15

Не советую ночевать в горах. Тьма непроглядная, по скалам карабкаются мертвяки, а ты дрожишь под жиденьким одеялком. Сомнительное удовольствие.

В конце концов утро таки настало — вот что по-настоящему важно.

— Значит, ты его исцелил.

Снорри шагал по склону горы, пытаясь найти место для спуска, до которого не смогут добраться мертвяки.

— Нет, ты что! — С самого нежного возраста я решил, что отрицание — лучшая тактика. — А, чтоб его! — Я оступился и оперся ногой сильнее, чем рассчитывал. Раскаленные добела иглы боли прошили лодыжку и напомнили, что спускаться будет весьма неприятно.

— У него на предплечье была рана поглубже, чем у меня на животе.

— Нет, только куртку порвал. Хорошо так порвал, ну и руку слегка оцарапал. Крови было много, — наверное, это и обмануло тебя. А я эту кровь стер, вот и все. — Я понял, к чему идет дело. Снорри хотел, чтобы его тоже подлечили. Ну уж нет. Порез на руке Мигана отнял у меня слишком много сил — после целой ночи с сестричками де Вир я и то был бы поживее. А после раны Снорри вообще буду еле ползать. — Прости, но я… Ой! Вашу ж мать, как больно!

А я всего-то чуть ударился лодыжкой о валун.

— Ну да, — сказал Снорри, — тот, кто мог стереть такой порез, уже давно выправил бы себе лодыжку, а я, должно быть, ошибся.

Я сделал еще три мучительных шага, потом уселся на ближайшем валуне.

— Знаешь, между прочим, и правда больно. Попробую подлатать. — Я старался сделать все по-тихому, но он стоял над душой, скрестив руки на груди, — этакий здоровенный, подозрительно настроенный норсиец. Мысль о том, чтобы спуститься на здоровой ноге, была слишком соблазнительной. Я сжал зубы, обхватил сустав и потянул. Снорри поднял бровь. Я попытался добраться до источника магии внутри себя и потянул сильнее.

— Я… гм… могу оставить тебя одного, момент все-таки деликатный.

Тонкая линия сжатых губ в черной бороде никоим образом не выдавала насмешки.

— Ты что, издеваешься?

— Ага.

Я попробовал немножко пошевелить больной ногой.

— А, матьтвоюрастак!.. — Ругательства перешли в нечленораздельный вопль.

— Не вышло, да?

Я медленно встал. Казалось, все, что я сделал с Миганом, было все равно что щекотка, — сам с собой такого нипочем не сделаешь. И вообще, что толку было лечить Мигана, если Снорри все равно скинул его с обрыва? Может, это был единичный случай. Я очень на это надеялся.

— Ну что, попробовать? — Я протянул руку к раненому боку норсийца.

Он отшатнулся.

— Не надо. Когда мы соприкасаемся, происходит всякое нехорошее, и, сдается мне, в этот раз будет похуже, чем в прошлый.

Я помнил, как потянулся к его руке, когда соскользнул вниз. В ретроспективе то, что случилось с моей лодыжкой, выглядело меньшим из двух зол. Если бы я смог тогда ухватиться, может, мы бы оба сгорели, как тот мертвяк.

— Да что ж такое творится-то? — Я поднял руки, ладонями к себе. — Мертвяк поджарился там, где я его коснулся. И ты. — Я посмотрел на Снорри, теперь сердито, испуганно и сердито, не заботясь о том, что это может его обидеть. — Ты! Это с тобой что-то не так, норсиец. Я видел эти черные глаза. Я видел… дым. Черт, скажу уж, как есть: я видел, как тьма вилась вокруг тебя, когда ты убивал, словно твой топор высекал эту ерундовину из воздуха. — И тут до меня дошло. — Вот что в тебе, а? Темные глаза, темные сны. Тьма!

Снорри поднял топор, задумчиво оглядывая его. На миг я подумал, что он меня ударит, но он лишь покачал головой и мрачно улыбнулся.

— Ты только сейчас понял? Это проклятие, которое ты навлек на меня. На нас. Твоя ведьма, Молчаливая Сестра. Это нарушенное заклинание, эта двойная трещина, которая гналась за тобой, — темная и светлая. Я забрал тьму, а ты — свет, они шепчут нам и рвутся наружу. На Севере мудрые женщины говорят, что мир — это ткань, сотканная из множества нитей и натянутая на реальность. Мир, который мы видим, тонок. — Он поднял большой и указательный пальцы, почти соприкасающиеся. — Там, где он рвется, разверзаются глубины. И мы разорваны, Ял. Мы несем на себе раны, которых не можем узреть. Мы несем их на север, а мертвые хотят остановить нас.

— Слушай, может, вернемся? В конце концов, моя бабка — Красная Королева. Она сможет это как-то поправить. Мы вернемся и…

— Нет, — оборвал меня Снорри. — Я вытащил принца из дворца, но дворец намертво застрял в его сиятельной заднице. Прекрати уже, наконец, жаловаться на любые трудности и сосредоточься на том, чтобы выжить. Здесь, — он махнул топором в сторону темных гор, — здесь надо жить одной минутой. Смотри на мир. Ты молод, Ял, ты ребенок, который отказывается взрослеть. Давай уже взрослей, а то так и помрешь юнцом. Что бы тут ни творилось, началось все в Вермильоне. Какая бы война там ни шла, все идет к поражению. Мертвый Король хочет убить нас, потому что мы несем силу Сестры на север.

Я поднялся на ноги.

— Значит, не пойдем на север! Вернемся. И все исправим! Вообще бред какой-то. Чистая случайность, невезение. Никто не мог такое спланировать. Это какая-то ошибка.

— Я тоже видел ее, Ял, эту твою Молчаливую Сестру. — Снорри ткнул кончиком пальца себе повыше скулы. — У нее было бельмо на глазу.

— Да, точно, она наполовину слепая, с бельмом. Я называл ее женщиной со слепым глазом, пока не узнал, как ее зовут.

Снорри кивнул.

— Она видит будущее. Она заглянула слишком далеко, и оно ее ослепило. Но у нее остался еще второй глаз. Она видела все возможности, достаточно далеко, чтобы узнать, что ты ускользнешь, встретишь меня и заберешь ее силу на север.

— Ччччерт!

А больше и сказать-то было нечего.

Мы нашли спуск с горы, до которого не смогли бы добраться мертвяки, хотя он вполне мог доконать нас куда легче и быстрее, чем они. Я говорю «мы», хотя вообще-то впереди шел Снорри. Мои способности к ориентированию лучше подходят для города, где я безошибочно нахожу злачные места. В горах я все равно что вода — стекаю вниз, переваливаясь через камни.

Отступающие наемники второпях забрали не всех коней павших товарищей; более того, мы нашли Рона и Слейпнир, пасущихся ниже по склону. Не самые завидные коняги, но они привыкли к нам, и мы нагрузили на них самое ценное из поклажи прочих животин, прежде чем отогнать их. Слейпнир продолжала мирно пощипывать травку, когда Снорри нагрузил ее своей добычей, и лишь дернулась, когда он взгромоздился на нее сам. Честно говоря, им, по-хорошему, вообще надо бы тащить друг друга по очереди — мне не составило труда представить, как норсиец несет кобылку вверх по склону.

— Надо бы найти Эдриса и его дружков, — сказал я. В общем, я уже делал это. — А, да, и эту суку-некромантку. — Мысль о том, что среди скал шныряет красотка, владеющая магией смерти, мягко говоря, не успокаивала. Она могла напугать Эдриса одним только взглядом, поднять мертвяков, а потом заявиться в наш лагерь среди ночи — кошмар какой, вот уж чего я бы предпочел не видеть никогда в жизни. — Может, у нас на хвосте еще и агент Мэреса… И если мертвяки знают куда…

— Значит, сами выйдем навстречу неприятностям, — сказал Снорри и зашагал дальше на север.

Мы провели в горах еще одну ночь, постели наши были так же жестки и холодны, как в прошлый раз, а тени столь же пугающи. Что еще хуже — если вообще могло быть хуже, — по мере того как солнце уходило за горизонт, Снорри становился каким-то странным, отрешенным, глаза его впитывали тьму и становились еще чернее, чем когда он убивал врагов и красил склоны в алый цвет. То, как он посмотрел на меня, прежде чем пылающий край солнца скрылся за плечами гор, заставило меня всерьез задуматься — не убраться ли потихоньку, когда он заснет. Впрочем, несколько минут спустя он уже стал прежним и напомнил мне, что, ежели природа позовет среди ночи, лучше следовать за ней вниз по склону.

Когда горы сменились более живописным пейзажем, мы двинулись вдоль границы — сначала Скоррона, потом Геллета. Снорри не сводил глаз с горизонта, устремляясь на север; меня же тянуло на юг, домой. Кроме того, я высматривал, не гонится ли за нами еще кто-нибудь. Ехать вдоль границы — отличное решение для тех, кто не хочет лишних встреч, поскольку местные, как правило, заняты соседями и не жаждут заниматься чужаками, арестовывать или брать с них подать. Впрочем, такие места не слишком приятны — худшее из того, что когда-либо со мной случалось, часто происходило на границе Красной Марки и Скоррона — ну, точнее всегда, покуда я не встретил Снорри.

В провинции Аперлеон королевство Рона соседствует с герцогством Геллет и княжеством Скоррон. Холмы усеяны памятниками павшим в сотнях битв, по большей части разрушенными, но земли эти богаты, и люди делят их вновь и вновь. Снорри направлялся в сторону города Компер, знаменитого сидром и превосходными гобеленами. Когда он это успел разузнать, понятия не имею, но норсиец ухитрялся выуживать что-то новенькое даже из кратких разговоров с попутчиками.

Наконец лето настигло нас, и мы ехали по солнцепеку, потея под перепачканной в пути одеждой, отбрасывая темные тени и отмахиваясь от мух. Народу здесь было мало, потом стало еще меньше, и все разбегались, шарахаясь от нас как от чумных.

Вскоре мы въехали в и вовсе запущенные земли. Рон и Слейпнир мирно трусили меж высоких изгородей, белая кожа Снорри покраснела на солнце, а мне ненадолго полегчало — убаюкала жара и спокойная, обработанная людскими руками местность. Но ненадолго. Мы скоро увидели заброшенные, заросшие чем попало поля, пустые дома фермеров, загоны без скота. В одном месте — обгорелую землю, валяющийся шлем и поклеванную воронами человеческую руку. Мне снова стало зябко, несмотря на жаркий день.

Замок Возвращенного Проклятия, родовое гнездо дома Вайнтонов, стоял на высокой бледной скале в нескольких километрах от Компера. Он смотрел на нас пустыми глазами, стены почернели от дыма, скала была ржавого цвета, словно кровь последних защитников хлынула из ворот и расплескалась вокруг. Солнце опускалось за крепость, высвечивая зазубренные силуэты укреплений и отбрасывая тень сооружения, похожую на грозящий палец, длинный и темный, прямо на нас.

— Все произошло совсем недавно. — Снорри потянул воздух носом. — Пахнет горелым.

— И разложением. — Я пожалел, что вдохнул так глубоко. — Давай найдем другой путь.

Снорри помотал головой.

— Думаешь, вообще есть безопасные дороги? Что бы здесь ни случилось, уже прошло. — Он показал на легкую дымку впереди, едва заметные следы пожарища. — Огонь почти отпылал. Остальное обратится в руины. Здесь все это уже случилось.

Мы поехали вперед и к вечеру приехали к разоренному Комперу.

— Это была месть. — Стены разрушили, от них остались развалины не выше трех камней, лежащих друг на друге. — Наказание.

Я прошелся по руинам. Земля все еще была горячей. За лесом почерневших бревен уходил вдаль ковер из пепла, над которым вился дым.

— Убийство.

Снорри застыл на месте, возвышаясь у меня за плечом.

— Они не хотели захватывать это место для себя, — сказал я. — Кем бы они ни были. — Ими могли оказаться вояки из Геллета, налетчики из Скоррона, может, даже армия Роны, решившая вернуть отнятое. — Никогда такого не видел.

Я знал, что распри Сотни приводили к подобным разрушениям, но ни разу не видел ничего подобного вблизи, тем более в таких масштабах.

— Я видел.

Снорри прошел мимо меня и зашагал по тому, что когда-то было Компером.

Мы разбили лагерь среди руин. Нам колол глаза пепел, лошади кашляли, но уже настала ночь, и Снорри не хотел продолжать путь. По крайней мере, не пришлось выбирать между костром, разжигать который было рискованно, и холодным лагерем. Компер уже был достаточно теплым. По большей части угли уже прогорели, но все еще отдавали немало тепла.

— Видел я и похуже, — повторял себе под нос Снорри, отодвигая варево, которое только что приготовил. — В Восьми Причалах островитяне быстро все сделали и ушли. В Орлсхейме, дальше по Уулиску, они не так торопились.

И среди руин Снорри снова увлек меня на север, рассказывая в ночи свою историю.

Снорри пошел вслед за убийцами по талой земле. Их корабли ушли — возможно, в какое-то далекое укрытие, подальше от штормов и вражьих глаз. Он знал: они вернутся, чтобы забрать некромантов с Затонувших островов, их войска и пленных. Даже весной внутренние земли так далеко на севере весьма негостеприимны. Сломай-Весло наверняка сказал им. Сколько пленных на кораблях и сколько — с захватчиками, Снорри не знал. Однако за захватчиками он мог пойти, а те рано или поздно вывели бы его к своим кораблям.

Орлсхейм был на пять километров вглубь континента, на краю Уулиска, где фьорд сужается, а сосновые леса подходят близко к воде, и склоны там более пологие, чем в Восьми Причалах. Бреттанцы оставили широкий след, поскольку с ними было много пленных. Кроме Эми, погибли немногие — три грудных младенца, пожеванных и выброшенных, и Эльфред Гансон, лишившийся ноги и истекший кровью. Снорри догадался, что если есть еще погибшие, то они пополнили ряды слуг некромантов и ковыляют в Орлсхейм. Как Эльфред потерял ногу, было неясно, но это хотя бы спасло его от ужасов жизни после смерти.

В Восьми Причалах строения были каменными, а в Орлсхейме деревянными — грубыми сооружениями из бревен и пакли — или дощатыми, похожими на ладьи, противостоящими непогоде с тем же упрямством, что корабли викингов — морю. Снорри понял, что Орлсхейм разрушен, глядя на дым с порога своего дома, но не мог представить масштаб бедствия. Даже большой медовый зал Браги Соленого превратился в кучку углей, все балки сгорели, восемнадцать столбов толщиной с мачту, покрытых резьбой на сюжеты саг, были сожраны пламенем.

Снорри зашагал дальше, оставив берега Уулиска там, где следы захватчиков свернули к опушке Водинсвуда, густого непроходимого леса, тянувшегося более чем на восемьдесят километров и дальше до подножия Йорлсберга. Люди называли его последним лесом. Повернись на север — и не увидишь больше деревьев. Лед их не пустит.

И на краю этого леса, где он сам часто искал оленей, щипавших мох, Снорри нашел своего старшего сына.

— Я узнал его, как только увидел, — сказал Снорри.

— Что?

Я помотал головой, стряхивая дремоту, навеянную норсийцем. Теперь он прямо обращался ко мне, требуя ответа, требуя чего-то… возможно, просто быть рядом, когда он об этом вспоминает.

— Я узнал его, своего сына… Карла. Хотя он лежал далеко. Вдоль опушки Водинсвуда от Уулиска идет оленья тропа, растоптанная захватчиками до жидкой грязи, и он лежал рядом с ней. Я узнал его по волосам, почти белым, как у его матери. Не Фрейи, та родила мне Эгиля и Эми. Матерью Карла была девочка, которую я знал, когда сам был мальчишкой: Мхэри, дочь Олафа. Сами почти дети, мы сделали ребенка.

— Сколько лет? — спросил я, сам толком не зная, кого имел в виду — Снорри или его сына.

— Нам было, надо полагать, по четырнадцать зим. Она умерла, рожая его. А он умер, не дожив до пятнадцати. — Ветер сменил направление и окутал нас более густым дымом. Снорри сидел неподвижно, подтянув к себе колени и опустив голову. Когда воздух расчистился, он снова заговорил: — Я бросился к нему. Мне следовало проявить больше осторожности. Некромант вполне мог оставить труп, чтобы остановить любого, кто пойдет по их следу. Но отец не может быть осторожным. И я подошел ближе и увидел стрелу у него промеж плеч.

— Значит, он бежал? — спросил я, давая норсийцу возможность хотя бы испытать гордость.

— Вырвался. — Снорри кивнул. — Здоровый парень, в меня пошел, но более рассудительный. Люди всегда говорили, что он много думает, говорили, каким бы сильным он ни вырос, ему не быть викингом лучше меня. А я говорил, что он будет лучше как человек и что это важнее. Хотя ему я этого ни разу не сказал, и теперь вот жалею. Они заковали Карла в железные кандалы, но он освободился.

— Он был жив? Он рассказал тебе?

— В нем еще было дыхание. Он не стал использовать его для того, чтобы рассказать о побеге, но я видел следы оков, и его кисти были сломаны. Вырваться из кандалов для рабов и не поломать кости — невозможно. У него было для меня лишь три слова. Три слова и улыбка. Сначала он улыбнулся, и я увидел это сквозь слезы, прикусив губу, чтобы не выкрикнуть проклятие, чтобы услышать его. Я мог поторопиться, бежать, найти его несколькими часами раньше. Вместо этого я собирал пожитки, оружие, словно шел охотиться. Я должен был броситься за ними, едва снег сошел. Я…

Голос Снорри задрожал, и он умолк, скрипел зубами, лицо его исказилось. Он обреченно опустил голову.

— Что сказал Карл?

Не знаю, в какой момент я начал принимать историю норсийца близко к сердцу. Учитывая, что принимать близко к сердцу — это вообще не мое. Возможно, дело было в том, что мы провели несколько недель в пути или же сработал побочный эффект проклятия, сковавшего нас, но я переживал его боль вместе с ним, и мне это вовсе не нравилось.

— Им нужен ключ.

Он сказал это в землю.

— Чего?

— Он это сказал. Использовал последнее дыхание, чтобы сказать мне. Я сидел с ним, но у него не осталось слов. Он прожил еще час, может, и меньше. Он дождался меня и умер.

— Ключ? Какой ключ? Это безумие — кто станет делать подобное ради ключа?

Снорри помотал головой и поднял руку, словно умоляя о пощаде.

— Не сегодня, Ял.

Я поджал губы и посмотрел на его сгорбленную фигуру. Вопросы, крутящиеся на языке, проглотил — Снорри либо скажет, либо не скажет. Может, он и сам не знал. Север представлялся теперь еще более жутким, и я, хоть и сочувствовал Снорри, потерявшему так много, не имел ни малейшего желания гоняться за мертвяками по снегу. Свен Сломай-Весло забрал Фрейю и Эгиля на Суровые Льды. И Снорри, похоже, думал, что его жена и сын все еще живы, — впрочем, может, так и было. В любом случае это дело Снорри и Сломай-Весла. Где-то между нами и северными льдами должно было найтись средство, чтобы освободить нас друг от друга, и я бы испарился так быстро, что Снорри не успел бы и рот открыть, чтобы попрощаться.

Мы сидели молча. Но совсем тихо не было, — казалось, что голос Баракеля шепчет почти неслышно, мягко и мелодично. Потом я лег и положил мешок под голову. Сон настиг меня довольно быстро, и тогда голос зазвучал яснее, так что, когда я проваливался в сновидения, почти можно было разобрать слова. Что-то про честь, смелость и про то, что надо помочь Снорри обрести мир…

— Да пошло оно все! — ответил я. Пробормотал в полусне вялыми губами, но вполне прочувствованно.