С обращенного в сторону моря застекленного балкона отеля едва виднелся край каменистого шельфа. За ним расположился грязеотстойник и поросший флейтравой мыс, отделяющий лужу от моря. В грязи валялись раковины мертвых «трезубцев». Прибрежный городок Тараторка стоял на длинном пологом каменном мысу, защищенный от прожорливых челюстей моллюсков той самой солончаковой грязью. Находись он чуть дальше вглубь материка, утес за пару столетий размололи бы в мелкий песочек.

— Здесь весьма развито кустарное производство изделий из ракушек, — сообщила Рисс.

— Каких именно изделий? — поинтересовался я, обрадовавшись, что дрон заговорила со мной.

После того как я сказал ей, что мы пока не вернемся на корабль и не отправимся на Погост, она так и накинулась на меня, осведомляясь, не утратил ли я желание отловить массового убийцу, а потом то и дело вставляла едкие комментарии насчет моей недостаточной преданности долгу. Но я чувствовал, что обвинения Рисс пустые — по–моему, душу она в них не вкладывала.

— Изящные шкатулочки, вазочки, чашки — обычный хлам. — Дрон оторвала взгляд от города и повернулась ко мне. — Значит, мы собираемся посетить ювелирную лавку.

— Да.

— Сомневаюсь, что ты узнаешь там что–то новое. Едва ли кому–нибудь тут известно, где сейчас Пенни Роял.

— Я иду на ощупь и проясняю обстановку. Думаю, уйти отсюда немедленно было бы опрометчиво. Нужно еще кое–что разузнать.

С этими словами я вернулся в номер, описать который можно было бы одним словом — «скромный». По версии Масады. Здесь стояла мебель, сплетенная из флейтравы, залитая тонким слоем прозрачной смолы. В кухонном уголке громоздился автомат, выдающий несколько странноватых напитков и закусок, — сюда его, несомненно, засунули, чтобы заставить постояльца тратить деньги в ресторанчике этажом ниже. Кроме того, ванная представляла собой тесную санитарную кабинку из тех, что встречаются на маленьких звездолетах. Я подошел к кровати, взял свой рюкзак и надел его.

— Ты идешь?

Рисс злобно зашипела, но последовала за мной в фойе. За стойкой сидел веселый котофицированный толстяк. Поднявшись, он ухмыльнулся:

— Не забудьте маску.

Покопавшись в рюкзаке, я вытащил респиратор, мужчина кивнул, и тут его ухмылка застыла: он перевел взгляд на Рисс. Миновав вращающуюся гермостворку, мы оказались на узкой улочке из того же камня, на котором стоял город. Вдоль зданий тянулись выдолбленные пешеходные тропки–тротуары, а середина улицы, предназначенная для немногочисленного наземного транспорта, была выложена белыми керамическими плитками. Я вдохнул спертый сырой болотный воздух, горло перехватило, и я поспешно надел маску. Сверившись с заложенной в «форс» картой, я повернул направо и двинулся по дороге, преследуемый неистребимым дежавю. Я никогда не был на этой планете и все же чувствовал, что смог бы найти магазинчик «Маркхэм» и без карты. Я ускорил шаг, пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, но, в отличие от предыдущих случаев, оно лишь усиливалось по мере приближения к месту назначения.

В центре города была небольшая площадь, окруженная с четырех сторон маленькими барочными церквями, словно бы перенесенными сюда прямиком из какого–нибудь древнего итальянского городка на Земле. Одна из них даже действовала; ведь религия — недуг, почти не поддающийся излечению, даже тогда, когда народ страдает под гнетом жестокой Теократии. Три других храма превратились в административный и торговые центры. Посреди площади возвышался объект, скрытый строительными лесами и серебристой мономерной тканью. Очевидно, общество все еще спорило, что делать с Клетью. Некоторые считали, что ее стоит сохранить как часть истории и туристическую достопримечательность. Другие все еще помнили друзей и родных, погибших в Клети, и требовали снести ее, заменив фонтаном.

Пройдя под аркой, я оказался в торговом центре — или перестроенной церкви. Покупатели старались не глазеть на мою спутницу, но ускоряли шаг, словно стыдясь своей грубоватой провинциальности. Хотя в магазинах тут имелась всевозможная продукция Государства: «форсы», респираторы на основе мягких силовых полей, атомные ножницы, фабрики–чемоданы — да все что угодно. А в одной витрине я увидел манекены, представляющие разные виды человеческих модификаций, и догадался, каким товаром там торгуют. А впереди уже мерцало силовое поле на входе в лавку «Маркхэм». За щитостеклом витрины на дисплеях сверкали ювелирные изделия. Время от времени силовые поля подхватывали драгоценности, заставляя их танцевать в воздухе, и подмигивали голограммы с указанием цены.

Я застыл на месте, ошеломленный — зрелище вдруг показалось мне удивительно и ужасающе пошлым. Потом повернулся и окинул взглядом другие магазины перестроенной церкви, отчего–то чувствуя себя оскорбленным. За арочным проходом мелькнула Клеть. Шум вокруг меня вдруг утих, суматоха улеглась, растаяли лавки — и я увидел первоначальный интерьер церкви, простой и строгий.

— Ты можешь отправиться с нами, — сказал мне капитан контрабандистов. — Или же мы высадим тебя на станции Миранда.

— А куда вы идете?

— Спир!

Магазины вернулись, Клеть снова окуталась мономеркой. Моргнув, я сфокусировал взгляд на Рисс, которая подняла свою плоскую голову кобры с широко открытым черным глазом к самому моему лицу, и не сразу осознал, что стою на коленях и что люди вокруг смотрят на меня с подозрением. Тогда я торопливо поднялся, не желая, чтобы кто–то по ошибке принял мою позу за внезапный молитвенный порыв.

Галлюцинация? Нет, я только что перенесся в чьи–то воспоминания. А подобная четкость чужого опыта доступна обычно только ИИ. Это напугало меня, я не представлял, что это означает, хотя и догадывался о существовании связи между моими прошлыми дежавю и посторонней памятью. Теперь я был уверен, что это работа Пенни Рояла — и, появившись здесь, я выпустил воспоминания из–под замка.

— Что с тобой? — спросила Рисс, глядя на меня снизу вверх, с уровня моей талии. Яйцеклад ее был угрожающе приподнят, точно скорпионье жало.

— Со мной все в порядке. — Мне не хотелось объяснять, да я и не представлял как. Народ вокруг украдкой бросал на меня взгляды. — Просто голова закружилась. Подал слишком много кислорода в респиратор.

Люди начали расходиться. Поверили они мне или нет, не знаю, но вмешиваться им определенно не хотелось. Я снова двинулся к лавке «Маркхэм».

— Что он с тобой сделал? — спросила так и не опустившая яйцеклад Рисс, совсем сбив меня с толку.

— Кто?

— Шип.

— Не понимаю.

— Я уже говорила, что ты и он связаны, — объяснила дрон. — Была передача данных, только от тебя ему или от него тебе — не знаю.

Причин лгать я не видел:

— Воспоминания. — Попытавшись собраться с мыслями, я продолжил: — С тех пор как меня воскресили, я периодически переживаю странные моменты дежавю, иногда вспоминая что–то, чего, уверен, никогда со мной не происходило. Я списывал это на сбои, произошедшие при восстановлении моего имплантата. И вот только что меня накрыло по–крупному. — Я махнул рукой в сторону Клети. — Я вспомнил, как был тут перед казнью, как решил покинуть эту планету, купив место на корабле контрабандистов Погоста. Я был молодой женщиной — одной из мятежников.

— Одной из жертв Пенни Рояла, — уточнила Рисс.

Да, возможно. Я смотрел на хоровод колец с драгоценными камнями, кружащийся в витрине «Маркхэм». Потом опустил взгляд на отчего–то нервирующую меня стеклянную скульптуру — некое членистоногое с внутренней подсветкой — и вспомнил о кошмаре, заключенном в аммоните. Что ж, Пенни Роял убил многих — но где гарантия, что он полностью уничтожил их? Некоторых он вполне мог записать. А мог ли он записать не просто некоторых, не несколько человек — а много? Что если в меня случайно влились чужие воспоминания, хранящиеся в шипе? Или они перешли от Пенни Рояла через иглу? Или загрузка посторонних воспоминаний в мой разум была не случайной? Да, скорее всего. Каковы шансы, что одна из жертв ИИ окажется здесь, в той самой церкви, где открылась лавка «Маркхэм», в которой впоследствии выставили на продажу мой мемплант–рубин? Шагнув сквозь мерцающий экран, я вошел внутрь.

Она ждала в центре магазина. Она выглядела взволнованной, настороженной и смотрела на меня так, будто мы знакомы.

— Я ждала тебя, — произнесла Глория Маркхэм.