Глава вторая
Вор и архонты
Что же я сделала неправильно?
Сердце Миели тревожно бьется. В Тюрьме что-то пошло не так. Но все было так же, как и во время имитаций. Почему же они нас преследуют? Она погружается в боевую сосредоточенность — способность, которой наделила ее Пеллегрини. Возникает ощущение прохладного покрывала, и мир распадается на векторы и гравитационные колодцы. Мысли Миели объединяются с логикой «Перхонен» и заметно ускоряются.
Объекты: «Перхонен».
Рассеянные в пространстве Троянские астероиды, вращающиеся вокруг 2006RJ103 — двухсоткилометрового обломка скалы, населенного медленномыслящими представителями синтетической жизни.
Тюрьма, плотный, темный и холодный тор в тридцати световых секундах позади, отправная точка маршрута «Перхонен».
Корабли-клинки архонтов, приближающиеся с ускорением 0,5g, что намного превосходит плавную тягу световых парусов «Перхонен». Факелы, выбрасываемые их работающими на антиматерии двигателями, в спаймскейпе превращаются в огненные столбы рассеянных мезонов и гамма-лучей.
Магистраль в двадцати световых секундах по курсу — их следующий пункт назначения. Одна из немногих неизменно идеальных плоскостей в Солнечной системе, в ньютоновском кошмаре N-тел, гравитационная артерия, позволяющая легко и быстро перемещаться посредством легчайших толчков. Спасительное убежище, но оно слишком далеко.
— Ну ладно, — выдыхает Миели. — Боевая тревога.
Под оортианским сапфирово-коралловым корпусом пробуждается скрытая технология Соборности. Паучий корабль трансформируется. Разбросанные модули скользят вдоль своих направляющих и соединяются в плотный тугой конус.
Квантовые паруса из превосходных отражателей превращаются в алмазно-прочный защитный барьер.
Как раз вовремя, перед самым ударом наноракет архонтов.
Первый залп вызывает лишь легкие толчки, не причиняющие никакого вреда. Но следующая партия оптимизирует прицел, а за ней последует еще одна, и еще, пока не разрушится либо программный блок, либо сама конструкция защитного барьера. И тогда…
Нам необходимо добраться до Магистрали.
Программа в голове Миели, словно алмазными зубцами, высекает возможные направления. Перед ней так же много путей, как толкований оортианской песни, но нужно выбрать только один…
Еще один залп сверкает в спаймскейпе бесчисленными иглами света. На этот раз некоторые из них пробивают барьер. Один из грузовых модулей расцветает уродливым сапфировым наростом. Миели спокойно удаляет его и наблюдает, как отсек, все еще меняясь, словно злокачественная опухоль, отдаляется от корабля, формируя странные органы, которые стреляют в щит «Перхонен» спорами размером с молекулу. В конце концов модуль сгорает в лучах противометеоритных лазеров.
— Это больно, — говорит «Перхонен».
— Боюсь, эту боль придется испытать еще не единожды.
Миели за раз сжигает весь аварийный запас антиматерии, поворачивая корабль в неглубокий гравитационный колодец 2006RJ103. Антипротоны из магнитного кольца-хранилища превращаются в раскаленные выбросы плазмы, вызывая стоны «Перхонен». Часть высвободившейся энергии Миели направляет на подкачку мощности программируемых стержней, вырабатывающих материал корпуса. Архонты легко повторяют ее маневр, приближаются и снова стреляют.
Вокруг Миели раздаются стоны «Перхонен», но состояние сосредоточенности заставляет заниматься первоочередными задачами. Она усилием мысли заменяет странгелетовый снаряд в крохотном арсенале «Перхонен» торпедой на квантовых частицах и стреляет в астероид.
Спаймскейп на мгновение заливает ослепительная вспышка гамма-лучей и экзотических барионов. А затем каменная глыба превращается в фонтан света, в негаснущую молнию. Прибор пытается приспособиться, но срывается на белый шум и гаснет. Миели, вынужденная лететь вслепую, снова разворачивает крылья «Перхонен». Вихрь частиц, образовавшийся при гибели астероида, подхватывает корабль и несет их к Магистрали. Внезапное ускорение наполняет тяжестью тело Миели, а сапфировая структура корабля начинает петь.
Спаймскейпу требуется лишь мгновение, чтобы справиться с безумными помехами потоков частиц. Миели задерживает дыхание: в медленно расползающемся светящемся облаке позади них не видно хищных черных кораблей. Или они утонули в вихре взрыва, или потеряли свою цель в безумии субатомных потоков. Миели выходит из состояния боевой сосредоточенности и позволяет себе насладиться триумфом.
— Мы сделали это, — говорит она.
— Миели? Мне нехорошо.
На корпусе корабля расплывается черное пятно, в центре которого торчит крошечный черный осколок, темный и холодный. Осколок наноракеты архонтов.
— Избавься от него.
Страх и отвращение после погружения в боевую сосредоточенность вызывают во рту резкий и противный привкус желчи.
— Я не могу. Я не могу даже прикоснуться к нему. От него пахнет Тюрьмой.
Миели со страстной мольбой обращается к той части разума, к которой прикоснулась богиня Соборности. Но Пеллегрини не отвечает.
Корабль вокруг меня умирает.
Я не знаю, что сделала Миели, однако, судя по вспышке миниатюрной сверхновой, озарившей космос несколько минут назад, она победила в этой битве. Но теперь по сапфировым стенам расползается паутина черноты. Так вот что придумали архонты: они внедряются в тебя, и превращают тебя в Тюрьму. Микрочастицы работают все быстрее и быстрее, распространяя запах горящих опилок, преодолевая все защитные системы корабля. Вместе с запахом появляется шум — рев лесного пожара.
Что ж, это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. Отличная работа, ребята.
Я вспоминаю цепочку Миели. Возможно, мне удастся унести эти камешки с собой. А может, это было всего лишь предсмертное видение, и я никогда не выходил на свободу. Все это просто тюрьма в тюрьме.
А потом у меня голове раздается насмешливый голос.
Жан ле Фламбер отступает. Тюрьма сломила тебя. Ты заслуживаешь того, чтобы вернуться обратно. Ты ничем не отличаешься от побежденных воинов-разумов, безумных игрушек Соборности и забытых покойников. Ты даже не помнишь своих подвигов и приключений. Ты не он, ты просто воспоминание, считающее себя…
Черт побери, нет. Всегда есть какой-то выход. Ты не в тюрьме, если сам так не считаешь. Так сказала мне богиня.
И внезапно я понимаю, что должен сделать.
— Корабль.
Проклятье. Не отвечает.
— Корабль! Мне необходимо поговорить с Миели!
Опять ничего.
В каюте становится жарко. Надо торопиться. Снаружи, в безвоздушном пространстве, полярным сиянием пылают паруса «Перхонен». Корабль так разогнался, что возникла гравитация, не меньше половины g. Вот только все вокруг перевернулось: низ оказался где-то в задней части центрального отсека. Я выбираюсь из каюты и, цепляясь за поручни, начинаю карабкаться к кабине пилота.
Ослепительная вспышка обжигает раскаленным воздухом: целый сегмент цилиндра, медленно вращаясь, уносится вниз, в бездну. От вакуума меня теперь отделяет только мгновенно возникшая стена из квантовых точек, тонкая, как пленка мыльного пузыря. И удалять инфекцию уже слишком поздно. Вокруг меня летают горячие сапфировые осколки: один из них, острый, как бритва, оставляет на моем предплечье болезненный кровавый след.
Очень жарко, запах горящих опилок распространился повсюду. По стенам расползается чернота. Сердце в груди колотится, как будто горбун из Нотр-Дам бьет в колокол, но я упрямо карабкаюсь вверх.
Сквозь сапфировую переборку я уже могу заглянуть в кабину: клубящиеся облака утилитарного тумана, Миели в своем кресле, глаза закрыты. Я кулаком стучу в дверь.
— Впусти меня!
Я не знаю, поражен ли ее мозг. Все, что мне известно наверняка, так это то, что она уже может быть в Тюрьме. Но если этого не произошло, она мне нужна, чтобы выбраться из этой переделки. Я крепче хватаюсь за поручень и пытаюсь разбить дверь ногой. Ничего не получается. Или она сама или корабль должны приказать сапфиру раздвинуться.
Сапфир. Я вспомнил выражение лица Миели, когда очнулся возбужденным. Биотическая связь существует, но, вероятно, фильтруется. Однако должен быть какой-то порог…
Ерунда. Отсутствие времени на колебания облегчает задачу. Я подхватываю в воздухе длинный тонкий осколок сапфира и со всех сил втыкаю в левую ладонь между пястными костями. Я едва не теряю сознание. Осколок разрывает сухожилия и вены, царапает кости. Это все равно что пожать руку Сатане, боль полыхает перед глазами красно-черными пятнами. Появляется запах крови: медленными искаженными каплями она вытекает из раны и уносится вниз.
Впервые с момента заключения в Тюрьму я ощущаю реальную боль, и это даже приятно. Я смотрю на голубой осколок, торчащий из руки, и начинаю смеяться, пока боль не становится настолько сильной, что смех превращается в вопль.
Кто-то бьет меня по лицу.
— Проклятье, что ты делаешь?
Миели широко раскрытыми глазами смотрит на меня из дверного проема кабины.
Отлично, по крайней мере, она почувствовала.
Вокруг нас клубится утилитарный туман, и к нему примешивается серая пыль, что наводит на мысль о падающем пепле в горящем городе.
— Доверься мне, — говорю я ей, усмехаясь и истекая кровью. — У меня есть план.
— У тебя десять секунд.
— Я могу от него избавиться. Обмануть их. Я знаю, как это сделать. Мне известен их образ мыслей. Я провел там долгое время.
— А почему я должна тебе верить?
Я поднимаю окровавленную руку и выдергиваю осколок сапфира. Раздается противный хлюпающий звук, а потом меня снова ослепляет вспышка боли.
— Потому что я скорее воткну это себе в глаз, чем вернусь туда.
Одно мгновение Миели смотрит мне в глаза, а потом улыбается.
— Что тебе для этого нужно?
— Мне необходим полный доступ к системам корабля. Я знаю, чем это нам грозит. Мне нужен доступ к компьютерным ресурсам, и не только к базовым.
Миели глубоко вздыхает.
— Ладно. Вышвырни этого мерзавца с моего корабля.
Потом она закрывает глаза, и в моей голове что-то щелкает.
Я корень, а мое тело — Иггдрасиль, мировое древо. В его костях алмазные механизмы, а в каждой клетке продукты протеомической технологии. А мозг — это настоящий мозг Соборности, способный управлять целыми мирами. Моя психическая личность в нем меньше, чем одна страничка в Вавилонской библиотеке. Часть меня, усмехаясь, мгновенно находит способ сбежать: завладеть фрагментом этой удивительной машины и направить его в космос, оставив моих спасителей моим тюремщикам. Но другая часть меня, как ни странно, возражает.
Я перемещаюсь по умирающему кораблю в поисках наноракеты. Теперь я не похож на неуклюжую обезьяну, я плавно скольжу по воздуху, словно миниатюрный космический корабль. С помощью обостренных органов чувств я нахожу точку в толще производственного модуля в дальнем конце цилиндра. Именно отсюда распространяется материя Тюрьмы.
Силой мысли я создаю копию изображения спаймскейпа «Перхонен». Затем приказываю сапфировой плоти корабля открыться. Стена превращается во влажное мягкое желе. Я глубоко запускаю в него руку, дотягиваюсь до ракеты и вытаскиваю ее наружу. Снаряд крохотный, не больше одной клетки, но сделан в виде клыка с острыми зазубринами. Щупальцами из квантовых точек я обхватываю находку и поднимаю вверх: такая мелочь, но внутри заключен разум архонта, наблюдающего за превращением корабля в Тюрьму.
Я подношу ракету ко рту, раскусываю и глотаю.
Архонт доволен. Но на мгновение он ощущает диссонанс, какое-то несоответствие, словно обнаружил двух воров в одном.
Однако за пределами Матери-Тюрьмы творятся странные вещи: здесь ведется нечестная игра. Старая вздорная физика не столь безупречна, как игра архонтов — совершенная в своей простоте и в то же время охватывающая всю математику в ее неразрешимости. Вот почему задание архонта заключается в превращении этой материи в еще одну Тюрьму, в придании Вселенной большей чистоты. Вот что научил любить их Отец, Творец Душ. Только таким способом можно исправить мир.
А это отличная материя для превращения в Тюрьму. От предвкушения создания новой «Дилеммы» у него даже слюнки текут. Его копи-отец открыл схему, напоминающую по вкусу ореховое мороженое: повторяющуюся серийную стратегию, как в игре «Жизнь». Возможно, и ему удастся обнаружить что-то новенькое здесь, на его собственной маленькой игровой доске.
Далеко-далеко отсюда его копи-братья нашептывают по кват-связи свои жалобы на огорчительное несоответствие, на аномалию в отношении побега вора и той, другой. Архонт заверяет их, что все уже сделано, что они вскоре вернутся к Матери-Тюрьме, и он принесет кое-что новенькое.
Он смотрит вниз, на сеть клеток, где обитают мелкие воры, и бабочки, и женщина-оортианка, которых он обнаружил в этой сладкой материи. Скоро Игра начнется снова, теперь уже в любой момент.
Она будет иметь вкус лимонного шербета, решает архонт.
— Магия, — говорю я ей. — Тебе известно, как работают магические трюки?
Я уже вернулся в свое человеческое состояние. Воспоминания об обостренном чутье и компьютерной мощи постепенно тускнеют, но еще живы, словно фантомная боль в утраченной конечности. И, кроме того, внутри меня остался архонт, запертый в моих костях, в глубоком компьютерном морозильнике.
Мы сидим в тесном складском модуле, его вращение вокруг оси обеспечивает силу тяжести, а корабль занимается восстановлением. А вокруг нас сверкающий поток космических кораблей, растянувшийся на тысячи кубических километров, но благодаря увеличительным свойствам корпуса «Перхонен» кажущийся близким. Здесь и сверхскоростные суда зоку с колоссальным выбросом тепла, для которых один день путешествия равен тысяче лет, и похожие на китов медленные корабли с зеленью и миниатюрными искусственными светилами внутри, и повсюду, словно мотыльки, летают сгустки мыслей Соборности.
— На самом деле все очень просто, дело в нейробиологии. Отвлечение внимания.
Миели игнорирует меня. Она накрывает стоящий между нами столик. На нем оортианские блюда: странные прозрачные пурпурные кубики, извивающиеся продукты синтетической жизни, аккуратно нарезанные — и тщательно сложенные — разноцветные фрукты, а также два маленьких бокала. Движения Миели сосредоточенны и размеренны, словно она совершает какой-то ритуал. По-прежнему не обращая на меня внимания, она вынимает из стенного шкафчика бутылку.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Мы празднуем, — отвечает она.
— Да, это стоит отметить. — Я усмехаюсь. — Должен признаться, мне потребовалось немало времени, чтобы понять. Ты не поверишь, но разум Соборности можно обмануть. Ничто не меняется. Я переключил его сенсорные входы и закачал в них имитацию, основанную на показаниях спаймскейпа «Перхонен». Он до сих пор уверен, что строит Тюрьму. Только очень медленно.
— Понимаю.
Она хмурится, глядя на бутылку, вероятно, размышляя, как ее открыть. Отсутствие интереса к моему гениальному плану вызывает у меня раздражение.
— Понимаешь? Это похоже на простой трюк. Посмотри.
Я протягиваю руку к ложке, делаю вид, что обхватываю ее пальцами, а на самом деле сталкиваю себе на колени. Затем поднимаю обе руки и раскрываю ладони.
— Исчезла.
Миели изумленно моргает. Я снова сжимаю левый кулак.
— Или трансформировалась.
Разжимаю пальцы, и на ладони извивается ее драгоценная цепочка. Я протягиваю цепочку Миели. Ее глаза сверкают, но она медленно наклоняется и берет у меня из рук свою драгоценность.
— Ты к ней больше не прикоснешься, — произносит она. — Никогда.
— Обещаю, — искренне говорю я. — С этого момента действуем как профессионалы. Согласна?
— Согласна, — несколько изменившимся голосом отвечает она.
Я глубоко вздыхаю.
— Со слов корабля я узнал, что ты сделала. Чтобы вытащить меня, ты спустилась в преисподнюю, — говорю я. — Что же заставило тебя на это решиться?
Она не отвечает и резким движением отвинчивает пробку бутылки.
— Послушай, — продолжаю я. — Это касается твоего предложения. Я передумал. Я украду то, что тебе так необходимо украсть. И не важно, на кого ты работаешь. И даже сделаю это так, как ты захочешь. Считай, что это долг чести.
Она разливает вино. Густая золотистая жидкость очень медленно вытекает из бутылки. Я поднимаю свой бокал.
— Выпьем за это?
Раздается звон наших бокалов: чтобы чокнуться при низкой силе тяжести, требуется немалая ловкость. Мы пьем.
Таниш-Эрбен Таниш, 2343. Слабый древесный запах отличает самое выдержанное вино. Иногда его называют «Дыханием Тадеуша».
Откуда я могу это знать?
— Мне нужен не ты, вор, — говорит Миели. — А тот, кем ты был. И это первое, что мы должны украсть.
Я таращусь на нее, вдыхая «Дыхание Тадеуша». И вместе с запахом приходят воспоминания, многие годы другой жизни наполняют меня как вино наполняет бокал. «Средней упитанности, крепкая, порывистая», — говорит он с улыбкой, глядя сквозь рислинг, искрящийся жидким светом. «Кто это средней упитанности?» — со смехом восклицает она. И он уже уверен, что завоевал ее.
Однако именно он принадлежит ей все эти годы, годы любви и вина, проведенные в Ублиетте.
Он — я — сумел это скрыть. Стеганография мозга. Эффект Пруста. Необнаруженные архонтами ассоциативные воспоминания, открывающиеся запахом, который невозможно уловить в тюрьме, где ты не ешь и не пьешь.
— Я гений, — объявляю я Миели.
Она не улыбается, а только слегка прищуривается.
— Значит, на Марс, — говорит она. — В Ублиетт.
Мне становится холодно. Понятно, что в этом теле и в этом разуме мне не добиться никакого уединения. Просто еще одна тюрьма и еще один надзиратель. Но эта тюрьма намного лучше предыдущей: красивая женщина, тайны и отличная еда, а еще море кораблей, уносящих нас навстречу приключениям.
Я улыбаюсь.
— Место забвения, — произношу я и поднимаю бокал. — За новые начинания.
Миели молча пьет со мной. А яркие паруса «Перхонен» уже несут нас по Магистрали.
