Часть вторая СЫН БЕССОЛНЕЧНОГО МИРА

Часть вторая
СЫН БЕССОЛНЕЧНОГО МИРА

Глава V
Мальчик, который станет королем

Мальчик выбрался из-под горы обломков. На нем не было ничего, если не считать пятен сажи и грязи, налипшей на бледную кожу. Он взглянул на небо, черное, как космическая пустота, слепое без солнечного ока. Он посмотрел на груду металла, оставшуюся от его механической колыбели. Пар все еще со свистом вырывался из трещин обгоревшей, покрывшейся пузырями бронированной обшивки. Тонкое лицо мальчика оставалось все таким же бесстрастным, когда он всмотрелся в горизонт.

Город. Город шпилей и куполов, чьи тусклые, приглушенные огни казалось в окружавшей его тьме ярким лучом маяка.

Первое выражение, появившееся на лице мальчика, было чуть заметным, однако красноречивым. В ответ на убыстрившееся сердцебиение его глаза сощурились. Инстинктивно он знал, что найдет себе подобных в этом далеком, окутанном светом улье. Эта мысль заставила его потянуться к оружию. Белые пальцы сомкнулись вокруг зазубренного куска металла, остывшего в песке.

Когда он почувствовал нож, зажатый в руке, на гладком мальчишеском лице появилось второе выражение.

Он улыбнулся.

Им никогда бы не удалось его поймать, как бы они ни пытались. Он был пятном мрака, клочком черной ткани, вырезанным из теней на уличных перекрестках. Когда он бежал, его дырявые ботинки едва касались земли.

Его преследовали звуки стрельбы — пистолетные выстрелы отрывисто гавкали в ночи, словно спущенные с цепи псы. Пули назойливыми мухами с жужжанием проносились мимо его ушей. Он ухмыльнулся еще шире и помчался быстрее. За угол. В переулок. Перепрыгнув через грязные дождевые лужи, он крутанулся на месте и присел на корточки между двумя большими мусорными баками. Спрятав бледные руки в карманы, мальчик опустил голову, так что немытые черные волосы упали на лицо, и задержал дыхание.

Там он принялся ждать, тень среди теней, недвижный, как камень.

Его преследователи появились толпой, кашляя и задыхаясь от бега. Их хриплое дыхание отдавало отравленной водой, а от кожи несло чужой кровью. Кто-то побежал налево, кто-то направо, но все они пошлепали по лужам, превратившим переулок в болото с бетонными стенами.

Мальчик постарался сдержать улыбку: выследить их по отпечаткам подошв на тротуаре будет легче легкого.

Один из них остался в переулке. По сбивчивому дыханию и истошному стуку сердца мальчик понял, что лишний вес помешал человеку угнаться за своими товарищами по стае. Мальчик открыл глаза, встал на ноги и вышел из тени. Он повернул нож в руке так, чтобы лезвие отразило свет ближайшего фонаря.

Человек обернулся и уставился в лицо тощего мальчишки, скалящего зубы в улыбке.

Его друзья примчались обратно на крик. Самому быстрому из них понадобилось меньше двадцати секунд, чтобы снова оказаться у входа в проулок. Но, когда они вернулись, мальчишки и след простыл, а толстяк из их шайки лежал на спине в луже, помутневшей от горячей крови. Все пальцы у него были отрублены, а с лица ободрали кожу и мясо вплоть до костей.

Его терзал голод.

Он знал, что может обобрать мертвецов, забрать их монеты и банкноты, чтобы купить еду. Еще он знал, что может просто стащить еду с лотков уличных торговцев, взять фрукты и теплый хлеб — он был достаточно быстр, чтобы сбежать безнаказанно.

Желудок связался узлом, скрутился, вопя о своих потребностях. В прошлый раз, когда мальчик был так голоден, он попытался пить собственную кровь. Это помогло чуть приглушить боль, но он стал еще слабее.

Крыс уже не хватало. Ему нужно было больше. Он поймал одну пару часов назад, но она требовалась ему в качестве приманки для ловушки. Все силы ушли на то, чтобы не поддаться уговорам желудка и просто не съесть этого тощего грызуна со всеми его маленькими косточками, так аппетитно похрустывающими на зубах.

Наконец показалась стая из трех бродячих собак, одна паршивей и худосочней другой. Они зарычали и затявкали, схватившись у входа в переулок за дохлую крысу, которую мальчик оставил там на виду.

От прилива густой и горячей слюны зачесался язык. Потянувшись к ножу, мальчик сорвался с места.

Скорчившись на краю крыши, словно пародия на торчащую рядом с ним чудовищную горгулью, он смотрел на город внизу. Одежду ему заменяло тряпье, не способное удержать холод снаружи. Он рос слишком быстро, так что почти каждую неделю приходилось снова что-то красть. По правде говоря, его и мальчиком уже назвать было нельзя. Он сравнялся ростом с теми людьми, которых резал, потрошил и убивал.

Территория внизу принадлежала мужчинам и женщинам с вытатуированными на лицах красными слезами. Обычно мальчик избегал их владений, но этой ночью его привлекли крики. Он предостерегал их прежде, и уже неоднократно. Предупреждал их о том, что им придется платить кровавую цену всякий раз, когда они надумают заявиться в его часть города.

И все же они приходили. Приходили группами по несколько человек, убивали мужчин из соседних районов, а женщин утаскивали с собой на потеху.

Нет. Довольно. Бледный человек соскользнул с крыши, удерживаясь на весу лишь с помощью рук. Его ботинки коснулись тротуара внизу с призрачной легкостью — и, облаченный в нищенское тряпье, он отправился проверить, почему его предостережениям не вняли.

Они оставляли часовых в зданиях заброшенных фабрик, стоявших рядами и отмечавших границу их территории. На первого — мужчину с облезлой шавкой — он наткнулся, спрыгнув вниз сквозь дыру в потолке.

Часовой обернулся, поднимая ружье, но бледный человек сломал ему руку в локте и вогнал осколок стекла в его грязную шею. Собака, попятившись, зарычала. Она оскалила клыки, но явно не спешила вступать в бой. Бледный человек уставился на нее в ответ, сузив глаза и обнажив в оскале свои белые зубы.

Собака, развернувшись, помчалась прочь, скуля и подвывая.

Перед тем, как уйти, бледный человек отрезал убитому часовому голову и насадил ее на прут железной изгороди. Возможно, если оставить предостережение на вражеской территории, это сработает лучше. На сей раз он оставит дюжину. Или штук двадцать.

Если не поможет и это, в следующий раз их число возрастет до сорока.

Плач был для него музыкой. Стрельба — смехом. Горе и ужас сопровождали всю его жизнь неумолчным напевом. Не потому что он ими наслаждался, а потому, что в этом городе он не слышал ничего другого. Эти звуки вскормили его вместо материнского молока. Под крики мертвого и разлагающегося города он превратился в мужчину — а затем во что-то неизмеримо большее.

О нем писали. Читать он не умел, но все же улавливал смысл в печатных строках на клочках газетной бумаги или в тексте, пробегающем по экрану. Он выучил местный язык без всяких усилий, сам не зная, как. Понимание просто пришло к нему, и он ощущал, что так и должно быть.

Они называли его мстителем. Убийственным эхом Эры Нежеланных Законов, бродящим по городу. Призраком со Старой Земли, беспокоящим ночные улицы. Для начала они дали ему имя, чтобы их страхи обрели лицо. А вскоре имя превратилось в проклятье.

Ночной Призрак.

Призраком он скользил по собору, этому грандиозному обиталищу фальшивого божества. Он бесшумно полз по сводчатому потолку, скрываясь там, куда не доставал свет факелов. Королева-жрица, владычица этого монументального сооружения, обирала свою паству. Она лишала их денег, свободы и самой крови. Она забирала их детей. Она управляла их жизнями. И все за сомнительную честь оказаться под ее защитой — защитой от других королей улиц и королев переулков, которые делали то же, что и она.

Бледного человека огорчало, что люди так слабы. Порой казалось, что они ничем не лучше собак, охранявших их дома. Они так же покорно принимали побои и носили ошейники, столь же тесные, пускай и не настолько материальные. Многие из них были вынуждены продаться в узаконенное рабство и носить татуировки своих хозяев, а другие просто носились по улицам дикими стаями, присваивая все, что пожелают, с помощью угроз или силы.

Большинство из них — тех, что не были связаны рабской клятвой — работали на литейных заводах, чье вонючее дыхание отравило небеса, скрыв тусклое солнце.

Он жил на задворках человеческого общества, не боясь наказания, и, следовательно, не имея представления о правосудии. В природу этих людей не была заложена необходимость подчиняться какому-либо закону, кроме права сильного — как и никаких сожалений по этому поводу. И даже это право делили сотни и сотни главарей мелких шаек и уличных банд.

Едва ли их можно было назвать людьми. Скорее, животными. Обитателями улья.

Однако он наблюдал за ними и учился. Лишь инстинкты заставляли их быть такими. А инстинкты можно контролировать. Хищников можно приручить. Добычу — пасти, как стадо.

Бледный человек понимал, что ему придется предстать перед многими из них этой ночью — так сказали ему карты. Тысячи людей, собравшиеся в этом поддельном святилище, увидят его впервые. Необходимая уступка, не более того. Он учился у них. Теперь они будут учиться у него.

Он крался все ближе, ближе, готовясь спрыгнуть с потолка.

Падение убило бы любого из них, но бледный человек уже свыкся с мыслью, что принадлежит к иной породе. Разжав руки, он перевернулся в воздухе, и его лохмотья распростерлись рваными крыльями.

Охи и ахи толпы заглушили шум его приземления. Их жрица, их хозяйка в великолепных одеждах, смердевших ружейным маслом и кровью невинных, задрожала и обмочилась от ужаса. Она умерла еще до того, как начала падать. Кровь потоком хлынула из дыры у нее в груди.

Бледный человек раздавил сердце жрицы в руке. Растерзанная плоть громко хрустнула.

— Ночной Призрак… — выдохнул кто-то — одинокий голос в застывшей толпе.

И вдруг все они начали повторять это имя, шептать его и выкрикивать. Некоторые бросились бежать, другие тыкали пальцами, третьи потянулись за оружием.

В этот момент он узрел истину — истину, которую чувствовал, но с которой ни разу не сталкивался лицом к лицу. Рабы ненавидели его так же сильно, как и их господа. Он был для них демоном, как и для их хозяев. Он угрожал им всем.

Бледный человек развернулся и скрылся под их ошеломленными взглядами, все это время не переставая хохотать.

Он понял, в чем ключ к переменам. Стаду надо было показать, что за грехи им грозит суровая кара. Они должны были увидеть правосудие собственными глазами, потому что только так их можно было чему-то научить.

Страх был оружием чище всех прочих. Только страх удержит их в повиновении, ведь они столь ясно продемонстрировали, что сами не способны следовать даже простейшим нормам морали.

Ночной Призрак узнал все это, наблюдая, изучая и совмещая результаты этих наблюдений с инстинктивным знанием о том, как должен работать мир. Не получив никакого образования, он был равнодушен к идеалам цивилизации и культуры; безнравственность людей поражала его на куда более глубоком и примитивном уровне. Насилие, которое они с такой легкостью применяли по отношению друг к другу, противоречило самой природе социальных животных, разумных или нет. Порознь люди никогда не возвысятся, ничего не достигнут и не смогут идти по пути прогресса. Даже ненависть к общему врагу не могла сплотить их. Она могла бы привести хоть к какому-то подобию согласия и развития, но жители города не способны были и на это. Их жизнью управляло лишь эгоистическое желание красть у ближних своих и убивать.

Ночной Призрак размышлял об этом, сомкнув руки на горле вырывающегося человека. Эта ночь была такой же, как и все прочие, и ему предстояло пролить кровь грешников.

— Пожалуйста… — прохрипел человек.

Он был стар, что лишь ухудшало дело. Ночной Призрак невольно задумался о том, сколько лет этот старик сосал деньги, кровь и жизнь из горожан. Он занимал самую вершину преступной пирамиды и осквернял все, что находилось внизу.

— Пожалуйста… — повторил человек. — Пожалуйста.

«Пожалуйста». Сколько раз Ночной Призрак слышал, как в его присутствии, заикаясь, бормочут это слово? Неужели они и в самом деле надеялись, что он прислушается к их мольбам?

— Я дам тебе все, что захочешь, — выдохнул старик. — Все. Все, что захочешь.

В глубине глотки Ночного Призрака зародилось влажное, булькающее рычание. Он ненавидел мольбы, в основном потому, что не понимал их смысла. Они знали, что виновны, и что правосудие явилось за ними. Они это заслужили. К этому привели их действия. Так зачем же упрашивать? Зачем пытаться бежать от последствий своих же деяний? Зачем вообще грешить, если цена была для них слишком высока?

Старик продолжал умолять о пощаде, и Ночной Призрак снова зарычал.

— Ты это заслужил, — ответил он затем до странности мягким голосом. — Не проси. Не обвиняй меня. Это конец пути, который ты сам избрал.

— Пожалуйста…

Ночной Призрак содрогнулся от отвращения. «Пожалуйста». Опять это слово. Первое, которое он выучил, слыша, как оно срывается с губ бесчисленных трусов.

— У меня есть семья…

— Нет, у тебя нет семьи.

Ночной Призрак оглядел пустой склад из-под завесы грязных волос.

— Твоя жена и дочь уже мертвы. Дом сгорел дотла час назад.

— Ты лжешь… Лжешь…

Ночной Призрак отпустил горло старика, и тот распростерся на земле, не в силах шевельнуться. Его руки и ноги были переломаны в локтях и коленях. Сжимая в руке нож, сделанный из осколка стекла, Ночной Призрак нагнулся над своей жертвой. Острие прижалось к дряблой коже под правым глазом старика.

— Каждый, кто был с тобой в кровном родстве, убит за соучастие в твоих многочисленных грехах. Это стекло из окна твоей спальни. Я взял его после того, как содрал кожу с твоей жены. При этом она все еще дышала.

Он надавил на клинок, погружая его в широко распахнутый глаз человека. Вот когда раздались настоящие крики.

Тремя часами позже старика нашли распятым на шпиле заброшенного здания городского ополчения. Опустевшие глазницы слепо смотрели на прохожих, дождь хлестал по ободранным мышцам. Освежеванный прожил еще почти двадцать минут, все это время крича настолько пронзительно, насколько это возможно без языка.

Война и лето начались одновременно, когда никто их не ждал. На людской памяти еще не было такого долгого и жаркого лета. Облака над Нострамо Квинтус, разбухнув от кислоты, лопались воронками атмосферных бурь. Изъязвленному городскому ландшафту было не привыкать к кислотному дождю, неизбежному результату фабричных выбросов, но в этом году ливни оказались настолько едкими, что смывали краску со стали и оставляли болячки на незащищенной коже.

Война, по замыслу, велась в тенях, но в мире без солнечного света это означало, что весь город превратился поле боя. Ночной Призрак знал, что охотятся на него. Он знал это и всячески приветствовал. Это было знаком того, что городская элита, опутавшая население цепями порока, осознала угрозу. И, что еще приятней, они начали ощущать страх. Они хотели убить его, прежде чем он явится за кем-то из них. Горожане ненавидели его уже долгие годы, еще с тех пор, как его имя произносили шепотом и считали городской легендой. Еще с тех пор, когда он не совершал ничего более впечатляющего, чем истребление и расчленение жалких подонков.

Но теперь к игре подключились и власть имущие. Они тоже боялись его. Изменения происходили медленно, но верно.

Последним из убитых им хозяев города был земельный барон, прибравший к рукам инвестиции в предприятия по очистке адамантия на южном конце города.

— Люди — это животные, — сказал Ночной Призрак съежившемуся аристократу. — Без страха наказания все развалится. Центр не выдержит давления.

— Пожалуйста…

Опять это слово.

— У тебя были все полномочия, все возможности, но ты так и не смог усвоить простейших истин касательно человеческой природы. У тебя был шанс. Теперь твоя смерть преподаст урок остальным.

Ночной Призрак подвесил безголовое тело за лодыжки к силовому шпилю. Труп был обнажен, если не считать жуткого украшения из трехсот девяти разрезов на коже — по одному за каждого погибшего в недавнем пожаре на фабрике.

Его не страшило то, что хозяева города открыли на него охоту. Пускай попытаются. Каждый рассвет заставал его спящим в другом логове — в те дни, когда он вообще решал, что сон необходим. Ночной Призрак отшвырнул в сторону содранную шкуру тупого головореза. Он застал бандита на крыше, где тот напал на женщину. Ободранная скотина сдохла еще до того, как свежевание было окончено. Спасенная женщина тут же сбежала, визжа и ни разу не оглянувшись.

Ночной Призрак омыл лицо кровью мертвого насильника, запятнав кожу грехом, прежде чем умчаться в вечную ночь города.

Повязка на предплечье потемнела от пота и грязной дождевой воды, но рана, по крайней мере, перестала кровоточить. Ночной Призрак проверил, как работает рука: повертел в запястье, поработал локтем, сжал и разжал пальцы.

Пробита мякоть, и ничего больше. Пуля оставит шрам, но разве все они не оставляли следов? Он давно не видел себя в зеркале, но когда проводил кончиками намозоленных пальцев по груди и спине, ощущал множество бугров, оставшихся от пулевых отверстий. Уворачиваться каждый раз он не мог, несмотря на то, что был намного быстрее своих преследователей.

Ему по-прежнему каждый вечер было холодно. И он по-прежнему был несчастен. Но это тоже вскоре изменится. У него была идея. Мечта, зародившаяся в самом сердце этого кошмарного существования.

Ночной Призрак наблюдал за стайкой нищих ребятишек, еще не успевших вступить ни в какие банды. Они обирали мертвеца, которого он оставил в канаве, снимали драгоценности и деньги. Он мог бы убить их — искушение подступило к горлу — однако вид маленьких мародеров заставил его рассмеяться.

Когда дети обернулись на звук, выпучив глаза от страха, он уже исчез.

Теперь целые ночи проходили без запаха крови. Они оставались в домах и норах и редко выходили на улицу после вечернего закрытия фабрик. Городские кварталы больше не оглашались звуками перестрелки и воплями раненых, избитых и умирающих.

Но Ночной Призрак по-прежнему следил за своим городом и людьми. Грехи стали бесшумней, преступления — скрытней, но город все еще не освободился от их пагубного влияния. Он хотел от них лишь страха, и получал лишь страх. Страх принес послушание. Страх заставил их подняться над своими низменными животными инстинктами и жить, как подобает людям.

Охота на него продолжалась, но в городской верхушке осталось немного тех, кому это удовольствие было по карману. Бандиты и наемные убийцы все чаще отказывались преследовать его, а недалекие и трусливые мужчины и женщины, желавшие его смерти, никогда бы не решились выйти на улицы, чтобы сделать это своими руками.

Ночной Призрак раздробил кость зубами и начисто обгрыз остатки мяса. Вкус прокисшей свинины уже не заставлял его морщиться. Годы нужды стерли все сомнения и колебания.

Отбросив в сторону человеческую берцовую кость, он облизал зубы. Бывали ночи, когда он почти скучал по вкусу собачатины.

— Леди, — начал он, — и джентльмены.

Собравшиеся аристократы при этих словах напряглись. Их телохранители потянулись к спрятанному оружию. Ситуация балансировала на острие ножа.

Он горгульей взгромоздился на спинку трона премьер-министра. Его огромное, но до странности изящное тело темным покровом окутывало тряпье, которое он носил поверх бледной, покрытой шрамами кожи, и завеса черных немытых волос, частично скрывавших лицо.

— Нам надо поговорить, — обратился к ним Ночной Призрак.

Его голос, шипящий и мягкий, пронесся над ними дыханием из-за края могилы. В полумраке его глазницы казались глубокими омутами на призрачном лице, а улыбка — щелью, прорезанной между двух молочно-белых губ.

Телохранители, вместо брони нарядившиеся в дорогие костюмы, теперь направили оружие на него. Пистолеты. Винтовки. У него была целая коллекция шрамов, оставленных подобным оружием. При виде двух десятков стволов, нацеленных в него, он лишь улыбнулся шире.

— Вы не можете убить меня, — прошипел он. — Даже не пытайтесь. У этой истории другой конец.

Ночной Призрак подался вперед, и на его лицо упал серебристый отблеск маломощных осветительных полос на потолке. Эти заострившиеся черты могли быть вылеплены из алебастра — тепла и жизни в них было не больше, чем в камне.

— Зачем ты здесь? — просил один из аристократов. — Чего ты хочешь?

Ночной Призрак чуял кислую вонь страха в его дыхании.

— Я мог бы потребовать этот город, так ведь? Но он больше не принадлежит вам. Я уже взял его.

Он остался сидеть на спинке трона, окутанный лохмотьями и тенями. Он чувствовал, как давит на них его присутствие — слышал, как под роскошными одеждами текут на пол струйки мочи, слышал приглушенный гром убыстряющегося сердечного ритма, видел, как тонкие волоски встают дыбом у них на затылках.

— Моя миссия состоит в том, чтобы заставить вас подняться над вашей низменной природой. Моя миссия, как высшего существа, превосходящего вас во всем. Я беру на себя грехи этого города, чтобы люди могли очиститься от греха.

Самый храбрый из них вновь подал голос. Взгляд его оставался тверд, хотя пальцы дрожали.

— Так вот в чем состоит твоя философия? На все убийства и святотатства тебя сподвигло… вот это?

— Здравый смысл. Истина. Я постиг, как работают ваши сердца и умы. С помощью этого знания я принес в ваше общество мир.

— Ценой свободы.

Ночной Призрак медленно втянул воздух сквозь ножевой разрез своей улыбки.

— Здесь правит мир, и правлю я. Я не жду от тебя понимания. Ты лишь ничтожный человечек с ничтожными мечтами.

— Ты принес нам покой кладбища. — Аристократ осмелился приблизиться на шаг. — Мир, ценой отказа от свободы выбора, от любых свобод. Город живет в страхе, вынужденный существовать по тем законам, что ты нам навязал.

— Да, — ответил Ночной Призрак. — Да.

— Но каждый грех…

— Карается.

Ночной Призрак вслушивался в ток их крови, подгоняемый суматошными ударами сердец.

— Карается смертью, независимо от преступления. Независимо от размера прегрешения. Горожане живут в молчании, боясь, что единственное сказанное против тебя слово принесет им смерть.

— Да, — Ночной Призрак прикрыл черные глаза, как будто прислушиваясь к этому молчанию, плывущему над городом. — Послушай. Послушай, как звучит безмолвие. Разве это не умиротворяет?

Молодой аристократ покачал головой.

— Как благородно с твоей стороны, зверь.

— Бальтиус.

В устах Ночного Призрака имя прозвучало как шепот ласкающего плоть клинка.

— Ты все еще жив благодаря потенциалу, который я вижу в тебе. Умолкни, и, возможно, я позволю тебе жить и дальше во славу моего терпения.

— Ты — чудовище.

— Нет, — пальцы Ночного Призрака сжались когтями хищной птицы. — Я — посланник цивилизации. Но, чтобы стать светом в вашей тьме, я должен принять на себя покров греха.

Непрошенный гость поднял руку и медленно отвел волосы с запавших глаз.

— Люди — это животные. Звери, если воспользоваться термином Бальтиуса. Но их можно пасти, контролировать, ими можно управлять. Угроза наказания вынуждает их жить в соответствии со строкой закона. Через страх они преодолевают свою животную природу. Я стою на пороге великих свершений, господа и дамы. Великих свершений. Я держу этот город за глотку. И теперь у нас есть мир. Есть спокойствие. Вы хотя бы понимаете всю важность этого слова? Нас ждут настоящие чудеса, если мы сумеем использовать мир, чтобы достичь прогресса.

Он снова поднял руку и медленно сжал длинные бледные пальцы, похожие на венчик ядовитого цветка.

— Но я хочу большего. Я хочу большего от этого города. От его жителей. От этого мира, который мы называем домом. Я хочу то, что принадлежит мне по праву, то, что стало моим благодаря грузу ответственности за стоящих ниже меня.

Наконец-то усмешка Ночного Призрака исчезла. Его глаза обшарили толпу — глаза столь жесткие и холодные, что могли бы быть опалами, вставленными в глазницы черепа.

— Я стану вашим королем.

Глава VI
Память

Больше он не охотился. По прошествии лет нужда в этом отпала. Скованный молчанием улей его города был озарен светом прогресса — а также и вполне буквально освещен уличными фонарями и башнями маяков. Уже десятилетиями не совершалось никаких преступлений и грехов. Последние следы сопротивления и анархии исчезли вскоре после того, как он начал трансляции своих расправ на домашние пикт-экраны. Крики жертв разносились по планетарной коммуникационной сети.

Эти казни, записанные в тронном зале, окончательно уничтожили ростки преступности. Его люди знали, что при малейшей провокации он вернется на улицы. Страх заставил даже самых упорных принять спасение из его рук.

Нострамо Квинтус, столица мира без солнца, рос с каждым годом.

Им были знакомы космические перелеты, хотя и в самой примитивной форме, без выхода в варп. В пределах их досягаемости была лишь горстка миров в ближайших звездных системах. Нострамо уже много поколений торговал с ними, поставляя адамантий из своих неисчерпаемых природных запасов, однако под властью Ночного Призрака планетарный поток экспорта возрос до беспрецедентных объемов. Также возросла и прибыль. Топки заводов и литейных фабрик запылали жарче, предприятия по переработке и очистке руды раскинулись по всему городу, а шахты вгрызлись еще глубже в бесценную кору Нострамо.

С наступлением комендантского часа город безмятежно засыпал. На рассвете рабочие вставали в тусклых лучах умирающего солнца, чтобы вновь и вновь повторять трудовой цикл. Город пропитался промышленной вонью — жарким смрадом угля и химических примесей. От людей несло безнадежностью и страхом.

Ночной Призрак стоял на балконе безликого серого шпиля, который считал своим замком, и вместе с осклабившимися каменными горгульями смотрел на свой город.

Этот день наступит сегодня. Он знал это, как знал и все остальное. Ответы приходили к нему так же, как и всегда: в сновидениях. С тех пор, как он подчинил планету себе, его сверхчеловеческие чувства обострились до невозможности. Он знал, на каком-то подсознательном уровне, что преображается в нечто иное. Он созревал, эволюционировал в… в того, кем должен был стать от рождения. Впервые это стало проявляться, когда он начал предугадывать слова людей еще до того, как они были произнесены. А вскоре он привык видеть события предстоящего дня накануне ночью.

Достаточно быстро он научился грезить наяву. Видения того, что должно было случиться, перекрывались с настоящим. Говоря с подчиненным, он порой терял нить беседы, потому что вместо этого слышал последние слова слуги, которому суждено было умереть через девять лет от инфаркта. Он видел лица своих губернаторов, изборожденные морщинами прожитых лет и покрытые шрамами — хотя им еще только предстояло прожить эти годы и заработать эти шрамы.

Один сон, пылавший ярче всех остальных, поразил его особенно сильно.

— Следите за небесами, — приказал он окружным губернаторам на последнем совете. — К нам приближается звездный флот. Этот флот будет так велик, что пламя его двигателей затмит наше жалкое солнце.

— Грядет война? — спросил Бальтиус.

— Да, — ответил Ночной Призрак. — Но не с теми, кто явится к нам. Война разразится позже, вдали от берегов Нострамо.

— Кто они? — спросил другой губернатор. — Чего они хотят?

— Это воины моего отца. Он идет за мной.

Город рыдал при виде Посланников Света. Рыдали все: мужчины, женщины и дети, толпой вывалившие на улицы. Бледные лица были обращены к гостям в центре толпы, а небо озаряли фальшивые звезды двигателей космических кораблей.

Чужаки двигались медленной, величественной процессией. Земля в самом буквальном смысле дрожала от их мерной поступи. Они шагали огромными лязгающими фалангами. Воины каждого отряда были облачены в доспехи разного цвета: черные, золотые, царственно-фиолетовые и землисто-серые. Их вели гиганты. Гиганты, возвышавшиеся над своими воинами так же, как те возвышались над смертными. А впереди гигантов шагало само солнце в человеческом обличии — божество во плоти, но эта бренная оболочка не способна была удержать рвущееся наружу пламя его духа. Слепота поражала всех, кто решался взглянуть на него. Пострадавшие провели остаток жизни, не видя ничего, кроме навеки выжженного на сетчатке образа живого божества.

Жители Нострамо Квинтус наблюдали за наводнившими их город чужаками. Миллионы и миллионы губ сомкнулись в молчании, миллионы глаз расширились от благоговения. Тишина была столь полной и неестественной, что казалась потусторонней. Даже ливень прекратился. Сам сезон бурь затаил дыхание, когда парад инопланетной мощи достиг башни Ночного Призрака в сердце города.

Он их ждал.

Армия разом остановилась. Четверть миллиона солдат замерли в один миг. Вперед выступили четверо гигантов. Их возглавляло сияющее божество.

Первый полубог, облаченный в кованое золото, склонил беловолосую голову в царственном приветствии, как король при встрече с равным себе.

— Я Рогал Дорн, — сказал он.

Ночной Призрак ничего не ответил. Мысленным взором он видел гибель гиганта. Сотня убийц навалилась на него в темном туннеле, их ножи и мечи влажно блестели от крови воина.

На втором гиганте был серый доспех, покрытый узорами. В броне были вытравлены десятки тысяч слов, будто ученый решил писать пером по камню. Воин кивнул чисто выбритой татуированной головой, также изрисованной письменами, золотыми на загорелой коже.

— Я Лоргар Аврелиан, — сказал он.

Голос его был напевным и звучным, в то время как у Рогала Дорна — сдержанным и властным.

— Мы искали тебя, брат.

В его доброжелательных глазах застыла печаль — печаль, появившаяся при виде темного города, его заморенных обитателей и свидетельств их серого, безрадостного существования.

И снова Ночной Призрак ничего не ответил. Он видел корону псайкерского огня, увенчавшую чело воина, и слышал его крик, обращенный к пылающим небесам.

Третий гигант носил черную клепаную броню. Его руки были из твердого серебра, но выглядели и двигались, как живые конечности. В голосе его слышалось скрежетание стальной фабричной утробы.

— Я Феррус Манус, — сказал он.

Глаза его были темными, но не холодными.

Ночной Призрак промолчал. Он видел, как голову воина держит на весу другой воитель, запустив бронированные пальцы в опустевшие глазницы.

Доспехи последнего гиганта были окрашены в фиолетовый цвет нездешнего заката. На плечи волной падали длинные серебристые волосы. Он единственный улыбнулся, и единственный встретил испытующий взгляд Ночного Призрака теплотой в глазах.

— Я Фулгрим, — сказал последний из вождей. — Рад наконец-то встретиться с тобой, брат.

И все же Ночной Призрак ничего не ответил. Образ последнего гиганта оставался смутным — тот вечно смеялся и по-змеиному ускользал, никогда не показываясь целиком.

Бог шагнул вперед, широко раскрыв объятия, и набрал воздуха, чтобы заговорить.

— К…

Первый же звук поразил Ночного Призрака, словно пронзившее сердце копье. Задыхаясь, он рухнул на колени. Слюна нитями потянулась с оскаленных зубов. Кровь хлынула из пробитого сердца и перерезанной глотки. Руки судорожно зашарили по горлу, не в силах остановить поток. Вся жизнь выплеснулась из него, обжигая заледеневшие пальцы. Видения убийства стучали ударами молота в пустом и гулком черепе.

К его голове прикоснулась рука. Боль мгновенно утихла, и в этот благословенный миг разум вернулся к нему. Его горло не было перерезано. Сердце не разорвалось. Ночной Призрак взглянул вверх и увидел, как золотое божество, безликое и неподвластное возрасту, превращается в человека. Лицо богочеловека стало обычным мужским лицом — оно могло бы принадлежать любому из жителей миллионов миров. Любому — и всем им сразу. Он был апофеозом человеческой расы.

— Успокойся, Конрад Курц. Я пришел, и собираюсь забрать тебя домой.

Ночной Призрак поднял руку, чтобы смахнуть потные волосы с изможденного лица.

— Меня зовут не так, отец. Мои люди дали мне имя, и я буду носить его до смертного часа.

Не желая стоять на коленях, он выпрямился во весь рост.

— И я отлично знаю, что ты собираешься со мной сделать.

Сцена застыла. Ночной Призрак взглянул на вмерзшего в толщу времени Императора — божка, претендующего на роль отца своры безумцев и воинствующих фанатиков. Он взглянул на братьев и на легионы, замершие стройными рядами у них за спиной.

Он посмотрел на толпу, застывшую в недвижном совершенстве стоп-кадра. В воздухе поблескивали пылинки, скованные той же магией, что и люди вокруг.

Обернувшись, Ночной Призрак увидел фигуру, закованную в керамит цвета полуночи. Пластины брони рассекали нарисованные на них молнии. Воин стоял в стороне, молча глядя на происходящее. Взгляд его черных глаз не был ни оценивающим, ни осуждающим.

— Севатар, — окликнул Ночной Призрак наблюдавшего за ним воина. — Ты не должен быть здесь.

Севатар подошел ближе. Над улицей разносилось эхо его шагов, а взгляд черных глаз метался по застывшей толпе. Повелитель Ночи избегал прямо смотреть на Императора. Воспоминание или нет, он не желал, чтобы глаза выжгло расплавленное золото. Последний раз, когда он видел Императора во плоти, пришлось проваляться в апотекарионе семь недель, прежде чем восстановилось зрение. От нетерпения Севатар чуть не потребовал, чтобы вместо глаз ему вставили аугментические протезы.

— Господин мой, — обратился первый капитан к отцу.

— Ты не должен быть здесь, — повторил примарх.

Теперь он был Курцем, а не просто Ночным Призраком.

Он стоял, облаченный в полночь, как и его сын. На руках блистали убийственные когти длиной с лезвие косы, изготовленные для него в кузницах-лабораториях далекого Марса.

— Объясни, зачем ты пришел.

— Что за вопрос? — Севатар оперся на копье, упиравшееся цепным лезвием в рокрит дороги. — Вы мой примарх, отец. Разве я могу не рискнуть собой, спасая вас?

— Потому что я твой примарх, — Курц покачал головой с улыбкой столь же мрачной, как и его дела. — И потому, что я возглавляю легион бессердечных ничтожеств, не способных на верность ни мне, ни друг другу.

Севатар пожал плечами, скрипнув сочленениями доспеха.

— И все же в популярности среди братьев мне не откажешь. Эта загадка не перестает меня мучить.

Он снова окинул взглядом дорогу.

— Почему вы задержались на этих воспоминаниях, господин? Что тянет вас в прошлое, когда будущее все еще под угрозой?

Курц не ответил. Он сделал Севатару знак следовать за собой и зашагал по улице, обходя застывших, как статуи, воинов из легиона Детей Императора.

— Ты не должен быть здесь, — снова сказал примарх. — Не потому, что это личное. На это мне плевать, Сев.

— Тогда почему нет?

— Ты знаешь, почему нет, — хмыкнул Курц.

Звук получился такой, словно ящерица поперхнулась пылью.

— За одну ночь ты свел на нет десятилетия усилий по подавлению твоего дара. — Курц оглянулся через плечо на следующего за ним сына. — Твоя душа больше не защищена. Я могу считывать тебя так ясно, как мне не удавалось уже долгие годы. Я вижу сквозь все твои защитные барьеры, потому что они перестали быть барьерами.

Севатар знал, к чему тот клонит.

— Я не хочу знать.

— Нет, хочешь. Каждый хочет.

Снова глядя вперед, Курц свернул в сторону, чтобы пройти сквозь отдельно стоящую фалангу Ультрамаринов во главе с их стойким командиром.

— Я еще тогда просил вас не говорить мне, повелитель, — помрачнев, произнес Севатар, идущий следом. — Прошу, не нарушайте нашего прежнего соглашения.

— Нет.

Курц снова хмыкнул, будто подавившись пылью — так ветер свистит в пустой гробнице.

— Ты умрешь в бою.

Севатар сглотнул.

— Это едва ли можно назвать неожиданным, господин. Я не хочу знать остального.

— Тебе ничего не грозит, Сев. За исключением этой банальной истины, я вижу немного.

Севатар еще минуту молча шел за ним.

— Вы заставляете меня сожалеть о том, что я в это ввязался. Я надеялся найти вас и…

Фраза повисла в воздухе. Первый капитан не был уверен, что хочет ее окончить.

— И? — подстегнул его голос примарха.

— И спасти вас, господин.

— Вот почему я так ценю твое общество, Севатар. Ты всегда шутишь с таким невозмутимым лицом.

Севатар нахмурился.

— Я собрал треть легиона, лорд Курц, — он заговорил так, как говорил всегда, отчитываясь перед своим сюзереном — сухо и четко. — Рукокрылые снова готовы действовать. Я собираюсь рассредоточить флот и повести основные наши силы к Терре. Остальные рассеются в космосе, совершая диверсии на имперских путях снабжения, сжигая миры и украшая города новыми свежевальными ямами. Все как в добрые старые времена.

Курц оглянулся через плечо. Теперь его зубы были заточены до кинжальной остроты, как в реальном мире.

— Ты сказал «имперских», словно мы сами не принадлежим к Империуму.

Севатар кивнул в ответ.

— Я в этом больше не уверен, господин.

Он еще несколько минут следовал за примархом, обходя воинов в царственном пурпуре Детей Императора.

— Со мной Трез. Я слышу и чувствую его в глубине сознания. Он помогает мне, хотя я не знаю наверняка, как.

— Он хороший человек, — тихо сказал Курц. — По крайней мере, настолько хороший, насколько возможно в нашем флоте. Никого из нас не назовешь хорошим человеком, ведь так?

— Мы делаем то, что необходимо, господин.

Севатар прошел мимо капитана Детей Императора со знакомыми гравировками на доспехах. На какую-то секунду он почувствовал искушение прикончить воина прямо здесь, в воспоминаниях примарха. Имей эта идея хоть малейший шанс на успех, он осуществил бы ее без капли сожаления.

Пройдя сквозь ряды Третьего легиона, они зашагали мимо темных железных фаланг Десятого. Севатар поймал себя на том, что рассеянно шарит глазами по рядам, высматривая знаки различия воинов, убитых им на Исстваане.

— Господин? — спросил он после того, как несколько минут прошли в молчании.

— Говори, Сев.

— Почему вы нас ненавидите?

Он задал вопрос тихо и взвешенно, без всякого намека на оскорбление или злость. И все же его слова заставили Курца замереть на полушаге и развернуться. Длинные изогнутые лезвия, выступавшие из латных рукавиц над костяшками примарха, отразили золотой свет императорского нимба, оставшегося в нескольких кварталах позади.

— Что?

Севатар спросил так же небрежно, как и в первый раз:

— Почему вы, единственный из всех примархов, ненавидите свой Легион? Чем мы перед вами провинились?

Курц скупо улыбнулся.

— Недавно я говорил с Ангроном и Лоргаром. Они рассказали мне о чистках в своих легионах, о том, как уничтожают неблагонадежные элементы в Двенадцатом и Семнадцатом. Услышав их слова, я расхохотался от абсурдности этой идеи. Убивая слабых, неверных или поддавшихся скверне потомков своей генетической линии, они точно знали, когда следует остановиться. А я бы даже не знал, с кого начать.

Севатар пренебрежительно фыркнул.

— В любой другой день, отец, такие слова могли бы ранить мои чувства.

— Оглянись вокруг, — сказал Курц. — Ты родился на этой планете. Здесь ты вырос, так же, как и я. Император хвалил меня за то, как я управляю этим миром. Мной восхищался даже Фулгрим. Образец послушания. Покорный мир, говорили они. Были ли мои подданные счастливы? Имело ли это вообще значение? Я превратил их в людей, несмотря на животные страсти. Привил им цивилизацию, несмотря на низменные инстинкты. Я поднял их над уровнем звериного стада. В этом состояла моя ответственность перед ними — ответственность высшего существа. И я исполнил свой долг.

Курц окинул взглядом серые шпили, вздымавшиеся повсюду вокруг. Смог заводов и мануфакториумов окутывал их верхушки ядовитой пеленой.

— И посмотри, как люди отблагодарили меня. Не прошло и пары лет после моего ухода, и все пошло вразнос. Моя собственная планета отравила легион рекрутами, которых невозможно превратить в солдат. Насильники. Убийцы. Воры. Отбросы. Подонки. Шваль.

Севатар почти рассмеялся.

— Господин, но вы точно такой же. Легион поражен злом и анархией, потому что создан по вашему образу и подобию.

— Нет, — это единственное слово было пропитано сожалением. — Нет, ты не понимаешь. Я никогда не претендовал на совершенство, Севатар. Но я стал грешником, чудовищем, Ночным Призраком ради того, чтобы моим людям не пришлось становиться такими. И полюбуйся на результат. Полюбуйся на рекрутов с Нострамо, набранных меньше чем через десять лет после моего ухода. Погляди на ту мразь, что они мне присылают. Посмотри на гнусные человеческие отбросы, которых апотекарии накачивают моим генетическим материалом и превращают в сверхлюдей. Восьмой легион отравлен, Сев. Целые поколения людей стали убийцами по моему образу и подобию, но у них нет моих убеждений. Они насильники и головорезы потому, что им это нравится, а не потому, что кто-то должен взять на себя эту роль.

— Конечный результат один и тот же, — возразил Севатар. — Страх — наше оружие.

— Страх должен быть средством, а не целью. Посмотри, сколько крови пролил мой легион за последние годы, еще до того, как Крестовый поход подошел к концу. Страх превратился в цель. Повелители Ночи не желали ничего другого. Они питались страхом. Мои сыны были сильны и пускали кровь слабым ради забавы. Так скажи мне, капитан, где тут благородство?

— А что благородного во всем этом? — Севатар обвел рукой ближайшие улицы Нострамо Квинтус. — Вы могли бы претендовать на жестокое благородство, отец, только жестокости в нем куда больше, чем благородства.

Бледные губы Курца раздвинулись, обнажив заостренные зубы.

— Другого пути не существует.

— Нет? — Севатар ответил усмешкой на оскал отца. — А вы пробовали другие пути?

— Севатар…

— Ответь мне, отец. Как ты обучал этих людей жить в мире? Как просвещал их, как смягчал их нравы? Насколько известно мне, в своем поиске идеального общества ты лишь пожирал бродячих собак да сдирал кожу с живых людей.

— Это. Был. Единственный. Путь.

Севатар рассмеялся снова.

— Единственный путь к чему? К тому, чтобы усмирить население? А как же с этим справлялись другие примархи? Как мир за миром приходили к этому без расправ над детьми и трансляции их воплей по планетарной вокс-сети?

— Их миры никогда не были такими… такими спокойными, как мой.

— И все это спокойствие пошло прахом, стоило тебе отвернуться. Так что расскажи мне еще раз, как ты добился успеха. Расскажи, как замечательно все это работало.

Курц в мгновение ока оказался рядом с ним. Рука примарха сжалась на горле, отрывая Севатара от земли и не давая вздохнуть.

— Ты перешел все границы, первый капитан.

— Как ты можешь мне лгать? — сдавленно прорычал Севатар. — Как ты можешь лгать себе самому? Я здесь, в центре твоего сознания. Все твои воспоминания разыгрываются передо мной, как на подмостках. Твой путь — это нынешний путь Восьмого легиона. Но он никогда не был единственным. Всего лишь самым легким.

Курц сжал пальцы сильнее.

— Ты лжешь.

Севатар сузил глаза. Рука примарха давило на горло, воздух почти закончился.

— Тебе нравился этот путь, — прошипел капитан. — Ты полюбил его… как и все мы… Власть… Правота…

Курц отпустил его. Севатар рухнул наземь. Сочленения доспеха возмущенно взревели, керамит заскреб по рокриту дороги.

— Ты, сын ш-ш… — он замолчал, судорожно глотая воздух.

— Я — сын бога, — мягко поправил Курц. — Встань, Севатар. Оставь меня.

Первый капитан поднялся на ноги. В глазах у него плыло.

— Я никуда не уйду, господин. Не уйду без вас.

Курц улыбнулся. По крайней мере, так показалось Севатару.

— Я восхищаюсь твоим упорством. Всегда восхищался. Но ты — лишь моя тень, Севатар. Тебе не сравниться со мной. Уходи.

— Не…

Севатар сделал вдох, и стерильный воздух обжег его легкие холодом.

Трез отпустил руку воина. Примарх все так же спал на столе перед ними. Клинок Льва оставил на его теле жестокие шрамы.

Медленно пробуждались остальные чувства. Севатар ощутил хлорную, химическую вонь апотекариона, не способную до конца скрыть запах свежей крови. Первый капитан услышал натужное дыхание Треза и биение его сердца. И тревожные сирены.

Сире…

Севатар вновь настроился на вокс-сеть, и его немедленно оглушили пять сотен голосов, пытающихся перекричать друг друга. Он сфокусировал взгляд на рунах, проматывающихся по ретинальному дисплею, и включил прямой канал связи с флагманом.

— Это Севатар, — сказал он.

— Первый капитан!

Голоса он не узнал. Определенно, ему ответил человек, но это мог быть любой из семисот офицеров мостика. Севатар с трудом различал их голоса. Говоря откровенно, он и лица их различал с трудом.

— Что у вас происходит?

— Темные Ангелы, сэр. Они нас обнаружили.

Глава VII
«Сумеречный»

Тактический гололит замигал, когда двигатели «Сумеречного» заработали на полную мощность. Телепортировавшись обратно на флагман, Севатар за четырнадцать минут домчался от основного шлюзового отсека до стратегиума. Первый капитан опасался, что к его прибытию битва уже закончится. Пробегая по коридорам, он в спешке прикончил нескольких членов команды, не успевших убраться с пути.

Некогда прежде он не испытывал такого облегчения при звуках сигнализации опасного приближения и звоне ауспика, оповещающем о подходе врага. Флоты еще не вступили в бой.

Добравшись до мостика, первый капитан немедленно подключился к тактическому дисплею, запросил вывод данных о статусе корабля на левую глазную линзу и оценил ситуацию.

Ситуация заключалось в том, что бой они проиграют. Севатар еще несколько секунд смотрел на гололит, определяя расстановку сил противника и возможные направления атаки.

Затем первый капитан кратко вслушался в перепалку адмирала Юла с командирами легиона. Хотя формально адмирал и превосходил их по рангу, те начисто игнорировали его приказы.

— Обращение к флоту, — распорядился Севатар.

— Канал открыт, капитан! — прокричал в ответ один из вокс-офицеров, стараясь перекрыть скрежет корпуса.

— Флот, говорит Севатар. Братья и сестры, скажу прямо: я не собираюсь дважды в месяц проигрывать этим ослепленным святошам, этим оборванным сукиным детям. Сосредоточить весь огонь на «Непобедимом разуме». Они искалечили нашего примарха. Давайте отплатим им той же монетой. Для атаки мне нужно по меньшей мере пятьдесят кораблей.

— Севатар, — отозвался один голос, до неузнаваемости искаженный помехами в воксе, — это самоубийство.

Ледяные губы Севатара вновь скривились в фальшивой улыбке.

— Как я понимаю, на твою поддержку рассчитывать не приходится, Крукеш?

— Ни за что.

— Я надеялся, что ты так и скажешь, брат. Это избавляет меня от необходимости отдать тебе приказ о бегстве. Возьми свои роты и уходи во тьму. Встретимся у Торуса и оттуда отправимся к Терре.

— Мы будем ждать, Сев. Удачи!

Севатар вновь переключился на общий канал.

— Вар Джахан, Нарака, Офион, Товак — отправляйтесь с ним или рассредоточьте свои силы и бегите по одному.

Двое из перечисленных капитанов-Рукокрылых ответили подтверждениями. Один не ответил вообще. И только Офион наотрез отказался.

— Я останусь, — передал он. — Я буду сражаться рядом с тобой, Севатар.

— Мне нужно только пятьдесят кораблей. Рукокрылые должны выбраться.

С командных палуб остальных кораблей хором прозвучало: «Да, сэр» и «Есть, капитан». Остаться вызвалось больше половины флота. Это была не демонстративная отвага Ультрамаринов и не железная дисциплина Имперских Кулаков, однако и с этим следовало считаться. Севатар отмечал идентификационные руны кораблей, мерцавшие золотом — это означало, что они решили остаться и прикрывать отступление.

При виде одной из них по коже у него побежали мурашки.

— Вар Джахан, — произнес он.

— Брат? — протрещало в ответ.

— Я приказал Рукокрылым бежать. Ты не можешь рисковать жизнью примарха, ввязываясь в это сражение. Уходи из боя вместе с остатками флота.

Севатар ожидал, что ветеран запротестует или снова начнет упрямо оспаривать старшинство.

— Севатар. Там… Лорд Курц зашевелился.

— Он очнулся? Может встать? Может сражаться?

— Нет.

— Тогда это ничего не меняет. Прежде чем оторвешься, отправь Вальзена обратно на «Сумеречный». Я доверяю твоим апотекариям заботу о лорде Курце. Мои понадобятся мне здесь.

— Будет сделано. Доброй охоты, Севатар.

Севатар снова взглянул на гололит, на множество кораблей — своих и вражеских.

— Адмирал Юл, — позвал он.

— Первый капитан? — раздалось из вокса.

— В чем состоит ваш план?

Адмирал изложил свои соображения. Севатар молча выслушал и в конце кивнул.

— Это мне нравится, — сказал он. — Вероятно, этот маневр назовут в вашу честь — остается лишь надеяться, что он сработает. Никому не хочется, чтобы его имя было связано с позорным провалом.

Флот Восьмого легиона рассыпался в космосе — неторопливый танец, в котором танцорами в равной мере правили дерзость и себялюбие. «Сумеречный» обогнал «Клинок тьмы» и во главе армады двинулся наперехват кораблям Темных Ангелов.

Остальные суда легиона бежали, поджав хвосты. Некоторые строем направились к точке варп-перехода в центре системы, а другие поодиночке уносились в космический мрак в направлениях, известных лишь их капитанам.

Севатар отвел глаза от их редеющего роя, борясь с внезапным и странным приступом грусти. Возможно, Восьмой легион действовал сообща в последний раз. С тактической точки зрения его идея разделения имела смысл и идеально подходила для их методов ведения войны, но он невольно почувствовал укол сожаления.

«Сумеречный» упрямо мчался вперед, содрогаясь на перегруженных двигателях.

— Время до встречи с противником? — спросил Севатар, усаживаясь на костяной командный трон примарха.

— Шесть минут и двенадцать секунд, первый капитан. Десять. Девять…

— Выпустить истребители.

— Выпускаем истребителей, — отозвался ближайший сервитор, немигающе глядя на первого капитана.

— Хорошо. И свяжите меня с командиром крыла Каренной.

Контуры космического истребителя модели «Гнев» напоминали тело стремительной молодой акулы. Он был пережитком той эпохи, когда гениальные конструкторы черпали вдохновение в формах древних обитателей терранских морей, и даже в облике вымерших существ, некогда населявших ее отравленные промышленными выбросами небеса. Этот корабль был раскрашен в цвета легиона, и молнии бежали зигзагами по его изящному корпусу.

Говоря откровенно, «Гнев» был устаревшей моделью. Этот класс истребителей и раньше встречался достаточно редко, а теперь все больше и больше сдавал позиции «Ярости», поставленной в массовое производство. Говорили, что у «Ярости» более покладистый характер. Они лучше поддавались управлению и реже выходили из строя. «Ярость» воплощала будущее, современный лик космической войны. Никаких соперников. Никаких ограничений на модификации в разных субсекторах. Никаких технических проблем, от которых страдали предыдущие модели.

И никакой души. По крайней мере, Тея ее не чувствовала.

Полет для нее был не просто механическим взаимодействием с заводскими образцами машин. Она запросто могла обогнать «Ярость» и расправиться с ней в бою на своем медлительном старом «Гневе» — и уже не раз это проделывала.

Как только сирены взвыли, Тея бегом бросилась вниз, в отсек предполетной подготовки, и, как и всегда, нетерпеливо натянула комбинезон. Затем застегнула и загерметизировала противоперегрузочный скафандр, предоставив сервиторам проверить и перепроверить резервные системы жизнеобеспечения и позвоночные разъемы интерфейса.

— Кто на пятой очереди? — спросил ее стрелок, Винсент.

— «Пепельный маскарад». Они уже должны были стартовать.

Черные волосы Теи были острижены коротко, что избавляло ее от лишней нервотрепки — она взяла протянутый сервитором летный шлем и легко натянула на голову. В следующую секунду Тея уже подтягивала ремни кислородной маски.

— Пошевеливайтесь! — рявкнула она.

Винсент переглянулся со штурманом, Кайвеном, который тоже замешкался с переодеванием.

— Победа достается медлительным и упорным, — парировал Винсент.

— Медлительным и упорным просто достается. Давайте быстрее.

— Позвоночное подключение, — пробубнил сервитор, — работает в оптимальном режиме.

Лоботомированный раб вытащил штекеры из позвоночника Теи. Ее, как всегда, передернуло. Меньше чем через минуту весь летный состав крыла уже бегом мчался по палубе ангара к истребителям.

Вой сирен наверху почти заглушал визг разогревающихся турбин и крики нескольких сотен рабочих. Для отправки в полет крыла истребителей требовалась четкая последовательность действий и координация, а «Сумеречный» запускал сразу несколько.

Подошедший к ним диспетчер палубы был лыс и настолько изувечен за сорок лет службы, что живых органов в нем осталось меньше, чем аугментических. При ходьбе его тонкая бионическая нога громко стучала.

— Командир крыла, — приветствовал он Каренну и, предупредив ее вопрос, добавил, — «Севио» и «Этус» еще не отремонтированы. «Релинкво» готов к выходу в космос.

Ухмыльнувшись, она хлопнула диспетчера по нагромождению аугментических передач, заменявших ему плечо, и снова побежала. Двадцать два из двадцати четырех ее истребителей вот-вот должны были взлететь.

«Нормально, — подумала она. — И даже более чем».

Тея первой взбежала по трапу, плюхнулась на противоперегрузочный трон и прижала позвоночные разъемы к портам интерфейса в спинке кресла. Прежде, чем устроиться поудобней, она дважды постучала костяшками пальцев по борту на удачу. Злорадно щелкнув, иглы интерфейса скользнули в позвоночник.

— Я на месте.

Не дожидаясь остальных, Тея немедленно защелкала переключателями и взялась за рычаги управления. «Гнев» ожил, по корпусу пробежала дрожь.

Кайвен крякнул, пристегнувшись к своему креслу, спиной к ней.

— На месте, — отозвался он, и Тея услышала писк и пульсацию навигационных систем, опознавших заложенный в память трона био-отпечаток оператора.

Еще она услышала, как он треснул кулаком по экрану ауспика дальнего действия.

— Вот клятая хрень, — проворчал он. — И меня уверяли, что его наконец-то починили.

Тея ухмыльнулась и промолчала. Винсент протиснулся к своему трону, расположенному ниже, в носу истребителя. Мониторов и рычагов перед ним было не меньше, чем перед Кайвеном, и куда больше, чем у нее. Откинувшись в кресле, стрелок напрягся, подключаясь к системе.

— На месте, — пропыхтел он и потянулся к рычагам управления.

Палубные рабочие захлопнули затемненный фонарь кабины, на чем предполетная подготовка была закончена. Тея слышала, как Кайвен стукнул костяшками пальцев по борту, и как Винсент последовал его примеру.

— Командир крыла Каренна, — произнесла она в маску респиратора. — «Веспер» готова к запуску.

Платформа подъемника дернулась и начала мучительно медленно выводить их на взлетную позицию.

По кабине раскатился низкий и спокойный голос:

— Тея.

— Первый капитан.

— Тактические данные уже загружаются, но тебе следует принять во внимание одну вещь. Я говорю об этом, потому что хочу, чтобы ты пережила следующий час.

— Какую, сэр?

— Будь готова к экстренной посадке, командир крыла. И позаботься о том, чтобы командующие эскадрильями тоже узнали об этом. План адмирала флота Юла потребует определенной скорости реакции ото всех, кто не находится на борту главных крейсеров.

— Благодарю за предупреждение, сэр.

Севатар не ответил. Связь уже оборвалась.

— Я ему нравлюсь, — сказала Тея, когда их подняли на взлет.

По обе стороны от них замигали палубные огни. Истребитель вздрогнул, останавливаясь в пусковой позиции.

— Мы на месте, — отрапортовал Кайвен. — Готовы к запуску. Цилиндры со сжатым воздухом в норме, катапульта заправлена. Ускорители в рабочем режиме.

Немного помолчав, он нарушил относительную тишину кабины приглушенным замечанием:

— Не ты. Мы все ему нравимся.

— Никто ему не нравится, — бросил Винсент через плечо. — Он обязан нам, и мы ему полезны. Разница очевидна.

Севатар наблюдал за приближением армады — все еще слишком далекой для визуального контакта, но ярко сиявшей на тактическом гололите. Координаты ведения огня обновлялись каждые несколько секунд и передавались всем судам флота, а оттуда — кораблям сопровождения и эскадрильям истребителей. По мере того, как расстояние между флотилией Повелителей Ночи и Темными Ангелами сокращалось, их рассеянные порядки начали образовывать боевой строй.

Надо было выиграть больше времени. Если Темных Ангелов не задержать, не пройдет и нескольких минут, как они вцепятся в загривок отступающему флоту.

Одна из рун на дисплее все еще его беспокоила. Проблема была не в восьмикратном численном перевесе Ангелов. Если план Юла сработает, они нанесут максимальный ущерб с минимальными потерями, а если нет, большая часть флота Восьмого легиона все равно успеет скрыться. На досуге можно было подумать над тем, как Лев ухитрился с такой небывалой согласованностью перебросить через варп всю свою армаду, но сейчас Севатару явно было не до этого.

Нет, проблема заключалась в этой единственной руне, обозначавшей один из его кораблей. Она все еще мерцала на голографическом дисплее, в то время как руны других отступающих кораблей гасли одна за другой — суда уходили в варп, отрываясь от преследователей. Поначалу руна перемещалась вместе с остальными беглецами, а затем остановилась. Сейчас она неподвижно зависла в пространстве, окруженная вспомогательными фрегатами и истребителями сопровождения.

Севатар обернулся к мастеру вокса в темной униформе слуг легиона.

— Вызвать их, — сказал он, указав на мерцающую руну.

Раб защелкал по консоли так быстро, что его механические пальцы слились в размытое пятно.

— Связь установлена, сэр.

— Говорит «Сумеречный». «Свежеватель», объяснитесь. Почему вы отключили двигатели?

Секунды текли.

— Нет ответа, сэр, — сказал техник.

— Благодарю, — огрызнулся Севатар. — Это я и сам заметил. Вар Джахан, вы меня слышите?

И снова тишина в ответ. Севатар черкнул пальцем по горлу, приказывая оборвать связь. У него появилось чувство, что он знает причину остановки «Свежевателя» — и эта мысль была не из приятных.

В стратегиуме «Сумеречного» все так и кипело. Рабы, слуги и сервиторы суетились у своих постов, и беспокойство волнами поднималось от их кожи вместе с запахом пота. Напряжение было физически осязаемо — Севатар почти ощущал его привкус. Выучка и привычка защищали команду от того страха, от которого у Севатара начинало пощипывать язык, но в дыхании смертных все же чувствовалась кислая вонь тревоги. Стук сотен сердец — и их механических заменителей из хрома и зубчатых передач — слился в единое, почти оперное звучание.

— Время до входа в зону поражения дальнобойных орудий?

— Двадцать девять секунд, капитан.

— Всем постам, приготовиться к обстрелу. Бейте по каждому встречному кораблю, но основной целью является их флагман. Все, повторяю — все орудия должны быть направлены на «Непобедимый разум», когда мы поравняемся с ним. Уничтожьте его, и мы сможем покинуть Трамас с высоко поднятыми головами.

Ярость отчаяния заставила обе стороны игнорировать все правила, принятые в космических поединках. «Сумеречный» и «Непобедимый разум» рассекали пространство, стремясь добраться друг до друга. Как будто позабыв о дальнобойных орудиях, они готовились схватиться лицом к лицу. Имперские космические баталии обычно велись на огромных расстояниях, и математика и логистика играли в них не меньшую роль, чем сноровка капитанов.

«Сумеречный» прокладывал дорогу сквозь армаду противника. Его щиты переливались всеми цветами радуги под свирепым огнем. Крейсер Повелителей Ночи промчался мимо «Звезды Первого легиона», разметал суда сопровождения и расстрелял конвой, добираясь до сердца вражеского флота. Следующие за ним корабли Восьмого легиона ринулись в брешь, пробитую их раненым флагманом.

Ярость лишила их всякой тонкости и здравомыслия. Два флагмана — одни из самых масштабных и тяжеловооруженных творений человеческого гения — неслись навстречу друг другу, не обращая внимания на суда поддержки.

Севатар смотрел на ряд обзорных экранов, каждый из которых транслировал картины гибели кораблей. Черная сталь рвалась, как бумага, и призрачное пламя гасло в пустоте. Всем ностраманцам на мостике пришлось закрыть ослепленные глаза, когда на одном из экранов под обстрелом семи крейсеров Темных Ангелов погиб «Тенебор». Остатки его носовой части, все еще рассыпавшие в космос обломки и команду, врезались в корму «Клейма почета». От удара варп-двигатель корабля Темных Ангелов сдетонировал и взорвался, мгновенно уничтожив все судно во вспышке болезненно-яркого света.

Пятьдесят кораблей Повелителей Ночи неслись прямо, словно копье, ни на йоту не уклоняясь от курса. Крейсеры Темных Ангелов отчаянно маневрировали, пытаясь избежать столкновения. Большие суда ворочались в пустоте с тяжеловесной грацией, а стайки мелких эсминцев без видимых усилий разлетались во все стороны.

Севатар вздрагивал всякий раз, когда пытался сфокусировать взгляд на ярких вспышках, сопровождавших гибель очередного судна, или даже на ослепительных потоках массированного огня лэнс-излучателей. Пространство вокруг Восьмого легиона опалила огненная ярость трехсот батарей. Корабль за кораблем исчезали под обстрелом Первого легиона. Их корпуса были испещрены пробоинами от лазерного огня и рассечены лэнс-импульсами.

Над трясущейся палубой вздохом разнесся голос, произнесший всего одного слово: «Сумеречный». Возможно, он сказал что-то еще, но все поглотила статика.

Севатару был знаком этот голос. Его взгляд метнулся к нужному экрану как раз вовремя, чтобы увидеть гибель «Клинка тьмы» под натиском окруживших его вражеских эсминцев.

«Нам понадобится новый адмирал флота», — с усмешкой подумал первый капитан.

Еще один корабль, на сей раз принадлежавший Темным Ангелам, взорвался по левому борту от «Сумеречного». Настолько близко, что крейсер вздрогнул от ударной волны, а изображения на нескольких экранах сменились сеткой помех.

Свет не просто резал глаза. Боль едкой кислотой бежала по нервам, проникала в череп и плясала в мозгу. Он вытер губы тыльной стороной перчатки. Кровь, внезапно хлынувшая из носа, была почти незаметна на красном. Ну вот, самое время. Как характерно.

На основном обзорном экране показалась необозримая туша «Непобедимого разума». Его шкура была покрыта ожогами и шрамами от лэнс-излучателей Восьмого легиона. Севатар почти видел рой своих истребителей, кишевших вокруг вражеского флагмана, словно блохи на паршивой собаке.

— Как только мы окажемся на траверзе… — начал он и вдруг замолчал.

— Капитан? — окликнул его один из офицеров палубы.

Севатар медленно выдохнул, устремив пристальный взгляд на один из сбоивших экранов. Там сквозь сетку помех пробивалось смутное изображение — изображение корабля, который должен был находиться где угодно, только не здесь.

— Это, — заметил Севатар в пространство, — ничем хорошим не кончится.

— Уходи! — выкрикнул Кайвен.

— Еще пару секунд, — прошипела Тея.

Она нажала на спуск, и из подвесных пушек вырвался энергетический луч, рассекший крыло «Ярости».

— Уходи! — снова завопил Кайвен.

Тея дернула за рычаги, бросив свое суденышко в штопор. Истребитель, силясь выполнить приказ, по-драконьи взревел двигателями. Лазерный луч прошел мимо, так близко, что перед глазами Теи заплясали пятна.

— Он все еще у нас на хвосте! — проорал Кайвен.

Выдохнув в маску ностраманское проклятье, Тея рискованно быстро и резко вышла из штопора, заложив крутой вираж вправо. Компенсаторы инерции среагировали так бурно, что всех троих приложило шлемами о боковины противоперегрузочных кресел.

И в этот момент Тея увидела «Свежевателя». Борясь с тошнотой и ощущая вкус собственной крови на языке, она изо всей силы налегла на рычаги, уводя истребитель от надвигающейся стены темного железа.

Крейсер пронесся мимо. Он был настолько огромен и прошел так близко, что у Теи захватило дух. Большая часть картины сражения скрылась за его охваченными пламенем бастионами. Мимоходом он разметал головокружительную схватку, в которую ввязалась Тея. Корабль Повелителей Ночи пер напролом сквозь космос, слишком громадный, чтобы его заботило мельтешение стальных мух над шкурой.

Наушники Теи наполнил треск статики, и командир крыла потеряла связь с ведомым. Она ни на секунду не сомневалась, что его истребитель, «Релинкво», превратился в пятно на рябящих пустотных щитах «Свежевателя». Потом сквозь треск пробились крики боли, страха и гнева. Все они твердили одно. «Что нам делать? Что нам делать? Что нам делать?»

Тее надо было сплюнуть, но снимать респиратор сейчас явно не стоило. Сглотнув густую кислую слизь, в которую превратилась ее слюна, она откинулась на спинку трона и перевела энергию со стабилизаторов обратно на двигатели.

— Кто еще живой, бездна вас задери, — за мной!

В голосе Кайвена, раздавшемся из-за спины, звенело напряжение. Он говорил не в вокс.

— Мы только что потеряли половину эскадрильи, а из «Маскарада» я вижу на ауспике лишь четверых.

— Мы все еще живы.

«Веспер» мягко дрогнула, когда Тея вновь набрала скорость для атаки. Впереди разрастался «Сумеречный», жестоко искалеченный и до сих пор принимавший на себя основную часть вражеского огня.

— И нам все еще нужно защищать флагман.

«Свежеватель» не слушал ни друзей, и врагов. Требования судов Восьмого легиона встать в общий строй он игнорировал точно так же, как шквал огня с крейсеров Темных Ангелов.

Севатар уставился на проходящий мимо корабль, изрешеченный настолько, что держаться он мог лишь на соплях и ослином упрямстве. Судя по его траектории, он даже не собирался протаранить какой-либо из вражеских кораблей. Он просто… умирал. Тяжело, медленно и устало он рушился сквозь порядки противника, разбив строй Восьмого легиона и положив конец первому и последнему плану адмирала Юла в качестве командующего звездным флотом.

Севатар вздохнул. Несмотря на сотрясающую стратегиум дрожь, он спокойно уселся на трон примарха и подпер щеку бронированным кулаком. Жаль, действительно жаль. Это был хороший план.

Он снова вытер кровь с лица — на сей раз потекло из уха. Какая досада.

Вокс-динамики мостика заперхали и после нескольких неудачных попыток ожили.

— Севатар, — произнес низкий, искаженный помехами голос — совершенно бесстрастный, если не считать легчайшей елейной насмешки.

— С возвращением, отец.

— Теперь мы можем с этим покончить. Присоединяйся ко мне.

— Давай-ка я угадаю, — отозвался Севатар. — Ты собираешься телепортироваться на «Непобедимый разум», так?

— Мне нужно закончить бой.

— Ага, — сказал Севатар, потянувшись за своим копьем. — Кто б сомневался. И, конечно, тот факт, что через пару минут мы можем пробиться сквозь арьергард Ангелов и уйти в варп, ничего для тебя не значит?

Ответ последовал через несколько секунд, заполненных приглушенными криками смертных, погибавших на борту горящего судна.

— Идем со мной. Возьми Чернецов. Закончим это вместе.

Севатар оглядел мостик со своего возвышения. Те офицеры и рабы, что не были целиком поглощены работой и не валялись на палубе с контузией и кровопотерей, таращились на него, словно слабоумные, потерявшие хозяина псы.

— Это приказ, отец? — спросил он, уже зная ответ и уже потянувшись за шлемом.

— Ты знаешь, что это приказ.

Связь оборвалась с очередным взрывом статики.

— Вот почему имперцы всегда побеждают, — сказал Севатар, размышляя вслух. — Они не путаются друг у друга под ногами. Дисциплина может быть скучна, но на войне она необходима. Когда мы сможем запустить абордажные капсулы?

— Мы будем на траверзе «Непобедимого разума» чуть меньше чем через десять минут.

Десять минут. Все Повелители Ночи на флагмане уже находились на боевых постах, готовые отразить абордаж. Чернецы должны быть в двух шагах от зала телепортации, а те, что нет, неподалеку от какого-нибудь из пусковых отсеков абордажных капсул.

Севатар встал с трона, коротко взглянул на половодье ностраманских рун из отчета о повреждениях, и вышел из стратегиума, предварительно отдав одну последнюю команду.

— Меня не будет какое-то время, — сказал он. — Постарайтесь не угробить мой корабль.

Глава VIII
Никчемный бой

Корабли шли встречными курсами. Он мог сказать это, даже не глядя, лишь по характерной дрожи «Сумеречного». Палубы гудели от огня лэнс-излучателей совсем по-другому, чем от ударов снарядов или лазерного обстрела. Каждая мучительная судорога ощущалась по-своему. Сейчас это был скрежет и мощные толчки массированного обстрела бортовых батарей, терзающих незащищенную сталь. Все равно, что догнать жертву и вонзить ей нож под ребро — если бы речь шла не о космическом поединке, а об уличной драке.

Если они когда-нибудь выберутся из этой передряги, «Сумеречному» придется встать на долгий прикол в ремонтном доке. Севатар подумал, что с тем же успехом можно было построить новый флагман — это займет меньше времени, чем ремонт старого. Отовсюду несло дымным запахом гибнущей техники: химической вонью горящих кабелей и расплавленным металлом. На палубах сверху и снизу кричали люди.

Первый капитан спускался по содрогающимся коридорам, погруженным в привычную для Восьмого легиона темноту. Члены команды пробегали мимо, освещая путь фонарями или глядя сквозь фото-визоры. Они старались держаться подальше от Повелителя Ночи. Севатар не обращал на них внимания: он смутно понимал, что смертные ненавидят его, но не знал, почему, и не давал себе труда об этом задуматься. Ненависть или раболепие — для него не было никакой разницы. Они подчинялись, когда первый капитан требовал их подчинения. Все остальное время, едва заметив его, они спешили убраться с дороги. Идеальный расклад.

На бегу он непрерывно выкрикивал приказы в вокс, во-первых, собирая Чернецов, и, во-вторых, раздавая ориентировки капитанам подчиненных ему рот. Из девяти рот, базировавшихся на «Сумеречном», он собирался рискнуть лишь одной. Своей. Чернецы пойдут с ним; остальные, несмотря на возражения их капитанов, останутся на борту «Сумеречного» и отправятся к Терре.

Севатар не тешился иллюзиями насчет того, что они переживут этот штурм, и не желал тащить с собой тысячи воинов на верную и бессмысленную смерть. Пусть живут, как им хочется, и подыщут себе более достойную кончину.

Он все еще бежал, когда командиры отделений атраментаров начали рапортовать о готовности к телепортации. Каждый отчет заканчивался механическим блеянием техноадепта, монотонно повторявшего: «Процесс переноса завершен».

Корабль снова затрясся, и на сей раз так сильно, что несколько членов команды полетели на пол. Одна из них — женщина в форме техника — размозжила при падении череп о палубу. Севатар перепрыгивал через них на бегу. Ноздри щекотал запах льющейся из ран крови.

Следующий толчок был не слабей предыдущего. Свет, и без того тусклый, мигнул и погас на несколько секунд. Это не имело значения: глазные линзы Севатара все равно раскрасили мир в одноцветную палитру «охотничьего зрения», и к тому же он был уже почти у ближайшей телепортационной платформы.

Новый звук заставил его застыть на месте. Натужный и тоскливый визг истерзанного металла — крик кита, пронзенного гарпунами охотников. Свет снова погас, оставив его в знакомых с детства объятиях тьмы.

— Отказ реактора, — провыл вокс. — Отказ реактора. Отказ реактора.

Сжав цепную глефу, Севатар снова сорвался с места. Системы доспеха, считав его невысказанный приказ, открыли автоматический канал связи с мостиком.

— Доложите! — рявкнул Севатар.

— Мы заглохли, капитан, движемся вперед по инерции. Половина орудийных башен парализована, двери ангаров открыты и заблокированы, первичные и вспомогательные батареи лэнс-излучателей мертвы, а большая часть торпедных шахт не отвечает. Хребтовые укрепления по-прежнему ведут огонь за счет резервных генераторов. Системы жизнеобеспечения и искусственной гравитации также поддерживаются резервными генераторами, но пустотные щиты потеряны.

— Системы навигации?

— Не работают. Подводка к резервным энергоемкостям оборвана.

У Севатара похолодело внутри. По крайней мере, стало холодней, чем обычно.

— Абордажные капсулы?

— Их запуск невозможен, капитан.

— Телепортация?

— По нулям.

Севатар резко затормозил, втянув воздух сквозь сжатые зубы. Он, единственный из первой роты, застрял на гибнущем флагмане. Остальные были уже на борту «Непобедимого разума» — они сражались насмерть рядом с примархом, разя Темных Ангелов.

— Я их не брошу, — прошептал он.

— Капитан? Какие бу…

Он отключил связь с мостиком и снова побежал. На сей раз он бросился вниз, по коридорам, загроможденным обломками, через горящие, тонущие в дыму залы. Куда бы он ни взглянул, повсюду валялись трупы смертных рабов легиона.

— Тея! — прокричал он в вокс. — Тея, слушай меня.

— Вон он.

— Вижу.

Тея скользнула между двумя башнями на хребте «Сумеречного» в погоне за улепетывающим «Корсаром». Под брюхом истребителя размытым пятном проносились укрепления, но выстрелить Тея не решилась. Спина флагмана и без того была охвачена пламенем, и по ней непрерывно хлестал шквал вражеского огня — так что Каренна не собиралась добавлять к этому неточный залп собственных лазпушек.

Все это время на дисплее ее шлема пульсировала витая ностраманская руна, обозначавшая «Пусто». Надо было сесть и перезарядиться. Ракетные стойки «Веспер» опустели меньше чем через минуту после того, как они вылетели из ангара.

— Пусть уходит, — одернул ее Кайвен.

— Как бы не так.

Она поддала еще, снова промчавшись между двумя бронированными шпилями.

— Мы почти достали его.

«Корсар» был широкозадым уродцем с хищным размахом крыльев. Тее никогда не нравился вид этих тяжеловесных чудищ. Зверюге не светило победное возвращение на базу — уж об этом она позаботится.

«Пусто», «Пусто», «Пусто», — снова и снова жаловались ракетные стойки. У нее оставались пушки, но…

— Винсент, — выдохнула она, — я пролечу над ним, когда он будет проходить Столбы Трависа. А ты переломай ему спину.

— Считай, уже сделано, — он крутанул вращающееся кресло вперед и нацелил турель. — Я могу прикончить его прямо сейчас.

— Обломки врежутся в надстройки, — проговорила Тея сквозь сжатые зубы, напряженно щуря глаза.

По спине катился пот, позвоночные разъемы пощипывало. Орудийные башни под ними стегали космос лучами лазпушек. Некоторые палили по вражеским истребителям, другие покусывали шкуру «Непобедимого разума».

Тея рискнула бросить короткий взгляд вверх, где на крышу кабины наползала матово-черная громада флагмана противника. Несмотря на тренировку, пилот ощутила секундную дезориентацию. Моргнув, она вновь сосредоточилась на мчавшейся впереди добыче.

— Плазменные бомбы! — крикнул Винсент.

Тея видела, как из бомбардировщика посыпались снаряды, и вдоль хребта «Сумеречного» начали расцветать венчики разрывов. «Веспер» все еще набирала высоту. Истребитель был уже почти над «Корсаром», но одновременно приходилось уворачиваться от потоков лазерного огня, которыми их поливала обезумевшая команда бомбардировщика.

— Сбей его!

Винсент нажал на гашетку, распоров «Корсара» пополам. Передняя часть с кургузыми крыльями рухнула на один из Столбов Трависа, разнеся вдребезги дистанционно управляемые зенитные установки на его стенах. Тяжелые двигатели бомбардировщика, давясь выхлопами, слепо понеслись в пустоту.

— Нас атакуют, — передал Кайвен. — Еще одна «Ярость» преследует нас вдоль хребта. Похоже, им не понравилось, что мы сбили восемь «Корсаров».

— Я могу оторваться.

— Уходи от проклятого корабля. Нам надо убираться.

Она не стала утруждать себя ответом. Щиты «Сумеречного» пали, и вражеские бомбардировщики налетели мушиным роем. Они липли к гиганту с упорством паразитов, осыпая уязвимые участки брони плазменными бомбами. Тея никуда уходить не собиралась.

— Тея, — затрещал вокс.

Голос заглушали воющие на заднем плане сирены.

— Тея, слушай меня.

— Первый капитан?

Севатар снова произнес ее имя, а затем отдал приказ, которого она не поняла.

— Я… Я не… Пожалуйста, повторите приказ, сэр.

— Я сказал: «Сажай истребитель». Сейчас же.

Севатар ждал их. Доспехи первого капитана исполосовали свежие ожоги, а в руке воин сжимал цепную глефу. Его спокойствие было сродни тому, что царит в зрачке урагана, а в ангаре вокруг бушевал хаос. Рабы тушили пожары, с потолка сыпались обломки, а вспышки ярко-желтых аварийных ламп предупреждали об угрозе разгерметизации.

Он следил за ворвавшимся в ангар «Гневом». Мелкие обломки, всегда рассеянные в пространстве между двумя крупными сражающимися кораблями, содрали большую часть краски с корпуса истребителя, обнажив тусклый металл.

«Веспер». Да, это она.

Истребитель включил двигатели обратной тяги, расположенные под крыльями и у носовой лаз-пушки. По ангару разнесся визг турбин, пронзительный, как крик кондора. У Севатара дернулся левый глаз, прежде чем аудио-системы шлема приглушили звук.

Тея не воспользовалась посадочной полосой. Она погасила скорость несколькими точно просчитанными импульсами двигателей обратной тяги и опустила истребитель по крутой спирали. Как только посадочные опоры лязгнули о палубу, Севатар пришел в движение. Он подпрыгнул, вцепился в скользкий акулий плавник крыла машины и подтянулся на одной руке.

— Взлетай, — передал он по воксу.

Ответа не последовало. Покосившись на кабину, Севатар обнаружил, что Кайвен пялится на него с заднего сиденья, широко распахнув глаза, а Тея вертится на своем троне, пытаясь разглядеть, что происходит. Он слышал их дыхание в воксе.

— Вы… вы это не всерьез, — тихо произнесла капитан Каренна.

Севатар прошелся по крыше истребителя и примагнитил подошвы ботинок к темной шкуре «Веспер» в нескольких метрах позади кабины. При виде глуповато-ошеломленного выражения лица навигатора он покачал головой.

— Я сказал: «Взлетай».

Низко пригнувшись, он трижды ударил кулаком по обшивке, пробив глубокую вмятину — как раз такую, чтобы можно было ухватиться за край. Копье он держал за плечом, подальше от корпуса истребителя.

«Веспер», вновь оживая, загудела у него под ногами.

— Севатар, это безумие.

Он закатил глаза за алыми линзами шлема. Сколько можно повторять одно и то же? Иногда ему казалось, что слово «долг» для других людей было лишь пустым звуком, и его истинное значение до них попросту не доходило.

Без пусковой катапульты истребитель медленно оторвался от палубы и скользнул к широко раззявленной пасти ангара, ведущей в пустоту. Бастионы вражеского флагмана проплывали мимо, дразняще близкие — и в то же время невероятно далекие.

— Доставь меня на «Непобедимый разум», — передал он. — Там мои люди, и я скорей умру, чем брошу их в одиночестве на поле боя.

Когда Тея ответила, он услышал в ее голосе улыбку, пробивающуюся сквозь первый шок.

— Вы принимаете братскую клятву первой роты слишком близко к сердцу, сэр.

Севатар промолчал. Он был Чернецом. Его братья были Чернецами. Этим все сказано.

Следующие несколько минут Кайвен провел, таращась на скорчившегося на крыле первого капитана Восьмого легиона. Между ними было не больше пары метров. Увенчанный гребнем шлем Севатара все это время оставался повернутым вперед, в сторону корабля противника. Череполикая маска неотрывно глядела на флагман Темных Ангелов. Кайвену очень хотелось узнать, какое выражение скрывается под скошенными к вискам красными линзами.

Что касается Теи, то она выжала из «Веспер» все до капли, разогнав двигатели до предела. Не вступая в бой, она закладывала спирали и мертвые петли, уходя от всех бросавшихся на нее истребителей класса «Ярость». Она прекрасно понимала, какие перегрузки испытывает ее «пассажир», но продолжала жечь двигатели ради большей маневренности.

Подобравшись к «Непобедимому разуму», Тея развернула машину и пошла вдоль корпуса на бреющем полете, виляя между зубчатыми башнями.

— Куда вы хотите попасть?

— Как можно ближе к мостику.

Голос Севатара в воксе отличался теплотой и душевностью замогильного волчьего воя.

«Как можно ближе к мостику» означало войти в зону поражения как минимум сотни защитных турелей. Тея негромко выругалась.

— Выбирай выражения, командир крыла.

До предела раскрутив двигатели, она переключилась на общий канал эскадрильи.

— «Перитус» и «Электус», прикройте меня, быстро.

— Принято, командир.

— Иду к вам, мэм.

Тея прижалась ближе к корпусу — так близко, что при повороте ей бы срезало крыло. В такт с лихорадочным стуком собственного сердца она бросилась в самую дурацкую атаку за время своей службы.

Глава IX
Вороний Принц

Следовало признаться, по крайней мере, себе самому, что это была одна из самых неудачных его идей. Ни обширные биологические модификации, ни даже самый передовой комплект брони класса «Максимус» не могли спасти его от тяжкого гнета гравитационных сил. Севатара затошнило впервые за сотню лет — ощущение настолько непривычное, что заставило его ухмыльнутся.

Однако давление на череп и конечности веселило куда меньше. Летные костюмы Теи и ее экипажа из амортизирующей проволоки были в чем-то сродни одному из слоев его керамитовый брони, но это не избавляло от необходимости подчиняться законам физики. Первый капитан освежевал и расчленил на своем веку бессчетное количество смертных и воинов из пяти легионов, включая свой собственный — и сейчас, похоже, инерционные силы решили припомнить ему эти подвиги, причиняя такую же боль.

Острые лучи лазпушек терзали зрение. Каждый был словно вонзившееся в глаз копье. Глазные линзы не справлялись с их яркостью. Истребитель Теи болтался и дергался под ним: Севатар чувствовал, как пилот пытается выжать из машины максимальную скорость, не стряхнув его и не угробив при одном из резких маневров. Несмотря на это, теперь, когда по обе стороны от него проносились черные башни, а укрепления внизу превратились в размытую неверную полосу, первый капитан почти проклял себя за поспешное решение.

Но тогда требовалось признать, что он был неправ. При этой мысли Севатар презрительно фыркнул. «Самое время».

Тея заложила очередной вираж, и звезды закувыркались по небу. Головокружение обручем сдавило череп. Это ощущение тоже было новым. В последние десятилетия имплантированные гены сделали его практически нечувствительным к дезориентации. Севатар тихо закряхтел, но это было единственным признанием слабости его плана, которое позволил себе первый капитан.

Он почувствовал, как Тея снижает скорость. Истребитель принялся вилять и выписывать кривые, уходя от пиротехнического салюта, которым его приветствовала орудийная башня внизу. Первый капитан знал, что Тея не сможет полностью остановиться — однако если бы она просто замедлилась, уменьшая инерцию, ему бы хватило и этого. Несколько синяков и переломанных костей всяко лучше, чем перспектива быть размазанным тонким слоем по бронированной обшивке «Непобедимого разума».

Однако истребитель пронес его вдоль хребтовых укреплений, нырнул к носу корабля — и тут Севатар наконец-то понял, что замышляет Каренна.

— Это даже глупей, чем моя идея, — передал он по воксу.

Ответ прозвучал напряженно и глухо. Внимание Теи было где угодно, но только не с ним.

— Если сделать по-вашему, вас размажет по корпусу. А если по-моему, сможете поиграть в героя.

Истребитель вплыл прямиком в ангар, озарив его вспышками двигателей обратной тяги. Работающие сервиторы немедленно выпрямились — мертвые глаза и фокусирующиеся глазные линзы следили за приближением судна. Вместо краски его корпус покрывали черные пятна ожогов. Знаки различия тоже были выжжены начисто.

Ближайшим начальником боепитания оказался человек по имени Халлес Кореви. Он как раз направлял команду погрузчиков на перезарядку этого истребителя, последнего в бесконечном потоке, когда тот крутанулся над палубой и изрыгнул из лазпушек поток ревущего синего пламени, разорвавшего человека в клочья. Внутренние стрелковые команды открыли по «Гневу» огонь, однако у флотских короткостволок почти не было шанса поразить движущуюся мишень.

На крыле истребителя встала во весь рост закованная в броню фигура с болтером в одной руке и копьем в другой. Сбегая по клиновидному крылу, воин начал стрелять. Четыре болта поразили четырех стрелков в грудь, обрызгав их товарищей кишками. Снаряды все еще продолжали стучать по полуночно-синему керамиту, оставляя на темной броне неглубокие серебряные царапины. Добравшись до конца крыла, воин спрыгнул вниз.

Двигатели истребителя взвыли громче и выбросили струи огня в ту же секунду, когда подошвы «пассажира» оторвались от крыла. Машина умчалась, окатив ангар на прощание пламенем из турбин и оставив после себя грохот и щелочную вонь лазерных разрядов.

Воин приземлился в полуприседе. Его ботинки оставили пару вмятин в железном настиле палубы. Зубья на метровом наконечнике цепной глефы начали перемалывать ледяной воздух ангара. Стрелки, следует отдать им честь, перебежали в укрытие и продолжали палить оттуда, невзирая на четкие указания никогда не ввязываться в схватку с воином Легионес Астартес.

Севатар дважды вздрогнул, когда разлетающаяся дробь загремела по доспехам. Назойливые ублюдки. На ретинальном дисплее мерцали тревожные сигналы, а автоматические системы доспеха все дергали его за левую руку, пытаясь поднять болтер и открыть огонь по людям в укрытии. Вместо этого он примагнитил болтерный пистолет к бедру и, как только встал на ноги, бросился бежать, однако не к стрелкам, а к массивным открытым дверям, ведущим внутрь корабля. Хотя, конечно, его так и подмывало потратить чуть больше времени и разорвать этих наглецов на куски.

— Живите, — прорычал первый капитан, не обращая внимания на непрекращающуюся стрельбу, — у меня есть добыча посерьезней.

Нырнув в коридоры, освещенные вспышками тревожной сигнализации и вливавшиеся в общую кровеносную систему корабля, он настроился на вокс-сеть первой роты. Расстояние больше не был помехой.

— Дамочки, — приветствовал их на бегу Севатар.

— Где, бездна тебя задери, ты разгуливаешь? — огрызнулся в ответ первый голос.

К нему присоединились еще несколько с тем же вопросом.

— Вы и не представляете, — откликнулся Севатар. — Где примарх?

— Сражается в пят…

Севатар плечом протаранил толпу слуг в черной униформе, спотыкаясь об их тела и невольно круша кости под подошвами ботинок. Вскочив на ноги и выругавшись в вокс, в следующий миг первый капитан уже снова бежал.

— Повторите, — потребовал он. — Какие-то идиоты полезли под ноги.

— Примарх сражается в пятнадцатом атриуме, — ответил Вальзен. — Половина наших здесь, с ним.

Пятнадцатый атриум. Севатар знал СШК крейсера класса «Глория» не хуже, чем собственный доспех. «Сумеречный» был той же породы.

— Это безумие! — прокричал он в вокс. — К вам сбегутся все Темные Ангелы, оставшиеся на корабле. Там некуда отступать.

Ответ Вальзена прервал раздавшийся в воксе человеческий крик и скрежет хирургической пилы, делавшей то, что она делала лучше всего.

— Мы в курсе, сэр.

— Я буду там через семь минут, — пообещал Севатар. — Через восемь, если встречу сопротивление. Или девять, если у сопротивления окажутся болтеры.

Болтеры у сопротивления оказались. При осаде большого вражеского корабля всегда так — то густо, то пусто. Проходя коридор за коридором и зал за залом, захватчики могли по полчаса не встречать никаких противников, кроме перепуганных слуг и рабов — а в следующие полчаса бороться за каждый метр, прорубаясь сквозь отделения укрепившихся защитников. Суда класса «Глория» размерами не уступали густо населенному городу, так что на борту обитали не только офицеры и специалисты, но и десятки тысяч рабов. Большинство из них были обречены ютиться в темных глубинах корабля, дыша застоявшимся воздухом и выбросами топок, однако многие все же несли службу на верхних палубах.

Севатар косил их направо и налево, почти не сбиваясь с шага. Его цепная глефа глохла каждые несколько минут, забитая клочками мяса. Те смертные, которым не хватало ума или трусости убраться с его пути, гибли под рев кромсающих их механических зубьев. За воином тянулась кровавая борозда изрубленных на куски и искалеченных тел.

На борт телепортировалась сотня лучших воинов Восьмого легиона в полных комплектах терминаторской брони. Оставленный ими след был настолько кошмарен, что это граничило с буффонадой. Ботинки Севатара то и дело шлепали по болоту, состоявшему из пролитой крови и перемолотой человеческой плоти.

Однако Темные Ангелы не были побеждены. Поражением тут и не пахло. Даже когда Чернецы полностью зачищали палубы, из других отсеков корабля устремлялись новые подкрепления. Они упорно пробивались к стратегиуму, чтобы защитить своего примарха. «Не то чтобы он сильно нуждался в защите», — подумал Севатар. Если судить по их последней встрече, точно нет.

Он уже прикончил семерых Темных Ангелов. Один из них после смерти превратился в трофей, и его шлем теперь болтался на поясе Севатара. В Восьмом легионе это считалось высочайшей честью для противника. Такими реликвиями Повелители Ночи воздавали должное павшим врагам.

На следующем перекрестке держали оборону еще трое Темных Ангелов в светлых плащах поверх геральдических черных доспехов. В их руках ритмично рявкали болтеры. Севатар, присев в относительной безопасности за углом, перезаряжал собственное оружие. Загнав в магазин последнюю обойму, первый капитан скривил губы. Он мог бы легко прикончить их в рукопашной, но взять в руки болтер означало уравнять шансы — а это ему никогда не нравилось. Он не солгал, сказав Трезу, что до мозга костей принадлежит Восьмому легиону. Как и его братья, Севатар не был приверженцем честного боя. Спорт — это одно, но преследовать беззащитную добычу куда приятней. По крайней мере, в этом он был создан по образу и подобию своего примарха.

Первый капитан рискнул выглянуть за угол, однако тут же нырнул обратно — снаряд взорвался почти у его наличника, окатив ливнем осколков. Он слышал, как Ангелы перекрикивались друг с другом:

— Это Севатар! Это первый капитан. Я его видел.

Он ухмыльнулся, подумав, какое зрелище представляет собой — терминаторская броня и раскинутые над шлемом черные железные крылья. «Этот проклятый гребень», — мысленно выругался он. Враги всегда узнавали первого капитана по нему.

Стрельба затихла. Севатар услышал сдавленное рычание и лязг металла по керамиту. Выбравшись из укрытия, он помчался вперед и на ходу врубился в схватку.

Первым чуть не погиб Аластор Рушаль, облаченный в такую же черную броню, как и падавшие под его ударами Темные Ангелы. Ретинальный дисплей Севатара зафиксировал доспех Гвардии Ворона и вращающийся в руках воина молот-метеор. Ярко вспыхнула ностраманская руна «Угроза», но первый капитан, отвернувшись, уже вонзил свою глефу в спину последнего Ангела. Изголодавшиеся зубья немедленно принялись за работу. Севатар добил упавшего противника, наступив подошвой ему на горло.

Первого капитана не заботила ни изукрасившая доспехи кровь, ни тела у его ног. Один из Ангелов, протянув слабеющую руку, бессильно заскреб пальцами по его ботинку. Севатар вытащил болтер и выстрелил вниз, даже не удосужившись посмотреть.

— Ты не поверишь, на чем я сюда приехал, — сказал он Рушалю.

Ворон не ответил. После Исстваана-V он вообще ни на что не отвечал. Сложно говорить без языка.

Когда они подошли ближе, вокс-передачи превратились в мешанину воплей. Привыкнув за десятки лет слушать перекрывающиеся вокс-разговоры и разбирать потоки рунических данных на глазных линзах, Севатар отчетливо представлял, что ему предстоит увидеть — однако величие момента все же невольно его поразило.

Запыхавшись, в покрытых вмятинами доспехах, Севатар ворвался в пятнадцатый атриум — один из множества магистральных узлов на верхних командных палубах. Все туннели по пути сюда были изукрашены трупами рабов, но масштабы открывшейся перед ним сейчас бойни заставили его засмеяться, что случалось нечасто. Чернецы и Повелители Ночи со «Свежевателя» сражались по колено в трупах, нагромождая вокруг себя груды убитых рабов, сервиторов, солдат и Темных Ангелов. Были тут и трупы их братьев. Воины Восьмого легиона дрались спина к спине, образуя все уменьшающиеся круги. Они бились до последнего против приливной волны Темных Ангелов, хлещущей из ближайших коридоров.

Никогда прежде Севатар не видел столь безнадежного последнего боя на столь слабой позиции, однако причина была ясна. Здесь сошлись в поединке примархи, и поэтому здесь бушевала битва. Два сына Императора схватились над разъяренной толпой, над ревом болтеров и визгом цепных клинков, крушащих керамит. Их сражающиеся дети, вопящие, истекающие кровью и умирающие у них под ногами, были лишь тенями богов.

Впервые со времен Исстваана-V Севатар увидел, как его генетический прародитель восстает в сиянии былой славы. Никто не назвал бы лорда Конрада Курца царственным, равно как красивым, или хотя бы здоровым на вид. Его слава ходила голодной и в лохмотьях; его величие было ледяным величием смерти.

Серповидные когти цвета серебра вспыхивали на кончиках его закованных в броню пальцев, и по каждому из них бежали ослепительные энергетические молнии. В его движениях не было текучей грации — нет, он больше походил на дергающуюся марионетку. Казалось, его тянет за ниточки незримый и злой разум, заставляющий это могильное божество плясать под музыку, в которой было больше безумия, чем веселья. Севатар видел нескольких примархов в сражении, видел, как ярость заставляла их проливать кровь — но даже в ожесточении битвы их смертоносная грация была прекрасна. Все они растворялись в изысканном танце войны — даже Ангрон, несмотря на его приступы мучительной и несдержанной ярости.

Но Курц сражался не так. Его движения, настолько быстрые и резкие, что за ними невозможно было уследить, чередовались мгновениями пугающей неподвижности. И каждый миг бездействия длился ровно столько, чтобы зритель мог убедиться в его реальности — после чего хохочущий убийца вновь начинал свою смертоносную рваную пляску.

Таким был отец Севатара в первые годы после того, как принял на себя мантию примарха. Костлявое существо с ввалившимися щеками и глазами, чье тело питала неизвестная сила. Она разжигала искры в его глазах — предвестниц темного пламени. По плечам его рассыпались длинные черные волосы, омываемые лишь пролитой кровью врагов, и ничем другим. Его улыбка обнажала жуткий оскал заточенных зубов между двух мертвенно-белых, тонких, как нити, губ. Севатар видел, как Курц сражался с Кораксом на смертных полях Исстваана-V, когда примарх Гвардии Ворона был измотан многочасовым боем и сломлен осознанием того, что их предали. Он дважды видел Курца в поединке со Львом. В первый раз в пыли у подножия их крепости на далекой Тсагуальсе, и второй, всего лишь несколько недель назад — тот бой под проливным дождем никому не нужного мира длился меньше шестидесяти секунд.

И здесь, впервые за все это время, его отец вступил в честный поединок. Он не бил ниже пояса, не бросался на ослабевшего или деморализованного противника и не нападал из засады, воспользовавшись преимуществом неожиданности.

Движения Льва были экономными и хирургически отточенными: ни одна мышца не сокращалась впустую, каждый выпад и защита были доведены до совершенства, без лишней дерзости и желания покрасоваться. Курц, дергаясь, словно марионетка на нитях, кромсал воздух когтистыми руками. Каждое лезвие на секунду блокировало длинный клинок противника, а в следующую уже ускользало.

Гудение молота-метеора Рушаля вернуло Севатара к реальности. Он оторвал взгляд от искрящихся божеств, пытающихся прикончить друг друга на платформе наверху. Ворон раскрутил свой цеп над головой, как лопасть пропеллера. Наполненный электричеством воздух трещал. Кровь шипела на железном шаре, свисающем с конца цепи — она сгорала в энергетическом поле оружия, испаряясь вонючим облаком.

Ворон поднял свободную руку, указывая на что-то. Из двадцати коридоров, открывающихся в этот проходной зал с цепями на потолке и высокими мостиками, продолжали выбегать воины в такой же, как у него, черной броне.

Севатар перевалился через перила и спрыгнул на нижний уровень. Он угодил прямо в гущу боя, где несколько его братьев-терминаторов сражались с превосходящими их числом Темными Ангелами. Первый противник тут же упал, обезглавленный единственным ударом цепной глефы первого капитана. Второй потерял руку, а затем и большую часть лица. Третий и четвертый рухнули на колени — Севатар вспорол им животы одним широким круговым движением.

Это происходило вновь. Был ли он быстрее других, или они были медленней? Каждый враг выдавал себя какой-то малостью. Он видел, как чуть заметно напрягаются сочленения доспехов, предупреждая о следующем ударе. Севатар парировал с легкостью солдата, предвидящего каждый выпад противников, и бил прежде, чем те успевали ответить.

Нет, это не просто происходило вновь — это было хуже, чем раньше. Или… лучше? Молочная кислота обжигала мышцы, и давление за глазами грозило взорвать череп, но с каждым биением сердца окружающие двигались все медленней и медленней. Он блокировал удар цепного меча древком глефы, крутанулся на месте, сжав зубы, вогнал наконечник копья в грудь паладина в белом плаще — и у него еще осталось время, чтобы развернуться и перехватить следующий удар первого противника. Он успел заметить, как тот слегка сместил центр тяжести, и это позволило точно определить направление грядущей атаки. Севатар насадил Ангела на копье еще до начала движения. Стоя лицом к лицу с умирающим, он смотрел, как цепная глефа прогрызает дорогу сквозь его внутренности.

По его ретинальному дисплею поползла чернота. Прошло несколько секунд, прежде чем первый капитан понял, что виной не текущая со лба кровь. У него действительно потемнело в глазах. Что-то взорвалось в его черепе, лопнуло, как наполненный жидкостью волдырь. Его жизненные показатели на глазных линзах задергались не хуже бьющегося в бешенстве примарха.

Он слышал, как братья выкрикивают его имя. Они решили, что капитан ранен, и, возможно, были недалеки от истины.

Предостережение Треза вспыхнуло перед глазами, словно выжженное в его собственной плоти, а не вынырнувшее из памяти.

«Это может убить тебя, Яго».

«У тебя хватит на это сил, но не умения».

«Обратного пути не будет. Если ты высвободишь дар, о котором так долго старался забыть… Некоторые двери закрыть нельзя».

Пошатнувшись, он рухнул на одно колено — успев при этом подрубить ноги ближайшему Темному Ангелу. Воин вскрикнул и умер в следующую секунду, когда глефа Севатара пронзила его грудь.

«Возможно, и я умираю», — подумал первый капитан и расхохотался.

— Вальзен! — вопил кто-то неподалеку. — Вальзен, Севатар упал! Апотекарий!

Повернув голову, Севатар увидел стоящего над ним Рушаля, стража в черном. Ворон раскрутил молот-метеор. Шар полетел по дуге, завершившейся вспышкой смертоносного света и разбитым шлемом еще одного Ангела.

Воин Первого легиона беззвучно упал на палубу, потому что звук вообще исчез. Молот-метеор Рушаля больше не гремел при каждом ударе. Цепочки жизненных показателей Севатара на дисплее больше не сопровождались тревожным писком. В его мире больше не было грохота ботинок, взрывов болтерных снарядов и скрежета доспехов. Странным образом, там воцарился покой.

Севатара стошнило в шлем. Ему пришлось давиться собственной желчью, потому что он никак не мог перестать смеяться.

А затем он вновь очутился дома.

Дома. В ночном городе. На крыше, куда приходил прятаться.

Значит, мир без солнца все-таки не сгорел в напрасной и бессмысленной ярости примарха. Он был дома, и в облаках над ним собирался дождь — предвестник настоящей грозы. В висках давило так же, как когда он был ребенком: давление нарастало и грозило выплеснуться припадком, оставив после себя тошноту и дрожь.

«Еда, еда, еда», — кричали они.

Он обернулся к ним, клюющим рокритовую крышу. Их драные перья ворошил ветер.

«Мальчик, мальчик, мальчик, — прокаркали они. — Еда, еда, еда. Сейчас, сейчас, сейчас».

Яго сунул руку в карман и вытащил горсть хлебных крошек.

«Вот, — сказал он воронам. — Еда на сегодня».

«Мясо, мясо, мясо», — откликнулись они.

Он рассмеялся, когда несколько черных птиц сели ему на плечи и вытянутую руку.

«Мясо, — согласился он. — Мясо скоро. Крошки сейчас».

«Мясо сейчас, мясо сейчас».

Он слушал их жалобы, пока птицы хватали хлебные крошки, сухие и твердые, как камни.

«Мясо сейчас, — сказал он, когда с крошками было покончено. — Подождите».

Вернулся он довольно скоро, запыхавшийся и весь в поту. От веса другого мальчишки, труп которого он втащил по ступенькам, ныли мышцы рук.

«Мясо, мясо, мясо», — закаркали вороны.

Яго отпустил лодыжки убитого паренька и присел, переводя дыхание.

«Мясо, — ответил он и добавил, обращаясь к слетевшим на труп птицам. — Оставьте немного и мне».

«Да, Мальчик, — горланили они. — Да, да, да. Оставить немного Мальчику».

«Можете съесть глаза, — предложил он. — Я не люблю глаза».

Вороны раскаркались, хрипло смеясь по-вороньи над этой самой старой из их общих шуток. Они знали, что Мальчик никогда не ест глаза. Однажды он попробовал и начал бредить. Часами из носа и ушей Мальчика текла сладкая человечья кровь. Он проспал всю ночь, вздрагивая и подергиваясь на камнях.

Во время вороньей трапезы Яго сидел молча, прислушиваясь к шороху темных крыльев и наслаждаясь прикосновениями облезлых перьев к щекам. Никакой другой звук его не успокаивал. Никакое другое ощущение не усмиряло головную боль настолько, чтобы он мог поспать.

Назад: Часть первая РУКОКРЫЛЫЕ

Дальше: Эпилог ПРЕДАТЕЛИ

Глава V Мальчик, который станет королем

Глава VI Память

Глава VII «Сумеречный»

Глава VIII Никчемный бой

Глава IX Вороний Принц