ГЛАВА 10

Я думала, что персонал, обслуживающий храм по утрам, предпочтет (что было бы вполне понятно) остаться по домам, но одна малышка-цветонос, проснувшись прежде взрослых, пришла с пучком сорняков с розовыми лепестками и остановилась, пораженная, у порога дома, увидев коленопреклоненную Анаандер Мианнаи перед нашей маленькой иконой Амаата.

Лейтенант Оун одевалась на верхнем этаже.

— Я не могу проводить службу сегодня, — сказала она мне, голос был бесстрастным, что отнюдь не отражало внутреннего состояния. Утром уже было тепло, и она потела.

— Вы не коснулись ни одного тела, — констатировала я факт, поправляя воротник ее куртки. Не это надо было сказать.

Четыре моих сегмента, два на северном берегу Преддверия Храма и два по пояс в тепловатой воде и иле, подняли тело племянницы Джен Таа на плиту и отнесли его в дом врача.

На первом этаже дома лейтенанта Оун я сказала напуганному, застывшему цветоносу:

— Все в порядке.

Водонос не показывался, а я не имела права выполнять эту роль.

— Вам придется, по крайней мере, принести воды, лейтенант, — сказала я наверху лейтенанту Оун. — Цветы доставили, но водонос не пришла.

В течение нескольких мгновений лейтенант хранила молчание, пока я вытирала ей лицо.

— Верно, — сказала она и спустилась вниз, где наполнила вазу, а потом подошла с ней к девочке, которая стояла рядом со мной, все еще напуганная, сжимая пучок розовых цветов. Лейтенант Оун протянула ей вазу, и она поставила в нее цветы и вымыла руки. Она хотела снова взять цветы, но тут Анаандер Мианнаи повернулась и посмотрела на нее — девочка отшатнулась и схватила мою руку в перчатке голой рукой.

— Тебе придется снова вымыть руки, гражданин, — прошептала я, и при некотором содействии с моей стороны она так и сделала, затем снова взяла цветы и выполнила свою часть утреннего ритуала правильно, пусть и нервно. Больше никто не пришел. Меня это не удивило.

Врач, говоря сама с собой, а не со мной, хотя я стояла в трех метрах от нее, констатировала:

— Очевидно, перерезали горло, но сначала отравили. — А затем — с отвращением и презрением: — Ребенок из их семьи. Эти люди нецивилизованны.

Наша единственная маленькая служительница ушла, зажав в руке подарок лорда Радча — значок в форме цветка с четырьмя лепестками, на каждом из которых было покрытое эмалью изображение одной из четырех Эманаций. В любом другом месте радчааи, получивший такой знак — символ служения в храме с самим лордом Радча, — высоко ценил бы его и носил бы почти постоянно. А этот ребенок, наверное, кинет его в коробку и забудет. Когда она оказалась вне поля зрения (лейтенанта Оун и лорда Радча, но не моего), Анаандер Мианнаи повернулась к лейтенанту и спросила:

— А это не сорняки?

Лейтенанта Оун захлестнула волна смущения, к которому мгновением позже добавились досада и такая бешеная ярость, какой я не замечала в ней никогда прежде.

— Не для детей, мой лорд. — Ей не удалось смягчить резкость в голосе.

Выражение лица Анаандер Мианнаи не изменилось.

— Эта икона и комплект знаков для ритуала. Думаю, это твоя личная собственность. А где же те, что принадлежат храму?

— Прошу прощения у моего лорда, — сказала лейтенант Оун, хотя я знала: она совершенно не имеет этого в виду, что было слышно по ее тону. — Я использовала средства, выделенные для их приобретения, чтобы дополнить подарки к завершению срока службы персонала храма. — Она также потратила и собственные деньги, но не сказала этого.

— Я отсылаю тебя назад на «Справедливость Торена», — изрекла лорд Радча. — Твоя замена будет здесь завтра.

Стыд. Новая вспышка гнева. И отчаяние.

— Да, мой лорд.

Укладывать нужно было немногое. Я могла подготовиться к отъезду менее чем за час. Я провела остаток дня, доставляя подарки служителям нашего храма, которые сидели по домам. Школьные занятия были отменены, и мало кто выходил на улицы.

— Лейтенант Оун не знает, — говорила я каждому, — будет ли новый лейтенант делать другие назначения и даст ли вам подарки по случаю завершения года службы — ведь вы не прослужили года. В первое утро после ее прибытия вы должны подойти к дому. — Взрослые в каждом доме молча разглядывали меня, не приглашая внутрь, и всякий раз я клала подарок — не обычную пару перчаток, которые здесь еще ничего не значили, но юбку с ярким цветным рисунком и маленькую коробку тамариндовых конфет. Обычно дарили свежие фрукты, но не было времени их добыть. Я оставляла каждую стопочку подарков на улице, у порога дома, и никто не трогался с места, чтобы забрать их, и не говорил мне ни слова.

Божественная провела час или два за ширмами в храмовой резиденции, а потом появилась оттуда с очень утомленным видом и направилась в храм, где посовещалась с младшими жрецами. Тела унесли. Я предложила удалить следы крови, не зная, допустимо ли это для меня, но жрецы отказались от моей помощи.

— Некоторые из нас, — сказала мне Божественная, не отрывая взгляда от того места на полу, где лежали мертвецы, — забыли, кто ты. Теперь им напомнили.

— Я не думаю, что вы забыли, Божественная, — ответила я.

— Нет. — Она помолчала две секунды. — Лейтенант собирается повидаться со мной перед отъездом?

— Вероятно, нет, Божественная, — ответила я. В это самое мгновение я делала все, что могла, чтобы убедить лейтенанта Оун поспать, что было ей совершенно необходимо, но никак не удавалось.

— Наверное, лучше, если она не станет этого делать, — с горечью сказала верховная жрица. Тут она взглянула на меня. — Это безрассудно с моей стороны. Я знаю, что это так. Что еще она могла сделать? Легко мне говорить — и я скажу это, — что она могла сделать другой выбор.

— Она могла, Божественная, — признала я.

— Как это вы, радчааи, говорите? — Я не была радчааи, но я не стала ее поправлять, и она продолжила: — Справедливость, правильность и польза, так? Пусть каждое деяние будет справедливым, правильным и полезным.

— Да, Божественная.

— Было это справедливым? — Ее голос задрожал, всего на мгновение, и я услышала, что она вот-вот разрыдается. — Было оно правильным?

— Я не знаю, Божественная.

— И более существенное: кто извлек из этого пользу?

— Никто, Божественная, насколько я вижу.

— Никто? В самом деле? Да ладно, Один Эск, не валяй дурака. — Понимание, что ее предали, на лице Джен Шиннан и ее взгляд в упор на Анаандер Мианнаи были очевидны для всех, кто там присутствовал.

Тем не менее я не представляла, что лорд Радча выиграет от этих смертей.

— Они убили бы вас, Божественная, — сказала я. — Вас и любого, кого обнаружили бы без защиты. Лейтенант Оун сделала все, что могла, чтобы предотвратить кровопролитие прошлой ночью. Не ее вина, что она потерпела неудачу.

— Ее. — Она по-прежнему стояла спиной ко мне. — Господи, прости ее за это. Боже упаси меня от такого выбора. — Она призывно взмахнула рукой. — А ты? Что бы ты сделала, если бы лейтенант отказалась и лорд Радча приказала тебе застрелить ее? Ты бы смогла? Я думала, что эта ваша броня непроницаема.

— Лорд Радча может деактивировать нашу броню. — Но код, которым Анаандер Мианнаи могла деактивировать броню лейтенанта Оун — или мою, или любого другого радчаайского солдата, — следовало передать по связи, которая была тогда заблокирована. Тем не менее. — Размышления над такими темами не приводят ни к чему хорошему, Божественная, — сказала я. — Этого не произошло.

Верховная жрица повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Ты не ответила на вопрос.

Вопрос был для меня нелегким. Я состояла из отдельных частей, и лишь один-единственный сегмент тогда допустил возможность, что жизнь лейтенанта Оун зависит от исхода того мгновения. Я была не уверена в том, что тот сегмент не направил бы свою винтовку на Анаандер Мианнаи.

Возможно, и не направил бы.

— Божественная, я — не личность. — Если бы я застрелила лорда Радча, ничего бы не изменилось, я уверена, — за исключением того, что лейтенант Оун все же была бы мертва, я уничтожена, Два Эск заняла мое место или из сегментов хранилищ «Справедливости Торена» был сформирован новый Один Эск. Некоторые затруднения мог бы испытать корабельный ИИ, хотя мои действия, скорее всего, объяснили бы тем, что я была отключена. — Люди часто думают, что они поступили бы благородно, но когда на самом деле оказываются в подобном положении, то обнаруживают, что все не так просто.

— Как я сказала — боже упаси. Я буду утешаться иллюзией, что ты застрелила бы первой эту скотину Мианнаи.

— Божественная! — предостерегла я. Все, что она говорила в моем присутствии, могло в конце концов достигнуть ушей лорда Радча.

— Пусть слышит. Скажи ей сама! Она спровоцировала то, что случилось прошлой ночью. Кто был мишенью: мы, танмайнды или лейтенант Оун, — я не знаю. У меня есть свои подозрения на этот счет. Я не дура.

— Божественная! — сказала я. — Кто бы ни вызвал события прошлой ночи, я не думаю, что все произошло так, как они планировали. Я думаю, они хотели открытого столкновения между верхним и нижним городами, хотя и не понимаю почему. И я думаю, что это было предотвращено, когда Дэнз Ай сообщила лейтенанту Оун о винтовках.

— Я думаю, как и ты, — согласилась верховная жрица. — И я полагаю, что Джен Шиннан знала больше и именно поэтому она умерла.

— Мне очень жаль, что твой храм осквернен, Божественная, — произнесла я. Мне было не особо жаль, что Джен Шиннан умерла, но я этого не сказала.

Божественная снова отвернулась от меня.

— Я уверена, что у тебя много дел по подготовке к отъезду. Лейтенанту Оун не стоит утруждать себя визитом ко мне. Ты можешь сама передать ей от меня слова прощания. — Она отошла от меня, не дожидаясь подтверждения.

Лейтенант Скаайат приехала на ужин с бутылкой араки и двумя Семь Исса.

— Твоя смена не доберется даже до Коулд-Веса до полудня, — сообщила она, распечатывая бутылку. Семь Исса стояли на первом этаже, чувствуя себя крайне неловко. Они прибыли прямо перед тем, как я восстановила связь. Они видели мертвых в храме Иккт и догадались, что произошло, хотя им ничего не сказали. А они появились из хранилищ всего два года назад. Они не видели саму аннексию.

По всему Орсу — и в верхнем, и в нижнем городе — царила напряженная тишина. Покидая свои дома, люди избегали смотреть на меня или разговаривать со мной. Они главным образом выходили только для того, чтобы посетить храм, где жрецы возносили молитвы за умерших. Несколько танмайндов даже спустились из верхнего города и тихо стояли по краям небольшой толпы. Я держалась в тени, не желая отвлекать и причинять страдания.

— Скажи мне, ты ведь чуть не отказалась? — заявила лейтенант Скаайат, которая была с лейтенантом Оун за ширмами на верхнем этаже дома. Они сидели на подушках, пахнущих грибком, лицом друг к другу. — Я знаю тебя, Оун, и клянусь, когда я услышала, что увидели Семь Исса в храме, то испугалась, что вот-вот узнаю, что ты мертва. Скажи мне, что ты не отказалась.

— Я не отказалась, — ответила лейтенант Оун с жалким и виноватым видом. В ее голосе слышалась горечь. — Ты же видишь, что я не отказалась.

— Я этого не вижу. Вообще. — Лейтенант Скаайат налила изрядную порцию напитка в подставленный мною бокал, и я передала его лейтенанту Оун. — И Один Эск этого не видит, иначе она не была бы такой тихой сегодня вечером. — Она посмотрела на ближайший сегмент. — Лорд Радча запретила тебе петь?

— Нет, лейтенант. — Я не хотела беспокоить Анаандер Мианнаи, когда она была здесь, или прервать сон лейтенанта Оун, если бы ей удалось заснуть. И в любом случае мне не очень хотелось.

Лейтенант Скаайат разочарованно хмыкнула и вновь повернулась к лейтенанту Оун.

— Если бы ты отказалась, то ничего бы не изменилось, кроме того, что ты тоже была бы мертва. Ты сделала то, что должна была сделать, а эти идиоты… Хайров елдык, эти идиоты. Как только их на это хватило!

Лейтенант Оун уставилась на бокал в руке и не шевелилась.

— Я знаю тебя, Оун. Если собираешься выкинуть что-нибудь настолько безумное, дождись, когда это сможет что-то изменить.

— Как Один Амаат Один «Милосердия Сарса»? — Она говорила о событиях на Айми, о солдате, которая отказалась выполнять приказ и возглавила тот мятеж пять лет назад.

— По крайней мере, она здорово на все повлияла. Послушай, Оун, ты и я, мы обе знаем: что-то готовилось. И ты и я, мы обе знаем: то, что произошло прошлой ночью, бессмысленно, если не… — Она умолкла.

Лейтенант Оун шмякнула бокалом с аракой по столу. Жидкость выплеснулась через край бокала.

— Если не — что? В чем смысл?

— Вот. — Лейтенант Скаайат взяла бокал и сунула его в руку лейтенанта Оун. — Выпей это. И я объясню. По крайней мере, как я это понимаю. Ты знаешь, как проходят аннексии. Понятно, что их производят неумолимые и неодолимые вооруженные силы, но что происходит после? После казней и ссылок, как только территорию зачистят от последних идиотов, которые думают, что в состоянии оказать сопротивление. После того как все это сделано, мы вписываем всех, кто остался, в радчаайское общество — они формируют кланы, набирают клиентов и через одно-два поколения становятся такими же радчааи, как все остальные. И происходит это главным образом потому, что мы отправляемся к верхушке местной иерархии — такая имеется практически всегда — и предлагаем им все возможные привилегии в обмен на то, что они будут вести себя как граждане, предлагаем им клиентские договоры, а они заключают контракты со всеми, кто стоит ниже; и не успеваешь опомниться, как вся местная структура вписана в радчаайское общество с минимальными потерями.

Лейтенант Оун нетерпеливо махнула рукой. Это она знала.

— Какое это имеет отношение к?..

— Ты это расхреначила.

— Я?..

— То, что ты сделала, сработало. И местные танмайнды должны были это проглотить. Логично. Если бы я сделала то, что сделала ты: отправилась прямиком к орсианской жрице, поставила дом в нижнем городе, вместо того чтобы использовать уже готовые полицейский участок и тюрьму в верхнем городе, стала налаживать связи с властями нижнего города и пренебрегать…

— Я никем не пренебрегала! — возразила лейтенант Оун.

Лейтенант Скаайат отмахнулась от ее возражения:

— И пренебрегать теми, кого любой другой рассматривал бы как естественную местную верхушку. Твой клан не может себе позволить предлагать клиентские контракты. Пока. Ни ты, ни я не можем ни с кем заключать контракты. Сейчас. Мы были вынуждены исключить себя из договоров своих кланов и стать клиентами непосредственно Анаандер Мианнаи, пока несем службу. Но мы по-прежнему сохраняем семейные связи, и семьи могут использовать те связи, которые мы заводим сейчас. И мы, безусловно, сможем пользоваться ими, когда выйдем в отставку. Аннексии — это единственный надежный способ улучшить финансовое и социальное положение клана.

И все это прекрасно, пока в систему не попадает не тот человек. Мы говорим себе, что все идет так, как хочет Амаат, что все существует по воле божьей. Поэтому если мы богаты и уважаемы, то именно так и должно быть. Испытания доказывают, что это справедливо, что каждый получает то, что заслуживает, и, когда правильные люди проходят испытания и делают правильные карьеры, это просто показывает, как верно все устроено.

— Я — не из правильных людей. — Лейтенант Оун поставила пустой бокал, и лейтенант Скаайат снова наполнила его.

— Ты — лишь одна из тысяч, но ты заметна — для некоторых. И эта аннексия — не такая, как остальные, она — последняя. Последняя возможность захватить собственность, завязать связи такого уровня, к которому привыкли высшие кланы. Им не нравится, что какие-то из этих последних возможностей достаются кланам вроде твоего. И что еще хуже, ты разрушила местную иерархию…

— Я использовала местную иерархию!

— Лейтенанты! — предостерегла я. Лейтенант Оун воскликнула так громко, что это могли услышать на улице, если бы там кто-нибудь оказался сегодня вечером.

— Если здесь всем заправляли танмайнды, значит так замыслил Амаат. Верно?

— Но они… — Лейтенант Оун замолкла. Не знаю, что она собиралась сказать. Возможно, что они установили свою власть над Орсом относительно недавно. Быть может, что они составляли в Орсе численное меньшинство, а лейтенант Оун ставила своей целью установить контакт с возможно большим количеством людей.

— Берегись, — остерегла лейтенант Скаайат, хотя лейтенант Оун не нуждалась в предостережении. Любой радчаайский солдат знает, что нельзя говорить не подумав. — Если бы ты не нашла того оружия, у кого-то появилось бы оправдание не только для того, чтобы вышвырнуть тебя из Орса, но и для того, чтобы сурово наказать орсиан и одарить благосклонностью верхний город. Возвратив вселенную к должному порядку. А затем, разумеется, любой настроенный соответственно мог бы использовать это происшествие в качестве примера того, как мы размякли. Если бы мы придерживались так называемых беспристрастных испытаний, если бы казнили больше людей, если бы продолжали создавать вспомогательные компоненты…

— У меня есть вспомогательные компоненты, — отметила лейтенант Оун.

Лейтенант Скаайат пожала плечами:

— Остальное подходит, а на это можно не обращать внимания. Они пренебрегут всем, не приносящим им желаемого. А хотят они всего, что могут ухватить.

Она казалась такой спокойной. Даже почти расслабленной. Я привыкла к тому, что не вижу информации о лейтенанте Скаайат, но из-за этого несоответствия между ее поведением и серьезностью положения — глубоким расстройством лейтенанта Оун и, если честно, моим собственным волнением из-за происшедшего — она казалась мне странно вялой и ненастоящей.

— Я понимаю, какую роль сыграла в этом Джен Шиннан, — сказала лейтенант Оун. — Да, это ясно. Но я не понимаю, чем… чем это выгодно кому-то другому? — Она не могла спросить прямо: почему Анаандер Мианнаи оказалась вовлечена или почему она захотела вернуться к некоему прежнему, должному порядку вещей, если сама непременно одобряла любые перемены? И почему она, захотев чего-то такого, просто не приказала это исполнить? Если бы их спросили, оба лейтенанта могли сказать — и, вероятно, так и сделали бы, — что они говорили не о лорде Радча, а о некоей неизвестной личности, которая, должно быть, вовлечена в эти события, но я уверена, что эта версия не удержалась бы при допросе с применением наркотиков. К счастью, это было маловероятно. — И я не понимаю, почему некто с таким уровнем доступа не мог просто приказать мне убраться отсюда и поставить на мое место кого нужно, если это все, чего они хотели.

— Быть может, это не все, чего они хотели, — ответила лейтенант Скаайат. — Очевидно, что кто-то хотел, чтобы все это произошло, и думал, что именно такое развитие событий будет полезно. А ты сделала все, что могла, чтобы избежать убийства людей. Что-нибудь еще ничего бы не изменило. — Она опустошила свой бокал. — Ты будешь поддерживать со мной связь, — сказала она, и это был не вопрос и не просьба. И потом добавила, более нежно: — Мне будет тебя не хватать.

На минуту я подумала, что лейтенант Оун снова заплачет.

— Кто меня заменит?

Лейтенант Скаайат назвала офицера и корабль.

— Значит, люди. — Лейтенанта Оун охватило смятение, но затем она с досадой вздохнула. Думаю, она вспомнила, что Орс больше не ее проблема.

— Я понимаю, — сказала Скаайат. — Я поговорю с ней. А ты будь начеку. Сейчас, когда аннексии в прошлом, корабли-транспортировщики вспомогательных компонентов битком набиты бесполезными дочерями престижных кланов, которых нельзя назначить на более низкие должности.

Лейтенант Оун нахмурилась, явно желая поспорить, подумав, возможно, о своих товарищах — лейтенантах Эск. Или о самой себе. Лейтенант Скаайат заметила выражение ее лица и печально улыбнулась.

— Ладно. Дариет — нормальная. Но будь настороже с остальными. Самомнение выше некуда на пустом месте. — Скаайат познакомилась с некоторыми из них во время аннексии и всегда была безупречно вежлива с ними.

— Мне этого объяснять не нужно, — сказала Оун.

Скаайат налила еще араки, и на остаток ночи их беседа приняла такой характер, что сообщать об этом не стоит.

В конце концов лейтенант Оун снова уснула, а к тому времени, как она проснулась, я наняла лодки, чтобы добраться до устья реки, к Коулд-Весу, и погрузила в них наш скудный багаж и своего мертвого сегмента. В Коулд-Весе механизм, который управлял его броней, и кое-какие детали будут отделены для дальнейшего использования.

«Если собираешься выкинуть что-нибудь настолько безумное, дождись, когда это сможет что-то изменить», — сказала лейтенант Скаайат, и я согласилась. Я по-прежнему согласна.

Проблема в том, чтобы понять, когда то, что ты собираешься сделать, может что-то изменить. Я говорю не только о незначительных поступках, которые в совокупности со временем или в больших количествах направляют течение событий беспорядочно или неуловимо. Одно-единственное слово, которое предопределяет судьбу личности и в конечном счете судьбы тех, с кем эта личность сталкивается, — довольно распространенная тема развлекательных зрелищ и поучительных историй, но, если бы всякий человек должен был продумывать все возможные последствия всех своих возможных выборов, никто не двинулся бы и на миллиметр и даже не смел бы дышать из-за страха перед конечным исходом.

Я говорю о более крупных и более очевидных масштабах. Так, как сама Анаандер Мианнаи определяет судьбы целых народов. Или так, как мои собственные действия могли означать жизнь или смерть для тысяч людей. Или только для восьмидесяти трех, столпившихся в храме Иккт. Я спрашиваю себя — как наверняка спрашивала себя лейтенант Оун, — каковы были бы последствия неподчинения приказу открыть огонь? Очевидно, немедленным следствием была бы ее собственная смерть. А затем, сразу же после нее, умерли бы те восемьдесят три человека, потому что я расстреляла бы их по прямому приказу Анаандер Мианнаи.

Никакой разницы — за исключением того, что лейтенант Оун была бы мертва. Знаки были брошены, и их траектории были простыми, поддающимися расчету, прямыми и ясными.

Но ни лейтенант Оун, ни лорд Радча не знали в ту минуту, что, если бы сместился один диск, самую малость, весь расклад оказался бы другим. Иной раз, когда бросают знаки, один из них отлетает или откатывается туда, где никто не ожидает его увидеть, и искажает весь рисунок.

Если бы лейтенант Оун сделала другой выбор, тот один сегмент, отключенный, дезориентированный и — да, пришедший в ужас при мысли о том, чтобы застрелить лейтенанта Оун, мог бы направить свою винтовку на Мианнаи. Что тогда?

В конечном счете такой поступок лишь отложил бы смерть лейтенанта Оун и гарантировал бы мое — Один Эск — уничтожение. Что не было для меня огорчительным, поскольку я не существовала как личность.

Но смерть тех восьмидесяти трех человек была бы отсрочена. Лейтенант Скаайат была бы вынуждена арестовать лейтенанта Оун — я убеждена, что она бы не застрелила ее, потому что там не было бы Мианнаи, чтобы отдать такой приказ. И у Джен Шиннан были бы время и возможность сказать то, что лорд Радча, как вышло, помешала ей сказать. Что бы изменилось?

Возможно, очень многое. А может быть, вообще ничего. Тут слишком много неизвестного. Слишком много предположительно предсказуемых людей, которые в действительности балансируют на острие ножа или пути которых можно легко изменить, если бы только знать.

Если собираешься выкинуть что-нибудь настолько безумное, дождись, когда это сможет что-то изменить. Но, не будучи всеведущим, невозможно узнать, когда наступит это мгновение. Можно лишь попытаться вычислить это как можно точнее. Можно лишь сделать бросок и попытаться разгадать результат.