Глава седьмая
ВОР И МАРШРУТИЗАТОР
— Что ты собираешься делать, когда все это закончится? — спрашиваю я у «Перхонен» по нейтринной связи.
С нашей орбиты вокруг Антиопы маршрутизатор зоку выглядел парящим в космосе деревом с зеркальными листьями, диаметром около двух километров. Но внутри него царит настоящее эшеровское безумие. Узлы обработки представляют собой светящиеся голубые сфероиды размерами от воздушного шара до пылинки, и все они вращаются и двигаются, перемещаясь по взаимосвязанным спиралям. Многоугольные зеркала, отражаясь друг в друге, образуют бесконечные коридоры. Но моего отражения там нет, словно я вампир.
Я собираюсь подыскать работу, не связанную с вторжением в гигантские машины, полные лесбийского драконьего секса,отвечает корабль. Белая бабочка-аватар «Перхонен» вьется вокруг моей головы. Я дую на нее, чтобы прогнать из поля зрения: идет процесс взлома очередного узла обработки, похожего на гигантскую амебу размером с мою голову. Это подрагивающий прозрачный пузырь с иррегулярной кристаллической структурой внутри. Большая часть техники зоку еще работает, и этот узел тоже: он с ненасытной жадностью поглощает квантовые состояния из проходящего сквозь маршрутизатор фотонного потока и преобразует их в сложные органические молекулы. Я намерен немного покормить его.
— Ты несправедлива. В своих Царствах зоку могут делать все, что им вздумается. Ну а насчет другой работы, согласись, преступление — это единственный способ придать смысл нашему существованию. Кроме того, ты же настоящий самородок.
Ионные двигатели скафандра мягкими толчками приближают меня к узлу. Мне не следует торопиться: здесь достаточно много энергетических зон, где незащищенный человек может изжариться в одно мгновение. Благодаря метаматериалам скафандра непрерывный фотонный поток огибает меня. Я невидим и недостижим, призрак внутри машины, до тех пор, пока выдерживает костюм.
По моей команде скафандр выбрасывает невидимые щупальца, которые обхватывают узел. Гоголы-математики «Перхонен», оставшиеся далеко позади, усердно работают, чтобы внедрить в память устройства крохотный фрагмент квантовой программы, позволяющей нам отслеживать поток информации. Нам необходимо отыскать промежутки, определить период затишья, чтобы воспользоваться квантовым мозгом маршрутизатора в своих целях…
Происходит информационный выброс. Даже сквозь щиток шлема узел кажется ослепительным раскаленным солнцем. Гоголы-процессоры скафандра, специально настроенные разумы, буквально вопят. Внезапный жар обрушивается на мои руки, лицо и грудь. Только не это.В глаза впиваются горячие иглы, и в следующее мгновение я вижу только белый шум помех. Сопротивляясь желанию свернуться в клубок, я через нейронный интерфейс отдаю приказ двигателям скафандра и запускаю их.
Толчок выбрасывает меня из эпицентра информационной бури, и окружающий мир погружается в благословенную темноту: скафандр возвращается в рабочий режим. Я снова запускаю двигатели, но они глохнут, оставляя меня вращаться вокруг своей оси.
…слишком быстро!кричит мне в ухо «Перхонен» по нейтринной связи.
Бабочка-аватар отчаянно бьет крылышками в моем шлеме, выражая тревогу корабля.
— Я бы двигался еще быстрее,если бы кто-нибудь уточнил график информационного потока! — кричу я в ответ.
Я вытягиваю вперед руки, стараясь замедлить вращение, и молюсь, чтобы не столкнуться с узлом обработки. Стоит только усилить возмущения внутри маршрутизатора, и он вызовет сисадминов зоку. Хотя, если я не открою Ларец в течение нескольких часов, плевать я хотел на разозленных компьютерщиков зоку.
Держись. Он успокаивается.
Мое тело вновь начинает процесс исцеления. Это выражается в легком головокружении и покалывании, словно по мне шныряют муравьи с ногами-иголками. Я и так еще не до конца восстановился: рука отросла не полностью, а после жесткого облучения синтбиотические клетки тела поражены мутациями и аналогом ракового заболевания. Хорошо хоть Миели предоставляет мне достаточный контроль, чтобы полностью подавлять боль. Единственной проблемой остается некоторое оцепенение, а в такой работе, как эта, оно недопустимо.
Защитный костюм с шипением избавляется от излишнего тепла. Жалобы гоголов в моей голове затихают до невнятного ропота, и системы скафандра сигнализируют о полной исправности. Я слизываю пот с верхней губы и втягиваю воздух, крепко стискивая в руке Ларец. Для того, чтобы открыть такую маленькую вещицу, должен быть более легкий способ.
— Кстати, я в полном порядке. Спасибо, что поинтересовалась, — бормочу я.
А не хочешь ли ты построить имитационную модель квантовой системы с тремя миллионами неизвестных параметров? Нет? Тогда заткнись и предоставь мне и моим гоголам выполнять свою работу.
Я не могу винить «Перхонен» за недовольство. Ее гордость и отраду, крылья, напоминающие северное сияние, мы превратили в жесткую решетку квантовой логики, создав некое подобие процессора. А это означает, что при серьезных затруднениях бегство окажется крайне проблематичным.
И еще Миели.
— Хотелось бы обратить твое внимание на то, что здесь нахожусь один я, — раздраженным тоном говорю я.
Хотелось бы обратить твое внимание на то, что мы это ценим,отвечает «Перхонен». Ты все еще рассчитываешь, что бог из твоего ящика встретит тебя с распростертыми объятиями и поможет нам?
— Не беспокойся, я имел с ним дело в прошлом. И я знаю, каково это — торчать в замкнутом пространстве. Чтобы выбраться оттуда, согласишься на что угодно. Даже заключишь сделку с хитроумными кораблями и оортианскими воинами.
Ловлю тебя на слове. В любом случае поток понемногу ослабевает.
— Сколько еще ждать?
Спаймскейп скафандра наконец-то снова работает и демонстрирует мне воссозданную картину внутренностей маршрутизатора. За способность оставаться невидимкой приходится платить слепотой, а это сильно мешает, если требуется проникнуть в огромную машину, которая постоянно создает или уничтожает какие-то компоненты. К счастью, сейчас я нахожусь в относительно стабильном наружном слое, в стороне от тяжелых функциональных центров.
О, не больше часа или около того. Надеюсь, ты не успеешь соскучиться.
— Превосходно.
Я ерзаю в своем скафандре. Мой импровизированный костюм не совсем удобен: это всего лишь кусок интеллектуальной материи, загруженный специальными гоголами и дополненный кое-каким оборудованием вроде двигателей. По ощущениям работать в нем — все равно что в одежде из мокрой глины, а я не снимаю его уже два дня. Нейронный интерфейс довольно примитивен, и в моей голове ни на миг не утихает бормотание гоголов. Перспектива провести в этом скафандре еще час, плавая в наружных слоях маршрутизатора и подвергаясь ежесекундной угрозе очередного информационного выброса, меня ничуть не радует. Тем более что братья-близнецы микроскопического копа могут в любой момент оказаться поблизости.
Ну а ты?неожиданно спрашивает корабль.
— Ты о чем?
Чем ты будешь заниматься, когда все это закончится?
Честно говоря, я довольно плохо помню, что такое настоящая свобода и каким я был прежде. Мне вспоминается жизнь под разными обличьями в губерниях,невесомые коралловые рифы на мирах-поясах, бесконечные вечеринки в городе Супра, танцы над кольцами Сатурна. Поиски сокровищ и их похищение. Жизнь Жана ле Фламбера. Неожиданно я испытываю острое желание вернуть все это.
— Я собираюсь взять отпуск, — говорю я. — А как ты думаешь, чем займется Миели?
Корабль молчит. Я никогда не спрашивал «Перхонен» о Миели, и мне совсем не хочется обсуждать ее недавнее желание умереть. Хотя я уверен, что кораблю известна его причина.
Что касается нее,отвечает «Перхонен», я не уверена, что это когда-нибудь закончится.
— Почему же?
Еще одна долгая пауза.
Потому что она ищет то, чего никогда не существовало.
А потом, ожидая, пока информационный шторм в маршрутизаторе утихнет, корабль рассказывает мне о том, чего Миели лишилась на Венере.
Миели радуется тишине в центральной каюте. После того как «Перхонен» навела порядок, здесь совершенно пусто и голо, одни лишь сапфировые стены с белыми полосами не до конца залеченных трещин. Спасать оортианские сувениры времени не было. Но Миели все равно, ведь песни остались.
Заново сфабрикованные бабочки-аватары отдыхают на изогнутых поверхностях, напоминая белые цветы. Внимание корабля полностью сосредоточено на цели — огромном свадебном букете из стекла в нескольких километрах отсюда, напротив похожей на гигантскую картофелину Антиопы. Вор, по всей видимости, справился с узлом обработки. Следующий шаг за Миели. Она достает из кармана полученный от ле Фламбера камень.
Первый камень зоку Миели увидела в кото Хильяйнен, когда ей было шесть лет. Солнечный кузнец с Юпитера подарил мертвый камень ее сестре по кото Варпу в качестве игрушки. Все дети собрались на него посмотреть, а Варпу от гордости расправила свои крылья. В том камне не было ничего особенного: безделушка тусклого янтарного цвета, размером с мизинец, с ребристой поверхностью. Камешек производил удручающее впечатление, но когда дети трогали его, им представлялось, что они прикасаются к внешнему миру, чуть ли не к солнцу.
Когда очередь дошла до Миели, камень прилип к ее ладони, словно голодный интеллектуальный коралл. В то же мгновение в ее голове послышался голос, не похожий ни на одну из ранее слышанных песен, голос, полный страстной тоски и желания, и такой сильный, что она испугалась. Голос убеждал, что она особенная, что она заодно с камнем, и стоит ей только захотеть, как они навеки составят единое целое…
Миели расправила крылья, подлетела к ближайшей трещине и, не обращая внимания на протесты Варпу, выбросила камень в темноту. После этого Варпу не разговаривала с ней несколько дней.
Но камень, парящий перед ней сейчас, живой, он излучает тусклый свет сцепленности. Это простой голубоватый овал, меньше ее ладони, гладкий и прохладный и источающий слабый аромат цветов.
Миели прикасается к нему, и по всему телу распространяется легкое покалывание, концентрирующееся в животе, словно приглашая к воссоединению. Как и многие другие камни низшей инфраструктуры, он не был закреплен за определенным владельцем, и именно поэтому вор украл его у марсианских зоку. Но содержащиеся внутри квантовые состояния уникальны: исходя из теоремы о запрете клонирования, их невозможно скопировать.
В отличие от меня.
Миели поспешно прогоняет эту мысль и принимает приглашение камня. В голове возникает странное ощущение, как будто на мозг легла мягкая прохладная рука.
Теперь она формальный член сообщества зоку, часть коллективного разума, связанного в единое целое квантовой сцепленностью. Конкретно это сообщество весьма обширно, но разрозненно, и занимается поддержанием и улучшением общей коммуникационной инфраструктуры, охватывающей всю Систему. Миели стоит лишь выразить желание, и интуитивные механизмы зоку вплетут его в ткань зоку — оно будет выполнено, при условии доступности ресурсов и оптимальным для всех членов коллектива способом.
Но все имеет свою цену: в ответ зоку могут потребовать что-либо от нее, и она об этом даже не узнает. Неожиданно вспыхнет идея, которая полностью завладеет ее разумом. Или возникнет непреодолимое желание очутиться в каком-то определенном месте, где она встретит незнакомца, которому окажет помощь в решении его проблем.
Вор в маршрутизаторе продолжает попытки открыть Ларец. Миели делает глубокий вдох и приступает к осуществлению плана.
Метамозг передает ее желание камню: это сложная мысль, сформулированная при помощи вора и «Перхонен», запрос на создание специфического квантового алгоритма. Камень жадно впитывает ее требование. Модифицированные крылья «Перхонен» имитируют коммуникационный протокол зоку и передают сигнал маршрутизатору. Свадебный букет начинает менять форму, словно оригами, разворачиваемое невидимыми руками.
Как я и ожидал, Миели превосходно справляется со своей частью плана. Вероятнее всего, она полностью доверилась метамозгу, хотя и ненавидит это делать: внедренный в ее голову Соборностью, он подавляет все мысли и ощущения, не относящиеся к непосредственной цели. Мне хотелось бы поблагодарить ее, но зеркальный кошмар вокруг меня уже оживает. Время играет огромную роль — каждую секунду можно ожидать очередного информационного выброса, а до тех пор мы должны выжать из маршрутизатора все, что удастся. «Перхонен» передает инструкции, пользуясь связью, установившейся между Миели и устройством зоку.
Тебе пора двигаться,говорит корабль. Вот последние данные об интенсивности информационного потока.
Спаймскейп скафандра вспыхивает трехмерной разноцветной схемой, напоминающей скан мозга. Яркие замысловатые контуры пульсируют и меняются у меня на глазах. Я перевожу взгляд на бабочку-аватар, оставшуюся в шлеме. На фоне пестрого безумия она кажется успокаивающе нормальной. Сжав зубы, я передаю карту управляющим гоголам и включаю ионные двигатели.
Я ощущаю себя так, словно плыву в невидимых струях пламени. Где-то в подсознании неслышно тикают часы. Несколько секунд бросающего в пот маневрирования, и я добираюсь до Врат Царства.
Они находятся там, где мы и предполагали: в большой полости недалеко от центра маршрутизатора, рядом с источником энергии, в относительно спокойной зоне, как в эпицентре бури. В спаймскейпе я вижу нагромождение кубов, испускающих слабое фиолетовое сияние, около двух метров в каждом измерении. Врата Царства — универсальная зона сопряжения физического и виртуального миров. Они переводят тебя на язык Царства, когда ты входишь, и обратно, в физическое состояние, при выходе. Пикотехнические реассемблеры считывают квантовую информацию любого существа, конвертируют ее в кубиты и телепортируют в игровые миры, полные волшебства и драконов.
Или, в нашем случае, сердитых могущественных богов.
— Подходящее местечко, — шепчу я «Перхонен». План снова вспыхивает у меня голове, и все детали становятся неожиданно четкими. — Как справляется Миели?
Все готово.
Я соединяю рукавицы скафандра, чтобы обеспечить свободу движений, и правой рукой поднимаю вверх Ларец, левая все еще остается куском регенерирующей плоти. Затем отключаю часть ку-поля скафандра, отпускаю Ларец, оставив только сенсорную связь, что создает ощущение, будто я все еще держу его, и направляю ближе к Вратам.
До предполагаемого снижения информационного потока остается сорок секунд,сообщает «Перхонен».
Маршрутизатор выстраивает вокруг Ларца сложную систему. Как утверждают гоголы, она запустит определенный алгоритм, благодаря которому коты останутся живы. При использовании импровизированных квантовых вентилей на крыльях «Перхонен» этот процесс мог бы занять не одну тысячу лет. Потом в поле зрения вспыхивает абстрактное облако разноцветных слов на языке зоку, и сразу же следует перевод помощников-гоголов «Перхонен».
Ты прав,говорит «Перхонен». Внутри находится Царство. Теперь оно в памяти маршрутизатора. Вероятно, ты сможешь в него попасть.
Под моими пальцами поскрипывает воображаемое дерево. Или это просто фантомная боль в отсутствующей руке.
— Знаешь, — отзываюсь я, — если что-то пойдет не так, хочу, чтобы ты знала: мне было приятно с тобой познакомиться.
Мне тоже.
— И прости меня.
Простить? За что?
— За то, что сейчас произойдет.
Я запускаю ионные двигатели и приближаюсь к Вратам Царства.
Камень сжимает мозг Миели железной хваткой. Внезапно в ее голове рождается песня. Она пробуждает те участки мозга, которыми Миели не пользовалась уже два десятилетия, участки, которые заставляют материю изменяться. Непрошенные слова слетают с губ.
На них откликаются вяки в оболочке «Перхонен». Песня почти так же сложна, как и та, что Миели пела в своем кото одиннадцать ночей без перерыва, создавая корабль. Но сейчас это резкая, мертвая песня, полная холодной отстраненности и кодов, песня вора. Миели пытается остановиться, зажимает рот руками, прикусывает язык, но тело отказывается ей повиноваться. Охрипшим от негодования голосом она буквально выплевывает все, до последнего слова.
Изменения, вызванные песней, незначительны, но Миели ощущает, как они полностью охватывают корабль, проникая прямо в сердце и простираясь по всей паутинообразной структуре, по всем модулям до самых крыльев.
Миели! Что-то не так!..кричит корабль.
Проклиная вора, Миели отдает мысленный приказ, возобновляющий ограничения.
Жан, о чем это ты толкуешь?
Бабочка в моем шлеме возбужденно бьет крыльями.
У меня немеют конечности. Миели воспользовалась удаленным контролем над принадлежащим Соборности телом. Но законами Ньютона она управлять не в состоянии — я продолжаю двигаться к Вратам.
Вот они передо мной, черные как грозовая туча. Сверкает вспышка. А потом я оказываюсь одновременно живым и мертвым.
— «Перхонен»? — шепчет Миели.
Бабочки-аватары «Перхонен» взлетают со своих мест и взвиваются вихрем, составляя аттрактор Лоренца. Затем мелькающая белая масса уплотняется и образует лицо.
— «Перхонен» здесь больше нет, — шелестят крылья.
