Часть 18

Известие о гибели наследника и всего его войска каган получил вчера днем, на исходе второго дня с того момента как это случилось; ныне он только что переправился через Днепр чуть выше современного Кременчуга. Очевидно, вымолачивая залегшее на ночевку войско тудуна, воительницы Серегина, несмотря на наложенное на них заклинание Истинного Взгляда, все же упустили парочку вражеских воинов, сумевших утечь в камыши, а потом поймать одну из множества бегающих по степи лошадей. Вообще-то гонцов было два. Первого послал еще сам тудун, вечером того дня, когда войско Серегина устроило ему бойню на броде; а второй, собственно, послал себя сам.

Получив дурные вести, каган, по обычаю, принятому у некоторых народов, приказал казнить обоих гонцов. При этом он ни на минуту не поверил ни в какое колдовство или там помощь богов, злых духов, но зато вспомнил предсмертную похвальбу посла антов Мезамира, грозившегося, что в случае его смерти встанут на бой несметные рати… Правда, немного подумав, кагану удалось себя успокоить – ведь левобережных антов он имел как хотел вот уже почти год, и примерно представлял себе их вооружение, экипировку и тактику. Тот, кто после убийства антских послов повел против обров необъявленную войну, действовал совсем по-иному и иным оружием. И тот, и другой гонец рассказали о тактике неожиданно объявившегося врага и привезли с собой образцы тяжелых и коротких арбалетных болтов с цельнотянутыми (тевтонская полупромышленная технология) бронебойными наконечниками оживальной формы, которыми враг издалека убивал его воинов.

У кагана при осмотре этих болтов вызывала почтение их тяжесть и особенно впечатлил вес стальных наконечников, в каждом из которых было достаточно металла, чтоб сделать из него двадцать или тридцать наконечников для обычных стрел. Какую же силу должен иметь лук и руки лучника, чтобы на расстоянии в тысячу шагов запущенная им стрела насквозь пробивала ламеллярный доспех или кольчугу? Восхищало и качество металла этих наконечников, с легкостью царапавших самые лучшие стальные доспехи. У местных антов в обиходе было мягкое сыродутное железо, бронза или даже кость. Кстати, костяные наконечники считались самыми опасными, ибо при попадании в тело обычно обламывались, оставляя в ране отравленное иглообразное острие.

Кроме того, анты были по преимуществу пеши, и только вожди и старшая дружина могли позволить себе коней, а войско, напавшее на обров, было поголовно конным, причем хорошо вымуштрованным – нападающим и тут же в абсолютном порядке отходящем, чтобы атаковать с другой стороны. То они издали мечут свои смертоносные стрелы, доводя до безумия безнаказанным убийством, то сходятся вплотную, на удар меча – и тоже побеждают, потому что при столкновении сталь на сталь их оружие значительно лучше. Второй гонец перед смертью показал кагану свой наполовину испорченный меч, в который на одну треть врубился чужой палаш, оставив на лезвии чудовищную зарубку в треть его ширины. И в то же время оба гонца в один голос повторяли, что стрелы не брали странных врагов, даже не попадая в них, а мечи отскакивали и тупились об их доспехи.

Нет, тут антами даже и не пахло. Тут замешался кто-то другой – достаточно богатый, чтобы покупать своим воинам оружие и снаряжение, в буквальном смысле достойное только настоящих князей или ханов, и достаточно квалифицированный как полководец, чтобы прекрасно вышколить свое войско. В любом случае, оба воина утверждали, что вражеская кавалерия обычно нападала на них небольшими группами, а что касается боя на рассвете, то из-за свойства тумана глушить звуки обрам казалось, что напали на них совсем немногочисленные, но прекрасно знающие это место люди. Кроме того, каган считал, что столь хорошо подготовленная армия не может быть большой. Примерно как у византийцев – пять-шесть отрядов по тысяче человек.

Обры в настоящий момент располагали в разы большим войском, а если считать булгар хана Забергана, то преимущество должно было стать подавляющим. Булгары же, если что, должны были сыграть роль мальчиков для битья и понести в сражении основные потери, в то время как авары получали возможность собрать добычу и получить с этой битвы основной политический гешефт. А мангусы они там или нет, каган Баян еще разберется, и да тем больше будет его слава. К тому же некоторых из них можно будет оставить в живых, чтобы потом натравливать на своих врагов.

Приняв это решение вчерашним вечером, каган немедленно, не дожидаясь утра, распорядился отправить несколько десятков самых преданных воинов гонцами к хану Забергану, чья булгарская орда в настоящий момент находилась между устьями Днепра и Южного Буга. Нескольких – это из тех соображений, что если не доскачет один, то доскачет другой, да и у мелких конных отрядов шанс выжить в незнакомой и враждебной степи все же выше, чем у одиночных всадников. Эти гонцы везли булгарскому хану только один приказ – немедленно поворачивать на север и двигаться на соединение с главными силами авар примерно в районе днепровских порогов.

Потом каган вызвал к себе югура (верховного шамана) и вопросил у него, как ему добиться помощи сверхъестественных сил, а то, может, им и в самом деле противостоит чужое божество, злой и коварный мангус, чья армия состоит из яростных остроухих шулмусок, приходящих ниоткуда и уходящих никуда? Правда вот стрелы у них вполне обычные, из стали и дерева – ну так то лишь стрелы. Кто сказал, что у злых демонов не может быть обыкновенных вещей? Хотя и стрелы эти тоже не совсем обыкновенные. Каган, взявший в руки детский лук чуть ли не раньше, чем научился ходить, вертел в руках эту стрелу и думал, что такой лук должен быть одновременно и очень маленьким (так как стрела короткая), и очень тугим, так как она имеет большой вес и бьет с сокрушающей силой. Может, тут и в самом деле какое колдовство?

Югур, остроглазый и щуплый, но совсем еще не дряхлый старик с заостренной козлиной бородкой, одетый в просторные одежды и весь увешанный амулетами (преимущественно когтями и зубами хищников) несколько раз раскинул гадательные кости, каждый раз делая какие-то пометки на мраморной дощечке свинцовым карандашом; потом, прищурившись и шевеля губами, долго смотрел на пляшущие в очаге языки пламени, подкармливая огонь из своих рук сложенным здесь же хворостом. После этого он встал и, приняв величественную позу, глубоким внушительным голосом объявил, что светлейший бог Неба Ульген и его супруга богиня Земли Умай отвернулись от народа обров и больше не будут помогать им в делах. Помочь кагану может повелитель царства мертвых, владыка смерти, рогатый старик Эрлик – он же Демон Длинные Руки – но за это он требует отдать ему в жертву весь народ антов.

Выслушав югура, каган отпустил его восвояси и глубоко задумался. Бог Смерти Эрлик очень могущественен, но гнев сразу и Земли и Неба – это тоже очень серьезно. Видимо, давно уже гневались на обров верховные божества, раз так легко и сразу отказали им в своей поддержке, по сути лишая всяческого будущего. Опять вспомнились проклятия злосчастного Мезамира:

– Сгинете, проклятые, – сказал он в лицо кагану, умирая на лезвии меча, – и жаба за вами не кумкнет. Придет мститель…

Но обратного пути уже не было. Еще прошлым летом начав примучивать левобережных антов, каган, как и все остальные обры, очень далеко зашел по пути Эрлика, и теперь ему было невозможно отказаться от его даров, делающих обров такими победоносными. Тогда каган распорядился справить по погибшим обрам кровавую тризну, а для того во славу Демона Длинные Руки убить всех славянских пленников, захваченных в этих местах, включая самых маленьких детей, и в дальнейшем в этой земле без пощады убивать всех, кто встретится – будь то мужчина, женщина или ребенок.

И вот сегодня утром аварское войско снимается с лагеря и движется навстречу своей судьбе на соединение с булгарами. Поскольку обоз и кочевья с семьями не могут двигаться с такой же скоростью, как и войско в походе, то все войско ползет со скоростью ленивого пешехода. Недаром же говорят, что тех, кого Бог хочет наказать, он лишает разума.

Три дня назад мы разгромили вторую по силе группировку авар, подчинявшихся тудуну – наследнику кагана. Тогда я взял оперативную паузу для того, чтобы, во-первых, дать отдых людям и лошадям после интенсивных боев; во-вторых – разобраться с человеческими и материальными трофеями; в-третьих – посмотреть, как на наши действия отреагирует каган Баян. Кроме того, Велизарию предстояло завершить первый интенсивный курс лечения, после которого он перестанет выглядеть развалиной, а превратится хоть и в пожилого, но еще довольно крепкого мужчину. Таким образом, все это время мы интенсивно отдыхали, знакомились с бывшими славянскими полоняниками (еще три каравана, которые капитан Коломийцев перехватил у того же колодца), собирали тех, к кому дошли посланные князем Идаром вицы, вели разведку и ждали, пока окончательно оклемается наш военный гений и его супружница.

Впрочем, у обров по большому счету смерть тудуна ничего не решила, потому что у кагана Баяна множество законных жен, еще больше наложниц, и еще больше сыновей, которые будут только рады занять вакантный пост. Правда, мы под корень уничтожили несколько обрских родов, но тем самым в какой-то мере только облегчили кагану жизнь, потому что при своей жизни эти люди представляли оппозиционные течения в народе обров. С нашей точки зрения, они были не лучше и не хуже других обров, просто у них было свое, отличное от официального, мнение, кто должен править народом обров, а кто нет. А поскольку внутриполитические дрязги обров нас не касаются, то чума на оба их дома.

Когда разведка, окружившая главное становище обров липкой сетью своих амазонских дозоров, донесла, что обры снимаются с лагеря и всем своим кагалом вместе с примученными еще в Степи племенами движутся на юг, я понял, что решающий для антов час настал и нашему отдыху приходит конец. Не оправдались наши надежды на то, что каган не спохватится еще хотя бы неделю или дней десять. Радио-то у обров нет, и голубиной почты тоже, да и гонцов друг к другу начальники посылают лишь от случая к случаю. Но не срослось. Видимо, от недостатка опыта в таких операциях мои девочки упустили какого-то недобитка (а может быть, даже и не одного), а уж поймать себе одну или пару лошадей из разбежавшегося табуна для кочевника-обра проще, чем два пальца об асфальт.

Хотя, даже если бы каган и не повернул свое войско на юг, а не спеша двинулся бы на запад вдоль той полосы на границе леса и степи, где поселения антов наиболее многочисленны, то вряд ли бы я остался сидеть на месте и ждать, что из этого выйдет. Хотя там, на севере, у местных славян была возможность отступить в леса, спрятаться, переждать нашествие в племенах своих родичей склавенов, будущих полян, так как многие левобережные анты, не дожидаясь разорения, еще в прошлом году ушли на территорию будущих северян.

А у тех антов, что жили по Днепру на его левом берегу, не имелось никакой возможности спрятаться и скрыться от жестокого врага; отряды их профессиональных воинов были очень малочисленны и плохо вооружены, и надеяться им оставалось только на помощь высших сил – то есть на мою. Тем более это представляло большую важность потому, что земли по правому берегу Днепра были довольно густо заселены, а движущиеся на юг авары убивали всех подряд, не заморачиваясь поимкой полона. Одно счастье, что двигались они очень медленно, не быстрее тридцати километров в сутки, и у меня еще оставалось шесть-семь дней до момента, когда обры выйдут к тому месту, где мы три дня назад похерили орду наследника их кагана.

Первое, что я сделал, это собрал пятерку – и мы открыли окно, в которое проскользнул штурмоносец. Перед Елизаветой Дмитриевной была поставлена задача дать четкую и ясную расстановку сил. Кто, где, сколько и в каком направлении движется. В первую очередь меня интересовали вражеская разведка и гонцы, а также мелкие отряды антских воев и ополченцев, которым предстояло сорвать с места вицы князя Идара. Пока что у меня была только карта неподвижных объектов, то есть неукрепленных селений с примерным указанием количества населения, а для ведения маневренной войны этого крайне мало.

Вторым ко мне был вызван Ратибор, который, пройдя курс магических ванн, скинул с плеч лет двадцать, и теперь бегал повсюду как молодой вьюнош. Ратибору была поставлена задача собрать ко мне всех тех дружинников, которые были родом из находящихся под угрозой левобережных селений и имели авторитет как у старейшин, так и у простых родовичей. Каждому дружиннику для поддержки придавалось по полнокровному уланскому эскадрону, а по местным понятиям, сто двадцать полностью экипированных и вооруженных всадниц – это сила сильная и круть невероятная. Делал я это потому, что народ из тех селений надо было убирать, и как можно скорее, ибо медленно двигающиеся на юг обры оставляли за собой только выжженную землю. Тем дружинникам, чьим родичам помочь было уже невозможно, я приказал быть готовыми развернуть на своей родной земле беспощадную партизанскую войну против обров. Мои лилитки должны научиться не только сшибаться с врагом грудь в грудь, но и наносить ему ущерб тихо и незаметно, действуя в составе разведывательно-диверсионных групп. Чему-то их научат командиры-егеря, а чему-то и местные славянские вои, которые как раз и были мастерами такой специальной войны.

Когда Ратибор спросил меня, почему Великий князь не встретит врага грудь на грудь с применением всех моих чудес, я объяснил этому большому ребенку, что применять «все чудеса» и ставить на кон войско мне пока еще рановато, потому что это первый, а не последний мир на моем пути, а посему врага надо измотать мелкими наскоками, уничтожая части его войска по отдельности, как мы это сделали с ордой тудуна. Но это требует времени, и чтобы при этом под ногами не мотались какие-нибудь гражданские, которые нечаянно могут стать кормом для какого-либо злобного божества. Почесав потылицу, Ратибор вполне по-уставному ответил «Есть!» и тут же ускакал выполнять мое поручение – в смысле ускакал на своих двоих. Все же служил мужик в ромейских легионах, служил.

В самую последнюю очередь я позвал в свой кабинет своего главного военспеца Велизария. Лучший тактик поздней античности и раннего средневековья, выглядящий уже не как дряхлый старец, а как мужчина в возрасте «под пятьдесят», пришел ко мне в необмятом еще камуфляже. Его глаза вдохновенно блестели, он был бодр и полон энергии. Немного, правда, странно было видеть его со сбритой бородой. Ну, здесь явно чувствуется влияние майора Половцева. Мне-то все равно, что у Велизария на лице, главное, что в голове – а майор у нас поборник поддержания внешнего вида. Вместе с Велизарием хотела было прийти Антонина, но я сразу сказал, что пока не желаю ее видеть. Интриги, по которым она большой спец, у нас начнутся позже, а пока дела должны быть прямыми, как клинок кавалерийского палаша.

– Радуйтесь, господин мой Велизарий, – по-гречески поприветствовал я своего гостя, – проходите и садитесь, как ваше самочувствие, есть ли жалобы, вопросы, претензии?

– Эх, господин мой Сергий, – присаживаясь в кресло, ответил Велизарий, – такого самочувствия, как сегодня, у меня не было уже лет двадцать. Но думаю, что этот вопрос мне скорее пристало бы обсуждать с госпожой Максимой или милейшей малюткой Лилией. Ведь вы позвали меня сюда не для светской беседы и не только ради того, чтобы похвастаться передо мной своим прекрасно организованным штабом. Раз уж я здесь, то значит, я зачем-то вам понадобился. Рассказывайте, господин мой Сергий, я вас внимательно слушаю.

– Вы совершенно правы, господин мой Велизарий, – ответил я, – хоть я планировал дать вам отдохнуть не менее недели, но обстоятельства складываются так, что лед тронулся значительно раньше, чем я рассчитывал.

– Какой восхитительный словесный оборот, – воскликнул Велизарий, – «лед тронулся». Прокопию бы обязательно понравилось. Признайтесь, господин мой Сергий, вы же ведь по воспитанию варвар? Только они могут изрекать такие перлы, разумеется, если в этот момент не пьяны в стельку.

– Господин мой Велизарий, – ответил я, – бывшие варвары за полторы тысячи лет стали столпами цивилизации, а те, что сейчас несут этот штандарт, успели исчезнуть с карты мира или впасть в дикость. Человечество так устроено, что по мере его развития центр цивилизации неизменно сдвигается на север. Все началось еще в медном веке с Шумера, где так жарко, что люди круглый год могут обходиться без одежды. Шумеры считали варварами предков вавилонян и иранцев, а о существовании египтян и вовсе не подозревали. Потом наступил бронзовый век и цивилизация шагнула дальше на север, после чего ее центрами стали Египет, Вавилон, Урарту и Крит. Ассирию, хеттов и прочих брать не будем, потому что это бывшие варвары, преобразовавшиеся под воздействием ключевых цивилизаций. Варварами тогда считали предков эллинов и римлян. Потом наступил век железный – точнее, стальной – и возможность превращать мягкое железо в какую-никакую сталь дало цивилизации новый толчок, и сперва Эллада, а потом и Рим забрали эстафетную палочку у Персии и Египта. Следующий толчок двинет цивилизацию еще дальше на север, и ее столпами станут галло-франки, англосаксы, тевты, даны и баварцы, а также восточные славяне, к которым принадлежу и я сам.

– Все это, конечно, интересно, господин мой Сергий, – немного ехидно ответил Велизарий, который был уже в курсе нашего происхождения из опережающего по времени мира, – но хотелось бы знать, не сдвинется ли однажды цивилизация еще севернее – например, туда, где живут гипербореи?

– А мы, господин мой Велизарий, и есть гипербореи – куда уж там севернее. Третий Рим, одна из двух мировых Сверхдержав, тридцать три раза способная уничтожить все другие государства на земле, – ухмыльнулся я в ответ, вытаскивая на стол позаимствованный у Ольги Васильевны Политический атлас мира, развернув его на первой странице и ткнув пальцем в окрашенную ярко-розовым цвет страну под названием СССР.

Велизарий, то и дело тряся головой, моргая и щурясь, долго вглядывался в карту, потеряв на какое-то время дар речи – он был поражен в самое сердце. По сравнению с великаном, раскинувшимся на одной шестой части суши, его Византия выглядела просто захудалой провинцией, притулившейся где-то сбоку. Разумеется, я немного смухлевал, поскольку к моему времени страна была уже значительно меньше и называлась совсем по-другому. Кстати, я мог бы показать Велизарию и карту Российской Империи из мира контейнеровоза – ту, где государство с миллиардным населением разлеглось на двух континентах. Однако совесть не позволила. Но не будь я Бич Божий, если не постараюсь исправить положение и в своем родном мире.

На мгновение меня вдруг обуял приступ холодной ненависти к мелким людишкам, которые раздергали, растащили, распилили на мелкие удельные княжества некогда великую страну, а потом своими погаными языками продолжали втаптывать ее, к тому моменту уже покойную, еще глубже в грязь.

Подумав так, я испугался сам себя. Ведь нельзя же ненавидеть миллионы людей только за то, их воспитали так, что они с легкостью променяли первородство за обещание чечевичной похлебки. Другое дело – национальные лидеры, стремившиеся выкроить себе из единой страны по удельному княжеству. С обрами – это другое, на войне как на войне; и вообще тут так положено – всех мужчин, кто выше тележной чеки – к ногтю, а женщин и детей – в рабство. Как обры поступали с левобережными антами, так и я поступлю с ними. Око за око, зуб за зуб, смерть за смерть. А за убийство послов должна быть отдельная кара; надо бы мне, раз уж Темуджин Есугеевич еще не родился, начать огнем и мечом внедрять в широкие массы понятие дипломатической неприкосновенности.

Хотя мятеж против страны – это тоже война, и дело об узурпации власти не имеет сроков давности. Вот вырезал Велизарий тридцать тысяч константинопольских бунтовщиков – и спит себе спокойно, а чем я хуже его? Могу вырезать даже еще больше, только при этом не надо терять рамки человечности, чтобы незаметно не превратиться в настоящее чудовище. А то такие вспышки ярости до добра не доведут. Надо будет потом сходить обследовать свой мозг у Птицы и посоветоваться с ней, как мне с этим жить дальше, и не слишком ли я крут с этими обрами. А пока надо заниматься текущими делами – вон, Велизарий уже отошел от шока и ждет от меня новой порции откровений, или же, наконец, грамотно поставленной боевой задачи.

– Итак, господин мой Велизарий, давайте пока отложим на потом исторические изыскания и наконец займемся делом. Обстановка на театре боевых действий в настоящий момент такова… – сказал я, расстелив на столе карту нижнего Поднепровья, на которой было отмечено каждое селение антов и нанесен предполагаемый маршрут движения обров. После чего начал излагать события предыдущих дней, описав разгром орды тудуна, расположение сил противника, его наиболее вероятные действия и наш возможный ответ на эти безобразия с учетом постоянно поступающих новых разведданных.

Когда я закончил, Велизарий, откинувшись назад, еще раз окинул взглядом карту, так сказать, в общем виде, и кивнул.

– Недурно, недурно, – сказал он, – теперь я точно вижу, что вы, господин мой Сергий, отнюдь не один из ухвативших удачу варваров. Цивилизация – это то, что должно быть у человека в крови, и у вас она есть. Вы вполне грамотно по частям измотали и обескровили противника, перед тем как добить его одним решающим ударом, спланировав битву так, чтобы все преимущества были на вашей стороне. И с другой ордой вы справитесь не хуже, ведь для того, чтобы грабить, она должна будет разделиться на разошедшиеся по стране мелкие отряды, поскольку в этой стране нет крупных городов, которые можно грабить большими армиями. Я даже не понимаю, зачем вам понадобилась моя помощь? Пока что вы и сами неплохо справляетесь.

– Господин мой Велизарий, – ответил я, – то, что я делаю сейчас – это азы нашей военной науки. К тому же наш способ вести сражения сильно отличается от принятого здесь. В данном случае у меня лучше получаются обязанности вождя, определяющего, кто есть враг, а кто друг, а также обязанности организатора. Пока против меня варвары-дилетанты, возмещающие недостаток образования жестокостью, я неплохо справляюсь; но вдруг нам придется иметь дело с чем-то большим, ведь одним этим миром наша деятельность явно не ограничена? А у вас имеется несомненный военный талант, как в области стратегии, так и в области тактики. И вообще, мудрость нашего народа гласит, что одна голова хорошо, а две лучше, и именно поэтому я решил вытащить вас из той затхлой виллы и дать вам вторую молодость, а также возможность еще раз применить ваши таланты.

Велизарий задумчиво кивнул, а потом, внимательно посмотрев мне в глаза, вдруг спросил:

– Господин мой Сергий, скажите, а какова роль здешних варварских народов в ваших планах и планах вашего господина? Неужели вами движет только достойная каждого настоящего христианина человеческая жалость к гонимым и обиженным? Ведь варвары – вне зависимости от того, пашут они землю или пасут скот, кочуя по степи – всегда дики, необузданны и войнолюбивы. У нашей империи уже есть опыт крещения готов и вандалов. Могу сказать, что крещеные варвары в жестокости по отношению к цивилизованным христианам ничуть не уступали своим родичам-язычникам.

– Господин мой Велизарий, – крайне серьезным тоном ответил я, – все эти люди мои родичи, пусть и в …надцатом колене, так что защитить их от гибели и рабства для меня дело чести. Также делом чести я считаю принести местным славянам свет цивилизации, а православное христианство им будет проповедовать отец Александр. Вы знаете, что когда он говорит, то даже закоренелые дьяволопоклонники раскаиваются и плачут как дети. Но и это еще далеко не все. Есть в моих планах и рациональное зерно. Если организовать в междуречье сперва Днепра и Днестра, а потом и Дона с Дунаем сильное в военном отношении и единоверное Византии государство, то можно будет предотвратить множество вторжений на ее цивилизованные земли. Причерноморскими степями шли в Паннонию гунны, за гуннами сейчас идут авары, за аварами пойдут булгары, за булгарами – венгры, за венграми – печенеги, за печенегами – половцы. За половцами пришли монголы, поднявшие в поход к последнему морю все население Великой Степи и разрушивших множество городов от севера до крайнего юга…

– Господин мой Сергий, – поинтересовался Велизарий, – а что было после монголов?

– А после монголов, – ответил я, – наступила совсем другая эпоха, в которой не было уже ни Византии, ни Великой Степи, ни варварских королевств – короче, ничего, к чему был бы привычен ваш взор. Все изменилось настолько, что нынешние враги империи, вроде германцев, славян и персов, по сравнению с турками-османами показались бы вам белыми пушистыми зайчиками, невинно скачущими по поляне.

– Э-э-э, господин мой Сергий, – осторожно спросил мой новоявленный соратник, – а кто такие турки-османы?

– Турки, господин мой Велизарий, – ответил я, – это кочевой народ, потомки кочевников-тюркотов; они в самой фанатичной форме приняли ислам – такое религиозное течение, которое возникнет в Аравии через пятьдесят лет от этого момента и впоследствии станет причиной жесточайших межрелигиозных войн, затянувшихся аж до нашего времени. Именно турки-османы, ставшие яростными поборниками этой веры, в фанатичной слепоте уничтожили христианскую Византию, создав на ее руинах свое разбойничье государство. Но это должно случиться еще не скоро, впереди у вас еще целых девятьсот лет.

Велизарий вскочил с кресла и начал расхаживать по комнате.

– Господин мой Сергий, – наконец взмолился он, – вы очень могущественный человек, если вообще человек… Скажите, можно ли сделать так, чтобы Константинополь не пал перед богомерзкими варварами – ни девятьсот, ни тысячу, ни две тысячи лет спустя?

– В принципе, – сказал я, – возможно все. Для этого только надо оказаться в нужное время в нужном месте, и иметь силы для исполнения задуманного. Начнем с последнего. Фактически с самого начала своего существования Империя была поставлена в положение войны на два фронта, которое еще никому не добавляло сил. С одной стороны за Дунаем у нее все время были варвары. Сначала германские племена, потом гунны, славяне, авары и так далее. С другой стороны равновеликие по мощи централизованные державы персов, арабов, турок. Силы империи ромеев таяли в бесплодных боях, и не было у нее ни одного спокойного дня….

Теперь уже я внимательно смотрел на своего собеседника.

– А вот теперь представьте, что к северу за Дунаем пусть независимая, но единоверная и миролюбивая славянская держава – миролюбивая потому, что кроме единоверной Византии, у нее и так хватает врагов, покушающихся на ее земли – германцев с запада и совершающих грабительские походы с востока степняков. Если нам удастся поставить Русь и Византию спиной к спине отражать удары всего мира – то, считай, мы решили половину твоей задачи. Если граница по Дунаю станет границей мира, то высвободившиеся легионы могут быть переброшены для действий на азиатском фронте против персов, арабов или турок. При этом Аравию было бы неплохо заранее прибрать к рукам и полностью христианизировать – тогда в положенный срок вместо образования новой религии произойдет укрепление – как православия, так и самой Империи*.

Примечание авторов: * А ведь кто его знает, а ведь Серегин может быть и не прав. Если византийские власти будут вести себя в Аравии по-свински и принуждать там, где надо увещевать (а это не исключено), то главным политическим лозунгом пассионарного толчка может стать «борьба за независимость», а главной религиозной идеей – размежевание с православием. Хотя последнее не обязательно, ибо автору памятен тот факт, когда православный грузинский патриарх призывал своих прихожан-грузин убивать таких же православных осетин.

– Не знаю, господин мой Сергий, не знаю, – пробормотал великий полководец, – не очень-то верится, что, послушав проповеди вашего отца Александра, славяне сразу станут кроткими как овечки и прекратят нападения на территорию Империи.

– А мне славяне и не нужны кроткими как овечки, – заверил я, – ибо овечек стригут, а потом режут на мясо и шкуры. Смогут такие стать щитом против варваров, или сами потребуют защиты? Нет, славяне должны быть правильными: быть гордыми без гордыни, сильными без жестокости, добрыми без слюнтяйства, верными без фанатизма, умными без обмана, хитрыми без подлости. И тогда Отец дарует им свою любовь… впрочем, он любит их и так, иначе бы мы здесь никогда не оказались.

Велизарий только пожал плечами.

– Наши миссионеры, например, – сказал он, – как ни старались, так и не могли добиться сколь-нибудь серьезных успехов. Уж слишком горды и неуступчивы твои предки, господин мой Сергий.

– А может, ваши миссионеры, – ответил я, – о требах думали больше, чем об Отце и Сыне и Святом Духе – и требовали урожая, даже еще не приступив к севу и пахоте? Быть может, они о величии вашего базилевса толковали больше, чем о том, что Бог есть Любовь? Хотя, что могут миссионеры, когда славянам становится достоверно известно, что очередное нашествие степных бандитов на их земли организовали дипломаты вашего Юстиниана – дали обрам денег и подсказали новым федератам, на кого им идти. Империя сама пилит сук, на котором сидит, и закончится это для нее очень плохо. Один раз дав денег бандиту, ты будешь платить ему до тех пор, пока не издохнешь либо ты, либо он. И ведь, взимая с империи дань, они будут ходить на ее территорию в походы, угонять людей в рабство, грабить и разрушать церкви; и для того, чтобы сдержать их в хоть каких-то рамках, потребуется множество хорошо подготовленных солдат. А потом будет так, что тот, кто выберет позор, пытаясь избежать войны, получит и позор, и войну. Так уж устроен этот мир. В то время как со стороны крещеных славян Константинополю при неблагоприятном развитии событий* грозит только смена династии и уния, соединяющая два православных государства в единое и нерушимое целое, простирающееся от студеных северных морей до жарких пустынь знойного юга.

– Хорошо, господин мой Сергий, – расстроено сказал Велизарий, – можно сказать, что ты меня убедил, и твое будущее славянское государство действительно имеет право на будущее. Но за это дело надо браться серьезно. В первую очередь надо будет лишить власти местную племенную старшину, чтобы они ели из твоих рук или вообще прекратили бы свое существование. Без этого никакого нормального государства тебе не построить, ибо все утопнет в обсуждениях и разговорах.

– Это я и сам понимаю, – ответил я, – поэтому первым делом приручил старшую дружину бывшего князя. Они принесли мне присягу и провозгласили Великим князем, то есть князем-автократором, не подчиняющимся военной демократии, отдающему приказы, а не обращающемуся с просьбами к народному собранию. На других условиях я просто не брался защищать племенной союз антов. Кроме того, предыдущий светлый князь Идар разослал вицы – то есть объявил всеобщую мобилизацию боеспособных, и эвакуацию всех остальных. Насколько я знаю, старшины множества дальних родов не подчинились этому приказу, а некоторые погнали княжьих гонцов палками. Теперь у меня есть полное моральное право низложить этих старшин и назначить вместо них своих людей из дружины, услышавших Призыв.

– Господин мой Сергий, – хмыкнул мой собедник, – неужто вы хотите ввести для своего народа такую же систему, какую франки ввели в покоренной ими Галлии, и будете раздавать феоды с рабами своим самым преданным сторонникам?

– Ни в коем случае, – резко ответил я, – свободный в качестве воина всегда предпочтителен рабу, а для того, чтобы отразить последующий натиск степных народов на цивилизованные пределы, мне будет необходима по-настоящему массовая, и при этом хорошо обученная и вооруженная армия. Та армия, которая есть у меня сейчас, в основном предназначена для решения задач за пределами этого мира. Сейчас мои девочки просто проходят обкатку боем и нарабатывают боевой опыт, но об этом мы поговорим позже, а сейчас давайте вернемся к практическим вопросам, которые важны для нас здесь и сейчас.

– Очень хорошо, господин мой Сергий… Давайте действительно вернемся на землю, не воспаряя мыслью в небесные просторы, хотя ваши слова дали мне немалую пищу для размышлений. Кстати, вы ничего не сказали о поведении булгар. Ведь, кажется, они сейчас являются союзниками авар в войне против антов? Три года назад я имел с ними дело и могу сказать, что нахальства у них больше, чем отваги, а жадности больше, чем мужества.

– Ну, – ответил я, – булгары скорее рабы, чем союзники, и каган Баян ни в обол не ставит ни их, ни их вождя хана Забергана, хотя для него было бы нежелательным, чтобы они снова откололись и пошли гулять сами по себе. И для меня это тоже нежелательно, потому что бродящие сами по себе булгары снова сойдутся с какими-нибудь славянами и займутся разбоем, в том числе и на Византийских землях. Кстати, они почти добровольно пошли на этот неравноправный союз с аварами, по крайней мере мне неизвестно ни о каких серьезных сражениях по этому вопросу, да и хан Заберган тоже остался при своей должности, чего бы не случилось, пойди все иначе.

– Ну вот вам, господин мой Сергий, и первый совет – пока обры как черепахи ползут на юг, а вы выдергиваете у них из-под носа местных славян и досаждаете мелкими уколами их основной орде, попробуйте всерьез заняться их булгарскими федератами. Славянского населения, родственного вам, в тех местах просто не существует, живут там только родичи тех же булгар, так что вы уже не будете вынуждены соблюдать этот ваш этикет войны и убирать невооруженных людей с поля будущего сражения. В бою эти варвары не очень стойки, и, быть может, вам с легкостью удастся убедить их перейти на вашу сторону.

– Тот, кто с легкостью меняет стороны конфликта, никогда не останется никому верным, – с сомнением ответил я, – хотя в том, что булгар надо нейтрализовать, я с вами не спорю. Просто я бы отложил это действие до того момента, когда аварская орда будет окончательно разгромлена.

Велизарий пожал плечами и назидательно произнес:

– И упустили бы прекрасную возможность использовать одних варваров против других, раз уж вы не видите в этой роли своих славян. К тому же после разгрома основной орды хан Заберган может сделать вид, что он не заключал с аварами никакого союза, и у вас против него никаких доказательств, потому что варвары, а особенно кочевники, не очень-то утруждают себя написанием хоть каких-то бумаг. Конечно, вы можете попробовать напасть на булгарскую орду без всякого объяснения причин, но для соседних варварских народов это будет совсем не то, как если бы вы атаковали союзника вашего врага кагана Баяна. Если вы уж решили строить тут свое государство, то этот момент будет для вас чрезвычайно важен.

– Ну что же, – сказал я, посмотрев на часы, – спасибо за совет. Я обязательно им воспользуюсь. А теперь прошу меня извинить, господин мой Велизарий, ибо дела.

– Странные вы там люди, у себя в будущем, господин мой Сергий, – усмехнулся Велизарий, вставая, – постоянно смотрите на прибор, показывающий время и сверяете с ним все свои дела. Как будто из-за этого время может пойти быстрее.

– И ведь оно идет быстрее, господин мой Велизарий, – ответил я, пожимая руку своему собеседнику, – именно поэтому за нами никто не успевает, опаздывает не только нанести удар, но и даже защититься или убежать. И этот факт не требует доказательств, потому что из двух армий с большей вероятностью победит та, что перед битвой первой построится в атакующие боевые порядки и нанесет удар по еще строящемуся и оттого дезорганизованному противнику, сомнет его и погонит прочь. Скорость мышления командующего и быстрота исполнения его приказов – это такая же характеристика армии, как ударная мощь войск и их стойкость в обороне. Да вы и сами не один раз побеждали только потому, что были не только умнее, но и быстрее вражеского командующего.

На этой оптимистической ноте разговор с Велизарием был завершен, но не успел я выйти из своего кабинета, как наткнулся на идущего навстречу отца Александра.

Как раз его-то я и искал, чтобы поговорить на предмет проповеди нашей версии христианства, лишенного подтекста политического подчинения Константинополю, среди местных антов. Но, как оказалось, сейчас священника заботило совсем не это.

– Сергей Сергеевич, – сходу спросил он, – скажите, вы случайно ничего не почувствовали?

– Нет, отче, – ответил я, – а что я должен был почувствовать?

– Отец только что сообщил мне, – поднял очи к небу отец Александр, – что там, в мире Славян, какой-то достаточно сильный колдун, шаман или маг обров, совсем недавно вопрошал высшие силы о поддержке своего народа. И хоть Отец отверг все его притязания, за то что обры в последнее время совершают нечистое, творя жестокость ради самой жестокости, но его вечный оппонент, действующий под псевдонимом «рогатый старик Эрлик», принял заказ и пообещал обрам свою помощь, потребовав за это в жертву весь народ антов целиком.

– А требовалка у него не лопнет, у этого рогатого старика? – возмутился я. – Ведь наверняка знает, с кем связывается, и что там, на открытой местности, Отец Небесный с нашей помощью получит шанс прихлопнуть его как муху газеткой. И знает, что произошло там с его сыночком херром Тойфелем, и что может случиться с ним самим, если мое терпение лопнет и я решу повернуть свое воинство в миры, лежащие еще ниже Подвалов, для того чтобы разобраться с тем, кто там нам мешает жить… Поэтому не думаю, что тот, кто обещал обрам помощь, самолично явится искать приключения на свои рога, ведь обещать – это еще не значит жениться. Скорее всего, пришлет какую-нибудь тварь – для формальной отмазки, что помощь оказана. В конце концов, насколько я знаю, Нечистый никогда не заботится о благополучии своих сторонников, ведь они для него только расходный материал. Точно так же, как херр Тойфель не заботился о тевтонах как о людях, а видел в них только удобный рабочий скот и бойцовых псов.

– Не знаю, не знаю, – ответил отец Александр, – возможно, вы и правы, но если в игру вступят такие силы, то под их удар попадут наши уланские эскадроны, поодиночке выполняющие индивидуальные задания, а мы, сидя здесь, не то что не сможем им помочь, но даже вовремя не узнаем о случившейся беде. В принципе, любое чудовище, которое может наслать на нас отец лжи, не представляет особой опасности для вашей магической пятерки; я смогу отпугнуть его силой Отца, а вы запросто убьете такую тварь мечом Ареса, не говоря уже о Кобре, которая зажарит его тактическим плазменным шаром примерно так же, как она разделалась с беднягой Посейдонием.

– И какой из этого следует сделать вывод? – сказал я, немного подумав. – А вывод из этого такой, что пришло время нам организовать в мире Славян нечто вроде походной ставки, надежно прикрытой от нападения с земли и с воздуха – и более удобного места, чем переправа неподалеку от Хортицы, я придумать не могу. Тылы пусть пока остаются в этом мире, как и все резервные части, а главных действующих лиц пора выдвигать вперед. Время пришло, тем более что благодаря исследованиям Колдуна мы теперь можем открывать порталы не только между разными мирами, но и между двумя точками одного и того же мира.

Вызвавшись быть союзником аварского кагана Баяна, хан Заберган грезил о новых победах, добыче и славе, а получил роль чернорабочего и погонщика скота. Кочевья булгар-кутугуров, медленно смещающиеся вдоль берега Черного моря в сторону устья Дуная, помимо своего, гнали скот, принадлежавший их аварским господам. Прибыв на равнину, с одной стороны ограниченную побережьем Черного моря, а с двух других нижними течениями Днестра и Дуная, булгары собирались начать готовить зимовья для всей объединенной орды; косить, сушить и складывать в копны траву, чтобы скоту на зимовке было чем питаться; рубить лес и строить полуземлянки для семей рядовых обров и походный дворец для самого кагана, а также окружать все это кольцами деревоземляных укреплений, позже ставших известными как хринги. А чтобы булгары вели себя прилично и не вздумали своевольничать, то он каждого рода были взяты в заложники несколько знатных юношей, которые в данный момент находились в ставке кагана Баяна, где их ждало превращение в настоящих обров.

Кроме того, хану Забергану было больше всего обидно, что булгар-кутугуров не допустили до грабежа селений их старых соседей – поднепровских антов. Не дело раба – пусть он даже и привилегированный раб – с саблей и на коне грабить другого раба, когда это должен делать их господин и повелитель. Не хотелось булгарам быть рабами, а пришлось, потому что еще меньше им хотелось погибать под градом стрел и прямыми однолезвийными палашами неистовых авар-обров, чьи неисчислимые орды пришли в причерноморскую степь три года назад. Обрам, напротив, терять было уже нечего, потому что на их плечах висели неистовые тюркоты хана Истеми, победившие этот народ в жестокой войне и гнавшие его прочь из степи. В то время как с другими соседями – теми же хорезмийцами или хазарами – тюркоты уживались вполне мирно; с хазарами у них даже возникло нечто вроде симбиоза.

Когда обры пришли в причерноморскую степь и примучили булгар, то уже на следующий год первыми под их натиском пали левобережные поднепровские анты. А когда их князь Идар, потрепанный, но не побежденный, решил пойти на переговоры, каган Баян приказал попросту убить послов и начать против антов неограниченную войну. Узнав об этом, хан Заберган схватился за голову. Послы в Степи были неприкосновенны, потому что твой противник в этой войне из-за пастбищ с источниками воды или контроля над караванными путями в следующей войне может оказаться твоим союзником. Но обрам и их кагану степные законы были не писаны, и они вытворяли такое, что и в голове не укладывалось у честного степняка.

Ну зачем было под корень истреблять левобережных антов, в то время когда рачительный хозяин просто обстригал бы их как овец, у которых слишком отросла шерсть, а то брал бы их союзниками в набег на византийские земли за Дунаем. Три года назад сам Заберган сходил под Константинополь, и только вмешательство престарелого Велизария помешало ему тогда как следует пограбить столицу империи, изнемогающую во враждебном окружении. Как раз вернувшись из того похода, Заберган столкнулся с обрами и понял, что спокойной жизни в этом месте больше не будет, и теперь придется либо подчиниться новым повелителям, либо сражаться насмерть за свою свободу и саму жизнь.

Сражаться булгары-кутугуры не хотели. Одно дело – ходить в грабительские походы, зная, что войска империи немногочисленны, плохо обучены и их солдаты и командиры в отсутствие угрозы собственным жизням склонны скорее имитировать боевую активность, чем на самом деле кидаться в схватку за какие-то там идеалы любви к отечеству. И совсем другое – столкнуться в бою с пришедшим из глубин Азии яростным и неукротимым воинствующим народом, который по приказу своих вождей будет биться до последней капли крови.

Размышления хана о минувшем, нынешнем и о грядущем были прерваны самым беспардонным образом. Вбежавший в походную юрту босоногий белоголовый мальчишка-гот, помощник табунщика, пал хану в ноги.

– Угнали, великий хан, угнали, угнали, – заголосил он тонким голосом, колотясь своим лбом о войлочную кошму, которой был застелен земляной пол.

Этого мальчишку хан знал. Он был помощником старого табунщика Мурата, еще прозываемого Хромоногим за то, что одна нога у него не гнулась после давнего ранения. Мурату хан поручил табун племенных кобыл боевой кабардинской породы – наивысшую ценность, какую только может иметь кочевник, для которого хороший конь – это и мать, и отец, и верный боевой товарищ. Все его красавицы-жены, все добытое в походах злато-серебро не стоило и одного волоска с гривы такой племенной кобылы или жеребца. И вот мальчишка кричит, что лошадей угнали… В любом случае пастбище, на котором паслись аргамаки, находилось в самой середине медленно перемещающихся на запад булгарских кочевий, и похитители просто не могли успеть уйти так далеко, чтобы храбрые булгарские джигиты не сумели их перехватить.

– Эй ты там, – лениво сказал хан, – прекрати орать и внятно скажи – кто угнал, в каком направлении и где сейчас старый табунщик Мурат?

– Нет Мурат, нет, – заплакал мальчишка, – пришел мангус-шулмус, много-много мангус-шулмус, угнали конь, угнали кобыла, угнали Мурат-табунщик, Акбаш на коня и скакать сказать хан.

– Какой еще мангус-шулмус? – рассвирепел хан Заберган, – говори немедленно, пустая твоя голова, кто и куда угнал ханский табун?

– Мангус-шулмус угнал, великий хан, – заныл помощник табунщика, – честно-честно. Все конный, в доспехах, большой, страшный, с луками, с саблями и пиками, много-много вылезли из дыры и угнали туда табун и табунщик. Большой дыра, много конь рядом пройти может, очень много. Нет теперь никого. Старый Мурат нет, молодой Бури нет, Урман нет, Норкул нет, один Акбаш* есть.

Примечание авторов: * Ак бош (тюркск) – белая голова. Прозвище блондина в стае закоренелых жгучих брюнетов.

Ничего так толком и не понявший хан топнул ногой и кликнул нукеров – влепить белоголовому дураку-рабу плетей, чтобы перестал болтать ерунду про разных мангусов-шулмусов, а внятно бы сказал, кто угнал ханских лошадей. И вообще, стоило бы послать кого-нибудь проверить, не врет ли этот Акбаш; и может, драгоценный табун из тысячи кобыл-аргамаков и сотни жеребцов с маленькими, только три месяца назад родившимися жеребятами, никто и не угонял – но тут началось такое, что не поздоровилось и самому хану.

На самом деле Серегину, который не собирался переквалифицироваться в конокрады, сам этот табун был нужен как седло корове, а нужен ему был хан Заберган – но поди найди того хана в мешанине почти одинаковых юрт. Однако после некоторого наблюдения стало ясно, что этот племенной табун имеет немалую ценность и принадлежит какому-то важному и знатному лицу – возможно, самому важному и знатному среди булгар-кутугуров. Возились с этими лошадьми как с малыми детьми, а может, даже и больше. Серегин, посоветовавшись с первопризывными амазонками, решил, что если отжать этот табун, желательно бескровно, и при этом «упустить» какого-либо пастушка, то побежит тот напрямую к тому самому хану, которого затем тоже можно будет того – пригласить для интересной беседы. Так сказать, чтобы не бегать потом по степи за каждым булгарином по отдельности. Весьма нудное и неинтересное, между прочим, занятие.

Сначала для акции по отжиму табуна Серегин хотел использовать линейный уланский эскадрон, но потом переменил свое решение и взял оторв из эскадрона конной амазонской разведки, подчиненного капитана Коломийцеву. Конечно, рафинированного изящества амазонок, пришедших к Серегину еще с первого призыва, этим девкам категорически не хватало, но роль конокрадок они исполнили первоклассно, Голливуд нервно курит в сторонке. Когда из разверзшейся портальной дыры с дикими криками и гиканьем галопом выскочило около сотни обряженных в камуфляжную уланскую экипировку девиц на легких низкорослых косматых конях и с лицами, размалеванными боевым гримом, то большая часть табунщиков от неожиданности просто справила большую нужду прямо под себя, не утруждаясь даже тем, чтобы просто спустить штаны.

Вытянувшиеся в колонну, гикающие и визжащие амазонки тугой петлей охватили табун, собираясь гнать его в ту же дыру, из которой они так лихо выскочили, и никто даже и не подумал оказать им сопротивление или попытаться убежать. И только юный Акбаш, гот-сирота, полураб-полувоспитанник старого Мурата, вскочил на спину резвому племенному жеребцу по кличке Илдирим (Молния) – рыжему как огонь, с белой звездочкой до самого носа – и прямо так, без седла и уздечки, обхватив руками мощную шею, рванул прочь от этого места. Перепуганного мальчишку амазонки не тронули и даже немного посторонились, чтобы дать ему благополучно удрать, зато всех остальных табунщиков вместе с табуном загнали в дыру и ушли туда сами, захлопнув за собой проход. И еще долго потом нынешние помощники старого табунщика Мурата – Бури, Урман и Норкул – не могли отделаться от липкой и пахучей приставки к имени – «пислик» (засранец).

А Акбаш, которого, да еще на таком приметном жеребце, через смотровое окно было отследить не сложнее чем рыжего муравья в толпе черных, скакал и скакал через степь, мимо пасущихся стад, медленно перемещающихся огромных телег с походными юртами, пока не прискакал в расположенную на вершине живописного холма Ставку хана Забергана. С одной стороны, на север и восток от ханской Ставки, к самому горизонту уходил чуть пожелтевший и привядший в конце лета, но все еще полный жизни степной простор, а с другой стороны, на юг и запад, до бесконечности простиралась играющая бликами бесконечная синева Днепровского лимана. Обдувающий вершину холма морской бриз приносил в ханскую ставку благословенную прохладу и свежий запах моря. Именно туда, к группе юрт на вершине этого холма – обыкновенных снаружи, но прекрасно отделанных изнутри – и подскакал на рыжем жеребце Акбаш. Едва только он, поклонившись разморенному жарой охраннику, проскользнул внутрь юрты, на той стороне наблюдательного окна все пришло в движение.

Расположенная на холме ханская ставка, лишь на некотором расстоянии окруженная другими кочевьями, была настолько лакомой целью, что брать решили всю семью хана вместе с движимым имуществом, а не только самого Забергана с ближайшим окружением. Поэтому потребовалось время для того, чтобы мобилизовать дополнительные силы в придачу к боевой группе капитана Коломийцева (с которой он уже взял четыре каравана работорговцев, после чего они закончились). В качестве дополнительных сил (без вариантов, все остальные в разгоне) у Серегина была только рейтарская дивизия. А что – и внушительно, и представительно. Вряд ли не успевшие даже вооружиться и сосредоточиться булгары полезут буром на прекрасно вооруженных панцирных всадниц, тем более что три тысячи рейтарш Серегина сжаты в жесткий кулак, а двадцать или тридцать тысяч всадников булгар (в зависимости от степени мобилизации) разбросаны по своим кочевьям на площади около полутора тысяч квадратных километров. Но это еще надо посмотреть, понадобится этот резерв в действии или нет. Судя по тому, как предки «братушек» повели себя при отжиме табуна, Коломийцев может справиться со всеми делами только своей командой.

Итак, не успели нукеры Зебергана вытащить мальчишку из юрты, чтобы всыпать ему плетей, в том числе и за то, что тот взял очень дорогого и ценного жеребца, на котором вообще запрещено ездить, как на той же пыльной тропе, по которой некоторое время назад проскакал рыжий конь с белоголовым юным всадником, раскрылась дыра в пространстве – и оттуда, яростно ревя моторами и плюясь удушливыми соляровыми выхлопами, одна за другой выскочили четыре облепленных десантом БМП-2, причем на броне вперемешку сидели разведчики из позднего СССР, в бронежилетах и вооруженные автоматами, а также амазонки в камуфляжных панцирях «от Серегина», с саблями и луками наготове. А на первой машине, бок о бок со старшим лейтенантом Антоновым – болтающая ногами дикая и неистовая оторва Артемида, которая вот уже целую вечность так не веселилась. А следом за БМП с десантом колонной по четыре показался конный разведывательный эскадрон амазонок – тот самый, что угонял табун. Тоже тетки весьма неласковые и внушающие к себе страх и почтение. Выдрессированные кони идут рысью в ногу, и это производит не меньшее впечатление, чем рев моторов и лязг гусениц БМП.

А у нукеров хана Забергана и луки не натянуты, и панцири не надеты – да и зачем, жарко ведь; а с вершины холма любую угрозу будет видно километров за тридцать в любую сторону. А тут – такое внезапное и ужасное нападение, от которого дрожит под ногами земля и все существо булгарина хочет сжаться в комок и забиться в какую-нибудь подземную норку. Вот один из нукеров потянулся за мечом и тут же пал со стрелой в горле. С Артемидой не шутят; и вообще, и у бойцов, и у воительниц имеется крайне жесткий приказ убивать на месте любого булгарина, который схватится за оружие. Исключение в виде нелетальных ранений и добрых мануальных плюх могло быть сделано только для самого хана, но, по счастью, этого не понадобилось.

Нукеры, охранявшие хана Забергана, сперва впали в шок от такого внезапного нападения, а потом, догадавшись, что к ним явились те самые шулмус-мангус, о которых кричал мальчик Акбаш, побросав оружие, повалились навзничь, уткнув свои лица в землю и оттопырив вверх зады. Все – лишь бы не видеть спрыгивающих с брони страшных колдовских существ, появляющихся ниоткуда и передвигающихся на рычащих и воняющих железных драконах. Только те двое, которые тащили из ханской юрты за руки юного Акбаша, немного замешкались и были повергнуты наземь – один мужским ударом кулака в скулу от замполита разведбата Антонова (нокаут), а другой пинком маленького дамского берца в промежность от Артемиды (уй, больно-то как).

И вообще эти двое, Антонов и Артемида, случайно столкнувшиеся нос к носу в Заброшенном городе всего несколько дней назад, вдруг воспылали друг к другу такой неистовой страстью, что в пяти метрах от них запросто воспламенялась солома, а в десяти метрах взрывались бочки с бензином. Артемида, к примеру, увидела в Антонове еще одного богоравного героя без страха и упрека – более жизнерадостного, более наивного и менее жесткого, чем ожесточившийся в условиях бесконечной борьбы с терроризмом Серегин. В то же время Артемида видела в старшем лейтенанте Антонове такую же божественную искру, которую тоже можно было попробовать раздуть в настоящее пламя.

Старший лейтенант Антонов, даже не подозревая, кто она такая на самом деле, видел в Артемиде красивую отвязную девчонку, за резкостью и порывистостью прячущую свою тонкую ранимую душу. Ему хотелось обнять ее за плечи и своей грубой мужской силой оградить от жестоких реалий этого мира. А Артемида, прожившая всю жизнь одиночкой и лишь иногда объединявшаяся с братцем по разным вопросам, буквально млела от этих поползновений старшего лейтенанта, ибо каждой женщине, даже такой крутой и независимой, как она, хочется мужской опеки, любви и ласки. Артемида даже специально перевелась в батальон к Коломийцеву, чтобы быть поближе к своему любимому, и теперь уже расставание с вечным девством было для нее не за горами.

Юный Акбаш, стоя столбиком, в полном обалдении наблюдал, как резвятся в ханской ставке неведомые пришельцы и пришелицы с устрашающе размалеванными лицами, как они вытаскивают из юрты хана Забергана с разбитым в кровь носом и заломленными за спину руками, как выкидывают из других шатров его любимых и не очень жен и наложниц, как выволакивают на свежий воздух сундуки со златом-серебром, и как вьючат их на железных зверей, а слуги и служанки, к которым в темпе урагана тут же присоединяются жены и прочие приживалки, начинают разбирать юрты, потому что главный начальник сказал, что если они не успеют собрать и упаковать свое походное жилье, то спать будут на голой земле под открытым небом. А нукеры охраны – такие страшные и грозные, когда имеют дело с ним, с беззащитным пацаном – теперь дрожат, уткнувшись носом в землю и оттопырив вверх свои толстые зады.

Уже второй раз жизнь мальчика ломалась в корне. Все, что было до того, исчезало в подернутом дымкой забвения прошлом, а впереди был только серый туман неизвестности. В первый раз, когда отряд булгар разгромил селение, где жили его родители, и угнали взрослых в рабство, сам Акбаш, тогда еще шестилетний готский мальчик по имени Ув (лезвие) выжил только чудом. Худенького слабосильного мальчика никто не хотел брать в рабы, и умереть бы ему тогда с голоду, если бы не сжалившийся над ребенком старый табунщик Мурат. Хромому старику уже давно нужен был помощник для мелких поручений типа «подай-принеси», потому что отданные в обучение к старику булгарские мальчишки считали для себя эти обязанности слишком зазорными. Именно тогда бывший Ув обзавелся прозвищем Белоголовый, и быть бы ему среди табунщиков полным парией, но старый бездетный Мурат относился к нему скорее как к воспитаннику, чем как к рабу. В силу этого твердый и толстый посох старого Мурата не раз охаживал по спине и ниже юных озорников, решивших оттянуться на безответном белоголовом мальчике. Но вот и этот эпизод жизни остался у мальчика в прошлом, потому что мужчина в странной одежде и с раскрашенным лицом сильной рукой взял его за плечо и потянул за собой в неизвестность.

Ну вот мы и снова в походе. На этот раз это не степь мира Подвалов Мироздания, а степь шестого века от Рождества Христова, и река, протекающая неподалеку от нашего лагеря, называется Днепр. На самом деле география этого мира с точностью до третьего знака после запятой совпадает с нашей географией, и где-то на этой земле, чуть выше по течению, напротив острова Хортица, должен быть расположен город Александровск, он же Запорожье. Именно здесь, на высоком правом берегу Днепра, Серегин планирует основать столицу нового княжества, а пока тут его временная полевая Ставка. И вообще, устраивается он тут так, будто и в самом деле останется тут княжить, хотя я знаю, что на самом деле это не так. Серегин, как и все мы, стремится домой, но и этот народ антов, чья жизнь и смерть целиком и полностью зависят сейчас от него и от всех нас, тоже по-настоящему запали к нему в сердце и, переходя к новым мирам, не может он просто так бросить их на произвол судьбы.

Когда я прямо у него спросила, что он собирается делать, то Серегин ответил, что ни один здешний персонаж – ни Ратибор, ни Добрыня, ни кто-нибудь еще – так и не дотягивает до масштабов Рюрика, Ярослава Мудрого, Владимира Святого и Владимира Мономаха. Это исполнители и только, самостоятельную работу им нельзя поручать ни в коем случае – обязательно все запорют. Так что пока будем делать то, что должно – громить авар, приручать булгар, решать проблемы со старым маразматиком Юстинианом (вот уж кому вторая молодость не светит ни при каких обстоятельствах) и надеяться, что появится все-таки нужный человек, пригодный на роль основателя княжеской династии.

Ну а пока мужчины воюют и занимаются политикой, нам, женщинам, остается только вести хозяйство и обихаживать всех тех сироток, которых они притаскивают в наш лагерь из своих походов. По счастью, меня миновала доля общения с женами и наложницами хана Забергана. По большей части это грязные, немытые, вонючие чернявые бабы и девицы в очень дорогих, но засаленных и затасканных платьях. Кроме всего прочего, они очень гордятся своим положением ханских жен и в любой момент готовы унизить тех, кто слабее и ниже положением, чем они.

Дрессировку булгарок Серегин поручил, кому бы вы думали, правильно – Гере. Вот уж у кого властности хватит на всю эту шоблу, вместе взятую, и еще останется неприкосновенный запас. Первым делом он приказал забрать у них всех слуг и служанок, чтобы все делали сами, и Гера выполнила это с садистским удовольствием. Ведь она сама давно уже приучилась не пользоваться прислугой, лишь изредка подшаманивая себе при помощи магии. Второй приказ Серегина, касавшийся жен хана Забергана, гласил, что этих вонючек надо отвести на речку, раздеть там догола, заставить вымыться и выстирать одежду. И пока они этого не сделают, жрать им не давать, а там будет видно. Своеобразный у Серегина юмор, хотя надо признать, что все его действия приводят к требуемому результату. Даже метров за триста-четыреста слышно, как визжат и орут при помывке и стирке изнеженные ханские жены, потому что Гере помогают все девицы-амазонки ее десятка – а это страшная сила, ведь все амазонки гимнофилки и ужасные чистюли.

А мне от этой роскоши достался еще один гаврик – чрезвычайно стеснительный худой беловолосый мальчишка, лет двенадцати на вид. Булгары звали его Акбаш, то есть белоголовый, и мне с трудом удалось заставить его вспомнить свое настоящее имя. Когда у него еще была своя семья и дом, родители-готы дали ему имя Ув, то есть «лезвие». Тихий такой, скромный парень, очень любящий лошадей и даже, кажется, понимающий их язык. Когда Дима, как это и положено в нашей компании, наделил его знанием русского языка, Ув ничуть не удивился, коротко поблагодарил, но при этом не стал даже чуть-чуть более разговорчивым.

Мне кажется, что, несмотря на новую и еще необмятую армейскую одежду, которую ему принес с каптерки Митя, мальчик до сих пор не верит, что он больше не раб, и что у нас просто не бывает ни господ, ни рабов. Такое ощущение, что он все время ждет с нашей стороны хозяйского окрика.

Но хозяйского окрика все нет и нет, но зато, как ни странно, на готского мальчика обратила внимание Яна, ранее не интересовавшаяся сверстниками противоположного пола. Возможно, дело было в том, что они были чем-то похожи. Возможно, своей сиротской судьбой, а возможно, тем, что оба были худыми, беловолосыми и очень неразговорчивыми. Ну почти что как брат и сестра, если не считать, что их разделяла пропасть почти в полторы тысячи лет. Только мальчик пока стесняется проявлять к Яне взаимный интерес, хотя мне видно, что она ему очень нравится. По сравнению с Асей, Митей и Тел, которые в своем камуфляже, с легким мечом на поясе и автоматом Федорова через плечо стали похожи на настоящих маленьких солдат, Яна выглядит не так грозно, и поэтому вызывает к себе больше доверия. К тому же Тел дополнительно пугает его своим непривычным внешним видом, красной кожей, рожками и хвостом, хотя она первая проявила к нему интерес, по деммским обычаям попробовав познакомиться с новым самцом.

Да, мальчик Ув немногословен, но есть та тема, о которой он может говорить часами – и эта тема лошадей. У всех нас – и у меня, и у Димки, Аси и Тел, и даже у Яны с Димой – есть походные лошадки, на которых мы ездим так же привычно, как дома на велосипедах. Но лошадь не велосипед, а почти что член семьи. Ее нужно правильно кормить и поить, ее надо чистить, она нуждается в ласке и общении, а Ув знает про лошадей все, и даже более того.

Кстати, у Димы как раз тот вороной боевой дестрие, которого он приручил еще в тот день, когда мы впервые встретились с тевтонами. Серегин пытался отдать его кому-нибудь из бойцов, но этот конь просто не желает себе другого седока, быть может, потому, что при своей массивной мускулистой конструкции просто не ощущает веса Димки, а может, потому, что они стали друзьями. Ездит на нем Димка очень редко, но обязательно приходит проведать своего четвероного друга, задать ему корма, налить свежей воды, вычесать скребницей бока и рассказать последние новости на ухо, и у меня такое впечатление, что конь его понимает. Хотя, кто его знает, нашего Колдуна, он ведь мог передать знание русского языка и своему коню, жалея только, что его голосовой аппарат не способен произносить звуки человеческой речи. Вот я же умею разговаривать с лошадьми – по крайней мере, мы с моей Звездочкой телепатически хорошо понимаем друг друга.

Так вот, этот Димкин жеребец, массивный как танк и сильный как трактор, просто очаровал Ува. В задумчивости наблюдая за мальчиком, гладящим гриву вороного коня, я своим затуманившимся на мгновение взглядом увидела на месте худенького паренька статного мускулистого юношу или молодого мужчину, лет на десять-пятнадцать старше, в полной рейтарской экипировке и большим двуручным мечом в чехле за спиной. Роскошные белокурые волосы юноши, волнами ниспадающие на плечи, были схвачены золотым обручем*.

Примечание автора: * для древних германцев, в том числе и готов, стрижка волос считалась знаком траура в случае поражения, или рабского состояния.

Рядом с юношей стояла прижавшаяся к нему стройная девушка в ярком цветастом платье, чьи пшенично-золотые волосы, схваченные обручем из серебра, по своей роскоши соперничали с белокурыми волосами юноши. На ее ярко-розовых губах играла нежная улыбка, а голубые, как васильки, глаза светились счастьем. И только приложив определенные усилия, можно было узнать в этих двоих повзрослевших и возмужавших Ува и Яну.

– Т-с-с-с-с, – шепотом сказала мне по своему обычаю невесть откуда появившаяся Лилия, – сегодня я работаю по своей основной специальности и говорю тебе, богиня Анна, что эти двое воистину предназначены друг для друга, и это так. Юноша полюбит девушку, девушка полюбит юношу, и любовь их будет так сильна, что боги будут улыбаться, гладя на них с небес. Да будет так – и никто, ни смертный, ни бессмертный, не в состоянии этого изменить.

– А почему на Уве золотой венец? – так же шепотом спросила я.

– Так он же воспитанник и выученик вашего Серегина и его нового друга Велизария, а также еще один твой приемный сын – пояснила Лилия, – великий архонт Артании*, Куявии**, Славии*** и земель пруссов, ятвягов, леттов, ливов, готов и гепидов. Ты думаешь, почему Артемида привела этого мальчика к тебе, а не отправила туда, где вы собираете всех прочих местных, освобожденных из полона? Искра, горящая в нем, может и должна быть раздута в яростное пламя.

– А Яна? – снова спросила я.

– А Яна, – хитро прищурилась Лилия, – это первая и последняя любовь архонта Уве, невеста и будущая жена, королева, царица, императрица и мать его детей. Я тут попросила кое-кого, и за этой парой присмотрят даже после того, как они оба выйдут из-под моей юрисдикции…

– Кто присмотрит? – спросила я, но Лилия, как всегда в таких случаях, уже исчезла.

К тому же наваждение закончилось, и теперь передо мной снова стоял худенький белобрысый мальчик по имени Ув, гладящий гриву боевого коня, и восторженно смотрящая на него Яна. А ведь я и в самом деле смогу полюбить этого ребенка, как уже полюбила ту же Яну, Асю, Димку и Митю. И пусть только попробует кто-нибудь причинить им зло – тогда узнает, какова Анна Сергеевна в гневе. Кстати, об этой истории обязательно надо рассказать Серегину. Если мне просто не напекло голову, то этот Ув как раз тот человек, которого Серегин сейчас ищет. Конечно, чтобы он стал таким, каким его нам показали, нужно лет десять, но это тоже неплохо, ведь для того, чтобы он был успешен, он должен научиться многому тому, что необходимо знать правителю и полководцу, и в первую очередь приобрести иммунитет от лести и обмана.

Прямо напротив меня сидит булгарский хан Заберган. Бывший хан. Неласкова к нему оказалась судьба и мои дикие воительницы. Был он хозяином своего народа, повелителем его судьбы, а теперь стал даже меньше, чем просто никем. На жирной роже семипудового ленивца следы оказанного сопротивления, то есть ссадины и кровоподтеки, а также отчетливый рельефный отпечаток маленького женского берца. Наверное, вякнул бывший хан нечто неподобающее, типа: «Вах, молчи, женщина» – и получил берцем по фейсу, для вразумления и осознания. А может, и не только по фейсу, но и по другим интимным частям организма, только их, в отличии от фейса, снаружи не видно.

Хотя в принципе, наверное, это было сделано зря. В том смысле, что от этого удара никакого вразумления и осознания у бывшего хана так и не наступило, а наступило только тупое непонимание по типу: «А нас-то за шо? Мы-то же не авары?» С таким человеком явно каши не сваришь. В свое время он с легкостью предал антов – своих недавних союзников по походу к Константинополю, сейчас так же легко предает своего нынешнего союзника – аварского кагана Баяна, а если представится такая возможность, то предаст и нас. И чтобы это понять, совсем не нужно быть таким великим чтецом мыслей, как наша Птица, достаточно только обычного знания человеческой природы и совсем чуть-чуть особых способностей для того, чтобы определить наличие фальши, насквозь пропитывающей этого человека. По крайне мере, «муки совести», которые Колдун наложил на этого человека, не оказали на него ни малейшего воздействия, а это уже не лечится. Тут по морде берцем бить бесполезно – тут требуется только летальный исход или заклинание принуждения, а оно для нас табу.

И хоть Заберган продолжает хорохориться, он для меня все равно что живой мертвец – еще дышит, говорит, спит с женщинами, ест и испражняется, но могила для него уже вырыта. Хотя с могилой мы озадачиваться, пожалуй, не будем – раки на дне Днепра тоже хотят есть, и хоть обры их совсем недавно неплохо подкормили, такой жирный и вкусный экземпляр их явно обрадует. Единственное, что мне удалось выяснить полезного в этом разговоре, так это то, что каган Баян взял от каждого рода булгар-кутугуров в заложники по одному или два юноши знатного происхождения, и в случае если кутугуры не будут повиноваться его распоряжениям, этих заложников немедленно убьют. Ну да, а если они не будут убиты, то это замечательный способ через несколько лет сформировать среди покоренных племен проаварскую элиту.

Только мы аварам этих нескольких лет не дадим, вопрос решится в ближайшие дни. Но заложников из-под носа Баяна вытаскивать надо в любом случае, потому что тогда булгары будут плясать не под аварскую, а под нашу дудку. Ну а потом уже почти привычный для меня процесс деления народа на чистых и нечистых по принципу принятия или непринятия Призыва. Теперь самое главное – определиться с тем, где их держат и под какой охраной. Наверняка это место где-то в середине вражеского лагеря, но не очень близко к резиденции кагана. Нам лишь бы только понять, где именно, а дальше начнется привычная для спецназа работа – тихо пришли, тихо взяли что надо, и тихо ушли, и никто не знает, что куда делось, потому что и ветра не было. Тем более что с порталом и разными магическими штучками нам даже не потребуется проникать за периметр. То, что хуже всего – так это то, что булгары и обры одеваются примерно одинаково, и издали будет невозможно определить, кого мы видим – булгарских заложников или просто молодых обров. Хотя пристальное наблюдение за лагерем кагана надо установить немедленно. Пусть волчицы любого из эскадронов, кружащих в настоящий момент поблизости от вражеской ставки, возьмут под контроль одного-двух стервятников и попробуют разобраться, кто там есть кто.

Кстати, если отвлечься от бывшего хана Забергана, то еще стоит сказать о тех антских воях, которые откликнулись на вицы, разосланные еще князем Идаром. Пока их пришло не больше тысячи – это не так много, чтобы это количество хоть что-то значило в масштабе уже имеющихся у меня сил, но и не так мало, если воспринимать этих рослых, плечистых, мускулистых парней как ядро будущей территориальной армии. Те же булгары или авары по сравнению с ними выглядят настоящими заморышами. В основном приходящие сейчас вои пеши, потому что большинство антских всадников находились либо на порубежных заставах, как Добрыня, либо входили в состав старшей дружины, как Ратибор. Но это же значит, что такие мелкие группы, от трех-пяти до десятка бойцов будут приходить на это место еще долго, или их надо будет собирать прямо в степи.

Именно в расчете на этих новобранцев я и приказал Мэри закупить несколько тысяч комплектов тевтонской пехотной экипировки. Пока что их принимали, объясняли ситуацию и отправляли в сортировочный лагерь. Те, кто услышат и примут Призыв подобно тому, как это сделала старшая дружина, получат новую экипировку и пройдут обучение у тевтонов-инструкторов. Такой пехоты, что получится в итоге, этот мир не знал еще никогда. Остальные, глухие к Призыву, в то время пока мы бьем авар, будут копать в лагере ямы для сортиров, а потом без всякого шума отправятся по домам, ибо в частях постоянной готовности, или даже среди резервистов первой очереди для них места нет.

Не все селения антов мы сумели эвакуировать перед тем как к ним подошли обры, пожирающие все на своем пути словно саранча. Старейшины некоторых родов просто не поверили нашим посланцам-дружинникам, и их пришлось долго уговаривать, в результате чего к другим селениям наши эскадроны просто опоздали, напрасно потратив время в другом месте. Поскольку защищать значительно сложнее, чем просто устраивать резню, то на стороне обров было определенное преимущество. Даже десяток или два вооруженных аварских всадников способны устроить побоище в мирном неукрепленном селении, где мужчины в лучшем случае вооружены топорами и охотничьими рогатинами.

Такие мелкие группы вражеских всадников, обычно выдвигаемые каганом впереди аварского войска на половину дневного перехода, изрядно попортили нам кровь вчера во время спасательной операции и заставили обратить на себя серьезное внимание. На борьбу с ними мы отрядили две трети своих уланских эскадронов, которые тут же рассыпались по изобилующей холмами и оврагами степной равнине и развернули на аварских разведчиков настоящую охоту. При боестолкновении на пересеченной местности с действующей из засады доброй сотней уланш мелкая группа аварских кавалеристов в свою очередь становилась фактически беззащитной жертвой этих безжалостных охотниц за головами. Поскольку заклинание Охранного ветра еще ни разу не давало сбоя, луки обров оказывались бесполезны, а вот арбалетные болты со стороны наших воительниц летели в цель вполне исправно и поражали насмерть даже богатых и знатных, несмотря на защищавшие их кольчуги и доспехи.

Есть все-таки в лилитках – что в диких, что во всех остальных – нечто такое, что роднит их с ушастыми существами из мира Большой Луны. В разгар схватки они всецело отдаются неистовой ярости, которая не отпускает их до самого конца боя. Первый раз мы это наблюдали во время Битвы у Дороги, когда освобожденные нашим заклинанием лилитки добровольно кинулись на Волкодавов и устроили им настоящую резню. Также и сейчас – после кровавых головокружительных схваток от аварских всадников остается только кровавое рагу.