Глава 15
ДОМ НА КЛИВЛЕНД-СТРИТ
— А денек-то нынче теплый выдался, правда? — сказал фон Клатка; его волки натягивали поводки. — Прямо как тогда, когда мы сражались с турками.
Костаки вспомнил былые войны. Когда господарь Дракула, гений стратегии, перешел Дунай, дабы усилить атаку, то оставил многих, включая Костаки, на поживу кривым ятаганам султана. Во время последнего сражения что-то не-мертвое вырвало ему горло и осушило его, случайно плеснув кровью из собственной раны в рот карпатца. Он проснулся «новорожденным» под кучей валашских трупов. Мало чему научившись за несколько жизней, Костаки снова встал под знамена Пронзителя.
— А тогда была хорошая драка, мой друг, — продолжил фон Клатка, и его живые глаза мерцали.
Они приехали на Оснабург-стрит с фургоном десятифутовых кольев, тех хватило бы для строительства целого ковчега. Маккензи из Скотланд-Ярда ждал их с констеблями в униформе. «Теплый» полицейский притопывал ногами от холода, которого Костаки не чувствовал уже много веков. Пар нетерпения тек из его носа и рта.
— Приветствую, англичанин, — сказал гвардеец и прикоснулся к краю фески, отдавая салют.
— Шотландец, если вы не против, — ответил инспектор.
— Прошу прощения. — Молдаванин, выживший в хаосе той части Оттоманской империи, которая сейчас стала Австро-Венгрией, он понимал важность различий среди малых народов.
Капитан Карпатской гвардии, Костаки одновременно выполнял обязанности нарочного и надзирателя. По приказу из дворца он отправлялся присматривать за полицией. Королева и принц-консорт серьезно заботились о законе и порядке. Всю последнюю неделю Костаки бродил по Уайтчепелу, ища следы злодея, прозванного Серебряным Ножом, а теперь помогал проводить облаву по одному адресу, отличавшемуся крайне дурной репутацией.
Они выстроились по обе стороны фургона: люди Маккензи, по большей части «новорожденные», и отряд Карпатской гвардии. Сегодня все поймут, что эдикты принца Дракулы — это не просто изложенные на пергаменте капризы, не стоящие потраченного на них времени.
Когда инспектор пожал ему руку, Костаки сдержался от обычной железной хватки носферату.
— Люди в штатском перекрыли пути к бегству, — объяснил полицейский, — дом полностью окружен. Мы зайдем с главного входа и обыщем его сверху донизу, собирая пленников на улице. Ордера у меня с собой.
Костаки кивнул:
— Хороший план, шотландец.
Маккензи, как и слишком многие на этой мрачной земле, был лишен чувства юмора. Без тени улыбки он продолжил:
— Сомневаюсь, что мы встретим сопротивление. У этих гомосексуалистов не хватит духа, чтобы бороться с нами. Английские педерасты не славятся воинственным характером.
Фон Клатка сплюнул кровь в канаву и фыркнул:
— Развращенные мрази.
Его волки, Берсеркер и Альберт, готовились вцепиться челюстями в мясо.
— Это точно, — согласился полицейский. — Ну, давайте начнем.
Дальше они пошли пешком, фургон двинулся следом. Другие кареты и экипажи сворачивали в сторону. Люди старались поскорее исчезнуть с улицы. Завидев это, Костаки обрадовался. Репутация Карпатской гвардии шла впереди нее.
Всего лишь несколько лет назад он был не-мертвым цыганом, который столетиями скитался по всей Европе, кормясь, где придется, но раз в поколение возвращался в собственный замок и наблюдал, вечно играя роль какого-то отдаленного потомка самого себя, как тот приходит в упадок. Теперь же он мог спокойно пройти по лондонской улице и не скрывать того, кем являлся. Теперь, благодаря принцу Дракуле, он всегда мог утолить красную жажду.
Они прошагали на Кливленд-стрит, и Маккензи проверил номера зданий, ища девятнадцатое. Нужный им дом не слишком отличался от своих соседей, где жили уважаемые люди и размешались респектабельные адвокатские конторы. Это был хорошо освещенный, чистый район, ничем не похожий на Ист-Энд. Время от времени Костаки краем глаза замечал на дымоходах какие-то проволочные устройства и даже задумался, зачем они нужны, но быстро выбросил посторонние мысли из головы.
Фон Клатка со скрежетом вытащил меч из ножен. Неутомимый воин, он всегда рвался в битву. Удивительно, что он сумел прожить столько веков после обращения. Маккензи отошел от двери, уступив место Костаки. Тот взялся за дверной молоток, который остался у него в ладони. Глупец-капрал Горча захихикал в усы, и молдаванин отбросил хрупкую безделушку в канаву. Маккензи задержал дыхание, облако пара вокруг него развеялось. Капитан посмотрел на шотландца, ища одобрения. Полицейский знал этих людей, этот город и потому заслуживал уважения. По его кивку Костаки сжал могучий кулак, чувствуя, как тот наливается силой крови. Рука натянула швы укрепленной перчатки.
Он ударил в светлое, неокрашенное пятно там, где висел молоток, разбив дверь, протолкнулся сквозь оставшиеся куски и плечом проложил дорогу в прихожую. Окинув взглядом все вокруг, Костаки быстро оценил ситуацию. Крохотный юноша в униформе лакея не представлял угрозы, но вот бритый «новорожденный» в рубашке мог кинуться в драку. Констебли и гвардейцы ринулись вслед за ним, толкнув капитана в сторону лестницы.
Охранник борделя сжал кулаки, но фон Клатка спустил на него Берсеркера и Альберта. Волки впились ему в голени, и, когда тот закричал, карпатец нанес удар мечом. Голова вампира отделилась от плеч, яростно моргая, и приземлилась на темечко у ног лакея. Маккензи открыл рот, чтобы упрекнуть фон Клатку, который схватил покачнувшееся безголовое тело и приник к бьющей из горла струе крови, словно к питьевому фонтанчику, но Костаки махнул рукой полицейскому. Сейчас было не время для разногласий.
— Боже, — с отвращением произнес «теплый» констебль.
Фон Клатка триумфально завопил и отбросил прочь высосанный досуха труп, утерев кровь с глаз. Волки завыли вместе с хозяином.
— Тошнотворна «новорожденных» кровь, — сказал он.
Костаки положил тяжелую руку на плечо слуге. У того был кривой позвоночник и лицо маленького мальчика.
— Ты, — спросил Костаки, — имя у тебя какое?
— Ор… Ор-орландо, — ответило создание, которое, как выяснилось вблизи, оказалось напомаженным и напудренным.
— Орландо, будь нашим провожатым.
Тот, захлебываясь слюной, пробормотал:
— Да, властный хозяин.
— Умный мальчик.
Маккензи вытащил документ:
— У меня выписан ордер на обыск этого помещения по подозрению в недостойных и неестественных деяниях, что проводятся здесь ради прибыли владельца здания, некоего… э-э-э… — он сверился с бумагой, — Чарльза Хэммонда.
— Мистер Хэммонд сейчас во Франции, ваша милость, — сообщил Орландо. Он потирал руки и сменил уже дюжину вкрадчивых улыбочек. Костаки чувствовал, как в слуге кипит страх.
Горча, взревев, словно медведь, метнулся в кухню, размахивая мечом. Послышался звук бьющейся посуды и чье-то слабое хныканье.
— Это что за вздор? — донесся чей-то голос с площадки сверху.
Костаки взглянул туда и увидел там тонкого, элегантного «новорожденного» с покрытыми лаком волосами и одетого в безупречный вечерний костюм. Рядом с ним стоял мальчик в запачканной ночной рубашке.
— Милорд, — сказал Орландо. — Эти джентльмены…
Вампир не обратил на лакея никакого внимания и представился:
— Я — шталмейстер Его Высочества принца Альберта Виктора Кристиана Эдуарда, возможного наследника трона. Если это незаконное вторжение не прекратится, последствия для вас будут чрезвычайно неприятными.
— Скажи им, ордер у нас есть, — произнес фон Клатка.
— Мой господин, я — Костаки из Карпатской гвардии, личного подразделения Его Высочества Влада Дракулы, известного как Цепеш, Пронзитель, принца-консорта Виктории, королевы этих островов.
Лорд изумленно уставился на капитана, явно испугавшись. Англичане всегда трусили, когда их ловили за руку. Они считали свое положение в обществе лучшей защитой. Костаки отозвал Горчу от кухарок и послал его наверх, дабы тот стащил вниз шталмейстера и его мальчика по вызову.
— Обыщите это место, — приказал Маккензи. Констебли щелкнули каблуками, взбежали по ступенькам, вламываясь в комнаты. Дом наполнился криками и протестами. Волки куда-то делись, видимо, творили непотребства.
Два обнаженных мальчика с лицами, выкрашенными золотой краской, выбежали из задней комнаты, лавровые венки слетели с их лбов. Фон Клатка широко раскинул руки и поймал обоих. Они извивались, как рыбы, и вампир засмеялся над их жалкими попытками вырваться.
— Милые близнецы, — сказал он. — У меня тут близнецы.
Костаки вышел наружу, дабы оценить работу на улице. Из мостовой уже выворотили булыжники, поспешно копая ямы для кольев. Несколько штук уже высились, ожидая преступников. По другую сторону улицы собралась небольшая толпа, праздно обмениваясь слухами. Костаки зарычал, и зеваки быстро разбежались.
— От такого жажда пробуждается, — сказал один из «новорожденных» работников, устанавливая кол в яму.
Добыча уже собиралась рядом с домом. За процессией наблюдал фон Клатка, шлепая по обнаженным мягким местам плашмя лезвием и издеваясь над гомосексуалистами. Наверху раскрылось окно, и оттуда попытался выброситься толстяк, обнаженные складки плоти развратника содрогались от напряжения. Его затащили внутрь.
— Вы, — крикнул шталмейстер, указывая на Костаки. — Вы ответите за столь грубое оскорбление.
Фон Клатка ударил придворного по ногам, прямо под колени. Посеребренное лезвие вонзилось глубоко в плоть, рубя кости. «Новорожденный» рухнул, словно молясь; когда пришла боль, он попытался изменить форму. Лицо вытянулось в безволосую морду; уши скользнули назад, раздвинувшись по-волчьи. Рубашка раздулась, пуговицы с треском отлетели, когда ребра изменились. Руки стали когтистыми лапами, но из-за раненых коленей изменение не распространилось ниже пояса. На собачьей голове из-под гладких волос показался розовый скальп. Шталмейстер открыл рот и завыл, широко сидящие зубы, казалось, вот-вот выпадут.
— Фон Клатка, посади его на кол.
Тот с помощью Горчи взял жертву за лапы и взгромоздил себе на плечи, ноги несчастного болтались, штаны пропитались кровью. Шталмейстер обретал изначальную форму. Карпатцы усадили его светлость на ближайшее острие. Когда придворного пронзило, струя горячей крови и фекалий потекла по деревянному столбу, по которому приговоренный медленно сползал под собственным весом. Кол, недостаточно глубоко вкопанный в землю, накренился и чуть не упал. Горча и фон Клатка успели поддержать его, рабочий завалил дыру галькой, пока орудие казни не встало крепко.
Они проявляли жалость. Если бы конец кола был закруглен, а не заточен, смерть могла прийти только через неделю, внутренние органы жертвы сдвинуло бы с места, а не пронзило. А так шталмейстер умер сразу, как только острие достигло сердца.
Костаки посмотрел вокруг. Маккензи прислонился к стене, извергая последнее съеденное блюдо. Карпатец вспомнил, что с ним случилось то же самое, когда он в первый раз увидел, как принц Дракула расправляется с врагами в излюбленной манере, из-за которой получил свое прозвище.
Собранные гомосексуалисты, увидев, что случилось со шталмейстером, запаниковали. Пришлось сгонять их мечами. Несколько мальчиков сбежали, поднырнув под карпатскими лезвиями. Костаки не возражал, если некоторым из них удастся скрыться. Целью облавы было поймать хозяев и гостей дома номер 19 по Кливленд-стрит, а не несчастных, вынужденных тут служить. Один мужчина в рваной одежде каноника опустился на колени и громко молился, христианский мученик. Юноша с краской на лице высокомерно стоял, скрестив руки, и позолоченная нагота казалась на нем имперскими одеждами; от его взгляда даже палачи отводили глаза.
— Боже праведный, — сказал хорошо одетый прохожий своей «новорожденной» жене, — этот человек — член моего клуба.
У Маккензи разыгралась истерика, он бил жертв, ругая их по-шотландски. Бородатый мужчина в красном мундире, явно обладатель какой-то высокой должности, всунул в руку полицейского пистолет и умолял пристойно застрелить его, ибо он имеет на то право. Инспектор разрядил оружие в воздух и выбросил, плюнув вслед.
Трое прижавшихся друг к другу «новорожденных» в женских ночных рубашках дрожали и шипели сквозь тонкие клыки. Их лица были гладкими, а тела — женственными. Костаки они напомнили любовниц принца Дракулы.
Инспектор взял себя в руки и начал следить за собственными людьми. Он дал ознакомиться пленникам со смертными приговорами, уже подписанными, там не хватало только имен обвиняемых. Облава проводилась в полном соответствии с законом.
— Властный хозяин, — прозвучал льстивый голос Орландо. — Сэр, если вы не сочтете наглостью мое вмешательство, то есть еще один преступник, избегнувший вашего правосудия. В потайной внутренней комнате можно найти одну важную персону, которая сейчас получает удовольствие самого грубого толка с двумя несчастными мальчиками, украденными с улицы.
Костаки взглянул на сгорбленного лакея. Под слоем пудры его кожу усеивали болезненные пятна.
— Если мы достигнем соглашения, сэр, я бы мог найти способ помочь вам, сэр, в исполнении вашего, могу сказать, священного долга перед высокочтимым величеством принца-консорта, да благословит Господь его и сохранит его дворец, сэр.
Горло «теплого» юноши налилось кровью. Сегодня Костаки еще не успел удовлетворить свои нужды, поэтому сейчас схватил Орландо за шею и сильно нажал ему на горло большим пальцем:
— Выкладывай, червь!
Ему пришлось разжать хватку, чтобы позволить человечку заговорить.
— Позади лестницы, всесильный господин, есть потайная дверь. И я единственный знаю ее секрет.
Костаки отпустил лакея и толкнул его через дорогу.
— Сэр, тот, о ком я говорю, очень силен, великий господин, и я сомневаюсь, что вы сможете совладать с ним в одиночку.
Костаки позвал Горчу и забрал из команды палачей «новорожденного» полицейского сержанта, отличавшегося изрядной силой. Следующую партию гомосексуалистов подняли на колы. Крики умирающих разносились, кажется, по всему городу. В Букингемском дворце принц Дракула, наверное, поднял кубок чистого вина за приведение в исполнение своего эдикта.
Орландо, словно крыса, бежал перед ними, пока они не добрались до потайной двери. Костаки знал таких, как этот лакей: среди «теплых» всегда водились те, кто с радостью служил не-мертвым, впрочем, и среди валахов имелись те, кто был готов угождать туркам.
— Помните, сэр, что я добровольно выдал этот секрет.
Орландо нажал на рычаг, и часть стенной панели отошла в сторону. Изнутри донесся железный запах крови, перемешанный с ароматами духов и благовоний. Костаки прошел внутрь. Комната походила на будуар; на стенах были нарисованы деревья, креповая зелень свисала с потолка, внизу лежали сухие листья. На черном лакированном полу валялась раздавленная корзина с фруктами. У двери свернулся мертвый юноша с совершенно обескровленным лицом, неровные разрезы виднелись по всему обнаженному телу жертвы. Он еще мог обернуться, но Костаки посчитал его слишком изломанным, вампирам от него было бы мало толку.
— Вот, всесильный господин, узрите похотливого зверя, удовлетворяющего свои отвратительные нужды!
Посередине комнаты, в окружении восточных подушек, извивалось нечто, похожее на пресмыкающееся, но состоящее из двух тел. Под корчащимся вампиром лежал визжащий юноша, кровь липкой пленкой покрывала его спину. Важная особа пользовала мальчика, как мужчина женщину, одновременно сглатывая бьющие из разорванных вен струи. Персоной оказался граф Вардалек, и спина его вытянулась вдвое против своей нормальной длины. Змеиные клыки выступали из нижней части лица. Подбородок и губы усеяли зубы, прорывающиеся сквозь плоть. Зелено-желтые глаза слезились, зрачки сузились до булавочных головок.
Граф взглянул вверх и плюнул ядом.
— Видите, сэр, — сказал Орландо, ухмыляясь, — очень важная персона, в самом деле, всесильный господин.
— Костаки, — спросил Вардалек, — проклятье, что значит это вторжение?
Он по-прежнему извилисто двигался, его тело нависало над мальчиком змеиными кольцами. Постель по бокам графа усеивала чешуя, от которой радугой отражался свет.
— Капитан, — сказал Горча, встав рядом с тяжелым мушкетом в руках, — что нам следует сделать?
— Убирайтесь вон, глупцы! — закричал Вардалек.
Костаки принял решение:
— Исключений не будет.
Граф ахнул и уставился на него. Он поднялся с истощенного юноши и запахнул стеганый халат, позвоночник его сокращался по мере того, как тело венгра обретало обычную форму. Его лицо быстро принимало человеческий облик. Изящным движением Вардалек водрузил золотой парик на липкий от пота череп.
— Костаки, мы оба…
Капитан отвернулся от своего товарища, приказывая:
— Выведите его наружу к остальным.
На улице фон Клатка широко раскрыл глаза, увидев, кого ведут на кол.
Капитан взглянул на небо. На своей гористой родине он привык к ярким точкам звезд. Здесь же свет газовых фонарей, туман и тяжелые дождевые облака лишали его взгляда тысяч глаз ночи.
Горче и сержанту приходилось крепко держать графа. Костаки и фон Клатка стояли рядом с пленником. Тот улыбался, но в глазах его виднелся страх. Он все понимал. Его долгая жизнь подошла к концу. Больше для графа Вардалека не будет юношей, похожих на газелей.
— Нам придется это сделать, — объяснил Костаки. — Вардалек, ты знаешь принца Дракулу. Если мы тебя пощадим, то сами пойдем на кол.
— Друзья, но это же абсурдно!
Фон Клатка переминался с ноги на ногу, словно «теплый» дурак. Он хотел вмешаться, но понимал — капитан прав. Принц гордился тем, что известен суровостью и справедливостью. Его собственное войско должно было соблюдать закон строже остальных.
— Да что с того, с пары мальчишек? — сказал Вардалек.
— Сэр, всесильный господин…
Костаки поднял руку. Гвардеец схватил Орландо и приказал тому замолчать.
— Мне очень жаль, — объяснил капитан.
Вардалек пожал плечами, пытаясь сохранить лицо. Костаки знал этого вампира почти три века. Ему и прежде не особо нравился высокомерный венгр, но он уважал его за храбрость и упрямство. Тяга Вардалека к мальчикам никогда не казалось ему стоящей суеты, но у принца Дракулы были странные предубеждения.
— Одну вещь ты должен знать, — сказал граф. — Эта старая сука, та, прошлой ночью, тварь Дьёдонне… мои дела с ней еще не завершены. Я предпринял шаги, чтобы сравнять счет.
— Я этого ожидал.
— Я поручил уничтожить ее.
Костаки кивнул. Того требовала честь.
— Всесильный господин, — заныл Орландо, — теперь, когда я поспособствовал установлению справедливости принца-консорта, могу ли я…
— Кол будет хорошо заточенным, Вардалек, — пообещал капитан. — И сердце твое окажется на острие. Конец придет быстро.
— Благодарю вас, капитан Костаки.
— А «теплого» червя, который тебя выдал, я посажу пониже, чтобы ты мог смотреть на него сверху…
— Всесильный господин, — заверещал лакей, сумев освободить рот из-под руки гвардейца, — пожалуйста, сэр, я…
Костаки повернулся к человечку и с презрением посмотрел на него. Лицо Орландо исказилось от ужаса.
— …и кол, который рассечет его кишки, будет тупым.
