Тело вынесло волной на Каколдс-Пойнт, у плеса Лаймхауса. Понадобилось три человека, чтобы вытащить его из чавкающей слякоти на ближайшую пристань. Прежде чем прибыли Женевьева и Моррисон, кто-то взял на себя смелость положить труп в подобие пристойной позы, развернув руки и расправив пропитанные водой и грязью одежды. Мертвеца прикрыли куском парусины, дабы охранить чувства рабочих дока, случившихся поблизости, и людей, прогуливающихся по берегу.

Его уже опознали по надписи на часах и, как ни странно, чеку, выписанному на Монтегю Друитта. Тем не менее надо было формально подтвердить личность покойного. Когда констебль приподнял ткань, несколько наблюдателей преувеличенно громко воскликнули от отвращения. Моррисон дернулся и отвернулся. Лицо Друитта объели рыбы, выставив напоказ пустые глазницы и дьявольскую усмешку голых зубов, но Женевьева все равно узнала его по прическе и подбородку.

— Это он, — сказала вампирша. Констебль уронил ткань и поблагодарил их. Моррисон подтвердил слова Дьёдонне. Полицейский аккуратно все записал.

Полковник сдержал слово. Карманы Друитта были набиты камнями; никакой прощальной записки не оставили, но напрашивалось неизбежное заключение. Еще один ненаказанный убийца оказался на свободе; только полиция не поднимет против него целую кампанию, и по этому поводу не пришлют специальных следователей из клуба «Диоген». Что такого необычного было в Потрошителе? На расстоянии пятидесяти ярдов от реки могло найтись с дюжину столь же жестоких и столь же плодотворных душегубов. Уайтчепельский Убийца, скорее всего, был сумасшедшим; Моран и ему подобные не имели даже этого оправдания. Их убийства совершались всего лишь в соответствии с привычным набором действий.

Когда Друитта погрузили на фургон, шоу закончилось. Праздношатающиеся ушли искать следующее зрелище, а полицейские вернулись к своим обязанностям. Женевьева осталась с Моррисоном, на конце пристани. Они пошли в сторону Ротерхайт-стрит, где бок о бок стояли дома торговцев пенькой, пабы, гостиницы для моряков, корабельные конторы и непристойные заведения. Это был лондонский квартал, больше напоминающий «Арабские ночи», восточный базар в легком тумане. Здесь смешались сотни разных языков, но влияние китайцев ощущалось сильнее всего. От шуршания шелка Женевьева все еще чувствовала ужас.

Неожиданно перед ней появилась скрытая вуалью фигура. Вампирша в черной пижаме склонилась, извиняясь, и открыла лицо. Женевьева признала китайскую девушку из Старого Джейго, которая говорила от имени Повелителя Странных Смертей.

— За эту несправедливость будет вынесена компенсация, — сказала она, — у вас есть слово моего хозяина.

А потом китаянка исчезла.

— Что это было? — спросил Моррисон.

Женевьева пожала плечами. Незнакомка говорила на мандаринском диалекте. Если верить Чарльзу, теперь полковник Моран не избежит последствий за свои действия. Но если его накажут, то не за жестокое убийство, а за ненужное жестокое убийство.

Девушка исчезла в толпе.

Женевьева не собиралась сразу же возвращаться в Холл. Она хотела найти Чарльза, скорее не ради него самого, а чтобы поинтересоваться состоянием его несчастной невесты. Мисс Чёрчвард пополнила копилку забот Дьёдонне, хотя она видела Пенелопу лишь однажды, и едва ли ту встречу можно было назвать теплой. Когда столь многих швыряли в горнило печи, скольких могла спасти Женевьева? Явно не Друитта. И не Лили Майлетт. И не Кэти Эддоус.

Моррисон решил поговорить с ней по душам. Не расслышав толком его первые слова, Женевьева извинилась.

— Доктор Сьюард, — повторил он. — Я беспокоюсь, что он выставляет себя настоящим глупцом с этой своей Люси.

— Люси?

— Так она себя называет. — Моррисон был одним из редких людей, которые видели таинственную даму сердца Джека Сьюарда, и она его явно не впечатлила. — Лично я думаю, мы видели ее раньше. Под другим именем и в более потертых одеждах.

— Джек всегда брал на себя слишком много работы. Возможно, эта amour станет лекарством от его постоянного истощения.

Моррисон покачал головой. Он с трудом подбирал слова, чтобы точно выразить свои мысли.

— Разумеется, у тебя нет против этой девушки возражений, основанных на социальной почве? Я думала, подобное мы оставили далеко позади, — сказала Женевьева.

Артур выглядел глуповато. Сам выросший в скромной семье, он работал там, где мог войти в положение даже самых низких и падших людей.

— Что-то плохое происходит с доктором Сьюардом, — настаивал он. — Внешне он спокойный и уравновешенный еще больше, чем раньше. Но внутри он теряет хватку. Иногда забывает наши имена. Не помнит, какой сейчас год. Мне кажется, он уходит куда-то в счастливые времена, еще до прихода принца-консорта.

Женевьева задумалась. Последнее время она с трудом читала Джека. Он никогда не открывался перед ней так, как остальные — как Чарльз, например, или даже Артур Моррисон, — но за последние несколько недель он вообще ничего не выдавал наружу, словно его разум закрывали свинцовые ставни, столь же прочные, как и стенки шкафа, где доктор хранил свои драгоценные восковые цилиндры.

Они остановились, и Дьёдонне взяла Моррисона за руку. От прикосновения к коже наружу всплыли обрывки воспоминаний. В ней все еще текла кровь Чарльза, а вместе с ней пришли мимолетные образы отдаленных земель. Ее неотступно преследовало видение лица, искаженного болью, которое, как предполагала Женевьева, скорее всего, принадлежало Памеле.

— Артур, — сказала она, — безумие подобно эпидемии. Оно повсюду, словно зло. Мы мало что можем сделать, чтобы исправить это положение, а потому должны научиться жить с ним, заставить его служить нам. Любовь всегда была разновидностью сумасшествия. Если Джек смог найти какую-то цель в нашем мятущемся мире, то какой вред это может принести?

— Ее зовут не Люси. Мне кажется, у нее какое-то ирландское имя… Мэри Джин, Мэри Джейн?

— Едва ли это является доказательством тягчайшей измены.

— Она — вампир. — Моррисон остановился, сообразив, что сказал. Смущенный, он попытался сгладить свое предубеждение: — Я имел в виду… ты понимаешь…

— Я ценю твою заботу, — уверила его Женевьева, — и в какой-то мере разделяю твои опасения. Но я не вижу, что мы можем сделать, не потеряв лица.

Моррисона явно терзали сомнения:

— И все-таки с доктором Сьюардом что-то явно не в порядке. Что-то надо сделать. Что-то.