III
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
Как только дверь распахнулась, Септимус понял, что сейчас он, возможно, умрет.
У него было ровно полсекунды, чтобы набрать воздуха в легкие, прежде чем рука сжалась у него на горле, и еще полсекунды, чтобы прохрипеть возражение. Перчатка сомкнулась вокруг его шеи с такой силой, что пресекла всякую возможность дышать, не говоря уже о речи. Рука вздернула его в воздух, где он отчаянно забарахтался.
— Я предупреждал тебя, — сказал непрошеный гость.
Септимус попытался сглотнуть, но только поперхнулся.
В ответ Повелитель Ночи швырнул его через комнату. Раб тяжело врезался в стену и соскользнул на пол грудой содрогающихся мышц и костей. Там, где он ударился головой, черный металл запятнала кровь.
— Я тебя предупреждал, — снова сказал воин.
Комнату наполнил рев сочленений доспеха и звук шагов.
— Разве я неясно выразился? Или моим предостережением можно пренебречь лишь потому, что я пробыл пятьдесят пять ночей без сознания?
Он поднял Септимуса за волосы и швырнул в противоположную стену. Раб снова мешком повалился на пол, на сей раз не издав ни звука. А воин все приближался, все продолжал говорить. Решетка вокалайзера превращала его голос в монотонную речь машины.
— Может, я не сумел высказаться достаточно категорично? В этом причина? Вот почему произошел этот дикий срыв коммуникации?
Септимус попытался встать. В первый раз в жизни он поднял оружие против своего господина. Точнее, попробовал. С рыком, который мог быть или не быть смешком, огромный воин вогнал ботинок в бок рабу — не боевой удар, а пинок, каким отбрасывают мусор с дороги. Тем не менее небольшая неприбранная комната огласилась треском ломающихся ребер. Септимус выругался сквозь сжатые зубы и потянулся к выроненному пистолету.
— Ах ты, сукин… — начал он, но хозяин перебил его:
— Не будем усугублять неповиновение неуважением.
Повелитель Ночи сделал два шага вперед. Первый превратил лазпистолет в груду обломков и протащил их по палубе под скрежет рвущегося металла. Вторым он наступил Септимусу на спину, прижав раба лицом к полу и вышибив из него дух.
— Назови мне одну причину не убивать тебя, — рявкнул Талос. — И пусть это будет очень хорошая причина.
Тело человека содрогалось при каждом вдохе и выдохе, затрудненном обломками ребер. Он ощущал вкус крови в горле. За все годы своего плена, все годы, когда его заставляли прислуживать и помогать легионерам в их еретической войне, Септимус ни разу не просил пощады.
И он не собирался делать это сейчас.
— Тшива келн, — прохрипел он сквозь боль.
При выдохе на губах выступила розоватая слюна.
Этой ночью все происходило в первый раз. Септимус никогда прежде не обращал пистолет против своего господина, а Талосу ни один из его рабов не предлагал «жрать дерьмо».
Пророк замер в нерешительности. Он почувствовал, как ярость убийства уступает место удивленному хохоту. Смех глухо раскатился по маленькой комнате.
— Спроси себя вот о чем, Септимус: очень ли умно раздражать меня еще больше?
Он поднял истекающего кровью смертного за шиворот и в третий раз швырнул его о покатую металлическую стену. Когда Септимус упал снова, он не ругался и не пытался сопротивляться — он вообще почти не подавал признаков жизни.
— Так-то лучше.
Талос подошел ближе и встал на колени рядом со своим почти бездыханным рабом. Лицевые аугметические протезы Септимуса были повреждены, глазную линзу рассекла уродливая трещина. Тело раба сотрясали спазмы, и, судя по неестественному углу, под которым торчала его левая рука, она была вывернута из сустава. На распухших губах смертного пузырилась кровь, но он не издавал ни звука — последнее, возможно, к лучшему.
— Я предупреждал тебя.
Септимус медленно повернул голову в сторону голоса. Он то ли не мог ничего сказать, то ли благоразумно решил промолчать. Нога хозяина давила ему на спину — весьма ощутимое свидетельство абсолютной угрозы. Повелителю Ночи ничего не стоило наступить сильнее и превратить торс человека в кашу из мяса и костей.
— Она — самое ценное, что есть на этом корабле. Мы не сможем идти по Морю Безумия, если она нездорова. Я тебя предупреждал. Тебе повезло, что я не содрал с тебя кожу и не подвесил твои кости к потолку Нового Черного рынка.
Талос убрал ботинок со спины раба. Септимус, захрипев, медленно выдохнул и перекатился на бок.
— Хозяин…
— Избавь меня от показных извинений.
Талос покачал головой. Череп, изображенный на наличнике, все так же бесстрастно смотрел кровавыми линзами глаз.
— Я сломал тебе от четырнадцати до семнадцати костей, и твои черепные бионические протезы нуждаются в ремонте. На линзе, заменяющей сетчатку, тоже продольная трещина. Считай, что ты наказан достаточно.
Он промедлил, глядя на распростертого на палубе человека.
— А еще тебе повезло потому, что я не приказал хирургам оскопить тебя. Душой клянусь, я говорю правду, Септимус: если ты снова притронешься к ней, если ты хоть пальцем ее коснешься, я позволю Вариилу содрать с тебя шкуру. А затем, пока в твоем освежеванном, рыдающем теле еще будет теплиться жизнь, я разорву тебя голыми руками и заставлю смотреть, как Кровоточащие Глаза пожирают твои руки и ноги.
Талос даже не потрудился обнажить оружие, чтобы подкрепить свою угрозу. Он просто смотрел на смертного сверху вниз.
— Ты — моя собственность, Септимус. Я позволял тебе много вольностей в прошлом, потому что ты был полезен. Но я всегда могу обучить новых рабов. Ты — всего лишь человек. Если еще раз осмелишься прекословить мне, проживешь ровно столько, сколько уйдет на мольбу о скорой смерти.
С этими словами он вышел из комнаты. Сочленения доспеха взревели в последний раз. В наступившей тишине Септимус прерывисто втянул воздух и пополз по палубе. Лишь одно могло вызвать в его господине такой гнев. Произошло именно то, чего так боялись они с Октавией, и Повелители Ночи почувствовали изменения в ее организме. Даже море боли, обрушившееся на него после избиения, не смогло целиком поглотить важности этого открытия.
Сплюнув два выбитых задних зуба на палубу, будущий отец потерял сознание.
Талос собрал Когтей в зале военного совета вокруг длинного гололитического стола. Всего восемьдесят один воин, каждый облачен во тьму. Многие были ранены, а на их доспехах еще виднелись шрамы, полученные при очищении глубин «Эха проклятия». Захват корабля у Красных Корсаров оказался лишь первым шагом. Зачистка судна таких размеров могла занять годы. Отряды воинов с огнеметами уничтожали самые явные свидетельства скверны Хаоса — те участки корпуса, что были извращены варпом, или, что еще хуже, те, где металл превратился в живую ткань.
«Эхо проклятия», как и «Завет крови» до него, представлял собой целый космический город, населенный экипажем численностью больше пятидесяти тысяч душ. «Эхо» по всем параметрам был более мощным — и более прекрасным — созданием, чем крейсера и баржи Адептус Астартес, построенные в соответствии с СШК. Пустота космоса впервые коснулась его корпуса десять тысячелетий назад, во время Великого Крестового похода, когда воители из легионов Астартес присваивали себе лучшие корабли и шли в авангарде флота завоевателей. Ударные крейсера недавнего прошлого часто не дотягивали до своих имперских собратьев, и по «Эху» было видно, насколько суда древности превосходили своих младших кузенов в размерах и огневой мощи.
Пятьдесят тысяч душ. Талос так и не привык к их количеству, несмотря на то что они десятилетиями прилежно трудились где-то у него под ногами. Его жизнь проходила среди элиты, чье число постоянно сокращалось, и среди избранных рабов.
Он спускался в промозглое нутро корабля лишь в редких случаях. Порой его вел долг, требующий изгнать упрямую скверну, угрожавшую функционированию судна, а порой банальная жажда убийства. Большая часть рабочей силы обитала в глубочайших закоулках и на самых нижних палубах, влача жизнь в абсолютной тьме. Они трудились в составе бригад, обеспечивающих исправность двигателя или выполняющих другие простые задания, подходящие для смертной скотины. Погоня за черепами и воплями смертного стада была всего лишь одним из традиционных способов тренировки. Несомненно, самым приятным.
Талос окинул взглядом своих братьев — восемьдесят одного воина, — сведенных судьбой в ненадежный союз, собранных из остатков десятой и одиннадцатой рот Повелителей Ночи. Как бы он ни собирался начать военный совет, все планы изменились в ту секунду, когда пророк увидел их вместе. При взгляде на их потрепанные ряды в глаза сразу бросалось одно обстоятельство — некоторые отделения насчитывали не больше двух-трех выживших воинов.
— Мы должны переформировать Когтей, — сказал им командир.
Бойцы переглянулись. Шейные сочленения загудели, когда легионеры обернулись друг к другу.
— Внутренним сварам пришел конец, братья. В Первом Когте останутся шестеро. Остальные когти будут переформированы так, чтобы максимально приблизиться к полному составу.
Ксеверин, воин, никогда не расстававшийся со своей богато украшенной цепной глефой, громко ответил:
— И кто же возглавит эти новые Когти, Ловец Душ?
— Поединки чести, — ответил Фаровен, носивший такой же церемониальный шлем, как у Ксарла.
Крылатый гребень дернулся вниз, когда легионер кивнул.
— Мы должны устроить поединки чести. Победители возглавят семь новых Когтей.
— Поединки чести — для слабаков и трусов, — ответил один из покрытых шрамами ветеранов, стоявший неподалеку. — Бой до смерти решит вопрос лидерства.
— У нас недостаточно людей, чтобы проливать кровь в боях до смерти, — парировал Карахад, командир Когтя Фаровена.
Среди собравшихся отделений разразились шумные споры. Каждый старался перекричать остальных.
— Пока что никто из них не взялся за оружие, — тихо проговорил Ксарл, — но еще немного — и мы окажемся по колено в крови.
Талос кивнул. Пора было это прекращать.
— Братья, — сказал он.
Его голос прозвучал спокойно и терпеливо, что принесло результат, — воины один за другим умолкли. Восемьдесят шлемов, разрисованных черепами, ностраманскими рунами, украшенные крылатыми гребнями или потемневшие от боевых повреждений, обернулись к нему. По левую руку от Первого Когтя шипели и переговаривались по воксу пять оставшихся Кровоточащих Глаз, но Люкориф все внимание обратил на пророка. Владыка Рапторов даже встал прямо, несмотря на то что его когтистые клешни мало подходили для такой позы. Кривящаяся маска демона уставилась на Талоса.
— Братья, — снова произнес Талос. — У нас одиннадцать командиров Когтей и достаточно воинов, чтобы сформировать семь полных Когтей. Все, кто хочет отстоять лидерство в поединке чести, могут это сделать.
— А поединки до смерти? — спросил Ульрис.
— Смертельные поединки будут проводиться с Ксарлом. Всякий, кто желает убить брата ради чести возглавить Коготь, имеет полное право вызвать его. Тому, кто сможет его убить, я дам под начальство полный Коготь.
В нескольких отделениях раздалось недовольное ворчание.
— Да, — произнес Талос, — я предполагал, что это вы и скажете. А теперь довольно. Мы собрались здесь не просто так.
— Зачем ты привел нас к Тсагуальсе? — выкрикнул один из легионеров.
— Потому что я до ужаса сентиментален.
В ответ по залу раскатился горький, безрадостный смех.
— Для тех из вас, кто еще не слышал: данные планетарной разведки выявили города, способные вместить больше двадцати пяти миллионов населения. Оно рассредоточено по шести крупнейшим городам.
Талос кивнул техножрецу, и тот шагнул к столу. Делтриан, скелетообразный и, как всегда, завернутый в мантию, выдвинул из кончиков пальцев множество микроинструментов. Один из них, трехконечная вилка нейронного интерфейса, со щелчком вошел в разъем на консоли стола. В воздухе над столом появилось большое изображение серой планеты, искаженное режущими глаз помехами.
— Я действую исходя из первичной гипотезы, согласно которой легионеры не нуждаются в пояснениях касательно прошлого этого мира.
— Давай уже, — проворчал один из Повелителей Ночи.
Какое неуважение. Делтриана шокировала сама мысль, что древний союз между Механикум Марса и Легионес Астартес деградировал до такой степени. Все произнесенные клятвы, все традиции вежливости — все обратилось в пепел.
— Почтенный жрец, — вмешался Талос, — прошу, продолжай.
Делтриан заколебался, впившись в пророка взглядом сузившихся глазных линз. Не осознавая, что до сих пор подвержен такой огорчительно человеческой привычке, техножрец поднял руки и сильнее натянул капюшон. Его металлическое лицо скрылось еще глубже в тени.
— Я озвучу принципиальные моменты планетарной обороны. Во-первых…
Повелители Ночи уже начали шумно переговариваться, перебивая друг друга. Несколько воинов громко возражали.
— Мы не можем атаковать Тсагуальсу, — начал Карахад. — Мы не можем ступить на поверхность этого мира. Он проклят.
В ответ раздалось согласное бормотание.
Талос издал короткий, лающий смешок, в котором явственно слышалась издевка.
— Полагаете, сейчас подходящее время для глупых суеверий?
— Он проклят, Ловец Душ, — возразил Карахад. — Все это знают.
Однако гомон в его поддержку на сей раз был тише.
Талос оперся на стол костяшками пальцев и оглядел собравшихся воинов.
— Я готов позволить этому миру сгнить на задворках Вселенной. Но я не готов просто развернуться и уйти, когда планета, которую мы столько десятилетий называли домом, заражена имперской плесенью. Ты можешь бежать, Карахад. Ты волен скулить о проклятии давностью в десять тысячелетий, утратившем всякую силу. Я поведу Первый Коготь вниз, на поверхность. Я покажу этим захватчикам, как Восьмой легион умеет прощать обиды. Двадцать пять миллионов душ, Карахад. Двадцать пять миллионов ртов, распахнутых в крике, и двадцать пять миллионов сердец, раздавленных нашей рукой. Ты действительно хочешь остаться на орбите, когда мы поставим на колени эту планету?
Карахад на это улыбнулся.
— Двадцать пять миллионов душ.
Пророк уже видел жадный блеск в глазах воина.
— По-вашему, это мир проклят лишь потому, что мы покинули его в момент бесчестия? Или проклятие — это всего лишь удобная маска, призванная скрыть тот факт, что мы бежали из своего второго дома?
Карахад промолчал, однако ответ ясно читался в его бесцветных глазах.
— Я рад тому, что мы поняли друг друга, — подытожил Талос. — А теперь, Делтриан, прошу — продолжай.
Делтриан снова включил гололитическое изображение. Оно отбросило призрачный свет на темную броню собравшихся воинов.
— Тсагуальса защищена так же слабо, как и большинство пограничных миров Империума. У нас нет данных по частоте или численности флотских патрулей в этом субсекторе, но, учитывая местонахождение планеты, будет уместным допустить слабое и нерегулярное присутствие военных сил Империума. Известно, что ближайшие районы защищают три ордена Адептус Астартес. Все они произошли от генетической линии Тринадцатого легиона. И каждый из них в этом году был…
Талос прочистил горло.
— Только ключевые детали, прошу тебя, почтенный техножрец.
Делтриан ответил сердитым треском машинного кода.
— Планета не защищена с орбиты, как и в случае большинства пограничных миров, — за исключением тех имперских патрулей, которые готовы пойти на риск и так сильно отдалиться от Астрономикона. Без императорского варп-маяка, позволяющего ориентироваться их навигаторам, угроза погибнуть в Море Душ может быть очень значительной. Я с трудом могу представить причины, заставившие Империум основать колонию так далеко от Восточной границы. Те города, что мы видим на поверхности, — по всей вероятности, самодостаточные города-государства, приспособившиеся к существованию за счет планетарных ресурсов, а не за счет нерегулярных поставок из остальной части Империума.
— На поверхности были замечены какие-нибудь армейские маневры? — поинтересовался один из воинов.
— Анализирую, — ответил Делтриан.
Он сделал движение рукой, словно поворачивал ключ в замке. Игла нейронного интерфейса щелкнула в разъеме, и гололитическое изображение замигало. Несколько участков планетарной поверхности вспыхнули красным.
— Мы следили за спутниковыми вокс-передачами последние шестнадцать часов начиная с момента прибытия. Поначалу примечательным оказалось то, что количество сообщений минимально. Планета почти беззвучна. Это указывает на деградацию или примитивное развитие технологий.
— Легкая добыча, — ухмыльнулся другой легионер на противоположном конце зала.
«Хватит перебивать меня», — подумал Делтриан.
— Три целых одна десятая процента планетарных вокс-передач относятся к военной тематике — или могут быть истолкованы таким образом, в терминах безопасности городов-государств и сил поддержания порядка. Из этого следуют две вещи. Первое: гарнизон Сил планетарной обороны этого мира очень незначителен — возможно, минимален. Второе: несмотря на значительное, по меркам Статута о приграничных мирах, население, здесь не набирают полков для службы в Имперской Гвардии.
— Это так необычно? — спросил Ксарл.
Кирион хмыкнул.
— Он что, по-твоему, похож на имперского вербовщика?
Делтриан проигнорировал эту неуместную шутку.
— Двадцать пять миллионов вполне могут обеспечить основание Имперской Гвардии, но приграничные миры, судя по всему, облагаются другими налогами. Из-за своего отдаленного местоположения Тсагуальса крайне неподходящая планета для набора призывников в Гвардию. Следует отметить, что суровые условия на поверхности делают Тсагуальсу весьма негостеприимной — практически враждебной — для людей. Данные ауспика регистрируют поселения, способные поддержать указанную численность, но реальное население, скорее всего, меньше.
— Насколько меньше? — спросил еще один воин.
— Гадать бесполезно. Мы сами скоро это увидим. Планета беззащитна.
— Короче, — вмешался Талос, — этот мир уже наш, братья. Нам надо лишь протянуть когти и взять его. Мы разделимся перед высадкой, — продолжил он. — Каждый Коготь возьмет на себя один городской сектор и сможет сделать с ним все, что пожелает.
— Зачем?
Все воины обернулись к Делтриану.
— Ты хочешь что-то сказать? — спросил его Талос.
Техножрец потратил долю секунды на то, чтобы облечь свои мысли в словесную форму и придать голосовой коммуникации как можно менее оскорбительный тон.
— Я хотел бы спросить, господин, зачем вам вообще понадобилась высадка на планету? Что может дать нам этот беззащитный мир?
Талос не смутился. Взгляд его черных глаз впился в капюшон техножреца и поблескивающие линзы под ним.
— Это не отличается от любого другого набега, почтенный жрец. Мы грабители. Мы грабим. Именно этим мы и занимаемся, не так ли?
— Тогда я задам еще один вопрос. Зачем мы преодолели четверть Галактики, чтобы добраться до этого места? Полагаю, я могу воздержаться от анализа количества имперских планет и подсчета потенциальных целей для грабежа. Так что я сформулирую свой вопрос следующим образом: зачем мы прибыли к Тсагуальсе?
Повелители Ночи снова притихли. В кои-то веки они смотрели на пророка в безмолвном ожидании.
— Я хочу получить ответы, — произнес Талос. — И считаю, что найду их здесь.
— Ответы на что, Ловец Душ? — спросил один из воинов.
Талос видел отражение того же вопроса во многих глазах.
— На то, почему мы все еще ведем эту войну?
Как и ожидалось, его слова встретили хохотом, фразами: «Чтобы выиграть ее» и «Чтобы выжить», мешавшимися с насмешливым гамом. Это вполне устраивало Талоса. Пусть думают, что это шутка ветерана, которой он поделился с братьями.
Прошло три часа, прежде чем Ксарл сказал то, чего ждал Талос:
— Ты не должен был этого говорить.
В оружейной кипела работа. Септимус и несколько сервиторов облачали Первый Коготь в боевые доспехи.
Кирион покосился на смертного раба, помогавшего завинтить крепления наголенника.
— Ты смотришься не краше мертвеца, — заметил легионер.
Септимус выдавил улыбку, но ничего не ответил. Его опухшее лицо смахивало на палитру художника, где преобладал синий.
— Талос, — повторил Ксарл, — ты не должен был говорить этого на военном совете.
Талос сжал и разжал кулак, проверяя работу механизмов перчатки. Перчатка откликнулась приглушенным, мягким гулом отлаженных сервомоторов.
— Чего именно я не должен был говорить? — спросил он, хотя прекрасно знал ответ.
Ксарл дернул левым плечом, на которое сервитор прикреплял наплечник.
— Никто не станет уважать командира-нытика. Ты слишком много думаешь, слишком часто оглядываешься на прошлое. Они посчитали твои слова шуткой, и только это тебя спасло. Но поверь мне, брат: ни один из Когтей не захочет спускаться на поверхность проклятого мира лишь затем, чтобы удовлетворить твое стремление к духовным поискам.
Талос кивнул, соглашаясь с подозрительной легкостью. Попутно он проверял болтер.
— Верно. Единственная причина, ради которой они согласятся на высадку, — это возможность посеять ужас в мирном населении, так ведь? При таком примитивном и непродуктивном мышлении нет места для сомнений или более глубоких эмоций.
Первый Коготь несколько секунд молча смотрел на своего командира.
— Что с тобой не так? — нарушил тишину Ксарл. — Что за горечь отравила твои мысли в последние ночи? Ты говорил так же, прежде чем впасть в долгий сон, и уже дважды после пробуждения. Почему ты не прекращаешь выступать против легиона? Мы — то, что мы есть.
Пророк прикрепил болтер к бедру с помощью магнитного зажима.
— Мне надоело просто выживать на этой войне. Я хочу ее выиграть. Я хочу, чтобы в нашей борьбе появился смысл.
— Мы — то, что мы есть, Талос.
— Тогда мы должны стать лучше. Мы должны изменяться и развиваться, потому что застой не приведет ни к чему.
— Ты говоришь так же, как говорил Рувен, прежде чем нас покинуть.
Губы пророка скривились в презрительной улыбке.
— Я долго держал эту горечь внутри, Ксарл. Разница лишь в том, что теперь мне хочется о ней говорить. И я об этом не сожалею. Говорить об этих пороках — словно вскрыть назревший гнойник. Я уже чувствую, как яд вытекает. Нет греха в том, чтобы стремиться прожить жизнь со смыслом. Предполагается, что мы ведем войну и сеем страх во имя нашего отца. Мы поклялись отомстить за него.
На бледном лице Ксарла появилась озадаченная гримаса, которую он даже не попытался скрыть.
— Ты спятил? Сколько воинов легиона искренне прислушивались к бреду обезумевшего примарха, да еще прозвучавшему так давно?
— Я не говорю, что легион прислушивался к его словам. — Талос сузил глаза. — Я говорю, что мы должны были к ним прислушаться. Если бы мы поступили так, наши жизни значили бы куда больше.
— Легион уже преподал свой урок. Преподал в ту ночь, когда умер примарх. Все, что остается, — это постараться выжить любой ценой и дождаться падении Империума.
— И что случится, когда Империум падет? Что тогда?
Ксарл бросил на Талоса быстрый взгляд.
— Какая разница?
— Нет. Этого недостаточно. Не для меня.
Мышцы воина напряглись, зубы твердо сжались.
— Успокойся, брат.
Талос шагнул вперед, но Меркуций и Кирион немедленно вцепились в него, стараясь удержать на месте.
— Этого недостаточно, Ксарл.
— Талос… — пропыхтел Кирион, обеими руками пытаясь оттащить пророка.
Ксарл смотрел на него, широко распахнув глаза и не зная, пора ли браться за оружие. Талос все еще пытался вырваться из рук братьев. В его черных глазах плясал огонь.
— Этого недостаточно. Мы стоим в пыли, оставшейся от веков бессмысленных злодеяний и бесконечных поражений. Легион был отравлен, и мы пожертвовали целым миром, чтобы очистить его. Но мы проиграли. Мы — сыны единственного примарха, возненавидевшего свой легион. И тут мы опять проиграли. Мы поклялись отомстить Империуму и все же бежим с каждого поля боя, если не можем обрушиться сокрушительной силой на слабого противника. Мы терпим поражение снова, и снова, и снова. Разве ты когда-нибудь сражался в бою, где для победы тебе пришлось приложить хоть какие-то усилия и без шанса на бегство? Разве такое было хоть с кем-то из нас? Разве ты хоть однажды со времен Осады Терры обнажил оружие с мыслью, что можешь погибнуть в схватке?
— Брат…
Ксарл попятился от Талоса, который сделал еще шаг вперед, невзирая на все усилия Кириона и Меркуция.
— Я не желаю бессмысленно бросить свою жизнь на ветер. Ты слышишь меня? Ты понимаешь меня, принц трусов? Я хочу отомстить Галактике, ненавидящей нас. Я хочу, чтобы имперские миры трепетали в ужасе при вести о нашем приближении. Я хочу, чтобы вой имперских душ достиг самой Священной Терры и чтобы от звуков их агонии бог-мертвец задохнулся на своем Золотом Троне.
Вариил присоединился к братьям, не дававшим Талосу добраться до Ксарла. Только Узас стоял в стороне, глядя на них с мертвенным равнодушием. Пророк, извиваясь в их руках, ухитрился пинком отшвырнуть Кириона.
— Я брошу тень на всю эту планету. Я испепелю каждого мужчину, женщину и ребенка, так что дым от погребальных костров затмит солнце. Собрав их прах, я приведу «Эхо проклятия» в священные небеса над Террой и обрушу пепел двадцати миллионов загубленных смертных на императорский дворец. И тогда они нас запомнят. Тогда они запомнят легион, перед которым некогда трепетали в страхе.
Талос вогнал локоть в наличник Меркуция, отправив брата на пол под треск керамита. Удар кулаком по горлу швырнул апотекария следом, и больше никого не осталось между Ксарлом и пророком. Талос направил золотой клинок Аурума в левый глаз товарища.
— Больше никакого бегства. Никакого грабежа ради скудной поживы. Отныне, когда мы увидим имперский мир, мы больше не будем спрашивать, стоит ли атаковать его ради добычи? Нет, мы спросим, какой вред его гибель принесет Империуму? И когда магистр войны призовет нас в Тринадцатый Крестовый поход, мы ответим на зов. Ночь за ночью мы будем сражаться, чтобы поставить Империум на колени. Я отброшу то, во что превратился этот легион, и перекую его в то, чем он должен быть. Я ясно выразился?
Ксарл кивнул, не сводя глаз с лица пророка:
— Я слышу тебя, брат.
Талос не опустил клинок. Он полной грудью вдохнул застоявшийся рециркулированный воздух корабля, наполненный острыми запахами машинного масла и пота Септимуса. Раб был напуган.
— Что? — спросил его хозяин.
Септимус стоял в своей поношенной куртке. Его нечесаные волосы рассыпались вокруг лица, не скрывая поврежденной оптической линзы. В руках раб сжимал шлем своего господина.
— У вас из уха течет кровь, повелитель.
Талос поднял руку, чтобы проверить. На пальцах его перчатки остался кровавый след.
— Моя голова в огне, — признал он. — Я никогда не мыслил яснее, чем сейчас, но приходится платить за это очень мучительной болью.
— Талос? — произнес один из братьев.
Пророк не был уверен, что узнал голос. Зрение помутилось, и все они выглядели одинаково.
— Ничего страшного, — сказал он безликой толпе.
— Талос? — позвал другой голос.
Пророка внезапно поразила мысль, что братья не понимают его. Язык едва ворочался во рту. Разве он говорил невнятно?
Талос выпрямился и сделал глубокий вдох.
— Я в порядке, — сказал он.
Остальные смотрели на него с сомнением. Холодный взгляд Вариила был острее прочих.
— Талос, нам надо как можно скорее поговорить в апотекарионе. Есть несколько тестов, которые я должен провести, и есть подозрения — надеюсь, неоправданные.
— Как хочешь, — согласился пророк. — Но после того, как мы вернемся с Тсагуальсы.
