшими площадь.

— Ты отстаешь от графика, Гаунт, — вырвался из динамика вокса отрывистый голос. Артикуляция трехмерного голографического изображения лорда-генерала Льюго не синхронизировалась со звуком. Льюго говорил через вокс-передатчик на имперской базе командования в городе Ансипаре, в шестистах сорока километрах к юго-западу от Доктринополя, и атмосферные помехи вызывали перебои в голосовой связи.

— Знаю, сэр. Но со всем уважением, мы вошли в Святой Город на четыре дня раньше, чем предусматривала ваша стратегия перед нападением.

Гаунт и другие офицеры, присутствовавшие в полутемном отсеке командной машины, ждали, пока звук догонит изображение. Астропаты в своих коконах что-то неразборчиво бормотали и мычали. Голограмма дернулась и исказилась, и затем Льюго заговорил вновь:

— Да, верно. Я уже одобрил работу, проделанную пардусскими силами полковника Фурста, что позволила вам проникнуть внутрь.

— Пардусцы проделали отличную работу, — легко согласился Гаунт. — Но сам полковник скажет вам, что инфарди не слишком сопротивлялись вторжению. Они не хотели встречаться с механизированными силами и отступили в Доктринополь, где плотность застройки дает им преимущество. Сейчас гвардейцы ведут городские бои, отвоевывая улицу за улицей, и это процесс непредсказуемый.

— Два дня! — протрещал вокс. — Вот каков был план. Вы сказали, что вам потребуется два дня после того, как попадете за стены Святого Города, чтобы перегруппироваться и укрепиться. А вы еще даже до Цитадели не добрались!

Гаунт вздохнул и обвел взглядом своих офицеров: сидевший на корточках плотный майор Клеопас, стареющий командир пардусских танков; капитан Геродас, офицер связи в пехоте Пардуса; майор Цабо из Бревианских Сотен. Всем им явно было не по себе.

— Мы обстреливаем Цитадель, — начал Цабо, сунув руки в карманы горчичного цвета куртки.

— Да, — вмешался Геродас. — Мы направляем орудия средней дальности на Цитадель. Тяжелая артиллерия вступит в бой, как только пехота очистит улицы. Описание театра действий комиссаром Гаунтом совершенно точное. Проникновение в город удалось совершить на четыре дня раньше, чем вы оценивали. Но дальнейшее продвижение гораздо труднее.

Гаунт благодарно кивнул молодому пардусскому капитану. Единый фронт был самой правильной стратегией при разговоре с таким деревянным лбом, как Льюго.

Голограмма резко дернулась. Призрак из зеленого света, лорд-генерал Льюго взирал на них.

— Позвольте сказать, что мы здесь, в Ансипаре, уже со всем закончили. Город полыхает, и все храмы отбиты. Мои войска как раз сейчас приступают к казни выживших врагов. Более того, полковник Керно докладывает, что его силы к концу дня возьмут Гилофон. Полковник Паквин вчера водрузил орла над королевским дворцом в Хатшапсуле. В руках противника остается только Доктринополь. Я поручил это дело вам, Гаунт, из-за вашей репутации. Неужели я ошибся?

— Город будет взят, лорд-генерал. Ваше доверие не будет обмануто.

Пауза.

— Когда?

— Надеюсь начать полномасштабное наступление на столицу к закату. Я доложу вам о наших успехах.

— Понял. Очень хорошо. Император защищает.

Четыре офицера хором повторили эту стандартную формулу и голограмма отключилась.

— Чтоб его… — пробормотал Гаунт.

— Да, будь он проклят, — согласился майор Клеопас. Он опустил металлическую раму откидного сиденья, уселся и потер шрам вокруг вживленного импланта, который служил ему левым глазом.

Геродас отправился за кофеином для всех к плитке, установленной в задней части машины. Гаунт снял свою комиссарскую фуражку, повесил ее на угол монитора с картой и кинул на стол кожаные перчатки. Он хорошо знал, что имел в виду Клеопас. Льюго был «свежей кровью», одним из «новомодных» генералов, которых военмейстер Макарот привел с собой, когда сменил Слайдо и принял командование Крестовым походом в миры Саббат почти шесть звездных лет назад. Некоторые генералы, как, например, Уриенц, доказали, что ничуть не уступают в способностях ставленникам Слайдо. Другие оказались бумажными стратегами, потратившими лучшие годы в военных библиотеках на Терре и никогда не бывавшими на передовой. Лорд-генерал Льюго, как прекрасно было известно Гаунту, отчаянно жаждал самоутвердиться. Своим неумелым командованием он испортил всю кампанию на первом своем театре боевых действий, на Осициллии IX, превратив вполне выигрышную операцию в двадцатимесячную катастрофу. Даже ходили слухи, что было начато расследование касательно его рейдов в ульи Каркариада. Льюго нужна была победа и медаль на груди. И то и другое было ему нужно как можно быстрее, пока Макарот окончательно не убедился, что Льюго безнадежен.

Освобождение Хагии должно было быть поручено лорду-генералу Булледину, вот почему Гаунт с удовольствием одобрил участие в боевых действиях своих Призраков. Но в последнюю минуту, скорее всего благодаря закулисным интригам Льюго, Макарот заменил им Булледина. Хагия обещала стать легкой добычей, и Льюго хотел ее получить.

— Что будем делать? — спросил Цабо, беря у Геродаса чашку.

— Будем делать то, что нам приказано, — ответил Гаунт. — Возьмем Цитадель. Я отзову людей из Старого Города, и Пардус сможет растереть его в пыль. Расчистите нам дорогу. Затем мы сметем Цитадель.

— Ты не так хотел действовать, правда? — спросил Клеопас. — В этом районе все еще есть мирные жители.

— Вполне могут быть, — отозвался Гаунт. — Но ты слышал лорда-генерала. Он хочет, чтобы Доктринополь был взят за следующие несколько дней, и он спустит с нас шкуры, если мы будем тянуть с этим. Такова война, джентльмены.

— Я займусь приготовлениями, — уныло сказал Клеопас. — Пардусские танки прокатятся через Старый Город прежде, чем солнце встанет в зените.

С металлическим лязгом открылся внешний люк, и танитский часовой обратился к собравшимся, пока холодный дневной свет вливался в сумрачный отсек.

— Комиссар-полковник? — позвал он Гаунта.

Гаунт подошел к люку и выбрался из бронированного командного центра. Массивная машина размером с амбар, поставленная на мощные гусеницы, находилась на узкой улочке за базиликой, занятой беженцами. Гаунт увидел, что люди все еще бегут из Старого Города, наводняя массивное здание, охраняемое Призраками.

Боец Майло ждал его снаружи, рядом с ним были местная девушка в кремовых одеждах и четверо пожилых, необычного вида мужчин в длинных накидках из голубого шелка.

— Что? — воззрился Гаунт на Майло.

Юный танитец кивнул.

— Это аятани Килош, аятани Гугай, аятани Хилиас и аятани Винид, — представил Призрак мужчин.

— Аятани? — переспросил Гаунт.

— Местные жрецы, сэр. Священники Саббат. Вы просили меня выяснить…

— Да, вспомнил. Спасибо, Майло. Господа, несомненно, мой боец сообщил вам печальные новости. Примите мои соболезнования в связи с гибелью Инфарима Инфарда.

— Они приняты с благодарностью, воин, — ответил аятани Килош. Это был высокий лысый мужчина с серебристой бородкой. Глаза его выдавали безграничную усталость.

— Я комиссар-полковник Ибрам Гаунт, командир Первого Танитского и командующий боевыми действиями здесь, в Доктринополе. Полагаю необходимым, чтобы ваш король, принявший мученическую смерть от рук врага, получил все положенные почести.

— Мальчик объяснил нам все это, — промолвил Килош. Гаунт заметил, как Майло поморщился при слове «мальчик». — Мы ценим ваше уважение к нашим обычаям.

— Хагия — священный мир, отец. Честь святой Саббат была одной из основных причин нашего похода. Отвоевание ее родного мира является моей главной заботой. Уважая ваши обычаи, я всего лишь чту Бога-Императора человечества.

— Император защищает, — хором откликнулись четыре жреца.

— Так что должно быть сделано?

— Наш король должен обрести покой в освященной земле, — сказал Гугай.

— А какая земля считается освященной?

— Таких мест несколько. Самое почитаемое — гробница святой Саббат. Но здесь, в Доктринополе, самая подходящая земля — это Цитадель.

Выслушав слова Килоша, Гаунт повернулся, глядя на корку черепичных крыш Старого Города и выше — на плато Цитадели. Она была окутана дымом, белым туманом, не рассеявшимся после обстрела. Ветер был слабым.

— Мы как раз обсуждали планы отвоевания Цитадели, отцы. Это наша первейшая цель. Как только путь будет расчищен, я позволю вам пройти, чтобы провести все ритуалы для упокоения вашего правителя.

Аятани, все как один, кивнули.

«Вот оно, — подумал Гаунт. — Все решено за меня. Желание Льюго услышано. Нам придется отвоевывать Цитадель прямо сейчас».

Клеопас, Геродас и Цабо уже выбрались из мобильного штаба, и Гаунт жестом подозвал их к себе. Подозвал он и ожидавшего вокс-офицера.

— Мы выступаем на Цитадель, — сказал им Гаунт. — Готовьте войска. Я хочу, чтобы обстрел начался ровно через час. Белтайн?

Танитский связист шагнул вперед.

— Просигналь нашим отрядам в Старом Городе — пусть отступают. Это приказ. Бомбардировка начнется через час.

Белтайн кивнул и положил на бедро вокс-станцию, кодируя приказ для передачи.

— Он и есть ваш лидер? — спросила Саниан у Майло, пока они ждали в тени командного броневика.

— Да.

Девушка задумчиво рассматривала Гаунта.

— Это его путь, — сказала она.

— Что?

— Его путь. Это его путь, и он подходит ему. У тебя есть свой путь, солдат Майло?

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Эшоли имеет в виду предназначение, мальчик, — сказал аятани Гугай, появившись слева от Майло. Саниан уважительно склонила голову. Майло повернулся к старику-жрецу.

Гугай был самым дряхлым из тех четырех священников, что отыскала ему Саниан. Кожа у него истончилась и покрылась бесчисленными морщинами, глаза были тусклыми и словно затянутыми пеленой, а тело под шелковой голубой мантией иссушено и искривлено долгой и тяжелой жизнью.

— Простите отец… со всем уважением, я все равно не понимаю.

Гугай искоса посмотрел на солдата, перевел взгляд на склонившуюся Саниан.

— Объясни это пришельцу из другого мира, эшоли.

Саниан подняла взгляд на Майло и старого жреца. Брин поразился пронзительной чистоте ее глаз.

— Здесь, на Хагии, мы верим, что каждый мужчина и каждая женщина рождены под сенью Императора… — начала она.

— Да хранит его судьба, пусть девять ран приносят ему удачу, — напевно промолвил Гугай.

Саниан вновь поклонилась.

— Мы верим, что у каждого есть свой путь. Каждому предназначена своя судьба. Дорога, по которой он следует. Кто-то рожден быть лидером, кто-то — королем, кто-то должен стать пастухом, а кто-то — бедняком.

— А-а… понимаю, — протянул Майло.

— Нет, вовсе нет! — с сомнением прошелестел Гугай. — Это наша вера, данная нам самой святой. Вера, что у каждого есть своя судьба. Рано или поздно, как того пожелает Бог-Император, судьба осознает сама себя, и наш путь начнется. Мой путь был стать одним из аятани. Путь командующего Гаунта — и сие очевидно — быть воином и вести за собой солдат.

— Вот почему мы, эшоли, изучаем все дисциплины и направления знания, — сказала Саниан. — Чтобы быть готовыми, когда наш путь откроется нам. И не важно, что он принесет.

До Майло стало доходить.

— То есть… тебе еще только предстоит найти свой… путь? — спросил он девушку.

— Да. Я еще эшоли.

Гугай, скрипя старыми костями, опустился на пустой патронный ящик и вздохнул.

— Святая Саббат была низкого происхождения, дочерью погонщика шелонов на высокогорных пастбищах, которые мы теперь называем Священными Холмами. Но она выросла, видишь ли, выросла, несмотря на свое происхождение, и повела граждан Империума к победе и освобождению.

За те шесть лет, что он провел в Крестовом походе за Миры Саббат, Майло уже успел это узнать. Шесть тысяч лет назад святая поднялась из нищеты этого мира-колонии, чтобы командовать имперскими силами и добиться победы во всем звездном скоплении, выдворив зло за его пределы.

Он видел ее изображения, женщины с непокрытой головой и выбритой тонзурой, облаченной в императорскую броню, сверкающим мечом обезглавливающую демонов. Майло вдруг понял, что девушка и старик выжидающе смотрят на него.

— Я понятия не имею, каков мой путь, — быстро сказал он. — Я выживший, музыкант… и солдат… вернее, я надеюсь им стать.

Гугай смотрел на него еще какое-то время и затем покачал головой.

— Нет, не воин. Не просто воин. Что-то еще.

— Что вы имеете в виду? — спросил обезоруженный Майло.

— Твой путь определен много лет назад, еще с того времени… — начал Гугай, а затем внезапно смолк. — Ты найдешь его. Когда придет время.

Старый жрец неловко поднялся и побрел прочь, к трем своим собратьям, которые тихо переговаривались под портиком базилики.

— Фес, что этот старый пень тут нёс? — рявкнул Майло, повернувшись к девушке.

— Аятани Гугай — один из старейшин Доктринополя, святой человек! — воскликнула она возмущенно.

— Он старый пень! Что значит, я не воин? Он мне что, пророчил?

Саниан посмотрела на Майло так, как если бы он задал самый тупой во всем Империуме вопрос.

— Конечно, — ответила она.

Майло только собрался еще что-нибудь сказать, как в ухе заверещал передатчик, и по воксу пошли переговоры. Пару мгновений он слушал, и затем лицо его потемнело.

— Останься здесь, — велел он девушке и поспешил к Гаунту, который с другими имперскими офицерами стоял на ступенях командной машины. Солнечный свет ласкал высокие крыши храмового района и разливал сияющие пруды на темной улице. Летучие крысы, малоприметные благодаря грязному серому оперению, мелькали между крышами и прятались в щелях.

Подойдя к Гаунту, Майло увидел, что танитский командующий погружен в разговор по воксу.

— Вы слышали это, сэр?

Гаунт кивнул.

— Они схватили полковника Корбека. Колеа ведет спасательный отряд.

— Я слышал.

— Отмените приказ. Отзовите артиллерию.

— Отступаем, рядовой.

— Что?

— Я сказал, отступаем!

— Но… — начал Майло и заткнулся, увидев жуткое выражение глаз Гаунта.

— Майло… если б был хоть малейший шанс спасти Корбека, я остановил бы не только артиллерию, а весь этот фесов Крестовый поход! Но если его взяли инфарди, он уже мертв. Лорд-генерал хочет, чтобы Цитадель была взята. Я не могу отложить наступление только из-за призрачной надежды вновь увидеть Кольма. Колеа и его команда должны отступить вместе со всеми остальными. Мы возьмем Цитадель до наступления ночи.

Брин Майло многое хотел сказать. И большая часть касалась Кольма Корбека. Но взгляд комиссара-полковника Гаунта его остановил.

— Корбек мертв. Такова война. Давай выиграем ее в его честь.

— Ответь ему «нет», — медленно произнес Колеа.

— Сэр? — переспросил вокс-офицер Раффлан.

— Сигналь ему «нет», фраг тебя раздери! Мы не отступим!

Раффлан расположился в углу полуразрушенного строения в Старом Городе, в котором они укрылись. Рядовой Домор и еще четверо заняли позиции у разбитых окон и подняли лазганы. Доктор Дорден, обремененный медицинским скарбом, в просторном черном халате, зашел в здание последним.

— Сэр, я не могу, при всем уважении, — ответил Раффлан. — Полковник отдал приказ, код «Палаш» подтвержден. Мы должны отступать из Старого Города немедленно. Бомбардировка начнется через сорок шесть минут.

— Нет! — рявкнул Колеа. Его люди оглянулись со своих позиций. Дорден присел рядом с Колеа на кучу обломков и штукатурки под окном.

— Гол… Мне все это нравится не больше, чем тебе, но Гаунт отдал приказ.

— Ты никогда не нарушал приказы?

— Гаунта? Да ты шутишь!

— Что, даже на Нацедоне, когда он приказал тебе оставить тот полевой госпиталь?

— Фес! Кто проболтался?

Колеа на мгновение замолчал.

— Корбек рассказал мне, — сказал он, наконец.

Дорден опустил взгляд и провел рукой по редеющим седым волосам.

— Корбек, да? Проклятье…

— Когда начнется бомбардировка… нас сотрут в пыль свои, — вставил рядовой Вельн.

— Это Корбек, — просто сказал Дорден.

— Не сигналь, — отозвался Колеа, подойдя к Раффлану и отключив гарнитуру. — Просто не сигналь, если тебе от этого будет лучше. Мы должны сделать это. Мы просто не услышали приказа.

Маквеннер и сержант Халлер доложили, что улица чиста. Они были на краю квартала Камнетесов.

— Ну? — Дорден посмотрел на Колеа.

— Пошли! — ответил тот.

Два часа пополудни городские колокола зазвонили на часовых башнях Университета, эхом им стали вторить часы Старого Города. И вот тогда ударила Пардусская артиллерия.

Руководимые полковником Фурстом с легендарного сверхтяжелого танка «Теневой клинок» по имени «Карающий» пятьдесят танков «Леман Русс», тридцать восемь осадных танков «Громовержец» и десять противотанковых стигийских вариантов «Покорителя» открыли огонь по Старому Городу.

Бомбардировка дальнего радиуса поражения осуществлялась «Василисками» и орудийными платформами «Сотрясатель» из болот к югу от города и продолжалась двадцать минут, пока танковые части не подошли к границам Старого Города. Затем огненный ад закипел на улицах от скотного рынка на север, к Палисаду Хемода и Миле Инфарди.

Группы танков ползли вперед, стреляя на ходу из главных орудий. «Завоеватели» и «Победители» продвигались по городским дорогам, наводняя Милю, словно целеустремленные жуки, их прикрывала пелена дыма и раскаленной пыли, быстро окутывавшая весь город. Массивные осадные танки ползли прямо через террасы жилых домов и ворота древних башен, оставляя за собой груды развалин. С крыш каскадами сыпалась черепица. Грохот и рев танковых орудий слился в единую канонаду, накрывшую Доктринополь. Призраки отступили в южные районы Старого Города, бревианцы передвинулись из зоны обстрела к Северному кварталу над Университетом. Вокс-операторы доложили тактическим командам, что отряд сержанта Колеа не выходил на связь.

Огненные залпы танков прорезали Старый Город вплоть до основания Цитадели. Двадцать тысяч домов и строений сгорели или были сравнены с землей. Капеллу командующего Киодра разорвало на куски. Общественные кухни и мастерские иконописцев сокрушило взрывами и размололо гусеницами танков. Школы аятани и помещения эшоли были разрушены, и их кирпичные останки рухнули в священную реку. Древние камни моста Индехар Шолаан Саббат взлетели в воздух на сотню метров.

Пардусская артиллерия продолжала обстрел под руководством полковника Фурста и майора Клеопаса. Это были лучшие танковые части во всем сегменте. У Старого Города и всего, что в нем было, не имелось ни единого шанса.