Зря она боялась. Первый урок в итоге оказался даже лучше, чем можно было мечтать. Климентий Петрониевич явно не заинтересован затягивать обучение, и это просто замечательно! Тиса облегченно вздохнула, возведя очи к небесам. Единый, неужели скоро она перестанет видеть вэйна! Последнее видение доказало очередную ложь. Он общался со своим дядей вопреки горячим заверениям. Князь и его преемник прелюбезно перекидывались письмами. Тиса фыркнула своим мыслям, не замечая, как косо посмотрел на нее встречный прохожий. Из раза в раз эти невольные подглядывания за жизнью Демьяна становились всё невыносимее: смотреть его глазами, слышать голос и понимать, что при всей этой кажущейся близости они далеки друг от друга, как бриллиант и мостовой булыжник. Боже! Теперь все изменится! Как она будет счастлива, когда эти мучения закончатся! Чары рассеются, истают, как выгоревшая свеча, и она забудет его. Обязательно забудет… и заживет прежней жизнью.

В размышлениях девушка не заметила, как оказалась у ворот дома Отрубиных на Бережковой. Решительно намереваясь прочитать заданный материал вдоль и поперек, минула привратника, даже не заметив голубую карету в дальнем конце подъездной площадки. Две поджарые бело-яблочные кобылы фыркнули, обиженные невниманием к своим породистым персонам.

Войнова взбежала по ступеням сумрачной парадной и неожиданно на повороте пролета натолкнулась на кого-то. По-детски пискнув «ой», она отшатнулась и, если бы не руки, ловко охватившие талию, наверняка полетела бы кубарем с лестницы.

Тису удержал молодой человек приблизительно ее возраста. Одного взгляда на самоуверенное холеное лицо, обрамленное кудрями розоватого парика, и модный дорогой камзол, надетый вальяжно нараспашку, хватило, чтобы понять: из барчуков. И родословное древо ветвями облака разгоняет.

Однако манеры у его благородия хромали – незнакомец не спешил убирать руки с талии и бесцеремонно рассматривал девушку.

– Старики Отрубины невероятные скопидомы, раз скрывают от общества сразу две розы редчайшей красоты. – Это было произнесено скучающим тоном ловеласа, от которого уши Тисы мгновенно заалели.

– Спасибо. Прошу простить меня за рассеянность, я не заметила вас, – невнятно пробормотала она, сделав попытку отстраниться.

Со стороны двери послышались шаги и голоса Отрубиных.

– Граф, где же вы? – определенно голос принадлежал Марье Станиславовне.

Молодой аристократ не отпускал. Наоборот, через силу притянул к себе.

– А какие глаза, – восхитился ценитель красоты, будто не слыша, что его зовут. – Чистый янтарь с Солнечного побережья.

«А у вас, сударь, противно яркие губы. Словно неделю щеткой натирал».

– Прошу отпустить меня. – Оторопь наконец сошла с нее. Происходящее Тисе совершенно не нравилось. Не хватало, чтобы Отрубины застали ее в объятиях графа. Это при щепетильности-то Льва Леонидыча к окружению дочери!

Довольная ленивая усмешка округлила щеки молодого наглеца. Похоже, смена эмоций от растерянности к негодованию на лице «добычи» развлекала его светлость.

– В следующий раз вы меня заметите, – самоуверенно заявил он.

И Тиса вдруг поняла: этот благородный поганец специально намеревался удерживать ее и предъявить обществу милую компрометирующую сцену. Ну, знаете ли!

– Другого раза не случится, будьте спокойны.

В последнюю секунду, прежде чем на лестничной площадке показалась компания, Войнова поступила недостойно благовоспитанной дамы: просто по-солдатски, как Кубач учил в детстве, нащупала мизинец незнакомца на своей талии и с силой отогнула. Барчук дернулся от боли, хватка ослабла, и девушка выскользнула из цепких рук. Как раз вовремя.

– Граф, вот вы где, а мы вас ищем! – Лев Леонидыч подозрительным взглядом окинул парочку молодых людей на лестнице. В отличие от жены он словно носом чуял нечистое. – Вы, верно, заплутали. Лестница в зимний сад располагается в правом крыле. Чайный стол уж накрыт.

Надо сказать, хозяин сменил свой длиннополый халат на коричневый сюртук, подтянулся телом и выглядел весьма солидно.

– Позвольте проводить вас, Ёсий Аполинарьевич, ваша светлейшая матушка и сестра уже спустились, – растягивая слова на излюбленный манер, пропела Марья Станиславовна, выплывшая вслед за мужем. – Помните, вы мне обещали рассказать о посещении Белоградского театра?!

– Конечно, Марья Станиславовна. У меня великолепная память. – Аристократ поцеловал пухлую ручку хозяйки, скосив злой взгляд на Тису. – Поведаю во всех подробностях. Но сначала смею просить представить мне эту милую незнакомку.

Перехватив инициативу у жены, Лев Леонидыч взял обязанность представить девушку на себя.

– Это Войнова Тиса Лазаровна, наша постоялица. Приехала из глубинки Увежской губернии. Жена опекает девицу по щедроте души, – без особых церемоний произнес он, коротко и емко. Чтобы некоторым высокородным графам стало понятно, что эта особа не стоит внимания. Тиса второй раз за последние десять минут почувствовала, как занялись ее уши. – Эти женщины… – Отрубин развел ладони с видом, мол, что с ними поделаешь. – Насколько мне известно, ваша матушка тоже весьма сердобольна?

– Да, она неустанно опекает бедных сироток из «Сердечного крова», – ответил граф, глядя на Тису с затаенным злорадством.

– Ах, как это благородно с ее стороны! – Марья Станиславовна картинно вздохнула, положив ладонь на необъятную белую грудь в вырезе платья. – Эти несчастные деточки из городского приюта всегда так неприглядно одеты, аж сердце разрывается, когда вижу их. Ваша матушка – само милосердие, Ёсий Аполинарьевич! Всегда думает о других более, чем о себе. Кстати, милочка, – обратилась к постоялице хозяйка. – Меня Лидия Аскольдовна, графиня Озерская и матушка нашего милейшего графа, одарила изумительным собранием сочинений. С завтрашнего же дня прошу вас читать его, сделайте милость.

Ничего не оставалось, как согласиться.

– Но не будем заставлять графиню ожидать нас, дорогая. Не желаете присоединиться к нашему скромному чаепитию, Тиса Лазаровна? – нехотя обратился к ней Лев Леонидыч, когда иссякла беседа. Будто тем самым великую честь оказал.

– Будьте так добры, – поддержал хозяина дома Озерский, притворно улыбаясь.

И предоставить возможность скомпрометировать себя иным способом? Нет уж. Что у графа недоброе на уме, Тиса не сомневалась.

– Спасибо, увы, прошу меня простить, – склонила она голову. – Я неважно себя чувствую и, если позволите, хотела бы отбыть к себе в комнату.

– О, сейчас я вижу этот нездоровый румянец на ваших щеках, милая, – запоздало рассмотрела хозяйка. – Надеюсь, ничего серьезного? Не хотела бы, чтобы Санюша подхватил какую-нибудь хворь. Не представляете, граф, как нам бывает тяжело, когда малыш болеет.

– Нет, что вы, просто усталость, – заверила Марью Станиславовну Тиса. – Боюсь, от дальней дороги не совсем оправилась.

Отпущенная восвояси, она не могла нарадоваться тишине и обособленности своей комнаты. Прошло всего несколько дней, а уже устала от превысокого общества. Нет, эти кринолины, этикет и лживые речи – не ее стихия. Но каков Озерский! Бывают же такие неприятные люди! Хотя, надо признать, он удержал ее от падения. И все же избави Единый вновь пересечься дорожками с молодым графом. Титулованный мальчишка любит потешаться за счет других, это очевидно.

Покормив голубей, Войнова присела за писчий столик и выложила из сумки книги. На какое-то время она углубилась в чтение, снова ощутив прилив желания обучиться всему и немедля. И, когда за дверью со стуком подала голос Фонька, взмолилась, чтобы это не было приглашением спуститься вниз. Единый услышал. Горничная потревожила лишь для того, чтобы занести отглаженные вещи.

– Гости еще не уехали? – не удержалась от вопроса Тиса.

– Вы о графьях? – охотно откликнулась девушка. – Так вона уезжают, поди, с вашего оконца видать будет. Глядите, какая коляска!

Девушки дружно прильнули к окну. Карета действительно имела представительный вид. На сей раз Войнова и лошадей оценила, и пресветлое семейство вместе взятое. Графиня была высока, сухопара и имела такую прямую спину, словно к ее позвоночнику привязали швабру. Лицо Лидии Аскольдовны по форме напоминало кабачок и было столь же бесстрастно, как сей овощ. За графиней неотступно следовали две девочки-служанки лет семи, понуро неся пухлый клетчатый саквояж и черный зонт хозяйки. Ростом Озерский явно пошел в мать, а вот кабачковое лицо унаследовала его сестра – молодая девушка, идущая под руку с Лизой к карете. От Фоньки Тиса узнала, что зовут ее Лееславой в честь святой, или просто Лесой.

– Она подруга нашей Лизки, – объяснила горничная и тут же прикрыла рот, испугавшись. – То бишь Лисаветы Львовны.

– Меня можно не стесняться, Фоня, – махнула рукой Войнова. В конце концов, ей уже порядком надоели правильные речи. Горничная кивнула и все же осторожней продолжила не без грусти в голосе:

– А вот Ёсий Аполинарьевич реже бывает.

– Вот уж несчастье, – поморщилась Тиса, наблюдая, как Озерский на прощание целует руку Лизоньке.

– Старый граф помер позапрошлую зиму, и он теперь сам себе граф. Такой молодой! Поговаривают, – прошептала Фонька, – хозяин его зятем прочит Лизке. А она носом крутит. Но все равно выйдет.

– Почему выйдет?

– Батюшку не посмеет ослушаться.

Тиса подняла брови.

– Это вы недавно в дому-то, потому не ведаете, – хмыкнула Фонька, видя недоверие собеседницы. – Здесь как хозяин молвит, так все и делается. Потому что на руку горяч больно.

– Кто горяч? Лев Леонидович?

– Кто ж еще? Редко бывает, но метко. Уж коли гневается, то стены дрожат и чубы трещат, – закончила горничная поговоркой. – Лучше ему тогда на глаза не попадаться.

Войнова покачала головой. Надо же, никогда бы не подумала. Лев Леонидыч в его халате до пят, невысокого роста и далеко не богатырского телосложения. Всегда выдержанный – и вдруг «чубы». Странно. Но не верить прислуге пока оснований не было.

Карета заполнилась пассажирами и покатила из ворот на Бережковую.

Фонька убежала, а Тиса снова засела за книги. Особенно интересными показались ей записки из практики Кашина. «Владея отстранением, – писал ученый муж, – вы сможете увидеть со стороны искомую персону. Позвольте случай: горожанка М. обратилась ко мне с просьбой найти потерявшегося на ярмарке внука. При поиске я обнаружил ребенка спящим в корзине с бельем у портомойни. Не владея отстранением, я бы узрел темноту век искомого, не более. Отстранение же позволило мне определить точное местоположение дитяти».

По словам Кашина, отстранение обуславливается «рывком сознания, рожденным холодным разумом». Необходимо погасить эмоции, затем пожелать оторваться от объекта мыслью, при этом жаждая ослабить, но не оборвать «оковы» связи.

Начитавшись вдоволь теории, Тиса поняла, что жаждет дела.

Янтарные глаза закрылись, чтобы видеть за сотни верст.

Дни до пятницы не желали пролетать быстро. Войнова изнывала в ожидании будущего урока. Всё, что могла почерпнуть из книг об отстранении, она усвоила. Что до практического применения – «видеть» кого-либо со стороны ей так и не удалось. За три дня она посетила в видениях отца, лекаря, Рича, подруг и Камиллу. Приобрела изможденный вид и знала все сплетни Увега, но так и не приблизилась к неподдающемуся отстранению ни на мизинчик. Что она делает не так?

Маета на душе заставляла спускаться и проводить какое-то время в обществе Отрубиных, читая новый любовный роман для благодарной слушательницы в лице Марьи Станиславовны. Собрание сочинений в трех томах – «Благочестие», «Смирение» и «Скромность», любезно подаренное графиней Лидией Аскольдовной Озерской, осталось нетронутым, зато книги были напоказ выставлены в книжном серванте красной гостиной. Роман же, который удостоился чтения вслух, назывался «Чары любви». Иногда Тиса вникала в суть текста, иногда ей хватало знаков пунктуации, чтобы не сбиваться и незаметно предаваться размышлениям на отстраненные темы. Пока что книга повествовала о молодой баронессе и ее ухажере красавце гусаре. Каждый день он проводил под балконом избранницы с домрой и пышными стихами в ее честь. Много пустых диалогов, но, на удивление, Марье Станиславовне роман нравился. Матрона то зевала, мечтательно закатив глаза к лепнине потолка, то охала в ладонь.

Улучив момент, Тиса как-то намекнула хозяйке об оплате за постой, чем вызвала сонное непонимание на круглом лице Отрубиной. Продолжать не стала, приняв решение, что лучше приобретет что-то в подарок хозяйке.

Каждый день ко Льву Леонидычу прибегали гонцы из торжка, и хозяин дома закрывался с ними в своих покоях для деловых пересудов. Санюша то почивал полуденным сном на радость всем домочадцам, то устраивал искрометные представления, и тогда все оказывались не в силах его утихомирить. Лизонька пропадала в красной гостиной за малеванием и не участвовала в общих посиделках. Но в четверг к дому подкатила легкая двуколка Озерских, и молодой Отрубиной пришлось оторваться от своего шедевра.

Когда Лееслава появилась на пороге, поцеловать ее ручку вышел из своих покоев сам Лев Леонидович. Хозяин дома справился о здоровье графини и графа и не торопился возвращаться к делам. Напротив, кликнул слуг накрывать чайный столик и велел нести сладости, что доставили из пекарни Творожковых.

– В прошлый ваш приезд, помню, вам пришлись по вкусу их крендельки с кремом.

– Благодарю, но я приехала ненадолго, – низким для столь юной особы голосом сказала Озерская. – Лиза, матушка одобрила идею брата поставить пьесу «Розы Равеля», чтобы выступить на Сотворенском благотворительном концерте. – Она взяла в руки ладони подруги. При сем дружественном жесте лицо Лееславы, видимо, по природе малоэмоциональное, оставалось бесстрастным, и это делало ее еще больше похожей на свою мать. – Ма сперва не соглашалась, но потом изменила свое мнение. Ёся убедил ее, что пьеса о беспутстве Равеля и его трагической кончине станет назидательной для нынешней молодежи.

Тиса, сидевшая с Оливией на придиванной козетке, опустила голову, чтобы скрыть просящуюся на свет усмешку. Молодой граф Озерский печется о благонравии молодежи? Право, смешно! Наверняка сынок вешает строгой матери лапшу на уши, а сам знаком с беспутством не понаслышке.

– Пьеса на благотворительном концерте! Ах, какая замечательная идея, девочки! – оживилась хозяйка дома, сбросив диванную дрему. – Лидия Аскольдовна – поистине величайшей души человек.

– Завтра будем разучивать первую сцену. Участвовать согласились многие, кого ты знаешь, Лиза. Роль Равеля будет играть, конечно, брат, и он весьма надеется, что ты будешь третьей Розой.

– Я не сильна в лицедействе, – промямлила Елизавета. – И не могу завтра, к большому сожалению… Я хотела закончить свою картину, ты же знаешь.

– Что ты такое говоришь, детка? Пропустить такую прекрасную возможность ступить на сцену – кощунство! – Отрубина-старшая театрально коснулась тыльной стороной ладони лба. – Ах, если б я была молода, как ты!

– Ты же можешь домалевать картину и позже, не так ли, Лиза? – произнес Лев Леонидыч, глядя в глаза дочери. – Тебе давно пора развеяться.

Лиза кивнула. От радости Марья Станиславовна гнусаво и протяжно запела: «О, мой Равель! Любо-овь мо-оя! Настал сей срок. К тебе спешу сегодня я! На грудь мне ляжет лепесток, и роз блаженный аромат укроет нас в саду».

Тисе оставалось только удивляться причудам богатых семей. Она вспомнила Ганну, плетущую кружева, чтобы свести концы с концами, Кошкиных, каждый год молящихся о хорошем урожае сада. Все же богатые не знают больших забот, а их жизнь безоблачна и редко омрачается тучами.

Но уже утром следующего дня Войнова убедилась, что у монет есть и другая сторона.