Глава 4
Мохаммед Салами
Мохаммед Салами – иранский физик-ядерщик, которому было чуть за тридцать, – занимался исследованиями в области медицинских радиоизотопов в университете «Малек Аштар». Красавица жена, пятилетний умница сын, неплохая по иранским меркам квартира, машина и постоянная, хорошо оплачиваемая работа… Что еще нужно для счастливой жизни? Он считался перспективным специалистом, хорошо знал английский язык и хоть и нечасто, но имел возможность выезжать за границу на профильные симпозиумы, выставки и конференции.
С недавних пор его научный авторитет пошел в гору. После публикаций нескольких статей в научных университетских сборниках своей страны к нему стали обращаться представители национальных секретных центров Ирана, занимавшихся проблемами ядерной энергии, в том числе и по ее военной составляющей. Их интересовали некоторые частные вопросы прикладного характера, которые ученый помогал решать. Для этого он выезжал в недолгие командировки в Кум, Карадж, Натанз, Исфахан, Арак и другие города, где располагались объекты ядерной энергетики страны. С него взяли подписку о неразглашении сведений, ставших ему известными в ходе такого сотрудничества, и оплачивали довольно приличными суммами трудозатраты на этом поприще.
Родственники им гордились, жена обожала, маленький сын души в нем не чаял. Вскоре и Мохаммед осознал и по достоинству оценил свой потенциал ученого. И ему захотелось большего – работы в престижных университетах Европы или даже Америки, знакомства с ведущими мировыми учеными-ядерщиками и всех прочих благ, которые могли предоставить страны развитых демократий и открытых обществ. Ему стало душно в Иране с его запретами и ограничениями, постоянной угрозой войны и надсадной пропагандой. Но он был правоверным мусульманином-шиитом, патриотом своей страны и гнал прочь свои абсурдные, как поначалу ему казалось, мечты. Хотя почему абсурдные?! Ведь иранский академик доктор Али Акбар Салехи, бывший вице-президент Ирана, отвечающий за национальную ядерную программу, а ныне ìминистр иностранных дел страны, в свое время окончил не только Американский университет в Бейруте, но и Массачусетский технологический университет…
В Дохе – столице Катара – на конференции по современным методам диагностики раковых заболеваний, которая проходила в комплексе современных павильонов Выставочного центра, Мохаммед Салами выступил с небольшим сообщением на заседании одной из секций.
В перерыве к Мохаммеду подошел улыбчивый американец, на вид которому было немногим меньше сорока, и дружелюбно протянул руку.
– Здравствуйте. Мы с вами не знакомы, поэтому разрешите представиться. Меня зовут Майкл. В отличие от того словоблудия, которое я здесь слушаю уже второй день, ваше выступление было достаточно интересным и предметным.
– Добрый день. – Иранский ученый слегка пожал протянутую руку. – Вы американец? – осторожно поинтересовался он, испытывая явное недоверие ко всему тому, что было связано с США.
– Да. Вас это пугает?
– Нет, но…
Кто же признается в том, что кого-то боится? И все-таки что-то настораживало в этом улыбчивом светловолосом мужчине, поэтому иранец несколько медлил с началом разговора. Но поговорить очень хотелось. Ведь хорошее мнение о своем выступлении приятно услышать от любого. И он отважился на продолжение диалога.
– Вы тоже будете здесь выступать? – поинтересовался Мохаммед.
– Нет, я врач. Кое-что понимаю во флуоресцентной диагностике рака, медицинских радиоизотопах и других современных методиках и способах лечения этой заразы, но мои познания в атомной физике ограничились школьным учебником.
– Как же вы смогли оценить мой доклад? – удивился ученый.
– Оценил не я, а мой приятель – специалист по ядерной физике.
– А что он делает на этой конференции?
– Его жена больна. Подозрение на рак. Она этого еще не знает, но он привез ее в Катар, чтобы показать специалистам. Ведь сюда съехались многие светила диагностики. Сейчас она в клинике, а его я затащил на конференцию всего на пару часов. Он сам захотел послушать кое-что о новых методах диагностики и лечения злокачественных опухолей.
Мохаммед недоверчиво посмотрел на Майкла. «Неужели в Америке нет хороших специалистов по раковым опухолям?» – подумалось ему.
– У нас это очень дорого стоит, а медицинская страховка не покрывает всех расходов, – словно уловив сомнения перса, продолжил американец. – Но я не об этом. Мой друг хотел бы помочь вам сделать публикацию в каком-нибудь профильном американском журнале. Если вы, конечно, не против.
– С чего это вдруг? – искренне удивился ученый. – Ведь мы абсолютно не знакомы.
– Знаете, он уверен в том, что тучи мусора из банальных идей носит ветер, а действительно ценные мысли уникальны, если хотите – это раритет, который прячется в головах. Неординарных головах, – американец широко улыбнулся.
– А где ваш друг сейчас? Он бы сам мог сделать мне такое предложение… – поинтересовался иранец.
– Полагаю, он обязательно сделает это лично. Но сейчас ему позвонила жена, и он срочно уехал к ней в госпиталь.
– Но…
Не давая собеседнику ответить, американец продолжал:
– Вы молоды, и в ваших мозгах есть несколько креативных идей. Если вам дать возможность развиваться, их будет еще больше. Ну как, согласны?
– Да, но…
– Никаких «но»! – С доброжелательностью, которая не терпит возражений, сказал как отрезал американец.
– Но нам нужно определиться с конкретной темой для публикации… – несмело заметил Мохаммед.
– Безусловно. Конференция заканчивается сегодня, послезавтра я улетаю. У вас впереди две ночи и один день, чтобы подготовить расширенный список тем и набросать тезисы хотя бы к основным из них. Помните, они должны касаться наиболее актуальных и перспективных вопросов по самому широкому кругу ядерной энергетики. Ведь вы же занимаетесь не только медицинскими аспектами этой проблемы. Жду от вас звонок завтра утром. И договоримся о встрече, – весело подмигнул американец.
– О встрече?
– Конечно. Как у нас говорят: лицом к лицу – и выявляется истина.
С этими словами Майкл достал из портфеля изящную «под серебро» визитницу, вынул свою бизнес-карточку и передал ее несколько ошалевшему от неожиданности Мохаммеду.
«Доктор Майкл Д. Слинч. Частная клиника, Вашингтон (округ Колумбия), моб. тел. – +1—202-…………, E-mail – ………» Прощаясь, он пожал Мохаммеду руку и, словно давнего приятеля, дружелюбно похлопал по плечу.
– До встречи.
* * *
– Ну, как ты думаешь, клюнул этот иранец? – спросил лысеющий, лет пятидесяти пяти поджарый американец с короткими, безукоризненно подстриженными усиками – этаким элегантным серебристо-белым мотыльком под носом. Он неторопливо цедил сквозь трубочку прохладный, с приятно-легкой горчинкой освежающий безалкогольный коктейль. От жары этого вальяжного иностранца спасала косая тень высоких раскидистых пальм, высаженных недалеко от бассейна, и снежно-белый халат с вышитой золотой нитью эмблемой гостиницы «Марриотт». Теплый предвечерний бриз, веющий с залива, мягким перышком ласкал кожу. Успокаивающе-негромко журчали небольшие фонтанчики, бившие прямо из чаши мелкой части бассейна. Однако для полного счастья этому господину явно недоставало хотя бы чуть-чуть виски в его коктейле. Но ваххабитский Катар – страна с очень строгими запретами на алкоголь – пойло дьявола, и с этим нельзя было не считаться.
– Дэни, об этом я скажу тебе завтра утром, – ответил ему Майкл.
Устроившись в шезлонгах у открытого бассейна отеля «Марриотт», американцы – Дэни Маккоул, тот, что постарше, и Майкл Слинч, который помоложе, – томно глазели на фланирующую у ресторана публику – мужчин в длинных белоснежных одеждах, у которых, по мусульманской традиции, даже руки по самые кисти были скрыты от сторонних взглядов, и женщин, с головы до пят одетых во все черное. У некоторых даже небольшие прорези-«бойницы» в никабах были прикрыты черной вуалью, чтобы скрыть глаза.
Живое разноцветье в однообразный черно-белый прикид взрослых вносили шумные разновозрастные ребятишки, одетые в цветастые и легкие, абсолютно европейского покроя платьица, майки и шортики.
– Сейчас, наверное, этот бедолага сидит в своем номере…
– Кстати, я выяснил, он остановился здесь же, в «Марриотте», – неопределенно кивнул Майкл то ли в сторону девятиэтажного отельного корпуса с балконами, стоявшего прямо за бассейном, то ли в направлении возвышавшейся правее тринадцатиэтажной гостиничной панели, отливавшей сочной зеленью больших окон из зеркального стекла.
– …И набирает на своем ноутбуке уже двадцатую страницу, мечтая увидеть собственные статьи в наших научных журналах.
– А может, послал нас к черту и уже летит в Иран, – в тон своему соседу продолжил Майкл. – Помнишь, как тот парень из Хараджа, который наобещал нам кучу всего, а сам сделал ноги.
– Все ослы поводят ушами. Давай не будем о грустном. Просто наберемся терпения и подождем до завтра. А все-таки, что ни говори, напор и обаяние берут свое.
– Плюс умение ненавязчиво польстить человеку и много, очень много пообещать. На Востоке без этого нельзя.
– Да-да, ты был неподражаем. Я наблюдал за вашим диалогом. И хоть не слышал слов, но у этого парня все было написано на лице.
Майкл повернул голову к своему собеседнику и продолжал слушать.
– Вначале наш незнакомец оторопел и даже немного испугался. Но тщеславие победило. Он явно считает, что в науке перерос стены своего университета и хочет подняться еще выше. Пять к одному – завтра он принесет тебе кипу своих опусов.
– Тогда у нас будет что почитать днем, над чем подумать ночью и как закрепить контакт с этим парнем на будущее… Но прежде всего понять, насколько он нам интересен в плане доступа к иранским ядерным объектам. Да и вообще определить реальные перспективы его научного роста и потенциальные оперативные возможности.
– А еще нужно оградить его от опеки иранских служб безопасности.
– Ты заметил что-то подозрительное? – слегка напрягся Майкл.
– Вроде нет. Но десять процентов населения Катара – этнические персы, из которых иранские спецслужбы вербуют свою агентуру. – Дэни Маккоул лениво потягивал коктейль.
Вальяжная расслабуха у бассейна под пальмами провоцировала фатический треп, и пожилой американец продолжал.
– А вот в их внутренние дела мы предпочитали не вмешиваться. Наверное, зря… За 22 года в тюрьмах САВАК сгинули около четырехсот тысяч иранских оппозиционеров. Но вырезать под корень внутреннее сопротивление режиму охранка так и не смогла. После событий 79-го года САВАК разогнали, но аятоллы создали по ее образу и подобию ВЕВАК – Везарат-э Отлают ва Амнийят-э Кешвар – Министерство информации и безопасности страны. Вот уж точно – все настоящее существует в прошлом… А еще в Иране есть Объединенный комитет специальных операций, а еще военная разведка, я уж не говорю о КСИР – Корпусе стражей исламской революции со своей Службой внешней разведки и Комитетом зарубежных операций. В общей сложности полтора десятка специальных служб… И знаешь, кое в чем они даже превзошли нас.
– В чем?
– В использовании патриотического угара народных масс в интересах собственной страны.
– И в чем же это проявилось?
– Вот тебе лишь один маленький пример. В 1979 году, во время захвата иранцами нашего посольства в Тегеране, дипломаты успели сжечь, а в основном измельчить на шредере практически всю секретную документацию – просто в труху ее превратили. Так вот, иранцы в те дни не только заложников захватили, но и собрали все эти мелкие бумажные стружки и несколько десятков местных ткачих в патриотическом порыве, заметь – бесплатно, собрали и склеили этот мусор, практически полностью восстановив тексты всех уничтоженных секретных документов!
– Ну и ну!!! Значит, нам есть от кого защитить этого иранского атомщика…
Американцы помолчали.
– Главное, чтобы Салами не оказался пустышкой.
– Держу пари, он уже имел контакты с какой-нибудь из своих спецслужб… Это нам тоже нужно иметь в виду.
– Дэни, а ты уверен, что он пойдет на сотрудничество с нами?
– Сам, конечно, не пойдет. Он не диссидент, не противник режима и уж тем более не предатель. К тому же его многое связывает со своей страной – семья, дом, работа, религия, культура. Да мало ли что еще. Думаю, и от нас, американцев, он не в восторге, но при случае был бы не против поработать где-нибудь в США. И от денег лишних не откажется… Что ж, поможем хорошему парню принять верное решение. Даже если он – подстава иранской разведки, мы вытряхнем из него какой-то минимум информации, перепроверим ее, а там решим, что делать с ним дальше. Понимаешь, в большой игре конкретный человек – ничто.
– Это ты о чем?
– О пушечном мясе, человеческом материале, серой солдатской массе, пешках войны… Как это еще называют? Все эти деспотии – Иран, Северная Корея, Китай, в меньшей степени Россия – практически всегда воевали числом, грудой своих тел заваливая окопы противника. В восьмилетней войне с Ираком иранские аятоллы забирали в армию пацанов двенадцати-тринадцати лет. Получи пластмассовый ключик от райских ворот – и вперед, воины Аллаха, на минные поля, собственной жизнью расчищать путь регулярной армии. При осаде Басры «живые волны» иранских подростков и стариков своими телами вымостили дорогу для основных ударных сил. Но все это зря, город выстоял… А что такое один человек?… – Дэни замолчал, поставил на столик стакан с недопитым коктейлем, согретым его рукой и солнцем. – Так что не ученого мы должны переиграть, а иранскую спецслужбу, которая за ним стоит… – подвел он итог.
– По-твоему, – Майкл взглянул на собеседника, – Мохаммед просто песчинка в схватке ангелов и демонов?
– Похоже, что так. Только вот кто здесь ангел, а кто демон? По-моему, уместнее говорить о сатане и шайтане и о жестокой битве между ними за душу конкретного человека. Точнее – за информацию, которая есть в его голове, и за те дела, которые он сможет наворотить, став орудием тайных сил.
Задумавшись, пожилой американец взял стакан, потянул свой теплый, но все еще приятный на вкус безалкогольный коктейль.
– Знаешь, Майкл, с некоторых пор я стал понимать, что борьба спецслужб враждующих государств – это вовсе не битва света и тьмы. Это иезуитская и тайная война на истощение, в которой для достижения цели все средства хороши. Вопрос лишь в том, в чьих замыслах и поступках бесовщины больше.
– Но есть же, в конце концов, какие-то идеалы и ценности. Я понимаю, что демократия – не самое совершенное творение цивилизации, но ничего лучшего пока не придумали…
– А ты уверен, что исламскому миру нужен свет наших демократических идей и свобод? У них свое представление о жизни. Но драться за свои идеалы и они, и мы будем насмерть. И это знают в любой спецслужбе. А вот твоя песчинка об этом, может быть, даже и не догадывается. У нее свои жизненные планы, светлые мечты, сказочные иллюзии. Но когда человек попадает в сферу интересов враждующих разведсообществ и уж тем более находится в эпицентре их внимания, от него зависит лишь одно: сделать правильный выбор. Ошибка чревата многими неприятностями, а зачастую – и фатальными последствиями…
– Но ведь ему могут и не позволить сделать правильный выбор? Тем более что выбирать-то, судя по твоим словам, ему приходится между дьявольщиной и бесовщиной… А сам человек?! Что с ним после этого будет? Станет еще одним падшим ангелом?
– Вот это и есть самое интересное! Парадокс в том, что субъективно эта песчинка полагает, будто самостоятельно делает свой выбор. Но чаще всего это далеко не так. Сделать шаг в ту или иную сторону человека подталкивают конкретные обстоятельства. А создаем их мы – спецслужбы враждующих государств.
– Но ведь и мы сами можем попасть в жернова этих обстоятельств.
– Без этого невозможно. И надо сделать так, чтобы они не превратили нас в пепел. Если все сложится удачно, гонорар за риск, и, заметь, гонорар весьма высокий, мы получим на собственный банковский счет. В худшем случае все издержки и потери, включая героическую гибель, ЦРУ возместит нашим родственникам.
– Спасибо, конечно, нашему ведомству за доброту и заботу, но мне бы этого очень не хотелось… Пусть лучше я буду долго-долго получать жалованье, чем моей семье вручат посмертный орден на крышку гроба и компенсацию за потерю кормильца.
