Едва графиня успела опустить на стол мой дорожный сейф, явно слишком тяжелый для нее, как дверь в залу, где стоял гроб, распахнулась, и на пороге появился человек, которого я поначалу принял за чудовищное видение.

Передо мной стоял граф де Сен-Алир, который, по словам графини, должен был находиться где-то на полпути к кладбищу Пер-Лашез. На мгновение его тощая гнусная фигурка застыла в дверях наподобие портрета, где рамой служил дверной проем, а фоном — зловещая темнота сумрачной комнаты. Граф был одет в черный траурный костюм, в руке он держал пару черных перчаток, шляпу обвивала креповая лента.

Злобное лицо графа подергивалось от беспокойства, тощие губы беспрерывно кривились. Этот уродец казался напуганным до смерти.

— Ну как, Эжени? Что, детка? Вижу, все идет удачно?

— Да, — тихо, но твердо ответила графиня. — Но вы с Планаром напрасно не заперли эту дверь. Он вошел и увидел то, что ему видеть совсем не полагалось. Хорошо еще, что он не успел сдвинуть крышку гроба, — сурово добавила она.

— За этим должен был присмотреть Планар, — резко ответил граф. — Ma foi! Не могу же я уследить за всем! — Он торопливо мелкими шажками подошел ко мне и надел очки. — Месье Беккет, — громко окликнул он пару раз. — Эй! Вы меня не узнаете! Он склонился надо мной и внимательно всмотрелся в мое лицо, приподнял и встряхнул мою руку, окликнул еще раз и удовлетворенно произнес: — Все удалось как нельзя лучше, моя милая mignonne. Когда это началось?

Графиня подошла ближе и смерила меня оценивающим взглядом. Трудно представить, до чего тяжело выносить пристальный взгляд двух пар злобных глаз. Затем графиня перевела взгляд туда, где, по моим представлениям, должна была находиться каминная полка с часами; до меня доносилось их громкое тиканье.

— Четыре… пять… шесть с половиной минут, — холодно произнесла она.

— Браво! Брависсимо! Моя прелестная королева! Моя Венера! Жанна д'Арк! Моя героиня! Образец совершенства!

Граф пялился на меня с чудовищной злорадной ухмылкой. Он пошарил у себя за спиной тонкими бурыми пальцами, пытаясь найти руку графини, но она, не желая (как мне хотелось бы думать) его ласки, чуть подалась назад.

— Пойди сюда, ma chere, давай-ка посмотрим. Что это? Записная книжка? Или… или…

— Вот оно! — воскликнула графиня, с отвращением указывая на мой дорожный сейф в кожаном футляре, лежавший на столе.

— О! Давай посмотрим… посчитаем… посмотрим… — бормотал граф, развязывая дрожащими пальцами ремни. — Надо посчитать… надо посмотреть. Вот тут у меня карандаш и записная книжка… но где же ключ? Проклятый замок! Черт бы его побрал! Где же ключ?

Шаркая ногами, он подошел к графине и протянул руки с трясущимися пальцами.

— У меня его нет; откуда ему взяться? Наверняка он у него в кармане, — ответила дама.

В следующий миг гнусные пальцы старого негодяя залезли ко мне в карман. Он выгреб оттуда все содержимое, в том числе и несколько ключей.

Я застыл в том же самом оцепенении, какое сковало меня в карете, когда я ехал с маркизом в Париж. Трагедия разыгрывалась не на шутку, а я никак не мог до конца понять, какую роль играет в ней графиня. Женщинам присуще куда больше присутствия духа и актерского мастерства, чем выпало на долю нашего неуклюжего пола; я не понимал, было ли возвращение графа неожиданностью для графини, не знал, для чего граф затеял обыск моего дорожного сейфа. Однако обстоятельства прояснялись с каждой минутой; очень скоро мне было суждено осознать всю бедственность моего положения.

Силы изменили мне, я не мог отвернуться от этого гнусного зрелища, не мог опустить глаза. Попытайтесь, как я, сесть в самом конце комнаты; вы убедитесь, что взгляд ваш, не меняя направления, охватывает все обширное помещение и даже различает, вследствие особого преломления лучей в глазу, даже то, что находится очень близко от вас. От меня не ускользало ничто из происходившего в комнате.

Старик наконец нашел у меня в кармане нужный ключ, раскрыл кожаный футляр и отпер окованный железом сундучок. Резким движением он высыпал на стол все его содержимое.

— Монеты завернуты в столбики по сто наполеондоров в каждом. Один, два, три. Быстрее! Записывай: тысяча наполеондоров. Раз, два… да, верно. Еще тысяча. Пиши! — Они быстро пересчитали золотые монеты и дошли до банкнот.

— Десять тысяч франков. Пиши! Еще десять тысяч — записала? Еще десять тысяч; готова? Лучше бы он взял банкноты помельче. Меньше было бы хлопот. Запри получше дверь. Если Планар узнает, сколько тут денег, он с ума сойдет. Почему ты не велела ему взять банкноты помельче? Впрочем, теперь уж все равно… давай дальше… ничего не поделаешь. Пиши: еще десять тысяч франков, еще, и еще. — Таким образом они прямо у меня перед носом не торопясь пересчитали мое состояние. Я видел и слышал все до последней мелочи, на редкость хорошо осознавал происходящее, но в остальном был все равно что мертв.

Пересчитав деньги, граф аккуратно сложил все банкноты и монеты в сундучок, запер его, упаковал в кожаный футляр, открыл стенной шкаф, скрытый за дубовой обшивкой, уложил туда шкатулку с бриллиантами графини и мой дорожный сейф и запер дверцу. Покончив с делами, он снова принялся сердито ворчать и чертыхаться, недовольный на сей раз тем, что Планар задерживается.

Он поднял засов на двери, выглянул в темную комнату и прислушался. Затем прикрыл дверь и нервно прошелся из угла в угол. Старик явно сгорал от нетерпения.

— Я отложил для Планара десять тысяч франков, — сказал граф, коснувшись жилетного кармана.

— Ему этого хватит? — спросила леди.

— Черт бы его побрал! — завизжал граф. — У него что, совести нет? Я скажу ему, что это половина всей суммы.

Злоумышленники снова подошли ко мне и с тревогой всмотрелись в мое лицо. Старый граф опять принялся на чем свет стоит ругать Планара, то и дело поглядывая на часы. Графиня проявляла меньше нетерпения. Она села боком ко мне, так, чтобы не смотреть на меня. Профиль ее оказался прямо передо мной — странное дело; графиня была не похожа на себя, в лице ее появилось что-то темное, колдовское. Она походила на ведьму. При виде ее зловещего лица, с которого спала маска, последняя надежда покинула меня: Я был уверен, что эти грабители не остановятся перед убийством. Но почему они сразу не прикончили меня? Для чего тянут со злодеянием, которое в конечном счете позволит им уйти безнаказанными? До сих пор не могу воскресить в памяти неописуемые ужасы, через которые мне довелось пройти. Вообразите себе кошмар наяву — я имею в виду такой кошмар, в котором вам грозит настоящая опасность, а мучители, наслаждаясь вашими нечеловеческими терзаниями, оттягивают желанный миг телесной смерти. У меня не осталось сомнений относительно того, по чьей вине я впал в свое странное оцепенение.

Терзаемый страшными пытками, еще более мучительными оттого, что я не мог никак выразить своих страданий, я увидел, как дверь комнаты, где стоял гроб, медленно растворилась. На пороге стоял маркиз д'Армонвилль.