Я оглянулся на лаз, которым мы прошли сквозь заросли синешипов и лианоззов, тыквоцикасов и сорнофов. Единственным сходством местной растительности с земной было то, что она тоже тянулась вверх. Никаких фотосинтезирующих листьев — возможно, оттого, что при здешней солнечной активности этого не требовалось. Местный аналог хлорофилла, содержащийся в стеблях растений, обеспечивал их всей необходимой энергией. Лианоззы представляли собой бледно–голубые спиральки, свешивающиеся отовсюду. Синешипы, чем–то похожие на разлапистый двадцатифутовый ревень, который окунули в синие чернила, являлись на самом деле лишайниками. А тыквоцикасы никак не получалось сравнить ни с растениями, ни с грибами. Они питались возмущениями электромагнитного поля планеты, вырабатывая при этом сахар. А иногда, высосав из почвы все минеральные вещества, тыквоцикасы выдергивали из земли корни и, точно сороконожки, переползали в местечко получше. Сорнофы же были чрезвычайно агрессивной слизневой плесенью.

— Как ты там? — спросил Кронг.

Я перевел взгляд на героя Государства, размышляя, долго ли еще он продержится. Движущей силой этого человека была ненависть к прадорам и нерушимая преданность всему, за что выступало Государство. Но вот с методами у него получалась какая–то неувязочка. Лепить мины на панцири прадоров, когда можно поразить цель издалека, из ракетной установки, — не самый логичный способ борьбы с врагом. Джебель У-кэп Кронг и все его товарищи в этом отряде были искателями острых ощущений, адреналиновыми наркоманами. Подозреваю, ИИ позволяли ему продолжать в том же духе из тайного расчета на благоприятный общественный резонанс. В войне на выживание ИИ и человечеству требовались свои герои.

— Буду в порядке, — ответил я, — когда не останется никого из наших друзей–прадоров.

— Ну, мы постараемся. — Кронг ухмыльнулся и отошел.

На планете Дюрана господствовали непроходимые заросли, это был мир джунглей, если угодно. А для Джебеля У-кэпа Кронга и его отряда истребителей прадоров планета стала отличными охотничьими угодьями. Их техника плоховато работала там, где было мало укрытий, и, как говорил мне Джебель, их оружие предназначалось для такой окружающей среды, где могло причинить максимум повреждений. До Дюраны они торчали на пустынной планете и, как пауки–каменщики, прятались в едком белом песке. Там Кронг устроил засаду на прадора, собиравшего гигантский наземный рельсотон, только вот один из новых государственных дредноутов испортил все веселье. Предупредив за два часа об операции, он сбросил химическую бомбу, вызвавшую в пустыне цепную реакцию. Орудийная площадка превратилась в озеро, и пушка утонула в вязком сиропе едкого натра. Я был с ними там. а до того — еще на двух планетах. На ледяной луне, где мы. использовав бурильные установки, подобрались к прадорам снизу, как атакующие акулы. И на станции Н-3 газового гиганта, где отряд, воспользовавшись махолетами из моноволокна, спикировал на врага из густого тумана.

Четыре месяца я провел на борту корабля–госпиталя Центрального комитета безопасности Земли, оправляясь от своей «службы» у прадоров. С телесными недугами разобрались за две недели, а вот все прочее потребовало больше времени. Мыслетехник, обследовавший меня, утверждал, что выздоровление ускорится, если слегка отредактировать память, но я отказался. Мне казалось необходимым сохранить весь тот ужас как движущую силу потребности отомстить. Я лечился по старинке — учась жить с тем, что случилось со мной, и выписался в нормальном рабочем — пусть и немного нервном — состоянии. ЦКБЗ поручил мне грязную работу с биооружием — сперва производство каких–то скверных вирусов и спор грибков–людоедов, — и задача, как ни странно, не показалась мне слишком уж отвратительной. Потом меня вернули в сферу биошпионажа. Начал я с извлечения информации из трупов прадоров и ганглионов вторинцев, уцелевших при крушении прадорских кораблей или дронов. Приходилось копаться и в их головоломных компьютерных системах. Доказав, что не убегу с криком при одном виде врага, я получил доступ к пленным прадорам. Тогда–то член экипажа разбитого прадорского дредноута и снабдил меня информацией о Пенни Рояле. Навязчивая идея не покидала меня, оставаясь неведомой ЦКБЗ. Вскоре после этого меня сочли годным к более активным действиям и позволили ответить на запрос У-кэпа Кронга. Ему нужен был эксперт по биошпионажу, а я отвечал всем требованиям. Полагаю, и мой психопрофиль Кронг тоже счел подходящим.

— Все чисто, — доложил кто–то. — Идем.

Здесь мы нацелились на прадорский рудник. Глубоко–глубоко под джунглями нашлись залежи редкого металла, совсем недавно добавленного в человеческий список металлов; этот металл крабы использовали при производстве вооружения и брони. Не удивлюсь, если предложенные для него названия — Укэпиум или Кронгиум — были напрямую связаны с нашим присутствием здесь. С тех, кто ведет военную пропаганду, такое станется.

Нам полагалось сидеть в засаде, а потом захватить прадора — предпочтительно первенца, — после чего в игру вступит специалист, то есть я. А моим главным профилем сейчас было извлечение информации из мозга Чужих. Любыми средствами. Собранные данные должны были помочь нашему спутнику проникнуть в рудничный комплекс. Я оглянулся на вышеупомянутого «спутника». Дрон–убийца пока отключил маскировку, но все равно почти сливался с джунглями. Он походил на огромную толстую кобру, только с четырьмя сложенными под капюшоном конечностями и торчащим из хвоста длинным тонким яйцекладом.

Мне говорили, что внешность дрона имитирует особо гнусного паразита, который откладывает яйца в тела прадоров, а личинка, вылупляясь, начинает пожирать внутренности. Этого паразита прадоры давным–давно уничтожили. Однако аналитические ИИ каким–то образом возродили его геном, и теперь в теле дрона хранились тысячи свежих яиц, готовых внедриться во вражескую плоть. Дрон находился здесь с миссией, на которую Государство обычно посылало ему подобных: его задачей было сеять ужас среди прадоров. А мы оказались тут потому, что разведка обнаружила: добычу руды собираются прекратить. Следовательно, четырех отцов–капитанов и тысячи их детей вскоре отзовут на родину. И если расчеты верны, инъецированные дроном яйца начнут проклевываться сразу по их прибытии. Чрезвычайно мерзкое биологическое оружие, ничего не скажешь — даже некоторым из прожженных бойцов Джебеля было не по себе. А меня раздирали противоречия. Я тоже считал это оружие кошмарным. Но я побывал в плену у прадоров и не слишком сочувствовал им — хотя в то же время мне не нравилась перемена собственного отношения.

Мы шли через джунгли, осторожно, включив «хамелеонку» на полную, когда наткнулись на первые прорубленные патрулями прадоров тропы. Отряд Кронга насчитывал десять человек, но двое отправились сюда месяцем раньше на рекогносцировку — и они появились, когда мы приблизились к все еще скрытым зарослями шахтам. Я стоял рядом с Кронгом, когда он расспрашивал разведчиков.

— Вы видели следы штрафников, — сказала первая: женщина, выглядящая как школьница. — Они не ожидают нападения с земли, но посылают с обходами совершивших незначительные нарушения: тех, кого не наказали обычными способами.

Обычные наказания прадоров варьировались от раскалывания панциря до расчленения виновного и съедения его заживо Отцом. Конечно, некоторые ампутации проводились хирургически, а ганглий использовали как прадорский вариант разума корабля или дрона.

— Обходы нерегулярны? — спросил Кронг.

— Напротив, твари точны как часы.

— Так вы подготовили место?

— Да.

— А в чем тут наказание? — встрял я. — В смысле, патрули — дело обычное…

Женщина повернулась ко мне.

— Сорнофы. — Она ткнула пальцем в ближайший сгусток, который как раз сейчас изучал дрон–убийца.

Липкая синяя масса, способная, как я уже знал, передвигаться со скоростью соскальзывающей с жирной сковородки яичницы, застыла и, почуяв угрозу, ощетинилась острыми шипами.

— Споры застревают в суставах прадоров и прорастают там, — продолжила разведчица. — Их нужно удалить до возвращения в лагерь, а для этого крабы поливают себя раствором соляной кислоты. И каждый раз визжат — слыхали, наверное?

Прелестно. Нужно будет отправить образец в отдел биовооружения.

До места засады мы добирались около часа. За месяц двое разведчиков выкопали здесь несколько укрытий. Меня разместили далеко от тропы и велели не высовываться, пока отряд не разберется с патрулем. Значит, еще час. Сгрузив оборудование и опасливо косясь на угреобразных червей, высовывающих шипастые головки из потревоженной земли, я спустился в яму, задвинул крышку, выставил перископ и настроил передачу изображения на дисплей лицевого щитка.

К тому времени, как я отладил оптику и получил четкую надземную картинку, остальной отряд надежно укрылся.

— Мы их засекли, — сообщил всем Джебелъ через коммы и «форсы». — Еще сорок минут, и они здесь.

Эти сорок минут показались мне весьма неуютной вечностью — пришлось обесточить дисплей, включить подсветку и смахивать с боевого скафандра колючих угрей. Потом на ногу мне вскарабкалось существо, похожее на палочника в фут длиной. Наконец показались прадоры: три вторинца впереди, за ними два первенца, и еще четыре вторинца в арьергарде. Они были прямо напротив меня, когда все случилось. Я увидел, как шедший первым краб остановился, наклонился, стебельки с глазами изогнулись, точно пытаясь разглядеть что–то под панцирем, а потом клейкая мина взорвалась. Через секунду на куски разлетелся его напарник, потом — двое задних, и один из первенцев рухнул с оторванными ногами. В воздухе запахло порохом, бластеры полосовали заросли, валились подкошенные синешипы, и падали дымящиеся комья растительности. Я потянулся и откинул крышку, стремясь поскорее выбраться наружу.

Дрон–убийца, вероятно желая повысить градус ужаса, отключил маскировку и вцепился в раненого первенца, вонзив яйцеклад в место сочленения ног и тела. Я не совсем понимал зачем — пока прадор, булькая и шипя, точно кипящий чайник, не начал дымиться. Он побежал — но далеко не ушел. Ноги его подкосились, и он рухнул, точно летающая тарелка, совершившая вынужденную посадку. Бурлящие разжиженные потроха выплескивались из ран и из–под обода панциря. Похоже, дрон впрыснул не яйца, а плавиковую кислоту. Уцелевший чужак ринулся в чащу, отряд Джебеля — за ним. А я выпихнул из ямы свое оборудование и выбрался сам. Безногий прадор, очевидно, достался мне.

Глупость, невнимательность, недооценивание опасности — вот как это произошло. Я не осознавал, что забыл включить «хамелеонку», пока первенец не взмахнул клешней с притороченным к ней пулеметом. Выстрелов я не слышал, только увидел вспышку — и в меня будто бы врезался несущийся поезд. Я отлетел назад и рухнул на спину. Дышать я не мог, в глазах почернело. Пока сознание не покинуло меня, я успел увидеть: ниже груди у меня уже ничего нет. И рук нет тоже.

И я умер… наверное. Хронологически это мои последние воспоминания о войне. Однако тот огненный шторм, спаливший Панархию, отчего–то казался куда реальнее. Но ведь нельзя позволять эмоциям возобладать над логикой, верно?