39
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
— Она ушла, да? — Макин, ладонью прикрывая глаза от солнца, оглядел болота. Мы стояли на островке раздробленной породы, поросшей кустарником, — хилые ветки торчали то там, то здесь.
— Надеюсь, — сказал я. Отчасти мне хотелось уничтожить Челлу своими собственными руками, но, возможно, она упокоилась на дне болот вместе со сгоревшими мертвецами. У меня не было в этом полной уверенности. Не было и чувства удовлетворения, но смерть моего дяди научила меня, что возмездие не так сладко, как обещает быть. Это та жажда, которую трудно утолить.
Мы сели на лошадей — казалось, целую вечность не сидели в седле. Райк взял чалую Роу, потому что его конь-гора на свою беду оказался слишком тяжелым, чтобы благополучно скакать по болотам. Кент и Макин были верхом на своих лошадях, а мы с Грумлоу, как самые легкие из братьев, взобрались на моего Брейта, самого мощного из всех оставшихся у нас лошадей.
Кисловатая вонь болот преследовала нас еще не одну милю. Черная грязь засохла серыми лепехами на нашей одежде, трескалась и осыпалась хлопьями. Более навязчиво, чем вонь и грязь, меня преследовал образ Челлы в языках пламени, эхом звучали ее последние слова: «Мертвый Король плывет».
В течение трех дней мы ехали по вересковым пустошам и поросшим кустарником местностям, по заброшенным дорогам, и наконец сельские тропки вывели нас к свободному порту Барлона. Райк беспрестанно жаловался на солнечные ожоги, пока я не убедил его намазать свиным дерьмом самые болезненные раны. Удивительно, но это помогло, хотя я не особенно надеялся. Дерьмо может обладать живительной силой.
Древние стены порта блестели и переливались в жарких лучах солнца. Вероятно, тысячу лет назад он производил неизгладимое впечатление. Сейчас остался только фундамент высотой двадцать футов и столько же толщиной, черный углистый сланец лежал большими кучами, его крестьяне разбирали для строительсва своих хижин и межевых стен на полях.
Как только мы въехали в город, он мне сразу понравился. Воздух наполняли экзотические ароматы специй и готовившейся еды, от которых у меня заурчало в желудке. Жители ходили по улицам толпами, говорили громко, кричащим был и их внешний вид — яркие шелка, такие же яркие украшения из стекла и неблагородных металлов, цвет кожи поражал разнообразием. Были мужчины и женщины с белой кожей, как у меня, темной, как у нубанца, и люди с кожей всех промежуточных оттенков. Хотя мы не встретили ни одного белокожего, как Синдри или герцог Аларик. Думаю, таких белоснежных солнце бы растопило.
Музыка, такая же разнообразная, как и люди, играла на каждом углу. Казалось, жители ходили и двигались в ритме тысячи барабанов, рожков и флейт. Никогда раньше я не слышал таких звуков, таких странных мелодий. Некоторые напоминали мне ритмы, которые нубанец отбивал при ходьбе или у вечернего костра. Были мелодии, которые напоминали мне странное атональное гудение, производимое в свободные минуты наставником Лундистом.
Город слушает звучание всего мира и пробует его на вкус. К пятнадцати годам я чувствовал, что готов попробовать все, что предлагает Барлона.
— Знаешь, Макин, если ты сядешь здесь на корабль, то сможешь попасть в любое место, о котором слышал, и еще в тысячу, о которых никогда не слышал, — сказал я.
— На кораблях меня тошнит. — У Макина вид сделался таким, как будто он вспомнил всю прелесть этого состояния.
— Они тебе не нравятся?
— Все дело в волнах. У меня от них морская болезнь. Меня выворачивает все время, пока мы плывем от одного берега до другого. Когда мы Райм переплывали, я еле выдержал.
— Что ж, хорошо, что теперь я это знаю. — С каждым годом Макин подкидывал мне о себе что-нибудь новое. Мне не было известно, переплывал ли он когда-нибудь океан, или ходил под парусами.
— А что в этом хорошего? — Макин нахмурился.
— Ну, единственный способ добраться до Лошадиного Берега — это по морю. Теперь я поплыву один. Зная, какой ты плохой моряк, я со спокойной совестью отправлю тебя назад в Логово.
— Мы можем добраться туда верхом, — сказал Макин. — Это меньше сотни миль.
— Через герцогство Арамаси и земли короля Филиппа, как раз и будет девять сотых, — согласился я.
— Одна тридцать вторая, — поправил Макин.
— Не принципиально. Главное, что мы не можем проехать по этим землям незамеченными, а вот если морем, то мы будем у моего деда через день-два.
— Итак, мы поплывем на корабле, а я уделаю всю палубу. И в чем здесь проблема?
— А проблема, дорогой Макин, в том, что я не хочу везти туда ни Райка, ни Грумлоу, ни Кента. Ни даже тебя. Я хочу поехать туда один. Это семейные дела, и мне не нужны посторонние.
— Это означает, что все мы — игральные кости. — Макин усмехнулся.
— Возможно. Но и в таком качестве вы мне там не нужны. Просто бери братьев и возвращайся вместе с ними в Логово. Мы и без того многих потеряли в этом путешествии. Я не говорю: «Хороших ребят», но я бы предпочел, чтобы они остались со мной. Хотя если ты по дороге в Логово потеряешь Райка, я печалиться не стану.
— Это плохая идея, Йорг. — В глазах Макина появилось хорошо знакомое мне упрямство, губы поджались, между бровей залегла складка.
— Ты мне нужен в Ренаре, — сказал я. — Если ты помнишь, я изначально хотел тебя там оставить. Коддин надежный человек, но как долго он сможет удерживать порядок в королевстве? Поезжай в Логово, снеси те головы, что нужно снести, и дай всем знать, что я возвращаюсь.
— Ой!
Раздался крик Грумлоу. Продираясь сквозь толпу, убегал мужчина. Я заметил быстрое движение руки Грумлоу. Не издав ни звука, убегавший упал в двадцати ярдах от нас.
Мы пошли к тому месту, где он лежал. Люди перед нами расступались, а дети сбегались, словно на представление. Брат вырвал седельную сумку из рук мужчины.
— Будешь знать, как чужое хватать!
— Я же предупреждал, глаз да глаз за своими вещами, — сказал я. Скудные манатки, которые Грумлоу удалось сохранить после мытарств по болотам, были абы как прицеплены к седлу Брейта.
Бывший плотник усмехнулся и нагнулся, чтобы забрать свой нож, который по рукоятку вошел в шею воришки. У лица мужчины растекалась лужица крови, похоже, при падении он разбил нос и губы. Мы не стали его переворачивать, чтобы в этом удостовериться.
— Мне нравится этот город, — определился я, и мы повернули назад к братьям.
Мы привязали лошадей и разместились в таверне у пристани. Не в самой таверне, а за столами на улице, перед нами поставили бутылки в форме слезы и в оплетке из лозы.
На босых ногах Макина все еще были видны следы болотной грязи. Райк, как всегда, жаловался на солнце, на вино, даже на стулья, которые не желали выдерживать его вес, но меня больше интересовали крики чаек. Я сидел и смотрел на корабли у причала, они оказались больше, чем я их себе представлял, и более сложной конструкции: рангоут, снасти, канаты, тросы и большое число разнообразных парусов. Настроение у меня было отличное, а я успел забыть, как это бывает. Даже ожог болел не так сильно, словно горячие солнечные лучи изменили угол. Впервые за долгое время мы все расслабились, смеялись и говорили о мертвецах. О брате Роу, которого я буду вспоминать, о юном Симе — мне будет недоставать его гуслей и его обещания. Мы подняли за них бутылки и надолго приложились к горлышкам.
Только Кент выразил нежелание возвращаться в Логово без меня. Я дал ему немного времени выразить свое недовольство, а потом убедил, что мой план — наилучший. Кенту он понравился. Дайте ему немного поразмыслить, и он сменит свою точку зрения.
Я встал, расправил плечи и потянулся, подставляя себя солнцу.
— Я вас догоню, братья.
— Ты прямо сейчас отправляешься? — спросил Макин, ставя на стол бутылку.
— А что, сидеть здесь, пока не обгорим на солнце и не начнем обниматься и клясться в вечной любви? — ответил я вопросом на вопрос.
Райк сплюнул. Похоже, он унаследовал эту привычку от Роу.
— В таком случае, вам в ту сторону. — Я показал на север. — Хочу заметить, что первая четверть мили идет по улице, которая славится своими борделями. Не теряйте время даром, развлекайтесь. А я пойду справлюсь о корабле.
Я не спеша пошел по мощеной набережной, моя тень опережала меня.
— Берегите моего Брейта! — оглянувшись, крикнул я.
Они подняли бутылки и выпили за меня.
— Догоняй нас! — крикнули они мне в ответ. Даже Райк не смолчал.
Если бы с ними не было Макина, я бы по-настоящему легко расстался с братьями.
