Глава 10
Пракс
— Па киррап мне это, — говорил сидящий на койке паренек. — Пучок салата, са-са? Десять тысяч по-старому.
Он был не старше двадцати. Годился ему в сыновья, а Мэй годилась бы парню в дочери. Голенастый жеребенок: тянется вверх, да и рос всю жизнь при низком тяготении. Мальчишка и прежде был неимоверно тощим, а теперь еще и наголодался.
— Могу, если хочешь, дать вексель, — предложил Пракс.
Парень ответил усмешкой и неприличным жестом.
По работе с коллегами Пракс знал: жители внутренних планет видят в сленге астеров признак местного уроженца. Работая в продовольственном снабжении Ганимеда, он узнал, что сленг говорит еще и о положении в обществе. Его собственные наставники общались на китайском и английском без акцента. Он мог говорить с любым мужчиной или женщиной из любой части системы. По выговору слова «аллоплоидия» Пракс отличал студента Пекинского университета от студента из Бразилии, человека, росшего в тени Скалистых гор, от родившегося и взрослевшего под склонами горы Олимп или в коридорах Цереры. Он и сам вырос при микрогравитации, но диалект астеров был для него так же чужд, как для всякого выходца из колодца. Парню не стоило труда сделать свою речь совсем непонятной для Пракса, но тот платил за беседу и понимал, что юнец честно старается отработать свои деньги.
Клавиатура вдвое превосходила размерами стандартную, с ручных терминалов. Пластик за долгие годы сильно стерся. Полоска загрузки медленно ползла вдоль края экрана, движение сопровождалось мельканием упрощенных китайских иероглифов.
Нора была из дешевых, у самой поверхности спутника. Не больше десяти футов в ширину, четыре комнатушки, пробитые во льду от стены общего коридора, такие же узкие и темные. На старом пластике стен блестели капли конденсата. Они сидели в дальней от коридора комнате: парень на койке, а Пракс на корточках в дверях.
— Полной записи не обещаю, — сказал парень. — Что есть — есть, сабе?
— Найди хоть что-нибудь!
Паренек коротко кивнул. Пракс не знал его имени — спрашивать не полагалось. Он потратил много дней, отыскивая человека, который согласится взломать систему безопасности станции. Невежество в теневой экономике Ганимеда мешало поискам, нарастающее отчаяние и голод в трущобных кварталах — помогали. Месяц назад этот мальчишка скачивал коммерческие данные для перепродажи или в надежде шантажом выжать легко отмываемые деньги. Сегодня он вел розыск Мэй за пачку листьев, которых едва хватит, чтобы один раз набить брюхо. На Ганимед пришел товарный обмен, старейшая экономическая система в истории человечества.
— Первая копия пропала, — объяснял парень. — Утонула в серверах, не отроешь.
— Значит, если ты не взломаешь серверы службы…
— А мне зачем? У камеры своя память, у памяти архив. Как закрылись, все копит и копит. Смотреть-то кому?
— Ты шутишь? — удивился Пракс. Две величайшие армии системы глаз не сводят друг с друга и при этом не просматривают камеры наблюдения?
— Друг за другом следят, а мы, убогие, им ни к чему.
Полоска загрузки доползла до края окна. Гудок. Парень открыл список кодов и принялся пролистывать их, бормоча себе под нос. В первой комнате слабо заплакал младенец. Как будто проголодался. Конечно проголодался!
— Твой малыш?
Парень мотнул головой.
— Родня, — бросил он и дважды стукнул по строчке кода. Открылось новое окно. Широкий коридор, оплавленная, взломанная дверь, на стенах следы ожогов и, хуже того, лужицы воды. Вода не должна литься просто так. Контроль жизнеобеспечения все больше забывает о мерах безопасности. Парень поднял глаза на Пракса.
— Се ла?
— Да, — признал Пракс, — это здесь.
Парень кивнул и снова сгорбился над клавиатурой.
— Мне нужно время до атаки. До падения зеркала, сказал Пракс.
— Ладно, босс, гоню назад. Тод а фрамес кон нулл дельта. Увидим только, когда что-то меняется, кве си?
— Правильно. Именно так.
Пракс пододвинулся вперед, заглянул парню через плечо. Изображение вздрагивало, но картина не менялась, только лужицы постепенно становились меньше. Им предстояло вернуться во времени на несколько дней, вернее, недель. К моменту, когда все пошло прахом.
На экране появились медики. Двигаясь задом наперед в своем перевернутом мире, они внесли и положили у двери мертвое тело. Потом его накрыло другое. Два трупа полежали неподвижно, затем один шевельнулся, нащупал стену, резко сдвинулся и, в мгновение ока оказавшись на ногах, скрылся.
— Там должна быть девочка. Я ищу человека с четырехлетней девочкой на руках.
— Это ж район детсадов, нет? Там таких тысячи.
— Мне нужна только одна.
Второй труп — это была женщина — сел, потом встал, зажимая ладонью живот. В кадр вошел мужчина, исцелил раненую, вытягивая из нее пули в дуло пистолета. Они поспорили, успокоились и мирно расстались.
Пракс понимал, что видит события в обратном порядке, но его измученный бессонницей и недостатком калорий мозг упорно пытался сложить цельную историю. Из проломленной двери задом выползла группа солдат, протянулась гусеницей и вдруг вздыбилась, метнулась обратно. Вспышка света — и дверь восстановилась, термитные заряды прилипли к ней как странные фрукты, потом солдаты в марсианской форме бросились их собирать. Сняв техногенный урожай, марсиане быстро попятились из кадра, оставив после себя прислоненный к стене скутер.
А потом дверь отворилась и из нее задом вышел сам Пракс. Он выглядел моложе, чем теперь. Он заколотил в дверь так, что рука отскакивала от створки, потом неуклюже вскочил на скутер и исчез.
Дверь замерла без движения. Он задержал дыхание. Задом наперед подошла женщина с пятилетним мальчуганом, скрылась за дверью и появилась снова одна. Праксу пришлось напомнить себе, что она не сдает сына, а забирает домой. Из коридора попятились две фигуры. Нет, три.
— Стоп. Вот она, — сказал Пракс, заглушая молотящее в ребра сердце. — Это она.
Парень выждал, пока все трое окажутся в коридоре, в поле зрения камеры. Мэй дулась: он даже на некачественном кадре разглядел недовольное выражение ее лица. А тот, кто держал ее на руках…
Облегчение столкнулось в нем с яростью — и победило. Это же доктор Стрикланд! Ее забрал доктор Стрикланд, он знает о ее состоянии, о лекарствах, он сумеет сохранить Мэй жизнь! Пракс упал на колени, закрыл глаза и расплакался. Если ее забрал Стрикланд, она жива. Его дочь не умерла.
«Если, — шепнула в сознании тихая, дьявольская мыслишка, — не умер сам Стрикланд».
Женщину он не знал. Темными волосами и лицом она напомнила Праксу одну русскую сотрудницу. В руке она держала бумажный рулон, улыбалась то ли насмешливо, то ли раздраженно.
— Ты можешь за ними проследить? — шепнул он парню. — Узнать, куда они пошли?
Мальчишка скривил губы.
— За салат? Не выйдет. Банка курятины с острым соусом.
— Курятины у меня нет.
— Тогда хватит с тебя, — пожал плечами парень. Глаза у него стали мертвые, словно камешки. Пракс готов был исколотить его, придушить, силой заставить откопать в полудохлом компьютере нужные кадры. Но у парня вполне мог оказаться при себе пистолет, если не что-нибудь похуже, и он, в отличие от Пракса, наверняка умел обращаться с оружием.
— Пожалуйста, — взмолился Пракс.
— Ты мне, я тебе, а? Но эпресса ми, си?
Унижение встало комом в горле, и Пракс проглотил его.
— Курятина, — пообещал он.
— Си.
Пракс открыл портфель и выложил на койку две пригоршни салата, рыжий стручок перца и белоснежный лук. Мальчишка сразу запихнул половину зелени себе в рот и по-звериному зажмурился от удовольствия.
— Я постараюсь, — обещал Пракс.
Он ничего не мог. Съедобный протеин на станции либо сочился тонким ручейком с гуманитарных транспортов, либо ходил на двух ногах. Люди начали прибегать к стратегии Пракса: паслись на зелени в парках и гидропонных теплицах. Только они не приготовили домашнего задания. Несъедобное пожиралось наряду со съедобным, подрывая систему восстановления воздуха и все сильнее нарушая экологическое равновесие. Одно тянуло за собой другое, а он не знал, где взять курятины, да и заменить ее было нечем. А если бы и нашлось что-то, проблемы бы это не решило.
Лампы у него дома светили тускло и отказывались разгораться. Саженец сои остановился в росте, но не завял — в иное время Пракс с интересом отметил бы этот факт.
За день автомат успел переключиться на режим консервации, ограничил расход энергии. По большому счету это было добрым знаком. Или последним лихорадочным усилием системы перед катастрофой. Для Пракса это ничего не меняло.
Мальчиком, в первые школьные годы, он вместе с семьей устремился в темные пространства космоса в погоне за работой и богатством. Маленький Пракс плохо переносил перемены. Его мучили головные боли, вспышки тревоги и постоянная, засевшая в костях усталость, а надо было производить впечатление на учителей, чтобы они сочли ученика подающим надежды. Отец не давал ему покоя. «Пока окно не закрыли, окно открыто», — твердил он и заставлял Пракса напрячься еще немного, учил думать даже тогда, когда усталость или боль вытесняли все мысли. Мальчик привыкал составлять списки, делать заметки, писать конспекты.
Ловя мимолетные мысли, он подтягивался к пониманию, как альпинист к вершине. И сейчас, в искусственном свете, Пракс опять составлял список. Имена всех, кого помнил из терапевтической группы Мэй. Он знал, что в ней было двадцать детей, но вспомнил только шестнадцать. Мысли блуждали. Он ввел в свой терминал изображения Стрикланда и таинственной женщины и уставился на них. Ярость и надежда смешались в душе и померкли. Кажется, он засыпал, но пульс при этом частил. Пракс попытался вспомнить, числится ли тахикардия среди симптомов голодного истощения.
На минуту он пришел в себя. В голове сделалось светло и ясно, как не бывало уже много дней. Только теперь он понял, что дошел до грани срыва. В нем самом нарастал каскад, и поиски скоро прервутся, если он не получит отдыха и протеина. Он уже сейчас был наполовину зомби.
Надо искать помощь. Взгляд скользнул по списку детских имен. Надо найти помощь, но прежде проверить, всего лишь проверить. Надо сходить… сходить к…
Пракс прикрыл глаза, нахмурился. Он знал ответ. Знал, что знает. Станция безопасности. Сходить туда и спросить о каждом из них. Открыв глаза, он вписал внизу столбца имен станцию, сохранив и эту мысль. Потом должна быть станция связи с ООН. Потом связь с Марсом. И обойти все места, которые он уже обошел, только уже с новыми вопросами. Это будет просто. И тогда, удостоверившись, потребуется сделать еще кое-что. Он целую минуту вспоминал, что именно, и наконец записал внизу страницы:
«Получить помощь».
— Они все исчезли, — проговорил Пракс, выдыхая белое облачко в холодный воздух. — Все они лечились у него, и все исчезли. Шестнадцать из шестнадцати. Вы представляете, какая тут вероятность? Это точно не совпадение.
Безопасник давно не брился. На щеке и шее у него ярко краснел ледяной ожог, он даже не обработал свежую рану. Вероятно, упал лицом на голый лед Ганимеда. Повезло, что не лишился кожи. На нем было толстое пальто и перчатки. Стол покрылся изморозью.
— Благодарю за информацию, сэр. Я проверю, не числятся ли они среди беженцев.
— Нет, вы не поняли, он их забрал. Они больны, а он их забрал.
— Возможно, пытался обеспечить их безопасность, — ответил коп. Голос его походил на серую ветошь: усталый и дряблый. Где-то ошибка. Пракс видел ошибку, только никак не мог сообразить, в чем она состоит. Безопасник бережно отстранил его и кивнул стоявшей следом женщине. Пракс уставился на нее, как пьяный.
— Я хочу сообщить об убийстве, — дрожащим голосом произнесла женщина.
Безопасник кивнул, глядя на нее без удивления, без недоверия. Пракс вспомнил.
— Он забрал их раньше. Раньше, чем началась атака.
— Ко мне в дом вломились трое, — говорила женщина, — они… Со мной был брат, он пытался их остановить.
— Когда это случилось, мэм?
— До атаки, — сказал Пракс.
— Два часа назад, — сказала женщина. — Четвертый уровень, синий сектор, квартира четырнадцать — пятьдесят три.
— Хорошо, мэм, перейдите за тот стол, мне придется составить рапорт.
— Мой брат мертв. Они его застрелили!
— Я вам очень сочувствую, мэм. Я должен составить рапорт, чтобы мы могли поймать тех, кто это сделал.
Пракс посмотрел им вслед и повернулся к ряду искалеченных и отчаявшихся, дожидавшихся своей очереди взмолиться о помощи, справедливости, законности. В нем вспыхнул и сразу погас гнев. Ему нужна помощь, но здесь ее не найти. Они с Мэй — два камешка в космическом пространстве. Они ничего не значат.
Безопасник вернулся, толкуя высокой миловидной женщине о каких-то ужасах. Пракс не заметил его возвращения, не услышал рассказа. Он терял время. Это плохо.
Уцелевший здравый клочок ею сознания шептал, что, если он умрет, искать Мэй будет некому. Девочка пропадет. Рассудок шептал, что ему нужно поесть, он очень давно не ел. И осталось ему не так уж много.
— Пойду в центр помощи, — вслух сказал он. Женщина и безопасник словно не слышали. — Все же спасибо вам.
Теперь, заметив свое состояние, Пракс поразился и встревожился. На ходу он шаркал ногами, плечи ослабли и сильно ныли, хотя он давно не делал никакой серьезной работы. Тяжестей не поднимал, не подтягивался. Даже утреннюю зарядку не делал бог весть сколько. И не вспомнить, когда последний раз ел. Содрогание от упавшего зеркала и гибель купола вспоминались словно из прошлой жизни. Неудивительно, что он никуда не годится.
В коридоре перед центром помощи было столпотворение, как в загоне бойни. Мужчины и женщины, многие на вид здоровее и крепче Пракса, отталкивали друг друга, создавая давку даже там, где было свободное место. Чем ближе он подходил к порту, тем сильнее кружилась голова. Воздух здесь был согрет теплом множества тел и вонял кислым дыханием. «Дыхание святых» — так называла запах кетоновой кислоты его мать. Запах белкового распада, запах тела, пожирающего самое себя, чтобы выжить. Он задумался, многие ли в этой толпе знают, что означает этот запах.
Люди орали, толкались. Толпа вокруг него напирала и отступала назад — примерно так Пракс представлял себе накат прибоя на берег.
— Откройте тогда дверь и покажите нам! — выкрикнул женский голос далеко впереди.
«Ох, — подумал Пракс, — это голодный бунт».
Он стал пробиваться в сторону, чтобы выбраться из толпы. Люди впереди вопили, сзади — напирали. Светодиодные трубки на потолке горели белым и золотым светом. Стены были серые, как в цеху. Пракс выставил вперед руку, дотронулся до стены. Где-то далеко прорвало плотину, и толпа вдруг хлынула вперед, угрожая затянуть его, движущегося против течения, в водоворот. Он уперся в стену. Толпа поредела, и Пракс качнулся к стене. Двери погрузочного отсека стояли распахнутые настежь. Рядом с проемом Пракс заметил знакомое лицо, только не мог вспомнить, кто это. Кто-то из лаборатории? У мужчины были толстые кости и крепкие мускулы. Землянин. Может, встретил где-то в своих блужданиях по гибнущей станции? Не он ли рвал листья на еду в парке? Нет, этот выглядел слишком сытым, даже щеки не запали. Вроде бы старый знакомый и в то же время незнакомец. Так бывает со знаменитыми актерами и министрами.
Пракс понимал, что неприлично глазеет, но не мог оторвать взгляда. Он знал это лицо, знал! И оно было как-то связано с войной.
Вдруг в памяти возникла картина: он у себя дома, держит на коленях Мэй, пытается ее успокоить. Дочке всего год, она пока не ходит, и врачи все еще подбирают лечение, которое сохранит ей жизнь. Вопли больного ребенка заглушают встревоженную скороговорку ведущего новостей. На экране снова и снова появляется мужское лицо, прокручивается запись:
«Меня зовут Джеймс Холден, и мой корабль „Кентербери“ только что был уничтожен военным кораблем, снабженным маскировочной техникой и с серийными номерами Марсианского флота на отдельных частях».
Это он. Вот почему Пракс узнал лицо, хотя никогда с ним не встречался. Что-то в груди тянуло его сделать шаг. Пракс задержался. У погрузочной двери заорали. Пракс достал свой ручной терминал, просмотрел список. Шестнадцать детей, шестнадцать пропавших детей. И внизу страницы печатными буквами: «Найти помощь».
Пракс повернулся к человеку, зачинавшему войны и спасавшему планеты. Его вдруг охватила застенчивость.
— Помогите, — сказал он и шагнул вперед.
