XXV
ТЕНИ
Чернее прятавших их теней, они крались по коридору. Зрение у него уже было не то, что прежде, — приходилось полагаться не только на очертания предметов, но и на движение, — но он видел, как враги приближаются. Их шаги были плавными, призрачно-легкими, удивительно согласованными и… единственное слово, пришедшее ему на ум, было «чужими». Чужие. Несмотря на точность определения, всматриваясь в приближающихся созданий, он чувствовал, что слово недостаточно поэтично.
Он мало знал об этой расе ксеносов. Безжалостный град снарядов его автопушки разрывал их плоть, как и человеческую. Это не удивляло, хотя и внушало уверенность. Глядя, как чужаки мокрыми кусками мяса падают к его ногам, воин вряд ли бы пополнил запас сведений о них.
Если бы он мог, то склонился бы над трупами, сорвал пробитые доспехи и узнал бы все необходимое, отведав их плоть. Как только вражеская кровь коснулась бы его губ, генетически измененный метаболизм снабдил бы его интуитивными знаниями о павшей добыче. В нынешнем существовании, до сих пор непонятном, это входило в число тех вещей, которых ему больше всего не хватало, — возможности распробовать отнятую жизнь на вкус.
Эльдары. Их выдержка и молчание восхищали его так же сильно, как отвращала скользящая грация движений. Один из них, беззащитный в своей хрупкой броне из перекрывающихся пластин, размазался по левой стене влажным кровавым пятном. Осколки его доспехов залязгали об пол.
Он не мог прикончить их всех с помощью медлительной пушки, заменявшей ему руку. Несколько чужаков, ловко петляя и уворачиваясь, вытащили цепные мечи. Клинки как будто возникли из воздуха в их руках.
Повелитель Ночи расхохотался. По крайней мере, сделал такую попытку. Он давился трубками и проводами, имплантированными в глотку и горло, а на выходе получался скрежещущий звук смены передач.
Убежать от них он не мог, но все равно требовалось отступить и собраться. Ощущение цепных мечей, рубящих и кромсающих уязвимые сочленения доспеха, было странным — в отсутствие боли и кожи это превратилось в почти забавную чесотку. Теперь, когда они стояли почти вплотную, он не мог различить отдельных фигур, но клинки чужаков, вгрызшиеся в сервосуставы дредноута, освещали коридор снопами искр.
— С меня хватит! — прорычал он и обрушил вниз второй кулак.
Сервомоторы и мышечные волокна нового тела одарили воина силой и скоростью, далеко превосходящей его возможности при жизни. Кулак врезался в каменный пол. Коридор содрогнулся, с потолка посыпалась пыль. Злосчастный ксенос, угодивший под удар, кровавой кашей размазался по полу.
Малкарион развернулся вдоль поясной оси и снова размахнулся. Кулак продолжал дробить и крушить, а установленный на нем огнемет изрыгнул струю жидкого пламени. Чужаки отпрянули, но недостаточно быстро. Двое погибли под его кулаком, а один, взвыв, растворился в потоке едкого огня.
Дредноут глубоко вдохнул в себя запах вновь опустевшего коридора. Вместо ледяного воздуха, пахнущего убийством, его легкие наполнились обогащенной кислородом жидкостью, наполнявшей саркофаг. Единственным запахом была химическая вонь тепловатого содержимого его узилища.
Когда он вздрогнул, металлическое тело дернулось, с автоматическим щелчком перезарядив автопушку. Когда вздохнул, из саркофага вырвался лишь механический рык.
Он почти поддался искушению снова войти в вокс-сеть, но раболепное внимание тех, кем он когда-то командовал, было ему сейчас ни к чему. Вместо этого, он продолжил охоту в одиночестве, стараясь выжать максимум удовольствия из своего нового тела.
Малкарион прошел мимо худосочных трупов убитых им чужаков. Коридор вздрагивал при каждом его грузном шаге. Без всякого шанса подкрасться незаметно он вынужден был играть в другую игру.
— Эльдары, — прорычал он, — я иду за вами!
Люкориф, скорчившись на стене с обрушившимися зубцами, следил за небом. Он слышал, как братья за спиной пожирали эльдаров, но сам не принял участия в их пиршестве. Прежде он пробовал плоть чужаков и желания повторить этот опыт не имел. Их кровь была жидкой и кислой, а кожа пресной, без того солоноватого, богатого вкуса, что ласкал язык с каждым глотком человеческого мяса.
Вождь Кровоточащих Глаз не мог определить, откуда появлялись эльдары. Несмотря на то что он упрямо наблюдал за небом и отказывался спускаться в катакомбы, никаких признаков вражеских кораблей он не замечал. И все же они откуда-то возникали: все новые и новые чужаки выходили из-за обвалившихся стен или вырисовывались на верхушках рухнувших шпилей.
Руины крепости раскинулись на много километров во всех направлениях. Люкориф знал, что его рапторы не смогут оборонять весь этот периметр, хотя заставлял их выложиться по полной. Больше всего его удивляла численность отрядов противника, идущая вразрез со всеми ожиданиями. У них было достаточно кораблей на орбите, чтобы высадить целую армию. Вместо этого он видел, как в лабиринт спускаются небольшие группы стрелков и разведчиков, и расправлялся с теми немногими, что оставались на поверхности.
Словно подслушав мысли раптора, двигатели за его спиной сочувственно взвыли.
— Корабли-призраки, — произнес он.
Лишь один из Кровоточащих Глаз поднял голову от своей трапезы.
— Ты что-то сказал? — прошипел Вораша.
Люкориф ткнул в небо отключенными когтями-молниями.
— Корабли-призраки. Суда из кости и мертвые души, дрейфующие в пустоте. Вместо команды там призраки эльдаров.
— Ультве, — сказал Вораша, словно другого подтверждения и не требовалось.
— Безмолвные корабли, управляемые костями, с воспоминаниями вместо капитанов. Непобедимая армада в небесах, но на земле? — Голова Люкорифа дернулась от мышечной судороги. — Они не так уж сильны. Не так уж многочисленны. Теперь мы знаем, почему они чувствовали себя королями наверху, но опасались земли.
Раптор медленно перевел дыхание, втянув сквозь ротовую решетку нечистый воздух планеты. При каждом выдохе клубились облачка пара.
— Я что-то вижу, — сказал он.
— Еще эльдары? — просил один из стаи.
— Тень, прячущаяся в другой тени. Там. — Он указал на свесившийся козырек покосившегося каменного строения. — И там. И там. Похоже, их много.
Вызов на бой прозвучал на языке, которого Люкориф не понимал, и вырвался из горла, которое он страстно желал перерезать. Эльдарский воин стоял на коленях на стене в двух сотнях метрах от раптора. В руке чужак держал кривой клинок, а за спиной его раскинулись огромные орлиные крылья.
Как только крик прозвучал в стылом воздухе, на свет выступили еще четыре крылатые фигуры. Каждый из них скорчился на верхушке обвалившейся башни или стены.
— Кровоточащие Глаза, — прошипел Люкориф братьям, — наконец-то у нас появилась достойная добыча.
Узас и Меркуций были первыми. Без молитв и благословений Механикум подготовка заняла значительно меньше времени. Пока братья облачались, Талос и Кирион дежурили у входа в северный и южный туннели, прислушиваясь к шуму битвы в вокс-сети.
— Доспех активирован, — передал Меркуций Талосу. — Узас тоже готов.
— Это заняло почти полчаса, — заметил Кирион. — Все еще долгий процесс, даже без бредней служителей машинного культа.
— Достаточно быстро, — ответил Талос. — Меркуций, Узас, прикройте нас.
Талос ждал до тех пор, пока по коридору не прокатился низкий механический лязг. Каждый шаг звучал как громовой раскат.
— Твоя очередь, — проревел измененный воксом голос Узаса.
Новый шлем был удлиненным, с бивнями, рубиновыми глазными линзами и демоническим черепом, нарисованным на наличнике. Доспех издавал постоянный рокочущий шум и в ширину заполнял собой половину коридора.
— Как ощущения? — спросил брата Талос.
Узас выпрямился вопреки обычной сутулости, которую броня придавала осанке воина, и силовые генераторы загудели громче. В одной руке он держал тяжелый болтер новой модели. Изображения аквилы на оружии были осквернены царапинами и частично оплавлены. Другую венчал силовой кулак. Массивные пальцы перчатки сжались, как закрывающийся венчик уродливого цветка.
На одном плече, под бронзовой эмблемой Восьмого легиона, прикрепленной к броне толстыми стальными заклепками, прятался разбитый символ ордена Саламандр — дракон.
— Я чувствую мощь, — сказал Узас. — А теперь поспеши. Я хочу начать охоту.
Они отвечали криком на крик и ударом на удар. Кровоточащие Глаза взвились в воздух на ревущих двигателях, наполнив небо клубами черного дыма в погоне за добычей. Эльдары, облаченные в изящную броню незапятнанно-голубого цвета, отвечали на яростные вопли рапторов собственным боевым кличем, пронзительным и насмешливым.
Бой был грязным. Люкориф знал, как разыграется битва, с первой же секунды. Эльдары бежали, рапторы преследовали. Большинство ксеносовских небесных дев было вооружено легкими лазерными винтовками, жалящими небо лучами ослепительной энергии. Им требовалось держаться на расстоянии, в то время как рапторы огласили округу пальбой болтеров, поражающих цель на близкой дистанции, и отчаянным воем оголодавших цепных клинков.
Первым из братьев пал Тзек. Люкориф услышал предсмертный хрип — сдавленное бульканье в разорванном горле и наполненных кровью легких, — а затем визг сбоящего двигателя. Раптор извернулся в воздухе, взмахами когтей удерживая собственную противницу на расстоянии. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как тело Тзека обрушилось на бугристую землю.
Рот Люкорифа наполнился шипящей кислотой, язык защипало. Тзек был рядом с ним все эти долгие годы их общего нелинейного времени, с самой первой ночи Последней Осады. При виде того, как этот благородный дух повержен в прах ксеносовской мразью, раптор испытал такую ярость, что сплюнул.
Эльдарка откинулась назад. Ястребиные крылья вспороли воздух с мелодичным звоном, и она перевернулась в воздухе с не меньшим изяществом, чем хищная птица. Комок едкой слюны пролетел мимо.
Люкориф погнался за ней. Двигатели за его спиной ревели, изрыгая дым, в противоположность музыкальному скольжению эльдарки. Когти раптора вспарывали лишь воздух — ксеносовская сучка плясала, изгибаясь и подныривая под удары, словно парила на термальных потоках.
Раптор испустил вопль разочарования, не в силах больше сдерживаться. То ли крик отнес в сторону ветер, то ли покатый, гребнистый шлем эльдарки спас ее слуховые перепонки, но она как будто и не заметила.
Эльдарская дева взлетела выше, кружась в небе. За ее клинком стелилось электрическое пламя. Люкориф из Кровоточащих Глаз преследовал ее, и из его клыкастой пасти вырывался визг, способный соперничать с ревом протестующих турбин.
Грация эльдарки могла помочь ей только в свободном полете, а в прямом и честном бою у нее не было шанса. Оба противника поняли это одновременно. Люкориф нагнал ее сзади и распорол крылья ударом когтей, на кончиках которых плясали молнии. Лезвия рассекли композитный материал, изготовленный чужаками, искалечив летунью.
Издав еще один боевой клич, она перевернулась в воздухе и взмахнула мечом, уже начав падать. Раптор парировал удар. Клинок эльдарки заскрежетал по его силовым когтям. Вцепившись свободной рукой ей в горло, Люкориф на краткий, но упоительный миг задержал ее падение.
— Сладких снов, крошка, — выдохнул он в наличник ее шлема и разжал пальцы.
Эльдарка полетела к земле, с точностью повторяя бесславное падение Тзека.
Смех замер у него на губах, не успев родиться: не прошло и трех секунд, как один из сородичей перехватил ее в воздухе у самой земли и начал медленно опускаться.
— Я так не думаю, — прошипел раптор и, вытянувшись, сам понесся вниз.
Сквозь вой ветра Люкориф слышал голоса ксеносов, перекрикивающиеся на их щебечущем языке. Ему пришлось круто свернуть, избегая зубчатой молнии из пистолета, но у эльдара, несущего спасенную, не было шанса обогнать раптора. Люкориф упал на них сверху, как стрела, и, вонзив когти в грудь обоим противникам, принялся раздирать их на части.
Он закричал от усилия, и его торжествующий вопль эхом раскатился в небе. Девушка-эльдарка с оторванными крыльями упала в одну сторону и, перевернувшись в воздухе, разбилась о землю. Мужчина отлетел в другую. Кровь хлестала из пробоин в его нагруднике. Его крылья затрепетали, пытаясь удержать хозяина в воздухе, но окровавленные когти Люкорифа положили конец его полету. Раптор ухмыльнулся, когда эльдар, рухнув на землю, покатился по камням, теряя по пути куски плоти.
Люкориф все еще улыбался, когда, обернувшись, он стал свидетелем смерти Вораши. Брат, разжав когти, выпустил противника и камнем понесся вниз, рассыпая клочья окровавленного мяса и осколки брони. Эльдар, в упор застреливший Ворашу, перевернулся в воздухе и поднял винтовку, целясь в Люкорифа.
С покрытых рубцами губ вожака рапторов сорвался еще один вопль. Разогнавшись, он ринулся вниз.
Талос вел Первый Коготь по коридорам на совсем другую охоту. Без всякой необходимости соблюдать осторожность четверо терминаторов шли свободной шеренгой, держа на изготовку незнакомое оружие.
— К этому надо привыкнуть, — сказал по воксу Кирион.
Его все еще сбивал с толку символ аквилы на краю ретинального дисплея. Несмотря на то что Делтриан перепрограммировал и модифицировал доспех, эту деталь ему убрать не удалось.
Талоса отвлекали голоса в вокс-сети: отчеты Второго и Третьего Когтя, вступивших в контакт с врагом на верхнем уровне катакомб, и яростные проклятия Кровоточащих Глаз, сражавшихся на поверхности. Пророк пытался не думать о том, как дела у Малкариона, — капитан решил встретить смерть в одиночестве, и в этом желании не было ничего странного. Первому Когтю тоже вскоре придется разделиться. При таком численном перевесе врага организованное сопротивление теряло смысл, и в конечном счете все сводилось к охоте во тьме, где каждый был сам за себя.
Прежде он никогда не носил тактического дредноутского доспеха, и ощущение оказалось необычным. Старая боевая броня была привычна ему, как собственная кожа. За долгие годы доспех и его владелец так притерлись друг к другу, что носить броню стало не тяжелее, чем обычную одежду. Терминаторский доспех — зверь совсем иной породы, от клыкастого шлема и до утыканных шипами ботинок. Каждая мышца в теле Талоса ожила, наполняясь новой силой. Пророк ожидал, что станет медлительнее, однако диапазон движений и скорости мало отличался от того, что получалось на тренировках без брони. Единственное, что слегка напрягало, — это наклон вперед, при котором постоянно хотелось сорваться на бег.
Талос пробовал бежать. В результате движение стало более быстрым и энергичным, что-то вроде шаткого галопа. Компенсационные сервомоторы и стабилизаторы не давали ему споткнуться и упасть, но смещение центра тяжести все же было непривычным после стольких лет крестовых походов в модифицированной броне «Марк-V».
Одну руку Повелителя Ночи венчала бронированная перчатка размером с торс легионера — силовой кулак, потрескивающий от мощи окутывающего его энергетического поля. Во второй пророк сжимал тяжелую ротаторную пушку. Палец замер на изогнутом спусковом крючке. Боеприпасов для штурмовой пушки было мало. Когда Первый Коготь отбил терминаторские доспехи у Саламандр, вскоре выяснилось, что имперцы использовали почти весь боезапас. Двуствольный болтер пророка был пристегнут к бедру, и Талос готовился выхватить его в ту же секунду, когда придется бросить разрядившуюся пушку.
Меркуций, подняв гигантский силовой кулак, постучал по резным бивням, которые Делтриан приделал к бычьей морде шлема.
— Я однажды видел, как Малек оглушил противника этими клыками, — сказал он. — Хотелось бы тоже попробовать.
Талос тоже поднял руку, делая знак соблюдать тишину — или, по крайней мере, двигаться настолько бесшумно, насколько позволяли им доспехи, рычавшие, как четыре танковых мотора на холостом ходу.
Из коридора впереди на них обрушился град дисков с заточенными краями, а следом показались силуэты эльдарских воинов. Чужаки застыли на месте, увидев, что движется им навстречу. Несколько рассыпались в стороны, а другие организованно отступили, продолжая стрелять. Талос слышал, как сюрикены со звоном ударяются о его броню и затем с таким же звуком бьющегося стекла отскакивают на пол.
В ответ он нажал на спуск, наполнив туннель характерным ревом имперской штурмовой пушки. Суспензоры на локте, запястье и в рукояти оружия полностью компенсировали отдачу, позволяя беспрепятственно целиться и стрелять, но видеосистемам шлема пришлось приглушить свет от вспышки выстрела.
Десять секунд спустя Первый Коготь все еще стоял, словно не веря своим глазам. Талос повернул пушку, чтобы лучше рассмотреть ее дымящиеся, раскаленные докрасна стволы.
— Вот это я называю пушкой, — сказал Кирион, когда все четверо зашлепали по мешанине останков, заляпавших коридор. — Можешь одолжить на время?
Марлона уже не понимала, что она слышит. Временами по каменным залам раскатывалось эхо дальней перестрелки, а временами ей казалось, что это просто вой ветра в темноте.
У нее был с собой ручной фонарь: ни один член команды на судах Восьмого легиона не отважился бы отправиться без него в путешествие по корабельным коридорам. И женщина знала, что батарейки хватит еще по крайней мере на несколько часов. Чего она не знала — так этого того, куда идти и что делать.
Какое это имеет значение? Какая разница, где умереть — здесь или на равнинах?
У нее по-прежнему оставался обрез, но толку с него было мало — примитивное пулевое оружие ни в какое сравнение не шло с болтерами Легионес Астартес. Обрез годился для того, чтобы выстрелить себе в голову и предупредить мучительную смерть от жажды, но в бою от него не было бы никакой пользы. Рабам на борту «Эха проклятия» не разрешалось носить оружие, но нелегальная торговля, процветавшая во всех областях жизни, преуспела и здесь. В любом случае легион не следил за соблюдением этого закона, потому что бунта они не опасались. Марлона подозревала, что им нравилась легкая перчинка опасности, подстерегавшая их во время охоты за членами команды.
Женщина не знала наверняка, сколько времени провела в одиночестве, прежде чем услышала стук. Она шагала по пустынным катакомбам, освещая путь фонариком — настолько, насколько слабый луч мог рассеять вековой мрак. Она уже давно потеряла всякое чувство направления. Эхо странно искажало звук в подземелье, вплоть до того, что Марлона не была уверена — движется ли она к источнику шума или от него. Стук не усиливался, но и не слабел.
Она так и не узнала, кто вышиб фонарик у нее из руки. Женщина почувствовала дуновение на затылке, а затем грубый удар по запястью выбил фонарик, заставив его покатиться по камням. На долю секунды его бешено вращающийся луч выхватил из тьмы невозможные тени: тощие ведьминские силуэты в не по-человечески удлиненных шлемах.
Марлона потянулась к оружию прежде, чем фонарик остановился. Однако левой руке досталось так же, как и правой, — по ощущению, ее лягнули в запястье.
Во второй раз дуновение коснулось ее лица. Голос, раздавшийся из темноты, был неприятно мягок, словно повязка из бархата на кровоточащей коже:
— Где пророк Восьмого легиона?
Она ударила на голос, но кулак встретил лишь пустоту. Второй, третий и четвертый удары тоже прошли мимо цели. Женщина слышала дыхание уклонявшегося противника и чуть уловимый шум движения: негромкий скрип пластин брони, трущихся друг о друга с каждым пируэтом.
Рука, метнувшаяся из тьмы, сжала ее горло тонкими пальцами, закованными в холодное железо. Марлона сумела ударить всего один раз по этой неподвижной руке, прежде чем ее впечатали спиной в стену. Ботинки заскребли по каменной кладке, не дотягиваясь до земли. Грубый аугметический протез зажужжал и защелкал, пытаясь нащупать пол.
— Где пророк Восьмого легиона?
— Я всю жизнь прожила в темноте, — ответила она невидимому противнику. — Думаешь, это способно меня напугать?
Железный ошейник сдавил горло так, что невозможно стало дышать. Она не понимала — то ли стук сделался громче, то ли это лихорадочно билось ее собственное сердце.
— Грязная, слепая, заразная, отравляющая все своим дыханием мон-ки. Где пророк Восьмого легиона? Пока он жив, опасность угрожает тысячам душ.
Марлона задергалась в сильной руке и замолотила кулаками по закованному в броню предплечью.
— Упрямое создание. Знай же, человек: приближается безмолвная буря. Разведчик Пустоты грядет.
Хватка на горле разжалась с той же быстротой, что и возникла, и Марлона рухнула на землю. Первое, что она подумала, судорожно втягивая в легкие застоявшийся воздух, — что сердце ее не обмануло. Стук раздавался теперь повсюду вокруг — звук стали, крошащей камень. Он него дрожал пол коридора и стена у нее за спиной.
Марлона нащупала фонарик и провела его тонким лучом по залу. Камень, камень и камень… и что-то огромное, темное, уставившееся на нее сверху вниз под рев сервосуставов.
— Что ты тут делаешь?
Он зашел на посадку слишком резко и под неправильным углом, так что кувырком покатился по пыльной земле. Лишь через секунду удалось подняться на четвереньки, а встать прямо — лишь со второй попытки. Металлические когти на ногах распластались, удерживая хозяина в равновесии, и глубоко вонзились в мягкую пыль.
Боль была… впечатляющей. С каждым вдохом во рту ощущался привкус крови, а мышцы болели так, что это напомнило ему, как лорд Джирувиус из легиона Детей Императора три ночи растягивал его на дыбе.
Это война была не из приятных. А проигрывать в ней оказалось и того хуже.
Люкориф приземлился недалеко от последней убитой эльдарки. Он направился к ее распростертому телу, попутно заметив, что из сочленений его доспеха сочится кровь. По доспехам раптора можно было прочесть всю карту битвы, состоящую из лазерных ожогов и дыр, пробитых короткими костяными кинжалами чужаков.
Раптор перевернул когтистой лапой труп небесной девы. Ее скошенные к вискам глаза, безжизненные, как сапфиры, и почти такие же голубые, уставились в серое небо. В нагрудник доспеха был вделан красный драгоценный камень, которые ее сородичи называли «камнем души». Люкориф вырвал его из брони и проглотил целиком. Он наделся, что бессмертной душе эльдарке придется по вкусу вечность, проведенная у него в кишках.
Лишь после этого он включил вокс и проговорил:
— Ловец Душ.
Голос пророка был искажен помехами и звуками перестрелки.
— Слушаю тебя, Люкориф.
— Кровоточащие Глаза мертвы. Я остался последним.
Он услышал, как Талос хрипит от натуги.
— Это огорчает меня, брат. Ты присоединишься к нам здесь внизу?
Раптор оглянулся на развалины стен, остатки некогда великих бастионов. Над ними собирались штормовые тучи — необычное явление для мира, почти начисто лишенного погодных явлений.
— Пока нет. Что-то приближается. Будь осторожен, Талос.
