Часть 4
Анна Сергеевна Струмилина.
За изгнанием Сатаны я, простите за рифму, наблюдала со стороны, можно сказать, держа руку на пульсе. Своим ментальным зрением я видела впечатляющий процесс. В какой-то мере то, что делал отец Александр, напоминало работу хирурга, удаляющего раковую опухоль. Чернота внутри сознания пациентки дергается и сопротивляется, но скальпель хирурга ее безжалостно иссекает и выбрасывает прочь. Виден очень большой опыт и знание дела, я бы так не смогла – или бы порезала лишнего, сделав девушку идиоткой, или оставила бы некоторые куски мрака, что позволило бы их темному хозяину восстановить связь и снова подчинить себе эту душу.
Странные образы возникали передо мной во время этого мистического действа. Откуда-то я знала, что херр Тойфель – хозяин этого сгустка мрака, через который он посылал команды в это юное тело, сейчас тоже испытывает почти невыносимую боль. Совсем иное дело, когда тевтон умирает или погибает в бою. Тогда херр Тойфель просто втягивает в себя его душу, смакуя очередное угощение. Совсем недавно ему довелось пережить совершенно потрясающее пиршество, когда посвященные ему души пошли сплошным потоком, и херр Тойфель, торопливо облизываясь, едва успевал их глотать. И вдруг такой облом – отбирают, вырывают прямо изо рта вкусное, еще живое, не дают насладиться сладким запахом предсмертного ужаса и нежным вкусом боли от смертельных ран. И кто отбирает – жалкие л-л-людишки, сами смертные, постоянно делающие глупости и неспособные разобраться в мотивах своих поступков.
То ли дело он, херр Тойфель – самый умный, самый хитрый, самый сильный и самый красивый в этом мире. Местные жалкие божки не смеют и близко к нему подойти, потому что боятся и уважают… Пусть он только часть – причем часть внезапно и насильственно отделенная – той древней и могучей сущности, которая с самим Творцом спорила за господство над одним из основных миров. Но он велик и могуч, и каждая новая поглощенная душа делает его еще сильнее. А потому пусть эти людишки, возомнившие о себе черт знает что, отойдут, наконец, в сторону и дадут ему забрать то, что принадлежит ему по праву. Когда-нибудь он наберется сил и станет таким могучим, что выгонит из этого мира всех своих конкурентов и будет править им единолично.
В то мгновение херр Тойфель, как обиженный ребенок, уже готов был кинуться к нам с криком «Отдай – мое!», явив свой ужасающий облик, но вовремя отпрянул. За одним из людишек, вырывающих из его лап такую сладкую и невинную жертву, стоял, словно грозный призрак, некто в белых одеждах – на плече он держал сияющий двуручный меч. Старый и смертельно опасный недруг из того времени, когда сам херр Тойфель еще был частью огромной и могучей сущности, королем разрушения и императором обмана. Этот махнет разок – и не будет больше бедного старого Тойфеля. Его не видит никто из людей, но старый враг, расставивший на него эту ловушку, определенно там, спокойно ждет, распространяя вокруг себя смертельное сияние Порядка.
Поняв, что здесь ему ничего не светит, кроме смертельной ловушки, херр Тойфель тут же сник и прекратил борьбу за эту несчастную душу, втянул свое черное щупальце, освободив душу девушки от своего присутствия, и обратился в бегство, после чего мое ощущение его чувств и эмоций куда-то пропало. Последнее, что сделал отец Александр, так это привычно «переключил» душу этой девушки на меня, чтобы свято место не пустовало и не привлекало разных паразитов вроде плута Гермесия.
Только тут я поняла, что, сканируя эту девочку, подслушивала самого Нечистого, и меня аж передернуло от ужаса и отвращения. Потом меня охватил страх от мысли, что херр Тойфель заметил меня, когда я его подсматривала и подслушивала. Как это вообще могло получиться – ведь он сверхъестественное создание, а я всего лишь обыкновенная женщина с некоторыми необыкновенными способностями.
– Не бойся, дочь моя, – неожиданно сказал мне закончивший свою работу отец Александр, – пока мы вместе, эта тварь из Мрака не посмеет приблизиться к тебе и причинить зло. Ну а потом ты сумеешь набрать такую силу, что это не ты будешь бояться его, а совсем наоборот. Это я тебе обещаю.
В этот момент я вдруг поняла, что священник произносил слова на мысленном, телепатическом уровне и за все это время он так и не разомкнул своих губ и, что самое удивительное – я его поняла.
– Да, это так, – мысленно подтвердил тот. – А сейчас, пожалуйста, просмотри сознание этой девушки и проверь, не откромсал ли я ей чего-либо лишнего.
– Хорошо, сейчас я сделаю то, о чем вы просите, – так же безмолвно ответила я и попыталась погрузиться в сознание девушки.
Но сперва у меня ничего не выходило, потому что тевтонка лежала без чувств, и мне попадались только какие-то бесформенные сновидения и грезы, по которым нельзя было судить о целостности ее сознания. Эротический окрас плавающих в нем образов говорил о том, что девушка созрела, но в то же время не согласна делать «это» с первым встречным, а жаждет встретить принца на белом коне. Для того, чтобы узнать о ней немного больше, мне требовалось, чтобы ее сознание полностью бодрствовало, и я принялась мысленно ее тормошить.
Сначала у меня ничего не получалось. Но потом девушка открыла глаза и хрипло по-немецки прокаркала пересохшим ртом:
– Где я, почему лежу тут голой? И кто вы, черт возьми, такие?
Для того чтобы прочитать основную информацию, хранящуюся в ее сознании, мне хватило и нескольких секунд. Ничего особо сложного: зовут Гретхен, возраст семнадцать лет, отец – какой-то очень высокий тевтонский чин, она – единственный законный ребенок, с детства воспитывалась как мальчик, закончила кадетскую школу и двухгодичное офицерское училище. А в этой самой части, что бросили в погоню за нами, находилась на предвыпускной практике. Последние ее воспоминания – страшный грохот и летящие прямо в лицо пыль и камни. Вот, кажется, и все.
Нет, вот еще кое-что – слово «русские», по рассказам кого-то из старших, то ли отца, то ли деда (скорее всего, деда) внушает этой девушке панический ужас, до икоты и колик в животе. Ну да – ведь мы как-никак враги, и именно на нас охотились тевтонские кавалеристы для того, чтобы одних убить, а других взять в плен. Нечего с ней церемониться! Мы с Серегиным почти одновременно наклонились над ее распростертым телом. Командир был в своей полной «лохматой» экипировке, с лицом, раскрашенным «под лешего» черными зигзагами устрашающего грима.
– Милая Гретхен, – сказала я, тщательно выговаривая немецкие слова, – мы тот самый ужасный страх, который ты носишь в своей душе. Мы и есть те русские, которых ты так боишься, и теперь ты наша пленница и душой и телом.
После этих моих слов девушка посмотрела на Серегина, вздохнула, глаза ее закатились, и она потеряла сознание.
– Анна Сергеевна, – укоризненно сказал мне Димка, поднимаясь с колен, – не будите ее больше, пожалуйста, а иначе я не смогу понять, как действует мое заклинание регенерации. В инструкции было сказано, что после его применения в качестве лечебного средства для восстановления организма требуются сутки полного покоя и неподвижности. Ну, если не сутки, то двенадцать часов как минимум. А ведь нам надо еще вправить ей кости на ногах и наложить лубки, и мне не хотелось бы, чтобы она чувствовала при этом боль.
– Хорошо, Дима, – сказала я и погрузила Гретхен в самый глубокий сон. – Как ты и хотел, она спит так крепко, насколько это возможно, и не проснется, даже если ты будешь резать ее на куски.
– Я не режу девушек, – хмуро произнес Димка и посмотрел на нашего командира. – Мы можем начинать, товарищ капитан. Если Анна Сергеевна говорит, что она ничего не чувствует, значит, так и есть. Сперва я вытащу из нее осколки, а потом пусть Док сделает перевязку и наложит шины.
Сказав это, юный маг начал напряженно водить обеими вытянутыми руками над грудью и животом этой девушки – и под его пальцами заструилось призрачное колышущееся марево. Он водил так руками секунд двадцать, когда на белый свет показался первый осколок, будто бы сам собой вылезший из раны. Вскоре за первым осколком последовали и другие. Но Димка продолжал водить руками, пока не очистились все раны. Потом он опустил руки, и с силой тряхнул кистями, будто стряхивая с них брызги воды. Когда все закончилось, Димка своими пальцами собрал с кожи девушки окровавленные стальные цилиндрики и сделал знак Доку, чтобы тот приступал к перевязке.
Потом спецназовцы под наблюдением Димки бинтовали нашу пленную… Да какая же она пленная – сидит как миленькая у меня в черепушке, как и прочая гоп-компания, захваченная нами в поселке, и я уже скоро начну уставать от такого сожительства. Наверное, потому-то все боги и богини такие дерганые мизантропы, что им надоедают мелкие хотения людишек, желающих манны небесной, но не желающих для этого ударить и палец о палец. Я же не хочу быть никакой богиней, надоело это мне хуже горькой редьки. Но я понимаю меру своей ответственности – как за тех, кого мне всучили, не спрашивая моего согласия, так и за то, чтобы маленькому коллективу пришельцев из нашего мира не был нанесен коварный удар в спину. Как я поняла, здесь такое может случиться запросто – по приказу своего бога паства будет шпионить, убивать и предавать. А мы тут мешаем очень многим, ломая многолетнюю, если не многовековую, интригу.
Так вот, пока спецназовцы под присмотром Димки накладывали шины и бинтовали нашу пациентку, я отозвала в сторону капитана Серегина и отца Александра, и кратко изложила им то, что смогла узнать, подглядывая за операцией удаления из сознания Гретхен сатанинской опухоли. Священник молча кивнул, наверное, потому, что херр Тойфель тоже был им замечен и оценен. А вот лицо капитана Серегина надо было видеть. Просто невероятная смесь скепсиса и потрясения. Сатана был буквально рядом, в двух шагах – а его-то он и не заметил.
– Так вы думаете, Анна, – мысленно обратился ко мне православный экзорцист, – что этот херр Тойфель – это просто ребенок, играющий в солдатики?
– Очень злой и мерзкий ребенок, отче, – так же беззвучно ответила я ему, – гнусный мизерабль, которому доставляет удовольствие наблюдать, как страдают и мучаются люди. Я до сих пор чувствую себя так, будто провалилась в выгребную яму. Эта тварь ни на секунду не задумываясь, ради своего удовольствия замучает нас всех, включая детей, и потому у нас не должно быть к нему никакого снисхождения и никакой пощады, связанных с его «юным» возрастом.
– Это понятно, – согласился священник, – с Сатаной, какой бы облик он ни принимал и на какие бы части ни делился, мир невозможен по умолчанию. Тот, кто примирится со злом, тот впустит его в свой дом и, в конце концов, будет им поглощен. В данном случае я говорю о том, что у нашего врага, несмотря на всю его мощь и злобу, психология маленького ребенка и мы должны это использовать… Например, устроить из этой Гретхен хорошую ловушку.
– Наверное, это так, отче, – подтвердила я, – но эта сущность была очень сильно напугана, когда увидела призрак вашего покровителя. Она поняла, что это была ловушка, и думаю, больше никогда не вернется к этой Гретхен. К тому же вы сами сделали эту девушку моей подопечной, и я не позволю, чтобы она получила дополнительные психотравмы в довесок к тем, что у нее уже есть. И без того период реабилитации будет у нее долгим и тяжелым. Поэтому не стоит усугублять то, что и так находится далеко не в лучшем виде. Давайте лучше поймаем эту гадину на чем-нибудь другом.
– Хорошо, Анна, наверное, вы правы, – мой безмолвный собеседник мысленно вздохнул, – но если мы не сумеем выловить эту тварь и выкинуть во тьму внешнюю, то тогда, чтобы лишить ее корма, нам придется уничтожить подряд всех тевтонов до единого. Или – или – третьего варианта тут нет.
– Да, – согласилась я, – действительно, других вариантов нет. Но мы будем над этим работать, и надеюсь, что справимся с проблемой херра Тойфеля без геноцида тевтонов.
– Знаете, Анна, – подумал отец Александр, – вы еще слишком человечны для богини, но, может быть, так и надо.
Когда парни закончили перевязку, они переложили юную тевтонку на импровизированные носилки и отнесли в пещеру. Там ее осторожно уложили на расстеленное на земле сено, неподалеку от входа, в сухом и прохладном месте, прикрыв покрывалом из грубоватой шерстяной ткани. Спящая, а потому безмятежная, она казалась мне весьма хорошенькой, хотя и излишне бледной.
Я смотрела на ее лицо с острым подбородком и по-детски припухлыми губами, на тени от подрагивающих ресниц, на прилипшую ко лбу прядь тонких тусклых волос… И сочувствие вперемешку с материнской нежностью вдруг шевельнулось у меня в душе. Хоть Димка пообещал ей полное выздоровление, но мой разум все еще с большой неохотой соглашался верить во все эти чудеса. Бедное дитя, я видела, что стало с ее ногами – маловероятно, что она когда-либо сможет ходить – тут никакой гипс не поможет… Я горько вздохнула, понимая, что не стоит так долго стоять возле этой несчастной, растравляя себя. Но не могла заставить себя уйти. Что-то настойчиво скребло где-то внутри, и я обязательно должна была разобраться с этим чувством.
Внезапно я почувствовала прикосновение к своей руке чьей-то теплой ладошки. Это была Яна. Она неслышно подошла и взяла меня за руку, словно почувствовав мое состояние. Мы, крепко сжав наши руки в безмолвном порыве солидарности, стояли и смотрели на искалеченную белокурую девушку, чья душа еще недавно была вместилищем Сатаны. Она то улыбалась чему-то во сне, то вздрагивала и жалобно всхлипывала. Это несчастное дите еще недавно спешило нас убить, потому что задержка, связанная с нашим появлением, мешала каким-то ее планам, причем я не до конца поняла – каким именно. А сейчас она находилась полностью в нашей власти, а жизнь и здоровье ее зависели только от нас.
Бедная девочка. Капитан Серегин безжалостен к врагам, и для него ты лишь источник информации. А отец Александр видит в тебе только подопытную свинку в весьма любопытном магическом эксперименте. И лишь чистое детское сердце, открытое и доверчивое, полное любви и сострадания, видит в тебе человека – обычного человека, страдающего и нуждающегося в помощи, изначально доброго, рожденного чистым и непорочным… А что же я? Уж не очерствело ли мое сердце? Не обросло ли оно твердой коркой равнодушия в этом жестоком мире? Отчего-то именно сейчас я задумалась о том, насколько сильно изменилась с тех пор, как начались все эти странные приключения…
Тем временем Яна подняла на меня глаза, полные слез, и прошептала:
– Анна Сергеевна, вы можете ей помочь? Ну пожалуйста!
– Яна, не беспокойся за нее, – я ласково погладила девочку по голове и прижала к себе, – Димка уже помог ей чем только можно. Теперь нам остается только ждать… Ведь здесь нет ни скорой помощи, ни больниц, ни аптек. Ничего, к чему мы привыкли там, у себя дома.
Подумав об этом, я непроизвольно поискала глазами нашего юного волшебника, который как-то незаметно исчез после проведенной операции. И тут же услышала его голос в своей голове:
– Я иду, Анна Сергеевна…
Вскоре Димка, который отлучился лишь на несколько минут – как он сказал, чтобы попить воды – стоял перед нами. У меня к нему была целая куча вопросов, но не успела я открыть рот, как он начал говорить сам. Я пока еще частенько забываю о существовании телепатической связи, о том, что стоит мне мысленно произнести его имя, как он тут же откликается…
– Анна Сергеевна, вы правы, – сказал он, бросив на Гретхен удовлетворенный взгляд, – кости ног у нее действительно были раздроблены на осколки, но тем не менее я надеюсь, что они срастутся и она снова сможет ходить.
Внезапно он широко улыбнулся мне и Яне, так, что лучики радости ворохом посыпались из его ясных, обычно таких серьезных, глаз.
– А ну-ка, Анна Сергеевна, дайте-ка мне вашу руку… Я кое-что вам покажу.
Заинтригованная, я протянула ему свою правую руку ладонью кверху. Он положил на нее свою ладонь и сразу какой-то яркий поток хлынул в мой разум, раздвигая его границы. Я смотрела на раненую девушку и мысленным взором видела, как происходит регенерация ее поврежденных тканей. Частички ее изломанного тела двигались, становясь на свои места. Порванные сосуды вновь соединялись, мышцы и нервы срастались… Я буквально слышала хруст, легкий скрежет, бульканье и шуршание – все то, что сопровождало восстановление, но не могло быть услышано обычным слухом. Это было настоящее чудо, побеждающее известные мне законы биологии – реликтовая регенерация высшего организма, обычно работающая лишь на плоских червях, и причастность к этому событию наполняла мою душу чистейшим ликованием…
– Пока все идет нормально, – мысленно произнес Димка, – отец Александр сказал, что при процессе регенерации этой Гретхен не помешала бы капельница с глюкозой. Но чего нет, того нет, и проснется она голодная как волк, готовая зараз слопать целого жареного барана.
Я посмотрела на эту худенькую девушку и засомневалась в Димкиных словах. Но потом подумала, что процесс такой регенерации должен быть действительно весьма энергозатратным, а жировая прослойка у Гретхен и так явно меньше нормальной для девушки ее возраста, и как бы ее организм при этом не начал пожирать сам себя.
– Знаешь что, Дима, – произнесла я вслух, – оставить эту девочку без питания на целых двенадцать часов было не очень хорошей идеей. Я думаю, ее надо будить каждые полтора-два часа и поить горячим бульоном и сладким чаем. Так мы избежим обезвоживания организма и подкормим его энергией и питательными веществами.
Димка в ответ тяжело вздохнул.
– Наверное, вы правы, – так же вслух произнес он, виновато моргая и потирая переносицу, – Я об этом не подумал… Я стараюсь все делать правильно, но мне очень тяжело. Простите меня.
– Ничего, Дима, – погладила я его по голове, – волшебником быть очень непросто. Главное, что ты сам это понимаешь.
– Анна Сергеевна, – сказала добрейшая Яна, – а можно, я буду поить эту девушку бульоном и чаем?
– Конечно, можно, Яночка, – ответила я и погладила девочку по голове.
Потом мы замолчали и стояли втроем. Я обнимала доверчиво прижавшихся ко мне детей, и мы вместе смотрели на спящую тевтонку, и у каждого в голове бродили свои собственные мысли, проистекающие, однако, из одной причины.
И я невольно опять вернулась к беспокоящим, скребущимся назойливой мышью размышлениям о том, насколько сильно я изменилась, и в какую сторону… Как легко в гордыне своей не заметить в себе перемены! Нехорошие перемены, которые, подобно червоточинам, медленно и незаметно подтачивают нашу целостность. Для меня всегда было важным сохранять собственную суть. Я никогда ни под кого не подстраивалась, и мои жизненные принципы и постулаты, выработанные ценой потерь и ошибок, и закаленные в процессе приобретения опыта, являлись для меня своеобразными маяками в мерной суете повседневности. Мне это нужно было для того, чтобы сохранить свою индивидуальность, не раствориться среди многих, и при этом остаться честным и уважающим себя человеком. Но шок от попадания в другую реальность оказался настолько силен, что мне не всегда удавалось себя здесь контролировать посредством прогонки своих реакций через собственные постулаты… Да фактически у меня даже и времени-то не было для размышления и анализа. Меня увлекал бурный поток событий, и мне оставалось только напрягаться изо всех сил, стараясь в них не утонуть.
Спецназовцы – так то люди другого склада, они, кажется, вообще не размышляют, для них и так все ясно и четко… Но для них и проще все, чем для меня. Я – не они. И поэтому я должна – обязательно должна – заморочиться когда-нибудь тем, что я представляю из себя на данный момент… И меня не может оправдать ни отсутствие свободного времени, ни усталость, ни шок, ни ответственность. Наоборот – чем больше моя ответственность, тем требовательнее я должна быть к себе. Ведь все начинается с мелочей… Сначала мы не обращаем на них внимания под поощрительными взглядами окружающих, и очень скоро теряем контакт с собственной душой…
Если не заметить этот момент, то такое состояние становится привычным, и вот мы уже не можем вспомнить – а какая она, наша душа… Мы забываем ее голос… А она, родная, совсем рядом – взывает и кричит, но мы не слышим и не видим ее… Нам кажется, она нам больше не нужна. И вот тогда за ненужной, брошенной душой приходит КТО-ТО… Это может быть алкоголь, или депрессия, или психическое расстройство – много найдется охотников за такой драгоценностью. Поэтому я никогда не позволяла моей душе терять контакт с моим разумом. И она, любовно взращиваемая в холе и неге, платила мне искренней благодарностью, одаривая интуицией, яркими чувствами, довольством и самоуважением.
О да, мне не удалось избежать грехопадения… Я признала это без малейших колебаний.
Во-первых – я позволила себе рассуждать в ракурсе собственных «хочу» и «не хочу».
Во-вторых – я стала презрительно отзываться о людях.
В-третьих – я допустила со своей стороны издевку и уничижительное отношение к человеку, который пережил страдания.
В-четвертых – я проявила черствость и равнодушие, пытаясь в манерах подражать другим людям.
В-пятых – мое сострадание было недостаточным..
Итак, то, что я вовремя очухалась, и увидела свои промашки – это очень хорошо. Теплой волной на меня накатило то, что весьма достоверно называется «на душе полегчало». Отец Александр был и прав и неправ одновременно – я не просто все еще была слишком человечной для богини, я стремилась сохранить эту человечность как можно дольше и как можно в большем объеме. Ведь и без меня найдется кому разрушать царства и попирать железными стопами выи побежденных. А я, напротив, должна нести добро и милость к побежденным, особенно, когда они слабы или раскаялись в своих заблуждениях.
Вечер того же дня. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Посовещавшись с отцом Александром, я решил продлить наш привал на перевале до следующего рассвета. И тому было несколько причин.
Следующая оборудованная стоянка у подножья гор находилась на расстоянии дневного перехода от перевала и, если сейчас мы тронемся в путь, то ночевать нам придется в неподходящем для этого месте. Не очень приятная перспектива, особенно, когда у нас теперь нет сколь-нибудь значимых причин для спешки. От нынешней погони мы уже отбились, и еще неизвестно, когда тевтоны смогут снарядить за ними другой, более многочисленный отряд. Они не знают, что самая главная наша фишка – это отец Александр, в присутствии которого мы можем не бояться всей их злой магии, вместе взятой. Хотя теперь, может, и знают – через херра Тойфеля, с которым мы поскандалили из-за одной пропащей души. Кому как, но внешне мне эта девочка не очень понравилась. Наверное, суповые наборы не в моем вкусе. Ну что это за женщина – словно заморенный пацан. Тем более что она на положении военнопленной, хотя Птица и хлопочет над ней, как над своим собственным птенцом.
К тому же люди устали от тяжелого подъема, и возбуждены после последовавшего за этим боя. Сейчас им нужно дать возможность сбросить с себя усталость и возбуждение. В основном я имею в виду спецназовцев, но и подопечные нашей «богини Анны» – так ее прозвали наши парни – тоже были возбуждены ничуть не меньше. Кое-где это возбуждение даже выливалось в радостное ликование. Когда я пришел в лагерь, весь запыленный, грязный и усталый, первый, кто меня там встретил, была Туллия, которая, привстав на цыпочки, сняла с меня шлем и водрузила мне на голову лавровый венок победителя, после чего впечатала мне в губы смачный поцелуй. Мне кажется, что следующей ночью она снова посетит мое ложе, и я против этого совсем не возражаю. Как женщина эта малышка устраивает меня куда больше, чем иные мои знакомые дамы, и дело тут даже не в латинской экзотике. Однако я опять почувствовал чей-то злобный взгляд, вонзившийся мне в спину, но, обернувшись, не увидел никого, кроме группки местных девчонок-подростков, которыми заправляла наша Матильда – в миру Ася. Ничего не понимаю…
Прочий же народ при этом бросал в воздух чепчики и кричал что-то радостное, хотя я ни бельмеса не понял в этой латинской галиматье. Говорил мне папа – учи языки, и сойдешь за умного. Шутка – те языки, которые дома мне были нужны «по работе», я и так знаю, а вот латынью заняться еще не было повода, хотя отец Александр говорит, что эта латынь сильно отличается и от классической, и от церковной. Какой-то деревенский греко-латинский суржик.
Процесс сбора и сортировки трофеев – увлекательнейшее занятие, и времени на него надо выделять как можно больше. Что взять с собой, что бросить, что пригодится самим, а что пойдет в обменный фонд для контактов с местным населением. Самая большая ценность – это кони, в крайнем случае, мы сможем верхами уходить от любой погони, почти не уступая в скорости своим преследователям. Но это в крайнем случае. Все остальное вторично – запас фуражного зерна и продовольствия, кузнечный инвентарь, полевые кухни, большое количество холодного оружия и кавалерийской экипировки. В кухнях, кстати, кипел уже почти готовый обед, а металл оружия и снаряжения был довольно неплохого качества. Своим мастерством тевтоны явно превосходили коренное население этого мира и, если бы они не были такими сволочами, то жили бы просто припеваючи – знай себе торгуй изделиями из металла.
Тевтонский обед я, кстати, приказал вылить, и отец Александр одобрил мое решение. Неизвестно, чего намешали туда покойные повара, и неизвестно, какие заклинания произносили над этой едой тевтонские маги. К тому же женщины под руководством Клавдии почти закончили готовить свою собственную похлебку, и поступить по-иному было бы неуважением к их труду. Тот, кто слишком много жадничает, тот мало живет. Единственным ценным приобретением в продовольственной части тевтонского обоза была обычная картошка, которую местные называли чертовым яблоком и наотрез отказывались есть. Но ничего, у нас так: не умеешь – научим, не хочешь – заставим. А тот кто не с нами – тот против нас.
Кроме всего прочего, нашей добычей стали еще три серебряных кольца офицеров СС. Еще одно мы не нашли – скорее всего, оно было уничтожено ударом молнии вместе со своим хозяином. Эти кольца тоже становились для нас проблемой, ибо они отчаянно фонили, выдавая наше возможное местоположение.
И последней причиной продления нашей стоянки была наша пленница по имени Гретхен, которую Колдун не рекомендовал трогать до самого утра. Сейчас она по большей части спала, а в короткие периоды пробуждений ее кормила с рук вторая наша девочка – Зайчонок, в миру называвшаяся Яной. И я, и мои бойцы – все мы баловали этого ребенка, которому с рождения не хватало любви и ласки. И вот она, золотая душа, сама вызвалась посидеть с пленной и поить ее из кружки горячим бульоном и сладким чаем.
Быть может, это была с ее стороны просто доброта, а может быть, и гениальный тактический ход, призванный склонить пленную к общению, ибо местные девки тевтонку, даже такую слабую и беспомощную, боялись и ненавидели до зубовного скрежета. Наши же парни у Гретхен вызывали испуг, граничащий с шоком. Когда она увидела меня, уже умытого, такого красивого и благообразного, то с криком «найн» сжалась в комок, стремясь поглубже зарыться в соломенную подстилку, будто я собирался прямо тут съесть живьем. Кончилось все тем, что прибежала Птица и, размахивая руками, прогнала меня, будто я задумал совершить с ней что-то нехорошее. Да как бы не так, для совершения всего «нехорошего» мне вполне хватает и малышки Туллии, а вид мосластого полудетского тела Гретхен не вызывает у меня ничего, кроме брезгливой жалости. Чтобы она начала мне нравиться, ее еще откармливать и откармливать.
Кроме Зайца и Птицы, больную регулярно навещал Колдун, выполняющий роль лечащего врача, тоже не вызывавший у Гретхен приступов паники. Конечно, одиннадцатилетний парень ни хрена не разбирался в медицине, но, быть может, магическое чутье, а быть может, талисман позволяли ему утверждать, что процесс выздоровления идет успешно, и уже утром с больной можно будет разговаривать на отвлеченные темы. Не будем называть это допросом, тем более что чисто военные темы нас интересуют не особо. Куда больше мы хотели бы узнать сведенья о физической и политической географии этого мира. Нет, несколько комплектов тевтонских карт у нас уже есть, но это карты командиров звена взвод-батальон, показывающие лишь ближайшие окрестности, без детальных обозначений. А мне хотелось бы иметь побольше информации из первых рук. Ну ничего, это дело подождет до завтра. Все равно, пока мы не спустимся на равнину, путь у нас только один – вперед по ходу ущелья.
Едва солнце зашло за вершину горы, то на нашу стоянку сразу же упала густая тень, принесшая с собой полумрак, прохладу и сырость. Слишком уж узким и глубоким было ущелье у перевала, слишком крутые были у него стены. А на костровой площадке, где уже кипел большой бронзовый казан, началось нечто вроде импровизированного праздника с музыкой и народными плясками. Вроде бы намечалось продолжение вчерашнего вечера, но не совсем. Теперь веселье было куда более искренним и неподдельным, и его сексуальный окрас был почти незаметен, будто последующее деление общей компании на пары и уединение этих пар для совместного занятия любовью подразумевались заранее. Люди просто радовались – победе, жизни, вкусному ужину и отдыху в безопасности, в большой и хорошо вооруженной компании. Не радовалась только наша пленница, но всем нам на ее настроения по большому счету было глубоко наплевать.
Поздний вечер. Штандартеноберюнкер СС Гретхен де Мезьер, дочь великого госпитальера Нового Тевтонского ордена.
На этот раз я проснулась от дикарского грохота барабанов, свиста дудок, топота десятков ног и множества громких задорных выкриков. Победители праздновали гибель трех панцергренадерских эскадронов СС, и от понимания этого к горлу подкатывал сухой ком. В висках толчками, в такт барабанам, била кровь, ужасно болела и раскалывалась голова. Казалось, что неведомые танцоры пляшут прямо на моей несчастной макушке. Кроме того, болело все тело, которое, казалось, сковали неведомым заклинанием и вонзили в него мириады мелких и очень острых иголок. Но в отличие от предыдущих моих пробуждений, которые мною воспринимались как полусон-полубред, мыслила я достаточно ясно и могла отличить реальность от навязчивых видений.
А видения, которые посещали меня во время прежних пробуждений, были одно ужаснее другого. Последнее, что я помнила, были летящие прямо в лицо пыль и камни, острая режущая боль в груди и животе, а потом падающий прямо на меня кусок неба. По крайней мере, так мне тогда казалось. Мне было очень страшно, совсем не хотелось умирать и идти к нашему Темнейшему покровителю херру Тойфелю.
Ведь я еще так молода и не испытала в жизни ничего, что стоило бы испытать. Я даже не встретила еще настоящего мужчину, а те мальчишки-кадеты, с которыми я могла бы попытаться заняться любовью, по отзывам моих более опытных подруг, кончали чуть ли не раньше, чем успевали спустить штаны. Тупое сопливое жлобье, а не воины, на плечах которых будет покоиться благополучие нашей арийской расы. Несколько раз я пыталась завести отношения с наставниками, но они все как один оказались монахами, которые не интересуются женщинами. И вот я лежала на спине, плакала, чувствовала, как жизнь уходит из меня, и смотрела в безумно-голубое небо, покрытое перистыми облаками, пока не потеряла сознание.
Потом была острая режущая боль в голове и ужасающий визг, будто кто-то мучил маленького зверька, меня будто рвали пополам и у меня не было ни сил, ни воли сопротивляться этой пытке. Когда это кончилось, я ненадолго пришла в себя и обнаружила, что все еще жива, но лежу полностью обнаженная и мне очень холодно. В этот момент надо мной склонилась ужасная и одновременно прекрасная женщина с чисто арийской внешностью, сообщившая, что я нахожусь среди русских, которые являются самыми злейшими врагами нашей расы. Эта валькирия повергала меня в ужас. В то же время я почему-то знала, что она самый дорогой для меня человек, дороже отца и матери, дороже подруг и друзей детства, дороже всего, что было свято для меня раньше.
Существо, нагнувшееся надо мной вместе с ней, напротив, было ужасно своим видом. Самый настоящий боевой титан, о создании которого мечтают все наши высшие маги. Ведь это он и ему подобные, действуя магией и металлом, полностью уничтожили три конных панцергренадерских эскадрона СС и, как мне кажется, даже не понесли при этом потерь. У него были синие глаза чистокровного арийца, в которых горел огонь ненависти и презрения, прочный сферический шлем с маской, закрывающий нижнюю часть лица, размалеванного серыми и черными полосами боевой раскраски, и сдвинутые на лоб огромные очки. Пораженная этим взглядом, словно ударом, я снова провалилась в беспамятство.
Потом я еще несколько раз, ни в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, выплывала из мрака, ощущая на своих губах то сладость бодрящего напитка, то вкус хорошо сваренного крепкого мясного бульона. И каждый раз я видела рядом с собой хрупкую светловолосую девочку, которая ухаживала за мной, обтирая со лба пот и давая мне, беспомощной, пищу и питье. Ведь моих сил хватало лишь на то, чтобы открывать и закрывать глаза, и шевелить челюстью, проглатывая то, что эта девочка вливала мне в рот из кружки с длинным узким носиком. Кто она? Для рабыни или служанки – слишком хорошо одета, а для дочери знатного человека – слишком скромна и тиха. С другой стороны, если меня кормят и обо мне заботятся – то, наверное, знают, кто мой отец и считают важной пленницей. В этом случае уход за мной могли поручить девочке достаточно высокого происхождения, младшей дочери этой валькирии или побочной дочери титана от местной наложницы, если, конечно, у них могут быть дети.
Еще во время этих пробуждений я поняла, что из моей головы куда-то исчез тот вкрадчивый шепчущий голос, который раньше время от времени руководил моими поступками, давал советы в личной жизни и наказывал за непослушание приступами мучительной боли. Херра Тойфеля вырвали из моей головы, поселив там взамен тихую и привязчивую любовь к той русской женщине-валькирии. Более того, я тоже знала, что и она любит меня такой же необъяснимой материнской любовью и от этого на сердце становилось тепло и мягко, что недостойно будущего офицера войск СС.
Еще среди них была странная пара. Мальчишка со светящимися серыми глазами, одетый как титан, и мужчина средних лет, в котором за километр можно было опознать жреца. Но жреца не херра Тойфеля, как у нас, а его вечного врага, которому и служат все русские. Жрец показался мне невероятно мудрым и невероятно могучим, и связь его со своим богом была сильна. Сильнее даже, кажется, чем наш Великий Магистр связан с херром Тойфелем. Мальчик, наоборот, ни с кем не был связан и представлял силу сам в себе, и сила эта была враждебна нам, тевтонам. И тут я поняла, как этим русским удалось победить наш отряд. Ведь боевые титаны и три мага такой силы при прямой божественной поддержке дали им уничтожающую мощь.
Я хорошо помню, как вздыбливалась земля под ногами наших кнехтов, как рушились скалы, и с неба прямо в нас били огромные молнии. Все ущелье заволок странный туман, отнимающий силы и делающий тевтонских воинов слабыми и податливыми. Я помню, как под ужасающий хохочущий грохот древнего оружия с названием «машингивер» погибал первый эскадрон, и мы ничем не могли помочь своим братьям, потому что копыта коней запутывались в невесть откуда взявшихся веревках и сетях. Я помню, как падали со скал те, что решили обойти врага по горному гребню, а мы даже не могли увидеть врагов, будто растворившихся среди скальных осыпей и чахлых кустов. Я помню, как бесполезными оказались наши отличные кавалерийские арбалеты, и как враги беспощадно истребили всех арбалетчиков до единого.
Более того, после визита мальчика со жрецом посмотреть на меня приходили и остальные воины-титаны. Только двое из них были похожи на тех русских, о которых говорится в наших страшных сказках. Один – чернявый, горбоносый, со злыми черными глазами, а второй – с широким плоским лицом и узкоглазый. Все же остальные русские титаны имели вполне арийскую внешность, и в этом смысле были близки к идеалу нашей расы куда больше, чем многие мои знакомые офицеры СС. Но все равно они внушали мне ужас, и я готова была зарыться в солому, чувствуя свою беззащитность оттого, что мое тело под плащом полностью обнажено.
Как рассказывал мне мой дед, Отто де Мезьер, когда он еще был жив, русские обычно существуют в двух ипостасях: спокойной и озлобленной. Когда они спокойны, то это неуклюжие добродушные увальни, которые никому не причиняют зла, и у вас может возникнуть иллюзия, что их ничего не стоит завоевать и сделать рабами. Как только вы составите такой план и приступите к его выполнению, то случится то, что произошло в нашем эпосе «Легенды о Барбароссе». Когда добродушные увальни поймут, что на них напали, они сперва полгода чешут у себя в затылках, а потом идут на огород и выкапывают из земли заветный меч-покладинец. С таким мечом в руках русские на все кладут, иногда даже с пробором, и превращаются в ужасных воинов. Их удары приобретают сокрушительную силу стихий, в замыслы их полководцев не способны вникнуть лучшие тевтонские мыслители, а солдаты дерутся так, что их мало убить и повалить, а еще надо разорвать на части. Дед знал, о чем говорил, он сам в молодости участвовал в войне с русскими, и был одним из героев «Легенды о Барбароссе». Тогда все они, наши предки, только чудом остались в живых, вырвавшись из того мира в этот, когда бесчисленные русские полчища железным потоком затопили нашу прародину.
– Никогда не воюй с русскими, – говорил мне дед, – а если такое случиться, то беги от них со всех ног куда глядят глаза – ведь ты женщина, и тебе это простительно…
Мой любимый дед умер, воссоединившись с Тойфелем, и не знает, что я оказалась в таком положении. Только убежать у меня нет сил, потому что мне не служат руки и ноги, а так же потому, что любовь женщины-валькирии, что самое ужасное, держит меня сильнее любых цепей. И ведь я даже не знаю, что со мной будет потом – принесут ли эти русские меня в жертву своему божеству, или будут использовать как покорную подстилку, и мое ложе сегодня будет посещать один, а завтра другой. А может, они просто продадут меня диким наездницам из степей. В любом случае остаток своей жизни я проведу далеко от отца и нашего дома.
Тут я не выдержала и расплакалась, а ухаживающая за мной девочка утирала мне платком слезы. Как я ненавижу эту отвратительную беспомощность. Если бы у меня были силы, то я бы стукнула эту девчонку кулаком в лицо и заставила бы ее признать мое господство старшего юнкера СС. Я не совсем дура, и понимаю, что мое господство будет продолжаться ровно до тех пор, пока не прибегут взрослые воины-титаны и не прикончат меня на месте, ибо лучше умереть, смеясь врагу в лицо, чем жить, пресмыкаясь перед ним на коленях.
Когда же наконец эти дикари прекратят свои скачки? Ведь моя голова и так раскалывается, не давая возможности ни подумать, ни хотя бы снова заснуть. А подумать было над чем. Когда мы покоряли местных и загоняли их – одних в питомники для научного размножения, а других в рабочие лагеря, чтобы они там трудились на благо нашей расы, – то считали, что это в порядке вещей, и говорили: «горе побежденным». А что, если эта группа русских воинов-титанов и магов оказалась в этом мире совсем не случайно, а пришла по нашим следам, чтобы добить и поработить выживших в той ужасной войне. И теперь нам следует вслед за ними ожидать появления русских армий, вооруженных до зубов железом и магией. Тогда снова будет «горе побежденным», но только побеждены будем теперь уже мы – тевтоны…
Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Когда окончательно стемнело и на небе зажглись звезды, в самый разгар веселья воздух над площадкой, где танцевали, вдруг заколебался, и из этого марева в центр круга танцующих вдруг вывалились двое: уже знакомый нам Гермесий с посохом-кадуцеем, крылатых сандалиях и широкополой шляпе, и еще один тип: плешивый, коренастый, хромоногий, с большими руками, покрытыми трудовыми мозолями.
Музыка тут же стихла, круг танцующих распался. Местные с некоторым испугом смотрели на незваных гостей. Покровитель плутов, от которого винный дух шибал метров за десять, осмотрелся и немного придурошно поклонился мне и отцу Александру, подметая при этом землю полями своей шляпы.
– Здравствуйте, господа-начальники, разрешите присоединиться к вашей честной компании? – произнес он.
– И тебе здравствовать, Гермесий, – ответил я. – Представь своего друга, и добро пожаловать к нашему веселью.
– Знакомьтесь, ик, – кивнул божок, находившийся в том состоянии благородного подпития, когда ноги еще держат, а мозг уже отключается и язык сам, без его участия несет всякую околесицу, – это мой друг Гефестий, собственной персоной. Шли мы с ним, понимаешь, мимо и смотрим, кто-то празднует, да так, что дым коромыслом. А неподалеку тевтоны дохлые кучей валяются… – он захихикал, – ох и засмердит здесь через недельку…
– Балаболка! – солидно и с чувством ответил Гефестий. – Набрался по самое не грусти у Дионисия, и теперь несет всякую хрень.
– Да-да, – поддержал приятеля Гермесий, еще раз оглядываясь по сторонам, – никогда не ходите в гости к Дионисию! Вино у него кислое, а все бабы жирные, пьяные, вонючие, с толстыми волосатыми ляжками… Ну что я должен делать всю ночь с толстой волосатой женщиной, которая к тому же и совершенно лыка не вяжет? Пусть их лучше сатиры обхаживают.
– Сатиры, – по-прежнему веско заметил второй божок, – горазды любить друг друга только самым противоестественным образом. А вакханкам Дионисия тоже хочется немного мужской ласки. А этот тип – ноги в руки, и ну от них бежать!
– Если им хочется любви, – ответил пьяненький Гермесий, выпячивая губы, – то пусть сперва помоются и сбреют с себя всю волосню. У приличной женщины волосы должны расти только на голове – и точка. Во всех остальных местах это не-ги-ги-енично!
– Это тебе сама Гигия* по пьяни шепнула? – уточнил Гефестий, которого от ужимок приятеля начал разбирать смех.
– Ага, она самая. А потом добавила, что ее папаша за просто смешную цену продает отличную настойку корня брионии**. Результат получается супер – не женщина, а мраморная статуя, – подтвердил его спутник, потом еще раз осмотрелся и невпопад добавил, – а девки-то местные как похорошели, не то что те коровищи. Вот что значит отдать народ в хорошие руки. Идите ко мне, мои красавицы, я вас всех люблю!
Примечание авторов:
* Гигия – в античной мифологии богиня красоты и здоровья, дочь Асклепия и Афины. Гигию изображали в виде молодой красивой женщины, кормящей змею из чаши и именно символ Гигии– змея, обвивающая чашу, впоследствии стала символом медицины.
** Настойка корня брионии – препарат, применявшийся древними греками для медикаментозной депиляции тела и придания ему того самого облика мраморной статуи)
У меня возникло навязчивое желание дать этому богу по хохотальнику, а потом хорошенько добавить, и лучше всего ногами. Нечего тянуть свои лапы к сидящей у меня на коленях Туллии, бо выдерну их и вставлю с другого конца, да не с того, с которого было. Остальные мои ребята тоже поняли все как надо, а это самое главное, ибо вместе и батьку бить веселее, а уж мелкого божка и подавно. И плевать на то, что у его приятеля бицепсы и кулаки как у молотобойца. Зато ноги слабые. Короче, как-нибудь справимся. Обстановку разрядил отец Александр.
– Ты, Гермесий, – ледяным тоном произнес он, – говори, да не заговаривайся. Ты сам передал их души новой владелице и теперь не имеешь на них никакого права. Ты здесь гость, а не хозяин, и если будешь буянить и приставать к чужим женщинам, то узнаешь, насколько тяжелы кулаки у их мужчин. Я так сказал!
– Я че, я ниче, – растерянно пробормотал тот, от этих слов как-то даже протрезвел, – я просто шел мимо и решил заглянуть на огонек. Вот и дружбана с собой привел. Кто, как не он, сможет расплавить тевтонские кольца и обратить в ничто заключенную в них злую силу…
– Расплавить – это да – смогу, – авторитетно поправил приятеля Гефестий, – а что касается злой силы, то по ней я не специалист. Тут даже старик Зевсий ничего не сделает, ибо добро и зло ему поставлялось уже готовое, в корзинах, и его оставалось только разбросать среди людей. Тут особый специалист нужен…
– Есть такой специалист, – с легкой усмешкой произнес священник, – ты что, Гефестий совсем состарился и не признаешь старых знакомых? С тобой-то мы вроде никогда и не ссорились?
Покровитель кузнечного ремесла сперва близоруко прищурился, уставившись на говорившего, а потом натужно рассмеялся:
– Да, дядя, не признал я тебя. Ну, если ты с нами, то я тем более уверен в успехе. Хочу только спросить – ты будешь свергать старика Зевсия или как?
– Я уже говорил твоему дружку Гермесию, что чту заключенные договора ровно до той поры, пока их соблюдает противная сторона, и не намерен сейчас нарушать это правило, – последовал ответ.
– Его свергнут в любом случае, – пожал могучими плечами изготовитель молний, – не ты, так Аполлоний со своей бабьей шайкой. Несчастным тогда будет этот мир, и несчастны будут живущие в нем люди.
– Так они и сейчас не особо счастливы, – сурово заметил отец Александр, – вы так их загоняли своей ментальной дойкой, что силы местного человечества уже находятся на грани полного истощения. Дальше только вырождение и гибель. Местные женщины всего два дня побыли без докучливой опеки присутствующего здесь Гермесия, а уже расцвели как цветы в степи с наступлением влажного сезона. А ты говоришь – силы зла. Да вы сами зло, вытравить которое мне не позволяет тот старый договор.
– Ну, извини, дядя! – насупился хромой божок, – если я зло, тогда я пошел! Всего наилучшего, вам, мучачос!
– Действительно, дядя, – скромно поддержал приятеля Гермесий, – может, мы пойдем?
– Постой! – священник хлопнул ладонью по колену, отчего Гефестий замер как статуя, – услышал о себе правду – и в кусты? Так не пойдет! А кто дело-то делать будет, если не ты? – он выдержал недолгую паузу, затем сказал: – Пойдете оба, но только после того, как кольца будут расплавлены, а злая сила изгнана из их металла.
– Хорошо, дядя, – сказал Гефестий, тряхнув плешивой головой, – давай сюда горн, мехи, уголь, сами кольца и остограмиться перед работой – все будет сделано. Если хотя бы чего-то одного нет, то и результат тоже не гарантирован.
Отец Александр три раза хлопнул в ладоши – и к нему подбежал один из местных мальчишек. Выслушав отданные шепотом указания, пацан умчался, но вскоре вернулся с целой кучей приятелей, которые тащили с собой все что было затребовано. Я же тем временем шепотом сказал Змею, чтоб достал из НЗ опечатанную флягу с чистым медицинским спиртом. Если мастеру не налить перед работой, то этот грех не замолить никакими молитвами и результат будет такой, что лучше бы никто и ничего не делал.
Сломав сургучную опечатку, я набулькал в кружку божественному кузнецу медицинскую дозу граммов в сто чистогана и тот, словно был стопроцентным русаком, опрокинул кружку в рот, проглотив содержимое одним глотком, потом выдохнул и понюхал рукав.
– Амброзия, – авторитетно заметил он, – ну что, приступим?
Слово «амброзия» не миновало ушей его приятеля, и эти уши, конечно, тут же насторожились.
– А мне амброзии? – нагло потребовал он.
Ну, тут уже пришла моя очередь шутить. Гермесию я набухал не медицинскую, а убойную дозу – и тот, выхлебав ее залпом, как простое вино, начал хватать обожженным ртом воздух, пытаясь сделать еще один вдох.
– Какая же это, к циклопам, амброзия?! – прошипел он, злобно глядя на собутыльника. – Цикута это неразбавленная вместе с жидким огнем… Полцарства за кувшин воды!
В этот момент одна из молоденьких девиц, обслуживающих наше празднество, подала несчастному божку искомый предмет и тот, запрокинув голову, начал жадно пить прямо из горла. Ох, лучше бы он этого не делал, потому что спирт, смешавшийся с водой, действует мгновенно, и сильнее всего на уже подвыпивших поклонников Бахуса, то есть Дионисия.
Кроме того, в присутствии отца Александра не стоило разбрасываться обещаниями, потому что едва он сделал последний глоток, то кувшин лопнул, окатив его градом керамических осколков. Клятва была принята, и теперь он должен был обеспечить этой девочке полцарства или равноценную замену. Вот так, не подумав, трекать языком.
Но и это было еще не все – несчастный алкаш замотал головой, сделал пару шагов и грохнулся на землю прямо там, где стоял, после чего немедленно захрапел, впав в отключку.
Гефестий при виде конфуза, приключившегося с приятелем, только одобрительно хмыкнул, продолжая раскочегаривать непривычный для него тевтонский кавалерийский горн, вместо мехов у которого была ручная воздуходувная улитка – примерно как на сирене. Дело там шло на лад, и в скором времени мы должны были приступить к плавке колец.
– Ну, дядя, благослови! – сказал божок, когда все было готово, и среди рдеющих углей осталось только место для колец.
– Конечно, благословлю, – ответил тот и начал нараспев читать молитвы, в то время как я по одному подавал Гефестию вытащенные из мешочка кольца, после чего тот плавил их на углях под мерное гудение ручной воздуходувки, которую по очереди крутили трое местных подростков. Металл как миленький плавился в этом жаре, сперва стекая в специальный сосуд, а потом, вздымаясь над ним грязной пеной, по мере того, как его остатки под молитвами избавлялись от злых заклятий. Но вот дело было сделано. Брошенные последними в огонь серебряные пластинки, на которые распался расплющенный перстень, расплавились и сгорели, после чего отец Александр подтвердил, что зла с нами больше нет.
В благодарность за хорошо сделанную работу я набухал мастеру раза в два больше спирта, чем требовалось для медицинской дозы, и тот принял кружку со свойственным ему достоинством и тактом, после чего еще раз крякнул, сказал, чтобы мы обращались, если что. Затем он взвалил на плечо нагло дрыхнущего Гермесия и прямо вместе с ним растворился в воздухе…
Неофициальный рабочий визит двух божков в нашу компанию был завершен.
Анна Сергеевна Струмилина.
А Гефестий мне глянулся – не как мужчина, разумеется, а как человек, то есть бог. Чем-то он мне напомнил соседа-водопроводчика дядю Васю, с золотыми руками и вечно под хмельком. Тот тоже без ста грамм за работу не брался, ибо без этого и глаз не остер, и руки дрожат до неприличия. А вот выпьет мужик – и сразу как огурчик, глаз-алмаз и руки не дрожат, и мастер хоть куда… И даже плешь у Гефестия вполне симпатичная, хотя просится на нее что-то вроде кожаной кепочки, чтоб и в кузне не горела и голову прикрывала от лишнего жара.
Но это я так, к слову. Самое главное, что стараниями этого замечательного человека, то есть бога, мы, наконец, избавились от помеченных херром Тойфелем колец, и теперь свободны как птицы в полете. В смысле – нет у этого херра теперь инструментов, способных отследить наше перемещение по здешнему миру. В принципе, если у нас опять будут похожие проблемы, то Гефестий обещал забежать и снова все исправить. Ну точно как дядя Вася – просто замечательный специалист, и точно так же хлещет медицинский спирт, будто обычную воду.
Но не только визитом двух божков-приятелей и их пьянкой был знаменателен сегодняшний вечер. Сказать честно, для меня было большим шоком то, что в рюкзаке у Дока имеется сразу два – целых два! – литра медицинского спирта, и его никто не стремится поскорее изничтожить путем принятия внутрь, чтоб не досталось врагу. И в силу этого факта я еще больше зауважала капитана Серегина и его людей.
После ухода незваных гостей праздник снова продолжился, но только теперь уже без того энтузиазма. К спирту, правда, никто не прикоснулся, и полная на две трети фляга снова ушла на дно рюкзака, откуда ее достали. Пили настойку из трав, подслащенную медом и самым настоящим свекловичным сахаром, взятым в числе трофеев у тевтонов. Пели протяжные песни – наши русские и местные латинские, слегка похожие на итальянскую эстраду семидесятых годов. Еще немного посидели и начали расходиться спать, завтра нам предстоял трудный спуск с перевала к неохватным степям, простирающимся к северу от гор.
Это только кажется, что спускаться в горах легко, а подниматься наоборот. В спуске тоже нет особого удовольствия. Если повозку не сдерживать, то она под своим весом покатится под уклон, калеча людей и ломая ноги лошадям. Поэтому на такой случай в транспорте, специально предназначенном для гор, имеются специальные тормоза. А если их нет, то телеги спускают на перекинутых через блок веревках, прицепив с противоположной стороны соответствующий противовес. Тевтонские армейские повозки тормозами оборудованы были, а посему эта проблема стояла перед нами не очень остро. Но в путь мы двинемся завтра, как только рассвет окончательно рассеет мрак на дне ущелья. Сейчас же надо идти спать, пусть даже часы мне говорят о том, что время еще детское.
На ночь мы устроились вчетвером на сеновале в пещере, уютной женской компанией выходцев из нашего мира: я, Ника, Яна и Ася. Сделано это было как бы в противовес спецназовцам, уединившихся на других телегах с лицами противоположного пола. Да и уединение-то было весьма условно, просто все дружно делали вид, что они не замечают всего того, что происходит по соседству. Сено было мягким, воздух прохладным, грубое шерстяное покрывало теплым, и, к счастью, Ася с Яной быстро угомонились и заснули. Спала на своей подстилке и наша пленница. Словом, идиллия располагала к душевному разговору и мы с Никой решили перед сном воспользоваться моментом.
– Знаешь, я вот еще что хочу тебе сказать… – начала Ника, – капитан Серегин говорит, что он чувствует, как на него постоянно кто-то внимательно смотрит, будто из засады. Взгляд очень злой и внимательный – так смотрят, когда хотят убить или искалечить. Мы, спецназовцы очень серьезно относимся к таким предчувствиям и не пускаем дело на самотек. Один раз он вроде даже поймал взглядом того, кто проявляет к нему такой нездоровый интерес, и как ты думаешь, кто это оказался?
– Не имею представления, Ника… – растерянно пожала я плечами, – у меня действительно не было ни малейшего соображения по поводу личности загадочного недоброжелателя, и я «ткнула пальцем в небо»:
– Неужели Антон?
Ника презрительно фыркнула.
– У Танцора не хватит психического ресурса, чтобы продуцировать взгляд такой силы… – произнесла она, и, поскольку я продолжала теряться в догадках, наконец сказала: – А ведь это оказалась твоя Ася – та самая, которая Матильда…
– Да ну, что за абсурд… – отмахнулась я, – ни за что не поверю. Не может этого быть. Ася, конечно, хитрая девочка, себе на уме, но она не будет желать Серегину смерти или увечья.
– Ну, как знаешь, подруга, – ответила Ника, – мое дело просто предупредить. В любом случае смотри внимательно – с девочкой творится что-то не то.
Конечно же, я думала, что знаю, что происходит с Асей, и потому не придала словам Ники особого значения. Ну, смотрит девочка на Серегина, и что с того? Очевидно же, что она видит в нем идеального отца и поэтому ревнует его к посторонним женщинам. Я вовсе не считала, что это такая большая проблема, и была уверена, что все пройдет само собой. Ну, возможно, мне стоит с ней как следует поговорить – ведь, в конце концов, даже отец, будучи одиноким, имеет право на личную жизнь… Немного подумав, я твердо решила на следующий день поговорить с Асей.
Еще немного поворочавшись на жесткой соломе, мы обе вскоре провалились в крепкий и здоровый сон. Однако спали мы ровно до тех пор, пока нас не разбудил дикий женский крик. Выяснилось, что кричала схватившаяся за голову Туллия, а болтающийся тут же рядом Серегин тело утешал свою подругу как мог, а мог он очень немного. По себе знаю, что бывает, если у женщины выдернут одну или несколько прядей волос.
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».
Это Он – конечно же, это именно Он – тот, кто предназначен мне судьбой, кого я люблю всей своей душой… Он – герой моих снов, мой Принц на белом коне, мой рыцарь и жених. Он – самый лучший, самый благородный, самый смелый и самый красивый. Взгляд его прекрасных синих глаз заставляет трепетать мое сердце, а от его голоса по всему моему телу пробегают мурашки… Он так отважен, суров и решителен… Я почти сразу узнала его. Поначалу, правда, я подумала, что он может быть моим отцом… Но нет, я совсем на него не похожа. К тому же такой, как он, никогда не допустил бы, чтобы его ребенок попал в дом малютки, а затем в детдом. А я попала туда сразу после рождения, и на память от матери у меня осталась лишь записка: «Девочку зовут Асель». А Субботина я, потому что именно утром в субботу дежурная нянечка обнаружила меня у входа в дом малютки… Так что я не знаю, кто мои родители.
Янка не знает, что я часто завидую ей – она хоть какое-то время жила с родителями, помнит их лица, их голоса… Она знает, кто ее родил. А я? Без роду и без племени, все равно что собака какая-то… Родители мне даже фамилии не оставили. Но ничего. Теперь все изменится. Теперь все будет по-другому. Потому что рядом ОН, мой любимый. Я в любой момент могу видеть его. Я даже могу подойти и поговорить с ним! И совершенно неважно, что возле него сейчас вертится эта… Не понимаю, честно говоря, что он в ней нашел – сама маленькая, чуть выше меня, кожа смуглая, волосы черные и вьющиеся, нос крючком, как у бабы-яги – ну чувырла чувырлой!
Ничего… Я-то лучше! И красивее, и наверняка умнее, и танцую лучше нее. Просто мой любимый пока думает, что я всего лишь маленькая девочка. Но он ошибается, сильно ошибается. Я уже взрослая и умею любить сильно-сильно. И я знаю, что происходит, когда мужчина и женщина любят друг друга, и чем они тогда занимаются, чтобы показать свою любовь… Но иногда они этим занимаются просто так… Вот, как Он с этой… Не может же он любить ее, такую страшную.
Но что же мне-то делать? Я хочу, чтобы он полюбил меня…
Но сейчас он с ней, и я ничего не могу поделать. Хотя почему не могу? За любовь надо бороться! Я готова бороться. Я пойду на все, лишь бы он был со мной. Я добьюсь этого. Я упорная. Эту надо как-то от него оторвать… Главное, чтобы никто ни о чем не догадался. Но я же умная! И больше не могу этого терпеть – выше моих сил наблюдать, как они каждую ночь вместе! Она не смеет забирать Его у меня. Она недостойна такого мужчины, и никогда не будет любить его так, как я. Надо лишь открыть ему глаза, как-то намекнуть… Там, в нашем мире, это было бы очень трудно сделать, а здесь, к счастью, все по-другому. Вон, та девчонка, не помню ее имя, уже замужем побывала, а ей всего тринадцать! А я чем хуже? А ничем, я даже намного лучше, и мне тоже почти тринадцать лет…
Так что я уверена, что нужно приложить совсем немного усилий – и он будет моим… Мой любимый, самый прекрасный… Его не сравнить с теми сопливыми мальчишками, которые влюблялись в меня в лагере и в детдурдоме. Я всегда хотела полюбить такого, как он. И я буду самым счастливым человеком на свете, когда он ответит на мою любовь. Но как, как привлечь его внимание? Что если я спугну его? Вдруг я увижу в его глазах холод и равнодушие вместо любви? Тогда я этого не перенесу. Тогда мне останется только убить себя, потому что зачем мне жить, если самый родной человек отвергает меня? Достаточно того, что меня отвергли родители.
Ладно, не буду думать о грустном. Он меня не отвергнет. Я же не уродина, и не дура какая-нибудь. Я – Матильда. Та Матильда, из фильма, тоже ведь влюбилась в своего Леона. Обожаю этот фильм, могла бы десять раз подряд смотреть. Леон же не отшил ее из-за возраста. Правда, он не стал с ней любовью заниматься. Ну так он вообще ни с кем не занимался. А мой любимый это делает… К сожалению. Если бы не это, мне бы не было так обидно. Но я смогу сделать так, что он полюбит меня. Правда, еще не знаю, каким образом… Но начало уже положено.
Анна Сергеевна с Никой думали, что я сплю, а я слышала весь их разговор. Сначала я было испугалась, что меня вычислили, но потом успокоилась, ведь Анна Сергеевна даже мысли не допускает, что я могу что-то сделать. Но неужели можно вот так ощущать взгляд? Я ведь действительно чувствовала сильную ненависть, когда они уединялись, но это чувство было направлено исключительно на Туллию… К моему любимому я ничего подобного не испытывала.
Нелегко было притворяться спящей, но пришлось это делать ради той цели, которую я себе наметила. И не только наметила – я уже кое-что предприняла. Не зря я очень долго думала. Конечно, я вовсе не была уверена, что моя задумка немедленно поможет осуществлению моих далеко идущих планов, но и терпеть я больше не могла. Сегодня днем я попросила у Митьки перочинный ножичек – он, дурачок влюбленный, сразу дал, ничего не спрашивая – и, улучив момент, сделала несколько надрезов на боку той телеги, на которой мой любимый проводил ночи в компании моей соперницы. Я уже заранее обратила внимание, какие длинные волосы у Нее. И тут же эта мысль и пришла мне в голову – устроить ей маленькую, но очень чувствительную неприятность…
Словом, я терпеливо дождалась, когда Анна Сергеевна и Ника заснут, слезла с сеновала, на котором мы ночевали, и тихонько пробралась к той самой арбе. К счастью, никаких шевелений там не наблюдалось – наверное, эти двое уже спали.
С каким же удовольствием и злобной радостью, таясь во мраке под телегой, я запихивала в деревянные прорези эти черные длинные волосы! Вот тебе – думала я, веселясь еще и оттого, что с моими волосами такой номер точно бы не прошел. Я специально стриглась «под Матильду» у одной знакомой тетеньки парикмахерши. Я ведь была на одно лицо с этой героиней, и какая жалость, что капитан Серегин ведет себя совсем не так, как Леон, возлюбленный настоящей Матильды, тоже взрослый мужчина… Но я это исправлю, мой любимый. Все будет по-моему. Моя любовь преодолеет все преграды…
Наконец, с сознанием выполненного долга, слегка возбужденная, но крайне довольная собой, я тихонько прокралась на свое спальное место и, улыбаясь, уютно улеглась, свернувшись калачиком. Меня не мучили ни малейшие угрызения совести. Я предвкушала дикий крик боли чернявой, ее растерянность и испуг.
– Так тебе и надо, – думала я, погружаясь в безмятежный сон, – не смей забирать чужое… Это мой мужчина! А потом я придумаю что-нибудь еще, и не буду давать тебе покоя, пока ты не отстанешь от моего любимого. Я не отдам его никому…
День пятый. Раннее утро. Все там же. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Правильно говорили предки, что утро добрым не бывает. Едва только небо начало светлеть, как я подскочил от раздавшегося у меня прямо под ухом вопля. Как оказалось, орала моя Туллия, чьи длинные волосы какой-то шутник или негодяй сумел незаметно заправить в длинные отщепы на досках повозки, в которой мы, гм, ночевали. Особого ущерба ее прическе нанесено не было, но я прикинул, как ей было больно, когда она, не ожидая подвоха, попробовала подняться с нашего ложа, в результате чего несколько тонких прядок было вырвано с корнем. Первый крик боли вскоре сменился тихим обиженным плачем. Туллия явно не понимала, кто и за что мог над ней так зло подшутить.
Я был сильно возмущен – и даже не столько тем, что покусились на мою женщину, сколько тем, что такое стало возможно в нашем маленьком коллективе. Если мы начнем втихаря пакостить друг другу, то очень быстро перессоримся между собой, а потом погибнем. Поэтому я настоятельно потребовал у Птицы немедленно провести следствие и навести порядок в этом бабском курятнике. Если кого-то мучает ревность, то я могу обеспечить эту особу дополнительной работой, чтобы ей некогда было страдать дурью. Наряд на мойку котлов пожизненно – это, я думаю, достаточно суровое наказание. Причем применил бы я его в любом случае, даже если бы жертвой неведомого шутника стала бы не моя женщина, а кто-нибудь еще.
Первые подозрения пали на вчерашних конкуренток Туллии – Клавдию и Феодору, которые из ревности могли бы сделать ей пакость, пока их, гм, парни исполняли обязанности часовых. Но эта версия не выдержала проверки. Обычно Птица деликатно избегала читать сознание своих подопечных, но в этот раз ей пришлось сделать исключение. И тут же выяснилось, что ни Феодора, ни Клавдия и близко не подходили к той повозке. Более того – их интерес к моей персоне в значительной степени уже угас, поскольку для каждой из них было важнее то, что я не достался сопернице, а Туллию они воспринимали как серого невзрачного мышонка, который скоро мне надоест. А пока им надо копить силы и набирать авторитет.
На какое-то время следствие зашло в тупик. Версия о том, что среди нас имеется агент херра Тойфеля или кого-то из античных богов, который решил напакостить нам таким странным образом, тоже всерьез не рассматривалась. Отец Александр и Колдун фактически в один голос заявили, что таковых среди нашего контингента нет и быть не может – они за это отвечают.
Больше мнений ни у кого не было, и все уже собирались расходиться, как вдруг Кобра подошла к Птице и что-то зашептала ей на ухо. Тонкая высокогрудая манерная Птица, со своей прической «конский хвост», и крепко сбитая, даже мускулистая, Кобра с характерной короткой армейской стрижкой, стоя рядом, смотрелись весьма органичным подтверждением марксовой теории о борьбе и единстве противоположностей. Но это я так, к слову, потому что, выслушав Кобру, Птица нахмурилась и принялась вертеть головой, будто пыталась кого-то отыскать взглядом. У нас тут, конечно, не станция метро в час пик, и спрятаться особо негде, поэтому Птица быстро нашла кого искала. Хм, никогда бы не подумал. Матильда – которая Ася?! Птица подозвала ее к себе и, шепнув что-то Кобре, начала с девочкой длинный, и по всему видно, не особо приятный разговор. А Кобра тем временем подошла ко мне.
– Товарищ капитан, – непонятно чему ухмыляясь, сказала она, – преступник найден, изобличен, и сейчас Птица выясняет все обстоятельства дела. Как только она закончит, все будет доложено вам во всех подробностях. Могу сказать только то, что такое больше не повторится.
В растерянности я только пожал плечами – ни за что бы не поверил, что это была Матильда. Такая смирная и скромная девочка, правда, чуть побойчее своей подружки, но все же далеко не дотягивающая до записной хулиганки – и тут такое вот! Ничего не понимаю – девочка как девочка, с чего бы ей пакостить моей подруге. Понятно, когда взрослые бабы вцепляются друг другу в патлы из-за мужиков – но тут совсем ребенок учинил такое, что никак не может налезть на мою голову.
Махнув на все рукой, я погладил заплаканную девушку по голове и пошел дальше готовить наш отряд к спуску с перевала. Хотя стоило бы задуматься – кто мне эта молодая и пылкая женщина? Просто случайная знакомая? Но я не сплю со случайными знакомыми, особенно по две ночи подряд. ППЖ*? Вполне возможно, но я не чувствую к ней ничего такого, что мужчина должен чувствовать по отношению к своей любовнице. Мне это просто удобно, а ведь Туллия после нашего разрыва обязательно будет страдать, плакать, вздыхать и смотреть печальными глазами. Чего доброго, еще и наложит на себя руки… Только с чего – они ведь тут привыкли менять мужиков с той же легкостью, как и нижнее белье, несмотря на то, что белья-то как раз они и не носят. И речи не идет о том, что эта случайная связь могла бы иметь хоть какое-то продолжение.
Примечание авторов: ППЖ* – на армейском сленге означает походно-полевую жену, то есть женщину, с которой в условиях боевых действий поддерживается постоянная половая связь.
– Хотя, – кольнула меня мысль, – Туллия может забеременеть и родить, а мне как-то не по себе оставлять своего ребенка на произвол этого злого мира, где все – покой, право на счастье женщин и детей, на свой дом и звонкий детский смех – завоевывается силой оружия.
С другой стороны, а разве в нашем мире не так? Наоборот, все точно так же и, пожалуй, еще хуже. Точно так же все, что мы любим и ценим, остается в целости и сохранности только потому, что ограждено, как говорили раньше, «стальной стеной штыков». Также нас там осаждает огромное количество желающих поработить или уничтожить наш народ, и между нашей страной и их желаниями стоим только мы с оружием в руках. Видимо, никогда и ничего не меняется под этим солнцем…
Анна Сергеевна Струмилина.
Ася подошла ко мне с высоко поднятой головой, видимо, не чувствуя за собой никакой вины, и я немного успокоилась. Тем горше было мое разочарование, когда я просмотрела ее мысли и узнала правду. Я старалась успокоиться и рассуждать трезво.
Спокойно, только спокойно – говорила я себе. Ничего непоправимого не произошло, слава Богу. А мне следовало бы быть внимательней… Я корила себя, что упустила важный момент – вот оно, то самое беспокойное чувство, на которое я не обратила внимания, решив, что просто устала. Что ж, впредь я не буду так легкомысленно отмахиваться, когда меня начнет скрести смутное беспокойство – телепатия телепатией, а о природной интуиции забывать не стоит.
Как бы то ни было, на Асю злиться я не могла. Я оправдывала девочку и ее странные побуждения тем, что у нее было тяжелое детство, что жизнь в детдоме без родителей – далеко не сахар и заставляет ребенка либо отупеть, либо постоянно предаваться самым бредовым и невероятным фантазиям. Но это! Двенадцатилетняя девочка насмотрелась романтических фильмов и втюхалась во взрослого мужчину, который годится ей в отцы…
Да ладно, Анна Сергеевна, не накручивай себя. Не надо так эмоционально. Никакой катастрофы здесь нет. Ведь не убийство же, в конце концов, замышляла юная барышня, а всего лишь влюбилась… Влюбилась в нашего командира, капитана Серегина. Считает себя достаточно взрослой для того, чтобы вступать во «взрослые» отношения. Так, спокойно, Анна Сергеевна, без паники… Ничего страшного пока не произошло. Сам объект еще даже не знает и не догадывается о таком «счастье», которое, помимо всего прочего, у нас дома еще чревато судимостью по весьма нехорошей статье УК. Впрочем, я уверена, что морально-нравственный аспект стоит у капитана на первом месте, и он в любом случае поведет себя правильно.
Она смотрела прямо мне в глаза – и смотрела довольно дерзко, уверенная в том, что уличить ее будет невозможно. Я наблюдала за ее лицом; просматривать мысли сейчас уже не имело смысла, к тому же это забирало слишком много энергии. Того, что я увидела, было вполне достаточно, а все остальное мне скажет логика и интуиция… Ну и любовь, конечно. Я уже давно убедилась, что любовь и есть ключ к пониманию чужой души. Грош тебе цена, если ты видишь мысли окружающих, но не имеешь любви в своем сердце…
Вот она стоит передо мной, такая трогательная в своем очаровании раннего юношества – полуженщина-полуребенок… С виду спокойная, но ее истинное состояние выдают руки, то и дело потирающие одна другую, ее глаза, что избегают смотреть прямо, нервное покусывание губ… Ну и как начать с ней этот непростой разговор? Посмотрим, какой ты педагог, Анна Сергеевна – что в данном случае подскажет тебе твое сердце, а что продиктуют твои правила, такие верные и незыблемые… Для начала надо дать ей понять, что для меня не существует ничего тайного…
– Ася… я не собираюсь тебя ругать или наказывать. И допрашивать тебя я тоже не буду – я и так все знаю, – сказала я, внимательно глядя в глаза девочки.
Ася на мгновение растерялась – ведь она не ожидала ничего подобного. Но потом она быстро взяла себя в руки. Девочка вздернула голову, и, моргая преувеличенно честными и невинными глазами, с деланным удивлением произнесла:
– О чем вы, Анна Сергеевна? Я не понимаю…
– Я о твоей любви к капитану Серегину. Не стоит запираться, голубушка моя, мне известно все, что происходит в твоей прелестной головке… – говоря это совершенно спокойным тоном, я внимательно следила за ее реакцией. В глазах у нее мелькнуло удивление, смешанное с испугом, она отчаянно пыталась не подать виду, что удивлена и ошарашена. Но усилия ее были тщетны, я не отводила от нее пристального взгляда и она не выдержала – вот глаза ее забегали, она взглянула на меня с беспомощно-жалким выражением и опустила голову.
– Я не… это неправда… – еле слышно пробормотала она, и яркая краска залила ее щеки.
– Ася, дорогая… – я пыталась подобрать правильные слова – от этого, от моего умения найти подход к этой девочке, похожей на колючего ежика, зависело все, – послушай то, что я тебе скажу – ты уже взрослая и тебе необходимо знать это… – при этих словах Ася заметно встрепенулась, и я поняла, что она слушает меня очень внимательно. – В любви нет ничего постыдного, поэтому ты можешь не скрывать от меня того, что я и так знаю… Любовь делает нас лучше – добрее, мудрее, сильнее. Когда в сердце есть любовь, мы так счастливы, что готовы обнять и осчастливить весь мир… И совершенно неважно, отвечает ли наш избранник взаимностью. Мы делаем все, чтобы ему было хорошо. Главное при этом – не потерять собственную душу, не испачкать ее, не принести в жертву. Ибо только наличие души делает нас полноценным человеком. Только того, кто не утратил свою душу, могут полюбить в ответ, потому что никому не нужен злой, мстительный, завистливый, вечно страдающий, унылый и несчастный человек, способный только на то, чтобы делать пакости, и не работающий над совершенствованием собственной души. Таких людей избегают, и их удел – одиночество. Потому что нельзя заставить силой полюбить себя. Любовь – это очень хрупкий и нежный цветок, одно неосторожное движение – и ее бутон, который мог расцвести в нечто прекрасное, увядает и погибает…
Я чувствовала, что мои слова ярко запечатлеваются в сердце юной Джульетты. Наверное, с ней первый раз разговаривали вот так – без нотаций и нравоучений, а как с равной – доброжелательно и спокойно. Кроме того, я открывала ей те вещи, о которых она прежде не догадывалась. Я сама пришла к этому через непростой жизненный опыт. Часто мне приходило в голову, что, знай я это раньше, многих неприятных коллизий мне удалось бы избежать… Девочка жадно впитывала каждое мое слово, и отчего-то мной овладела такая нежность к этому ребенку, такое желание помочь ей, уберечь, что мой голос дрогнул, проникновенно произнося слова, идущие из самой глубины сердца, слова, которые накладывают серьезные обязательства:
– Ася, я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу быть твоей наставницей, хочу по возможности заменить тебе родителей… Я готова принимать тебя такой, какая ты есть, прощать твои ошибки, защищать от невзгод, поддерживать и оберегать. Я, может быть, не совсем идеальная, но прошу и тебя принимать мои недостатки… Я хочу, чтобы ты доверяла мне. Я обещаю, что никогда не предам тебя…
Я замолчала, ожидая реакции девочки на мои слова. Вдруг я увидела, как из ее глаз капают слезы… Кап-кап – слезы падали на землю, и она даже не пыталась их утирать.
– Спасибо, Анна Сергеевна… – прошептала она, подняв голову – в ее мокрых глазах стояло облегчение, и радость, и благодарность, – я не буду больше вас обманывать…
– Я обещаю, что не буду читать твои мысли, но и ты пообещай, что, прежде чем что-то сделать, ты посоветуешься со мной, – сказала я, утирая слезы с ее щек.
– Я обещаю, – с искренней готовностью закивала она.
– Ты у меня умница, – сказала я и погладила ее по голове, почувствовав, как она всем существом откликнулась на ласку, – а теперь давай разберемся с твоей любовью к капитану Серегину…
Ася вновь опустила голову и жалобно всхлипнула.
– Я люблю его, Анна Сергеевна! – воскликнула она. – Я не могу выносить, как он спит с другой! Я не знаю, как ему сказать – вдруг он посмеется надо мной, я же для него маааленькая! – тут Асины слова перешли в бурные рыдания, словно прорвало плотину ее сдерживаемых чувств.
Я обняла девочку за плечи и застыла вместе с ней с таком своеобразном объятье. Бедная моя фантазерка, напридумывала о Серегине Бог знает чего, а потом и влюбилась в этот идеальный образ. Да, он красив – красив той особой хищной мужской красотой, силен, брутален и способен обворожить не одно девичье сердце. Но в то же время он абсолютно холоден к чувствам женщины, она для него только объект для удовлетворения его плотских потребностей, гибрид куклы из секс-шопа и кухонного комбайна со стиральной машиной. Да, он не будет насиловать, топтать и унижать женщин, но они и без того штабелями падают к его ногам. Такой мужчина – это совсем не герой моего романа, и очень жаль, что Ася попалась на удочку обаяния этого самца. Но в то же время это очень хорошо, что ее избранник – порядочный и честный человек, а не какой-нибудь мерзавец, способный воспользоваться чистой любовью маленькой девочки…. Все дело в ее возрасте, ведь любовь в двенадцать лет не может быть зрелой, а, следовательно, ни к чему хорошему не приведет. Хотя, позвольте, отчего же… Ведь, если порыться в памяти, прецеденты можно обнаружить… Вон, моя одноклассница, Верка, в тринадцатилетнем возрасте влюбилась в вожатого в лагере, тому вроде двадцать было. Ну, и встречались они четыре года, а потом поженились. Не трогал он ее до свадьбы. Сейчас уже трое детей у них – вполне счастливая пара…
– Послушай, Ася, – сказала я, – не плачь, пожалуйста. Я ведь тебе говорила, что любить – совсем не стыдно. Тебе и не должно быть стыдно за свою любовь, просто ты еще слишком юная, чтобы быть подругой взрослого мужчины. Но ведь ты когда-нибудь повзрослеешь… Не надо торопить события. Я думаю, тебе надо поговорить с Серегиным.
– Да? – недоверчиво спросила Ася, успокаиваясь, – вы так думаете? А если он меня прогонит? Посмеется?
– Не прогонит. И не будет смеяться. Поверь мне, я знаю, – успокоила я ее.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Со стоянки на перевале мы вышли, едва только взошедшее солнце озарило розовым светом вершины окружающих гор. Начался новый день нашего похода в неизвестность. Прихотливо извивающееся ущелье, постепенно расширяясь, неуклонно вело на север. Дорога была нахоженой, тропа расчищенной от камней; ветки же колючих кустов – те, что вытягивались на нее дальше, чем нужно, кто-то из прежних постоянных пользователей маршрута аккуратно обрубил каким-то острым орудием. Ручей, бравший начало от родника на перевале, постепенно вбирал в себя более мелкие ручейки и источники, и теперь превратился в небольшую речку, резво петляющую по дну ущелья.
Узость тропы заставила наш караван изрядно растянуться. Мои парни, которые первоначально ехали верхом, спешились и повели лошадей в поводу. Мало нам было телег и полевой кухни в обозе, так мы еще были обременены стадом скота и табуном трофейных коней, с которыми едва справлялись латинские девочки-подростки. Бросить все эти мычащие, ржущие и блеющие трофеи мне не позволяла большая зеленая и пупырчатая жаба, нашептывающая, что вот ты бросишь, а потом понадобится – и что ты с этим будешь делать? Если брать грубо, то примерно на полсотни человек нашей команды мы каждый день режем одного барана. И хоть пока я не планирую хоть сколько-нибудь увеличивать наш контингент, и на телегах еще имеются значительные запасы круп и овощей, но потребное на день количество продуктов заставляет всерьез задуматься о снабжении. Навечно этих запасов не хватит и рано или поздно нам придется озаботиться их пополнением.
Скоро дорога пошла так сильно под уклон, что тормоза на повозках едва справлялись, а в одном месте пришлось по очереди применять к каждой повозке и аркан с противовесом. Проводник Гай через отца Александра передал, что это было единственное такое крутое место, дальше будет полегче. Что называется – утешил.
Примерно за два часа до полудня небо затянуло сплошной серой пеленой, из которой начал накрапывать тихий теплый дождик, заставив всех нас нахохлиться и накинуть на голову капюшоны накидок. Местные, у которых было тоже что-то вроде плащей, поступили аналогично. Одна лишь Птица повеселела и улыбалась во весь рот, подставляя дождю лицо, и была так счастлива, будто это самая прекрасная погода на свете. Дорога сразу стала скользкой, в воздухе запахло прохладой и сыростью.
По окружавшей нас буйной субтропической растительности было видно, что это здесь вполне обычное явление, а мелкая речка время от времени имеет шанс превращаться в бурный селевой поток. Не дай Бог быть застигнутым в этом ущелье сильной и продолжительной грозой, когда, кажется, разверзаются хляби небесные и будто само небо обрушивается на землю. Если бы пошел ТАКОЙ дождь, то я сразу бы приказал бросать все и, взяв только самое необходимое, залезать вверх повыше по склону. Но, по счастью, подобное обычно случается только во время сезона гроз, до которого, по словам нашего проводника, еще никак не меньше месяца. А пока путь по этому ущелью относительно безопасен.
На дневку встали около часу дня и тут же начали раздавать обед из трофейной тевтонской полевой кухни. По первому разу готовить на ходу у поварих получилось не очень, но думаю, что со временем они вполне освоятся с этим прогрессивным девайсом. Жидким бульоном от супа Зайчонок покормила и нашу пленную, потом, поев, помыв посуду и передохнув полчаса, караван двинулся дальше. К тому моменту дождик прекратился, а хмарь разошлась клочьями, открыв нашему взгляду светло-голубое небо и солнышко, бросившее свои лучи на дно ущелья. Сразу стало душно как в русской бане. Те, кто еще недавно кутался в плащи, тут же начали освобождаться от верхней одежды. Но все равно, пот по лицам катился градом, а одежда промокала насквозь. Настоящая душегубка.
Ночевать мы расположились на площадке, расчищенной нашими предшественниками на плоской вершине небольшой возвышенности у излучины речки. Было видно, что в случае схода селевого потока отбитая довольно крутым берегом волна уйдет в другую сторону, и караван будет в безопасности. Правда, воду для ужина приходилось таскать издалека, но это была не такая уж большая проблема. Ущелье в этом месте было настолько широким, что вполне заслуживало называться долиной, а окружающие его горы приобрели сглаженный вид и стали значительно ниже, чем раньше. Пока народ разбивал лагерь, я поинтересовался у Колдуна, когда я смогу переговорить с пленной.
– Прямо сейчас, товарищ капитан, – четко ответил мальчик и замялся, – она уже достаточно оправилась, но смущена и растеряна, и я даже не знаю – выйдет ли хоть что-нибудь путное из этого разговора.
– Ничего, – ответил я, – у нас и не такие разговаривали. Сходи за Птицей и возвращайся, постоишь на всякий случай рядом с нами…
Бывшая штандартеноберюнкер СС Гретхен де Мезьер, дочь великого госпитальера Нового Тевтонского ордена.
Весь день меня, беспомощную, раздетую, по самый подбородок укрытую грубым покрывалом, везли на тряской повозке, и у меня не было возможности пошевелить ни рукой ни ногой. Зато херр Тойфель покинул мою несчастную голову, и у меня появилась возможность подумать о возможных вариантах моей дальнейшей судьбы и о том, зачем мне теперь жить и как умереть.
Ухаживала за мной все та же девочка, которую, как я узнала, звали Янхен, и которая оказалась сиротой, взятой на воспитание женщиной-валькирией. Я долго думала – понизился мой статус от этого факта или нет. Ведь у одних народов воспитанник – это почти раб, а у других названное родство не уступает кровному. Наблюдая за тем как титаны и сама валькирия обращаются к девочке, я пришла к выводу, что здесь, скорее всего, имеет место второй случай. Не каждая мать будет обращаться с родной дочерью так, как валькирия обращалась с Янхен. Значит, мой статус как пленницы все-таки достаточно высок.
В обед, помимо бульона, меня покормили жидкой кашей с ложечки, после чего Янхен заботливо отерла мои губы платочком. После обеда пришли мальчик-маг со светящимися серыми глазами, и пугающий меня жрец Единого, а с ним еще один воин-титан, которого остальные называли Док. Откинув покрывало, они все вместе учинили осмотр моему несчастному обнаженному телу и я, несмотря на стыд, тоже непроизвольно скосила на него глаза. Я примерно представляла, какие повреждения получила в тот момент, когда погибли последние наши кнехты, и понимала, что должна была умереть почти сразу. Но я все еще была жива и, судя по всему, мои раны начали необычайно быстро подживать, а колющая боль в них уменьшилась до приемлемого уровня. Наверное, тут была замешана очень мощная магия. Моих пленителей осмотр тоже удовлетворил, потому что они, немного посовещавшись, снова накрыли меня покрывалом и отдали Янхен какие-то указания.
Потом снова потянулись скучные часы дороги, и я опять задремала, убаюканная мерным покачиванием повозки. Сколько я спала, не знаю, но проснулась уже под вечер на новой стоянке, когда те, что взяли меня в плен, готовились к ужину и ночевке. А сразу после ужина ко мне пришли главный воин-титан, женщина-валькирия и мальчик-маг, скромно вставший в сторонке.
– Добрый вечер, Гретхен, – на довольно сносном немецком языке поздоровался со мной предводитель титанов, – Скажите, нет ли у вас каких либо пожеланий или жалоб?
Мозг мой вскипел яростью. Вопрос о пожеланиях и жалобах звучал как пощечина, да и светская вежливость не соответствовала, ни тому месту в котором я находилась, ни сопутствующим этому обстоятельствам.
– Ах, он еще и издевается, – подумала я, а вслух ответила с такой же преувеличенной вежливостью: – Спасибо, господин главный русский, чувствую я себя почти хорошо и пожаловаться мне тоже не на что. А еще хотелось бы, чтобы мне вернули мой меч, моего коня и отпустили меня.
Мои пленители заулыбались и сдержанно засмеялись. Лишь потом я поняла, что назвать командира маленького отряда «главным русским» было несколько опрометчиво с моей стороны. Вскоре выяснилась и другая несуразность моего ответа.
– Что, Гретхен, – посмеиваясь, спросила женщина-валькирия, – прямо так тебя и отпустить, с мечом, на коне и совершенно голой? К счастью, это невозможно, потому что, выполняя твое пожелание, мы покрыли бы себя несмываемым позором.
Мальчик-маг тем временем сунул руку в расстегнутый ворот рубахи и вытащил оттуда нечто на цепочке, буквально сочащееся силой сквозь сжатые пальцы кулака. Глаза его при этом из просто светящихся стали сияющими, и сила потекла из каждой клеточки его тела. Необычайно талантливый и сильный молодой маг – неудивительно, что херр Тойфель любой ценой хотел заполучить его себе.
– Слушай меня, Гретхен, – тихо сказал он, переглянувшись с женщиной-валькирией, – двигаться ты сможешь только завтра утром, когда мое заклинание полностью восстановит твое поврежденное тело. Но, если ты попробуешь причинить зло кому-либо из нас, наших людей или животных, испортить какое-либо оружие и предметы, то тогда можешь пенять на себя, ибо мое заклинание не оставит тебе ни одного шанса выжить.
Он говорил явно не на немецком, а на своем русском языке, но, несмотря на это, я его прекрасно понимала. Наверное, он из тех могучих магов, что рождаются раз в несколько тысячелетий, а потом, достигнув вершин могущества, становятся настоящими богами.
– Мы сделаем лучше, – сказала женщина-валькирия, – она просто не сможет причинять зло. Как только она захочет сказать гадость или начать интригу, то ее язык тут же онемеет, как только она поднимет руку, чтобы ударить кого-то или сломать какую-либо вещь, то ее рука тут же отнимется, как только она захочет бежать от нас, то ее ноги откажутся ей служить. Да будет так, как я сказала!
После последних слов глаза ее на мгновение вспыхнули ярко-зеленым светом, как у кошки, смотрящей на огонь, потом мигнули и погасли, но я знала, что действительно оно так и будет, и эта женщина только что наложила на меня сильнейшее заклятие подчинения. Теперь я не смогу ударить ухаживающую за мной девчонку, даже если захочу сделать ей больно. Правда, при этом женщина-валькирия не заклинала мои мысли и не затуманивала мой разум, но это, скорее всего, потому, чтобы наложенная на меня несвобода была еще горше и обиднее. Кстати, удрать я смогу и на коне, собственные ноги для этого совсем не обязательны. Но пока лучше прикинуться девочкой-паинькой и не вызывать подозрений. К тому же, прежде чем бежать, нужно будет тут все как следует разведать и выяснить настоящие цели этих людей.
– Хорошо, – вслух согласилась я, – если так, то я не буду пытаться причинить вам вред или стараться бежать. Даю в этом свое слово кадета кавалерийского училища СС.
– Ona ljot! – коротко сказала женщина-валькирия, посмотрев на главного титана, – Popitka diversii ili pobega neizbejni.
– Pust. Glavnoe poluchit pravdivie svedenia ob etom mire, – ответил тот, – Ja budu sprashivat, a ti vnimatelno sledi za otvetami.
Женщина-валькирия сразу же поняла, что я не собираюсь выполнять данное мною обещание и мои актерские таланты тут совсем ни причем. А вот магия, наоборот, замешана в этом деле очень сильно. Скорее всего, эта женщина – сильнейший маг разума, и способна получить ответ раньше, чем задаст вопрос. Я просто почувствовала пронзивший меня магический импульс запроса на истинность сделанного мною утверждения, и то, что, вернувшись, он принес своей хозяйке четкий отрицательный ответ. Таков мой талант – чувствовать и видеть магию во всех ее видах, но не иметь способности привести в действие даже слабейшее и простейшее из заклинаний. Дальше лгать просто бессмысленно. Бедная, бедная Гретхен, что с тобой теперь будет?
Главный титан вперил в меня свой тяжелый взгляд.
– Первый вопрос, Гретхен, – сказал он, – расскажи нам, что ты знаешь о том, что творится в тех степях, куда мы идем, к северу от гор? Какие народы там живут, кто ими правит и какая там политическая и военная обстановка – войны, союзы и прочая политика.
Я немного оторопела. Он что, не собирается выведывать у меня военные секреты Ордена, а интересуется лишь дорогой через Великие Степи? Ничего не понимаю… Наверное, он хочет узнать про распложенные в тех степях запретные Места Силы, к которым обычному человеку опасно даже приближаться, не говоря уже о том, чтобы в них проникнуть? Или, он хочет идти на восток до самых земель амазонок? Не самый безопасный путь для такого маленького отряда. Несколько лет назад там бесследно сгинула ушедшая в рейд по кочевьям амазонок тяжелая кавалерийская бригада СС, и с тех пор те земли считаются для нас запретными. Пока запретными.
– Великие Степи, – ответила я вслух, – простираются от внутреннего моря на западе до высоких гор на востоке. Там никто не живет, в смысле из людей. Огромные животные, ростом с крепостную башню и неуязвимые для нашего оружия, легко разрушают поселения и вытаптывают поля, а охотящиеся на них пожиратели мяса настолько ужасны, что человек умирает от страха, только завидев их издали. Только огромные армии или могущественнейшие маги способны пересечь эти степи и найти то, что они ищут, а не свою собственную смерть. Еще там живут дикие кочевницы-мужененавистницы. Если вы попадете в их руки, то тогда участь ваша будет незавидной. Вы в ловушке, господа русские, позади у вас доблестные воины Тевтонского ордена, а впереди смерть, против которой бессильно ваше оружие.
– Otvet ne tochen i ne polon, – сказала женщина-валькирия главному титану, – Ona podumala o kakix-to ujasnix Mestax Sily, i o tom, chto tam propala celay kavaleriyskaya brigada SS.
Главный титан ничего не ответил женщине-валькирии и снова перевел свой взгляд на меня.
– Расскажи об этом поподробнее, Грета, и не обманывай нас, – сказал он, – если надо, люди способны уничтожать любых, самых страшных животных, ведь они умны, а те нет. Расскажи о настоящей причине, почему все, кроме амазонок, избегают этих степей, и какое отношение они имеют к расположенным в них Местам Силы?
Очевидно, женщина-валькирия с невероятной легкостью читала мои мысли, и как только главный титан задавал вопрос, то я сама давала ей подсказку для уточняющего вопроса. Сопротивляться такому методу допроса, когда понимают даже невысказанное, было невозможно, и я решила сдаться ввиду бессмысленности сопротивления. Тем более, что и жрец и мальчик-маг все еще были здесь, и их колдовство тоже влияло на ситуацию.
– Хорошо, – сказала я, – давайте я расскажу вам все, что знаю, но знаю я и в самом деле немного, не больше и не меньше остальных моих соплеменников. Только пообещайте, что потом убьете меня безболезненно, и не будете глумиться над мертвым телом.
– Мы не будем тебя убивать, – ответил главный титан, – и тем более глумиться над твоим мертвым телом, как, впрочем, и над живым. Это не в наших обычаях. Но давай, рассказывай все, что ты знаешь о степях, а уже мы будем решать, полезно это или нет.
– Во-первых, – начала я свой рассказ, – все, что я вам сказала до этого, правда, но не вся. На самом деле люди не живут в тех степях не из-за животных, которых при желании можно было бы извести, а из-за странных явлений и событий, время от времени происходящих в тех местах. Раньше, до того как места эти были признаны запретными, оттуда порой возвращались небольшие разведывательные группы, рассказывающие разные небылицы и привозившие вещи, которые были выше нашего понимания. Лучшие наши мудрецы не могли понять не только то, как эти вещи работают, но и то, для чего они предназначены. Потом там исчезла целая кавалерийская бригада, и Великий Магистр запретил походы в те степи, как слишком опасные.
Говорят, что там, в самом сердце степей, есть несколько мест, где творится невесть что. Некоторые думают, что именно там обитают местные боги, а некоторые полагают, что там находится пуповина этого мира, по которой в него попадают люди и странные предметы из других миров. Что же касается амазонок, то они призваны охранять сердце степей и не допускать туда посторонних. По слухам, тот, кто сумеет добраться до главного Места Силы, обретет власть над пространством и временем, и сможет повелевать самими богами.
Главный титан, жрец и женщина-валькирия переглянулись и кивнули, после чего главный титан сказал:
– Отдыхай, Гретхен. Сказанного тобой вполне достаточно. Судьба твоя решится не завтра, но надеюсь, что все с тобой будет хорошо. После того, как из твоей головы удалили херра Тойфеля, не думаю, чтобы ты захотела вернуться к прежней жизни.
Уже засыпая, я долго думала о его словах и пыталась разобраться в своих чувствах и мотивах. То, что еще вчера-позавчера казалось мне невероятно важным и нужным, теперь вдруг превращалось в мусор, и я понимала, что все эти идеи внушал херр Тойфель, с детства сидевший в моей несчастной голове. Повернувшись, я посмотрела на мою верную сиделку, и мне захотелось приласкать ее и обнять. Только жаль, что тело мое еще сковано лечебным заклинанием. С этой мыслью я и заснула.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Отойдя чуть в сторону, мы тут же устроили импровизированное совещание. Сперва я хотел отослать Колдуна и поговорить только со взрослыми. Но потом передумал. Информация, полученная от этой Гретхен, была важной, правда, слишком уж фантастической и пугающей. Так что ничье мнение не будет лишним. Кроме того, я уже понял, что его камень, помимо всех прочих магических свойств, мог быть использован еще и в качествен своего рода справочника или путеводителя, что при нашем дефиците информации совсем не лишнее. Короче, Колдун моим приказом был произведен в «почетные взрослые» и включен в командный состав отряда, хотя я понимал, что, несмотря на то, что такое положение льстит его самолюбию, на самом деле он остается обыкновенным двенадцатилетним мальчишкой.
– Поскольку ни хрена не понятно, – сказал я, – то, по традициям заведенным в русской армии еще Петром Великим, первым должен высказаться самый младший из присутствующих. Давай, Колдун, говори, что ты думаешь обо всей этой галиматье. В первую очередь меня интересует – что это такое – Места Силы, и с чем их едят? А также, из-за чего могла быть закрыта эта территория?
Колдун приосанился и снова вытащил свой камень из-за воротника рубашки. Для него этот жест означал, что сейчас он просматривает записанную в нем информацию, потому что для непосредственных магических манипуляций прямой контакт с камнем ему уже не требовался.
– Значит так, товарищ капитан, – наконец произнес он, – территория закрыта как раз из-за этих Мест Силы. Не все они дружелюбны к человеку, а вещи, которые могут быть там обнаружены, опасны и непонятны местным жителям.
К примеру, тевтоны с технической точки зрения совсем не выглядят дикарями, но попади к ним в руки современный нам планшетный компьютер с севшими батарейками, они вряд ли смогут разобраться с тем, для чего эта вещь предназначена, как она работает, и тем более понять ее устройство. А судя по словам этой Гретхен, таких вещей было найдено очень и очень много, что говорит о том, что мы и тевтоны далеко не единственные, кто попал в этот мир в последние годы. Возможно, что существуют еще какие-то миры, технически более развитые, чем наш, представители которых тоже проваливались в дырки мироздания и попадали сюда. Информация раздела «Мирозданье» для меня пока закрыта из-за недостаточного магического уровня, и я не могу сказать об этом точнее. Вот… Но точно, что эти степи – что-то вроде контейнера под мусоропроводом, куда падают все предметы, сброшенные жильцами верхних этажей. Это относится и к нам, просто мы выпали в стороне от центра этой особой зоны.
Что касается так называемых Мест Силы, то они являются источниками магической энергии, и могут выглядеть как необычные с виду рощи, превращающие в магию энергию живой природы, горящие на поверхности естественные факелы природного газа или нефти, от которых исходит магия огня, поющие ветровые ущелья, водопады и естественные артезианские фонтаны, от которых исходит магия мертвых стихий – воздуха и воды, а также сооружения и храмы, которые возводятся над источниками магии порядка или хаоса, ведущими между собой непрерывное сражение за господство над Вселенной. Кстати, та пещера, в которой я с ней встретился, тоже является одним из Мест Силы. Просто тогда я этого еще не понимал.
Мальчик немного помялся и добавил:
– У меня есть предчувствие, что на самом деле нам надо идти именно туда, в одно из этих мест силы, а совсем не на встречу с Кибелой. Она сама найдет нас, если ей понадобится – ведь по этим землям ходят боевые отряды ее племени.
– Предчувствие – это хорошо, – сказал я, – предчувствия надо уважать. Только нельзя ли сказать немного поточнее – в какую сторону нам идти, и насколько далеко? А то уйдем куда-нибудь, а потом придется возвращаться.
– Пока не знаю, товарищ капитан, – развел руками Колдун, виновато опустив голову, – у меня ведь еще недостаточно магической квалификации. Но чем больше я узнаю, тем больше мой доступ в другие разделы. Камень говорит, что я должен получать знания по порядку, а не метаться от одного к другому. Наверное, это знание придет чуть позже, когда я буду готов его принять.
– Очень хорошо, – кивнул я, – и чисто по-русски – «пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что».
– Не совсем так, товарищ капитан, – поправил меня Колдун, сжимая левой рукой свой камень, – тут сказано, что именно из таких Мест Силы возможно проложить путь обратно в наш мир. Но если ошибиться, то можно залететь туда, куда Макар телят не гонял, поэтому не рекомендуется заниматься этим всяким недоучкам вроде меня.
– Понятно, – сказал я и перевел взгляд на нашу новоявленную богиню, – а теперь вы, Птица, изложите, пожалуйста, свой взгляд на эту ситуацию.
Птица немного подумала, потом покачала головой и не торопясь произнесла:
– Пока ничего не могу сказать, Сергей Сергеич, кроме того, что эта несчастная девочка была свято уверена в своих словах. Но вы же знаете, что такое пропаганда и промывание мозгов, особенно если этим занимается сверхъестественная сущность, имеющая возможность проникать в сознание… Конечно, не хочется идти туда – не знаю куда, но, судя по всему, нам придется это сделать. Других вариантов, кроме того, чтобы, спустившись с гор, повернуть на восток, я пока не вижу.
– И это понятно, – вздохнул я, потом перевел взгляд на отца Александра и спросил, – а вы что скажете, честный отче?
– А что я могу сказать? – отозвался тот. – К путешествиям по иным мирам меня не готовили, да и сама новость о том, что существуют другие миры, что Бог и на самом деле есть, и если надо, то он вмешивается в наши дела, посредством своих слуг наказывая злых и вознаграждая добрых – взорвет нашу святую матерь церковь похлеще машины с тротилом. Ибо слишком много в ней стало чиновников в рясах, не верующих ни во что, кроме своего статуса и неправедных доходов. Сергей Сергеич, я приму любое ваше решение и буду сопровождать ваш отряд, ограждая его от различных происков зла. Думаю, что в нужный момент Господь подскажет, куда мы должны будем пойти и что там сделать.
– Очень хорошо, – со вздохом подвел я итог, – если отбросить детали, то все вы сошлись на том, что информации для принятия конкретного решения пока недостаточно, и что, пока обстановка не прояснится, мы должны следовать прежним путем сперва на север, а потом на восток. Так мы и будем делать, пока не получим новые сведения. На этом, пожалуй, у нас все.
– Сергей Сергеич, – неожиданно обратилась ко мне Птица, и в ее тоне явственно ощущалось что-то нехорошее, равно как и в глазах, – можно с вами переговорить, желательно тет-а-тет?
Чего-то такого я ждал от нее весь день. Утром я не стал дожидаться окончания следствия по делу о волосах Туллии и начал готовить отряд к дневному переходу. При этом лишь мельком я видел, как Птица разговаривала с плачущей Матильдой. Тогда, как и сейчас, я абсолютно не понимал, с чего бы маленькая девочка начала вредить взрослой женщине. Такой милый ребенок – и такая злоба.
Птица взяла меня под локоть и почти силой увлекла в сторону от тропы, где даже случайно никто не мог нас подслушать.
– Вот что, уважаемый Сергей Сергеич… – полушепотом прошипела Птица, сверля меня взглядом, – хочу донести до вашего сведения – Ася уже не ребенок, и все прекрасно понимает…
Что это за нотки в ее голосе? Она что, злится на меня? Интересно, интересно…
А она, сверкая на меня негодующими глазами, продолжала приглушенным голосом, в котором явственно вибрировал сдерживаемый гнев:
– Причем она девушка, выросшая в ненормальных условиях детского дома – нервная, ранимая и чувствительная. Ее жизненный опыт ограничен, а психика травмирована обстоятельствами. Сперва, когда я увидела, как она к вам относится, то подумала, что она увидела в вас своего отца. Знаете, детдомовские дети частенько фантазируют на такие темы, выдумывая себе разных идеальных родителей, которые по тем или иным обстоятельствам не могут их воспитывать. Понимаете?
– Понимаю, – растерянно ответил я, – но при чем тут образ отца и ревность к Туллии?
– Ничего вы не понимаете, Сергей Сергеич… – с горечью ответила Птица; ее прищуренные глаза сверкали от еле сдерживаемых эмоций. – Дело в том, что вы просто идеальный отец – средних лет, здоровый, не урод, обаятельный, в меру умный и заботливый, в чинах, с героическим ореолом, не пьющий и не курящий. Любой ребенок, имеющий возможность указать на вас пальцем и сказать – «это мой отец», мог бы ходить среди сверстников, раздувшись от гордости.
– И что тут плохого? – растерянно спросил я.
– В том-то и дело, что ничего, – ответила Птица, и в ее голосе отчетливо зазвенели нотки раздражения. – Это я, грешным делом, подумала, что Ася выбрала вас в отцы, а на самом деле она в вас влюбилась… Вы понимаете? Влюбилась горячо и безнадежно своей первой и самой жгучей любовью! Знайте, что на фоне всех тех мужчин, которых она встречала ранее, вы совершенно вне конкуренции. И вот юная влюбленная дурочка, у которой в голове бродит ядреная смесь из книжных историй, голливудских мелодрам и разыгравшихся гормонов, наблюдает, как вы каждую ночь милуетесь с этой Туллией, относясь к той примерно как к резиновой кукле. Вот девчонка и вбила себе в голову, что должна бороться за свою любовь. Она решила начать с того, что будет отваживать от вас всех женщин, чтобы потом самой занять их место… Она готова на все – вы понимаете? – на все, лишь бы быть с вами.
После этих слов Птицы мне стало невыносимо стыдно. Действительно, было в моей связи с Туллией нечто не совсем нормальное. Раньше, если я и спал с женщинами чисто для развлечения, то ни одна из них не зависела в материальном или каком-то ином плане. А Туллия была зависима от меня, и я не уверен, спала ли она со мной только потому, что хотела этого, или же намеревалась застолбить за своей персоной высокое положение в нашем обществе. Женщина военного вождя – это крутой статус среди местных латинок.
– А… – только и смог открыть я рот, начиная кое-что понимать, но разъяренная Птица не дала мне договорить и продолжила свой монолог:
– Вы, наглые самцы, воспользовались тем, что местные сучки сами начали стелиться под вас, и устроили черт знает что почти что на глазах у четырех несовершеннолетних! Ну ладно, однажды был своего рода магический всплеск, противостоять которому было очень трудно, почти невозможно. Но вам понравилось, и вы же продолжили все это… и не подумали о том, какое представление о вашем моральном облике может сложится у детей! И вообще! Кобели, черт бы вас побрал!
Я смотрел на Птицу, которая так сурово изобличала меня, и неприятное чувство – смесь стыда с опасением потерять перед ней свой авторитет – нарастало во мне. Это, однако, не мешало мне невольно любоваться ею, прекрасной в своем гневе. Сейчас я увидел эту девушку в совершенно новом свете. Вполне себе тихая и скромная до того богиня-педагогиня пылала таким неистовством, такой убежденностью в своей правоте, что мне было, прямо сказать, не по себе, тем более что я никогда не мог предположить подобный разнос со стороны «гражданского лица». Она потрясала кулаками прямо перед моим носом, молнии летели из ее глаз, а конский хвост на ее макушке воинственно подрагивал в такт ее яростным тирадам.
Однако, хоть в целом она была, к великому моему стыду, абсолютно права, все же некоторое преувеличение имело место быть. И я, и остальные ребята блюли приличия и старались не позволять на глазах у детей ничего лишнего со своими подругами. А Матильда… она просто очень развитая девочка, с некоторыми познаниями, почерпнутыми «из подворотни» и потому несколько искаженными. Я об этом не подумал. Я считал ее ребенком, а она оказалась маленькой женщиной…
А Птица продолжала она свою обвинительную речь, не переставая сверлить меня гневным взором:
– А вы знаете, красавцы в камуфляже, что ваши женщины или уже беременны от вас или будут беременны в самое ближайшее время? Маленькие хвостатые мальчики уже бегут на встречу со своими упитанными девочками – и через девять месяцев и Туллия, и Феодора, и Клавдия, и Агния, и Люция, и все, кто уже с вами спарился, разродятся маленькими симпатичными младенчиками… А те, которые строили из себя недотрог в трауре, всего лишь были не способны зачать в прошлую и позапрошлую ночи, и свои попытки заполучить от вас генетический материал они сделают немного позже. Так что приготовьтесь…
Я, пытаясь не выдать своего замешательства и всей той гаммы чувств, что охватила меня после такой неожиданной атаки, извечным славянским жестом почесал в затылке и спросил:
– Птица, так что же теперь делать? Я имею в виду как Матильду, так и весь этот наш самоходный бабий коллектив. Ведь ничего нет злее, чем женщина, от которой вдруг просто так уходит мужик. Хотя вполне с тобой согласен, что мы несколько заигрались в свободную любовь, и это уже становится опасным для дисциплины. Если бабы сцепятся в драке, то к этому делу могут подключиться их мужчины. И тогда – прощай, боевое подразделение, здравствуй, цыганский табор.
– Это верно, – охотно подтвердила Птица, и я с облегчением отметил, что она начала понемногу остывать, видя, что я адекватно реагирую на ее нападки, вполне, между прочим, справедливые. – А сделать тут можно только одно – как там у вас говорят – до прибытия в пункт постоянной дислокации прекратить весь это бордель на колесах раз и навсегда. И нечего ссылаться на местные обычаи. Вы же, капитан Серегин, не будете ходить с голой задницей только потому, что так делают местные мужики?
– Аналогию понял, постараюсь исправиться, – хмыкнул я. – Но что прикажете делать с женщинами, которые уже привыкли каждый вечер получать порцию витамина «Х», и что делать с Матильдой, которая, скорее всего, не прекратит своих домогательств?
– С распутницами из местных я разберусь сама, – веско ответила Птица, – они забудут у меня и думать о сладеньком. Что же касается Аси, которую вы называете Матильдой, так она не случайно выбрала этот позывной…
– Не понял, – оторопел я, – как связан позывной и ее влюбленность?
– Тут и нечего понимать, – усмехнулась Птица, – Матильда – это малолетняя героиня французского остросюжетного фильма «Леон», влюбленная в своего взрослого мужчину-напарника, являющегося наемным убийцей с благородной душой. Весь фильм и построен вокруг этой любви на фоне погонь, перестрелок и прочего криминального антуража. Вы же, капитан Серегин, куда круче того Леона, ваша социальная роль в обществе более положительная, а еще вы контактней и симпатичней хотя бы потому, что работаете не в одиночку, а в составе группы. Разлюбить вас Ася не в силах, и вообще, это дело может перейти от мелких пакостей к попытке суицида. Девушки в этом возрасте вообще склонны решать все свои проблемы радикально, а у Аси, при ее сложном характере и не менее сложной судьбе, этот риск больше в несколько раз…
«М-да, Сергей Сергеич, – подумал я про себя, – хотел большой и чистой любви – получи и распишись, да только не забудь расплатиться… Что, если действительно кинется со скалы от несчастной любви? Сколько таких случаев было… Не хочу! Но и ответить на ее чувства для меня невозможно, и все потому же – ребенок! Будь она на пять-семь лет старше – вот тогда бы я с превеликой радостью… Но, наверное, в том возрасте из нее уже уйдет эта милая детская пылкость, которую сменят меркантильность и расчетливость. И тогда эта девочка не будет нынешней Матильдой, а станет роковой женщиной-вамп, охотницей на сильных мира сего и их отпрысков-балбесов…»
– Так будет, если она продолжит ту жизнь, которой жила до того, – неожиданно сказала Птица. – Вот тогда годам к семнадцати-восемнадцати из нее получится законченная хищница, не останавливающаяся ни перед чем в достижении своих целей. Но это еще не предрешено. Все зависит от того образа жизни, который она будет вести; если попадет под правильное влияние, то у нее будет одна судьба, а если нет, то другая. Возможно, что знакомство с вами коренным образом изменит ее жизнь, а также возможно, что мы вообще больше никогда не вернемся домой. Но все надо делать так, капитан Серегин, чтобы потом не было безумно стыдно за еще одну потерянную душу. Вы меня понимаете?
Я кивнул. Черт возьми, все время забываю, что эта женщина может читать мои мысли как открытую книгу, и отвечать на вопрос раньше, чем он был задан. От этого мне как-то становится не по себе.
А если серьезно, я бы с удовольствием удочерил Матильду или взял над ней опеку. Но кто отдаст ребенка одинокому спецназовцу, который в любой момент может не вернуться из-за речки; да и откуда мне взять время на ее воспитание, когда я в своей холостяцкой квартире скорее в гостях, чем дома. Мне там даже неуютно. Лучше будет, если мы с ребятами установим свое шефство над этим детдомом и будем регулярно его навещать. И девочки тогда не почувствуют себя потерянными, и всякие твари, которые над ними там издеваются, будут знать, что если надо, то и на них тоже найдется управа, способная пинком открыть дверь и крикнуть: «Хенде хох!». Шутка. Надеюсь, до этого не дойдет.
С другой стороны, мы ведь и в самом деле, возможно, никогда не найдем пути назад. Ведь все, что у нас есть – это предчувствия Колдуна, которые, как говорится, к делу не подошьешь. И вот тогда надо будет сделать так, чтобы девочка повзрослела и поумнела под нашим с Птицей чутким руководством. И в этом случае возможны варианты, конечно, если ее чувства за это время не ослабнут. А быть может, к тому времени я уже буду для нее слишком старым – ведь мне уже стукнет за сорок. А Матильда будет находиться в самом расцвете своей юной красоты…
И тут снова начала говорить Птица.
– А вот за это вы не беспокойтесь, Сергей Сергеич, – с легкой иронией произнесла она, – эксперимент, поставленный на тевтонке, прошел удачно, и теперь наш главный маг обеспечит всех вас постоянным заклинанием регенерации. Помимо того, что вас нельзя будет убить в бою, кроме разового и одномоментного полного разрушения организма, это заклинание несет с собой и еще один приятный бонус, постоянно поддерживая организм в состоянии, близком к генетическому оптимуму, то есть возрасту около двадцати пяти лет. А вы-то думали, откуда вообще берутся бессмертные боги? На самом деле они не бессмертные, а просто самовосстанавливаемые, и теперь эта практика будет доступна и нам. Так что за сохранность своего организма не переживайте. И даже если мы вернемся в наш мир, на его способность к самовосстановлению это не повлияет.
– Хорошо, – сказал я вслух, несколько обалдевший от такой многообещающей перспективы, – но это все прямолинейные теории. Практика же на самом деле бывает куда более извилиста. Пусть расстаться с Туллией для меня будет не особо сложно, но это мои взаимоотношения с Матильдой – это другой разговор. Как убедить ее в том, что нам не надо торопиться, и что наши чувства еще должны пройти испытание временем? Я могу пообещать ей быть все время рядом – естественно, за исключением постели. Я теперь лично займусь ее воспитанием, чтобы она поняла, что значит быть женой военного, который, уходя утром на службу, не знает, когда он вернется домой – вечером или через несколько лет; а может быть, и вообще никогда.
– Хорошо, Сергей Сергеич, – примирительно махнула Птица своим хвостом, – теперь, наверное, вам будет лучше самому поговорить с Матильдой и убедить ее больше не делать глупостей. Я думаю, что она будет счастлива. А с борделем вы, ей Богу, заканчивайте. В крайнем случае, отведите под это дело отдельную часть лагеря, огороженную ширмами, и отпускайте туда своих мальчиков по одному, как говорится, «попастись на травке».
– Ладно, Птица, – со вздохом согласился я. – Я беру на себя мужскую часть коллектива.
– Договорились, Сергей Сергеич, – с усмешкой согласилась Птица. – Вы идите и переговорите со своими парнями, а через полчаса мы с Асей к вам тихонько подойдем. Постарайтесь быть с ней потактичней.
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».
После того утреннего разговора я ходила сама не своя – я все думала о том, что сказала мне Анна Сергеевна, и с замиранием сердца ждала того момента, когда могу объясниться с капитаном Серегиным. Я уже было совсем потеряла надежду, и уже считала себя самой последней дурой и уродкой, но когда вдруг эта Женщина, Умеющая Читать Мысли, подошла ко мне и сказала, что ОН готов поговорить со мной, счастью моему не было предела. Сердце забилось так сильно и часто, что я чуть не потеряла сознание. Мой любимый, мой Принц, мой Рыцарь, мой Герой, сам захотел меня видеть и говорить со мной. Я трепещу так, что ноги едва держат меня, руки дрожат, а в животе то холод, то жар…это, наверное, от тех самых бабочек…. До этого я только смотрела на него со стороны и не смела даже мечтать о том, что он сам захочет встретиться со мной наедине. Ну, не совсем наедине, но Анна Сергеевна не в счет. Она мне теперь – очень близкий человек, она никому ничего не расскажет.
Итак, настал долгожданный момент. Я быстренько накинула ветровку, пригладила волосы расческой, бросила победный взгляд на Янку, которая по-прежнему возилась со своей дурацкой немкой, и на легких ногах побежала вслед за Великолепной Анной на встречу к моему любимому и ненаглядному. Он уже ждал нас под светом луны, чуть в стороне от лагеря – там, где русло реки совершает свой поворот, образуя широкую отмель. Журчание воды и шелест кустов, окаймлявших импровизированный пляж, должны были обеспечить нам полную тайну нашего разговора. Нечего всяким-разным знать о моей любви.
При виде капитана Серегина, нервно грызущего травинку в ожидании нашего появления, все умные мысли выскочили у меня из головы, и я испытала желание броситься к нему прямо на грудь и обнять.
Но, конечно же, я не стала этого делать. Начало должно быть тихим и аккуратным. К тому же в голове осталось кое-что из того, что Анна Сергеевна рассказывала про любовь… Чудные слова она говорила… Но я еще подумаю об этом, а пока у меня просто коленки дрожат от волнения, потому что вот он, передо мной – Тот, Кто Завладел Моим Сердцем, и я должна произвести на него самое лучшее впечатление.
Сделав на лице выражение пай-девочки – оно у меня хорошо получается – я подошла к Серегину и, опустив глаза, заговорила, торопясь высказать все, что лежало на душе:
– Простите меня, Сергей Сергеич, за ту штуку с волосами Туллии. Честное слово, я больше так не буду. Просто вы мне сразу очень-очень понравились, и я поняла, что так сильно вас люблю, что просто жить без вас не смогу. Честное слово – это и на самом деле так… Вы такой сильный, красивый и обаятельный… Мое сердце трепещет в ваших руках, и когда вы выбрали себе эту местную девушку, мне стало плохо и грустно. Я не могла найти себе места, я плакала и металась, и наконец решила, что я должна бороться за свою любовь, как могу. Остальное вы знаете… Вот, тут среди местных есть девочки, которые совсем немного старше меня, но они уже побывали замужем. Я тоже хочу за вас замуж, и чтобы вы были моим первым и единственным… Честное слово – я все вытерплю и буду любить вас вечно – так же, как люблю сейчас…
Мой любимый переглянулся с Анной Сергеевной и вздохнул, а я, закончив говорить, застыла в ожидании. Моя речь звучала, как мне показалось, хорошо и красиво – прямо как в кино. Надеюсь, что он оценит…
Томительно текло время, и я все больше боялась услышать страшные для себя слова – холодные слова отказа и порицания. И тогда я, честное слово, сама бы бросилась головой хоть в пропасть, хоть в омут, лишь бы не длить эту нудную и бесполезную жизнь. Моя речь уже не казалась мне великолепной. Да, нет никаких сомнений, что для него мои выстраданные и искренние слова – всего лишь жалкий лепет глупой девчонки… Ах, как я себя ругала теперь за все свои романтические мечтания, за то, что открылась перед этим человеком, который, опустив руки, молча стоит передо мной, в душе, конечно же, потешаясь над моими чувствами… Какой был смысл в моих возвышенных словах, ведь для него я всего лишь маленькая девочка, которую можно отшлепать и поставить в угол…
Но когда мой любимый наконец заговорил, то его слова показались мне слаще меда и прекраснее райской музыки. А от его голоса я просто растаяла, как мороженое под жарким летним солнцем.
– Милая Асель, – проникновенно сказал он, и душа моя воспарила прямо к звездным небесам, – прости меня, я не знал, что ты испытываешь ко мне такие чувства. Ты очень хорошая и милая девушка, и я совсем не хотел сделать тебе больно.
– Зовите меня Матильдой, Сергей Сергеевич, – тихо произнесла я в ответ, паря на волнах несказанного счастья, – это имя нравится мне гораздо больше, чем Ася или Асель.
– Хорошо, пусть будет Матильда, – кивнул он, – а теперь послушай. Анна Сергеевна мне все объяснила, и я хочу тебе сказать, что, будь ты немного постарше, я был бы только рад, что на меня обратила внимание такая красивая и умная девушка. А пока ты еще полностью не созрела, между нами в ближайшие пять-семь лет возможна только дружба и ничего более…
Ах, все это было хорошо, но совершенно недостаточно – я не собиралась ждать любви моего милого долгие годы, а хотела получить ее прямо сейчас…
– Анна Сергеевна, – взвилась я и топнула ножкой, – скажите Димке, чтобы он немедленно сделал меня старше. Волшебник он, в конце концов, или просто погулять вышел?! Если мне не хватает пяти-семи лет, то пусть он мне их прибавит, и тогда ко мне не будут относиться как к маленькой девочке. Ну пожалуйста, Анна Сергеевна, это же ему совсем ничего не стоит. Раз – и все!
– К сожалению, Ася, – сказала та, быстро перекинувшись с Серегиным взглядом, смысл которого был мне неясен, – такой выход для тебя нежелателен. Всякое вмешательство в естественное развитие организма может привести к абсолютно непредсказуемым для тебя последствиям. В случае ускоренного развития твоего организма такими последствиями могут быть преждевременная старость, остановка психического развития, бесплодие и различные раковые заболевания. К тому же Дима пока еще начинающий волшебник, и потому не сможет в полной мере проконтролировать заклинание такой сложности, а когда он приобретет нужную квалификацию, потребность в ускоренном взрослении у тебя отпадет естественным образом.
Эти слова привели меня в состояние полного уныния, и я повесила нос. Конечно, хорошо, что мой любимый обратил на меня свое внимание и сделал мне комплименты, но он по-прежнему видел во мне только маленькую девочку…
А Анна Сергеевна сочувственно посмотрела на меня и мой грустный вид, и продолжила:
– Ася, не стоит шутить со своим будущим ради сиюминутных хотелок. Если жить, а не существовать, то пять лет пролетят так быстро, что ты не успеешь оглянуться. Думаю, что Сергей Сергеич от тебя никуда не убежит, и тебе надо только постараться быть его достойной.
– Убежит, – обиженно проворчала я, – к своей Туллии или к другой местной тетеньке…
На моих глазах выступили непроизвольные слезы и я, действительно, как ребенок, начала размазывать их кулаками.
– Я люблю его всем сердцем, – стонала я, – и мне невыносимо видеть его в объятиях чужих женщин… Ведь он не любит же их… А я… Я готова на все…
– Ася, – строго сказала Анна Сергеевна, – невежливо говорить о присутствующем здесь человеке в третьем лице, тем более если ты говоришь, что его любишь.
– Извините меня… – пробормотала я, утирая слезы рукавом ветровки. Что-то я совершенно расклеилась от этого разговора, – наверное, мне и в самом деле лучше покончить с этой жизнью, раз я приношу проблемы…
Эти двое переглянулись. Да, я их сознательно подзуживала, говоря о самоубийстве, но какой у меня был выход? Роль «маленькой девочки» надоела мне хуже горькой редьки, и я рвалась из нее на волю, как зверек из тесной клетки. Хочу быть кем-то значимым, занимающимся настоящим делом, а не просто «малышкой Асей», танцовщицей, певуньей и хохотуньей. Пусть мой любимый видит, что я на две головы выше всех этих Туллий, Клавдий, Люций и Феодор, и оценит это по достоинству.
Анна Сергеевна обняла меня и стала гладить по голове, отчего сырости стало еще больше – и слезы, и сопли лились из меня рекой – представляю, как отвратительно я выглядела в тот момент в глазах любимого… Но ничего я поделать с собой не могла, и вот теперь приходилось выносить весь этот позор.
– Успокойся, детка, – тихо шепнула мне Анна, но куда там… И тогда она обратилась к моему ненаглядному:
– Сергей Сергеич… а может, вы могли бы взять к себе Асю кем-то вроде секретаря, или как там это у вас называется в армии? Пусть бегает по вашим делам, передает ваши поручения, записывает то, что должно быть записано и будет поближе к вам, чтобы вы могли оценить ее, а она вас.
– В армии это называется ординарец, – задумчиво произнес мой любимый, а следующие его слова так и вообще снова заставили мою душу взмыть к вершинам счастья:
– Асю бы я в ординарцы не взял, а вот Матильду возьму обязательно. Только, как я уже говорил раньше – пожалуйста, не пищать, рядовой.
– Есть не пищать, товарищ капитан, – вытянулась я в струнку, а потом ликующим взглядом посмотрела на Анну Сергеевну.
Мне было немного неловко, но все же пришлось попросить ее оставить нас с моим любимым вдвоем для частного разговора. Мне хотелось выяснить некоторые очень важные вещи.
Мы остались наедине. Я внимательно посмотрела в глаза Серегина, набираясь решимости для щекотливой беседы. Но весь его вид располагал к откровенности, поэтому я глубоко вздохнула и произнесла:
– Сергей Сергеич… пожалуйста, не удивляйтесь вопросам, которые я буду вам задавать… – тут я опустила глаза и от смущения принялась постукивать носком кеда о землю. – Скажите, вам, мужчинам, действительно нужны… э-э-э… ну, такие отношения с женщинами – ну, в смысле спать с ними? Только скажите мне правду, потому что если вы будете меня обманывать или говорить, что я слишком маленькая, я этого не перенесу.
– Ну, как тебе сказать… – мой любимый замялся, пытаясь подобрать правильные слова, – вообще-то, по правде говоря, без этого можно вполне обойтись.
– Да? – обрадовалась я.
– Да, – кивнул он, – но иногда трудно удержаться от соблазна…
– Но вы же сможете, правда? – с надеждой спросила я.
– Послушай, Матильда… – сказал он, внимательно глядя мне в глаза, – я, конечно, постараюсь. Но тебе не стоит так сильно меня контролировать. Человеку необходимо чувствовать себя свободным, чтобы он мог проявить весь потенциал своей личности. Любовь – это не тюрьма. Ты меня понимаешь?
– Не совсем…
– Я хочу сказать, что любить – значит принимать любимого таким, какой он есть, – мягко пояснил он, – радоваться, когда ему хорошо. Поддерживать, когда ему плохо. Любовь – это не чувство обладания – «мое, и все». В любви нет места для злобы, зависти и ревности… Это светлое чувство, понимаешь?
Он говорил мне удивительные вещи. Впрочем, Анна Сергеевна тоже поведала мне о любви много интересного. Раз уж двое взрослых говорят одно и то же – значит, так и есть, хоть и странно это все звучит… Мне определенно становилось легче от его слов, будто что-то тяжелое упало с души. Я доверяла ему – и это утихомиривало мои терзания. Ах, как было бы замечательно, если бы он действительно был моим отцом! Я бы внимала всем его наставлениям. Впрочем, я и так постараюсь внимать.
– Матильда… – продолжал он тем временем, глядя на меня с теплой, по-настоящему отцовской улыбкой, – я обещаю, что постараюсь больше не причинять тебе боли. Еще раз прости, что невольно обидел тебя, не зная о твоих чувствах. И спасибо за твою искренность и твою любовь. Давай просто принимать все как есть и надеяться только на лучшее. Договорились?
Я кивнула. Плакать и страдать мне уже совершенно не хотелось. И пакостить тоже.
Анна Сергеевна Струмилина.
Вопрос, с которым ко мне после ужина подошла Ася, был неожиданным, но настолько очевидным, что странно, что до этого не додумалась я сама.
– Анна Сергеевна, – спросила она, – скажите, а вы ведь можете вмешиваться в сознание других людей?
– Да, Ася, могу, – ответила я, – но зачем тебе это надо? Хочешь, чтобы я отвадила Туллию от капитана Серегина?
– Нет, – отмахнулась Ася, – это теперь уже неважно. Я хотела бы знать, сможете ли вы передать мне или кому-нибудь еще из наших свое знание латинского языка, чтобы и другие люди тоже могли бы общаться с местными. Например, поскольку мне это понадобится, когда я буду помогать капитану Серегину.
Что ж, по этому вопросу надо посоветоваться с Димкой и, если в его кристалле-талмуде что-нибудь есть на эту тему, то над вопросом стоит поработать.
– В принципе, это возможно, – ответила я, немного подумав, – и я могу попытаться составить заклинание, но, быть может, в Димкином кристалле есть готовое решение?
И мы вдвоем пошли искать Димку, который нашелся, разумеется, у постели болящей тевтонки. Ну прямо главврач на обходе.
– Процесс регенерации развивается правильно, – с ноткой самодовольства в голосе сказал Димка, – уже завтра больная сможет сидеть, стоять и ходить, а послезавтра забегает как миленькая.
– Дим, – сказала я, – все это очень хорошо, но есть еще одно дело. Скажи, ты сможешь научить меня передавать свое знание языка – например, латинского – кому-нибудь еще, не обладающему магическими способностями?
Мальчик сразу сделал серьезное лицо и потянулся за своим камнем. В принципе, он всегда так поступает, когда ему нужна помощь и подсказка. После нескольких минут транса, когда я уже начала беспокоиться, он открыл глаза, убрал свой камень за ворот рубашки и виновато пожал плечами, сказав:
– Нет, Анна Сергеевна, научить я вас такому заклинанию не смогу, потому что его нужно конструировать заново. Попробуйте заняться этим сами, ваш уровень уже позволяет делать такие вещи. Вы растете быстрее меня, пусть и начали заниматься магией значительно позже. Если хотите побыстрее, то я могу передать тому человеку свое знание латыни, которое лишь немногим хуже вашего.
– Хорошо, Дима, передай, пожалуйста, свои знания латинского языка Асе. Ей зачем-то это очень надо.
– Что, прямо сейчас? – уточнил Димка, скептически посмотрев на девочку.
– Да, прямо сейчас, – упрямо ответила та. – Только не сожги мне мозги, ладно?
– Не бойся, я осторожно, – ответил Димка, затем вытянул вперед свои руки и положил ладони на Асины виски. Какое-то время ничего не происходило, потом Димку начала бить мелкая дрожь, а глаза у Аси закатились, и я подумала, что она сейчас потеряет сознание. Испугавшись, проклиная себя, я попыталась проникнуть в ее сознание, но не обнаружила там ничего, кроме какофонии различных голосов, выкрикивающих латинские и русские слова. Я уже была готова проклясть себя за то, что погубила девочку, доверив сложнейшую работу неопытному и самонадеянному мальчишке, как вдруг все кончилось. Голоса в голове у Аси утихли, Димка, еще немного постояв, опустил руки, и девочка, открыв глаза, несколько раз хлопнула ресницами.
– Я теперь действительно говорю по-латыни? – неуверенно спросила она нас с Димкой на все том же латинском языке.
– Да, – хором ответили мы.
– Ну, тогда я пошла, – сказала Ася, расцветая самой счастливой улыбкой, – у меня еще есть неотложные и очень важные дела.
Нам с Димкой осталось только переглянуться.
Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда».
Когда Димка магическим способом учил меня этому дурацкому латинскому, я успела проклясть все на свете, потому что мне показалось, что мои мозги засунули в мясорубку и хорошенько покрутили ее ручку. Я уже подумала, что умираю, но тут все кончилось и я, вместе с получившимся фаршем из слов, выпала в осадок. Ощущеньице не из приятных.
Едва придя в себя, я наскоро удостоверилась, что результат обучения положительный, и, оставив Димку с Анной Сергеевной решать свои колдовские проблемы, быстренько поскакала искать эту самую Туллию.
Она сидела под деревом и предавалась мечтам. Даже не сразу заметила меня. На смуглых щеках румянец, волосы красивыми завитками рассыпаны по плечам… На ее коленях лежал пучок полевых цветов – желтых и голубых, и ее руки плели из них венок. Губы ее слегка улыбались, и эта зараза была в этот момент очень хороша…
Я нахмурилась. Противоречивые чувства одолевали меня. Мне и отчего-то жалко ее было – я ведь понимала, что она ничего дурного мне намеренно не сделала. И в то же время она меня здорово раздражала – моя взрослая соперница. Но по крайней мере, я уже не испытывала той ненависти, что раньше просто огнем горела в моей груди и заставляла искать способы навредить этой кудрявой брюнетке.
– Эй ты, привет! – сказала я, шагнув к ней. Мое приветствие прозвучало нагло, но церемониться с этой девицей я не собиралась.
Она подняла голову, и, увидев, кто перед ней, тут же изменилась в лице, вскочила и начала подобострастно кланяться. Фу, гадость! Я поморщилась. Просто ненавижу такое пресмыкание. Ужасно неприятно. И неловко к тому же. Все-таки она взрослая тетка, а я девочка – то есть, юная девушка…
Хотя… меня внезапно осенило интересное соображение – раз она мне кланяется, значит, знает свое место… А ведь могла бы и понаглее себя вести – все-таки именно она – избранница нашего главного мужчины. Это хорошо, что она не заважничала. Я-то собиралась ее жестоко обломать, но теперь вижу, что есть надежда на вполне миролюбивую беседу…
– Ладно уже, прекращай свои дурацкие поклоны… – проворчала я, – давай сядем и поговорим.
Мы сели на травку. Она смотрела на меня приветливо, но ей не удалось скрыть выражение тревожного ожидания, которое я поспешила оправдать.
– Послушай, Туллия… – сказала я, дерзко глядя на нее, – ты знаешь, кто я такая?
– Знаю, ты великая маленькая госпожа… – начала она.
– Правильно, – перебила я ее, величественно кивнув, – но еще я – невеста Серегина, понятно?
Растерянность и огорчение отчетливо проступили на ее лице. Она потупилась и тихо ответила:
– Понятно, юная госпожа…
– А что еще тебе понятно? Немедленно отвечай! – грозно сказала я, сдвинув брови. На самом деле мне было даже немного забавно. Я вдруг поняла, что эта смуглая латинянка – робкое, пугливое, забитое существо, подавить которое ничего не стоит.
Она молчала, нервно теребя в руках свой венок. Я поняла, что придется самой ее просветить.
– Слушай меня, Туллия, – после этих слов я сделала многозначительную паузу и продолжила ровным, убедительным и даже нарочито доброжелательным тоном: – я вовсе не желаю тебе зла, а просто прошу, чтобы ты прекратила отношения с моим женихом. Ты же понимаешь, что они ни к чему бы не привели. Пока ваша связь не зашла слишком далеко, разорви ее. Не печалься, ты еще найдешь себе другого парня. А этот мужчина – мой, и мы поженимся, как только я войду в брачный возраст. Так что не огорчай свою госпожу, Туллия… Надеюсь, мы останемся с тобой в добрых отношениях и ты не дашь мне повода сердиться на тебя…
Она грустно кивала и глаза ее при этом подозрительно блестели.
День шестой. Утро. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Как ни удивительно, но Матильда все-таки нашла способ поговорить с Туллией, причем, по словам последней, на довольно неплохом латинском языке. Как ей удалось выучить язык меньше чем за час, остается загадкой, но, скорее всего дело, не обошлось без магии. На эту магию тут натыкаешься так же часто, как на коровьи лепешки, когда идешь по следам стада. Только успевай смотреть под ноги.
Короче, Туллию она от меня отшила. Матильда провозгласила себя моей законной женой, и, как мне кажется, она будет держаться за этот статус мертвой хваткой.
На эту ночь мы с Птицей становили своего рода разгрузочный день – точнее, ночь, свободную от любовных утех. Хватит – погулял народ. Мы договорились делать это дело в специальной палатке и строго по очереди – одна пара за ночь. Ну, или кто организует себе персональный шатер, тот может делать это хоть каждый день, лишь бы его типа семейная жизнь не бросалась в глаза окружающим.
Злой и невыспавшийся, я поднял караван еще на рассвете, и на максимальной скорости погнал его дальше вниз по долине реки, в которую превратилось ущелье. Горы вокруг постепенно сменились пологими холмами. Примерно около полудня с вершины одного из таких холмов мы и узрели бесконечный степной простор, покрытый травяным ковром и усеянный многочисленными высокими деревьями вроде акаций. А там, где-то далеко впереди, торопился в нашу сторону одинокий всадник и несколько приотставшая от него группа – то ли поддержки, то ли преследования.
Колдун долго вглядывался вдаль, терзая свой амулет, а потом опустил его и сказал, что всадник – это, несомненно, гонец, и направляется он именно к нам. А вот та группа, которая едет вслед за ним, испытывает и к гонцу, и к нам одинаково сильные негативные чувства.
Господи! Как это надоело! И тут враги!
Назад: Часть 3
На главную: Предисловие
