«И была великая пустошь – тьма без света, ночь вечная-бесконечная. И решил Единый создать мир. Кликнул он Жнуха, и прибыл тот на земляном черве Жвале. И слепил Единый с помощью Жнуха земляной шар, и назвал его Хорн. Но хладен был Хорн, студен, как камень во льду. Тогда позвал Единый огненного Косеницу. Прибыл тот верхом на рыжем Лисе. И зажег Единый очаг внутри да снаружи Хорна. Потеплел Хорн, светел стал, да не было вод в нем. И кликнул тогда Единый Лею, и приплыла к нему Лея на огромном зеркальном Карпе. И излились реки и моря на новый мир, деля с сушей Хорн пополам. Не хватало лишь ветра, гонящего волну за волной к берегам. Тогда позвал Единый Небела. И прилетел Небел на орле Горе. Вдохнул Единый живой ветер в Хорн. Погнал тот облака по небу, а волны по синим морям. На пятый день оглядел Единый созданный мир, но не узрел в нем гармонии. Тогда явилась на зов Единого Вэя на белом драконе Вемовее. Сплелись стихии в единое целое, неразлучное. Красив стал Хорн – кристально чистые воды, полные рыб, омывали берега его, животные гуляли в лесах и на полях его, птицы возносились в высокое небо его. Залюбовался Единый им, да вскоре загрустил. Всем хорош оказался Хорн, да только красу его не понимал никто из обитателей его. И решил Единый создать человека по образу своему и подобию. Взял он глину да слепил из нее мужчину, а из его левой ключицы – женщину. Да только ни души, ни жизни в первых людях не оказалось. Тогда отдал Единый свои душу и кровь до последней капли ради жизни человечества.

И умер творец шестым днем. И воскрес седьмым…»

Внутри собора негде было яблоку упасть. А площадь при храме еще с раннего утра наводнила толпа. Святой отец попеременно с дьяком в нарядных красных рясах с торжественностью читали святое Писание на «святокрасном мостоке» – так громко, что слышно было даже вне стен собора. Впрочем, в этом скорее заслуга зодчих, создавших акустические отводы в строении. Тиса явилась в храм спозаранку и удостоилась милости Божией оказаться внутри святых стен во время богослужения. Она была притиснута толпой к одной из колонн, откуда хорошо виднелась та странная гигантского размера фреска с пустым человеческим силуэтом посредине. «Присутствие», – всплыло в памяти название сего незаконченного шедевра живописи. Взгляд то и дело возвращался к недомалеванной художником фигуре неизвестного, а мысли… Впервые за много лет Тиса не могла сосредоточиться на молитве в великий праздник. Суть речей священнослужителей ускользала от нее, как уж из рук неудачливого змеелова. Девушка прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Надеялась, что молитва успокоит сердце, но вместо этого к ее дурному настроению прибавилась еще и вина за нерадивую молитву. Прости меня, Боже.

Праздничная церемония протекала мимо ее внимания. Клирос отпел «Аллилуйю», «Славься, Сотворение», «Первое явление» и «Акафист св. Жнуху». Так по пятницу ежедневно будет проводиться служение, посвященное явлению каждого святого из Пятерки. После скорбной субботы, или «голодной», как в народе ее еще называют из-за строжайшего поста, наступит апогей сотворенской недели – святое Воскресение. Величайший день в году, когда слезы приравниваются к греху.

После праздничной службы народ потек прочь из храма, сияя просветленными лицами. Кто-то направился домой, кто-то в гости, а кто сразу подался в центр Оранска, где уже начинались гулянья. Тиса не заметила, как вернулась во флигель. Заглянула Алевтина. Поздравив постоялицу, вручила ей корзинку с обедом. Оказалось, что семейство Кадушкиных собралось отмечать праздник у родни.

– Хотите, пойдемте с нами? – Алевтина подоткнула непослушные букли под цветастую нарядную косынку.

Тиса поблагодарила и отказалась, сказав, что должна встретиться с друзьями на центральной площади. Хозяйка, махнув рукой на прощание, убежала.

Девушка засунула нос в корзинку, вытащила кусок сладкого пирога и уселась с ним на кровать, не боясь накрошить на покрывало. Сегодня можно. Унылое жевание – то, что ей сейчас нужно.

Пирог закончился, нужно было собираться, ведь Люся будет ее ждать, но идти никуда не хотелось. Потянув время, Тиса все же заставила себя встать. Надела свое зеленое платье. Жаль, нарядное, цвета ночного неба, она оставила в Увеге – из-за того, что оно вызывало воспоминания о Горке и вэйне. Глупость с ее стороны. Платье не виновато в ее неудачах.

Накинула новую шаль и взглянула в старенькое облезлое зеркало на внутренней стороне дверцы шкафа. Как она могла радоваться покупке? После созерцания одеяния баронессы Лилии Разумовской ее одежда казалась не лучше робы. Да и сама себе девушка виделась бледным ничтожеством.

– Но ведь он ей отказал, – упрямо прошептала она своему отражению. – Демьян не пойдет на бал и не будет с ней танцевать. Он мне, а не той рыжей диве писал те письма.

Встряхнув таким образом свое самолюбие, после последнего видения раскатанное в тонкий до прозрачности блин, девушка покинула жилище.

Вскоре она поняла, что выбраться в народ стоило.

По улицам мчались тройки с бубенцами, украшенные пестрыми лентами и бусами. Гурьба за гурьбой тянулся люд в центр города. Слышался смех и поздравления, песни и частушки, бренчали домры, заливались гармони. Встречные лица заражали весельем. Удивляли костюмами и масками ряженые. Гимназистки краснощекие в цветастых платках заливисто хохотали шуткам кавалеров. Носилась с визгом детвора.

Боровая была полна народа. А ближе к городской площади так и вовсе столпотворение. Такое разнообразие развлечений Тиса видела впервые – шатры со сценами, пестрые вертепы кукольников, покорители огня и силачи. Она пробралась вперед и удивленно оглядела театральную площадь у сквера. Ледяные горки из цветного льда – творение Агаты Федоровны и наместного погодника Моти Зябовича – поражали взгляд. Будто спутанный клубок шерсти, пролегали ледяные желоба, по которым, голося от восторга, неслись храбрецы возрастов от мала до велика. Отдельные части конструкции горок имели формы, напоминающие о священных животных. Казалось, будто ты входишь в разинутый беззубый рот червя и катишься по его длинному нутру, или скатываешься по крылу Гора, или несешься по волнам на спине Карпа, или подпрыгиваешь на повороте на лисьем хвосте. Но самая высокая горка в несколько колец была посвящена дракону Вемовею и вызывала особый интерес у молодежи. Наблюдая чужой восторг, Тиса поймала себя на мысли, что желает и одновременно побаивается испытать то же самое, что чувствуют эти ребята. Однако, взглянув на часики, поняла, что пора пробираться к театру, где вскоре должен был начаться благотворительный концерт.

Подъезд к театру запрудили экипажи. На ступенях девушка обогнала чинно поднимающуюся пожилую пару и вошла в высокую дверь, придерживаемую молодым привратником в оранжевой форме. Оказалась в вестибюле, откуда благородная публика по ковровой дорожке шествовала в театральный зал. Еще трое привратников, уже более внушительного вида, притязательно оглядели вошедшую.

– Тиса! – услышала она оклик Люсеньки. К ней спешила Перышкина, хорошенькая, в желтом костюме из тонкой шерсти с шелковой вышивкой на буфах рукавов. – Как замечательно, что ты пришла! Думала, не дождусь. Пошли быстрей! Наши уже за кулисами готовятся! Пальто бери с собой, а то потом большая очередь в гардеробе будет.

Войнова послушно потопала за Люсей, которая повела ее в конец вестибюля. Там девушки нырнули в одну из неприметных дверей. Узкий сумрачный коридор вывел к трем невзрачным смежным комнатам с зеркалами, где суетился народ, готовящийся к выступлениям. Хор пансионерок распевался в одном углу, кадеты тренировали танец с шашками, группа бородачей-домристов настраивала инструменты. Везде лежали сумки и мешки, на стульях и столах разбросаны сценические костюмы, кто-то переодевался за ширмами.

Тиса не сразу узнала знакомцев из Увлеченного клуба. Климентий и Строчка – с тросточками, в сизых фраках с серебряной вышивкой, в высоких цилиндрах – преобразились до неузнаваемости. Клара хлопотала возле Ложкина, старательно заправляя ему белый платочек в нагрудный карман.

– Я же говорила, что она придет! – радостно возвестила Люсенька о своем приходе с Тисой.

Климентий резко обернулся, и старания Клары по укладыванию платочка пошли прахом.

– Тиса Лазаровна! – Виталий обрадовался прибывшей. – Ну, к-как мы вам? – Парень развел руки и крутанулся на месте.

– Великолепны! – она искренне похвалила.

Строчка засиял, как начищенный пятак. А Климентий склонил голову в приветственном поклоне. Клара недовольно стиснула зубы.

Глухой ворот черного платья брюнетки сегодня сменил аккуратный вырез. А тяжелые волосы заимели намек на романтические локоны. Однако в целом ее облик остался по-прежнему строгим.

Климентий во фраке выглядел как герой романа: высокий блондин с зелеными глазами и прекрасными фигурой и статью. Тиса неожиданно осознала, что учитель красив.

– Вы практиковались? – поинтересовался он.

Повинилась, что нет. Ох, как же неприятно наблюдать недовольство учителя.

– Когда ей было-то, Клим? – встряла Люсенька. – Мы ведь были в аптеке. – И тут глаза девушки расширились, будто она только сейчас вспомнила вчерашние события. – О Боже! Потом пришел этот жуткий ассивец! Такой страшный! Тиса, скажи им!

Войнова кивнула. Она сама вспомнила о вчерашнем только по дороге к собору, но утреннее видение задвинуло вчерашние события в аптеке на второй план. Видимо, в одну из успокоительных настоек Агаты был добавлен забвенник – травка редкая, правда, действие ее короткое.

Любопытный Виталий принялся расспрашивать, и Люся рассказывала о своем страхе.

– Он такой весь черный! Вызвал красный огонь и чуть не сжег Агату Федоровну! Тиса такая храбрая, выбежала и помешала ему! А я не смогла. Мне было так страшно!

– Чего хотели эти вэйны? – Климентий нахмурил брови.

– Не знаю. Может, Тиса знает?

Теперь все трое клубовцев глядели на Войнову и ждали ответа.

Ответ предупредил тройной звонок, возвестивший о начале концерта. Сразу начались суета и галдеж. На сцену заторопились пансионерки в белых галстуках, по пути девчонки украдкой кидали взгляды на Климентия и Строчку. За ними – домристы.

– Мы выступаем пятыми! – Виталий подхватил знакомую ширму и поволок следом за музыкантами.

– Расскажете потом, – с досадой в голосе бросил Ложкин Тисе. Похоже, ему вся эта концертная суета порядком надоела за прошлые Сотворения.

– Поторопись, Клим. Аврелий Макарович просил быть в кулисной заблаговременно, – позвала блондина Клара, – а я тебе еще платок не закрепила булавкой.

Люся потянула подругу за руку в закулисье театральной сцены. Запел девичий хор «Прибытие Единого», затем послышалась плясовая, на сцену подалась группа в народных костюмах. Слыша, но не видя действа, Тиса пожалела, что не сидит в зале.

Когда по ступенькам поднялись домристы, Клара отправилась разговаривать с глашатаем, объявляющим номера, – худым пожилым усачом в белом цилиндре. Брюнетка указала на Клима и Строчку, потом на Люсю с Тисой. И усач кивнул.

– Ура! Клара выпросила для нас разрешение подняться к портьерам! – Люся радостно хлопнула в ладоши. Видящая вдруг осознала, что благодарна брюнетке. Все же ответственности этой девушке не занимать, и сейчас, несмотря на свою неприязнь, она ходатайствовала для нее о возможности досмотреть номер домристов и оглядеть зал с публикой сквозь щелку тяжелых театральных занавесей. Как Дуняша и рассказывала, места ближе к сцене занимала оранская знать, восседая в белых ажурных креслах. Тиса узрела знакомые лица. В первом ряду сидел губернатор Эраст Ляписович Проскулятов. Его помятое лицо, осыпанное крупными родинками, было обращено к сидящей рядом Елизавете Отрубиной. Вот он наклонился, что-то шепнул молодой красавице на розовое ушко и провел пальцем по обнаженной части ее руки повыше перчатки. Лизонька вздрогнула, чуть было не отпрянула от Эраста, но вместо этого растянула на лице улыбку.

– Упаси Боже от такого жениха, – прошептала себе под нос Тиса, вспоминая слух об их помолвке. – Что ж, видимо, эти двое достойны друг друга.

Со стороны Лизоньки сидели ее родители: важный как индюк Лев Леонидович и блаженно взирающая на сцену пышнотелая Марья Станиславовна. Со стороны губернатора развалился в кресле незабвенный оранский богатей Аристарх Фролов. У ног его сидел тот самый карлик Наум, что владел даром видопередачи. Войнова сузила глаза, рассматривая местного небожителя, владеющего чуть ли не всем Оранском, у кого в посыльных сами вэйны ходят. Толстяк в горностаевой накидке совершенно не интересовался концертом. Он, пожалуй, единственный, кто не снял цилиндр, наплевав на то, что позади него кому-то не видно сцены. Выпятив мокрые губы-вареники, Аристарх что-то говорил сидящему рядом представительному мужчине, и тот, судя по частым кивкам, во всем с Фроловым соглашался.

– Публика скучает, – прошептал подошедший Строчка. Голос выдавал его возбуждение. – Вот увидите, девушки, мы с-сорвем аплодисменты.

– Я буду хлопать громче всех! – поддержала друга Люсенька.

– О! Ростовщик Квашин тут. И сам Фролов! Удачно как! – Парень потер руки, оглядев зал.

– Почему?

– Мо Ши собирается просить богатеньких о вложении денежек в раскопки, – пояснил Строчка. – Мы надеемся на удачу!

– Вон наш заведующий, – шепнула Люсенька.

Войнова проследила глазами. Старик-шуец сидел в четвертом ряду и в самом деле наблюдал за Фроловым и его собеседником, то и дело ерзая на сиденье.

– Вот если бы Фролов взялся нам п-помочь, – протянул Виталий, – точно бы нашли курган. У него рубиновая подкова. С этим оберегом успех обеспечен.

Видящая воззрилась на него с вопросом в глазах. Над верхней губой Строчки красовались нарисованные веселые усики.

– Подкова приносит удачу, потому он такой и богатый, – продолжил он с удовольствием, заметив интерес барышни. – Мне рассказывал один газетчик, который сам слышал от верного лица, что Аристарх Зиновьевич хранит подкову у себя в б-башне под семью замками. В хрустальной горнице. Говорит, этот зал полон самоцветов и драгоценных каменьев. А стены и потолок в нем из зеркал и хрусталя.

– Вот бы поглядеть! – вздохнула Люсенька. – Ты б хотела?

– Очень сомневаюсь.

Тиса почувствовала взгляд и обернулась. Климентий смотрел в их сторону. Рядом с ним Клара общалась с глашатаем.

Виталий стянул с носа очки и передал Люсеньке.

– Побежал я, барышни. Д-домристы заканчивают. Мы следующие.

«Повториша» в самом деле имела успех даже среди знати. Зрители оживились, всем было любопытно, как видящий справлялся с задачей. После искрометного выступления в паре со Строчкой Ложкин пригласил на сцену всех желающих проверить его способность видеть. Вызвавшимся предлагалось встать за ширму и состроить любую фигуру, а Климентий обещал ее повторить. Один молодец встал на руки и прошелся на них, видимо, ожидая отказа видящего повторить за ним сложную акробатическую фигуру. Однако тот, открыв через секунду поиска глаза, невозмутимо снял цилиндр с головы и фрак, передал их Кларе. Заправил рукава белоснежной рубахи. И легко встал на руки, повторив движение молодца за ширмой. На удивление Тисы, учитель оказался сильным мужчиной.

Когда занавес упал, блондин скривил губы.

– Надеюсь, баре хорошо развлеклись за наш счет, – процедил он сквозь зубы и покинул сцену.

Клара хотела последовать за ним, но остановилась. Она обернулась, сказала что-то Строчке. Тот оставил ширму на сцене и отправился вслед за Ложкиным.

– Люся, отнеси это в кулисную, – брюнетка всучила ей костюм Клима и перевела взгляд на Войнову. – Тиса, пожалуйста, скажи глашатаю, что ширму мы заберем по окончании следующего номера.

Позже девушка корила себя за доверчивость. Клара впервые обратилась к ней без враждебности в голосе, и она, наивная каркуша, посчитала это знаком примирения. Глупая.

Как только Тиса подошла к усачу Аврелию Макаровичу, занавес резво пополз вверх, а глашатай, крепко схватив ее за руку, обратился к зрителям:

– Уважаемая публика! Вас ждет не менее интересное продолжение! В нашем городе появилась сильная видящая, и сейчас она тоже покажет, на что способна! Вы будете удивлены! Представьтесь нам, милая барышня.

Тису вдруг связала оторопь. Она молча стояла, теребя пальцами бахрому шали. Люди с любопытством оглядывали ее с ног до головы, женщины шептались, явно обсуждая ее простое одеяние и прическу без прикрас. Секунды тянулись. Она отметила удивленно открытые рты Отрубиных, недоумение и испуг в глазах Лизоньки, тяжелый немигающий взгляд Фролова, соизволившего-таки обратить свое драгоценное внимание на сцену. И, о Боже! Три ранее пустующих места в первом ряду сейчас занимало семейство Озерских. Гадкая улыбка молодого графа и презрительная Лееславы послужили последней каплей.

– Что же вы молчите, дорогая? – спросил усач.

– Простите, – Тиса выдернула свою ладонь из руки глашатая. – Вы ошиблись.

Она покинула сцену под свист недовольных. Аврелий на миг смешался, но быстро нашелся и принялся объявлять следующий номер.

Клара стояла за кулисами, не скрывая ехидной ухмылки, полной превосходства. За ее спиной застыли удивленные Клим и Строчка, видимо, привлеченные объявлением глашатая.

– Ты же мечтала о славе? Разве нет? – усмехнулась Клара, когда Тиса приблизилась к ней. – Что ж ты не показала себя, сильная видящая?

Войнова сдержала порыв наградить ее оплеухой.

– Зато ты себя отлично показала.

– Так это твоих рук дело? – Климентий приблизился, похоже, он уже сложил в голове два и два.

– А что такого? – Черные брови вздернулись дугой. – Она не искун, Клим. И только что подтвердила это на сцене. Она просто дурачила всех нас. Тебя, между прочим, за нос водила и продолжает водить.

– Прекрати, Клара! – зашипел Ложкин.

Оставаться больше в этом душном месте и слушать перебранку не осталось ни малейшего желания. Мечта о глотке свежего воздуха погнала Тису прочь из театра.

В глубине городского сквера музыка и шум празднества не казались такими оглушительными. Девушка свернула на широкую аллею, не обращая внимания на спешащих к площади встречных прохожих. Еще только наметились сумерки, а по случаю Сотворения в сквере уж сияли фонари, собирая вокруг себя себя рой мелких снежинок. Свет ложился полосами на утоптанный наст дорожки, выхватывал из предвечерней серости кусты в снежных шапках, пузатые парковые вазоны, припорошенные скамьи.

Если бы не утреннее видение, в котором ей явился блистательный высший свет столицы в лице безупречной красавицы баронессы Разумовской, наверное, Тиса бы не так остро восприняла выходку Клары. Перед внутренним взором продолжал стоять зрительный зал, оценивающие взгляды свысока, липкая улыбочка Озерского, который разглядывал ее, словно кобылу на базаре. И этот свист. Отвратительно.

Дошагав до круглой, спящей под снегом клумбы, она остановилась и перевела дыхание. А Разумовская! Единый, взгляды, которыми вэйна одаривала Демьяна, – верх бесстыдства… или вершина утонченного соблазнения. Разве возможно противостоять такой женщине? Ответ казался ей очевидным. На душе стало совсем неприятно. Оглянулась… В пятне света очередного фонаря собралась стайка голубей. Птицы семенили, склевывая крошки. Девочка сидела на краю скамьи, отщипывая кусочки от хлебной краюхи. Тиса узнала ее. Та самая смешная девчушка из приюта. Поля, а для всех приютных – Поня, из-за того что когда-то не выговаривала букву «Л». Ноги сами понесли Войнову вперед. Присев аккуратно на другой край скамьи, она откинулась на деревянную спинку, наблюдая за голубями. Птичья суета подле девочки поубавилась – Понька узнала нежданную соседку и перестала бросать хлеб. На миг Тисе даже показалось, что малышка сейчас сорвется с места и сбежит, оставив ее одну на этой лавке, в этом сквере. Но тянулись секунды, а ребенок оставался на месте, поглядывая с опаской в сторону взрослой. Затем птицам снова посыпались крошки. На этом думы опять затянули Тису в свой омут.

– Вы грустная. – Детский голос вывел ее из задумчивости.

Девочка оказалась рядом. В двух шагах. Чумазое любопытное лицо, вздернутый носик. Из-под растянутой вязаной шапки торчали льняные завитки волос. Старый бесформенный ватник был гораздо большего размера, чем нужен ребенку.

– Немножко.

– Потому что я забрала ваш шарф?

Малышка совсем не по-детски вздохнула. Засопела, отводя взгляд. А Войнова не сразу поняла, о чем речь. Ведь она давно забыла о пропаже.

– Нате, – подумав, собеседница вытащила из-за спины ком вязаного полотна, – я не нарочно… Чего не берете-то? – Девочка подхватила спадающий конец шарфа.

Но Тиса не смотрела на вещь, некогда ей принадлежавшую. Она видела грязные варежки, штопанные многократно и все равно не до конца, так как в прорехах виднелись детские пальцы.

– Оставь себе, Поля.

– Спасибо… – Она подняла удивленные глаза. Светлые. Почти такого цвета, как у мужчины, который неотступно занимает ее мысли последние месяцы. – Откудова знаете мое имя?

– В приюте девочки сказали.

– Ага. – Подумав немножко, малышка по-хозяйски намотала себе на шею шарфик, на сей раз не стараясь спрятать его под ватник. – Тока кличьте меня Поней лучше. Мне так обычно.

Тиса кивнула в ответ. Смешная девчушка. И такая не по годам самостоятельная.

– А меня зовут Тиса. Почему ты здесь одна?

Малышка фыркнула, насупив брови.

– Ритка сговорила всех, чтоб меня на горку не брали.

Оказалось, что на горку не пускают малых, только в сопровождении детей постарше или взрослых. А девчонки из приюта, должно быть, не забыли отказ Пони поделиться шарфом, потому и не желали брать ее с собой. Странно, что взрослые не приглядывали за ребятней. Но и на этот вопрос нашелся ответ. Оказывается, таким маленьким, как Поня, вообще причиталось оставаться в приюте. Какой-то бабе Жнусе наказали сидеть с малышней, пока остальные веселились на празднестве. Однако бабуля любила поспать на «посту», и Поня просто удрала из-под опеки, воспользовавшись той самой дыркой в заборе, которой лазали обычно девчонки из старших.

– Тебя не накажут за самовольство? – всерьез обеспокоилась Тиса.

Девчушка сморщила носик.

– Не прознают, я вернусь загодя. Баб Жнуся, ежели спит, то это надолго. И храпит знаете как шибко! – малышка озорно хрюкнула носом.

– А если увидит тебя кто из «Крова»?

– Не увидят. Им всем до нас дела нет.

Похоже, последнюю фразу Поня позаимствовала у старших девочек. И даже интонацию взяла взрослую, неподходящую по возрасту.

Девушка несколько секунд смотрела на малышку, раздумывая, спросить или нет о ее родителях. Но так и не решилась. Вместо этого встала со скамьи, отряхнула от снега пальто.

– Знаешь, что? Я вот подумывала покататься на горочках. Только компании мне не нашлось доброй. Хочешь пойти со мной?

В конце концов, праздник – не время для печали.

От вопроса глаза девчушки заискрились, соперничая блеском со снегом. Лишь на пару мгновений ее чело омрачила тень недоверчивости и тут же исчезла. Оглядев странную, но уже не страшную взрослую, Поня согласно кивнула.

Они двинулись по аллее обратно к площади. Девушка и ребенок. А минут через пять в толпе народа уже вместе влезли на самую пологую горку – Карпа святой Леи из сине-зеленого льда. Усевшись на деревянную ледянку, Тиса усадила девочку к себе не колени.

– Ну что? Поехали?

И ответ, полный предвкушения и звонкого восторга:

– Да!

Боже, как, оказывается, здорово снова вспомнить детство! Когда катишься с горки и морозный ветер холодит разгоряченные щеки! Когда ощущаешь скорость и визжишь, подпрыгивая на пригорках. Когда смех рвется из груди сам и ты в конце пути, кажется, без сил лежишь на снегу и смотришь в звездный небосвод, высокий, бесконечно удивительный и непонятный, как наша жизнь.

Испробовав все горки, кроме крутой драконьей, они покинули ледяное развлечение довольные и почти счастливые. Поня, что не чуралась уже держать новую знакомую за руку, повела ее в ярмарочные ряды. Видя, как ребенок голодными глазами рассматривает едальные лавки, Войнова купила пирожков с мясом и пару кружек горячего медового сбитня. Малышка жадно припала к кружке, с завидной прытью уплела пирожок, а затем еще один. Наблюдать за ней было невероятно интересно – столько чистых эмоций сменялось на детском лице.

– Вкушнотища, – с набитым ртом призналась девочка. – Шпашибо.

Да уж, после щей приютских легко угодить. Купив ей еще леденец в форме мордоклюва, Тиса поняла, что возвращаться в театр не горит желанием. Она снова взяла малышку за руку, чтобы прогуляться по площади. Вместе они посмотрели кукольный спектакль о Сотворении, оценили поражающий воображение номер глотателей огня, посмеялись над потешниками, поболели за удальцов, пытающих удачу на праздничном столбе. Возле небольшой палатки с мишенями остановились и какое-то время наблюдали за тщетными попытками троих горожан поразить цели. Мужчины громко подбадривали друг друга и, похоже, просадили уже достаточное количество деньжат на этом развлечении. Тиса подошла и оглядела полки с призами. Выигрышем по желанию могли стать расписные вазы, подносы, половики со скатертями, самовары, подсвечники и статуэтки, сбруя и хомут. Но больше всего заинтересовала полка с игрушками.

– Поня, давай выберем, что мы с тобой сейчас выиграем. А потом я отведу тебя в приют.

Малышка согласилась. Затаив дыхание, подступила к лавке и принялась выбирать. В ее распахнутых глазах отражались глиняные свистульки, деревянные матрешки, куклы и мягкие, набитые опилками зверюшки. Поня искала долго, а Тиса не торопила. Наконец девочка обернулась и робко спросила:

– А можно того мишку?

Выбранная мягкая игрушка оказалась маленькой и неприметной по сравнению с другими, более яркими, хотя прошита была на совесть. Глаза и нос – черные пуговки, рот – пара стежков красной нити, плюшевая бурая шерстка.

– Конечно.

Хозяин палатки, мужик со впалыми щеками, что прислушивался до сих пор к разговору, с готовностью пробубнил условие. Попасть в три мишени, находящиеся на разной удаленности от прилавка.

– Вы не будете против, если я использую свой нож? – спросила Войнова, прикидывая расстояние.

Мужик оказался не против. Он взял с девушки пару монет и отошел в сторону.

Троица мужчин задержалась и присвистнула, когда Тиса достала из сапожка нож. На присвист подошли еще зеваки, ну да они не смущали. Три мишени оказались выбиты в первую же минуту, и в яблочко. Под одобрительные возгласы оглянулась – чувство, что за ней издали кто-то наблюдает, накатило внезапно и так же скоро исчезло с появлением счастливой улыбки Пони. Надо было видеть, с каким ликованием и трепетом ребенок прижал к себе игрушку.

Пока выбирались из толпы, им встретились Перышкина и Строчка.

– Мы тебя искали, искали, – сетовала Люся. – Где ты была?

Тиса неожиданно почувствовала вину перед клубовцами. Она повела себя как кисейная барышня, сбежав из театра. Сейчас, после прогулки с малышкой, ее печали казались всего лишь мелкими неурядицами. Да, Клара выставила ее на посмешище, но это не смертельно, и отстраняться из-за этого от других ребят из Увлеченного клуба не стоило. А Разумовская, как бы ослепительно красива ни была, но ведь Демьян не собирается идти на бал, о чем прямо сказал баронессе. И как бы там ни было, предаваться унынию в такой день было неправильно и малодушно.

– Мне Строчка рассказал, что Клара сделала, – щебетала Люсенька. – Пожалуйста, не держи на нее зла. Она хорошая, просто нрав такой сложный. Она даже дар свой не любит.

– У нее есть дар? – Тиса впервые услышала об одаренности брюнетки.

– Да, и весьма любопытный, – поддержал беседу Виталий, то и дело поглядывая куда-то в сторону. – Кларочка наша умеет читать с-сквозь тонкие предметы. Положит руку на закрытую книгу и читает страницу за страницей.

– Надо же…

– Ага, здорово. Ой, а это кто с тобой? – Люся заметила девочку, спрятавшуюся за подолом Тисиной юбки.

– Это Поня.

Маленькой спутнице представили «тетю Люсю» и «дядю Виталия», не загружая голову ребенка отчествами. Люсенька хотела было поговорить с малышкой, но та увильнула за спину Тисы.

– А где Клара? – Портить себе настроение очередной встречей не хотелось.

– Ушла домой. Обиделась на Клима за то, что он назвал ее поступок дуростью.

– Клим, конечно, переборщил, – усмехнулся Строчка, – но неизвестно, что бы они еще друг другу с-сказали, не приди наш Мо Ши.

Тиса округлила глаза. Боже, еще и заведующий видел эту склоку, причиной которой стала ее персона. Виталий хихикнул.

– Но это что. Надо было видеть Мо Линича, когда он понял, что из-за отлучки за кулисы прозевал уход Фролова!

Строчка в красках описал переживания старика-шуйца, что, жестикулируя, чуть не сорвал с головы парик. В расстройстве заведующий школы одаренных заставил Виталия и Клима рысцой обежать окрестности в поисках богача.

– Разве Климентию не проще было увидеть его даром?

– Ха! – хмыкнул Строчка, снова оглядываясь и высматривая кого-то в толпе. – Вы думаете, у Аристарха Зиновьевича нет оберегов защитных от вас, глазастых?

– Вы его нашли?

– Конечно, – Виталий самодовольно поправил на носу очки, – я еще тот с-сыщик, Тиса Лазаровна!

Вдруг Стручков вытянул шею как гусь.

– Он вышел! – воскликнул парень, указывая пальцем в толпу. – Смотрите вон туда! Думаю, нам стоит подойти ближе!

Мало понимая, о чем речь, Тиса оглянулась. Первое, что бросилось в глаза, это выстроившаяся в линию вереница благочинников – живая ограда, образующая свободную от толпы дорожку для степенного шествия важной персоны. А уж потом за владельцами шинелей с красными обшлагами увидела и невысокую фигуру самого Аристарха Фролова. Богатая песцовая доха спадала полами до его пят. Высокий цилиндр мужчины едва доставал до подбородка сопровождающего его Ложкина. Климентий и шуец Мо Ши забегали наперед богатею, держа перед его светлым ликом раскрытые свиток и книгу. И непрестанно говорили, должно быть, пытались убедить Фролова, что дело по раскопкам стоит свеч. Однако недовольная гримаса свидетельствовала, что он не впечатлен предложением.

– Эх, неужели не выгорит? – с досадой произнес стоящий рядом Строчка.

– Он даже не смотрит, – обиженно добавила Люсенька.

А Тиса поняла, что неприятно впечатлена уведенным. Так, как если бы застала глубоко уважаемого человека за неприглядным поступком. Что-то унизительное было в желании заведующего и Климентия привлечь внимание этого чванливого толстосума. Но, похоже, так думала только она. Для клубовцев разговор с Фроловым был шансом приблизиться к заветной мечте – найти курган древнего мудреца, создавшего, по легенде, перо, что превращает камень в золото.

У раскрытой дверцы крытых алых саней Фролов сподобился-таки заговорить с Мо Ши. Речь его была недолгой. Войнова пожалела, что не может ее слышать. Особенно когда с последней фразой толстяк ткнул пальцем в грудь Ложкина.

Через минуту сани уносили прочь с площади самого богатого человека всей губернии. Заведующий школы одаренных и его ассистент смотрели им вслед.

– Я побежал к ним! – бросил Виталий и вклинился в толпу.

Люсенька последовала за Стручковым. Тиса спешить не стала. Присела около Пони, что продолжала самозабвенно тискать медвежонка, и задала несколько важных вопросов: не устала ли, не замерзла, не голодна?

Девочка отвечала охотно, дала потрогать нос и даже поделилась, что назвала игрушку Мишаней.

– Он сказал, что будет защищать меня.

– Медвежонок?

– Да.

– От кого защищать? – Войнова навострила уши.

– От всех.

– Какой хороший мишка, – отвесила комплимент плюшевому медведю. – Ты спроси его, можно я тоже буду с ним тебя защищать?

– Можно.

– Ты же мне расскажешь, если тебя кто-то будет обижать, правда?

– Угу. – Малышка устало зевнула и снова увлеклась игрушкой, в который раз ощупывая глазки-пуговицы медвежонка.

Ребенку уже пора домой, в кровать. Тиса встала с корточек и оглянулась, ища глазами клубовцев, а если точнее – Люсю.

Компания обнаружилась чуть в стороне от места, откуда тронулись сани Фролова. Собеседники вели разговор и при этом бурно жестикулировали.

– Я знал, что нам отольется твой отказ. Он ничего не забывает! – услышала она раздраженный голос Мо Ши, приблизившись.

– Мо Линич, вы же знаете предел моих способностей, – огрызнулся Ложкин.

– Значит, придется приложить ум, Климентий! – воскликнул старик. – Заинтересовать, изнань возьми!

Войнова пораженно остановилась. Таким заведующего она видела впервые. Старик не мог спокойно стоять, узкие глаза его метали молнии, а в голосе слышалось отчаяние. Похоже, она стала невольной свидетельницей чужих выяснений.

– Не переживайте так, Мо Линич. Это вредно, – пропищала Люсенька.

– Мы обязательно что-нибудь придумаем, – вставил свое слово Виталий.

Профессор обернулся, заметил Тису и поостыл.

– А-а, Тиса Лазаровна, – пробормотал он, одергивая сюртук. – С Сотворением вас! – Блестя взглядом, старик еще раз оглядел своих подчиненных. – Я и забыл. Праздник же на дворе. Разговор наш может и подождать. Молодежь… – будто в ответ своим каким-то мыслям добавил он, – веселитесь.

И покинул компанию.

Проводив Мо Ши взглядом, выделяя в толпе парик заведующего, что, как шлюпка в шторм, то всплывал, то исчезал в пучине людских голов, девушка поняла, что ей жаль старика. Наблюдать, как разбиваются надежды, пусть и чужие, всегда грустно. А еще с этим мужчиной некогда была знакома ее бабушка. Бабуля-вэйна не одобряла брак дочери с простым военным, ее отцом. К сожалению, времени, чтобы изменить мнение, оказалось слишком мало. Единый прибрал бабушку на небо, когда мама еще только носила Тису под сердцем.

– И правда, давайте не будем думать о плохом! Сотворение же! – взмолилась Люсенька, обращаясь ко всем сразу.

– Согласен, – поддержал Строчка. – Еще не все п-потеряно. Можно на Воскресенском балу попытаться. Пригласительные-то есть!

Климентий все еще стоял, морща лоб и вперив взгляд в наряженный пятилапник посреди площади. Тиса же вспомнила, зачем пришла.

Люсенька на просьбу подвезти девочку к приюту на санях откликнулась с удовольствием. Сказала, что повозка стоит в переулке поблизости и можно отправляться в путь хоть сейчас.

Взглянула на малышку.

– Ты не прочь покататься на санях тети Люси?

Поня оказалась не против. Плюшевый Мишаня тоже.

– Я поеду с вами.

Войнова обернулась. Учитель глядел на них, сбросив былую отстраненность. Люся пообещала, что в санях найдется место всем. Они отвезут девочку и вернутся посмотреть салют.

Поня задремала в дороге к приюту, сидя на лавке и привалившись к боку Тисы. Строчка с Люсей вспоминали прошлогодний салют, а Климентий молчал. Время от времени прямой взгляд блондина останавливался на ученице, и тогда она опускала глаза на спящего ребенка. Сама не могла понять, почему не желала встречаться с ним взглядом.

По просьбе девушки извозчик Микилка остановил сани, не доезжая до ворот приюта пару сотен шагов. Девушка собралась было нести ребенка на руках, но Поня проснулась, как только лошади встали, и в обнимку с медведем сошла с саней, поддерживаемая под локоток Войновой.

– Позвольте, провожу, – вызвался Ложкин. Улица казалась темной и почти безмолвной, будто праздник с его огнями и смехом забыл сегодня сюда явиться.

Втроем они подошли к спящему во тьме приюту. Прежде чем нырнуть в дыру кривозубого частокола, малышка замешкалась. Обернулась и махнула Тисе на прощание варежкой.

Та помахала в ответ, проследила, как девочка исчезает в заборной прорехе.

«Нет, это никуда не годится, – мелькнула мысль. – Надо искать другой способ забирать ребенка на прогулку».

Когда звук легких шагов перестал слышаться, Войнова повернулась к неподвижно стоявшему Климентию. В темноте плохо читалось выражение его лица.

– Все, – прошептала, – можно идти обратно.

– Погодите, – произнес учитель.

Капнула секунда, другая тишины, и он снова заговорил.

– Я хотел бы просить у вас прощения за поведение моей подчиненной, Тиса Лазаровна. Уверяю, Клара больше не доставит вам неприятностей.

Уверенность в голосе мужчины не вызывала сомнений в сказанном.

– Спасибо, – поблагодарила, не зная, что еще добавить.

Ложкин кивнул, и они неторопливо зашагали обратно к саням. Чувствовалось, что учитель сказал еще не все, что хотел.

– Знаете, я тоже ненавижу себя за тот балаган, в котором участвовал сегодня… Идиотская «Повториша», затем это пресмыкание перед Фроловым, – сквозь зубы процедил он. – Ощущение, будто извалялся в навозе, ей-богу. Прошу меня простить за сию грубость, но это верное слово. Поймите правильно, Тиса Лазаровна, – мужчина остановился. Темнота на сей раз не смогла скрыть блеск его глаз, – Мо Ши, я, ребята… мы семь лет посвятили этому кургану. Семь лет поисков, тысячи исписанных листов, расчетов, проведенных исследований, ночевок в сырых подтопленных дождями палатках и возни в грязи. Сдаваться сейчас, когда до находки остались считанные шаги, мы просто не имеем права! Вы понимаете меня?

Блондин вглядывался в лицо девушки и ждал ее ответа. Под напором его горячей откровенности Тиса кивнула. Конечно, она понимала. Одобряла иль нет – наверняка бы не сказала, но понимала. Ради общего дела Ложкин наступал на собственную щепетильность, и это его выбор.

– Вряд ли я вправе осуждать или поощрять ваши мотивы и действия, Климентий Петрониевич.

– И все же я бы не хотел в ваших глазах выглядеть мелочным подлецом, – сказал он уже более спокойно. – Если мы найдем курган, это многое изменит. Вы должны это понять.

Остаток пути к саням они провели в молчании.

Компания воротилась к завершающей части гуляний. Вместе обошли площадь, но на сей раз Тиса уделяла мало внимания развлечениям и просто наблюдала за выражением эмоций на лицах Строчки и Люсеньки, которые получали удовольствие от праздничной суеты. Климентий придерживался той же позиции стороннего зрителя, что и его ученица. После их разговора у приюта меж ними установилось негласное молчание.

– И все же жаль, что Клара ушла, – сокрушалась время от времени добрая Люся.

Когда они проходили мимо большой, красиво украшенной пятилапником и лентами едальной лавки, из-за ее прилавка выбежал парень, чуть не опрокинув наземь лоток со сдобными булками.

– Люсия Аркадьевна, с Сотворением вас! – робко произнес он, сминая рукой передник. Осознав, что слишком таращится на девушку, запинаясь, продолжил: – Позвольте угостить вас и ваших друзей вафельными трубочками с кремом? – Как пушинку подхватил с прилавка тяжелый лоток со сладостями и протянул его Люсеньке.

– Право, не стоит, Илья Милованович, – прощебетала девушка. Покрасневшие щеки выдали ее смущение. Тиса вспомнила, где она раньше видела этого парня, – в пекарне Творожковых на Боровой. Помнится, когда она заходила в нее, то так ничего и не купила за неимением лишних денег. Жаль, что они с Поней не заглянули в этот ряд. Она бы могла побаловать девочку изысканными сладостями.

– Вы сделаете меня несчастным, если откажетесь от угощения. Сегодня праздник, и наша лавка пользуется спросом, – не сдавался кондитер.

Когда же Перышкина взяла угощение, на лице Ильи Творожкова отразилось почти что облегчение. Тиса и Строчка тоже с благодарностью приняли вафельные трубочки. Клим вежливо отказался.

Парня кликнули к прилавку, и он с сожалением попрощался. Покупатели не желали ждать в очереди.

– Вкусные вафли печет твой ухажер, – усмехнулся Строчка, уплетая по дороге трубочку.

– Он не ухажер, – возразила Люсенька, мило вспыхнув, на сей раз до кончиков ушей. – Он просто…

– Советник губернатора собирается сказать речь, – произнес Клим, направляясь в сторону одной из сцен.

Человек в белом парике поднял руку. Толпа окружила помост так, что не проберешься. Народ ожидал салют. Слышно было, как советник называл имена людей, устроивших праздник для оранчан, в том числе губернатора, Фролова и погодника. Войнова ожидала услышать имя хозяйки аптеки, что неделю корпела над накладами к празднику, но о колдунье в речи не упоминалось. Благо, что Агата Федоровна не узнает о подобной несправедливости, поскольку уехала в поместье к племянникам и вернется только через три дня.

Все же странно, думала Тиса. В ее родном Увеге градоначальник Лаврентий и его жена Тонечка сами обычно вели празднества, выходя в народ. А в Оранске все иначе. Губернатор так и не показался простым людям.

Салют запустил грузный наместный вэйн Мотя Зябович. Он с полминуты взбирался на сцену, переставляя ноги-тумбы, а потом устало дал отмашку жезлом. Бледная полоска зеленой вэи потянулась к звезде Единого на верхушке высокого пятилапника, стоящего посреди площади, и волшебство вырвалось на свет.

Тисе было жаль, что близкие и родные не видят этой красоты. Вначале ночное небо будто раскрасила светящаяся радуга, а затем из нее стали появляться фигуры-иллюзии святых, спешащих на зов Единого. Театр света и блеска. Восхитительное действо. Тысячи светящихся змеек сплетали одну фигуру за другой, приводя публику в восторг. Девушка неотрывно смотрела в небо, и в ее глазах вспыхивали и гасли огни.

– В этот раз вэйны п-постарались! – воскликнул стоящий рядом Строчка.

– Ах! Смотрите! Вон еще! – Люсенька указала пальчиком в небо.

– Вы раньше не видели вэйновских салютов, Тиса Лазаровна? – спросил Клим.

– Нет, – ответила она, завороженная зрелищем.

– Людей всегда привлекают иллюзии.

Даже не глядя на Ложкина, девушка почувствовала, что учитель снова загоревал о неудачной попытке привлечь ссудчика для раскопок. И оказалась права.

– Мы склонны мечтать, – продолжал он. – Я же борюсь с заблуждениями и пытаюсь не грезить о несбыточном. Стараюсь опираться на факты, цифры, расчеты епсул и оринталей. Курган существует, Тиса Лазаровна. Он – не иллюзия, созданная веками истории, как считают многие закостенелые мозгами глупцы из школьного совета и министерства.

– Я вам верю. – Взглянула на стоящего рядом учителя. Бледное лицо и блестящий взгляд упрямца, устремленный в небо. – Если бы я могла чем-то помочь…

– Если только у вас где-то не припрятан клад с сокровищами? – Блондин смотрел на нее с толикой снисходительной иронии.

– Неужели раскопки так затратны?

– Увы, это так. Аристарх Фролов – владелец каменоломни. Его люди и деньги были бы весьма кстати.

Тиса покачала головой, вспоминая богатея. Как он бесцеремонно вел себя в гостях у Отрубиных, как царственно вышагивал сегодня по дороге к саням.

– Мне кажется, связываться с этим человеком опасно.

– Большая удача всегда идет рука об руку с риском, – возразил Ложкин. – Нужно уметь рисковать.

– Вы не знаете… Это Аристарх Фролов натравил вэйнов на Агату Федоровну. Он желает выкупить место на Боровой и не гнушается угрозами!

– Не думаю, что вам стоит беспокоиться о той вэйне и вмешиваться. Как правило, колдуны не нуждаются в защите. А вы можете пострадать.

Он снова поднял взгляд в небо, где догорали последние капли сверкающей вэи. Тиса закусила губу. Не такой ответ ожидала она услышать. Душу тронуло разочарование.

– Это было так чудесно! – провозгласила конец салюта Люся.

Ее слова потонули в восторженном гуле. Народ делился впечатлениями.

Войнова же поняла, что вечер для нее закончился. Захотелось оказаться в своем флигеле, вскипятить чайник и греть ладони о горячие бока кружки. Развезти всех по домам снова вызвалась Перышкина.

Уже в санях Климентий Ложкин просил ученицу появиться в клубе послезавтра. То, что неделя праздничная, не стало для него весомой причиной отменить занятия.