Глава 6
СВЕРКАЮЩИЙ ГОРОД
— Я встретил и проводил семьдесят пять лет, — сказал Каспер Хавсер. — И пятьдесят лет я работал над проектом…
— И награда Даумарл это подтверждает.
— Могу я закончить?
Генрик Слассен кивнул и ободряюще махнул закованной в перчатку рукой.
Хавсер с трудом сглотнул. Во рту у него пересохло.
— Я работал пятьдесят лет, — повторил он. — Я создал концепцию Консерватория, начиная с нуля. Меня воспитал человек, понимающий значение знаний, значение сохранения информации.
— Мы все в этом убеждены, доктор Хавсер, — сказал один из тридцати шести рубрикаторов, сидевших позади Слассена за партами.
Хавсер попросил Василия устроить встречу не в кабинете ректора, как настаивал Слассен, а в Театре-без-Названия, в лекционном зале колледжа, отделанном темными деревянными панелями. Это был психологический прием: Слассен и его свита расселись на студенческих откидных скамьях, а Хавсер выступал в роли преподавателя.
— Мне кажется, доктор еще не закончил, — заметил Василий, обращаясь к рубрикатору.
Он говорил совершенно спокойно, но в голосе отчетливо прозвучали нотки осуждения. Василий стоял за левым плечом, но Хавсер, не оборачиваясь, знал, что его помощник держит руку в кармане куртки, куда тайно положил небольшой флакон с лекарством на тот случай, если ситуация станет чересчур напряженной для его начальника.
Этот человек слишком беспокоится о нем. Но это приятно.
— Работа, проделанная Консерваторием, — продолжал Хавсер, — проделанная мной… была направлена на расширение человеческого понимания космоса. Дело не в том, чтобы собрать огромное количество данных и поместить их в недоступный архив.
— Доктор, объясните, как такое может произойти? — спросил Слассен.
— Объясните мне, пожалуйста, как обычный человек может получить доступ к информации из базы данных Администратума, — предложил Хавсер.
— Есть определенный порядок. Делается запрос…
— И он требует одобрения. Должностных лиц. На получение положительного решения уходят годы. Причину отказа могут не объяснить, и решение не подлежит пересмотру. Информационные ресурсы, бесценные информационные ресурсы размещаются в том же огромном котле, что и общие административные сводки. Василий?
— Согласно сведениям Кабинета эффективности, централизованные информационные фонды Империума удваиваются каждые восемь месяцев. Скоро даже простое составление каталогов этой информации станет практически невозможным. Через год или два…
Слассен даже не взглянул в сторону помощника Хавсера.
— Как я понимаю, возникла проблема доступа к информации и организации наших архивов. Я буду рад изучить эти вопросы…
— Это не вопросы, младший секретарь, — прервал его Хавсер. — Я уверен, что это симптомы. Это ненасильственные способы цензуры и запрета. Это искусный способ контроля над информацией и ее тщательного распределения.
— Ваши слова звучат как обвинение, — сдержанно произнес Слассен.
— И это еще не самое страшное, что я намерен вам сегодня сказать, младший секретарь, — сказал Хавсер, — так что потерпите. Контроль над информацией — это уже достаточно плохо. Заговор, имеющий целью ограничивать и регулировать свободное пользование общими знаниями человечества, еще хуже. Но самое страшное — это угроза невежества.
— Что?! — воскликнул Слассен.
Хавсер поднял голову и взглянул на потолок лекционного зала, где среди гипсовых облаков порхали и резвились написанные яичной темперой ангелочки. По правде говоря, у него немного кружилась голова.
— Невежество, — повторил он, — Империум так стремится удержать контроль над знаниями, что попросту складирует все подряд, не проводя ни оценки, ни экспертизы. Мы обладаем информацией, но не изучаем ее. Мы не знаем, что у нас есть.
— Это вопросы безопасности, — вставил один из рубрикаторов.
— Я это понимаю! — воскликнул Хавсер. — Я только прошу о прозрачности. Возможно, об аналитической обработке поступающих сведений. Об их оценке. Прошло шесть месяцев, как Эмантин назначил вас на эту должность, младший секретарь. Шесть месяцев с тех пор, как вы начали окутывать Консерваторий густым туманом Администратума. Мы теряем опору под ногами. Мы больше не развиваемся и не задаем вопросов.
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — заявил Слассен.
— Только за прошлую неделю, — продолжал Хавсер, взяв поданный Василием информационный планшет, — сто восемьдесят девять археологических и этнических отчетов через ваш офис были направлены прямиком в Администратум, минуя Консерваторий. Девяносто шесть из них были субсидированы нами.
Слассен промолчал.
— Много лет назад, — сказал Хавсер, — так много, что я не решаюсь подсчитывать, я задал вопрос одному человеку. В некоторой степени этот вопрос привел Консерваторий к его нынешнему состоянию. Он состоит из двух частей, и мне интересно, сможете ли вы на него ответить.
— Продолжайте, — кивнул Слассен.
Хавсер пристально посмотрел ему в лицо.
— Знает ли кто-нибудь, почему наступила Эра Раздора? И как мы дошли до того, что оказались во мраке Древней Ночи?
— Что ты делаешь? — спросил Василий.
— Заканчиваю укладывать вещи, — ответил Хавсер. — Не поможешь?
— Ты не можешь уйти.
— Могу.
— Ты не можешь все бросить.
— Я уже это сделал. Я известил младшего секретаря Слассена о своем желании на некоторое время покинуть проект. Кажется, это называется длительный отпуск.
— И куда ты собираешься?
— Возможно, на Калибан. В библиотеки бастиона направлена исследовательская миссия для изучения бестиариев Великих и Ужасных. Неплохая идея. Или на Марс. Еще у меня есть приглашение на симпозиум Адептус. Интересно и перспективно.
— Это всё твои эмоции, — продолжил Василий.
Академическую квартиру на верхнем уровне улья, полностью обставленную и отделанную, заливал полуденный свет, проникающий сквозь решетчатые ставни. Лишь немногие предметы в этой комнате принадлежали лично Хавсеру, и сейчас он раздраженно швырял их в складной чемодан. Он уложил одежду, несколько любимых информационных планшетов и бумажных книг, доску для игры в регицид.
— Ответ младшего секретаря был легкомысленным, — продолжил Василий. — Шаблонным. Он ничего не значит. Это политическая чепуха, и я уверен, если он задумается, то заберет свои слова обратно.
— Он сказал, что это не важно, — напомнил Хавсер.
Он перестал собирать вещи и посмотрел на своего помощника. В руке он держал маленькую игрушечную деревянную лошадку, решая, брать ее с собой или нет. Она уже долгие годы сопровождала его.
— Василий, он сказал, что это не имеет значения. Причины наступления Эры Раздора не имеют значения для нового золотого века. Большей глупости я никогда не слышал!
— Да, это недопустимое высокомерие, — согласился Василий.
Хавсер слабо усмехнулся. Вследствие стресса, как обычно, разболелась нога. Он поставил лошадку обратно на полку. Игрушка ему не нужна.
— Я ухожу, — сказал он. — Я уже слишком давно не работал в полевых условиях, слишком давно. Мне до тошноты надоели это битье баклуш и политические дрязги. Это не мое дело. Я никогда не хотел быть чиновником, ты понимаешь, Василий? Никогда. Это противно моему характеру. Я должен работать на раскопках или в библиотеке, со скребком, блокнотом и пиктером. Я ухожу ненадолго. Самое большее — на несколько лет. Этого хватит, чтобы прочистить мозги и освежить планы на будущее.
Василий покачал головой:
— Знаю, я не должен с тобой об этом говорить. Мне давно знаком этот твой взгляд: «Держись подальше от безумца».
Хавсер усмехнулся:
— Ну, видишь? Ты знаешь, каким приметам надо следовать. Ты предупрежден.
Домашний мир Безмолвия, этот неоновый оранжевый шар, на самом деле в стратегически важных местах был покрыт льдами. Как оказалось, Безмолвие искусственным путем увеличило толщину льдов, образуя своего рода броню.
Огвай получил следующее послание с просьбой о помощи.
— Спускаемся на поверхность, — сказал Фит Богудар Хавсеру. — И ты с нами. Составишь сказание.
Его слова подразумевали вопрос, но прозвучали как непререкаемое утверждение.
На верхние стоянки дока уже прибыли «Грозовые птицы». Воины Тра готовили оружие и снаряжение и выстраивались для посадки в машины, но Хавсер заметил, что некоторые из них заняты полушутливыми спорами.
— О чем это они? — спросил он у Богудара.
— Они решают, на какой птичке полетишь ты, — сказал воин. — На Фенрис ты упал с неба и стал известен как Бедовая Звезда. Никто не хочет спускаться на поверхность вместе с падшей звездой.
— Могу себе представить, — пробормотал Хавсер. Он подошел к Астартес. — На каком корабле полетит Медведь?
Кто-то показал ему машину.
— Значит, и я полечу на ней. — Хавсер направился к «Грозовой птице». — Медведь не даст мне упасть с неба во второй раз.
Воины Тра рассмеялись, все, кроме Медведя. Но в смехе слышалось гортанное рычание леопарда.
Хавсеру пришлось закрыть нос и рот пластековым респиратором, поскольку состав атмосферы не слишком подходил для человеческого организма. Астартес в таких мерах защиты не нуждались. Некоторые из них даже не надевали шлемов.
Вид открывался удивительный. Небо, лишь слегка прикрытое дымкой, по цвету было похоже на купол из океанического янтаря, но казалось прозрачным, словно дутое стекло. Все вокруг приобрело оранжевый оттенок. Увиденная картина что-то напоминала Хавсеру, но он не сразу понял, что именно.
А когда наконец понял, воспоминания оказались необычайно пронзительными. Осетия, за несколько дней до его сорокового дня рождения; капитан Василий с усмешкой протягивает ему свой тяжелый шлем, и он изумленно моргает, глядя через огромный визор на мир, окрашенный в оранжевый цвет.
Потом у него в голове зазвучал «Марш Объединения», исполняемый на старом клавире, и Хавсер постарался переключить мысли на что-нибудь другое.
Они приземлились на громадной ледяной равнине. Раскинувшаяся под оранжевым солнцем поверхность была ровной, но слегка подернулась рябью, словно рельефное покрытие для пола, только что вышедшее из-под пресса. Тем не менее это был лед. Рябь образовалась из мельчайших, мгновенно замерзших волн. Образцы, взятые инженерной службой продвигающейся армии, подтвердили химический состав, полученный при орбитальном сканировании. Через равные промежутки приблизительно в шестьсот семьдесят километров, словно бутоны гвоздики в ароматическом шарике, изо льда поднимались громадные башни, схожие по размерам с верхушками городов-ульев, а по архитектуре — с ремонтным доком на орбите.
Первое, что сказали Волки неподалеку от Хавсера: здесь невозможно охотиться.
Это означало, что лед был стерильно чистым. Хавсер и сам это ощущал. Окружающий ландшафт сильно отличался от белых просторов Асахейма. Это была искусственная равнина. А башни, как он понял, представляли собой генераторы. Столкнувшись с угрозой инопланетного вторжения, Оламское Безмолвие воспользовалось высокими технологиями, чтобы увеличить полярные ледники и сформировать оборонительные щиты. Полученный ледяной покров обладал такой толщиной и плотностью, что большая часть орбитальной бомбардировки прошла впустую.
А подо льдом скрывались города Безмолвия, где готовилось контрнаступление.
Имперская Армия сосредоточила обстрел на нескольких башнях, и в наступление были брошены колоссальные силы. Хавсер увидел, как по ледяному полю к одному из сооружений хлынули потоки людей и бронированной техники, и в одно мгновение мосты пилона и опорные раскосы скрылись из виду. Лед вокруг башни потемнел после массированного обстрела, и ледяная корка вокруг основания начала подтаивать, что указывало на возможные повреждения внутреннего устройства.
Повсюду полыхало пламя. К охристому небу от подбитых машин, которые на фоне общей массы атакующих казались просто точками, тысячами нитей поднимались столбы темного дыма. Грандиозный масштаб битвы было невозможно постичь, словно фон на батальной картине, где на первом плане изображен генерал или герой с поднятым мечом, попирающий вражеский шлем. Хавсер всегда полагал, что подобные апокалипсические сцены сильно преувеличены с целью подчеркнуть величие центральной фигуры.
Но теперь перед ним развернулась невиданная ранее сцена: поле битвы величиной с целый континент, вооруженная армия численностью в несколько миллионов — и это лишь одна из многих, разосланных Империумом по пробуждающемуся космосу. В какой-то пугающий момент ему открылись противоречивые масштабы человечества: гигантский размах, позволивший расе людей господствовать в Галактике, и микроскопическая фигурка солдата в шинели, одного из бесчисленного множества, падающего и исчезающего под ногами своих товарищей, идущих на штурм вражеских укреплений.
Оборона Безмолвия хлестала ряды атакующих с сокрушительной надменностью. Оружие Безмолвия крушило и разбивало броню, лед и человеческие тела и, казалось, деформировало даже воздух. На верхушке грозной башни медленно поворачивались и направляли на землю убийственные потоки энергии массивные огневые установки, похожие на прожекторы маяка. Эти лучи оставляли в плотных рядах атакующих имперцев черные дымящиеся шрамы.
Сверхтяжелые танки плотной колонной подошли по льду и начали обстрел нижних уровней башни. Часть конструкции взорвалась, выбросив в воздух огромный фонтан обломков. На большом расстоянии взрывы казались мелкими вспышками, а тучи осколков чуть больше клуба выдыхаемого пара, но Хавсер понимал, что все дело в масштабе. Башня была гигантской. А выбросы пыли и осколков такого размера могли появиться после уничтожения целого городского квартала.
На его глазах рухнула целая секция моста, и имперские солдаты полетели в расщелину, отделявшую башню от массива шельфового льда. Сотни солдат, кувыркаясь в воздухе, блестя галунами и оружием, посыпались вниз. Вместе с ними с разбитой секции упало несколько бронемашин, у которых даже в воздухе продолжали вращаться и лязгать гусеницы. Они направлялись на штурм главных ворот, все это время остававшихся плотно закрытыми. Минут через пять рухнула следующая секция моста. Это случилось после того, как одна из огневых установок не выдержала танкового обстрела и, подобно оползню, съехала вниз. Ее тяжесть, переместившаяся с главной башни на мост, вызвала разрушение еще одной секции.
«Сколько же тысяч жизней оборвалось в эту секунду, — подумал Хавсер. — А в этом взрыве? В этом грохоте? Что я здесь делаю?»
— Пошли. Ты, скальд, пойдешь со мной.
Он оторвался от созерцания Армагеддона и увидел освещенное пламенем лицо Медведя. Он не то что не улыбался, даже не был просто приветлив. Хавсер давно понял, что это отличительная черта угрюмого Волка. А сейчас, как полагал Хавсер, Медведь был особенно мрачен, поскольку ему, Астартес, приходилось решать проблемы, связанные с человеком. И это на глазах не только всей роты, но и всей Влка Фенрика.
— Куда? — спросил Хавсер.
Медведь слегка оскалился:
— Куда я скажу.
Повернувшись, он кивком показал Хавсеру, куда ему следует идти.
Они покинули присыпанный желтой пудрой выступ ледяной гряды, откуда за сражением наблюдала большая часть воинов Тра. Позади янтарное небо постепенно заполнял столб кремового цвета. Он поднимался над местом сражения и расползался по небосклону медленно и угрожающе, словно подкрашенный ледник. В верхней части, где столб начинал расширяться, диаметр его уже достиг семидесяти километров, и армейским вертолетам и штурмовикам, направлявшимся к башне, приходилось двигаться в сернистой пелене исключительно по приборам.
Вслед за Медведем Хавсер начал подниматься по склону. Желтоватая ледяная пыль оседала на темных, почти угольно-серых доспехах. Хавсер время от времени скользил и оступался на пологом склоне, когда ледяная корка проваливалась под ним, но Медведь двигался вперед широкими уверенными шагами, массивные ботинки на металлической подошве позволяли ему устойчиво держаться на льду, сохраняя равновесие. Хавсер начал отставать.
Он остановил взгляд на черных кожаных ремешках и рунических тотемах, привязанных к поясу Медведя, и представил, как хватается за них, пытаясь угнаться за воином.
Извилистой тропой они продолжали подниматься по склону холма мимо групп отдыхающих Волков, мимо возвышающихся над всеми монстров-терминаторов в сверкающих на солнце доспехах, мимо трэллов, суетившихся над требующими ремонта доспехами, пока их повелители нетерпеливо ждали возможности снова вернуться туда, откуда могли наблюдать за битвой. Терминаторы, обращенные лицами к месту сражения, стояли безмолвно и неподвижно, словно литые бронзовые скульптуры.
За пределами не отмеченной, но точно определенной территории наблюдательного пункта Тра расположились тыловой эшелон и группы снабжения армейских лагерей, превратив огромную равнину в настоящий базар. Между позициями Тра и ближайшим армейским постом осталась мертвая зона — полоса шириной около двух километров, что свидетельствовало о явном нежелании солдат, офицеров и просто спутников Имперской Армии попадаться на глаза Волкам Фенриса.
«Если бы они только знали, — подумал Хавсер. — На Фенрисе нет волков».
— Не отставай! — крикнул Медведь, обернувшись к Хавсеру.
На его лице наконец появилось выражение. Выражение досады. Черные волосы растрепались, глаза сверкали демонической злобой.
Хавсер вспотел в своем комбинезоне и наброшенной на плечи шкуре. Он давно запыхался, и солнце сильно припекало затылок.
— Я иду! — крикнул он в ответ.
Он вытер пот с лица и с силой потянул воздух из трубки, идущей от респираторной маски. Затем остановился, чтобы восстановить дыхание. Ему стало интересно, насколько он сможет разозлить Медведя. И что тот при этом сделает.
Он надеялся, что Медведь его не ударит.
Медведь наблюдал. Перед атакой на ремонтный док он заплел волосы на лбу и висках в косички, чтобы надеть шлем модели «Марк-IV». Одна из косичек расплелась, и прядь падала на глаза. Поджидая Хавсера, Медведь принялся заплетать ее снова.
Хавсер еще раз глубоко вдохнул, повертел головой, разминая мышцы, и догнал Астартес.
Вскоре они прибыли в расположение армии. Высадка началась всего несколько часов назад, но лагерь уже выглядел как большой город колонистов. Грузовые корабли класса «Арвус» и «Авес» в клубах морозного пара все еще садились и взлетали на дальнем краю лагеря. Солнечные лучи в морозном тумане рассыпали осколки радуг. Лоскутное одеяло лагеря, состоящее из сборных навесов и жилых модулей вперемежку с поддонами, контейнерами, ящиками и машинами самых разных расцветок — от золотистых до хаки, — казалось Хавсеру пятном плесени или лишайника, разросшегося на девственно-чистой поверхности льда. Позже, когда он упомянул о своем впечатлении, оно также заслужило одобрение Волков.
На границе лагеря никто не попытался их остановить. По периметру базы в пикетах стояли Саваренские Харриеры в киверах и с золочеными жезлами и воины элитной дивизии Убийц G9K, одетые в длинные маскхалаты поверх полусиловых доспехов. Никто не осмелился преградить им путь. Ни одно дуло не повернулось в их сторону. Завидев приближающегося Волка и плетущегося следом человека, солдаты тотчас вспоминали о каких-то очень важных делах. «Улицы» между рядами палаток перед ними оказывались совершенно пустыми.
Лагерь был похож на настоящий шумный базар, только вместо торговцев здесь сновали военные снабженцы, а весь товар состоял из боеприпасов и оборудования.
— Куда мы идем? — спросил Хавсер.
Медведь ничего не ответил и продолжал шагать по лагерю.
— Эй! — закричал Хавсер и пустился за ним вдогонку.
Поравнявшись с Астартес, он схватился рукой за толстый закругленный край левого обшлага. Керамит оказался обжигающе холодным.
Медведь остановился и очень медленно повернулся. Он посмотрел на Хавсера. Потом перевел взгляд на хрупкую руку человека, коснувшуюся его руки.
— Я сделал что-то не так? — спросил Хавсер, поспешно отдернув руку. — Почему ты меня недолюбливаешь?
Медведь отвернулся и продолжил путь.
— Мое мнение немного значит, — сказал Медведь. — Но я не думаю, что тебе нужно здесь находиться.
— Здесь?
— Со Стаей. — Медведь снова остановился и оглянулся. — Зачем ты пришел на Фенрис?
— Хороший вопрос, — вздохнул Хавсер.
— И каков же ответ?
Хавсер пожал плечами.
Медведь отвернулся и зашагал дальше.
— Ярл хочет, чтобы ты кое-что увидел, — произнес он.
Почти в самом центре лагеря, все больше напоминавшего Хавсеру ярмарочную площадь, был воздвигнут огромный штабной шатер. Наверху для смягчения резкого солнечного света ледяной пустыни установили матерчатые навесы, а армированные стены защищали от случайных снарядов. Неподалеку команда отполированных серебристых сервиторов заканчивала установку портативного генератора пустотного щита, который уже к ночи укроет самую важную часть лагеря голубым шипящим куполом. Стены шатра и навесы над головами каким-то образом искажали шум, доносившийся с противоположной стороны гряды: здесь звуки боя были гораздо громче и резче, чем на позиции Волков.
Под центральным навесом собралась группа примерно из двух сотен человек. Все сгрудились вокруг мобильного стратегиума, над которым двигались гололитические изображения.
Толпа, целиком состоявшая из офицеров Имперской Армии, расступилась, пропуская Хавсера и огромного Астартес. Хавсер поднялся на саморегулирующийся помост и сразу же ощутил щелчок в ушах и прохладное дуновение воздуха, что указывало на работу установки искусственного климата. Он отстегнул респиратор, оставил маску болтаться на шее и сделал глубокий вдох. Пахло свежим воздухом и потом разгоряченных и уставших мужчин.
В центре толпы, у самого стратегиума, стоял Огвай. Рядом не было ни одного воина Тра. Огвай снял шлем и большую часть брони, освободив руки, плечи и верхнюю часть туловища. Громоздкие доспехи закрывали его от пояса и ниже, а сверху он остался в прорезиненной черной безрукавке, из которой, словно омертвевшие капилляры, торчали трубки подачи питания и системы охлаждения. Его длинные белые руки и разделенные прямым пробором черные волосы напомнили Хавсеру силача, вызывающего на бой соперника из толпы на деревенской ярмарке.
Таких людей Хавсер не раз видел, еще будучи ребенком в общине. Ректор Уве иногда водил детей на праздники в трудовых лагерях, где работы по сооружению гигантского города-мечты приостанавливались ради чествования Катермаса, Радмастида и Божественного Архитектора, а также для проведения ритуалов лож каменщиков. Памятные даты нередко служили поводом для веселых празднеств и ярмарок. Кое-кто из рабочих, обнажившись по пояс, вызывал всех желающих сразиться с ним на пиво, деньги или просто на потеху публике. Эти смельчаки тоже обычно возвышались над окружающими зеваками на целую голову.
Вот только здесь вместо зевак были офицеры армии, и многие из них тоже отличались высоким ростом и крепким телосложением. Огвай среди них выглядел костлявым монстром. Из-за белой кожи он казался высеченным изо льда и словно не чувствовал немилосердной жары, тогда как остальные раскраснелись и потели. Толстое серебряное кольцо в нижней губе придавало его лицу насмешливое выражение.
Хавсер не мог понять, зачем он снял доспехи. Он выглядит как-то… развязно. «И зачем я ему понадобился?» — гадал Хавсер.
Медведь вместе с Хавсером остановился у края кольца наблюдателей. Огвай их увидел. Он у стола продолжал разговор с тремя старшими армейскими офицерами. Ярл слегка наклонился вперед и оперся ладонями на стол. Поза казалась непринужденной, но в некотором роде пренебрежительной. Офицеры явно чувствовали себя не в своей тарелке. Один из них, фельдмаршал Аутремаров, почтительно, как официант, подающий тарелку с головой грокса, держал на поднятых руках устройство, воспроизводящее изображение его хедива. Рядом с ним стоял коренастый и вспыльчивый боевой командир дивизии Убийц G9K в шинели зенитчика и танковом шлеме. Третьим был веснушчатый белокожий офицер в строгой форме полка ягдпанцеров. Странно было слышать, что Огвай говорит на низком готике: странно, что он способен на это, странно, что его челюсти и гортань вообще способны воспроизводить человеческую речь.
— Мы зря теряем время, — сказал он. — Это наступление развивается слишком медленно.
Гололитическое изображение раздраженно вскрикнуло, но цифровой канал исказил звук.
— Это прямое и открытое оскорбление разработчиков планетарной операции, — заявило изображение. — Вы переходите все границы, ярл.
— Ни в коем случае, — с довольным видом возразил Огвай.
— Но ваше замечание содержало резкую критику в адрес отвечающих за наступление людей, — несколько более миролюбивым тоном заметил ягдпанцер.
Вероятно, он учел тот факт, что находится в непосредственной близости от Волка.
— Это верно, — согласился Огвай.
— Это, по-вашему, «слишком медленно»? — спросил командир G9K, показав на развернутый перед ними основной дисплей.
— Да. Все это очень хорошо, но только до тех пор, пока продолжается массовое десантирование. Я полагаю, операцию планировал один из вас?
— По приказу командующего экспедиционной флотилией я имел честь составить схему вторжения, — ответил хедив.
Огвай кивнул и повернулся к офицеру ягдпанцеров:
— Ты можешь убить человека при помощи винтовки?
— Конечно.
— А ты можешь убить человека при помощи лопаты? — снова спросил Огвай.
Офицер нахмурился:
— Да.
Огвай перевел взгляд на командира G9K:
— Теперь ты. Сможешь вырыть яму лопатой?
— Конечно!
— А сможешь ли ты вырыть яму винтовкой?
Человек ничего не ответил.
— Для каждого дела требуется соответствующий инструмент, — сказал Огвай. — Вы имеете большую и хорошо вооруженную армию и хотите покорить мир. Но из этого не следует, что, соединив одно с другим, вы автоматически получите желаемый результат.
Огвай посмотрел на Медведя:
— Ты ведь не пойдешь охотиться на урдаркоттура с топором, верно, Медведь?
Медведь рассмеялся:
— Хьольда, конечно нет! Чтобы пробить его мех, требуется длиннозубый гарпун.
Огвай снова повернулся к офицерам:
— Соответствующий инструмент для каждой работы, понятно?
— И по-вашему, в данном случае подходящий инструмент — это вы? — спросил хедив.
Хавсер заметил, что ягдпанцер слегка вздрогнул и порывисто вздохнул.
— Не нажимайте, — ответил изображению Огвай. — Я пытаюсь помочь вам сохранить лицо. Если ситуация не улучшится, разгребать угли придется вашему командующему флотилией.
— Мы будем благодарны Астартес за мудрый совет, — неожиданно сказал фельдмаршал, державший в руках гололитическую установку.
Он даже слегка отвернул экран в сторону, чтобы его удаленно присутствующий хедив не успел бросить какую-нибудь резкость.
— Поэтому мы вас и пригласили, — добавил командир G9K.
Огвай кивнул.
— Что ж, мы все служим великому Императору Терры, не так ли? — Ярл сверкнул зубами в улыбке. — Мы все сражаемся на одной стороне и ради одной и той же цели. Он создал Волков Фенриса, чтобы сокрушать врагов, которые всем остальным окажутся не по зубам, так что нас не стоит просить дважды, да еще с такой учтивостью.
Огвай посмотрел на слегка мерцающее лицо хедива.
— Но проявить некоторое уважение никогда не помешает, — добавил он. — Буду говорить откровенно. Если вы хотите, чтобы это сделали мы, тогда не мешайте нам. Возвращайтесь к своим командирам, пусть они пошлют командующему экспедиционной флотилией донесение, что мои Астартес взяли на себя контроль над боевыми действиями до окончания этой войны. Я не двинусь с этого места, пока не получу подтверждения.
«Интересно, зачем он хотел мне все это показать? — гадал Хавсер. — Хотел произвести впечатление? Только из-за этого? Хочет, чтобы я видел, как он дразнит старших армейских офицеров и манипулирует ими? Да еще в полуголом виде?»
Собравшиеся начали понемногу расходиться. Огвай подошел к Медведю и Хавсеру.
— Ты видел? — спросил он, переходя на ювик.
— Что видел? — уточнил Хавсер.
— То, ради чего я тебя сюда привел, — буркнул Медведь.
— То, что все вас боятся?
Огвай ухмыльнулся:
— И это тоже. Но еще то, что я соблюдаю кодекс войны. Мы все соблюдаем кодекс войны. Влка Фенрика соблюдает правила.
— Почему так важно убедить меня в этом?
— Шестой легион заслужил особую репутацию, — сказал Медведь.
— Каждый легион имеет свою репутацию, — заметил Хавсер.
— Но не такую, как у нас, — возразил Огвай. — Мы прославились своей свирепостью. Нас считают жестокими и не способными подчиняться дисциплине. Даже братские легионы считают нас чуть ли не зверями.
— Но вы не такие? — спросил Хавсер.
— Если требуется, мы можем стать такими, — ответил Огвай. — Но, если бы это было нашим естественным состоянием, мы бы уже давно вымерли. — Он склонился к Хавсеру, словно родитель, обращающийся к ребенку. — Чтобы стать опасным, необходим строжайший самоконтроль.
Хавсер спросил разрешения остаться в армейском лагере еще на пару часов до начала наступления. Огвай уже ушел. Медведь вручил Хавсеру небольшой жезл-пеленгатор и приказал возвращаться к месту высадки, как только раздастся звуковой сигнал.
Много времени прошло с тех пор, как Хавсер находился среди обычных людей. Целая жизнь, в течение которой он родился заново и стал существом, которое нельзя было назвать человеком. После пробуждения почти весь великий год он провел в Клыке рядом со Стаей, привыкал к новой жизни, изучал обычаи Волков, изучал их сказания и искал свой путь в сумрачных залах Этта.
Все это время его не переставали интересовать три вещи. Первая — это личность Короля Волков. Хавсер даже не знал, жил ли шестой примарх все это время на Фенрисе. Сам он считал, что это не так. Скорее всего, Король Волков был выше и вел в бой свои роты, служа Императору. Хавсер примирился с тем, что Скарссен и Огвай останутся самыми высокопоставленными Волками, с кем ему доведется общаться.
Вторым вопросом был секрет, каким-то образом касающийся самого Хавсера. Трудно сказать, как он о нем узнал, но это было так. Ему подсказало шестое чувство, какой-то внутренний инстинкт. Волки именно так объясняли при нем некоторые моменты сражения: внутренний стимул, проявляющийся где-то в животе, который в долю секунды определяет выбор между жизнью и смертью. Они всегда гордились, что наделены этим чувством. Хавсер надеялся, что жизнь в их обществе и его научила этому трюку.
Но если у него действительно появилось шестое чувство, оно ему что-то подсказывало. Астартес и трэллы скрывали от него некоторые детали, особенно одну. И делали это весьма искусно. Он не замечал ни внезапно прерывавшихся разговоров при его появлении, ни незаконченных фраз.
И третьим вопросом было человеческое общество Империума.
Под конец его первого великого года из долгой поездки для помощи во Второй Кобольтовой войне в Этт прибыла рота Декк, и Тра вернулась к боевым действиям, получив приказ оказывать поддержку Сороковой экспедиционной флотилии в скоплении Гог-Магог.
Хавсер, будучи скальдом, безусловно, должен был их сопровождать. Он стал частью их «обоза», частью сил сопровождения вроде трэллов, оружейников, пилотов, сервиторов, музыкантов, фуражиров и мясников.
К месту назначения они добирались на «Нидхёгге», мрачном и лишенном всяких удобств корабле Шестого легиона, и вместе с целой флотилией кораблей обеспечения совершили переход в имматериум. Спустя девять недель они вернулись в обычный космос в точке пространства неподалеку от Бета Гог-Магог и вступили в контакт с Сороковой экспедиционной флотилией, которая к тому времени безуспешно пыталась прорваться на территорию Оламского Безмолвия.
— А это еще что такое?
Хавсер поднял взгляд от стратегиума и увидел, что к нему обращается командир-инструктор G9K, который присутствовал на встрече с Огваем.
— У тебя есть разрешение здесь находиться? — спросил офицер, осмелевший после ухода Астартес.
— Тебе отлично известно, что есть, — ответил Хавсер с уверенностью, удивившей его самого.
Не дожидаясь, пока офицер начнет оспаривать его заявление, Хавсер откинул назад волосы, отросшие за время пребывания в Этте, и многозначительно взглянул на него золотистым, с черной точкой зрачка глазом.
— Я наблюдатель, избранный Шестым легионом Астартес.
Лицо командира-инструктора выдало его неудовольствие.
— Но ты ведь человек?
— До некоторой степени.
— Как же ты можешь жить среди этих зверей?
— Ну, для начала я выбираю выражения. Как твое имя?
— Павел Корин, командир-инструктор первого класса.
— Насколько я понимаю, здесь никто не рад таким союзникам, как Волки.
Корин замялся.
— Я думаю, мне все же стоит выбирать выражения, — произнес он. — Мне бы не хотелось, чтобы они увидели меня через твой глаз и решили, что я нуждаюсь в уроке покорности.
— Он на это не способен, — улыбнулся Хавсер. — Я могу быть осмотрительным и осторожным. Я просто хотел бы знать, что ты об этом думаешь.
— Значит, ты — кто-то? Хроникер? Летописец?
— Что-то вроде того. Я слагаю сказания.
Корин вздохнул. В этом плотно сложенном человеке угадывались прусские корни, а его поведение выдавало кадрового вояку. Дивизия G9K пользовалась особой репутацией в штурмовых войсках. Всем было известно, что в ней сохранялась архаичная система выплат и порядок продвижения по службе, который, как утверждали, уходил корнями в древние традиции наемных армий. Если уж Корин достиг звания командира-инструктора первого класса, значит, он немало времени провел в действующих войсках.
— Объясни, что ты этим хотел сказать, — попросил Хавсер.
Корин пожал плечами:
— Я немало повидал на своем веку. Да, понимаю, это характерно для старого солдата. Но поверь, тридцать семь лет в составе Великого Крестового Похода что-нибудь да значат. Тридцать семь лет, восемь кампаний. Я знаю, как выглядит война. Я четыре раза видел, как сражаются Астартес. И каждый раз они меня пугали.
— Они были созданы, чтобы внушать страх. Иначе они не были бы столь эффективными.
Его слова явно не убедили Корина.
— Нет, это совсем другое дело, — сказал он. — Я уверен, что, если человек хочет возвратить Империум, он должен добиться этого своими руками, а не создавать проклятых супервоинов, чтобы они выполнили за него эту работу.
— Подобные мнения я слышал и раньше. В них есть определенный резон. Но без помощи Астартес мы не смогли бы даже объединить Терру…
— Да, конечно. Но с чем нам придется столкнуться, когда дело будет сделано? — спросил Корин. — Когда закончится Великий Крестовый Поход, как мы поступим с космодесантниками? На что в мирное время годятся те, кто изначально создан как орудие войны?
— Возможно, война никогда не закончится.
Корин презрительно усмехнулся:
— Тогда мы напрасно тратим свои жизни.
Внезапно раздался писк коммуникатора, вставленного в толстый резиновый браслет на его запястье, и Корин взглянул на дисплей.
— Пришел приказ об эвакуации в течение шести часов, — сообщил Корин. — Я должен посмотреть, что там происходит. Если хочешь, можешь пойти со мной.
Они вышли из шатра под ослепительный свет солнца. Щелчок в ушах известил Хавсера о выходе из зоны искусственной атмосферы, и он надел респираторную маску. Лагерь заметно оживился. За пределами лагеря в радужном морозном сиянии ожидали своей очереди на загрузку тяжелые лихтеры. Самые дальние суда дрожали вместе с волнами нагретого воздуха.
— Итак, ты не одобряешь Астартес, командир-инструктор? — спросил Хавсер, пока они пересекали лагерь.
— Не совсем так. Это необычные существа. Как я говорил, я четыре раза видел их в сражениях.
Они вошли в шатер штаба дивизии, где десятки офицеров и техников G9K уже начинали демонтаж оборудования. Корин подошел к небольшому столу и стал просматривать свои личные вещи.
— Сначала Гвардия Смерти, — сказал он и поднял первый палец. — Убийственная эффективность относительно небольшого контингента. Кровавые Ангелы. — Он поднял второй палец. — Наши дела на казеиновом производстве одного из спутников Фраэмия пошли совсем плохо. Они появились… словно ангелы. Я не преувеличиваю. Они спасли нас. Можно было подумать, что они пришли спасти наши души.
Корин посмотрел на Хавсера и поднял третий палец.
— Белые Шрамы. Шесть месяцев бок о бок на равнинах Множества Икс — Сто семьдесят три мы воевали против ксеносов. Абсолютная сосредоточенность, преданность и ни капли жалости. Положа руку на сердце, я должен признать их верность идее Великого Крестового Похода и великолепное воинское мастерство.
— Ты говорил о четырех встречах, — напомнил ему Хавсер.
— Так и было, — подтвердил Корин.
Он поднял четвертый палец, напомнив Хавсеру жест капитуляции.
— Космические Волки, два нестандартных года тому назад. Они называли себя ротой Декк. Они помогали нам в боях в районе Кобольта. Я кое-что слышал. Мы все слышали эти истории.
— Что за истории?
— О том, что космодесантники бывают разными. Есть супервоины, а есть монстры. О том, что в погоне за совершенством Астартес Император, возлюбленный всеми, в паре случаев зашел слишком далеко и совершил то, чего делать не следовало. В результате появились существа, которым нельзя было рождаться, которых надо было уничтожить в зародыше.
— Смертельно опасные?
— И худшие из них — это Космические Волки. Это настоящие звери. Клянусь великой Террой, эти существа, что сражались рядом с нами, были настоящими зверями. Если вдруг ты начинаешь испытывать сочувствие к врагу… В таком случае тебе надо было выбрать других союзников. Они убивали всех и разрушали все; хуже того, они радовались этому апокалипсису. Ничто в них не вызывало ни восхищения, ни уважения. Оставался только неприятный привкус, словно мы воспользовались недостойным приемом, чтобы добиться победы.
Корин помолчал, потом, отвернувшись, отдал какие-то распоряжения своим людям. Его подчиненные казались дисциплинированными, сведущими и внимательными воинами. Хавсер понимал, что Корин поддерживает дисциплину с целью максимально точного выполнения поставленных боевых задач. Один из младших офицеров — плотный мужчина с эспаньолкой и знаками различия второго класса — подал Корину информационный планшет с поступившим сообщением. При этом он окинул Хавсера неприязненным взглядом.
Корин быстро вернул офицеру планшет.
— Полная эвакуация с поверхности. — Он не скрывал растерянности. — Всех подразделений. Мы должны отойти в сторону и не мешать воевать Волкам. Дерьмо. Это наступление стоило нам тысячи жизней, и мы уже сворачиваемся.
— Это лучше, чем потерять еще тысячи жизней.
Корин опустился на стул, достал из рюкзака поцарапанную металлическую фляжку. Налив полный колпачок, он протянул его Хавсеру, а сам, не скупясь, глотнул из горлышка.
— Когда стало известно, что Волки — это единственные Астартес, кто может оказать нам помощь в этом регионе, мы едва не отозвали свой запрос. Я сам слышал это от одного из старших командиров, приближенного к командующему флотилией. Никому из нас больше не хотелось снова воевать рядом с Волками.
— Вы предпочли бы поражение?
— Вопрос в том, чем это закончится и по каким причинам ты здесь оказался. Мы опять возвращаемся к вопросу: для чего созданы Волки? Почему Император сделал их такими? Какую цель он преследовал, создавая столь отличных от человека существ?
— А у тебя есть ответ хотя бы на один из этих вопросов, командир-инструктор?
— Или Император не столь совершенный творец новой эры, как мы привыкли считать, и способен воплотить в жизнь кошмары, или он готовится отразить угрозу, которую мы не в состоянии себе представить.
— И что бы ты предпочел?
— Ни один из вариантов не внушает мне оптимизм, — признался Корин. — Может, ты ответишь? Ты ведь живешь среди них?
— У меня нет ответа.
Хавсер осушил колпачок, и Корин снова его наполнил. Напиток оказался крепким, как амасек или шнапс, и щеки Корина уже порозовели, но Хавсер ничего не почувствовал, кроме слабого жжения в горле. Жизнь на Фенрисе явно закалила его.
— Эти существа, против которых мы сражались в регионе Кобольт, — негромко заговорил Корин, — были гордыми и беспощадными воинами. Их совершенно не интересовали ни дела людей, ни их цели, и они вполне могли нас остановить. Их огромные корабли не уступали настоящим городам. Видел один из них. Принимал участие в штурме. Он сверкал и переливался, словно был сделан из стекла, и кто-то назвал его Сверкающим Городом. Позже мы узнали, что на местном наречии он назывался Туэлса, а само сооружение они именовали искусственным миром. Но мы так и не поняли, почему они боролись против нас и что пытались защитить. Но ясно, что они старались не допустить нас в свой мир и что-то сберечь, хотя бы и ценой жизни. Наследие предков, историю, культуру. Все было уничтожено.
Корин заглянул в свою фляжку, словно в ее темной глубине могла скрываться истина. Хавсер подозревал, что он уже не в первый раз ищет там ответы.
— И под конец, — продолжил Корин, — они перешли к мольбам. Против них выступили Волки, город стал превращаться в развалины, и они осознали, что могут лишиться всего. Они стали просить о переговорах, надеясь сохранить хоть что-то. Мы так и не поняли, какие условия они предлагают. Я лично уверен, что они готовы были пожертвовать своими жизнями ради сохранения Сверкающего Города. Но было слишком поздно. Волков остановить невозможно. Они разорили город. Волки разрушили все. Не осталось ничего, что можно было бы спасти или забрать в качестве трофея. Волки уничтожили все.
Корин замолчал.
Жезл-пеленгатор Медведя в руке Хавсера негромко запищал.
Хавсер поставил крышку от фляги и кивнул командиру-инструктору:
— Спасибо за выпивку и беседу.
Корин пожал плечами.
— Я думаю, ты немного преувеличиваешь свирепость Волков, — добавил Хавсер. — Их очень сложно понять.
У Корина вырвался какой-то звук, похожий на смех.
— Разве не так говорят все чудовища? — спросил он.
Хавсер вышел из командного шатра G9K. В лагере кипела бурная активность, все были заняты подготовкой к эвакуации. Он остановился, чтобы определить направление по пеленгатору, и в этот момент за его спиной кто-то громко выругался.
Хавсер обернулся.
Заместитель Корина, офицер с эспаньолкой, вместе со своими товарищами загружали на гусеничную платформу ударопрочные ящики.
— Ты мне что-то сказал? — спросил Хавсер.
Офицер окинул его убийственным взглядом, опустил ящик и направился к Хавсеру. Его коллеги прекратили работу и молча наблюдали.
— Мешок собачьего дерьма! — бросил ему офицер с эспаньолкой.
Хавсер отвернулся. Этот большой и агрессивный человек сильно расстроен, а он всегда старался избегать подобных столкновений.
Офицер схватил его за руку и стиснул до боли.
— Так им и передай! — крикнул он. — Семнадцать сотен бойцов дивизии погибли в первый же день наступления, а теперь эти злобные твари приказывают нам убираться? Семнадцать сотен жизней впустую?
— Ты очень расстроен, — заговорил Хавсер. — Сегодняшний день был очень тяжелым, и я сочувствую…
— Пошел ты!
Остальные люди, работавшие вместе с офицером, подошли ближе.
— Отпусти мою руку, — сказал Хавсер.
— Или?.. — вызывающе бросил человек с эспаньолкой.
— Беги! — крикнул ему Мурза.
В таких ситуациях Мурза никогда не ошибался. Не то чтобы он был трусом, просто мыслил более реалистично. В конце концов, никто из них не был готов драться. Оба они были учеными, полевыми археологами, обычными людьми с немного необычным образом мышления. Они не получили образования и даже не прошли курсы по самообороне. Оружием им служил их собственный опыт и бумаги с аккредитацией, в которых были указаны их имена, их возраст, лишь недавно переваливший за тридцать, и их статус хранителей, работающих в Лютеции по заданию Объединительного Совета.
Ничто из этого сейчас помочь им не могло.
— Нельзя позволить им скрыться с этим… — попытался возразить Хавсер.
— Беги, идиот! — закричал Мурза.
Остальные члены рабочей группы уже разбежались, не дожидаясь понуканий. Стук их ботинок по вымощенным камнем улочкам нищего квартала Лютеции вокруг мертвого собора быстро затихал вдали.
От самого собора остался только гигантский остов. Он перестал быть местом поклонения еще со времен Девятнадцатой войны за Уропанский престол, три тысячелетия назад, и с тех пор его здание использовалось для самых различных целей: триста лет там располагался парламент, потом мавзолей, потом завод по производству льда и дом призрения, а когда крыша совсем развалилась, там обосновался рынок. Последние восемь веков, или около того, собор пустовал, и его проржавевшие балки торчали в небо безмолвным напоминанием о минувших временах.
Слухи о прошлом собора существовали так же долго, как и его балки, если не дольше. Во время инструктажа своей команды, происходившего два дня назад, Мурза не мог скрыть волнения. Самые древние из найденных записей упоминали о существующих здесь объектах поклонения, и собор стоял на остатках фундамента предшествующих строений, да и собором назывался, вероятно, вследствие этого наследия.
Под фундаментом тянулись обширные подземелья, остатки предыдущих сооружений, и резервуары, засыпанные более поздними наслоениями. Кое-кто говорил, что темные подземные тоннели остались от катакомб древней Франкии и уходят в самый центр земли.
Один из информаторов Мурзы (а он, как обычно, обзавелся широкой сетью платных контактеров, которые разыскивали следы артефактов по всей Лютеции) доложил, что бригада рабочих, разбиравших старинную кладку, наткнулась на сточный колодец. Несколько найденных серебряных амулетов и кольцо убедили информатора в том, что на это место стоит взглянуть и что хранители могут заплатить за возможность поработать на таком интересном объекте.
Хавсеру эта затея не понравилась с самого начала. Все местные рабочие были крепкими мужиками, перепачканными в глине. У всех проявились признаки мутации, вызванной радиоактивным загрязнением, что в кварталах бедняков наблюдалось довольно часто. Хавсер сразу ощутил исходящую от них угрозу, агрессивное физическое превосходство, какое замечал в старших мальчиках, когда еще учился в общине ректора Уве. Он не считал себя бойцом. Любая конфронтация, а особенно физическая конфронтация, вызывала у него оцепенение.
Трущобы давно стали труднопроходимым лабиринтом. От тщательно спланированного квартала, когда-то построенного на этом участке, ничего не осталось. Улицы превратились в извилистые подземные переходы, переулки и тупики, темные и заваленные отходами. Они утратили первоначальные названия и уже не значились ни на каких картах. В горах мусора играли дети, их голосам из многоэтажных домов вторили крики младенцев и перебранки взрослых. Между зданиями, словно закопченные лианы в рукотворных джунглях, протянулись бельевые веревки. Здесь остро ощущался недостаток воздуха и света.
Рабочие провели их вглубь лабиринта. Хавсеру это показалось подозрительным, и он поделился своими опасениями с Мурзой, но тот приказал заткнуться. После двадцати минут блуждания по переулкам рабочие остановились и потребовали условленную плату. При этом их бригадир добавил, что сумма вознаграждения значительно выше той, что обсуждалась с информатором.
Хавсер понял, что они попали в переделку. Их намеренно заманили в ловушку с целью вымогательства, и наиболее вероятными последствиями могут оказаться побои, а то и похищение. Консерваторию это дорого обойдется: придется оплачивать их лечение, а то и огромный выкуп. Он разозлился. Разозлился на себя за то, что позволил Мурзе втянуть их в очередную не слишком блестящую операцию.
— Сейчас не время разбираться! — бросил ему Мурза.
Рабочие начали окружать их. Некоторые уже выкрикивали угрозы и размахивали лопатами и кирками.
— Беги! — крикнул Мурза.
Хавсер понимал, что самое разумное в этой ситуации — бежать, но страх физической расправы оказался сильнее злости, и его ноги словно приросли к земле. Один из рабочих уже приближался к нему, выплевывая угрозы сквозь стиснутые коричневые зубы и потрясая кулаком с раздутыми костяшками пальцев. Хавсер никак не мог заставить свои ноги двигаться.
Мурза схватил его за руку и больно дернул, увлекая за собой.
— Давай, Кас! Бежим!
Хавсер покачнулся и наконец смог двинуться с места. Рабочий не отставал. Вдруг Хавсер заметил, что он вытащил какой-то предмет, очень похожий на пистолет.
Мурза, не выпуская руки Хавсера, обернулся и крикнул через плечо одно слово, вернее, какое-то сочетание звуков. Раздался странный хлопок, как при выравнивании давления у входа в зону искусственного климата. Рабочий завопил и, корчась в судорогах, упал навзничь.
Они продолжали бежать, и Мурза все так же держал Хавсера за руку.
— Что ты сделал?! — крикнул Хавсер. — Что ты ему сказал?
Мурза не мог ответить. Изо рта у него текла кровь.
Пальцы офицера с эспаньолкой впились в его руку стальными крючками. Хавсер в испуге толкнул его. Просто толкнул, чтобы человек убрался с дороги и дал ему пройти.
Офицер ударился о ряд ящиков, сложенных в задней части платформы. Он отлетел от Хавсера спиной вперед. Плечи и спина приняли на себя первый удар, а потом череп раскололся о крышку верхнего ящика. Напоследок он отскочил от ящиков и упал лицом вниз с глухим стуком, словно тяжелый мешок с камнями. Пластековый респиратор тоже разбился.
В то же время один из его сослуживцев попытался сзади нанести удар Хавсеру по голове. Взмах показался Хавсеру чересчур откровенным, словно тот решил играть по правилам и дать ему шанс избежать удара. Хавсер поднял руку, загораживая голову от летящего кулака, и схватил обидчика за руку. Под пальцами что-то хрустнуло. Он почувствовал, как смещаются и ломаются кости. Но не его кости.
Третий солдат решил убить Хавсера и попытался разбить ему череп тяжелым гаечным ключом. И снова Хавсеру показалось, что делает он это очень осторожно, словно только изображал удар для зрителей. Хавсер не хотел, чтобы металлический ключ приближался к его голове. Он инстинктивно поднял левую руку, чтобы блокировать удар.
Солдат закричал. На его руке как будто образовался второй локоть. Кожа собралась в складки, как спущенный носок. Солдат упал, и ключ звонко ударился об лед.
Остальные солдаты разбежались.
Медведь поджидал его у подножия трапа «Грозовой птицы».
— Ты опоздал, — прорычал он.
Хавсер протянул ему жезл-пеленгатор.
— Но я уже пришел.
— Если бы ты еще чуть-чуть задержался, мы бы улетели без тебя.
— Я в этом не сомневаюсь.
— От тебя пахнет кровью, — заметил Медведь.
— Верно, — подтвердил Хавсер, глядя ему в лицо. — Почему мне не рассказали, насколько сильно вы изменили мое тело?
