На седьмой день после смерти тело царя-жреца Хетепа забрали из храма Джафа, расположенного в южном квартале Живого Города, и переправили на паланкине черного дерева в Дом Вечной Жизни. Паланкин несли не рабы. Его на своих плечах тащили ушебти Хетепа, а следом шли самые могущественные военачальники царя, низко опустив головы и измазав себя пеплом и грязью.

Толпы скорбящих заполнили улицы Живого Города, чтобы почтить память Хетепа, пока паланкин будут проносить мимо. Мужчины и дети опускались на колени и прижимались лицом к земле, а матери рыдали, рвали на себе волосы и взывали к Джафу, богу мертвых, умоляя вернуть их повелителя обратно на землю, к живым. Водой, взятой из Реки Жизни, великой Дарительницы Долгоденствия, обрызгивали паланкин и слезно молились. Горшечники принесли кубки и миски, обожженные в день смерти Хетепа, и разбивали их на кусочки, кидая вслед паланкину царя-жреца. В купеческом квартале богатые торговцы швыряли на землю перед кортежем золотые монеты, на отполированный металл попадали отблески священного огня Птра, и монеты словно пылали под ногами ушебти.

Напротив, улицы в аристократических кварталах к северу от дворца были тихи. Многие дома погрузились в траур или готовили непомерный выкуп, чтобы вернуть своих родственников, пропавших после сокрушительного поражения под Зандри неделю назад. Атмосфера печали и страха окутывала процессию, как саван. Хетеп правил Кхемри более четверти века и с помощью дипломатии и военной доблести заставил города Неехары забыть междоусобицу и зажить мирно. Неехара наслаждалась периодом процветания, невиданным здесь уже пять столетий, со времен великого Сеттры.

И все это погибло за один-единственный день на берегах Реки Жизни. Армия Хетепа была разбита воинами Зандри, а ушебти провалили свою священную миссию — защищать царя. Новость разнеслась по Благословенной Земле, как песчаная буря, сметая все на своем пути.

Молчаливая процессия пришла на дворцовую территорию, где все домочадцы царя выстроились вдоль большой аллеи, ведущей к храму мертвых Сеттры. Когда паланкин приблизился, знать и рабы одинаково распростерлись на земле. Многие всхлипывали в открытую, зная, что скоро присоединятся к великому царю на его пути в загробную жизнь.

Сеттра выстроил свой храм на востоке от дворца; он был обращен к Реке Жизни, которая текла к подножию Гор Рассвета, символизируя путь души после смерти. Аллея вела к большой площади под крышей, которую поддерживали огромные колонны из песчаника, тянувшиеся к величественному входу в храм. Широкая кедровая крыша отбрасывала прохладную благоухающую тень, особенно приятную во время свирепой, иссушающей дневной жары. Шаги между колоннами звучали странно — тяжелая равномерная поступь превращалась в траурный барабанный бой.

В дальнем конце площади были открыты ведущие в храм двери высотой тридцать футов, густо покрытые вырезанными священными символами. По обе их стороны возвышались базальтовые статуи устрашающих воинов с головами совы — хорексы, слуги Усириана, бога подземного царства.

Когда ушебти приблизились, из тени за высокими дверями вышла торжественная процессия — жрецы, одетые в церемониальные, девственно-белые мантии, на смуглой коже хной нарисованы сотни священных символов. На каждом жреце была маска чеканного золота, точно такая, как погребальные маски великих царей, лежащих в своих гробницах в песках на востоке, и широкий золотой пояс, украшенный топазами и лазуритом.

Жрецы молча ждали, пока ушебти поставят паланкин на землю и раздвинут тяжелые занавеси, скрывавшие тело царя-жреца. Хетепа плотно замотали в белый погребальный саван, а руки скрестили на узкой груди. На прикрытое саваном лицо великого царя положили богато украшенную погребальную маску.

Впервые в своей жизни ушебти опустились на колени, а потом простерлись ниц не перед своим царем и хозяином, но погребальные жрецы не обратили внимания на этих великих воинов. Они подошли к паланкину и осторожно сняли с него тело своего великого подопечного. Попарно подставили плечи под закутанное саваном тело и понесли его в храм Сеттры, куда допускались только мертвые и их слуги.

Когда-то давным-давно погребальный ритуал предназначался только для царей-жрецов Кхемри, но со временем стал доступен всем, кто мог себе позволить оплатить услуги жрецов. Стоимость этих услуг была высока. Но никто не жаловался на цену, даже если всю жизнь приходилось экономить, во всем ограничивая себя. Бессмертие того стоило.

Жрецы понесли тело царя в глубину храма, через огромные залы со стенами из песчаника, покрытыми замысловатыми мозаичными картинами семивековой давности, изображавшими Великое паломничество с Востока и Завет Богов. На этих стенах великий Птра вел свой народ к Реке Жизни и Гехеб засевал темную землю зерном и получал богатый урожай, чтобы народ был здоровым и сильным. Тахот Мудрый раскрывал людям секреты обработки камня и возведения храмов, а когда построили первые города, великолепная Асаф поднялась из тростника у реки и познакомила людей с чудесами цивилизации.

За всеми этими дивными залами находилось одно помещение, темное, с низким потолком. Гладкий красный песчаник сменялся там блестящими блоками отполированного базальта, соединенными так искусно, что невозможно было увидеть швы между плитами. Тут и там резьба слегка оттенялась серебряной пудрой или драгоценным растертым жемчугом: пейзажи плодородных долин и широкая река, а на далеком горизонте возвышалась горная гряда. Детали были расплывчаты и выглядели еще более эфемерными из-за неверного света масляных ламп, мерцавших вокруг мраморных похоронных носилок в центре комнаты. Страна Мертвых манила к себе, как манит соблазнительный мираж в пустыне, исчезающий, стоит к нему приблизиться.

Жрецы положили тело царя на носилки и с благоговением сняли с него саван. Слуги Хетепа обмыли тело еще на поле боя, а потом жрецы Джафа дополнительно обтерли его раствором древних трав и земных солей. Угловатое лицо великого царя казалось безмятежным, хотя щеки и глаза ввалились, а тонкие губы приобрели странный сине-черный оттенок.

Пока жрецы работали, в комнату молча то входили, то выходили послушники. Они принесли глиняные горшки с дорогими чернилами и тонкие кисточки из верблюжьего волоса, чтобы нарисовать на коже Хетепа символы защиты и неприкосновенности, а еще кувшины со свежими травами, ароматизированной водой и земными солями. Самыми последними пришли четверо молодых жрецов и принесли резные алебастровые кувшины, в которых будут храниться жизненно важные органы Хетепа до его воскресения.

Старшие жрецы работали быстро, подготавливая тело. Жрецы городских храмов объявили, что коронация наследника и его священное бракосочетание состоятся на закате, всего через семь часов, поэтому времени до погребения умершего царя оставалось совсем немного. Сняв саван, жрецы встали вокруг носилок и посмотрели на статуи Джафа и Усириана, высившиеся по обе стороны церемониальных дверей. Старший жрец, Шепсу-хет, поднял изукрашенные руки и приготовился произнести Заклинание Открытых Дверей — первый шаг к получению дозволения Усириана однажды вернуть дух Хетепа в Благословенную Землю.

Но едва жрец начал говорить, как ощутил холодок, пробежавший по его спине, и неприятное покалывание в затылке под тяжестью враждебного взгляда; должно быть, так страдает мышь, которую гипнотизирует кобра. Шепсу-хет обернулся и увидел, что в дверном проеме кто-то стоит. Другие жрецы тоже посмотрели туда и поспешно преклонили колени.

Нагаш, сын Хетепа, верховный жрец погребального культа Живого Города, наградил жрецов презрительным взглядом.

— И что все это значит? — требовательно вопросил он звучным голосом.

Старшие жрецы нерешительно переглянулись, всем своим видом — поникшими плечами и неуверенными движениями — выдавая беспокойство. Наконец они повернулись к Шепсу-хету. Тот собрал все свое мужество и ответил:

— Время дорого, о святейший. — Голос из-под маски звучал приглушенно. — Я подумал, ты захочешь, чтобы мы сразу же начали ритуал.

Нагаш, в тридцать два года ставший верховным жрецом, самым юным в истории Неехары, посмотрел на Шепсу-хета долгим взглядом и наградил его мрачной улыбкой. Ростом выше любого жителя Кхемри, Нагаш, казалось, заполнял собой всю погребальную комнату. Он предпочитал одежду воина мантии жреца. Белую юбку он перетягивал широким поясом из тонкой кожи, усыпанным рубинами и украшенным золотым орнаментом с изображением скарабеев. На ногах его были сандалии из красной кожи, а мускулистые плечи и руки он прикрывал одеянием с широкими рукавами. На загорелой груди ярко выделялись боевые шрамы, полученные в бурные годы юности.

Он унаследовал отцовские правильные черты лица, однако без мягкости Хетепа: квадратный подбородок, орлиный нос, глаза цвета отполированного оникса. Узкая бородка была заплетена в косичку с полосками чеканного золота, а голова чисто выбрита и намаслена так, что глянцево блестела.

— Ты еще раз продемонстрировал, почему верховный жрец я, а не ты, — произнес Нагаш, входя в комнату. Он двигался с грацией дикого кота, почти беззвучно скользя по каменному полу. — Ты старый болван, Шепсу-хет. Я сам позабочусь о своем отце. — Он махнул рукой на дверь у себя за спиной. — Убирайтесь. Если мне потребуется помощь стаи болтливых мартышек, я за вами пошлю.

Старшие жрецы дрогнули под угрожающим взглядом Нагаша. Все, как один, быстро встали и зашаркали прочь из комнаты. Шепсу-хет вышел последним, и выражение его лица невозможно было угадать под гладкой золотой маской. Когда он ушел, в дверь скользнул юный жрец. В отличие от Нагаша, юноша был в обычной белой мантии с простым золотым поясом, но его исполосованное шрамами лицо светилось дерзкой усмешкой, а карие глаза смотрели проницательно и остро.

— Этот с радостью доставит тебе неприятности, хозяин, — пробормотал он, глядя, как удаляется Шепсу-хет.

Нагаш обошел носилки и скрестил руки на груди, внимательно изучая тело отца.

— Ты думаешь, что мне следует его убить? — рассеянно спросил он.

Юный жрец усмехнулся:

— Должно быть, ему уже лет сто пятьдесят. Существуют травы, которые можно подсыпать в вино, — совсем простые, что имеются в любой храмовой кухне, но они становятся смертельными, если их правильно сочетать. Или в купальне из-под его ног может выползти гадюка.

Нагаш едва заметно пожал плечами, слушая вполуха. Его внимание занимало тело отца. Он искал признаки, по которым можно было бы определить, как умер царь-жрец. После того как жрецы обмыли с содой тело Хетепа, его кожа приобрела желтоватый оттенок, что не могло полностью скрыть серую трупную бледность. Несмотря на почтенный возраст — сто лет, Хетеп сохранил изрядную долю боевой силы, которой обладал в расцвете жизни. Нагаш внимательно посмотрел на мускулы царя и нахмурился, заметив потемневшие вены и раздувшийся живот.

— Слишком много вина и роскоши, — пробормотал он. — Твое поражение записано в обмякших линиях твоего тела, отец. Успех сделал тебя слабым.

Юный жрец фыркнул и произнес:

— А я-то думал, что в этом и есть смысл успеха.

Кефру был старшим сыном богатого торговца и с удовольствием тратил отцовские деньги на вино и игру в кости. Шрам, изуродовавший левую сторону его лица, он получил в пьяной драке на ножах рядом с игорным домом. Его противник, сын влиятельного аристократа из двора Хетепа, умер несколько дней спустя, и Кефру решил, что лучше начать новую жизнь в качестве служителя погребального культа, чем быть приговоренным к казни. Он оказался неспособным учеником и равнодушным жрецом, но обладал острым умом и исключительной кровожадностью, и Нагаш счел это полезным. Он назначил Кефру своим личным слугой в тот самый день, когда стал верховным жрецом Кхемри.

— Успех — для глупцов, — заявил Нагаш. — Это яд, лишающий воли и ослабляющий решимость. Хетеп узнал это на собственном горьком опыте.

Кефру выгнул бровь, глядя на хозяина, и сказал:

— Ты наверняка будешь править по-другому.

Нагаш злобно посмотрел на юного жреца. В шестнадцать лет он отправился с отцовской армией на восток через древнюю Долину Царей, а потом на юг сквозь знойные душные джунгли, бывшие, согласно легенде, родиной его народа. Три года Хетеп сражался с ордами тамошних людей-ящеров, одновременно начав строить огромную крепость Разетру, как бастион против их постоянных набегов на город Ливару. Когда Хетеп свалился с лихорадкой, командование экспедицией принял на себя Нагаш. Почти шесть месяцев он возглавлял воинов отца и руководил армией в жестоком сражении, в котором они наголову разбили людей-ящеров.

Эти шесть месяцев Нагаш правил как настоящий царь и держал страну железной хваткой, но когда Хетеп достаточно оправился, чтобы пуститься в долгий путь домой, он передал Разетру одному из своих военачальников и забрал Нагаша обратно в Живой Город. Тем, кто выжил после этой кампании, настрого запретили рассказывать о коротком правлении Нагаша. Его восхваляли как великого воина, но не более того, а по возвращении в Кхемри царь отослал Нагаша в храм Сеттры на обучение. Теперь, тринадцать лет спустя, Разетра превратилась в небольшой, но процветающий город с собственным царем-жрецом.

Верховный жрец взялся за украшенный драгоценными камнями ирхеп у себя за поясом.

— Если бы аристократы передавали наследство первенцам, как делают варварские племена на севере, все пошло бы совершенно по-другому, — заметил Нагаш. — А они выбирают вторых сыновей, а нас запирают в храмах.

— Первенцев отдают богам в обмен на Благословенную Землю, которую те нам подарили, — отозвался Кефру с заметной горечью в голосе. — Могло быть и хуже. По крайней мере, не приносят в жертву, как в прежние времена.

— Боги должны принимать козлов и быть довольными, — отрезал Нагаш. — Они нуждаются в нас куда сильнее, чем мы в них.

Кефру переступил с ноги на ногу, внезапно почувствовав себя весьма неуютно, и тревожно взглянул на угрюмые статуи в другом конце комнаты.

— Ты, конечно же, так не думаешь, — поспешно произнес он. — Без них страна погибнет. Древнее Соглашение…

— По древнему Соглашению нам дали миску песка в обмен на вечное рабство, — заявил Нагаш. — Боги предложили сделать так, чтобы наши поля цвели и пустыня к нам не подступала, а в награду потребовали поклонение и преданность. Подумай об этом, Кефру. Они с готовностью подарили нам рай в обмен на наши молитвы и наших первенцев. Боги были в отчаянии. Без нас они были слабыми. Мы могли их поработить, заставить склониться перед нашей волей, а вместо этого сами оказались в рабстве, отдавая им силу, которую могли бы использовать. Настоящая власть находится здесь, в этом мире, — добавил Нагаш, для убедительности постучав по мраморным носилкам, — а не в том. Думаю, Сеттра это понимал, вот почему он искал секрет вечной жизни. Если мы перестанем бояться смерти, у богов вообще не останется над нами власти.

— Секрет, который не дается жрецам погребального культа вот уже пять сотен лет, — подчеркнул Кефру.

— Все потому, что наше волшебство зависит от благосклонности богов, — ответил Нагаш. — Все наши ритуалы и заклинания подпитываются их энергией. Полагаешь, они помогут нам ускользнуть из своих рук? — Верховный жрец сжал кулаки. — Не думай, что я льщу сам себе, когда говорю, что обладаю самым великим умом во всей Неехаре. За тринадцать лет я узнал все, что известно жрецам культа о жизни и смерти. Знания у меня есть, Кефру. Мне не хватает власти.

Нагаш говорил, и глаза его лихорадочно блестели, а голос возвысился почти до крика. Взволнованность верховного жреца ошеломила Кефру.

— Однажды ты обретешь ее, хозяин, — запинаясь, выговорил юный жрец. Он вдруг испугался. — Наверняка это только вопрос времени.

Нагаш замолчал, поморгал и наконец взял себя в руки и сказал:

— Да. Конечно. Только время.

Верховный жрец посмотрел на тело отца и вытащил из-за пояса кривой бронзовый нож.

— Принеси первый кувшин, — приказал он. — Не хочу, чтобы Шепсу-хет обвинил меня в пренебрежении долгом.

Кефру быстро подбежал к стоявшим алебастровым кувшинам и выбрал один, формой напоминающий гиппопотама. Эти канопы предназначались для хранения четырех жизненно важных органов умершего царя: печени, легких, желудка и кишок. На кувшинах были вырезаны символы, которые будут охранять органы до тех пор, пока они снова не понадобятся. Юный жрец поставил тяжелый кувшин рядом с Нагашем, пробормотал молитву Джафу, богу мертвых, и снял крышку. Нагаш занес бронзовый кинжал над животом отца и замер, наслаждаясь моментом.

— Никаких следов ран, — заметил он. — Может быть, сердце не выдержало пыла битвы?

Кефру покачал головой.

— Это колдовство, хозяин, — сказал он. — Я слышал, что армия Зандри призвала чары, поразившие царя-жреца и его военачальников в стороне от поля боя. И никто из наших жрецов не смог этому помешать. Когда Хетеп пал, наше войско лишилось сердца, и воины Зандри легко отбили атаку. Все бежали в смятении.

Нагаш подумал и сказал:

— Но покровитель Зандри — Ку’аф, а это не похоже на утонченное коварство бога-змея.

— Однако мне рассказывали именно так, хозяин, — пожал плечами Кефру.

Нахмурившись, Нагаш опустил руку и сделал первый разрез, располосовав живот от пупа до грудины. Живот царя моментально опал. Из него через край носилок и дальше, на пол, хлынула зловонная, пенящаяся, черная, как деготь, жидкость.

Кефру приглушенно выругался, отпрыгнув в сторону. Нагаш тоже отступил, удивленно наморщив лоб. Через мгновение липкий густой поток иссяк, и верховный жрец, осторожно переступив через лужу, вернулся к телу Хетепа.

Острием ножа он сделал четыре дополнительных перпендикулярных надреза, чтобы расширить рану, и откинул лоскут кожи. То, что Нагаш увидел внутри, заставило его потрясенно зашипеть.

Внутренние органы царя-жреца какой-то магической силой сплавились воедино. Кишечник и желудок скрутились в узловатый шар, и невозможно было понять, где начинается одно и заканчивается другое. Точно так же диафрагма и легкие превратились в нездоровую массу, формой напоминающую луковицу, словно рак сожрал Хетепа изнутри.

Верховный жрец не знал ни одного бога, способного сотворить такое.

Кефру робко приблизился к столу. Когда он увидел, что сталось с Хетепом, его лицо искривилось от омерзения.

— Какое грязное колдовство могло это сделать? — ахнул он.

Нагаш его не слушал. Верховный жрец склонился над трупом отца, завороженно и восторженно изучая перекрученные останки великого царя, и его темные глаза засверкали странным голодным блеском.

К полудню большую площадь у дворца запрудили аристократы со своей свитой, дожидаясь, когда можно будет преподнести дары к погребению Хетепа и поклясться в своей верности его преемнику. Дворцовая челядь поставила там небольшие палатки из ярких тканей, чтобы защитить знать от зноя, а рабы бегали туда и обратно с кувшинами, полными прохладного, разбавленного водой вина. В неподвижном воздухе висела густая вонь от жертвенных животных: каждое из благородных семейств пыталось перещеголять другое щедрыми дарами — ягнятами, быками и даже драгоценными лошадьми. Нагаш грозно хмурился, глядя на это, пока они с Кефру пробирались ко Двору Сеттры. Он знал, что к концу церемонии большая площадь будет напоминать скотный двор в базарный день, а вонь останется на долгие недели.

Чем ближе они подходили к залу аудиенций, тем гуще становилась толпа. Дюжина телохранителей-ушебти Тхутепа, ослепительных в своих отполированных золотых нагрудных пластинах, со сверкающими мечами, выстроилась на широких ступенях, ведущих в зал. Лица их были юны и свирепы. Их кожа сияла благодаря святому благословению Птра, а тела еще должны были развиться и достичь совершенной физической формы. Взволнованная группка дворцовых рабов стояла за шеренгой телохранителей, держа восковые таблички и свитки тонкого пергамента. Они окружили высокого, полного достоинства человека средних лет в золотом венце, главного визиря Хетепа.

Нагаш легко, без усилий, прошел сквозь толпу — так крокодил с легкостью разрезает темные воды Реки Жизни. Рабы разбегались с дороги верховного жреца и падали ниц на горячую грязную землю. Их хозяева замолкали и почтительно склоняли головы. Старший сын Хетепа совершенно их игнорировал.

Ушебти тоже склонили головы, когда Нагаш плавно поднялся по ступеням из песчаника, а дворцовые слуги попрятались в тени. Остался только главный визирь, хладнокровно скрестивший руки на груди и дожидавшийся Нагаша.

— Да будут на тебе благословения богов, о святейший, — произнес Газид, опустив голову перед верховным жрецом.

В свои по меньшей мере сто десять лет главный визирь по-прежнему оставался худощавым и подтянутым и обладал ястребиной энергией обитателя пустынь. Легенда гласила, что в юные годы он промышлял разбоем, но решил стать союзником Хетепа, когда тот попытался подчинить себе племена пустынь. Дерзкий умный юноша быстро заслужил доверие Хетепа, и когда армия возвращалась в Кхемри, Газид присоединился к ней. Очень скоро Газид стал главным визирем и с тех пор верой и правдой служил царю. Он оказался толковым советником и преданным другом царя, и многие считали, что возродившейся славой город обязан главным образом ему. Его проницательные голубые глаза не пропускали ничего, он не боялся ни человека, ни зверя. Нагаш ненавидел его с детства.

— Молю, прибереги все добрые пожелания для себя самого, главный визирь, — холодно улыбнувшись, сказал Нагаш. — Я пришел сообщить моему брату, что ритуалы над нашим великим отцом завершены. Он упокоится в Великой пирамиде через несколько часов, согласно пожеланиям жрецов. — Верховный жрец склонил голову, изображая почтительность. — Кхемри понесет еще одну утрату, когда ты уйдешь во тьму вместе с ним.

— Увы, о святейший, ты заблуждаешься, — спокойно ответил Газид. — Несомненно, причиной тому твое горе и обязанности твоего положения. Увы, Хетеп запретил мне сопровождать его в подземный мир. Умирая на поле боя, он приказал мне помочь его сыну в первые дни правления.

— Я… понял, — произнес Нагаш. — Но это беспримерно. И разумеется, великая честь.

— И великая ответственность, — добавил Газид, не отводя голубых глаз от Нагаша. — Время мира и процветания вводит в соблазн обычно разумных людей и подталкивает их к поспешным решениям.

Верховный жрец угрюмо кивнул и сказал:

— Как всегда, мудро, Газид. Я понимаю, почему отец так высоко ценил твои советы.

Газид отмахнулся:

— На самом деле твой отец никогда не нуждался в моих советах, но достаточно долго обдумывал свои решения. Если я для него что-нибудь и делал, так это подталкивал его к действиям, когда это требовалось. Лучше нанести быстрый удар и убить змею до того, как она поднимется и нападет.

Нагаш прищурился:

— Хорошо сказано, Газид. Хорошо сказано.

Визирь усмехнулся:

— Как всегда, рад, что сумел услужить. — Он снова склонил голову, шагнул в сторону и указал на открытую дверь во двор. — Пока мы беседуем, твой брат принимает подношения от горожан. Он будет рад услышать твои новости.

Нагаш коротко кивнул и между массивными колоннами из песчаника, которые поддерживали крышу Двора Сеттры, быстро прошел дальше, к высоким базальтовым статуям Асаф и Гехеба, располагавшимся по обе стороны дверей. Гехеб стоял справа, левой рукой сжимая серп, а правую подняв в защитном жесте, отгоняя духов злобы и беды. Асаф приветственно сложила руки, ее блистательное лицо было безмятежно. Золотые листья украшали волосы богини и браслеты у нее на запястьях, а также сверкали на изогнутом лезвии в руке Гехеба. Идолы демонстрировали богатство и власть. Чтобы привезти с Хрупких Пиков на восток этот грубый базальт, потребовалось десять лет и стоило жизни более чем четырем тысячам рабов, но великолепие статуй бледнело по сравнению с огромным залом, раскинувшимся дальше.

Двор Сеттры представлял собой прямоугольное помещение размером около двух сотен шагов в длину и сорока в ширину, ограниченное со всех сторон огромными колоннами из полированного мрамора. Они поддерживали сорокавосьмифутовый потолок. Стены и пол из песчаника были облицованы квадратными плитами богатого пурпурного мрамора, пронизанного нитями оникса и сверкающего золотом в отблесках нескольких десятков начищенных бронзовых масляных ламп, расположенных по всей длине помещения. Воздух в этом величественном пространстве был прохладен и душист — бесценные благовония горели в жаровнях около возвышения в дальнем конце зала.

В прежние времена Двор Сеттры был самым большим залом для приемов во всей Неехаре. Его превзошел только причудливый Белый Дворец в Кватаре, построенный через несколько столетий после смерти Сеттры, а теперь вся знать Кхемри могла поместиться в этом просторном помещении, и еще осталось бы место для членов их семей и рабов. Но сегодня зал для приемов оказался переполнен, голоса сливались, напоминая рев прибоя и эхом отражаясь от огромных колонн. Даже Нагаша на мгновение ошеломило увиденное.

Во время своего правления Хетеп неустанно пытался объединить Неехару, пусть не в империю, но хотя бы в конфедерацию городов-государств, при этом требовалось столько переговоров, что остальным городам Неехары пришлось открыть в Живом Городе постоянные посольства. Посланники всех этих посольств сейчас заполняли зал, и каждый принес богатые дары, чтобы проводить Хетепа в загробный мир и укрепить отношения с его преемником. Со своего места Нагаш видел депутацию от Бхагара в черных накидках обитателей пустыни и головных повязках; они шептались друг с другом, а рядом стояла дюжина рабов с урнами, полными дорогих пряностей, привезенных караваном с юга. Возле них золотокожие гиганты из Ка-Сабара скрестили на груди руки, сосредоточенно наблюдая за церемонией, и в их открытых сундуках сверкали слитки отполированной бронзы. Правее верховный жрец заметил толпу придворных и аристократов в шелковых кафтанах и длинных юбках далекой Ламии, с настороженными, как обычно, взглядами. Но Нагаш обратил внимание на их усталые лица. Наверняка эти ламийцы сопровождали юную невесту Тхутепа в Кхемри вверх по реке — трудное путешествие и в лучшие времена, а тем более тяжелое сейчас, ибо все пришлось делать в спешке.

Верховный жрец лениво гадал, какие еще дары привезли с собой эти богатые гости, чтобы почтить память его умершего отца, и в этот миг внимание ламийцев, да и всех остальных в зале, сосредоточилось на величественной процессии, направлявшейся к возвышению. Шеренги аристократов, одетых в простые белые юбки и накидки, шли впереди в сопровождении высоких ушебти с лоснящейся зеленой кожей и длинными черными волосами. Нагаш сразу же узнал преданных. Избранные воины Зандри, виновника поражения Кхемри.

Кефру тоже увидел эту процессию и прошептал:

— А это что значит, хозяин?

Нагаш жестом приказал слуге молчать, нахмурился, поспешно шагнул вправо и стал пробираться вперед в глубокой тени за колоннами, тянувшимися вдоль всего зала. Дюжины царских рабов суетились там, каждый был занят своим делом и не обращал внимания на человека, шагавшего среди них.

— Некумет, царь-жрец Зандри, — человек вдумчивый и умеющий искать окольные пути, — прошипел Нагаш. — В прошлом году он подтолкнул Кхемри к войне из-за нелепой ссоры по поводу торговли, а теперь пытается заменить нас в роли главной силы Неехары? Это следующий шаг его хитроумной стратегии.

Верховный жрец двигался настолько быстро, насколько позволяло его положение, и наконец добрался до дальнего конца зала. Там стояли на страже бдительные ушебти с проницательными глазами. Юные телохранители склонили головы, увидев Нагаша, и позволили ему незаметно проскользнуть в толпу визирей и придворных, столпившихся у подножия трона.

Нагаш мгновенно заметил, что визири взволнованы. Они тихо шептались друг с другом, обсуждая разворачивающееся перед ними действо, и бурно жестикулировали. Верховный жрец нетерпеливо протиснулся сквозь толпу седобородых чиновников и оказался возле царского трона.

Трон Живого Города был древним, вырезанным из изысканного темного дерева, какое в Неехаре не встречалось. Легенда гласила, что его привезли из джунглей, расположенных на юге и востоке Благословенной Земли, во время мифического Великого переселения, но некоторые говорили, что трон сделан из дерева, срубленного на юге в ранние годы царствования Сеттры. Трон стоял под массивной статуей Птра, Великого Отца. Идол, высеченный из песчаника и обшитый листами кованого золота, почти достигал потолка. Правую руку бог солнца приветственно прижал к груди, а левую поднял в защитном жесте, оберегая царя-жреца Кхемри от всех зол мира. Там же, на возвышении, стоял еще один трон меньших размеров, правее и двумя ступенями ниже. В ранние годы существования Живого Города богом — покровителем Кхемри был Птра, и его милостью Сеттра Великий смог превратить Неехару в могущественную империю. Но властному царю этого было мало, и со временем его могущество и гордость так возросли, что он поверил, будто может отыскать способ победить смерть и править Благословенной Землей до конца времен. Вот тогда, более семи столетий назад, и создали погребальный культ, и еще при жизни Сеттры старший жрец заменил смотрителя Птра и стал верховным жрецом Кхемри.

Правящий дом Кхемри по-прежнему имел множество обязательств, и не только перед Птра, но и перед всеми богами Благословенной Земли. Хотя люди Неехары впервые столкнулись с богами там, где сейчас стоял город Махрак, во многих сотнях миль к востоку, именно в Кхемри, на берегах Реки Жизни, они заключили Великое соглашение, породившее Благословенную Землю. Птра и прочие боги поклялись обеспечивать рай, в котором станут жить неехарцы, до тех пор, пока те им, богам, будут поклоняться и возводить в их честь храмы. Вдобавок каждое знатное семейство обязалось отдавать своего первенца богам, чтобы тот служил им как жрец или жрица. В Кхемри первого родившегося ребенка отдавали Птра, в подтверждение великой клятвы людей и богов.

Когда Сеттра основывал погребальный культ, он рисковал, нарушая священное Соглашение, создавшее его блистательную империю. И поскольку он не мог отдать своего первенца богам, он решил исполнить обещание другим способом — взяв в жены жрицу Птра. Царица Сеттры, великая Хатсушепра, была дочерью царской семьи Ламии. И с тех пор дочери Ламии выходили замуж за царей-жрецов Кхемри, обеспечивая процветание Благословенной Земли.

Трон царицы был пуст. Вдова Хетепа, Софер, молилась в часовне Джафа и готовилась присоединиться к супругу этим же днем, но рядом с троном стояла женщина, собственническим жестом положив руку на красивый резной подлокотник. Странное нарушение этикета привлекло внимание верховного жреца, он поднял глаза на женщину, находившуюся всего лишь в дюжине футов от него. И у Нагаша захватило дух.

Она была совсем юной, это Нагаш заметил мгновенно, и еще не достигла полного расцвета своей красоты. Ее гибкое тело облачили в великолепный желтый шелк, привезенный из той удивительной страны, что расположена за морем к востоку от Ламии. Браслеты изящного янтаря цвета меда украшали ее смуглые запястья, ожерелье из золота и огненно-красных рубинов обвивало стройную шейку. У женщины был небольшой ротик и чуть заостренный нос, высокие скулы и большие миндалевидные глаза цвета отшлифованных изумрудов. Несмотря на молодость, она стояла возле пустого трона с большим достоинством и уверенностью. Она была безмятежна и совершенно ослепительна. Со временем нареченная Тхутепа сможет стать величайшей царицей, когда-либо известной Неехаре.

Никогда в жизни Нагаша не влекли к себе женщины. Мысль о чувственной привязанности или зависимости отвращала его, это могло лишь помешать его честолюбивым замыслам, однако в ту самую секунду, как Нагаш увидел эту женщину, его охватило невыносимое, обжигающее желание. Его руки, спрятанные глубоко в широких рукавах, невольно сжались в кулаки. Мысль об ужасах, которые он мог бы навлечь на эту священную плоть, едва не вытеснила все честолюбивые мысли из головы верховного жреца. Только оглушительные ликующие крики вывели Нагаша из задумчивости и заставили вернуться к насущным делам.

Трон царя-жреца тоже пустовал. Тхутеп, законный наследник, стоял у подножия возвышения перед богатым сановником из Зандри. Брат Нагаша до сих пор не снял церемониальное одеяние князя, был в юбке и накидке из белой ткани, прошитой золотой нитью. Золотые браслеты были защелкнуты на его смуглых руках, а на лоб надвинут венец с единственным рубином. Не обладая утонченными чертами отца и старшего брата, Тхутеп тем не менее имел достаточно выразительное лицо, а глаза его обаятельно искрились. Посол из Зандри в мантии цвета морской волны, украшенной великолепными жемчугами и гладкими изумрудами каплевидной формы, низко поклонился царю. Темные волосы и борода посла сильно вились и блестели, натертые душистым маслом, на лице сияла победная улыбка.

Нагаш нахмурился, узнавая лица молодых людей, стоявших сомкнутыми рядами за спиной у посла. У многих были свежие синяки, а на нескольких — повязки, пропитанные кровью. Они замерли, от стыда низко опустив головы. Всё это были аристократы, захваченные в плен во время сокрушительного поражения месяц назад. Нагаш тотчас же понял, в чем заключается план Зандри, и с любопытством посмотрел на брата.

— Народ Живого Города благодарит Некумета, твоего великого царя, за милосердие, — заявил Тхутеп, сложил руки на груди и низко поклонился. — Пусть возвращение этих воинов возвестит о начале новой эпохи мира и процветания для народов всей Благословенной Земли!

Снова раздались крики ликования. Кефру наклонился к хозяину и произнес:

— Зандри возвращает пленников, не требуя выкупа? Это безумие!

Нагаш постарался не выдать горечь и смятение.

— Вовсе нет, — отозвался он. — Этот широкий жест сделан не ради Тхутепа, но ради остальных посланников. — Кефру недоуменно посмотрел на хозяина, и Нагаш кинул на него раздраженный взгляд. — Неужели непонятно? Это тщательно просчитанное оскорбление и хорошо продуманный Некуметом дипломатический ход. Демонстративно возвращая пленников без требования выкупа, он заявляет всей Неехаре, что не считает нас угрозой для себя. — Верховный жрец резко обвел зал рукой. — Хетеп мертв, и шакалы уже кружат, стараясь захватить влияние. Зандри просто выпрыгнул впереди стаи, а Тхутеп слишком наивен, чтобы понять это.

Внезапно Тхутеп обернулся, словно услышал свое имя. Взгляд его упал на Нагаша, и после короткого замешательства улыбка сделалась шире.

— Добро пожаловать, брат, — сказал он, поманив к себе верховного жреца. — Я рад, что ты здесь и видишь, как наша вражда с Зандри закончилась. Теперь прошлое можно забыть.

Нагаш окинул посла Зандри холодным, непримиримым взглядом.

— Я пришел, чтобы сообщить тебе, брат: тело нашего отца готово к путешествию, — обратился он к Тхутепу. — Мы перенесем его в Великую пирамиду за час до заката, как требуют жрецы.

Посол услышал сказанное, и его лицо сделалось печальным. Он склонил голову перед Тхутепом и произнес:

— Хотя мы враждовали с вашим отцом, он был отважным воином и великим царем, и мы скорбим о его смерти вместе со всей Неехарой. И для сопровождения Хетепа в его путешествии в загробный мир смиренно предлагаем наш дар от имени всего народа Зандри.

Тхутеп серьезно кивнул.

— Очень хорошо, — сказал он. — Давайте взглянем на ваш дар.

Посол сделал жест, и в конце процессии началось какое-то движение. Ряды бывших пленников, ожидавших разрешения Тхутепа вернуться к семьям, раздвинули в стороны коренастые рабы с голой грудью, тащившие за собой троих незнакомцев в черном. Рабы бросили троицу к ногам посла и поспешно удалились.

Нагаш внимательно посмотрел на лежавших. Все высокие и стройные, одеты в странное сочетание потрепанных шерстяных накидок и своего рода кожаных доспехов, покрывавших их торсы и животы. Двое оказались женщинами с длинными белыми волосами; нечесаные, спутанные пряди доходили до самой талии. У мужчины волосы были черными как смоль, почти такими же длинными и тоже спутанными. Кожа там, где Нагаш мог ее видеть, была белее алебастра, черты лица тонкими и изящными — заостренные подбородки, острые носы и угловатые скулы. Незнакомцы были красивы странной, почти пугающей красотой, и хотя выглядели хрупкими по сравнению с окружавшими их неехарцами, от них исходила угроза, почему-то тревожившая верховного жреца. Мужчина посмотрел вверх, на Нагаша. Лицо его было невыразительным, черные глаза пустыми. Похоже, всех троих чем-то опоили.

По двору пронеслись шепотки. Тхутеп уставился на странные создания взглядом, полным любопытства и одновременно отвращения, словно наткнулся на клубок кобр.

— Что они такое? — спросил он.

— Они называют себя друкаи, о великий, — торопливо ответил посол. — Их корабль разбился у нашего побережья во время ужасного шторма несколько месяцев назад, и с тех пор они были рабами в царском дворце.

При слове «рабы» пленный мужчина повернул голову к послу и прошипел что-то на свистящем, похожем на змеиный, языке. Зандриец побледнел, но тут же оправился.

— Они просто чудо, правда? — спросил он. — Наш царь пожелал, чтобы они ухаживали за духом Хетепа в загробной жизни.

Тхутеп пришел в замешательство. Одно дело — материальные ценности, и совсем другое — рабы, предложенные чужестранцем для службы мертвому царю.

— Что ж, это, безусловно, щедрый дар, — медленно произнес он, не желая наносить обиду.

Нагаш со все усиливающимся интересом следил за их разговором. Какую игру ведет делегация из Зандри? Ясно же, что за этим что-то скрывается. И тут он заметил, что одна из женщин немного приподнялась и сосредоточенно склонила голову. Она пыталась заговорить, невнятно произнося слова своего ужасного языка, и Нагаш тут же ощутил исходившую от нее слабую волну волшебства, похожую на дуновение ледяного ветра из пустыни.

Он замер, насторожившись. Возможно ли это?

Верховный жрец повернулся к Тхутепу.

— Предложение Зандри беспримерно, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — но это не значит, что оно неприемлемо. Полагаю, щедрое предложение, демонстрирующее величие духа, должно быть встречено достойно, о великий.

Тхутеп просиял.

— Да будет так, — объявил он. — Рабов нужно отвести в храм, — обратился он к Нагашу. — Ты позаботишься об этом?

Нагаш улыбнулся.

— Непременно, — ответил он.