XXIII
ОБМАНУТЬ СУДЬБУ
Октавия делала то, на что уже очень давно не решалась. Она использовала свой дар для забавы, а не из необходимости или ради долга.
Море Душ вряд ли можно было назвать источником дешевых развлечений, и детство Октавии наполняли истории о навигаторах, которые слишком долго и слишком пристально вглядывались в течения варпа. После этого они видели мир совсем по-другому. Даже одного из потомков семьи Мерваллион — ее двоюродного брата Тралена Премара Мерваллиона — заперли в изоляционном резервуаре под их родовым шпилем, чтобы он больше не мог причинять себе вред. В последний раз, когда Октавия его видела, он покачивался на мутной воде амниотического бассейна, обмотанный смирительными ремнями, а вместо третьего глаза посреди лба у него красовалась дыра с рваными краями. Девушка вздрогнула, когда в памяти всплыли пузыри, вырывавшиеся при смехе у него изо рта. Теперь он всегда смеялся. Она надеялась, что источник его безумного веселья служит хоть каким-то утешением, но не была настолько наивна, чтобы в это поверить.
Она не любила вспоминать о Тралене. Говорили, что навигаторы умирают, если лишаются варп-ока. Похоже, у этого мрачного правила были редкие и не менее мрачные исключения.
Пришлось потратить немало времени, чтобы успокоиться и решиться без всякой цели заглянуть за грань, но, когда она закрыла человеческие глаза и сняла бандану, остальное было проще простого. По правде, даже слишком просто — такое же ощущение испытываешь, срываясь с крутого склона, на который успел вскарабкаться до середины, — но она знала, что ей хватит силы вернуться.
Октавия, бывшая Эвридика из Дома Мерваллион, может, и не принадлежала к генетической линии, благословенной исключительным навигаторским даром, однако опыт, полученный на борту норовистых и своевольных судов Восьмого легиона, отточил ее мастерство. Глядя в безбрежный черный океан, она невольно задумывалась о том, какие результаты показали бы сейчас тесты на профпригодность, проводившиеся на Священной Терре. Стала ли она сильнее или все дело в уверенности и опыте?
Ей не суждено было это узнать. Вероятность того, что она еще раз ступит на землю Тронного Мира, равнялась одному на миллион. Однако эта мысль уже не казалась такой горькой, как прежде. Октавия не могла сказать наверняка почему.
Но сейчас ею руководило любопытство. Менее эгоистичное и более извращенное любопытство, чем желание узнать собственную судьбу. Прозревать в Море Душ было просто — достаточно открыть ее третий глаз. Ей не требовалось находиться в варпе, в отличие от некоторых навигаторов. У каждого из них дар проявлялся по-разному. Ее отец, к примеру, мог прозревать в варп, только когда открывал все три глаза. Октавия не знала, отчего это так, — у каждого из них были свои привычки.
Когда она видела, то просто вглядывалась с помощью тайного зрения в прилив и отлив сгустков темноты, бесплотных, но сходных с волнами моря, бесформенных, но переплетающихся, как змеи. Шаманы и ведьмы из первобытных эпох Старой Земли не смогли бы отличить это от ритуалов, позволявших им заглядывать в круги их мифической преисподней.
Но когда она искала, то каждый раз невольно задерживала дыхание до тех пор, пока истошно колотящееся сердце и боль в легких не заставляли ее вздохнуть снова. На каком-то логическом уровне она понимала, что проникает взглядом сквозь нечистые волны, а возможно, и оставляет в эфире части собственной личности — но эта метафизика ее мало интересовала. Важно было лишь то, что второе зрение помогало ей обнаружить.
В безумии эльдарской осады они снова и снова спасались бегством, двигаясь по путям наименьшего сопротивления среди бурлящих потоков. Псайкерский вопль Талоса взбудоражил варп — эфирные вены воспалились и раздулись, а реки вышли из берегов. Она вела корабль, используя все свое мастерство и скорее доверяясь ветрам, чем проламываясь сквозь волны с угрозой разрушить судно. И все это время она то вглядывалась в кровоточащий варп, то прикладывала руку к растущему животу.
Теперь, когда на нее не давила необходимость управлять кораблем, Октавия могла всмотреться в имматериум. Она вглядывалась пристальнее, видела дальше, сквозь сотни оттенков черноты за пределами Астрономикона, разыскивая малейший проблеск света в бурлящих тучах.
В первый раз она хотела увидеть то, что сотворил Талос. Сталкивающиеся волны демонической материи, жестоко израненные, кровоточили у нее на глазах. Вещество истекало из ран и вливалось в другие эфирные громады. Они распадались и вновь сходились, рассыпались пеной и разделялись на сгустки, порождали вопящие лица и поглощали их в тот же миг. Из кипящего прибоя протягивались руки, сгоравшие в пламени, не успев вцепиться в такие же шарящие конечности ближайших душ.
Октавия, внутренне собравшись, вгляделась глубже. Израненный варп — нет, поняла она, не израненный… возбужденный — тянулся все дальше и дальше, и кровоточащие потоки сливались, превращаясь в кровоточащий океан. Сколько миров тонуло в этом невидимом шторме? Сколько берегов затопил этот океан ужаса?
Она слышала в реве волн свое имя. Шепот, визг, умоляющий вопль…
Октавия отпрянула назад. Око варпа закрылось. Открылись человеческие глаза.
Октавия была так поражена тем, что Талос сотворил в десятках звездных систем, что на секунду отступил даже страх перед полетом сквозь эту бурю. Варп вечно находился в движении, и за часы, прошедшие с начала вопля, в нем закипела новая жизнь. Сейчас, однако, навигатор была готова вести незнакомый корабль по гибельным морям.
Она надвинула на лоб бандану, собрала волосы в хвост и вытянулась в неудобном кресле, стараясь облегчить давление на позвоночник. Она лениво подумала о своих служителях, оставшихся за дверью и скучившихся в узком коридоре. Ей отчаянно не хватало Пса, и само осознание этого причиняло боль. И более того — и как же ненавистно было признаться в этом, даже себе самой, — она хотела, чтобы Септимус оказался здесь. Он всегда говорил невпопад, и все же… его застенчивая улыбка; тень насмешки в его глазах; то, как он свободно располагался на своем троне, независимо от степени угрозы…
Ну что за дурацкое место я выбрала, чтобы влюбиться, — подумала она. — Если это вообще любовь.
Октавия поерзала, усаживаясь поудобнее, и тут ее глаза расширились от внезапного шока. Словно боясь дотронуться до собственной плоти, она нерешительно опустила ладонь на живот, где впервые шевельнулась новая жизнь.
Когда щиты пали, Талос на своем троне и не шелохнулся. Члены команды — по крайней мере те, что стояли, — полетели на пол, когда корабль пробрала свирепая дрожь. Двое безногих сервиторов выпали из своих рабочих ячеек. Беззвучно открывая и закрывая рты, они возили руками по полу, имитируя те движения, что выполняли на консолях.
— Щиты отключились, господин!.. — крикнул один из офицеров.
Да неужели? — ядовито подумал Талос.
— Понял, — выдавил он сквозь сжатые зубы.
— Какие будут приказы, сэр?
Пророк смотрел на серую планету до тех пор, пока ее угрюмое, испещренное оспинами лицо не заняло весь обзорный экран.
Близко. Уже так близко.
— Отчитайтесь о повреждениях, — приказал он.
Как будто судороги, сотрясавшие «Эхо», сами по себе не были полным отчетом. Как будто ему требовалось дополнительное подтверждение того, что пульсарный огонь чужаков кромсал крейсер на куски с рекордной скоростью. Столько кораблей эльдаров, с такой огневой мощью… «Завету крови» за всю свою славную историю не приходилось терпеть такого урона. «Эхо проклятия» терпел его в первый и последний раз.
Взгляд широко распахнутых глаз офицера Ролена был прикован к экрану приборной панели.
— Господин… Господин, тут слишком много…
— Мы подошли достаточно близко, чтобы сбросить десантные капсулы?
— Я…
Талос перепрыгнул через ограждение и с грохотом приземлился рядом с офицером. Пророк сам уставился на экран, пытаясь извлечь подобие смысла из пробегающих рунических строк. С рыком он обернулся к женщине — оператору вокса.
— Начать высадку легиона! — прорычал он сквозь воцарившийся вокруг них хаос.
Женщина, в униформе и с клеймом Красных Корсаров, поспешно застучала по клавишам на своей панели.
— Легион десантируется, лорд.
— Вокс-каналы, — потребовал он. — Сейчас же откройте вокс-каналы!
— Вокс, есть.
Трясущийся мостик заполнился хриплыми голосами братьев, почти терявшимися в грохоте обстрела.
— Говорит Талос. Всем силам легиона, — прокричал он, — рассчитаться! Подтвердить запуск.
Они отзывались — один за другим. Пророк слышал торжествующие вопли братьев, мешавшиеся с официальными отчетами: «Второй Коготь пошел», «Четвертый Коготь десантировался» и «Третий Коготь — запуск произведен». Оккулюс перенастроился и показал несколько «Громовых ястребов», в последний раз вырывающихся из ангара и несущихся к звездам, до предела разогнав двигатели.
Басовитое ворчание Малкариона ознаменовало его отбытие:
— Встретимся на мертвой планете, Ловец Душ.
За этим последовали еще три подтверждения такими же рычащими механическими голосами. А затем оккулюс вспыхнул и на нем развернулась сцена, достойная преисподней из мифов: свирепые волны огня заливали обзорный экран, словно жидкое пламя.
— Мы в атмосфере! — завопил один из офицеров. — Ваши приказы?
— Какая разница? — заорал в ответ кто-то еще.
— Набирайте высоту! — крикнул товарищам один из штурманов.
Даже Талосу пришлось вцепиться в поручни, когда «Эхо», содрогнувшись до основания, вошел в неуправляемое пике. Пророк и не пытался представить, что осталось от корабля после того, как он столь жестоко прогнал его сквозь строй.
Западные двери мостика со скрежетом распахнулись, и на пороге возник силуэт Кириона, очерченный пламенем.
— Ты что, свихнулся? — передал он по воксу. — Живей гони его вверх.
Сейчас или никогда, — подумал Талос.
Он взбежал на тронное возвышение и схватился за подлокотник, чтобы удержаться на ногах при очередном рывке. Плавящийся оккулюс показывал то редкие тучи, то звезды, то землю — и снова по кругу.
Свободной рукой Талос схватил меч, прислоненный к трону, и вложил в ножны за спиной.
— Ты должен быть в десантной капсуле, — ответил он Кириону по воксу.
— Хотел бы я быть там, — отозвался брат. — Корма только что отвалилась.
— Ты шутишь!
— Никаких шуток и никаких двигателей. Мы в свободном падении.
Кирион вцепился в косяк двери, потому что его захлестнула волна бегущих с мостика людей.
— Идем же, — поторопил он.
Талос подбежал к нему, ухитряясь сохранять равновесие среди падающих под ноги смертных, на палубе, начисто забывшей о законах физики.
Их мечи недолго держались в ножнах. Проталкиваясь сквозь коридоры, забитые плотной людской массой, они поднимали и опускали клинки, прорубаясь сквозь этот живой лес. Запах крови смешался с вонью пота и страха, ослепляя Талоса. Сквозь крики смутно пробивалась мысль, что он убивает членов собственной команды, но какое это имело значение? Все равно через несколько секунд они будут мертвы.
Кирион тяжело дышал, ломая спины и ноги смертных ударами ботинок с той же скоростью, с какой орудовал гладиусом.
— Мы умрем, — выдохнул он в вокс, — по твоей вине. Ты выжидал слишком долго.
Талос нанес очередной удар, разрубив человека от шеи и до пояса и переступив через падающие куски.
— Мог бы и не возвращаться, чтобы скулить тут передо мной.
— Мог бы и не возвращаться, — согласился Кирион, — но перед смертью каждому следует напомнить о его ошибках.
— Куда, во имя тысячи бездн, вы подевались? — проорал по воксу Меркуций.
Талос выпотрошил еще одного бегущего члена команды, вогнав в него меч со спины и отшвырнув труп в сторону. Под доспехами с пророка градом тек пот — это уже сказывалось напряжение бесконечной рубки сквозь человеческие тела, запрудившие туннели. Целая орда смертных, сотни, грозившие превратиться в тысячи, прорывалась к спасательным капсулам. Однако дело было не в усталости: он мог кромсать их хоть весь день и всю ночь без перерыва. Дело было только во времени.
— Запускайте десантную капсулу, — передал Талос. — Меркуций, Узас, спускайтесь на Тсагуальсу.
— Ты рехнулся? — долетел напряженный ответ Меркуция.
— Мы сейчас ближе к спасательным капсулам командной палубы. Уходите.
Кирион выдернул гладиус из спины офицера в униформе. Дыхание второго легионера тоже стало прерывистым.
— Если, конечно, эти паразиты оставили нам хоть одну капсулу, — пропыхтел он.
— Аве доминус нокс, Талос. Встретимся в катакомбах.
Талос услышал громкий скрежет открепляющихся когтей десантной капсулы и радостный вой Узаса. Спуск в атмосферу быстро вывел их из зоны действия вокса, оборвав в один миг и проклятия Меркуция, и хохот Узаса.
Талос и Кирион продолжали прорубаться вперед.
Шепот не смолкал. Тихие голоса переговаривались и пересмеивались, и каждый из них обволакивал, словно шелковый туман, невзирая даже на треск вокса.
Вариил слушал уже полчаса, и небрежный интерес, вскоре переросший в острое внимание, сейчас превращался в полную концентрацию. Септимус поглядывал на апотекария чаще, чем на гололит. Бесцветные губы Вариила непрерывно двигались, произнося чужие слова, которые тот мысленно переводил.
— В чем?.. — снова попытался спросить Септимус, но поднятый кулак тут же заставил его замолчать.
Вариил ясно дал понять, что влепит рабу оплеуху, если он опять заговорит.
— Делтриан, — сказал апотекарий спустя несколько мгновений.
— Живодер? — откликнулся адепт.
— Правила игры изменились. Мне нужно попасть в предел слышимости вокса. Подведи нас к поверхности Тсагуальсы.
Глазные линзы Делтриана повернулись, меняя фокус.
— Я требую оснований для такого курса действий, полностью противоречащего нашим приказам и планам.
Внимание Вариила все еще было поглощено шипящей мелодией эльдарского языка. Септимус подумал, что это отчасти похоже на песню — песню, не предназначенную для чужих ушей, прекрасную, но леденящую кровь.
— Правила игры изменились, — повторил Вариил. — Как мы могли знать заранее? Не могли. Никогда бы не догадались, что все повернется так.
Он развернулся и обвел тесную командную палубу взглядом холодных голубых глаз, ни на чем не останавливающихся и ничего не выдающих.
Однако Делтриана не убедил далекий шепот, столь встревоживший Вариила.
— Я повторяю свой вопрос и переформулирую его так, чтобы это звучало как требование. Приведите мне адекватные причины или прекратите отдавать приказы, на которые у вас нет полномочий.
Взгляд Вариила наконец-то остановился на Делтриане, облаченном в красную орденскую мантию, с лицом-черепом, наполовину скрытым складками капюшона.
— Эльдары, — ответил Вариил. — Они шепчут о собственных пророчествах, о том, что в следующие десятилетия Восьмой легион будет истреблять их без жалости. Ты понимаешь? Они здесь не из-за псайкерского вопля Талоса. Они ни разу не упомянули о нем. Они говорят только о нашей глупости и о том, что надо вырвать нити нежеланного будущего из мотка судьбы.
Делтриан издал сердитый треск кода ошибки, что заменяло ему презрительное фырканье.
— Довольно, — сказал он. — Колдовство чужаков не относится к делу. Суеверия ксеносов не относятся к делу. Имеют значение только наши приказы.
Взгляд Вариила вновь стал отстраненным. Апотекарий вслушивался в шипящие голоса чужаков, шепчущие свою странную песню.
— Нет, — моргнув, он снова уставился на жреца. — Ты не понимаешь. Они пытаются предотвратить какое-то будущее… то, что лишь должно свершиться. Будущее, в котором Талос поведет Восьмой легион в крестовый поход против их вымирающей расы. Они поют об этом, словно дети, возносящие молитвы богам в надежде, что те пожалеют их. Ты меня слышишь? Ты слышишь то, что я говорю?
Септимус попятился, когда Вариил шагнул вперед и навис над сидящим жрецом. Никогда прежде он не видел Живодера таким возбужденным.
— Они сражаются за то, чтобы предотвратить пугающее их будущее, — процедил апотекарий сквозь зубы. — Предотвратить то, чего не могут допустить. Эти корабли… Для них это огромный риск. Колоссальная авантюра. Они загнали нас в угол с помощью кораблей, управляемых духами, чтобы сберечь свои драгоценные ксеносовские жизни для последнего удара. Вот как сильно они хотят смерти Талоса.
Делтриан повторил код отказа.
— Предположение, целиком основанное на перешептываниях ксеносов.
— А что, если они правы? Пророк Восьмого легиона восстанет в конце Темного Тысячелетия и нанесет эльдарам мира Ультве такой урон, которого их вырождающаяся раса не сможет выдержать. Неужели ты настолько слеп и глух ко всему, кроме своей работы, что не слышишь меня? Послушай меня, идолопоклонник: в том будущем, что они провидят, пророк поведет против них весь легион. Эти ксеносовские псы уверены, что ему суждено объединить Восьмой легион.
Марлона, загрузчица боеприпасов примарис, уселась в противоперегрузочное кресло и трясущимися руками застегнула ремни. Щелк — клацнул первый замок. Щелк — клацнул второй. Сама того не осознавая, женщина бормотала и ругалась себе под нос.
Когда все покатилось под откос, благодаря слепой удаче Марлона оказалась на одной из верхних командных палуб, а не на своем рабочем посту. Загрузчица как раз направлялась к четвертой арсенальной палубе правого борта после того, как ее срочно выписали из апотекариона, — там она приводила в порядок аугментическую ногу, в которой опять что-то сломалось.
Нога по-прежнему не давала ей житья. Марлона сомневалась, что когда-нибудь сумеет привыкнуть к ней, несмотря на все уверения костоправов.
Сирены взвыли еще до того, как она сумела одолеть половину пути до своего рабочего места. Это была не быстрая пульсация, означавшая призыв к боевым постам, и не долгие завывания, сигнализирующее о подготовке к варп-переходу. Этого сигнала Марлона никогда прежде не слышала, но поняла, что он означает, в первую же секунду.
Эвакуация.
Палубы захлестнула паника, члены команды как угорелые бросились во все стороны. Она была так близко к спасательным капсулам, что, даже хромая, ухитрялась оставаться впереди, — однако коридоры, ведущие к ангарам с капсулами, были забиты десятками еще более быстрых и удачливых беглецов.
Когда наконец-то подошла ее очередь, женщина, задыхаясь, дрожа и истекая потом, рухнула на последнее свободное сиденье в капсуле. За закрывающимся люком люди кричали и барабанили кулаками в стены. Кого-то затаптывали. Кто-то стрелял и орудовал ножом, пытаясь забраться в капсулу прежде, чем остов корабля проделает в серой поверхности планеты здоровенный кратер.
Даже сквозь волну облегчения, пришедшую с последним щелчком, женщина невольно ощутила жалость к тем, кто все еще оставался в ловушке и боролся за место в шлюпке. Она не могла отвести взгляд от их лиц и кулаков, прижатых к армированному стеклу.
Пока она глядела на них, беззвучно шепча «простите» каждой паре отчаянных глаз, стену вопящих лиц размел красно-синий ураган. По иллюминаторам размазалась кровь, а за этой пленкой плясали неясные тени.
— Какого!.. — выдохнул один из членов команды, сидевший в кресле напротив.
Дверь содрогнулась куда сильнее, чем от всех кулачных ударов и проклятий вместе взятых. Потом снова и еще сильней, вплоть до бронированного каркаса.
После третьего рывка она распахнулась, впустив внутрь обжигающе горячий воздух и открыв сидящим в шлюпке сцену, достойную скотобойни.
Двое их повелителей стояли снаружи по колено в трупах и с окровавленными мечами в руках. Один, пригнувшись, забрался в тесную капсулу. Все кресла были заняты, и, даже будь они свободны, ни один легионер не сумел бы втиснуть свое гигантское, закованное в доспех тело в противоперегрузочное кресло, предназначенное для людей.
Без всяких разговоров и колебаний Повелитель Ночи вонзил золотой меч в грудь ближайшего человека и стащил бьющееся в конвульсиях тело с сиденья. Ремни лопнули, и легионер вышвырнул труп в коридор, к остальным убитым.
Вошел второй легионер. Сервосуставы его брони взревели, когда он последовал примеру брата. Второй смертный опозорил себя всхлипываниями и мольбами, прежде чем его разрубили на куски. Следом за ним в коридор полетели два сорванных с креплений противоперегрузочных кресла. Двое гигантов собирались очистить шлюпку, чтобы освободить место для себя.
Марлона изо всех сил задергала ремни. Тем временем погиб третий человек и его тело отправилось наружу.
— Я выйду! — закричала она. — Я выйду, выйду — клянусь, я уже выхожу!
На нее упала горбатая тень, заслонив и без того тусклый красный свет аварийных ламп. Женщина подняла голову…
— Я тебя знаю, — прорычал господин сквозь решетку вокса. — Септимус поругался с одним из смертных хирургов, чтобы ты получила эту ногу.
— Да… да…
Марлоне казалось, что она отвечает легионеру, хотя на самом деле женщина не была даже уверена в том, что говорит вслух.
Повелитель Ночи протянул руку и захлопнул армированную дверь, оставив кровавое месиво снаружи.
— Летим, — прорычал он брату.
Второй воин, вынужденный стоять в такой же сгорбленной позе, потянулся к центральной колоне и опустил спусковые рычаги: первый, второй и третий.
Капсула дернулась в ячейке, и рев двигателей превратился в заунывный вой.
Когда спасательная капсула отделилась от корабля, Марлона почувствовала, что пол уходит из-под ног, а желудок в ту же секунду взмывает к горлу. Женщина не знала, кричала она или смеялась, пока капсула с грохотом уносила их к безопасности, — но, вообще-то, она кричала и смеялась одновременно.
Делтриану пришлось признать, что решение далось ему нелегко. Талос потребовал от него четких и логичных действий, но слова апотекария (несмотря на всю его неуместную эмоциональность) звучали крайне убедительно.
Однако в конечном счете все свелось к практической стороне вопроса и подсчету вероятностей. Делтриан разбирался в этом лучше любого другого.
— Расчет вероятности того, что это судно переживет прямое столкновение с вражеским флотом, потребует вычислений, недоступных биологическому мозгу. Достаточно будет сказать в более понятных для вас терминах, что шансы не в нашу пользу.
Будь он способен на искреннюю улыбку, а не на оскал, по сути представлявший побочный продукт его лицевого строения, возможно, в этот момент Делтриан улыбнулся бы. Он был чрезвычайно горд тем, что сумел выразиться столь мягко.
Вариила, однако, это не впечатлило и не позабавило.
— Напряги те шестеренки, что вращаются в твоей черепной коробке, — сказал он. — Если эльдары так боятся исполнения пророчества, значит существует шанс, что Талос переживет наземное сражение. И этот шанс — мы. Судьба моего брата куда выше, чем жалкая смерть в пыли этого никчемного мирка, и я собираюсь дать ему шанс исполнить свое предназначение.
Бесстрастная маска Делтриана не изменила выражения.
— Имеют значение только последние приказы Талоса, — объявил он. — Мое судно сейчас представляет собой хранилище геносемени сотни с лишним павших легионеров Восьмого. Этот генетический материал обязан достичь Великого Ока. Я дал клятву Талосу. Я ему обещал.
Последние слова причинили ему видимое неудобство.
— Тогда беги. А я остаюсь. — Вариил снова обернулся в Септимусу. — Ты. Седьмой.
— Господин?
— Подготовь свой катер. Ты доставишь меня на Тсагуальсу.
