Книга: Зона поражения
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Глава четвертая

Утренний свет, пробивающийся сквозь старые шторы, и звуки начинающего оживать города пробудили Паскаля Блеза задолго до того, как он услышал грохот распахнувшейся металлической двери его дома. Он тут же сел на кровати и выхватил из-под подушки пистолет, который никогда не держал дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Уже проверив боекомплект и сняв оружие с предохранителя, он услышал веселые голоса, доносящиеся с лестницы.
Судя по интонациям и отсутствию пальбы, это были вовсе не инфорсеры Дарона Нисато, обычно входящие в предварительно выбитые двери. Но все равно Блез не спешил убирать пистолет. Времена стояли неспокойные, а те смертельно опасные игры, в которые он играл вместе с остальными Сынами Салинаса, требовали предельной осторожности.
Он провел рукой по выбритому затылку и пробежался пальцами по расчесанной на две косы бороде, как всегда поступал, когда задумывался. Теперь он узнавал голоса, звучащие внизу; один принадлежал Коулену Харку, верной тени и телохранителю самого Блеза, а другой — Рикарду Устелю, сборщику информации.
Паскаль покачал головой от плеча к плечу, разминая затекшие за ночь мышцы шеи. Сегодня он спал один в комнате, пропахшей машинным маслом; запах этот было ничем не вывести, поскольку дом был обшит пластинами брони, снятыми с ржавеющего остова танка «Леман Русс».
Решив, что непосредственная опасность прямо сейчас ему не грозит, Паскаль выскользнул из постели и натянул на себя домашний комплект одежды, состоявший из потертой серой робы и широкого кожаного ремня. Затем он сунул ноги в ботинки и как раз шнуровал их, когда в его дверь дважды простучали.
— Заходи, Коулен, — произнес он уверенным, властным тоном. Обладателю такого голоса стоило бы раздавать приказы войскам, но куда чаще ему приходилось диктовать коды налоговых выплат, номера банковских счетов и проводить деловые встречи.
Коулен Харк отворил дверь и уважительно поклонился; движения телохранителя были четко выверенными, начисто лишенными суетности. Он был довольно крупным, широкоплечим мужчиной с угрожающе выглядящей мускулатурой. Сама природа постаралась, чтобы его облик не вязался ни с какой работой, если та не предполагала насилия. Как и Паскаль, Коулен носил простую робу, но, помимо этого, через его плечо был перекинут лазерный карабин, а в набедренных ножнах покоился кинжал.
— Прибыл Рикард Устель, — доложил телохранитель.
— Слышу, — отозвался Блез. — Что ему надо?
— Он собирается доложить о передвижении войск.
— И для этого он решил поднять меня в такую рань? — с некоторым раздражением спросил Паскаль.
— Речь идет о «Клекочущих орлах», — произнес Коулен. — Численностью в полную роту.
Раздражение слетело с Паскаля вместе с сонливостью. Никакие имперские войска не вызывали такой ненависти у граждан Салинаса, как «Клекочущие орлы». Они по праву заслужили славу жестоких и беспринципных убийц, и не было на планете никого, кто не мечтал бы отомстить им за произошедшее в Хатуриане.
— Дальше еще интереснее, — заметил Коулен.
— Чем же?
— Их ведет Каин.
Паскаль закончил шнуровать ботинки и выпрямился.
Верена Каин.
— Да, неплохо было бы отловить эту бессердечную суку.
— Мне тоже так показалось, — согласился Коулен, кровожадно усмехнувшись.
— И где они?
— Рикард сообщает, что они отправились на север, — сказал телохранитель. — По его словам, все выглядит так, словно они решили навестить Зону Поражения.
— У нас там кто-нибудь есть?
— Нет; во всяком случае, никого, о ком бы я знал.
— Тогда с чего она отправила туда свою роту?
— Кто знает? Но Рикард говорит, что они не брали с собой машин обеспечения, а стало быть, собираются скоро вернуться. Надо успеть выставить стрелков.
Паскаль кивнул:
— Отправьте гонцов к засадным группам. Потребуется шесть отрядов, вооруженных ракетами. Собираемся у Железной Ангелицы и выдвигаемся оттуда. Приступай.
Коулен кивнул и выбежал из комнаты, оставив Паскаля одного.
Лидер повстанцев почувствовал, как сильнее забилось его сердце при мысли о нанесении «Клекочущим орлам» ответного удара. Но он заставил себя сдержать ликование, понимая, что сейчас необходим холодный разум. Под властью эмоций люди склонны совершать глупые ошибки, и Паскаль не любил давать волю чувствам, считая это пустой тратой сил.
Он принялся мерить комнату шагами, обдумывая ситуацию и обращаясь к своему дару аналитика, столь хорошо служившему ему в те дни, когда он еще работал в Администратуме. Теперь казалось, будто это было в другой жизни.
Паскаль Блез был надзирающим за писарями при кабинете губернатора Шаары и по факту являлся простой шестеренкой в никогда не замирающей машине имперской бюрократии, пока на Салинас не явились Ачаманские Фалькаты. Хотя на всех прочих планетах системы было неспокойно и регулярно вспыхивали мятежи, но Шаара сумел удержать Салинас от беспорядков и вычистить всех подстрекателей, полагая, будто это поможет планете пережить без неприятностей тревожные времена.
Но, как в итоге оказалось, он серьезно ошибался.
Не делая различия между ними и другими мирами системы, молот Имперской Гвардии обрушился на Салинас с ничуть не меньшей яростью. Ачаманские Фалькаты казнили губернатора Шаару уже в день своей высадки, а всю его администрацию и офицеров согнали в концентрационные лагеря, чтобы дать время представителям Департаменто Муниторум решить их судьбу.
Паскаль Блез входил в делегацию, собранную из уцелевшего управляющего персонала и направившуюся, чтобы выразить свой протест и объяснить бесполезность столь жестких мер, на встречу с полковником Лито Барбаденом, возглавлявшим действовавшие на поверхности Салинаса имперские войска.
Воспоминания Блеза о том дне были все еще свежи. Не успели они пожаловаться на жестокость Фалькат и рассказать о лояльности прежнего губернатора, как делегацию окружило подразделение солдат, которых, как позднее узнал Паскаль, называли восьмой ротой, также именуемой «Клекочущими орлами».
Полковник Барбаден произнес речь о заразе предательства, поразившей всю систему, и о том, что точно такие же уверения в невиновности он слышал и от других вожаков мятежников на взбунтовавшихся мирах.
А потом началась пальба.
Паскаль провел пальцами по сморщенному шраму на груди — туда ударил первый лазерный импульс. Второе попадание прошло вскользь по виску, и будущий лидер сопротивления словно провалился в черную яму, полную боли и забвения. Придя же в себя, он обнаружил, что лежит в заваленной трупами глубокой траншее, свежевырытой под стенами дворца. Глядя в лица мертвецов, он узнавал тех, с кем отправился на встречу, и ужасная несправедливость их убийства придала Блезу таких сил и воли, каких он никогда в себе прежде не замечал.
Истекая кровью, едва живой, он выбрался из братской могилы, растворился в наполненной криками и звуками выстрелов темноте и шел, пока не добрался до ближайшей клиники, где силы его и оставили.
О нескольких последующих днях он не помнил ничего, кроме боли и галлюцинаций, вызванных подавляющими ее медикаментами. Неделю спустя после расстрела он сумел встать с кровати, чтобы услышать рокот танков Имперской Гвардии, катящихся по городским улицам, и грохот сапог облаченных в красные одеяния солдат Ачаманских Фалькат, выискивающих предполагаемых предателей.
В ту минуту ненависть наполнила его сердце, и тогда в его душе навсегда умер клерк Администратума и родился тот воин, каким он стал. Уже через месяц после прибытия Гвардии недавно организованные Сыны Салинаса впервые совершили акт неповиновения, взорвав бомбу, убившую нескольких старших офицеров Фалькат.
Под управлением харизматичного и пылкого Сильвана Тайера повстанцы добились первых успехов и изрядно усложнили Фалькатам работу по удержанию Салинаса.
Но долго так продолжаться не могло.
Сынам Салинаса нечего было противопоставить неистощимой мощи Имперской Гвардии и безжалостности Лито Барбадена. После кошмара Зоны Поражения Сильван Тайер повел своих одержимых жаждой мести людей в короткое и ожесточенное сражение… сражение, которое они не могли даже надеяться выиграть, и в тот день планета лишилась самого цвета своих граждан.
Паскаль умолял Сильвана не вступать с Фалькатами в открытый бой, объяснял, что Хатуриан специально уничтожили, чтобы заставить их действовать необдуманно, но охваченный яростью и ненавистью предводитель Сынов Салинаса не слышал его.
И все ушедшие с Тайером погибли, накрытые огнем артиллерии, перемолотые гусеницами танков и добитые пехотой.
Люди называли Сильвана Тайера героем, но Паскаль знал, что этот человек был глупцом. Ослепленный ненавистью и жаждой мести, прежний предводитель Сынов Салинаса не сумел разглядеть западни, устроенной Барбаденом. А если и сумел, то не придал этому должного значения.
Паскаль Блез собрал всех уцелевших и научил их действовать с осторожностью, тайно. Объяснил им, что они вовсе не всемогущая армия мстителей, как проповедовал Тайер, а тоненький и слабый ручеек, который медленно, но верно крошит камень.
Так Сыны Салинаса сумели продолжить свою войну.
Больше они не устраивали масштабных акций неповиновения, зато регулярно совершали небольшие вылазки, изматывавшие силы оккупировавших их города войск, чей бывший полковник теперь прятался в губернаторском дворце.
Стук в дверь выдернул Паскаля из его горьких дум, и, подняв взгляд, он увидел, что Коулен Харк опять стоит в проходе.
— Так ты идешь? — спросил телохранитель.
— Да, — ответил Блез, беря со стула свой пепельно-серый плащ.
Спустя мгновение он улыбнулся, отбросил этот плащ, подошел к металлическому ящику, стоявшему возле кровати, и, щелкнув удивительно хитроумным замком, открыл потайную нишу. Сняв фальшивое дно, он достал из-под него с особой тщательностью сложенное одеяние из зеленой и золотой ткани.
Развернув и расправив плащ Сынов Салинаса, он закрепил его застежками на плече и на груди.
Коулен оценивающе посмотрел и кивнул.
Паскаль же убрал пистолет в кобуру и улыбнулся своему телохранителю:
— Раз уж мы намереваемся прикончить Верену Каин, будет только лучше, если она узнает, кто стал ее палачом.

 

Высоко в горах над мертвым городом вожак бескожих сидел вместе с собратьями в чаще густого леса. К земле лип предутренний туман, и его влажные прикосновения к обнаженной мускулатуре казались странными и необычными. Мягкость почвы под ним доставляла радость, а прохладный ветерок казался сладчайшим эликсиром.
Никогда прежде он не знал о существовании подобных вещей, каждый его вдох раньше был отравлен токсичным дымом из чадящих заводских труб, усеивавших мертвые долины мира железных людей.
Бескожие поймали еще двух зверей, пасшихся на лугу под высоким утесом, и затащили их в лес. Сейчас их разорванные на окровавленные куски туши лежали в кругу мутантов. Предводитель поднял к лицу могучий кулак, в котором сжимал заднюю ногу животного, и зубами оторвал от кости основательный шмат мяса.
Он никогда не пробовал ничего настолько вкусного: свежее, пропитанное кровью, напоенное здоровьем. Прежде-то им доводилось питаться разве что гнилой мертвечиной да изуродованными химией жирными тушами тех, кого находили на человеческих фермах железных людей.
Мысль, что жизнь может быть совсем иной, никогда не посещала вожака, ведь разве он знал другую? Время от времени в его сознании всплывали разрозненные кусочки воспоминаний о том, что было до плена, но походили они на отражения в осколках разбитого зеркала, и он не обращал на них внимания.
Порой, когда боль и изнуряющая усталость, сопровождавшие его существование, становились невыносимыми, вождь бескожих уходил далеко в покрытые сажей горы и там, греясь на окутанных едкими, отравленными облаками пиках, погружался в глубокий сон, где его посещали странные прилипчивые образы.
Пока его тело отдыхало, он видел во сне картины другой жизни, другого способа ее вести.
Были ли это воспоминания? Он не знал, но ему нравилось думать, что были.
В тех снах он видел лицо женщины, доброе и полное ничем не обусловленной любви. Ему хотелось надеяться, что это его мать, но никаких других воспоминаний о ней, кроме этого, у него не осталось. Она что-то говорила, но он никогда не слышал ее слов. Вожак знал только то, что она прекрасна, и то, что она удивительно заботлива по отношению к нему.
Когда навевающие сон испарения уносили его дальше в мрачные глубины истерзанного сознания, предводитель бескожих видел высокие дома из белого камня, восхитительные разноцветные окна и пьедестал, на котором возвышалась окруженная сияющими ангелами статуя золотого воина с нимбом из звезд над головой.
Из всех лихорадочных видений, посещавших вожака, это обладало наибольшей властью над его разумом, к тому же он четко мог сказать, кому посвящен памятник.
Это был Император, и Император любил вождя бескожих.
Его любовь была вечной, но вот золотые видения вскоре разбивались, точно стекло, сменяясь отвратительными картинами, полными ужаса и крови, и они были настолько чудовищны, что вожак во сне начинал бить кулаками по земле, ломая камни.
Он видел огонь. Видел взрывы и частые вспышки выстрелов.
В их стробирующем свете он различал воинов в серой, как сталь, броне с шевронами, выкрашенными в черный и желтый цвета.
К нему протягивались тяжелые тисненые латные перчатки, отрывая от окровавленного тела той прекрасной женщины, и он кричал, но уши пленителей оставались глухи к его мольбам, и прежний мир рушился навсегда. Дальше были только разрозненные картинки последовавшего ужаса: темнота и страх, неистребимый привкус крови во рту, вооруженные пилами твари и гигантские слюнявые лица чудовищных «матерей».
Потом — только боль и ощущение пустоты внутри, пока он лежал в непроглядной темноте внутри влажных складок плоти.
А затем — долгожданный свет.
Но и тот оказался обманом, служившим лишь одной цели: показать пленнику его уродство.
Он стал чудовищем и душой, и телом и был смыт вместе с грудой гниющего мяса в не прощающую слабости пустыню под цитаделью железных людей.
Отвращение к собственному кошмарному существованию всякий раз помогало ему вырваться из объятий токсичных испарений, и тогда он спускался с гор, чтобы воссоединиться со своими жалкими друзьями — никому не нужными, отвергнутыми и не знающими любви.
Большинство тех завывающих мешков беспорядочно перекрученной плоти и костей, что падали сверху, были слишком бесформенны или же оказывались лишенными рассудка.
Таких племя просто съедало, но те, кто обладал достаточно подвижным и сильным телом, становились новыми воинами в растущей армии предводителя бескожих.
Да, такой была его жизнь, и другой он не знал, пока не появился тот воин.
Вожак наблюдал за тем, как свежие отбросы цитадели железных людей падают в водоем, и уже предвкушал вкус плоти тех, кто, силясь выбраться на берег, бултыхался в черной воде. Но голодное ожидание сменилось изумлением, поскольку те вовсе не были такими же чудовищами, как он сам. Главарь уже готов был приказать сожрать их, но в последнее мгновение почувствовал запах материнской плоти, исходящий от воина, руководящего новоприбывшими.
Тогда вожак отвел их в просторную пещеру под землей, где и обитало племя, и представил воина статуе могучего Императора, которую они изваяли из обломков, иногда падавших сверху. Император счел человека, именовавшего себя Уриилом, достойным, и новоприбывшие влились в племя, а затем помогли совершить нападение на железных людей, живших в крепости на вершине неприступной скалы.
Много крови тогда пролилось, много железных людей погибло, а крепость была разрушена. Конечно, бескожих тоже убили много, но воспоминание все равно было приятным и стало одним из тех якорей, за которые цеплялся вожак, пока они удирали с жуткого мира в омерзительном чреве демонической машины.
Предводителю бескожих совсем не нравилось вспоминать о времени, проведенном в зловонных, пропитавшихся кровью глубинах локомотива, поскольку ему стоило немыслимых усилий удержать свое племя, чтобы они не вцепились друг другу в глотки острыми клыками и когтями.
Но путешествие, к счастью, закончилось, и они вступили в этот мир. Воздух был чистым, а земля — мягкой, но что-то все-таки было не так. Вожак не мог точно сказать, что именно, и даже не сумел бы подобрать нужных слов, чтобы выразить эту «неправильность», но вся атмосфера искрила от присутствия великого гнева.
Он ощущал это столь же отчетливо, как кровь, что стекала по его лишенному кожи лицу.
Мяса на тушах животных почти не осталось. Один из воинов племени — существо с влажно поблескивающими внутренними органами, под которыми проступал скелет, и уродливой вытянутой мордой с мелкими острыми зубами — принялся колоть кости и высасывать из них мозг. Другой копался в кишках, выискивая последние съедобные кусочки.
— Нет, — прорычал предводитель бескожих. — Мы больше не должны так жить.
Все племя уставилось на него, на уродливых лицах проступило явное непонимание.
— В этом мире нам будет лучше, — сказал он. — Уриил обещал это. Нам незачем бояться, Император любит нас.
Вожак увидел надежду, затеплившуюся в глазах его воинов, когда первые лучи рассвета, просочившиеся сквозь листву древесных крон, позолотили траву. Он почувствовал их приятное покалывающее прикосновение к телу, и по подставленной солнцу влажной красной руке стало расплываться мягкое тепло.
Тогда вожак поднялся и направился прочь из лесной тени, пригибаясь под ветвями, а солнце взбиралось все выше над горами, разливая вокруг золотой свет. Племя последовало за предводителем, зачарованное этим теплом, распространяющимся по стремительно светлеющему небосклону.
Двигаясь так, словно только пробудились от долгого сна, бескожие вышли из-под защиты деревьев на открытое место. Их лица сияли в предвкушении чуда; слепящий шар в небе казался чем-то невероятным и новым, но в то же время удивительно знакомым.
Воспоминания о более счастливых днях стали пробиваться на поверхность сознания вожака, и он почувствовал, как в его груди зашевелилась нарождающаяся надежда. Возможно, здесь и в самом деле им будет лучше, и они сумеют начать новую жизнь в мире, где их не станут презирать и преследовать.
Солнечное тепло усиливалось, и мягкое покалывание стало чем-то совсем другим, чем-то болезненным. Все племя начало стонать, почесывая конечности, словно пытаясь избавиться от назойливого зуда.
Вожак ощутил, что все его мышцы начинают гореть от боли, как если бы он вдруг вздумал искупаться в зараженных водах мира железных людей.
Он зарычал, понимая, что жжение только усиливается, что его обнаженная плоть совсем не приспособлена к свету этого странного солнца. По телу стали расползаться черные пятна, растекающиеся, точно капли нефти в воде. Боль становилась невыносимой, и предводитель бескожих закричал, когда его пальцы случайно сковырнули одну из пузырящихся отметин и из ранки брызнула липкая сукровица.
В мире железных людей солнце излучало отчаяние и безнадежность, но это… это светило причиняло боль.
Бескожие завыли, вонзая когти в собственные тела, силясь понять, что же с ними происходит. Их крики становились все более жалобными, пока палящий свет сжигал их, и вожак зарычал в гневе и ранящем осознании того, что его предали.
Этот мир вовсе не был хорошим. Он должен был сразу понять это, но позволил себе забыть, что вся вселенная ненавидит их.
Даже солнце мечтало убить его людей.
— Племя! — взревел вожак. — Назад! Возвращаемся в тень!
Он повернулся спиной к смертоносному солнцу и бросился бежать, чтобы укрыться под защитой деревьев, но даже там обжигающий свет находил их, пробиваясь сквозь кроны острыми лучами, словно пытающимися разрезать незащищенную плоть их тел. Бескожие смотрели на своего вождя в надежде на спасительный совет, которого он не мог дать.
Это вовсе не была лучшая жизнь… не для таких, как они.
Несчастные орали от боли и били себя кулаками в грудь, и сам вожак выкрикивал в небеса проклятия. Через листву он увидел высокий скальный выступ — почти отвесную темную каменную плиту, с которой обрушивались многочисленные водопады.
На фоне общей ее черноты предводитель бескожих заметил заплату еще более черную — выемку в поверхности плиты — пещеру.
— Племя должно бежать! — закричал он. — Убежище в скале! За мной!
Не оглядываясь и не пытаясь проверить, следуют ли за ним остальные, вожак вырвался из жалкого укрытия, которое даровал лес, и побежал вверх по холмистому склону, направляясь к скале. Могучие ноги легко несли его вперед, позволяя перепрыгивать через огромные валуны; он даже сумел на время отвлечься от обжигающей боли, грозившей одолеть его.
Позади раздавались мучительные вопли, но предводитель слышал влажные, шлепающие шаги и скрежет деформированных костей, трущихся друг об друга, — племя бежало следом.
Черные волдыри продолжали вздуваться на теле, пока он бежал, но вожак заставил себя не обращать внимания на боль, всецело сосредоточившись на том, чтобы добраться до спасительной прохлады в темноте пещеры. Наконец он перелез через последний валун и, сбавив скорость, скользнул в тень. Жжение прекратилось, но все его тело по-прежнему было пронизано всепроникающей болью.
Он оглянулся, чтобы увидеть, как самые быстрые из его соратников завершают безумный марш-бросок к пещере, завывая и скрежеща зубами. Вождь бескожих остановился, чтобы проследить за тем, как остальные проделают тот же полный страданий путь через открытое пространство под золотым солнцем, с каждой секундой все сильнее обжигающим и заставляющим чернеть их плоть.
Один из бескожих, создание с не сгибающимися в коленях ногами и чрезмерно массивным телом, поскользнулся на округлом камне. С агонизирующим криком монстр упал на землю, и из многочисленных ожогов, вскрывшихся при падении, потек гной. Воспаленная, покрытая волдырями мускулатура начала лопаться, когда бедняга попытался подняться. Ему не хватало ловкости, и потому встать он так и не сумел. Могучие руки судорожно искали точку опоры, но овладевшая им паника и агония оказались сильней.
Наконец он испустил последний вой и рухнул наземь под взглядом своего вождя, наблюдавшего за тем, как чернота распространяется по телу товарища и безжалостное солнце выжигает последние остатки его жизни.
— Он умер, — провозгласил предводитель, и остальные столпились вокруг него, глядя на обугливающийся труп. Бескожие обоняли аромат мяса, и вожак ощущал их смущение и голод, но никто не рискнул вновь подвергнуть себя пытке палящими лучами.
Тогда вождь бескожих отвернулся от света и начал спускаться в пещеру. Темная, сырая, со стенами, исчезающими вдалеке, она была удивительно уютной после жестокого солнца. Вожак, не останавливаясь, уходил все глубже во мрак, погрузившись в тревожные размышления об этом новом испытании.
Они опять оказались чудовищами, рыщущими во тьме пещер, где чудовищам и было самое место.
В душе предводителя бескожих взрастал гнев.

 

Задний отсек боевой машины пехоты класса «Химера», если верить заявленным характеристикам, должен был вмещать до двенадцати человек вместе с боевой экипировкой. Конечно же, что типично для армейских стандартов, эти бойцы, набившись внутрь, не должны были, с точки зрения разработчиков, иметь возможности даже почесаться. А когда в отсек загрузились два космических десантника, пространства стало настолько мало, что пятерым бойцам пришлось возвращаться на броне.
— А я-то еще жаловался, что в «Носорогах» места мало, — сказал Пазаний. — Напомни мне, чтобы я больше никогда не спорил на этот счет с Гарком.
Уриил предпочел промолчать, внимательно изучая пейзаж, проносящийся за крохотными смотровыми блоками, проделанными в бортах машины и позволяющими хоть какому-то естественному свету проникать внутрь. Конечно, на потолочной части были размещены лампы, но они могли создать только тошнотворный красноватый полумрак.
Внутри «Химеры» расположились еще четверо бойцов из Ачаманских Фалькат — троица не снимавших шлемов солдат, держащих на коленях свои лазганы, и сержант, присвоивший оружие Пазания. Сержант оказался единственным, кто решился избавиться от бронированного головного убора, и только теперь Уриил понял, что глазные «имплантаты» крепились именно к шлему, но не были хирургически встроены в череп этого человека.
Сержант был мужчиной средних лет, но на его обветренном лице под копной рыжеватых волос пролегли глубокие морщины. Взгляд его был жестким, но не лишенным тепла, и смотрел он на Уриила и Пазания со смесью благоговения и несколько нервозного восторга.
— Так вы Ультрамарины? — спросил он.
— Они самые, — кивнул Уриил.
— А я — сержант Иона Тремейн, — сказал мужчина, протягивая ладонь для рукопожатия. Судя по тому, что та, обтянутая перчаткой, оказалась твердой и негибкой, Уриил предположил, что это аугметический протез.
Его подозрения подтвердились, когда Тремейн поднял руку и произнес:
— Потерял в схватке с эльдарскими пиратами. Поймал рикошет, и какой-то странный осколок вошел под шкуру. В итоге — заражение крови. Так что медики отхватили мне лапу от сих и до сих.
— Мне тоже доводилось встречаться с эльдарами, — заметил Уриил. — Быстрые и беспощадные убийцы.
— Что есть, того не отнять, — согласился сержант. — Такова их натура. Да только полковника тоже размазней не назовешь. Он провел обманный маневр, и уже никакое трюкачество не могло спасти тварей, когда им в спину ударили его «Клекочущие орлы».
— Его? Боюсь, я несколько запутался.
— Ах да. Полковник Каин теперь вместо него возглавляет только тех, кто остался в полку после Дня Восстановления, — пояснил Тремейн. — До нее Фалькатами руководил Барбаден.
— Это тот самый Барбаден, который теперь губернатор?
— Он, — подтвердил сержант. — Мы заполучили эту планетку по всем правилам. Отбарабанили свои десять лет службы, прошли через ад на Лосгате и Штейнхолде и заработали право поселиться здесь, как только вернем этот мир Императору.
Уриил оценивающе посмотрел на молчаливых солдат, сидевших возле тяжелого стального люка в задней части машины, — все они были суровыми и неразговорчивыми, поэтому словоохотливость сержанта показалась ему несколько противоестественной.
— Ну а вы сами-то как сюда попали? — поинтересовался Тремейн.
— В город или на планету?
— А и то, и то, — с улыбкой произнес сержант, но Уриил прекрасно слышал, что благожелательность в голосе этого человека — фальшивая. — Уверен, получится увлекательная история. Сами понимаете, гостей-то у нас мало бывает, не говоря уже о визите Ультрамаринов. Ну, давайте, расскажите же, что там с вами приключилось?
Космодесантник почувствовал не высказанное вслух предупреждение Пазания, что не следует открывать слишком многое, и задумался, а не шпионит ли сейчас за ними полковник Каин? Не подсадила ли она к ним Тремейна специально, чтобы они разговорились с дружелюбным сержантом?
— Это долгая и… содержащая военную тайну история, сержант, — ответил Уриил.
— Вы же где-то там бросили свой корабль. Ну, в смысле, вы же не могли попасть сюда без него?
— Нет, корабля у нас не имеется, — сказал Уриил.
— То есть вы телепортировались вниз? — надавил Тремейн. — Ну, с корабля на орбите? Или высадились на одной из десантных капсул? Ультрамарины же используют их, да?
— Используем, — согласился капитан, — но сюда спустились не в ней.
— Тогда как?
— Как уже говорилось, история долгая, и я предпочту поведать ее непосредственно губернатору Барбадену. Пока же могу сказать только то, что мы не менее преданные служители Императора, нежели вы сами. Мы находимся здесь по особому поручению нашего ордена и сейчас мечтаем только о том, чтобы вернуться домой и воссоединиться с остальным боевым братством.
— Просто странно, что из всех мест на планете вы выбрали именно это, — заметил Тремейн.
— Это вы о Хатуриане? Ведь так называется город, верно?
— Да, именно так и называется, — подтвердил сержант, и Уриил заметил, что собеседник явно не горит желанием продолжать.
— А что с ним приключилось? — спросил капитан. — Почему за его посещение полагается смертная казнь?
— Просто полагается — и все, — отрезал сержант. — И больше я не намерен говорить о Зоне Поражения.
— Зоне Поражения?
— Я же сказал, что не стану о ней говорить, — предупреждающим тоном сказал Тремейн, явно нимало не заботясь, что сидящий напротив него воин может убить его раньше, чем сержант успеет что-либо сообразить. Какова бы ни была правда о Хатуриане, или же, как его назвал этот человек, Зоне Поражения, но рассказывать ее Фалькатам было крайне неприятно.
Как только Тремейн осознал, что ничего значимого он от космодесантников не услышит, его говорливость тут же иссякла, и последующие несколько часов поездки они провели в напряженном молчании. Сержант больше ничего не собирался рассказывать ни о планете, ни о людях, ее населяющих. Впрочем, Уриил и не пытался втянуть его в разговор, а просто переключил все свое внимание на те картины пейзажа, какие мог разглядеть за выставленными в амбразуры стволами стационарных лазганов.
То малое, что ему удалось увидеть, говорило о пышных полях, высоких горах, густых лесах и чистых небесах. Смотреть на все это после кошмарных пейзажей демонического мира из Ока Ужаса было настоящим наслаждением, и Уриилу не терпелось осмотреть здесь как можно больше, прежде чем вернуться на Макрагге.
Мысль о том, что он снова ступит на родную землю его ордена, согревала душу, и капитан ощутил, как отступает тень, лежавшая в последнее время на его жизни.
Ультрамарины выполнили смертельную клятву и возвратились на территорию Империума. Правда, сейчас они оказались кем-то вроде добровольных пленников, но вряд ли могли оставаться в этом положении слишком долго, так что Уриил был готов немного потерпеть и простить неуважительное отношение. Он не мог винить Фалькат за подозрительность, ведь разве космодесантники не оказались на их планете нежданно-негаданно, да еще и не понятно как и откуда? Случись кому так заявиться на Макрагге, незваного гостя вначале бы скрутили и бросили в самое глубокое подземелье крепости Геры, прежде чем подвергнуть безжалостному допросу.
Ах… крепость Геры: огромные, ломящиеся от знаний библиотеки, Храм Исправления, где в стазисе покоится тело Робаута Жиллимана, Зал Героев, ущелье Лапонис… столь много там чудесных мест.
Уриил решил, что, если ему все же выпадет шанс вернуться домой, посетит их все.
Его мечтательное настроение было разрушено скрипучим голосом, раздавшимся из старенького громкоговорителя.
— Всем занять боевые позиции, — приказала Верена Каин. — Хватайте оружие, мы подъезжаем к Барбадусу.
Уриил снова переключил внимание на Тремейна.
— Барбадус? — спросил космодесантник. — Это город?
Тремейн кивнул, одновременно подгоняя остальных солдат, устраивающихся возле лазганов.
— Ага, столица, — произнес сержант поднимая над металлической крышей трубу перископа, заканчивающуюся испещренным царапинами пикт-планшетом. Устройство замерцало, включаясь, и на экранчике возникло полное статических помех изображение приближающегося города.
Хотя оно было довольно размытым, очертания домов на окраине показались Уриилу весьма странными, хотя малое разрешение картинки и не позволило ему определенно сказать почему.
Над городскими окраинами возвышалась огромная конструкция или даже статуя, которая, несмотря на помехи, показалась капитану похожей на крылатого ангела.
— А это что такое? — спросил Уриил, когда колонна машин подъехала ближе.
— Это-то? — отозвался Тремейн. — Железная Ангелица.

 

Паскаль Блез пригнулся за низким парапетом на крыше глинобитной развалюхи, наблюдая за приближавшимися «Химерами». Он уже отчаялся понять, в какой машине едет полковник Каин, поскольку ни на одной из них не было ни антенны вокса дальнего действия, ни других отличительных признаков, указывавших, что на борту находится высокопоставленный офицер.
Увы, Фалькаты научились не допускать столь элементарных ошибок.
Три «Часовых» вышагивали впереди колонны, еще три замыкали строй, и Паскаль испытывал тревожные чувства, думая о том, какой огневой мощью обладает это войско.
Позади него баюкал видавшую виды пусковую трубу Коулен Харк; ракета была уже заряжена и подготовлена. Вдоль улицы, по обе ее стороны, укрываясь на крышах и за обгоревшими танковыми остовами, залегли еще пять ракетных групп и тридцать стрелков, вооруженных кто старинным лазганом, а кто и вовсе примитивной винтовкой с поворотным, продольно-скользящим затвором.
Людей собирали на скорую руку, но, хотя подобная поспешность и отсутствие четкого плана действий противоречили всему, чему Блез учил своих сторонников, возможность разделаться с Каин была слишком привлекательной, чтобы ее упускать.
«Химеры» на полной скорости въезжали в грязный пригород, где многие дома давно разваливались и отчасти ушли под землю. Прямо в эти минуты те, кто поддерживал Сынов Салинаса, уводили отсюда мирных жителей. Паскаль Блез был очень щепетилен в том, чтобы не подвергать население своего мира ненужной опасности, а вот Фалькаты вряд ли станут осторожничать, когда откроют ответный огонь.
Сам лидер повстанцев надеялся, что к тому моменту, когда это случится, и он, и его бойцы уже успеют раствориться в лабиринте руин и брошенных машин.
— Готов? — прошептал он.
Рокот гусеничной техники с каждой проходящей секундой становился все громче.
— Как никогда, — отозвался Коулен.
— Пусть шагающие машины пройдут мимо, а потом вышибай головную «Химеру», — сказал Паскаль. — Остальные отряды будут ждать твоего выстрела.
— Помню, — прошипел Коулен. — Верь не верь, но опыт в таких делах имеется.
— Да, конечно. Прости, — извинился Блез, борясь с привычкой контролировать каждый шаг подчиненных.
Будучи уверенным в том, что Коулен Харк заставит западню захлопнуться в нужный момент, Паскаль позволил себе посмотреть на Железную Ангелицу — хранительницу и счастливый талисман Сынов Салинаса.
Она возвышалась над городом — огромная конструкция, сваренная из снятых с брошенной техники деталей. Крылья ей достались от разбившегося «Грома», основу тела составляли куски фюзеляжа, а черты лица были изваяны при помощи моторных частей.
Она была довольно примитивной и еще не до конца завершенной, но все равно — прекрасной.
— Присмотри за нами сегодня, наша прекрасная леди, — прошептал Паскаль.
«Химеры» вкатились в зону поражения.
Коулен Харк встал на колени и уложил пусковую трубу на парапет, нацеливая ее на катящиеся по улице машины.
— За Сынов Салинаса! — закричал он и нажал на кнопку пуска.
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая