23
Порт Ден-Хаген стоит там, где река Ут вливается в Карловы воды, полосу соленой воды, которую норсийцы зовут Всепожирающим морем. Вполне приличные дома сбились в кучу на поднимающихся к востоку склонах — ну, то есть приличные по меркам Севера, где здания приземисты и где их строят из гранита, чтобы они выдерживали налетающие с ледяных пустынь ветра. Деревянные хижины, круглые дома, постоялые дворы, питейные заведения и рыбные рынки доходят до огромных складских помещений, окаймляющих доки и похожих на жадные рты. Большие суда встают на якорь в тихих водах залива; прочие, поменьше, толпятся у причалов, вздымая леса мачт. Над головой кружат чайки, скорбно крича, и крики людей вторят им — выкликают цены, зовут кого-то на погрузку, угрожают, шутят, проклинают или славят многочисленных богов Асгарда или зовут поклонников Христа в маленькую церковь с просоленными стенами, стоящую у самой воды.
— Ну и дыра!
Запах несвежей рыбы достиг моего носа даже здесь, на вершине холма, где прибрежная дорога сворачивала на запад.
Снорри, шагавший впереди меня, заворчал, но толком ничего не сказал. Я нагнулся и потрепал Слейпнир по шее.
— Скоро нам придет пора расстаться, моя одноглазая старушка.
Мне будет не хватать лошади. Ходить пешком я никогда не любил. Если бы Бог создал человека для ходьбы, то не даровал бы ему лошадей. Чудесные животные. Они ассоциируются у меня со словом «побег».
Мы спустились по извилистой тропе в Ден-Хаген, мимо хижин, выглядевших так, будто первые же зимние ветра могут смести их со склона. На высоком утесе над морем семь тролль-камней глядели на волны. Я-то думал, что это просто камни, но Снорри утверждал, что видит в каждом тролля. Он распахнул непродуваемую куртку и задрал несколько слоев рубашек, показывая жуткий шрам, пересекающий твердые мышцы живота.
— Тролль. — Он ткнул пальцем в другие шрамы, от бедра до плеча. — Мне еще повезло.
В мире, где бродили мертвецы, нерожденные подымались из свежих могил, а люди-сосны населяли леса, я едва ли мог с ним поспорить.
На последнем отрезке дороги мы миновали несколько молот-камней, поставленных на обочине в честь бога грома. Снорри поискал вокруг каждого рунные камни, но нашел лишь немного черной гальки, обкатанной в реке и достаточно широкой, чтобы закрыть его ладонь, — на каждом камне было по одной руне. Возможно, остальное растащили местные ребятишки.
— Туриаз.
Он выпустил камешек.
— Гммм?
— Тернии. — Он пожал плечами. — Бессмыслица какая-то.
Город не мог похвалиться стеной, и за въездом присматривала лишь горстка унылого вида торговцев — не то чтобы это был именно въезд, просто более плотное скопление домов. После недель суровой жизни в дороге даже место вроде Ден-Хагена казалось привлекательным. Вся моя одежда еще была мокрой от проливного дождя, двое суток хлеставшего на пустоши, окружавшей пещеру Скилфы. Того, что можно было выжать из моих тряпок, хватило бы, чтобы утолить жажду, но, дабы решиться на такое, думаю, надо было вконец отчаяться и иссохнуть.
— Можно заскочить сюда и посмотреть, хорош ли здесь эль.
Я показал на таверну перед нами, где бочки были выставлены прямо на улице, чтобы на них можно было ставить кружки, а над дверью висела размалеванная рыба-меч.
— В Маладоне отличное пиво.
Снорри прошел мимо входа.
— Если бы еще его забывали посолить.
Гадость страшная, но иногда и гадость сойдет. В городке Гоатене я попросил вина, и на меня посмотрели так, будто я потребовал зажарить мне младенца на обед.
— Пошли. — Снорри повернулся к морю, отмахиваясь от человека, пытавшегося продать ему сушеную рыбу. — Сначала посмотрим в гавани.
Когда мы приблизились к берегу, он ощутимо напрягся и, едва мы увидели море с вершины холма, упал на колени и забормотал языческие молитвы. После тролль-камней норсиец шагал так резво, что мне пришлось пришпорить лошадь.
Перед доками было привязано несколько лодок, одна из которых не нуждалась ни в погрузке, ни в разгрузке.
— Ладья, — сказал я, разглядев, наконец, известные очертания, которые Снорри распознал уже с прибрежной дороги. Я соскочил со спины Слейпнир, а Снорри устремился к ладье, на последних пятидесяти метрах перейдя на бег. Даже сухопутная крыса вроде меня могла понять: это судно знавало тяжелые времена, часть мачты сверху была отломана, парус истрепан.
Не замедляя шаг, Снорри приблизился к краю гавани и исчез из виду, — вероятно, он был на палубе ладьи, которую сверху было не разглядеть. Раздались крики. Я приготовился к тому, чтобы увидеть резню.
Медленно приближаясь, поглядывая по сторонам с осторожностью человека, которому не хотелось схлопотать копьем в лоб, я ожидал, что увижу лужи крови и отсеченные части тела. Но Снорри стоял среди скамей для гребцов, ухмыляясь, как полный псих, а вокруг него столпилось несколько бледных волосатых мужиков, обменивавшихся приветственными толчками и пинками. Все они пытались говорить одновременно на каком-то невозможном наречии, звучавшем так, будто каждый звук выблевывали с трудом.
— Ял! — Снорри поднял глаза и помахал. — Давай спускайся!
Я засомневался, но избежать этого, похоже, было нельзя. Я привязал Слейпнир на причале и пошел искать, как тут можно спуститься, чтобы хоть ноги не переломать.
Выпутавшись из совершенно кошмарной лестницы, состоящей из просоленных веревок и гниющих планок, я оказался под изучающим взглядом восьми викингов. Что меня в первую очередь поразило, так даже не традиционный норсийский приветственный тычок, а то, что они почти все были одинаковы.
— Пятеро близнецов, что ли?
Я их честно пересчитал.
Снорри обхватил за плечи двоих, блондинистых, с глазами, похожими на льдинки, и бородами, подстриженными существенно короче, чем обычные норсийские бороды, в которых и ребенку заблудиться недолго.
— Больная тема, Ял. Восемь сыновей ярла Торстеффа. Атта сейчас сидит за столом у Одина, в Вальхалле, с Сиксом и Сиу. — Он сурово глянул на меня, и у меня застыло лицо. — А это Эйн, Твейр, Трир, Фьорир и Фимм.
Я догадался, что только что получил урок счета на норсийском и одновременно представление о прискорбно бедном воображении ярла Торстеффа. В любом случае буду называть их пятерней — не так мрачно.
— И Туттугу. — Снорри ткнул в плечо невысокого толстого человека. Рыжая борода его бодро торчала во все стороны, но отчего-то не сходилась под подбородками. Этот был постарше, лет тридцати пяти, — то есть ему было примерно на десять лет больше, чем близнецам. — И Арне Востроглазый, наш лучший стрелок!
Этот был самым старшим — высокий, худой, меланхоличный, со скверными зубами, намечающейся лысиной и седеющей черной бородой. Если бы я увидел его в поле, склонившимся над посевами, то принял бы за простого крестьянина.
— А! — сказал я, надеясь, что нам не придется смешивать кровь или плевать друг другу в ладони. — Счастлив познакомиться.
Семеро викингов посмотрели на меня так, будто я был какой-то странной рыбиной, которую они поймали.
— Проблемы, да?
Я показал на сломанную мачту, но, если еще тридцать с лишним гребцов не заседало в «Меч-рыбе» за кружкой соленого пива, проблема была куда серьезнее коротковатой мачты и драной парусины.
— Затонувшие острова — вот это проблема, — сказал кто-то из близнецов, кажется Эйн.
— У нас больше нет поселения в Умбре, — продолжил другой близнец и показал на Снорри.
— Теперь это Мертвые острова, — проговорил Туттугу, покачав головой, и его челюсти заходили ходуном.
— Некроманты загнали нас на корабли, штормы загнали нас на юг. — Арне Востроглазый разглядывал мозоли на руках.
— Кораблекрушение у Бреттании. Не один месяц чинили. А местные? — Очередной близнец сплюнул за борт, на удивление далеко.
— Так вот и ползли вдоль берега оттуда, надеясь добраться домой. — Арне покачал головой. — Натыкались на нормардийский флот, патрульные лодки из Арроу, конахтских пиратов… Эгир нас ненавидит. Посылал шторм за штормом, чтобы отбросить нас назад.
— Я уж ожидал морских змей и левиафана, почему бы и нет? — Туттугу закатил глаза. — Но мы здесь, в дружественных водах. Еще немного подлатаем — и сможем пересечь Карловы воды!
Он обхватил за плечи кого-то из близнецов.
— Вы еще не знаете? — спросил я.
Снорри нахмурился и подошел к борту ладьи, оперся на него и стал глядеть на воду.
— Чего? — спросили все разом, глядя на меня.
Я понял свою ошибку. Нечего подниматься на чужой корабль с дурными вестями, а то скоро окажешься за бортом.
— Мы знаем, что об ундорет в Ден-Хагене еще не говорят, — произнес очередной близнец, Эйн, со шрамом у самого глаза. — Ладьи не причаливают. Вести долетают из Хардангера: Уулиск подвергается нападениям, но пока никаких подробностей. Мы тут уже четыре дня и больше ничего не слышали. Ты знаешь больше?
— Пусть Снорри расскажет, — ответил я. — Я-то все узнал от него и не уверен, что все правильно запомнил.
И все повернулись к Снорри, внимательно глядя на него.
Он встал, возвышаясь над всеми нами, мрачный, держа руку на топоре.
— Это стоит рассказать там, где мы будем пить, поминая погибших, братья.
И пошел в гавань, легко вскарабкавшись на несколько выступающих камней, которых я не заметил во время спуска.
Снорри привел нас в таверну неподалеку от доков, откуда из-за стола было видно ладью. Я не думал, что ее стоило красть, но, возможно, ему хватит ума не проверять это на практике? В конце концов, из места вроде Ден-Хагена кому угодно скоро захочется убраться, да поживее, и наверняка найдутся люди, достаточно отчаявшиеся, чтобы отплыть на любом бесхозном судне, даже на дырявом корыте, принесшем сюда норсийцев.
Я обошел группу сзади вместе с Туттугу.
— Я думал, ладья будет… ну, подлиннее.
— Это снеккар.
— А-а!
— Маленький. — Туттугу ухмыльнулся моему невежеству, хотя думал сейчас, наверно, о том, что сказал Снорри.
— Двадцать скамей — на скеях бывает вдвое больше. Наша называется «Икея», в честь дракона, ну, знаешь.
— Ага.
Естественно, я не знал, но соврать было проще, чем выслушивать объяснения. Меня даже их лодка не интересовала, но, похоже, очень скоро мне предстояло вверить ей себя. Она была не очень большой — вдвое больше снеккара, но количество и скорость этих лодок — сильная сторона норсийцев. Оставалось молиться, что в опытных руках чертовы суденышки, по крайней мере, сразу не потонут.
Мы поставили табуретки вокруг длинного помоста, и несколько местных разумно предпочли пересесть. Снорри заказал эля и сел во главе стола, глядя, как ветер треплет паруса снеккара над портовой стеной. Небо позади было затянуто мрачными темными тучами, шел дождь, но тут же лились косые лучи послеполуденного солнца.
— Вальхалла!
Снорри схватил с принесенного служанкой подноса кружку с пенящимся элем.
— Вальхалла!
По столу застучали.
— Воин боится не участия в бою, а того, что сражение может закончиться без него, — этого не изменит сколь угодно великая доблесть. — Снорри завладел их вниманием и сделал долгий глоток. — Я не бился в Эйнхауре, но слышал о нем от Свена Сломай-Весло, если с этого змеиного языка может сорваться хоть слово правды.
Команда «Икеи» обменялась взглядами, что-то бормоча. Тон реплик, которые я уловил, не оставлял сомнения, что они не слишком уважали Сломай-Весло.
— Битву при Восьми Причалах я застал, и она больше напоминала резню. Я выжил, но каждый день стыжусь этого.
Он снова выпил и все рассказал.
Солнце опустилось, тени стали длиннее, мир был где-то рядом, но мы его не замечали. Снорри зачаровал нас своим голосом, и я слушал, прихлебывая эль, но не чувствуя вкуса, хотя уже слышал все это раньше. Все до того момента, как он пришел в Черный форт.
Когда Снорри впервые увидел черное пятно, то подумал, что умирает и ему отказывает зрение, что дикая пустошь убила его. Но пятно оставалось на месте и росло по мере того, как он, шатаясь, приближался. И со временем оно стало Черным фортом.
Построенный из огромных блоков, высеченных из древних базальтовых щитов, что лежат под снегом, Черный форт дерзко противостоял Суровым Льдам, он казался совсем маленьким на фоне исполинских ледяных утесов восемью километрами севернее. За все долгие годы существования форта лед отступал и наступал, но ни разу не подошел к черным стенам, словно крепость была последним стражем, берегущим человека от владычества ледяных великанов.
Собравшись с силами при виде твердыни, Снорри подошел ближе, закутавшись в плащ из тюленьей шкуры, весь в снегу. Восточный ветер усилился, проносясь по льду, поднимая в воздух мелкий сухой снег и крутя поземку. Снорри подался вперед, прямо в зубы ветра, вырвавшие у него последние остатки тепла, каждый шаг грозил падением, после которого он бы уже не встал. Когда форт перекрыл своей массой ветер, Снорри едва не свалился, будто лишившись опоры. Он и не знал, что уже подошел так близко, и толком не верил, что достигнет цели. С укреплений никто не смотрел на него. Все узкие окна были закрыты ставнями и засыпаны снегом. У огромных ворот не было стражи. Тело и разум Снорри окоченели, он застыл в нерешительности. У него не было плана, лишь желание закончить то, что он начал в Восьми Причалах и что должно было быть завершено здесь. Он пережил двоих из своих детей. У него не было желания пережить Эгиля и Фрейю — лишь биться, чтобы спасти их.
Снорри страшно ослабел, но знал, что, если будет ждать в снегу, лучше ему не станет. Взобраться на стены форта он не мог — это все равно что штурмовать утесы Суровых Льдов. Он взял обеими руками Хель и ударил отцовским топором в ворота Черного форта.
Прошла, казалось, целая вечность, когда наверху открылись ставни и на голову Снорри посыпались снег и обломки льда. Когда он поднял голову, ставни снова закрылись. Он опять принялся молотить в ворота, зная, что ум его затуманен и замедлен от холода, но больше ничего не мог придумать.
— Ты! — раздался голос сверху. — Кто ты?
Снорри поднял глаза. Наверху был Свен Сломай-Весло в волчьих мехах, он высунулся, чтобы лучше видеть, и выражение его лица в ореоле красно-золотых волос было невозможно понять.
— Снорри…
Снорри не мог выговорить свое полное имя заледеневшими губами.
— Снорри вер Снагасон? — удивленно прогремел Сломай-Весло. — Ты же исчез! Бежал с поля боя, как говорят. Вот это да! Я сам спущусь и отворю. Подожди там. Не убегай снова.
И Снорри стоял, сжав побелевшие руки на топорище, пытаясь согреться хотя бы своим гневом. Но холод проник в самые кости, вытягивая силу, лишая воли и даже памяти. У холода был свой вкус — вкус прикушенного языка. Он обвивает, опутывает, как живой, как зверь, что хочет убить тебя, не гневом, не зубом и когтем, но милосердием отступления и добротой, погружающей в долгую-долгую ночь после бесконечной боли и страдания.
Скрежет ворот вырвал его из раздумья. Он отшатнулся. Люди, занятые тяжким трудом, заворчали, и по обледенелому камню скользнули два огромных засова. Если бы его просто оставили ждать, он бы уже с места не сдвинулся.
— Я мог прикончить тебя копьем со стены или отдать снегам, но боец с Железных Полей заслуживает лучшей смерти.
Снорри хотел сказать, что человек, для которого слово «честь» не пустой звук, который знает, как достоин умереть воин, должен был прийти в Восемь Причалов при свете дня и протрубить в рог. Он много чего хотел сказать. Он хотел сказать об Эми и Карле, но лед сковал его губы, а оставшиеся силы нужно было потратить на то, чтобы убить человека, стоявшего перед ним.
— Тогда пошли. — Сломай-Весло жестом пригласил его внутрь. — Твой путь был далек. Было бы нехорошо из страха лишить тебя возможности пройти его до самого конца.
Снорри побежал, хотя ноги слишком замерзли, чтобы он мог нормально двигаться. Свен Сломай-Весло смеялся — это было последним, что услышал норсиец, прежде чем дубинка ударила его в затылок. Люди, которые открывали ворота, просто ждали рядом и, когда норсиец проходил мимо, свалили его.
Его разбудил опаляющий жар. Жар в руках, вытянутых над головой. Жар в конечностях, будто они горели. Жар в лице. И боль. Боль во всем теле.
— Чт…
Дыхание облачком застыло в воздухе. В бороде все еще были льдинки, на грудь капала вода. Не такая горячая, какой показалась поначалу, не такая холодная, какой была прежде.
Снорри приподнял голову, и рана на затылке, касающаяся шершавого камня, едва не заставила проклятие слететь с его растрескавшихся губ. В помещении с ним было человек двенадцать, все столпились вокруг очага в дальнем конце длинного каменного стола — люди Свена, красные викинги из Хардангера. Тут, вблизи Суровых Льдов, им было еще хуже, чем ундорет с берегов Уулиска.
Снорри заорал на тех, кто держал его в плену, выплеснул ярость, изрыгая страшные проклятия, кричал, пока горло не заболело и голос не ослаб. Его игнорировали, даже не смотрели в его сторону, и наконец здравый смысл перевесил ярость. Надежды больше не было, но он понял, как жалко смотрится, связанный и выкрикивающий угрозы. У него уже был шанс что-то сделать — и оба раза он не смог.
Сломай-Весло вошел в зал через дверь рядом с очагом, погрел там руки, разговаривая со своими людьми, прошел вдоль стола и приблизился к своему пленнику.
— Это было глупо, честно говоря.
Он потер подбородок большим и указательным пальцем. Даже вблизи было невозможно определить его возраст. Сорок? Пятьдесят? Обветренный, в шрамах, костистый, крупнее Снорри, грива золотисто-рыжих волос все еще была густой, в углах темных глаз лучились морщинки, взгляд — пристальный, оценивающий.
Снорри не отвечал. Он и правда сглупил.
— Я ожидал большего от человека, о котором столько рассказывают в медовых залах.
— Где моя жена? Мой сын?
Снорри больше не угрожал — это лишь рассмешило бы Сломай-Весло.
— Скажи мне, зачем ты бежал. Снорри вер Снагасон оказался глупцом, и я не удивлен. Хотя и ждал большего. Но трусом?
— Яд твоих тварей свалил меня. Я упал, и меня занесло снегом. Где мой сын?
При этих людях он не мог говорить о Фрейе.
— А-а! — Сломай-Весло покосился на своих людей, которые прислушивались к разговору. В Черном форте развлечься особо нечем. Даже угли, которые они жгли, с большим трудом доставлялись на санях. — Ну, он в безопасности, пока ты не представляешь угрозы.
— Я не назвал тебе его имя.
Снорри напрягся в путах.
Сломай-Весло лишь поднял бровь.
— Думаешь, сын великого Снорри вер Снагасона не успел рассказать всем и каждому, как его отец будет штурмовать наши ворота с целой армией, чтобы спасти его? И как ты посшибаешь нам головы топором и будешь гонять их по всему фьорду.
— Зачем они вам?
Снорри встретился с ним взглядом. Боль помогла ему отвлечься от мыслей о вере Эгиля в отца, который его подвел.
— Ах, да. — Свен Сломай-Весло подтянул стул поближе и сел, положив топор на колени. — В море человек мал и ничтожен, корабль его ненамного больше, и мы плывем туда, куда ветер прикажет. Мы обгоняем шторм. Мы поднимаемся и опускаемся вместе с волнами. Тощий ли рыбак у берегов Африка, здоровенный ли викинг, перебивший сотню человек, — во всепожирающем море всех нас влечет ветер. Вот в чем дело, Снорри вер Снагасон. Ветер переменился. Он дует с островов, и новый бог творит погоду. Не добрый бог, не чистый, но это нам не дано изменить. Мы в море, и мы склоняем головы и надеемся уцелеть. Сейчас островами владеет Мертвый Король. Там он сокрушил ярла Торстеффа, Железного ярла и красных ярлов Хардангера. Всех разогнал по их портам. И вот он идет за нами, с ним — мертвецы, среди которых и наши люди, и чудища из краев за пределами смерти.
— Ты должен дать им бой! — Снорри снова забился в путах, понимая, что это абсолютно бесполезно.
— И как же, а, Снорри? — Взгляд Свена, злой, непроницаемый, стал жестче. — Борись с морем — и утонешь. — Он поднял топор с колен, находя успокоение в тяжести оружия. — Мертвый Король умеет убеждать. Если бы я привел сюда твоих жену и сына и поднес к их лицам раскаленное железо… ты бы подумал, что я весьма убедителен, правда?
— Викинги не воюют с детьми.
Снорри знал: это поражение. Лучше было погибнуть во льдах, чем прийти сюда и подвести свою семью.
— Ундорет не трогают сирот и вдов, когда совершают набеги, верно? — Люди у очага презрительно зафыркали. — Снорри Красный Топор усыновил детей тех мужчин, которых отправил в последнее плавание?
Снорри было нечего ответить.
— Зачем они здесь? Зачем берут пленных? Почему здесь?
Сломай-Весло лишь покачал головой. Теперь он казался старше, ближе к пятидесяти, чем к сорока.
— Меньше знаешь — крепче спишь.
— Сны, которые я видел. — Снорри поднял голову за столом таверны. Аслауг смотрела на нас его глазами, теперь непроницаемо-черными, блестящими в кровавых отблесках закатного солнца. Можно было представить, как они глядят из-за паутины, и на миг поверить в историю о том, как Локи, бог лжи, полюбил красавицу, чью истинную природу выдавала лишь ее паучья тень. — Такие вот сны. — Взгляд его упал на меня. — Трудно представить, что они могли быть еще темнее.
Я почувствовал под кожей Баракеля и почти уже ждал, что польется сияние, сочась из шрамов, которые еще не зажили после Гофау, вытекая из-под ногтей. На другом конце стола начала собираться сила, которая была нам знакома по кратким соприкосновениям. Я теперь знал, что это Аслауг и Баракель, воплощения света и тьмы, готовятся к битве.
Вспоминая, о чем Снорри спросил Свена, я задавался вопросом «почему». Я хотел знать, как получилось, что он продался, — и ради чего. Впрочем, более всего я желал, чтобы Аслауг отвернулась, и опустил глаза, понемногу успокаиваясь. Все прочие, собравшиеся вокруг стола, увидели или почувствовали, что с их соотечественником что-то не так, и тоже умолкли — хотя, вероятно, они также скорбели по погибшим ундорет.
— Эйнхаур тоже разорили?
Тишину нарушил один из близнецов.
— До того, как они пришли в Восемь Причалов?
Это уже другой.
— Что с Темными Водопадами?
Туттугу.
— Должно быть, это были все они. — Арне Востроглазый говорил, уставившись в стол. — Или мы бы уже раз десять услышали эту историю.
Все за столом, кроме Снорри, взяли кружки с элем и осушили их.
— Враг там, за Черным фортом, — сказал Снорри.
Ночь разлилась вокруг него, темнее, чем следовало бы, а солнце еще не зашло полностью, еще не было проглочено морем.
— Мы пойдем туда. Убьем всех. Разрушим сотворенное ими. Покажем им ужас чернее самой смерти.
Северяне опустили кружки, глядя на Снорри тревожно и зачарованно. Я снова посмотрел на море, на запад, вдоль береговой линии, туда, где горящий край солнца все еще усыпал горизонт рубинами. Оно становилось все меньше и меньше, пока совсем не исчезло.
— Я сказал, ундорет, мы окрасим снега кровью людей Хардангера! — Снорри вскочил, освобожденный закатом, глаза его были ясными, стол скрежетнул по камням. — Мы заберем обратно то, что любим, и покажем этим красным викингам, как нужно проливать кровь! — Он поднял топор над головой. — Мы — из народа ундорет! Дети Молота. Кровь Одина течет в наших жилах. Мы — рожденные бурей!
И там, где Аслауг не смогла тронуть норсийцев своими темными угрозами, Снорри вер Снагасон мгновенно поднял их на ноги, и они выкрикивали угрозы в ночное небо, молотя по столу, покуда не начало разлетаться на щепки дерево и не запрыгали кружки.
— Еще эля! — Снорри наконец сел и снова грохнул кулаком по столу. — Выпьем за погибших.
— Пойдешь с нами, принц Ялан? — спросил Туттугу, забирая у служанки высокий кувшин с белобрысой шапкой пены, напоминающей прически близнецов. — Снорри говорит, тебя на родине друзья называют героем, а враги — дьяволом.
— Долг велит мне проводить Снорри на родину. — Я кивнул. Когда вам навязывают ход действий, лучше всего принять его благосклонно и выжать из ситуации все, что возможно, — до первой возможности выпутаться. — Посмотрим, что эти падальщики из Хардангера смогут сделать с человеком из Красной Марки.
Надеюсь, не труп. Ну, то есть я постараюсь.
— Что заставляет нас думать, что вдевятером у нас получится справиться лучше, чем у Снорри в одиночку? — Арне Востроглазый вытер с усов пену от эля, его голос был скорее мрачен, чем страшен. — У Сломай-Весло достаточно людей, чтобы опустошить Эйнхаур и все деревни вдоль берегов Уулиска.
— Хороший вопрос. — Снорри протянул руку, показывая на Арне. — Во-первых, пойми, что в Черном форте было очень мало народу, и это не то место, где можно содержать достаточно большой гарнизон. Все, что там съедается, приходится тащить через льды. Каждое полено или мешок угля нужно нести туда. А от кого там обороняться? От рабов, трудящихся под Суровыми Льдами, копающих тоннели в поисках мифа? Во-вторых, мы пойдем хорошо подготовленными, а не одетыми в первое, что подвернулось под руку среди руин. Мы пойдем с ясной головой, и убийство будет до поры заперто в наших сердцах. И наконец, третье. Что еще нам остается делать? Мы — последние из свободных ундорет. Все, что осталось от нашего народа, — там, во льдах, в руках других людей. — Он помолчал и положил на стол широкие ладони, глядя на растопыренные пальцы. — Моя жена. Мой сын. Вся моя жизнь. Все хорошее, что мне довелось сделать. — Губы его дернулись, явив оскал. Он встал, голос снова стал похож на рык. — Итак, я не предлагаю вам ни победу, ни возвращение к прежней жизни; не обещаю, что мы снова будем строить. Лишь боль, кровь, красные топоры и возможность вместе выступить против врага — в последний раз. Что скажете?
И разумеется, эти психи одобрительно заорали, а я наполовину искренне ударил кулаком по столу и задумался, как же выбраться из этого ужаса. Если Сейджес не лгал и не ошибался, то, если Снорри погибнет при осаде, а я буду держаться позади и вовремя ускользну, заклятие разрушится. Разумеется, коли нас девять, рядов, за которыми можно спрятаться, не так уж и много, а этот Черный форт неудобно удален от любой безопасной гавани, куда можно бежать.
Я решил, что на данный момент лучшей политикой будет напиться до бесчувствия и надеяться, что утро вечера мудренее.
— Самое главное тут, — сказал я, уловив момент, когда норсийцы молча занялись выпивкой, — это не действовать слишком поспешно. Планирование — вот основа успеха. Стратегия. Снаряжение. Все то, чего не хватало Снорри в первый раз в силу его нетерпения.
Чем дольше мы здесь пробудем, тем больше шанс, что проклятие ослабнет или еще что-нибудь подвернется. Важно, чтобы «Икея» не отплыла, пока я не исчерпал все возможности избежать этого плавания. Я пожал плечами, допил эль и потребовал еще.
