9. Приключения на железной дороге
Сосновцеву подобрали полицейский китель, шаровары и сапоги. Тужурку, укороченное пальто, с таким же красным кантом по карманам, обшлагам и рукавам, как и на кителе. Особенно тщательно примеряли фуражку, чтобы она козырьком затеняла верхнюю часть лица, но смотрелась бы естественно. К форме полагался ремень и кобура. Тут между Постышевым и Селивёрстовым возникли разногласия – стоит ли давать Андрею оружие? Отставник настаивал на револьвере, мол, негоже в такое опасное предприятие пускаться безоружным. Постышев не соглашался, ссылаясь на уложения и инструкции.
Спор прекратил Севастьянов, заявив, что пустая кобура выглядит не так, как снаряжённая, не так-де оттягивает ремень, имеет другой объём, и прочее. Опытный человек такие детали сразу подмечает. Поэтому револьвер визитёру нужно дать, а вот патроны – не обязательно. Опыта у человека в таких делах нет, вдруг пальнёт сгоряча? Так Андрей стал обладателем незаряженного нагана.
Скоро Сосновцев в компании с Севастьяновым и Селивёрстовым прибыли на вокзал. Последовали мимо перрона, прошли по-над путями и очутились на дебаркадере около ста метров в длину и глубиной метров тридцать. Сзади громоздились склады и пакгаузы, между ними высились штабеля каких-то ящиков и упаковок. Всех грузчиков и прочих служащих заблаговременно удалили, помещения закрыли. Свободного пространства оставалось не так много, но поручик заверил, что этого достаточно.
– Своих парней я расположу за этими навалами, – указал он на штабеля. – Примерно здесь остановится вагон с алмазами, стрелки охраны выстроятся шеренгой вдоль него. А вот тут вы встретите приказчиков Куприянова. – Рассказывая, Севастьянов всё показывал на местности. – Ювелиры окажутся между стрелками и моими спецназовцами. Если что, возьмём их в клещи. Учтите, путейцу и горняку о возможности налёта не сообщали. Гражданские люди, могут своим поведением выдать засаду. Это, конечно, риск, но иного выхода нет. Мои спецы вмиг спеленают кого угодно, подайте только знак. Думаю, обойдётся без жертв.
– Как я дам вам знать о своих подозрениях? – спросил Андрей.
– Если этот Ковальский, либо кто-то из его сопровождающих вам не понравится, скажете: «Покажите ещё раз ваши бумаги, господин Ковальский». Вы полицейский, имеете право дотошно смотреть документы и перепроверять. Это будет условной фразой, говорите громко. Мы тут же навалимся и возьмём голубчиков.
– А где буду я? – встрял Селивёрстов.
– Рядом со мной, – ответил поручик. – И никуда от меня не отходить, слушать мои приказы. Только на таких условиях, господин штабс-капитан, я позволю вам участвовать в операции. Даже если вы узнаете фальшивого старика с моста, всё равно ждём подтверждения от Андрея Павловича.
– Хорошо, – хмуро согласился отставник, хотя такой вариант ему явно не слишком понравился.
– Внимание, господа, вот и остальные участники встречи, – молвил Севастьянов.
К ним приближались двое. Один невысокого роста, грузный, в шинели и фуражке железнодорожника. День выдался погожий, светило неяркое осеннее солнце, но было прохладно, дул холодный, порывистый ветер. Несмотря на нежаркую погоду, на щекастом лице путейца выступал пот, который он вытирал время от времени клетчатым платком. Было заметно, что человек взволнован предстоящим событием – выгрузкой драгоценностей.
Сосновцев, которому вначале не понравилось, что членов комиссии не оповестили о возможной угрозе, теперь подумал, что спецназовец, пожалуй, не так уж неправ. Знай щекастый, что может произойти, пот лился бы с него ручьём, и руки бы тряслись. Ничего, бог даст, всё обойдётся…
Второй, в форме горного инженера, был, напротив, высок и худ. На костистом невозмутимом лице выделялись пышные усы. Он представился первым:
– Начальник Владимирского губернского отделения Горного Департамента Ларионов.
– Начальник станции Владимир-Товарная Кречетов, – вторил железнодорожник.
Представились и Сосновцев с Севастьяновым. Никодим Митрофанович отмолчался за спиной поручика.
– О, взвод спецназа жандармерии?! – удивился Ларионов. – Такого раньше не бывало! Вы ждёте подвоха, господа? Продажа по договорам небольших партий камней в пути следования практикуется давно, всегда обходились своими силами. Вагон хорошо охраняется…
– Не могу знать, ваше высокоблагородие, – ответствовал с каменным лицом поручик, сообразив, что начальник губернского отделения Горного Департамента должен быть в чине восьмого класса по табели о рангах. – Его превосходительство обер-полицмейстер распорядился включить в состав лиц, контролирующих сделку, квартального инспектора полиции и прикрыть силами моего взвода. Я лишь выполняю приказ.
Упоминание обер-полицмейстера подействовало, вопросов больше не возникало. Только начальник станции нервно утёрся платком.
– Через сколько времени пребудет состав? – уточнил Селиванов.
– Прибытие через тридцать минут. Поезд идёт по расписанию, – ответил Кречетов.
– С минуты на минуту должен появиться Куприянов, – добавил Ларионов.
– Куприянова не будет, – возразил поручик. – Мастер занемог, сообщил в полицию, что пришлёт доверенного человека, старшего приказчика Ковальского. Со всеми необходимыми бумагами. Мы с помощником, – Севастьянов кивнул в сторону Селивёрстова, – понаблюдаем со стороны. А вы делайте свою работу, господа.
Они остались на продуваемом дебаркадере втроём – натянутый как струна Сосновцев, невозмутимый, кутающийся в шинель Ларионов и обильно потеющий Кречетов. Минуты текли, ювелиры не появлялись. До прибытия поезда оставалось всё меньше времени. Вот уже стало возможным увидеть султан дыма от приближающегося локомотива.
– Наш, – проговорил Кречетов. – Конный экипаж можно подогнать лишь с задней стороны дебаркадера, за загородкой. Приказчики появятся с той, дальней стороны площадки.
– Должно быть, приедут в последний момент… – добавил Ларионов.
Так и вышло. Паровоз из далёкой Сибири призывно загудел. Навалился грохот колёс, встречающих обдало волной тёплого воздуха, пахнуло разогретым металлом и угольной гарью. Скрежетали тормозные колодки, останавливая тяжёлый состав…
В этот момент показались трое – на дальнем конце платформы, как и предсказывал Кречетов. Двое держались чуть сзади – в модных широких пальто и котелках, а первый – очевидно, он и был Ковальским – в бежевой тужурке и мягкой шляпе. Приказчики уверенно шагали к чиновникам: сияли начищенные штиблеты, выглядывали по-над отворотами пальто белоснежные стоячие воротнички…
Андрей впился глазами в переднего. Ну нет же, ничего похожего на возчика с моста! Тот был согбенным старцем, двигался замедленно, будто спал на ходу, вяло шевелил кнутом, понукая свою лошадёнку. А этот, хоть и ростом невелик, но – прямая осанка, пружинистая походка, глядит соколом. Разве может человек так разительно меняться? Или он действительно великий актёр?
Те, что сзади, выглядели обычными приказчиками средней руки. Только что одеты хорошо, да в плечах широки. Нечасто у конторских работников такие плечи. Но и это всё объяснимо. Владимир – губернский город, отсюда молодёжь частенько мотается во вторую столицу – Москву, следит за модой. Подобных молодых людей Сосновцев уже навидался в дорогих магазинах и ресторациях, и эти ничем не отличались от прочих. А плечи – так у самого не меньше, хоть и учитель.
Андрей вновь сосредоточился на переднем приказчике, который явно смотрелся лидером в маленькой группе. Нет, он никогда не видел этого человека. Хотя… в какой-то миг показалось Сосновцеву что-то знакомое то ли в походке, то ли… И объяснить-то трудно… Что-то на уровне подсознания, какой-то толчок, будто задели внутри ненароком некую потайную струну, и та зазвенела тревожно. Или это нервы?…
Ювелиры приближались. Уже стало возможным различить стук их каблуков по каменной кладке, но звук этот тут же заглушил грохот кованых сапог. Из вагонов охраны высыпали стрелки, замелькали шинели. Солдаты быстро разобрались и стали частой цепью перед охраняемым объектом. Винтовки со штыками на плече, но в любой момент могут быть пущены в ход. До шеренги было около пяти метров, когда придёт время, строй разомкнётся, пропуская доверенных лиц к вагону с алмазами. Андрей, кстати, в этот круг не входит. Если он не произнесёт условленную фразу, то отойдёт в сторонку. Дальше не его дело…
– Добрый день, господа! – Оказывается, посланцы Куприянова уже подошли вплотную. – Разрешите представиться, старший приказчик Владимира Семёновича Куприянова и его доверенное лицо Станислав Андреевич Ковальский. Со мной помощники, они участвуют в транспортировке груза. Вот документы, доверенность, договор, всё необходимое, – он протянул бумаги Ларионову.
Тот, не глядя, передал паспорт Сосновцеву, сам же принялся изучать договор. Андрей такого не ожидал, хотя всё правильно, он полицейский. Кому же ещё заниматься документами, как ни ему? Так, Паспортная книжка с гербом Российской империи, номер, дата… Всё правильно, у него такой же… Владелец – Ковальский Станислав Андреевич, звание, дата рождения, вероисповедание, род занятий…
– Владимир Семёнович занемог, велел передать глубочайшие извинения и низкий поклон, – продолжал между тем старший приказчик. – Однако мне и ранее доводилось участвовать в крупных сделках…
Сосновцев не слушал, делал вид, что листает паспорт, а сам исподтишка рассматривал объект опознания. Живое, подвижное, симпатичное лицо. Часто улыбается, и ему это идёт. Аккуратные усики. У возчика, кстати, была борода лопатой, но это дело такое – вчера была борода, сегодня её нет. Но всё остальное?! Правильная речь, гордая осанка, по возрасту примерно ровесник Андрею или чуть старше. Директор Мальцевского училища выглядит и держится так же…
Ларионов закончил изучение договора, кивнул, приступил к чтению доверенности. Приказчики за спиной Ковальского не проронили ни слова, стояли со спокойными, даже скучными лицами, передоверив все дела старшему. Тот продолжал что-то говорить…
От состава отцепили паровоз, и тот с протяжным гудком начал отходит малым ходом. На ближней стрелке он повернёт, а справа, вдали, уже виден новый локомотив, двигающийся задним ходом. Его и пристегнут к составу…
Андрей вновь и вновь скользил взглядом по лицу Ковальского. Глаза говорили, что они никогда не встречались, а сердце бунтовало, трепетало в груди тревожно, словно протестовало против выводов зрения. Что, что его смущает?! Почему тоска подкатывает к груди?
Пора было возвращать паспорт, чтобы – если он примет такое решение – успеть сказать условную фразу, попросить документ для повторного досмотра. Говорил уже Ларионов, что-то о том, что всё, мол, в порядке, оформлено должным образом, и можно приступать к изъятию оговоренного количества камней…
Паровоз с неисправностями уже покинул путь, тендером вперёд накатывал вновь прибывший локомотив…
Он или не он? Тот это человек, что был на мосту, а сейчас блестяще играет роль приказчика, или совсем другой? Вдруг это настоящий служащий ювелирной мастерской Куприянова, не имеющий к бандитам ни малейшего отношения, честный, ни в чём не повинный торговец? Но у полицейских была оперативная информация… И что, оперативная, ещё не значит достоверная. Сорока на хвосте принесла. Но почему так тревожно, так невыносимо тоскливо на душе?! Или он просто волнуется, вынужденный решать чужую судьбу?
– Что-то не так с паспортом, ваше благородие? – неожиданно спросил Ковальский и посмотрел в упор.
– Нет-нет… всё в порядке… – окончательно смешался Андрей, подавая Ларионову книжечку с гербом.
– Ну так давайте приступим?… – улыбнулся приказчик. – Время – деньги.
Время – деньги, так разве говорили в начале двадцатого века? А может, и говорили. Сосновцев не знал истории американской поговорки, а Североамериканские Штаты уже вовсю эти самые деньги зарабатывали. Сейчас паспорт передадут владельцу, начнётся сделка, а он отойдёт в сторону, так и не произнеся условную фразу…
Ларионов взялся за краешек документа, но Андрей ещё не отпустил паспорт, глядя на Ковальского. И тут приказчик нервно потеребил мочку уха.
Сосновцев замер, вцепившись в Паспортную книжку. Ларионов тянул её к себе, и, почувствовав сопротивление, удивлённо обернулся к Андрею. А тот держался за документ мёртвой хваткой, не в силах выговорить ни слова и оторвать взгляда от человека в бежевой элегантной тужурке и модной шляпе.
Это был жест Полухина! В школе у доски, не зная, что отвечать, он всегда теребил ухо. И в любой другой трудной ситуации или в минуту принятия важного решения, он всегда так делал. Помниться, ещё смеялись одноклассники: смотри, дескать, Полуха, останется у тебя и вправду пол-уха. Эту привычку бывшего друга он не мог спутать, даже если бы захотел. И следом, как по волшебству, проступили на лице приказчика знакомые черты. Да, так и должен выглядеть Юрка спустя пятнадцать лет!..
На миг мелькнул перед глазами заснеженный берег реки, прозвучал в ушах детский крик: «Андрюха! Помоги! Тону!..»
А в следующий миг лицо приказчика исказилось, быстрым, едва уловимым движением он выхватил из-за отворота тужурки револьвер. Видимо, вся маскировка слетела в тот миг с Андрея, узнавание отразилось в его глазах, потому что лже-приказчик направил оружие прямо ему в лоб.
Дальше сработали рефлексы выживания: пальцы разжались, ноги подогнулись, и тело начало заваливаться вправо. И когда грохнул выстрел, головы Андрея уже не было там, куда целил преступник – пуля просвистела у самого виска. Но Сосновцев рухнул, ноги не держали. Снизу, с настила платформы он видел, как Ковальский-Полухин чуть перевёл ствол и влепил пулю Ларионову между глаз. Голова горного инженера дёрнулась, фуражка с перекрещенными молоточками слетела, но рука так и осталась поднятой, сжимающей фальшивый паспорт. Он так и рухнул – навзничь, с поднятой рукой…
И тут же всё завертелось в какой-то жуткой, сумасшедшей карусели. Приказчики, что до поры безучастно стояли за спиной Ковальского, выхватили оружие. Сбоку к ним метнулись быстрые тени спецназовцев. Стрелки охраны ещё только сдёргивали с плеч винтовки, кода из тендера подъехавшего паровоза, над бортом возник длинный ствол, и тотчас по платформе хлестнула пулемётная очередь. Пули густо прошлись по цепи стрелков, выкашивая их словно серп колосья.
Сосновцев перекатился вглубь платформы, отсюда ему хорошо бы виден ствол, плюющийся огнём, и диковинный, торчащий кверху, загнутый магазин. Кто мог знать, что и «ручник» у них найдётся?! Оставшиеся в живых стрелки сместились к головному вагону, залегли, начали отстреливаться. Но из-за борта тендера появились ещё и ружейные стволы, началась жестокая перестрелка. Пулемётчик продолжал окучивать охранников и не торопился пока переводить огонь на платформу. Спецназовцы тоже не спешили с захватом преступников, прикинувшихся купцами.
Причиной тому был Ковальский. Он держал в захвате шею несчастного начальника станции, прижав к его виску дуло револьвера. Рот бандита раскрывался в крике. В грохоте выстрелов Андрей не слышал, что выкрикивает бывший друг, но нетрудно было догадаться – захват заложника, требование никому не приближаться, дать проход. Полухин ловко пятился, прижимая ствол к голове железнодорожника и прикрываясь его телом, как живым щитом.
Андрей невольно потянулся к кобуре. Чёрт, ему же дали незаряженный наган! Но где же Севастьянов, где его бойцы?! Позади налётчика оставалось открытое пространство – стрелки остались в стороне, у поезда. Тут ещё пулемётчик хлестнул длинной очередью поперёк платформы, отсекая от главаря возможное преследование. Ничто не мешало Полухину уйти к краю дебаркадера, нырнуть за состав. Сейчас и спецназ не мог помочь, сунься только на открытое место, вмиг скосят из пулемёта…
Так всё и вышло. Добравшись до последнего вагона, бандит оттолкнул тело путейца – жив тот или мёртв, разобрать было невозможно – и сиганул на пути. Буквально тут же по соседней колее пропыхтел маневровый паровоз, на подножке будки машинистов мелькнуло бежевое полупальто…
– Андрей! – послышалось сзади.
Сосновцев обернулся – Селивёрстов! Показывает рукой куда-то на пути. Андрей проследил направление – велодрезина! На платформе ещё продолжалось сражение, когда друзья, вначале прижимаясь к штабелям и постройкам, а потом – где наша не пропадала! – рванули через открытое пространство на пути. Проскочили одну колею, вторую, вот и заветная цель! Селивёрстов крикнул, чтоб Андрей сразу садился на педали, сам толкнул лёгкую конструкцию, подразогнал её и только потом заскочил на раму. Дрезина ходко заскользила вслед удаляющемуся маневровому паровозу. Но на первой же стрелке свернула налево.
– По окружной ветке пойдём! – прокричал штабс-капитан. – Ему кроме как в депо деться некуда, там выход в город! А мы его допрежь перехватим!..
Андрей изо всех сил крутил педали, дрезина разгонялась – ветер засвистел в ушах. Паровоза не было видно, с двух сторон мелькали старые вагоны и ржавые платформы, перемежающиеся с ветхими строениями заколоченных складов. Колея загибалась, дрезина опасно кренилась, порой отрываясь одной парой колёс от рельса, но это не останавливало преследователей – они с удвоенной энергией налегали на педали.
Вот железнодорожный хлам остался позади, а впереди замаячило приземистое здание депо с распахнутыми воротами. К нему и рвался маневровщик с беглецом на борту, однако путь перегородил товарняк, буксируемый на другой путь. Паровозик притормаживал, свистел, выдувая струи пара, но не останавливался. Товарный состав катился, не меняя скорости. Они стремительно сближались, казалось – столкновение неизбежно!.. Но удача на сей раз была на стороне главаря – маневровщик и платформа, гружённая лесом, разошлись в каких-то сантиметрах!
Однако эта заминка в движении дала дрезине некоторую фору. На подъезде к депо виден был разъезд: прямая колея к воротам, и вторая, уводящая в тупик. Селивёрстов толкал Андрея в плечо, показывая, что ему нужно туда, к стрелке. «Повернёшь против часовой!..» – услышал Сосновцев, и, сообразив в чём дело, выпрыгнул из дрезины. Приземлился удачно, с перекатом, тут же вскочил на ноги и припустил в нужном направлении. И успел…
Паровоз накатывал, плюясь паром, перестукивая колёсами на стыках рельсов, оглашая пространство пронзительными гудками. Но Сосновцев уже добежал, добрался до заветной стрелки и, налегая всем телом на руку, перевёл её. Маневровщик, только что стремительно мчавшийся по прямой, резко завернул на запасной путь. Впереди был тупик: рельсы кончались, в нескольких метрах от последней шпалы стоял кирпичный домик – мастерская или небольшой склад. Паровоз принялся тормозить. Отчаянно визжал металл по металлу. Так пронзительно, что Андрей покрылся «гусиной кожей» с головы до пят. Но инерция тяжёлой машины была столь велика, что остановиться она уже не могла…
Рельсы кончились, взрывая колёсами землю, локомотив со всего размаху врезался в домик. Удар, гром, скрежет, осколки кирпича вразлёт! Тут же взорвался паровозный котёл, и всё кругом заволокло паром и пылью! Сквозь мутную пелену просверкнуло пламя. Откуда-то сбоку появился Селивёрстов, устремился было к месту катастрофы, но Андрей схватил его за рукав:
– Куда, геноссе?! Давно не поджаривал себе пятки? В этом аду остаться в живых невозможно…
– И то правда, – остановился, тяжело дыша штабс-капитан. – Сгинул наш разбойничек.
Они сели на землю. Не сели – упали без сил. Оба разом. Со стороны депо, тревожно звоня колоколами, катили пожарные экипажи.
– Что ж, господа, миссия наполовину выполнена, наполовину провалена, – заговорил пристав Чихов, постукивая по столу сухим пальцем. – Алмазы мы сохранили, и это хорошо. Разбойников побили нешуточно, банду ослабили, это тоже нам плюс. Но основной злоумышленник, Фёдор Нужда ушёл, и это плохо.
Совещание проводилось утром следующего дня, что называется, по горячим следам. В кабинете собрались все участники недавних событий. Пристав сидел за своим столом, на гостевом диванчике расположились Постышев, Сосновцев и Селивёрстов. Селиванов по своей привычке расположился у окна с папиросой.
– Всё пошло не по плану, – вступил специальный агент. – Просто было на бумаге, да забыли про овраги. Однако, что вас так смутило, Андрей Павлович? Судя по рассказам очевидцев, вы неожиданно совершенно вышли из роли.
– Я теперь знаю наверняка, что под именем Фёдора Нужды скрывается визитёр. Более того, я был знаком с ним в прежней жизни, мы дружили в детстве. Он пропал пятнадцать лет назад…
– Пятнадцать лет? – воскликнул Постышев. – По срокам примерно сходится!
– Да, но это теперь совершенно другой человек. От того мальчишки, которого я знал когда-то, не осталось и следа. Опасный, безжалостный преступник. Он выстрелил в меня не раздумывая. А узнавание так потрясло, что я просто растерялся.
– Представляю, – задумчиво прокомментировал сказанное Чихов. – Тем не менее, результаты есть. Выявлена германская агентурная сеть во Владимире, в месте дислокации эскадры военных дирижаблей. Арестован резидент, к прискорбию, обнаружен и «крот» в наших рядах. Но он также нейтрализован. Совместными усилиями удалось сорвать похищение большой партии алмазов. Очевидно, Нужда рассчитывал пройти внутрь вагона, уничтожить сопровождающих, возможно, закрыться там. Сменный локомотив, как видите, оказался подставным, там находились разбойники. Скорее всего, они собирались отогнать состав недалеко от города, перебить охрану и без проблем завладеть алмазами.
– Откуда у них пулемёт, чёрт возьми? – откликнулся Постышев. – Датская модель, ручной пулемёт Мадсена. Массовое производство этого оружия ещё не начато, в армии – ни в датской, ни в какой-либо иной – его пока нет, а у наших налётчиков – пожалуйста. Экспериментальный образец, вполне рабочий, к слову – сколько наших ребят положил, пока не забросали тендер гранатами.
– Боюсь, здесь без Штосса не обошлось, – вставил Севастьянов. – Хотя, такой прохиндей как Нужда мог наладить связи и с заграницей. Даже я был ошеломлён…
– Не могло случиться, что Юрка… или Фёдор, так привычнее, всё же погребён под обломками строения? – спросил Сосновцев Чихова. – Там ведь живого места не осталось – сплошь искорёженный металл и кирпичная крошка. Да и огонь сделал своё дело. Может, мы его просто не нашли?
– Я вас понимаю, Андрей Павлович. Увы, заключение экспертов на данный момент таково – обнаружен обгоревший труп машиниста, прикованный наручниками к рычагу управления. Второе тело не найдено. Зато свидетель, рабочий депо, видел человека в тужурке, с внешностью, подходящей под описание Нужды. Человек этот покинул здание через запасной выход. Поверьте, я был бы только рад, найдись труп главаря. Сразу всем стало бы легче, а банда, лишившись предводителя, скорее всего распалась. Переловить их по одному или малыми группами не составило б труда. Однако покамест всё указывает на то, что хитрый бандит умудрился вовремя спрыгнуть с гибнущего локомотива, незаметно пробрался через депо и бежал в город. Найти его ещё предстоит.
Постышев лишь покивал. Дело принимало совсем скверный оборот. Если главарь действительно визитёр, ловить его теперь входит в его прямые обязанности. Единственно, что радует, можно полностью задействовать взвод жандармского спецназа, такие ситуации предусмотрены инструкцией. Но от дела уже не отвертеться, не переложить на полицию. Да и не привык он, если по чести, отлынивать от своих прямых обязанностей и ответственности.
Сосновцев внимательно слушал разговор. Вчера на вокзале он сделал всё, что мог. Бандит оказался проворнее и хитрее, чем ожидалось. Даже «спецы» за ним не угнались, что же требовать с него, учителя черчения? Пошедший вечер помнился как в тумане. Их с Селивёрстовым, получившим лёгкий ожог плеча (не удержался отставник, сбегал-таки к горящему маневровщику), отправили в лазарет. Там Никодиму Митрофановичу наложили повязку на обожжённый участок тела, и обоих уложили в постели. Андрею дали какую-то микстуру, от которой потянуло в сон, и он проспал до вечера.
Проснувшись, Сосновцев обнаружил, что они с другом лежат в просторной палате. Селивёрстов ещё похрапывал. Никто не приходил к ним, никто не тревожил расспросами или рассказами о случившемся. Чуть позже подали ужин, тут зашевелился и штабс-капитан. После еды Андрей испросил позволения помыться в душе, а Селивёрстова увезли на перевязку. Так получилось, что друг с другом они почти не общались. После мытья Андрея опять напоили микстурой, похоже, той же самой, и он вновь провалился в сон. А утро началось с совещания.
– Да, Фёдора предстоит искать, – согласился Постышев, – и будет это не просто. Нужда правит в ватаге железной рукой. Его боятся и уважают. Да вот хотя бы разбойники, что были арестованы при налёте на поезд. Ведь никто из них и слова не проронил. Личности вычислили по описаниям очевидцев с прежних дел, да по агентурным данным, а сами налётчики – молчок. А Федя разобрался с ними жестоко, но максимально эффективно. Даром, что получил аналогичный приказ от Штосса через Локтева. У германца он брал деньги и оружие, использовал резидента в своих целях. До чего ж ловкая бестия! Но картина вырисовывается удручающая, господа. Ничто не мешает сейчас Нужде залечь на дно. Или уйти с ватагой в другую губернию – и тогда ищи его, свищи.
В кабинете пристава повисла тишина. Члены совещания погрузились в глубокую задумчивость.
Ни Постышев, ни, тем более Сосновцев с Селивёрстовым не могли знать, что за несколько дней до описанных событий, ранним утром из Владимира выехали трое мало примечательных мужичков. Отправились они якобы на заработки, и выглядели соответствующе: видавшие виды дождевики, кафтаны, сапоги. На плечах сумки с инструментом – плотницким да столярным. Где пешком, где попутными телегами, с крестьянами, едущими на ярмарки и базары, колесили мужички по России.
И всё бы ладно, но почему-то не стремились они в губернские центры, где рабочие руки всегда в цене. Всё норовили проскочить по сёлам да уездным городкам, и старались пореже попадаться на глаза полиции. А если всё же довелось столкнуться с урядником, да тот спросил грозно, куда, дескать, путь держите, да с какой такой надобностью, так отвечали смиренно, что едут на хлеб заработать, и называли ближайший городишко. Там-де, по слухам бригаду строителей собирают. Однако документы у мужичков были в порядке, и урядник отпускал Ивана, Фрола и Савву восвояси. Идите, мол, своих шалопаев хватает.
Так, не привлекая внимания, продвигались они через Муром, Моршанск и Мценск на Брянщину. Нигде долго не задерживались: там забор поправят, тут кровлю подлатают, вот на хлебушек-то и заработали. И дальше в путь отправляются. Добрались до посёлка Унеча, что в Брянской губернии. За околицей начинаются леса дремучие вплоть до речки Ипуть, бездорожье, захолустье. Зато станция Унеча стоит на железнодорожной ветке Брянск-Могилёв, поездов проходит много. В посёлке путешественников ждали.
Как раз в то время, когда собрание в кабинете пристава во Владимире погрузилось в глубокую задумчивость, Иван постучал в окошко неказистой, вросшей в землю избы. Долго никто не откликался на стук, но путники терпеливо ждали. Знали, их сейчас разглядывают, и если что-нибудь не понравится хозяину, может и пальнуть из хитро устроенной бойницы под крышей. Наконец, занавеска на окне шелохнулась.
– Кто? – спросил грубый мужской голос. – Какого рожна в обеденное время стучишь?
– Привет тебе, хозяин, от Фёдора Матвеича из города Владимира.
– Какого такого Фёдора Матвеича?
– Да который в прошлом месяце тебе камушки передавал. Аль запамятовал?
– Какого числа и месяца передавал?
Иван назвал, ответ, видимо, устроил хозяина избы. Стукнул засов, дверь отворилась.
– Заходьте, да поживее. У нас тут чужих не любят…
В полутёмной комнате стоял стол со скамьями. В углу прибранная кровать, да шкаф – вот и всё убранство. Икона в красном углу. На столе, несмотря на день-деньской, горела свеча. Виной тому были плотные занавески на окнах. Нехитрая снедь: картошка, варенная «в мундирах», квашёная капуста и солёные огурцы. Полуштоф казённой водки венчал угощение.
– Садитесь к столу, гости дорогие, – прогудел хозяин. – Угощайтесь, чем бог послал. Да выпить за встречу не грех.
Налил в гранёные стопки, выпили. Фрол захрустел капустой, Савва откусил от огурца, Иван, который был за старшего, достал кисет и закурил самокрутку. Хозяин обдирал кожуру с картофелины, ждал, что скажут гости.
– Так что привет тебе от Хозяина, Прохор, – начал Иван. – Велел спросить, договор наш в силе?
– В силе, если задаток принёс. – Прохор продолжал своё занятие.
– Наше слово верное, – ухмыльнулся старший и кивнул Фролу.
Тот вытащил из сумки топор, отделил топорище, оказавшееся полым внутри, и высыпал на стол камни – алмазы. Прохор взял камень заскорузлыми пальцами, поднёс к огоньку свечи, прищурился.
– Не сомневайся, обходчик, – ухмыльнулся Иван. – Из Сибири камешки. Качество первостатейное.
– Я и не сомневаюсь, – спокойно ответил Прохор. – Слушай сюда: я вам в Куличах две избы купил. Справные, сам бы жил. Место тихое, рядом Ипуть протекает, а там и Белая Русь рядышком. В Куличах всего десяток дворов, меня селяне знают, а я им сказал – родня, мол, приезжает, погорельцы. Познакомлю с Николаем Щербатым, тот при случае поможет, с урядником договорится. Живите пока, после видно будет. А когда остальное?
– Будут, – ощерился Иван, – будут камни. Много. И тебе хватит, и нам. Хозяин их сам привезёт, скоро уже. Ты мне другое скажи, принять-то их сможешь? Хозяин сказал, мы в Куличах твоих долго рассиживаться не собираемся. Так, отдохнём чуток, жирок нагуляем, и айда – в Гомель, а может в Харьков. Или в Ростов, Хозяин знает – куда. Он же голова, за ним не пропадёшь! Ты-то как, не подкачаешь?
Прохор Завалов действительно числился на станции обходчиком. Но мало кто знал, что помимо этой скромной должности, косматый мужик, заросший до глаз бородой, и ходивший зимой и летом в замасленной телогрейке и стоптанных сапогах, ворочал огромными деньжищами, обеспечивая связь между криминальным миром Ярославля, Рязани, и даже Москвы с подпольными ювелирами Гомеля и Минска. Именно благодаря ему транзитные поезда перевозили ворованные драгоценности, и в помощи обходчика нуждались очень серьёзные люди.
Поэтому трёп залётного владимирского бандита Прохор пропускал мимо ушей. Другое дело – его Хозяин, Фёдор Матвеич. Тот птица высокого полёта, сразу видно. В начале августа Прохору пришлось съездить во Владимир. Договорился с начальником станции, дескать, тётка болеет, помочь надо. На самом деле выгорала сделка по сибирским алмазам, ворованным на приисках. Ехал к одному человеку, хорошо знакомому по прежним делам, а на встречу явился совсем другой. Невысокого росточка, с незапоминающимся лицом. К его немалому удивлению, в форме железнодорожника. И с холодным взглядом отпетого душегуба. Прохор только глянул в эти глаза, сразу понял – этому дяде человека жизни лишить легче, чем ему крицу на обед зарезать. Ничего больше он о Хозяине не запомнил – только синюю форму и глаза.
– Будешь теперь камни от меня получать, – сказал «железнодорожник». Негромко вроде сказал, но сразу стало ясно – так и будет. С тех пор дважды передавали от Хозяина большие партии алмазов, деньги оседали в банках, но об этом Прохор мог только догадываться. Зато свой процент он получал звонкой монетой и тугими пачками ассигнаций.
Теперь вот прибыли гонцы. Об их появлении Хозяин сообщил заранее через верного проводника поезда Кострома-Минск. Сообщил также, что собирается менять место жительства, и нужна берлога – отсидеться. Попросил помочь, обещал щедрую оплату и хороший задаток. Слово своё сдержал, значит, и он выполнит свою часть договора.
– Завтра утречком выезжаем, – сказал Прохор, разливая водку. – Я на станции лошадь возьму, телега тоже есть. Оглядитесь на месте, посмотрите жильё, с людьми познакомлю. Там чужаков тоже не любят, а вот своим завсегда помогут.
Выпили. Фрол захрустел огурцом, Савва накинулся на картошку, а Иван закурил вторую самокрутку.
Утром следующего дня, когда трое пришлых и Прохор Завалов отправлялись по лесным дорогам Брянщины в богом забытые Куличи, Сосновцев с Селивёрстовым проснулись в управлении, в ставшей уже родной гостевой комнате. Ни одного командированного полицейского они так и не увидели, зато хорошо выспались. На том, чтобы друзья ночевали в участке, настоял Постышев.
– Главарь скрылся, о том, что бумаги вы отдали, Андрей Павлович, он не знает. Мало ли, что придёт головорезу в голову? И Никодим Митрофанович – вы ж постоянно вместе! Нет, господа, пока дело не окончено, оставайтесь тут. С Амвросием Потаповичем, господином приставом, я поговорю. Думаю, он будет не против. Мне так спокойнее будет. Так что, отдыхайте, ужин вам принесут из трактира. А я, с вашего позволения, пойду писать отчёты. Да-с, главная наша работа – писанина, а главное оружие – писчее перо.
Однако наутро никто ограничивать свободу друзей не собирался. Чихов занимался своими делами, новый унтер-офицер, присланный из полицейского управления вместо Пришвина, принимал дела. Постышева не было видно, и «постояльцы нумеров» отправились завтракать. Плотно перекусив в трактире, они внезапно ощутили некую пустоту вокруг себя. Несколько дней события следовали друг за другом плотной чередой, не давая порой дух перевести. Им грозила смертельная опасность, приходилось бросаться в погоню за злоумышленниками или удирать самим. И всё ради высокой цели, а теперь – вроде как стали никому не нужны.
Селивёрстов заказал ликёр, принялся раскуривать свою любимую сигару. Сосновцев задумался: когда Постышев передаст его в Коллегию? Произойти это должно непременно, предстоит ещё объяснение по поводу знаний, принесённых из будущего. Как там всё повернётся, что решат эксперты? И очень хотелось повидать Натали. Вспомнилось, как стояла она на пирсе, когда Андрей готовился взлететь с помощью Русланова и его «Иоланты». Как смотрела, и взгляд этот придавал сил…
– Сударь, вам велели передать, – вывел Сосновцева из задумчивости голос полового. Детинушка с перекинутым через руку полотенцем подавал сложенную вдвое записку.
– Кто? – удивился Андрей.
– На словах передавать ничего не велели-с, – поклонился половой. – Господин в пальто, не посетитель. Кликнули, указали, кому передать, и вышли вон.
– Странно, – приподнял бровь Селивёрстов. – Однако не томите, Андрей Павлович, посмотрите уж скорее, что там?
Сосновцев развернул листок. На нем ровным почерком было написано несколько строк: «Если тебе дорога та, которая живёт в доме у реки, спустись по Стрелецкой улице до часовни. Приходи один, или разговора не будет». И всё, но и этого было много. Натали! Неужели ей угрожает опасность?! Недаром, видно, только что вспоминал девушку, тут и со стороны напомнили – но в каком смысле?
– Геноссе, я на минутку… – пробормотал Андрей вскакивая. – Посидите, покурите сигару, я быстро вернусь…
И боком выбравшись из-за стола под недоумевающим взглядом друга, бросился на выход. Трактир располагался на Стрелецкой, неподалёку от полицейской части, а ниже, почти на берегу Боровка, действительно стояла старая часовня. Служили там ещё службы, или православный народ предпочитал ходить в церкви, коих во Владимире было великое множество, Андрей не знал. Но вид часовня имела запущенный и заброшенный.
Сосновцев, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег, добрался до скромного теремка без окон и с покосившейся дверью. С обеих сторон улицы высились глухие заборы, и ни единого прохожего на тротуарах. Он обошёл часовню вокруг – ни души. Подошёл и толкнул дверь. Та неожиданно легко, без скрипа отворилась. Внутри царил густой сумрак, свет едва пробивался откуда-то сверху. На миг Андрей застыл на пороге – слишком уж всё это напоминало элементарную ловушку, – но вспомнил о Натали и решительно шагнул внутрь.
Ослеп с яркого света, зажмурился, чтоб глаза быстрее привыкали к полумраку, и тут же почувствовал, как в поясницу упёрся твёрдый предмет. Ствол, тут не перепутаешь! И подтверждая самые неприятные предчувствия, сзади прошелестел голос:
– Ну что, привет, Андрюха.
– Юрка… Я думал, ты погиб тогда.
– Ясное дело. Друга течением под лёд уносит, помочь – кишка тонка. Конечно, погиб.
Сосновцев молчал. Перед глазами маячил мальчишка на заснеженном берегу реки, отползающий от опасной закраины задом наперёд.
– Я не смог. Нам ведь было по двенадцать…
– Да я уже и не обижаюсь, – неожиданно спокойно заявил Полухин. – И правда, пацанами были, да и столько лет прошло. И потом, не погиб же. Я даже тебе благодарен. Попытайся ты мне помочь, вдруг всё пошло бы иначе? Потонули бы оба, например. А так, видишь, провалился в эту чёртову щель – жив остался. Только принял меня этот мир неласково. Ты-то, видать, нормально устроился: сюртуки приличные носишь, в ресторациях обедаешь, с местными полицаями дружишь. А я попал сюда мальчишкой – испуганным, замёрзшим, только что едва не погибшим. И никому здесь ненужным. Берег реки, зима. Что за река, что за места? Ничего не понять. Добрёл до ближайшего жилья, мычу, слова выговорить не могу. Немой, спрашивают? А меня трясёт всего, подумали – соглашаюсь, мол, немой. Но народ в этих временах сердобольный живёт, пустили в хату, отогрели, накормили. Оставили жить, так и прикидывался немым да убогим. Потом рассмотрел, что попал в деревеньку где-то в средней полосе. Понял, какой год на дворе. У хозяина семеро по лавкам, самим жрать нечего, а тут ещё подкидыш. Дело шло к весне, через деревню цыгане табором шли. К ним прибился.
Андрей слушал. Чувствовалось, Полухину, столько лет скрывавшему, что он из другого времени, и, по сути, совсем из другого мира, хочется выговориться. Откровенничать он здесь ни с кем не мог, а тут такой случай. Между тем бывший друг продолжал:
– Да, пошатался я с цыганами по империи. С ними уже разговаривал, назвался именем, что первым в голову пришло – Федькой. Да им это без разницы было. Заставляли воровать по мелочи, ножом пользоваться от них научился. Но живой, сыт, одет – что ещё нужно? Больше года с ними бродил, но потом табор в Бессарабию собрался. Подумал, не с руки мне туда. Оторвался. Бродяжничал, мир познавал новый, как здесь и что устроено. А потом сюда попал, во Владимир. Мне тогда пятнадцать минуло, подумал, нужно остановиться. Дело себе найти. И нашёл.
– Дело-то кровавое. Ничего внутри не ёкает, Юра, когда людей убиваешь?
– Ты серьёзно, Андрюха? – удивился бывший друг. – Эти люди, они же все умерли давно! Их нет! Как это произошло – другой вопрос. Быть может, убиенный моей пулей приказчик в банке попал бы под колёса пролётки или умер от чахотки, не суть. Главное, история не изменилась. Я думал об этом – мы с тобой дожили до две тысячи тринадцатого года, там, возможно, остались далёкие потомки этих людей, но здесь и сейчас у меня развязаны руки!
Сосновцев пытался сосредоточиться, сообразить. Что-то в словах Полухина было заложено неправильное, хотя звучало вроде логично. Действительно, попробуйте всерьёз подумать обо всех этих «временных парадоксах» и «темпоральных петлях» – голова кругом! Но лишение человека жизни во все времена называлось «убийством» и считалось тяжелейшим преступлением. Грехом считалось тяжким, если это только не открытый бой с врагом за родную землю. Так понимал вопрос Андрей, но возразить не получалось. Может, мешал ствол, упёртый в спину, а может, застарелое чувство вины перед Полухиным.
– Нет, брат, врёшь, – продолжал Юрка. – Раз уж так получилось, то здесь я хочу пожить всласть. В нашем времени, ну что бы я делал? Окончил школу, отслужил армию, и пошёл бы вкалывать на завод или стройку. Или торговать на рынок, да какой из меня купец? А то – в бандиты, но, опять же, какие? Быком бы стал в мелкой шайке, пушечным мясом. Завалили бы на очередной «стрелке». Как там, кстати, жизнь в двадцать первом веке? Что нового?
– Мы с тобой в конце девяностых расстались, – сглотнув, ответил Андрей. – Жизнь потом спокойнее стала. Стрелять на улицах перестали, цены установились. А вообще, как ты и сказал. Я школу окончил, отслужил. Хотел художником стать, не получилось, сделался учителем. Пока тоже… не провалился.
– Моих видел? Как они, живы?
– Живы. Горевали здорово, тебя три дня искали, как положено…
– Ты им не сказал!?
– Нет. Я слёг с воспалением лёгких.
– Ты дважды струсил, дружище. За такое полагается прирезать тебя прямо сейчас. Это было бы справедливо. Но мы сделаем по-другому. Что ты там приволок такого из нашего времени, что немцы готовы платить золотом?
– Старый журнал в кармане оказался, а там схема реактивной артиллерийской установки «Катюша». Хотел нашим отдать…
– Ты меня удивляешь, Андрюха, – рассмеялся Юрка. – Наши, ваши, какая разница? Скоро тут начнёт твориться чёрти что: войны, революции. Я ждать всего этого не намерен. Нужно валить из Европы, но с хорошей денежкой в кармане. В конце концов, и во время мировой войны были тихие, благодатные уголки. Обе Америки, например. Я никогда не был в Бразилии, самое время мир посмотреть. Где журнал?
– Его нет у меня, – с лёгким злорадством ответил Сосновцев. – Статья в надёжных руках, скоро будет у русских оружейников.
– Вот как? Успел, значит. Ничего, кое-кто об этом пока не знает. И второе, я пообещал своим людям, что ты сам принесёшь мне ценные бумаги. В зубах принесёшь. И ты это сделаешь. Ватага должна видеть, что атаман всегда держит слово.
– Где ж я тебе возьму ещё один журнал за две тысячи седьмой год? – удивился Андрей.
– А и не надо, в смысле, журнала. Сам всё нарисуешь и напишешь подробные объяснения, как оно работает. Ты ведь художник, и человек грамотный. Только помни, я тоже грамотный, всё проверю.
– Так сам и нарисуй, раз грамотный, – озлился Сосновцев. – Броневик ведь ты придумал?
– Идею подал и нашёл, кто сделать сможет. Грузовик из самой Германии пригнали, с заводов господина Даймлера. Опытный образец – знаешь, сколько денег стоил?! Но с «Катюшей» дело другое. Меня считают местным, а про тебя известно, что ты визитёр. Нет, пусть бумаги от тебя исходят, так им цена выше. Теперь слушай внимательно. Зазноба твоя у меня. Останется она живой или нет, от тебя зависит. Пока я своих ребят сдерживаю, но долго не смогу – больно лакомый кусочек. Так что не тяни. Где дорога на Юрьев знаешь? Есть там Стрелковый вал, торчит посреди поля как кукиш. Дальше выгонные земли. На границе этих земель силосная башня, заброшенная. К вечеру, как темнеть начнёт, придёшь к башне и разожжёшь костерок. Сядешь у огня и будешь ждать. Сам понимаешь, прийти нужно одному. Замечу, что ведёшь кого – девчонке смерть, солдат притащишь – девчонке смерть, хоть в чём ослушаешься – смерть тебе и твоей паве. Будешь умницей, барышню отпущу на все четыре стороны. И с тобой решим…
– Мне нужны гарантии, – выдавил из себя Сосновцев.
– Гарантии? – удивился Юрка. – Моё слово – вот тебе гарантия. А что, есть другой вариант? Девчонка мне ни к чему. Я и тебя убивать не стану, чёрт с тобой, живи. Но идея нового оружия интересна определённым людям. Обменяю старого друга с рисунками на деньги, и только меня здесь и видели. Запомни, Андрюха, – вечером, как сумерки упадут. Один…
И замолчал. Андрей лихорадочно соображал, что бы такое спросить, чтоб стало понятнее, как действовать дальше? На чём можно подловить одноклассника, превратившегося в хитрого, изворотливого преступника. Как назло, в голову ничего стоящего не приходило. В мозгу билась лишь одна мысль: Натали! – Натали! – Натали! Как она там, среди бандитов, мужиков, для которых нет ничего святого? А вдруг её бьют, издеваются?! Об изнасиловании даже думать не хотелось…
С губ уже готовы были сорваться слова, над которыми сам когда-то ржал, услышав в американских фильмах: типа, если хоть один волос упадёт с её головы – ты труп! Или какую иную похожую дребедень… Только вот было не до смеха, потому что сейчас он и правда готов был растерзать и Полухина, и всю его ватагу за единую слезинку Наташи!
Андрей вдруг понял, что в часовне необычайно тихо.
– Юрка! – позвал он, – ты что молчишь!? Ещё что скажешь?
Тишина. Но твёрдый предмет всё также упирается в спину.
– Ты ещё здесь? – задал Сосновцев глупейший вопрос, и сам понял, что бывшего друга нет рядом. Он осторожно повернул голову – в спину упирался металлический прут приличной толщины – как раз в размер ствола револьвера. Прут был вставлен в щель между брёвен стены. Когда негодяй успел подменить оружие безобидной железякой? Или он с самого начала купил Андрея как последнего мальчишку? Как сумел скрыться – не скрипнув половицей, не произведя ни звука? Да, ловок, чёрт!
Андрей метнулся на улицу: пустота, тишина, пыль. По-прежнему: ни одного человека на тротуаре, ни единой телеги на проезжей дороге, ни звука за глухими заборами. Место тут, прямо скажем, не слишком оживлённое. А Полухину достаточно было спуститься к Боровку – там заросли осоки, тропы по-над водой, хоть вверх по течению беги, хоть вниз спускайся. Разве теперь его догонишь?
Пришлось возвращаться в трактир. Селивёрстов встретил взволнованными вопросами:
– Андрей Павлович, ну что ж вы, батенька, совсем пропали? – Но поглядев на Сосновцева, и сам побледнел. – Что случилось?
– Идёмте в часть, – с трудом проговорил Андрей. – Нужно увидеться с Постышевым.
Наскоро расплатившись, друзья отправились в полицейское управление. Настроение Сосновцева передалось Селивёрстову, в пути оба сосредоточенно молчали. Андрей был благодарен другу, что тот не засыпает его вопросами, на которые всё равно нет ответов.
У ворот они сразу заметили знакомый «рено». За рулём дремал Фёдор, сам Пётр Афанасьевич, очевидно, был уже в здании. При виде их городовой на входе вскочил:
– Господа, вас разыскивают! Тут такое творится! Просили сразу прибыть в кабинет его высокоблагородия пристава.
Друзья прошли к кабинету, за дверью слышались голоса. Постучав, вошли. Чихов был багров и чрезвычайно зол. Постышев сидел на стуле, был сосредоточен, челюсть отяжелела и твёрдая складка легла у рта. Но более всего Андрея поразил третий присутствующий – Анисим Дмитриевич Русланов. И в каком виде! Одежда изорвана, в грязи и бурых пятнах, на лице кровоподтёки, губы разбиты. Лицо его выражало крайнюю степень страдания столь ярко, что на это было больно смотреть.
Русланов плакал, и слёзы смешивались с пылью на лице, оставляя на щеках тёмные дорожки. Увидев Сосновцева, он протянул к нему руки:
– Андрей Павлович, это ужасно! Я думал, сердце моё разорвётся! Натали!..
– Её похитили! – бросился к несчастному Андрей.
– Да, они увезли её! Если с Наташенькой что-нибудь случится, я этого не переживу. Мне попросту незачем будет жить!
Смотреть на стенания этого сильного и волевого человека было невыносимо.
– Как это случилось?!
Русланов закрыл лицо руками и разрыдался, за него ответил Постышев. Говорил особист негромко и как-то отрешённо, будто читал заметку в газете.
– Они приехали утром, на двух подводах. Около полутора десятков человек. Все вооружённы. Сразу ворвались в дом. Взялись быть хозяина, допытывались, не оставили чего недавние гости – бумаг, чертежей? Не рассказывали о чём-то необычном? Потом опять били. Наталью Анисимовну сразу связали, Дарью… застрелили. Анисима Дмитриевича продолжали истязать. Надо отдать должное этому мужественному человеку – он не проронил ни слова. Тогда бандиты перерыли весь дом. Не обнаружив искомого, подпалили и дом, и эллинги. Анисим Дмитриевич чудом выбрался из огня. Наталью Анисимовну увезли в неизвестном направлении. Вот такие дела, господин Сосновцев.
В это время в дверях появились санитары и врач. Постышев замолчал, Андрей отошел, чтобы не мешать работе медиков.
– Его нужно в лазарет, – категорически заявил эскулап. – Ушибы, ранения, ожоги. Потеря крови. Ещё чудо, что он на ногах держится.
Санитары тут же уложили Русланова, который теперь не плакал, а лишь тихо стонал, на носилки. Доктор открыл свой саквояж, сноровисто собрал шприц и ввёл пациенту лекарство.
– Это его ненадолго поддержит. Но всё равно – в лазарет, господа, непременно! И сейчас же.
Никто и не думал перечить врачу. Санитары подхватили носилки, Русланова вынесли. В комнате воцарилась тишина.
– Видите, к чему привели ваши игры, господа? – проговорил Постышев, не глядя на Андрея со штабс-капитаном. – Стоило отдать мне журнал – сразу, как только о нём вспомнили, – и ничего этого не было бы. Теперь, девушка пропала, а отец выживет ли – неизвестно. Вот к чему приводит безответственность.
Сосновцев с Селивёрстовым потрясённо молчали. А что здесь скажешь? Как оправдываться?
– Я немедленно связываюсь с Петербургом. Думаю, мне дадут особые полномочия. И тогда я переверну этот город вверх дном, но найду девушку.
– Пётр Афанасьевич, я знаю, что делать, – подал голос Андрей.
– Молчите, господин учитель. Вы сделали уже всё, что могли. Вас переправят в Коллегию, будете объясняться с экспертами.
– Я хотел сказать, что знаю, где Натали. И знаю, как её вызволить.
Постышев поднял тяжёлый взгляд. Не хотел бы Андрей увидеть ещё раз такие глаза…
