Глава 11
ВОПРОСЫ МАЛОЙ ВАЖНОСТИ
— Почему ты так тиха, Пенни?
— Что? — воскликнула она, неожиданно вырванная из злого сна. Шум приема тут же объял ее, напоминая театральное шушуканье закулисных разговоров.
С показной суровостью Арт упрекнул спутницу:
— Пенелопа, мне кажется, ты спишь. Я трачу свое скудное остроумие на тебя вот уже несколько минут, но ты, похоже, не воспринимаешь ни слова. Когда я стараюсь удивить тебя, ты бормочешь: «О, как верно», когда же пытаюсь взять серьезную ноту, желая соответствовать твоему настроению, ты начинаешь вежливо смеяться, прикрывая рот веером.
Вечер прошел зря. Сегодня она должна была впервые появиться на людях вместе с Чарльзом, выйти в свет как помолвленная женщина. Она планировала этот вечер неделями, выбирала правильный наряд, правильный корсаж, подходящее светское событие и подобающую компанию. Но из-за таинственных хозяев Чарльза все пошло прахом. Пенелопа весь вечер пребывала в плохом настроении, стараясь хотя бы не хмуриться по старой привычке. Ее гувернантка, мадам де ля Ружьер, часто предупреждала, что если ветер сменится, то ее лицо навеки застынет в таком выражении; теперь же, разглядывая себя в зеркале, выискивая хотя бы намеки на морщины, она поняла, что старая служанка не так уж и заблуждалась.
— Ты прав, Арт, — признала мисс Чёрчвард, унимая бурлящую внутри ярость, которая всегда пробуждалась в ней, когда события развивались не так, как она хотела. — Я отвлеклась.
Он попытался принять комически-оскорбленный вид, и кончики зубов выступили зернышками риса, прилипшими к нижней губе.
В противоположном конце ресторана Флоренс беседовала с пьяным джентльменом, как поняла Пенелопа, критиком из «Телеграф». Миссис Стокер по идее должна была стать предводителем в этой вылазке на враждебную территорию — их симпатии традиционно склонялись к «Лицеуму», но нынче пришлось идти в «Критерион», — однако она оставила своих сторонников в обществе друг друга. Так типично для Флоренс! Легкомысленная, она не уставала флиртовать, даже приближаясь ко второй половине третьего десятилетия своей жизни. Не удивительно, что ее муж исчез. Как и Чарльз этим вечером.
— Ты думаешь о Чарльзе?
Пенелопа кивнула, размышляя, много ли правды таилось в слухах о способности вампиров читать мысли. Впрочем, ее думы, призналась себе мисс Чёрчвард, сейчас мог увидеть кто угодно, настолько крупными буквами они были написаны. Ей надо сосредоточиться и не хмуриться, не то она кончит, как глупая бедная Кейт. Всего двадцать два года, а лицо уже испорчено от постоянного смеха и плача.
— Даже когда я весь вечер провожу с тобой, Чарльз все равно стоит между нами. Чтоб его…
Борегар должен был сопровождать их на премьеру, но послал нарочного с письмом, принося извинения и вверяя Пенелопу на весь вечер заботам Флоренс. Он уехал по каким-то правительственным делам, которые она не должна была знать. Это страшно раздражало. После замужества, если только она не переоценивала свою способность к убеждению, обстоятельства в их доме значительно изменятся.
Корсет у Пенелопы был настолько тугим, что она едва могла дышать, a décolletage — столь глубоким, что вся кожа от подбородка до середины груди уже онемела от холода. И ничего не оставалось, кроме как обмахиваться веером, ведь она не могла рисковать и положить его на стул, где на него мог сесть какой-нибудь подвыпивший олух.
Изначально Арт должен был сопровождать Флоренс, но та оставила его, так же как Пенелопу — ее жених, и потому теперь он чувствовал себя обязанным слоняться без дела поблизости, словно пылкий обожатель. Их уже дважды поздравляли знакомые, а один, указывая на Арта, задал смущающий вопрос: «Это наш счастливый джентльмен?» Лорд Годалминг принимал подобные конфузы с юмором.
— Я не хотел говорить о Чарльзе дурно, Пенни. Приношу свои извинения.
После объявления о грядущей свадьбе Арт стал сама забота. Когда-то и он был помолвлен с девушкой, которую Пенелопа хорошо помнила, но произошло нечто ужасное. Она легко могла понять Арта, особенно в сравнении с Чарльзом. Ее жених постоянно делал паузу, прежде чем обратиться к ней. Он ни разу не назвал ее Памелой, но они оба со страхом ждали этого ужасного, но неизбежного момента. Всю свою жизнь она шла позади своей блистательной родственницы, чувствуя озноб всякий раз, когда люди сравнивали их друг с другом, и прекрасно зная, что ее всегда будут считать меньшей из двух мисс Чёрчвард. Но Памелы не стало, а Пенелопа уже была старше того возраста, в котором умерла кузина.
— Уверяю тебя, Чарльз не смог к нам присоединиться из-за дел высочайшей важности. Его имя вряд ли когда-нибудь появится в списках, но в Уайтхолле он прекрасно известен, правда, лишь лучшим из лучших, и ценится очень высоко.
— Разумеется, Арт, ты тоже важен.
Тот пожал плечами, кудри его растрепались:
— Я — всего лишь посыльный с титулом и хорошими манерами.
— Но премьер-министр…
— В этом месяце я — любимый зверек Ратвена, что, впрочем, очень мало значит.
Вернулась Флоренс с официальным вердиктом о пьесе. Это было нечто под названием «Выход в свет Кларимонды» известного автора «Серебряного короля» и «Святых и грешников» Генри Артура Джонса.
— Мистер Сала говорит, что «есть разрыв в облаках, проблеск синевы в драматических небесах, и, похоже, мы добрались до конца безобразия».
Пьеса была образцом «гремучего фарса», которыми славился «Критерион». «Новорожденная» главная актриса имела тайны в прошлом, а ее отец в пьесе, но муж в реальности, циничный советник королевы, обращался с саркастическими замечаниями непосредственно к бельэтажу, позволяя актеру-антрепренеру Чарльзу Уиндэму блеснуть искусством афоризма. Частые смены костюмов и декораций переносили персонажей из Лондона за город, а оттуда в итальянский замок с привидениями. К занавесу любовники помирились, злодеев посрамили, состояния обрели законных наследников, а тайны раскрылись без какого-либо ущерба для персонажей. Спустя час после финального акта Пенелопа в мельчайших деталях помнила каждый из нарядов героини, но совершенно забыла имя актрисы, которая ее играла.
— Пенни, дорогая, — послышался тихий, дребезжащий голосок. — Флоренс, лорд Годалминг.
Это была Кейт Рид в тускло-коричневом тесном платье, волочившая за собой толстого «новорожденного», своего дядю Диармида. Штатный сотрудник Центрального агентства новостей, он содействовал так называемой карьере бедняжки в дешевой журналистике и имел репутацию самого нечистоплотного литературного поденщика из писак Граб-стрит. Всех, кроме Пенелопы, он веселил, поэтому его в основном терпели.
Арт потратил время, поцеловав костистую руку Кейт, и девушка покраснела, как свекла. Диармид Рид поприветствовал Флоренс пивной отрыжкой и поинтересовался ее здоровьем, что никогда не считалось разумной тактикой в присутствии миссис Стокер, которая отличалась способностью в подробностях описывать свои многочисленные болезни. Сжалившись, она избрала другую тему для разговора и спросила мистера Рида, почему тот в последнее время не бывает на ее полуночниках.
— Мы скучаем по вас на Чейни-уок, мистер Рид. Вы всегда так много знаете о жизни низов и верхов общества.
— Сожалею, но последнее время я тралю низы, миссис Стокер. Эти убийства Серебряного Ножа, в Уайтчепеле.
— Ужасное дело, — быстро и сбивчиво произнес Арт.
— Это точно. Но чертовски поднимает тираж. «Стар» и «Газетт» там закопались до победного конца. У Агентства не хватает для них пищи. Они забирают все.
Пенелопа не желала обсуждать убийства и прочую мерзость. Она не читала газет, да и вообще ничего не читала, кроме книг по этикету.
— Мисс Чёрчвард, — обратился к ней мистер Рид, — как я понимаю, сегодня на повестке дня поздравления?
Она улыбнулась ему так, чтобы на лице не образовалось складок.
— А где Чарльз? — спросила Кейт, как обычно, не имея ни малейшего представления об этикете. Некоторых девушек следует регулярно колотить, подумала Пенелопа, как ковры.
— Чарльз подвел нас, — сказал Арт. — По-моему, он поступил неразумно.
Пенелопа чувствовала, как внутри нее пылает огонь, но надеялась, что ее состояние никак не отразилось на лице.
— Чарльз Борегар, так? — спросил мистер Рид. — Как я понимаю, он то, что надо для трудной минуты. Знаете, могу поклясться, прошлой ночью я видел его в Уайтчепеле. С детективами, расследующими дело Серебряного Ножа.
— Едва ли это так, — возразила Пенелопа. Она никогда не бывала в том районе — том самом, где убивали людей. — Я не могу себе представить, что могло бы привезти Чарльза в такой квартал.
— Я не знаю, — сказал Арт. — У клуба «Диоген» странные интересы, которые простираются во все, даже самые сомнительные, кварталы.
Пенелопа предпочла бы, чтоб Арт не упоминал об этом заведении. Мистер Рид сразу навострил уши и уже собрался расспросить Холмвуда, когда всех их спас от конфуза еще один гость.
— Смотрите, — воскликнула довольная Флоренс, — кто пришел досаждать нам своим несносным характером! Это же Оскар.
Большой «новорожденный» с копной волнистых волос и упитанной наружностью подошел к ним праздной походкой — зеленая гвоздика в петлице, руки в карманах, так, чтобы передняя часть полосатых штанов выступала вперед.
— Добрый вечер, Уайльд, — сказал Арт.
Поэт насмешливо изрек краткое «Годалминг», признав Холмвуда, а затем экстравагантно принялся ухаживать за Флоренс, изливая на нее столько обаяния, что избыток его выплеснулся на Пенелопу и даже Кейт. Мистер Оскар Уайльд делал предложение миссис Стокер, когда та еще звалась мисс Бэлкомб из Дублина, но его обошел Брэм, о котором теперь никто не упоминал. Пенелопа легко могла поверить, что Уайльд сделал за свою жизнь немало предложений лишь для того, чтобы полученные отказы дали ему повод и пищу для его необычайного остроумия.
Флоренс спросила его мнения касательно «Выхода в свет Кларимонды», Уайльд заметил, что благодарен создателям за эту пьесу, ибо она вполне способна вдохновить проницательного критика, каковым он, несомненно, полагал себя, на написание воистину гениального творения на его руинах.
— Как интересно, мистер Уайльд, — сказала Кейт, — звучит так, словно вы ставите критика выше творца.
— Да ведь критика и есть искусство. Как художественное творчество предполагает развитую критическую способность, без которой его, собственно, не существует, так и критика является творчеством в самом высоком значении этого слова. По сути, критика — одновременно и творческая, и независимая.
— Независимая? — переспросила Кейт, понимая, что тем самым дает повод для целой лекции.
— Да, независимая. И, подобно тому как из чувственности и нечистоплотности любовных увлечений неумной жены провинциального аптекаря, обитающего в скверном городишке Ионвиль-л'Аббэй под Руаном, Гюстав Флобер оказался способен создать классический роман, ставший шедевром стиля, так и настоящий критик, находящий удовольствие в том, чтобы растрачивать свой дар наблюдательности на темы столь малозначительные, да и просто ничтожные, как отчетная выставка в Королевской академии за этот год и за любой другой, или же стихи Льюиса Морриса, или пьесы Генри Артура Джонса, сможет создать произведение, безупречное по своей красоте, проницательности и тонкости ума. Ничтожество неодолимо тянет к себе всех, кто наделен блестящим интеллектом, а глупость — тот вид Bestia triumphans, который всегда способен привлечь внимание мудрых, заставляя их покинуть свое обиталище.
— Но что вы думаете о пьесе, мистер Уайльд? — спросил мистер Рид.
Тот взмахнул рукой и состроил гримасу, и этот жест в сочетании с выражением лица сказал гораздо больше о предмете, чем его краткая речь, которую даже Пенелопа сочла несколько отдаленной от темы, пусть и изысканной. Уместность, как-то объяснил Уайльд, это безответственная привычка, которой не следует предаваться сверх меры.
— Лорд Ратвен передает свои наилучшие пожелания, — сказал Арт.
Поэт был явно польщен таким высочайшим вниманием. Он уже начал говорить какую-то невероятно восхитительную речь, совершенно не имеющую отношения к происходящему, когда Холмвуд наклонился к нему и голосом настолько тихим, что его расслышала одна Пенелопа, сказал:
— …и он желает вам проявить большую осторожность во время визитов в некий дом на Кливленд-стрит.
Глаза Оскара неожиданно стали проницательными, и он решил не продолжать беседу, а увел Флоренс в сторону — поговорить с Фрэнком Харрисом из «Фортнайтли Ревью». После обращения тот отрастил козлиные рога, которые пугали Пенелопу. Кейт ушла вслед за поэтом, надеясь набрать достаточно слухов для редактора, чтобы затем вместе с этим материалом поместить статью о женском избирательном праве или еще какой-нибудь глупости в том же роде. Даже столь преданный делу вольнодумец с репутацией, каким был мистер Харрис, наверняка сочтет Кейт слишком малахольной рыбкой для своих сетей и выбросит ее обратно в море.
— Что, черт побери, вы сказали Уайльду, что так его расстроили? — спросил мистер Рид, почуяв историю. Ноздри газетчика действительно начинали подергиваться всякий раз, когда он думал, что напал на след какого-нибудь мусора, который принимал за новости.
— Так, одна мания Ратвена, — объяснил Арт.
Собиратель слухов уставился на Холмвуда, глаза его походили на буравчики. У многих вампиров был пронзительный взгляд. На званых приемах они часто старались пересмотреть друг друга, словно олени, сцепившиеся рогами. В этот раз мистер Рид проиграл соревнование и отошел прочь, ища своенравную племянницу.
— Проницательная девочка, — заметил Арт, кивнув вслед Кейт.
— Пф, — фыркнула Пенелопа, покачав головой. — Карьера — это для женщин, которые не могут найти себе мужа.
— Мяу!
— Иногда мне кажется, что все события проходят мимо меня, — пожаловалась мисс Чёрчвард.
— Не произошло ничего такого, чем бы стоило забивать столь прелестную головку, — ответил Годалминг, поворачиваясь к ней.
Арт пощекотал ее под подбородком и слегка поднял ей голову, чтобы заглянуть в глаза. Она подумала, что он сейчас поцелует ее — здесь, на глазах у всего театрального Лондона, — но лорд не стал этого делать. Только рассмеялся и опустил руку.
— Чарльзу лучше быстрее понять, что такую леди небезопасно оставлять в одиночестве. Иначе кто-нибудь тебя украдет и принесет в жертву современному Вавилону.
Пенелопа захихикала, ее учили поступать таким образом, когда кто-нибудь говорил что-то, чего она не до конца понимала. Бездонные глаза лорда Годалминга мерцали. Пенелопа почувствовала, как в груди растекается тепло, и ей стало интересно, к чему все это приведет.