Пьяная компания, кичливо шедшая мимо – славя Христа, ругая Аллаха, превознося дожа, – заставила Хамзу передумать. Они праздновали соглашение. И договорился о нем тот самый человек, с которым Хамза собирался встретиться. Хотя воинов отправляли совсем мало, через пару месяцев они принесут Константинополю надежду, а сегодня – прибыль генуэзским тавернам. Плохая тактика – насмехаться над последним достижением мужчины. Грубо по крайней мере; а подчеркивать неравенство атакующих и защитников сродни удару дубины. Оба мужчины и так о нем знали. Знали, что окончательный выбор – сражаться или не сражаться – не сводится к простому раскладу сил.

Хамза пожал плечами. Он владел более тонким оружием. Надежда, а не отчаяние – зачем загонять человека в угол, если можно привести его к свету? – тем более что утонченность была естественной для мужчины, которого он собирался завоевать.

Ласкарь. Сотни лет назад в Константинополе были императоры, носящие эту фамилию. Несомненно, этот может проследить свое происхождение до них, а то и до основателей города. Хамза улыбнулся. Он мог проследить происхождение лишь до деда, козопаса.

Ласкарь. Однако и фамилия предателя. Брата этого мужчины. Так течет ли еще в этом семействе благородная кровь? Хамза размышлял об этом, пока крики пьяной толпы не отдалились, потом постучал телохранителя по плечу.

Они вышли из дверного проема, где укрывались, приподняв плащи над дрянью, которая текла посреди переулка. Абдул-Матин трижды стукнул в дверь рукоятью кинжала. Они подождали. Абдул постучал еще раз. Когда он уже поднял руку в третий раз, ставни над ними скрипнули.

– Кто там? – послышался голос с подчеркнутым итальянским выговором.

Хамза узнал голос.

– Друг, – негромко ответил он на родном языке, – ищущий убежища.

Феон напрягся. Это был тот человек, на встречу с которым он собирался идти. Планы изменились – или же турок решил добиться какого-то преимущества этим сюрпризом, ведь турки хитры, как змеи. Этого человека нельзя оставлять на улице.

– Секунду, – крикнул он, потом обернулся и прошипел: – София! Прибери эту комнату. Скорее!

Пока жена выливала остатки тушеной требухи в одну миску, сметая туда же финиковые косточки и крошки хлеба, Феон накинул поверх туники вышитую верхнюю рубаху, потом открыл сундук и засунул в него копию подписанного договора с Генуей со своими заметками на полях. Он сам толком не знал, зачем это делает. Скорее всего его гость уже знает большинство подробностей.

Немногое, чем они располагали, было быстро убрано. Комната выглядела тем, чем и была: дешевое жилище посланника, чья страна не может позволить себе ничего лучшего. Поэтому Феон и обрадовался встрече в таверне. По крайней мере его одежда, о которой заботилась София, выглядела безупречно. «Иди», – сказал он, и жена ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Феон перевел дух и стал спускаться по лестнице.

Засовы были сняты, дверь открыта.

– Мир тебе, друг, – сказал Хамза, вежливо касаясь лба, губ и сердца.

– И тебе, друг. Твой приход – честь для моего дома. Желаешь ли ты войти и отдохнуть?

– Желаю и благодарю тебя.

Хамза поклонился и переступил порог. Абдул-Матин присел у входа на корточки, завернувшись в плащ.

Довольный Хамза поднимался за хозяином по лестнице. На нейтральной территории таверны они могли бы поспорить за язык. Но здесь Феон, как хозяин, обязан говорить на языке гостя.

У входа в комнату лежал тканый коврик.

– Вот тапочки для тебя, – указал Феон.

– Спасибо. У меня есть свои.

Хамза залез в сумку, вытащил пару тапочек из овчины, с трудом стянул тяжелые сапоги.

– Никогда к ним не привыкну, – сказал он, ставя сапоги у двери. – Итальянцы не понимают, что такое хорошая обувь. В отличие от нас.

– Нас?

– Мы с Востока.

Феон задумался. Предложенное родство было совсем маленькой уступкой.

– Не понимают. Но им нужны толстые сапоги, чтобы пинать жен и месить грязь в сточных канавах, которые они зовут улицами.

Хамза рассмеялся:

– Верно.

Он вошел в комнату, огляделся с непроницаемым лицом.

– Я прошу прощения за внезапный визит. Но эти грязные улицы заполнены нынче молодыми людьми, которые ищут, где бы поозорничать. И начинают свои поиски в тавернах. Человек с моим оттенком… – он коснулся лица, – станет для них вызовом. – Обернулся к Феону, все еще стоящему у двери. – Вы не слышали, что они празднуют?

– День рождения какого-то святого? Или пары сразу? У них здесь святых больше, чем дней в году.

Хамза легонько постучал пальцем по голове:

– Ах, друг мой, я думаю, вы знаете. Потому что именно вас, думаю я, следует называть… устроителем праздника.

– Устроителем?

– Его причиной. Соглашение, которое вы заключили с дожем и Советом.

Выражение лица Феона не изменилось, и Хамза продолжил:

– Силы, которые отправятся на защиту вашего города.

– А. Так вот что они празднуют…

– Именно. – Новый… крестовый поход против турок. – Хамза приложил ладонь к груди.

– Вряд ли крестовый поход. Я слышал, что сама Генуя ничего не делает. Но это не может помешать некоторым… обеспокоенным гражданам оказать помощь от имени христианского мира. Несколько тысяч человек, не больше.

– О, здесь наши отчеты расходятся. Я слышал о нескольких сотнях. И хотя никто об этом не трубит, всем им заплачено генуэзским золотом. – Хамза кивнул. – Тем не менее вы преуспели в своем посольстве, не так ли? Пусть даже воинов немного. Хотя я был тут же, пытался убедить дожа не отправлять никого…

Он вздохнул… и Феон подавил улыбку. Хамза еще толком не вошел в комнату, а шла уже третья схватка их поединка.

– Прошу, – сказал он, указывая на два стула у очага, в котором пылали дрова, – согрейтесь.

Турок направился к очагу, и Феон добавил:

– В тавернах может быть опасно, но там я по крайней мере мог бы предложить вам вина.

Хамза протянул руки к пламени.

– Я не пью вино.

– Правоверный? – заметил Феон, подходя ближе. – Однако не все ваши единоверцы настолько… правильны. Разве ваш недавний султан, да будет с ним мир, не любил квинтэссенцию винограда?

Глаза Хамзы округлились. Он кое-что знает об этом греке, но что тот знает о нем самом? Ибо покойным султаном был Мурад Великий. Превосходный воин, дипломат, правитель, поэт. Хамза был его виночерпием, его наперсником… его любовником. Мурад подобрал привлекательного сына дубильщика из Лаза, выучил его, тренировал, любил. Создал его. Хамза любил его в ответ – даже за слабость, которая его погубила. И теперь Хамзу удерживала от вина далеко не только вера.

– Да, любил. Пусть Аллах, милостивый и милосердный, дарует ему покой, – сказал он.

– А его сын? Ваш новый правитель? Разделяет ли он отцовские… пристрастия?

Хамза взглянул на грека. Ему не понравилось ударение, сделанное на «пристрастиях».

– Мехмед тоже правоверный. Но у него страсть к другому.

– К чему же?

– К завоеваниям, – негромко ответил Хамза.

«Интересно, – подумал Феон. – Тут есть некая слабина. Возможно, позже стоит испытать ее еще раз». Турок отвернулся, подсел чуть ближе к огню, и византиец впервые смог хорошо разглядеть его лицо. Не такая уж темная кожа. Хамза обязан своим «оттенком» скорее солнцу, чем племени. Борода почти русая. И светло-голубые глаза.

– Что ж, – произнес Феон, – возможно, нам следует подробнее поговорить об этом. Но сначала, – опередил он ответ турка, – могу я вам что-нибудь предложить? Финики и сыр? Вода? У торговца водой на этой улице необычайно чистые руки.

– Благодарю вас, воды.

Феон шагнул в сторону спальни за водой, но остановился. В этом турке кое-что обнаружилось. Интересно исследовать его глубже.

– София, – позвал он, – выйди и познакомься с нашим гостем. И принеси воды.

Хамза удивился, хотя ничем этого не выдал. Он не знал, что Феон держит здесь женщину. Странно, что грек собирается выставить перед таким гостем какую-то шлюху. «Но греки вообще странные. И скользкие, как угри, которых я ловил в каналах Лаза», – напомнил он себе. Это было заметно с первых слов.

Затем в комнату вошла София – и у Хамзы перехватило дыхание. Она не была шлюхой. Не была она и женщиной Генуи. Смуглая, но совсем по-другому, а осанка и манеры говорили о благородстве, не меньше. Высокая, изящная. Черты лица намекают на Восток, под свободной одеждой проглядывают очертания тела.

– Это моя жена, София, – произнес Феон, приглашающе махнув ей.

– Мир вам, госпожа, – перешел на греческий Хамза и склонился в поклоне.

– И вам, господин, – ответила она, подойдя ближе.

У стола София наполнила водой два кубка, оставила кувшин и поднесла кубки мужчинам:

– Добро пожаловать в наш дом.

«Еще интереснее», – подумал Феон. Он не смотрел на вошедшую жену, а продолжал наблюдать за их гостем. Глаза турка выдали его – едва-едва, но вполне достаточно для Феона. Он полагал, что Хамза, как и многие ему подобные, любил и мужчин, и женщин. Но прищур турка говорил, что он явно предпочитает последних.

Феон незаметно покачал головой. Он удивлялся, когда его жена вызывала подобную реакцию. Он видел лед там, где другие мужчины видели пламя. Но они не знали ее, а Феон знал. И было время, когда он задавался тем же вопросом, который сейчас занимает турка: каково возлечь с ней на ложе?

София не поднимала взгляда, когда протягивала мужчинам кубки. Но когда Хамза пробормотал слова благодарности, их взгляды на мгновение встретились… и у Хамзы вновь перехватило дыхание. Он видел однажды вихри такого цвета, в гагате из Самарканда. Но поразила его тьма, скрытая за ними.

Ни разу за всю свою жизнь он не видел в глазах такой печали.

Женщина повернулась – и оступилась! Хамза тут же оказался рядом, поддержал ее под локоть. Секундное касание, мгновение, когда их взгляды опять встретились, – потом она высвободила руку и подхватила то, обо что споткнулась.

– Рагаццо! – рассерженно воскликнула она.

Кот выгнул шею и громко замурлыкал. Хамза, который еще не успел отойти, заметил, что печаль исчезла, и ее сменила такая искренняя радость, что он сам внезапно почувствовал подлинную грусть. Турок протянул руку к коту и мягко провел ему пальцем по носу.

– Вам нравятся кошки, господин? – спросила женщина.

– Да. Тем более такие симпатичные, как этот, – ответил Хамза и почесал коту бок. – Вы позволите?

София передала ему Рагаццо. Кот уютно устроился на коленях мужчины и не возражал, даже когда Хамза перевернул его на спину и начал гладить подставленный живот.

– Знаете, госпожа, ведь наш пророк Мухаммед, слава ему во веки веков, очень любил кошек.

– Нет, я… я не знала.

– Особенно таких. Полоска на спине, отметины, будто какой-то каллиграф окунул руки в чернила и отпечатал кольца на его серой шерсти… Но взгляните сюда, – сказал он, переворачивая кота и почесывая ему подбородок, чтобы тот поднял голову. – Вы видите отметину над этими прекрасными зелеными глазами? Она доказывает, что этот кот любим Мухаммедом. Ибо кто, как не Пророк, хвала ему, благословил животное своим инициалом?

София пригляделась… и рассмеялась.

– И вправду, – сказала она, хлопнув в ладоши от радости. – Смотри, Феон. Над глазами. Буква «М», и такая отчетливая… Я впервые ее заметила.

Она вновь рассмеялась, и Хамза вместе с ней. Феон нахмурился. Когда он в последний раз слышал ее смех? Его не слишком беспокоило, если мужчины вожделели его жену. Но вот это… взаимопонимание? Оно раздражало.

– Вы думаете, что арабы или турки используют букву «М»? – резко спросил он. – София, забери его. Ты же знаешь, я терпеть не могу это животное.

Оба посмотрели на него. Взгляд Хамзы был проницателен, и Феон вновь разозлился, что не сдержал эмоции. Поэтому сменил тон.

– От него я начинаю чихать, – пояснил он.

– Ага, и не сомневаюсь, что этот кот предпочитает вас всем прочим. Так всегда бывает. Они стремятся к тем, кто их избегает. Возможно, как и Мухаммед, наидостойнейший, чей знак носит сие животное, они желают привести вас к истинной вере – поклонению котам!

Хамза неохотно передал животное в руки Софии. Она почесала кота между глаз.

– Любимый Мухаммедом… Господин, а как это будет на вашем языке?

Хамза задумался, потянулся погладить кота.

– Я бы сказал, Ульвикул, – ответил он.

– Ульвикул, – повторила она. – Не будет ли прегрешением против вашей веры, если назвать его так? Рагаццо – не имя; так кричит на него служанка, когда он ворует еду.

– Госпожа, если так назовете его вы, прегрешения в том не будет.

Тишина. Взаимопонимание стало глубже, подумал Феон – и разорвал его.

– Оставь нас, жена, – ровным тоном сказал он. – И забери с собой кота.

«Как вуаль, – подумал Хамза, когда взгляд Софии изменился и она отвернулась. – Мне дарована привилегия заглянуть за нее».

Оба мужчины смотрели, как София уходит и закрывает за собой дверь.

– Вы благословлены ею, – сказал Хамза.

– Вы даже не представляете насколько, – поспешно ответил Феон, усаживаясь. – У вас есть жена?

– Три.

– Три, – повторил грек и нахмурился. – Вы не считаете это чрезмерным?

– Возможно, – пожал плечами Хамза. – Иншалла. – Он кивнул на дверь: – Но будь у меня одна такая, как ваша…

– Да-да, – бросил Феон.

Он решил, что с него хватит этой темы, и сомневался, удалось ли ему взять верх.

– Не перейти ли нам к делу? Что вы желали обсудить со мной?

Хамза улыбнулся.

– Обсудить? Эта встреча – скорее способ узнать вас. А есть ли лучший способ узнать человека, чем… это?

Он вновь залез в сумку и достал оттуда предмет – прямоугольную доску из темно-коричневого дерева. На ней чередовались – тик и черное дерево – тонкие треугольники, вершину каждого венчал перламутровый полумесяц. Приподнятый край доски усеивали латунные звезды со вставками из маленьких рубинов.

– Вы знаете эту игру?

Феон смотрел на доску. Скорее всего она стоит дороже, чем все содержимое этой комнаты.

– Конечно. Мы называем ее тавли.

– А мы зовем ее тавла. Нас разделяет всего одна буква. Возможно, это кое-что значит. Такая маленькая разница между нами, турками и греками…

Феон не ответил, и Хамза добавил:

– Вы играете?

– Приходилось.

– Так не сыграть ли нам? Тавла хороша тем, что можно разговаривать и бросать кости.

– Как пожелаете.

Хамза вытащил из сумки мешочек, вытряхнул черные и белые деревянные шашки и быстро расставил их на доске. Потом подобрал четыре кости и протянул их на ладони Феону:

– Выбирайте.

Феон взял две белые. Они оказались тяжелее, чем он думал, – не просто кость, а слоновая. Он покрутил кости, и что-то блеснуло. Феон присмотрелся. Алмаз.

– Изысканно, – пробормотал он, пока Хамза переворачивал доску черными к себе.

Турок указал на доску:

– Прошу.

Феон выбросил четверку и двойку. Хорошее начало, и он закрыл свой четвертый треугольник. Хамза не стал бросать.

– Что-то еще?

– Мы не договорились о ставке. В тавлу всегда до́лжно играть на что-нибудь.

– Но разве Коран не запрещает азартные игры?

– Вы знакомы с нашей Священной книгой?

– Я изучал ее. Я знаю, что там говорится о многих… грехах.

– «Они спрашивают тебя об опьяняющих напитках и азартных играх, – негромко продекламировал Хамза. – Скажи: в них есть большой грех, но и польза для людей, хотя греха в них больше, чем пользы». – Потом поднял свои кости и добавил: – Но что за жизнь без толики грехов? – Он улыбнулся и указал на доску. – Она прекрасна, верно? Не сыграть ли нам на нее?

– Я не могу предложить ничего столь же ценного…

Хамза прервал его:

– У вас есть дружба. Вы можете предложить мне ее.

Феон поднял брови.

– Вы собираетесь… выиграть мою дружбу?

Хамза рассмеялся.

– Вы правы. Возможно, игра сама с этим справится. Хорошо. – Он выпрямился на стуле. – Если я выиграю, то заберу этого великолепного кота.

Феон задумался. Все, чем владела его жена, принадлежало ему – даже кот, которого он ненавидел. Хамза знал об этом. Он предлагал подкуп… и вызов. Феон всегда с удовольствием принимал оба.

– Хорошо, – сказал он. – Ваш черед. И у меня уже есть преимущество.

Он указал на свой первый бросок. Хамза нахмурился:

– Этого я не учел. Мой отец всегда говорил, что вырастил дурня. Да благословит меня Аллах.

С этими словами он бросил кости.

Некоторое время они играли молча. Феону везло; он продолжал выставлять шашки, занимать лунки, укреплять их. Хамза попытался прорваться, был побит, вернулся и вновь был побит. Феон поставил свою шашку на край стола.

– Ослолюбы! – воскликнул Хамза. – Ваша стена крепка и держит меня. Как стена вашего города.

– Верно. Как всегда. Она – наш защитник.

– Однако у стены всегда есть слабое место, – указал Хамза. – Если я выброшу двойную четверку, то найду ваше.

– Вам понадобится удача.

– Как всегда – на войне и в игре.

Хамза бросил кости. Оба мужчины глубоко вздохнули, Хамза вернул свою шашку на стол и передвинул ее на четыре, побив шашку Феона.

– Так вы думаете, – произнес тот, кладя свою кость на стол и откидываясь на спинку стула, – что вам повезет не меньше и перед стеной Феодосия?

Хамза тоже положил свою кость. Пришло время сосредоточиться на другой игре.

– Иншалла. Но, как и в тавле, мы постараемся положиться не на удачу, а на то, чем можем управлять. На воинов. На множество воинов. И на оружие.

– У нас тоже есть оружие.

– Верно. Но не такое, как у нас.

Хамза собирался продолжить, но вместо этого глотнул воды. Еще на улице, перед домом, он решил не обрушивать на этого человека тупую дубину чисел и вооружений. В этом не было нужды, поскольку оба они все знали.

Феон потянулся к столу, подобрал свои кости, бросил. Хороший бросок.

– Однако вы забыли одну вещь, – сказал он, возвращая свою шашку и укрепляя ее. – На нашей стороне есть сила, которую не способны побороть ни все ваши воины, ни самые большие пушки.

– Какая сила? – нахмурился Хамза.

– У нас есть Бог.

– Но, друг мой, – рассмеялся Хамза, – и у нас тоже.

Феон изучал его улыбку. Турок пришел сюда не для того, чтобы говорить об уже известном. Он пришел, чтобы сделать предложение. И оба мужчины это знали.

– Итак, мы добрались до воли Бога, – продолжил Хамза. – Вы верите – так же ревностно, как и мы, – что Бог решит все. Вы знаете, мы говорим «иншалла», то есть «как пожелает Аллах». И оба мы знаем, что в любой битве победа обычно достается большей стороне.

– Не всегда.

– Согласен, – ответил Хамза и подался вперед. – Но зачем вообще сражаться? Сражения чужды вашей вере. И Аллах запрещает кровопролитие, кроме абсолютно необходимого ради какого-то святого дела.

– Зачем сражаться? – переспросил Феон и провел пальцем по кости, лежащей на его ладони. – Потому что вы собираетесь захватить наш город.

– Тогда почему бы вам просто не отдать его? Сохранить жизни людей. И жить вместе с нами в новом городе, чья слава затмит ярчайшие дни Византии.

– Жить вместе с вами?

Хамза склонился еще ближе, его глаза блестели в свете очага:

– Да. Посмотрите на нас – мы сидим, играем в тавлу, в шелковых одеждах и тапочках. Мы не похожи на тех… – он махнул рукой наружу, – людей Европы, с их грязными сапогами, шумными тавернами, скупой щедростью. Мы – люди Востока. Цивилизованные. С открытыми сердцами. Это на наших землях появились пророки – Моисей, Иса, Мухаммед, хвала ему. Хвала им всем. Левантийские ветры всегда наполняли наши паруса и вели нас к славе. У нас с вами больше общего, чем у вас – с ними.

– Мы поклоняемся Христу, как и они.

– Как они? Как вы поклоняетесь ему? Вы из православной церкви. Что вас просят отдать за скупую помощь Рима? – Глаза Хамзы сияли. – Только суть вашей веры. Ваш народ ненавидит союз, который вы заключили с римлянами. Они чураются ваших церквей и бунтуют на улицах. И когда они будут стоять на разрушенных стенах и смотреть, как подходит наша огромная армия, то засомневаются, слышит ли Бог их молитвы, потому что их вожди предали… Его.

Он поднял руку к небу, потом опустил.

– И все это ради тысячи генуэзцев и отвернувшихся в сторону принцев и епископов Европы.

Феон не шевелился. Бо́льшая часть слов турка о вере и народах была правдой. Но Хамза явился сюда не для теологического диспута.

– И что же вы предлагаете? – спросил грек.

Хамза пожал плечами.

– Чтобы мы не сражались. Мехмед будет разочарован, ведь он хочет завоеваний. Но у нас будут другие войны. Они всегда есть. – Он улыбнулся. – Однако его станут восхвалять как святого вождя, который собирает земли, не проливая крови. А вы, жители этого города, мужчины… и женщины, останетесь в нем и вновь увидите его славу. Я бывал там. Я видел, насколько он разрушен. Его жителей в десять раз меньше, чем прежде. Помогите нам восстановить его величие, сделать его средоточием империи, которым он был раньше и будет снова.

– Мусульманской империи.

– Империи Востока, – возразил Хамза. – Что же касается вашей веры – храните ее. Храните ее, как пожелаете, ничем не… поступаясь ради Рима. Мы никого не вынуждаем обращаться в ислам. Вы можете поклоняться, как пожелаете, – правда, вам придется платить немного больше налогов. И какой человек захочет так делать?

– Немногие из мне известных… – Феон осознал, что перекатывает кость в пальцах, и опустил руку. – И как, по-вашему, я могу вам в этом помочь? Следует ли и мне выбирать?

Вот оно. Крючок с наживкой болтается у пасти угря. Хамза вздохнул.

– В вашем городе уже есть люди, которые знают – дойди дело до войны, и вы проиграете. Присоединитесь к ним. Поднимите голос, когда придет время.

Он склонился вперед, накрыл руку Феона своей:

– Прошу, человек Востока, узри свою судьбу. Спаси свою веру, свой город, свою семью. Помоги нам.

Несколько мгновений Феон не двигался, затем осторожно взял руку турка и повернул ее ладонью вверх. Другой рукой взял со стола чужую кость, черную, вложил ее в ладонь Хамзы, сомкнул на ней пальцы и произнес:

– Ваш черед бросать.

Хамза откинулся назад.

– Мой? Я думал, что уже бросил… Нет, вы правы.

Несколько минут они молча делали ходы. В какой-то момент показалось, что турку удастся ускользнуть. Но затем христианин восстановил стену в шесть шашек, через которую невозможно перепрыгнуть. Теперь Хамза мог только наблюдать, как ходит Феон… и вспомнить о тончайшем оружии, к которому еще не прибегал.

– Если бы Гексамилион был столь же крепок, – пробормотал он не слишком тихо.

Феон, который наслаждался успехом, держал в руке кость. Упоминание о Гексамилионе, шестимильной стене, которая считалась непробиваемой и в 1446 году была разрушена турецкими пушками за шесть дней, вызвало воспоминания, которые он силился забыть. Страх. Предательство. Но Хамза смотрел на него, и Феон сглотнул и заговорил:

– Вы были там?

– Я был виночерпием Мурада. Я всегда был рядом с султаном.

– Всегда? – переспросил Феон с тончайшей улыбкой, но Хамза не поддался на провокацию.

– А вы?

– Я тоже. Рядом с императором.

– Понимаю.

Хамза изучал доску.

– А ваш брат? – негромко добавил он. – Он тоже был рядом с императором?

– Мой брат? – повторил грек, уже не улыбаясь. – Что вы о нем знаете?

Хамза поднял взгляд.

– Очень мало. Я знаю только, что братья часто приносят неприятности. У меня их пятеро, и они вечно соревнуются друг с другом в тупости. Они…

Выражение лица Феона остановило его.

– Но я вижу, что упоминание вашего брата горестно для вас. Не будем говорить о нем.

– Не горестно. Я…

Феон остановил себя. Почему Хамза упомянул о Григории? Нужно это выяснить, но осторожно.

– Моего брата… сочли предателем при Гексамилионе. Некоторые говорят, что он сдал стену… вам. Дверь потерны осталась открытой на ночь.

– Так он мертв. Ваша печаль вдвое сильнее.

– Сейчас, вероятно, мертв. Но не тогда. Тогда его… изуродовали. Обезумевшие от злобы люди, творящие правосудие на поле боя. Я успел спасти ему жизнь, но не успел предотвратить его… наказание. Его…

Феон умолк. Его втянули в разговор, которого он не желал. Вынудили лгать, хотя он не должен был даже обсуждать эту тему.

– Изуродовали? – спросил Хамза с глубокой печалью в голосе. – Как?

Феон постарался ответить небрежным тоном:

– Обычным способом. Ему отрезали нос.

Хамза посмотрел греку в глаза. Он захватил его врасплох. Но хватит, достаточно знать, что там есть рана. Ее не нужно исследовать глубже… пока.

– Я сожалею о вашей печали, – произнес Хамза, придав лицу должное выражение, потом подобрал свою кость. – Мой ход?.. О нет, ваш Гексамилион все еще стоит.

– Да.

Феон быстро выиграл. Но после он, видимо, не смог сосредоточиться, и удача оставила его. Хамза легко победил в двух следующих партиях. Когда он снял с доски свои последние шашки, Феон откинулся назад и бросил кости.

– Вы выиграли, – сказал он.

– И какой была ставка?.. А да, – усмехнулся Хамза. – Этот прекрасный кот.

Феон встал.

– Я позову жену.

Хамза тоже поднялся.

– Погодите. – Он подался к Феону, коснулся его рукой. – Я рад, что у нас была возможность немного узнать друг друга. Дружба – хорошая вещь в предстоящие нам дни. Если дело дойдет до войны… ну, возможно, я смогу помочь вам, когда город падет.

– Если он падет.

– Да, если. Но если так случится, последуют три дня разграбления, как водится. Вам доводилось видеть взятый город?

Его собеседник покачал головой, и Хамза, содрогнувшись, продолжил:

– Это ужас – смотреть, как люди превращаются в диких зверей. Резня. Грабежи. Насилие. – Кивок в сторону спальни, легкий, но хорошо заметный. – Если так случится… если удача, ружья и прежде всего Аллах наидостойнейший выступят за нас, будет хорошо иметь друга среди завоевателей.

Феон скосил глаза на мужчину, стоящего рядом.

– И что же я должен сделать ради этой… дружбы?

– Только то, что ты сочтешь нужным, брат с Востока.

Слово было едва подчеркнуто. Едва, но вполне достаточно.

– Что ж, я подумаю об этом. – Феон отошел, обернулся к двери. – София, – позвал он.

Она вышла, держа на руках кота.

– Хорошо, что он здесь, – сказал Феон и указал на доску. – Я поставил твоего кота в тавли. И проиграл. Отдай его нашему гостю.

Женщина вздрогнула. Но Хамзу поразила скорость, с которой она овладела собой, скрылась за вуалью длинных ресниц. София подошла к Хамзе.

– Прошу вас, господин, – сказала она, протягивая ему животное. – Он ваш.

Но Хамза не взял его, только протянул руку и почесал мурлыкавшему коту переносицу.

– Нет, госпожа. Я выиграл его, а сейчас предлагаю его как дань вашей красоте. – Поклонился. – Он ваш. Я всего лишь хотел еще раз увидеть Ульвикула.

Он поднял свою сумку, подошел к двери, снял тапочки и натянул сапоги.

– Вы забыли свою доску, – сказал Феон.

– Я ничего не забыл. Это лишь жалкая благодарность за ваше гостеприимство, – ответил Хамза, – хотя я…

Он вернулся к столу, наклонился и подобрал светлые кости.

– Я заберу их. Они счастливые. Удивительно, что вы смогли хотя бы раз выиграть ими. – Турок поднял кости. – Предатели, – пробормотал он, потом подошел к двери, поклонился и вышел.

Феон последовал за ним по лестнице, но Хамза молчал – только улыбнулся, когда дверь была отперта и открыта. Так же молча он ушел.

Грек вернулся в комнату.

– Чего он хотел? – спросила София.

– А?.. Ничего. Тебя это не касается. Оставь меня.

– Меня касается наш город…

– Оставь меня! – рявкнул Феон так громко, что кот на руках Софии дернулся, спрыгнул на пол и исчез под столом. На мгновение жена раздраженно нахмурилась, потом повернулась и медленно ушла в спальню.

Феон подошел к сундуку и вытащил флягу вина. Он не собирался пить вино, если гость не присоединится к нему. Теперь, оставшись в одиночестве, он, наверное, выпьет все сам. Феон сел, сделал глоток и уставился на доску. Она была изысканной, самым красивым и дорогим предметом, каким он когда-либо владел. Однако турок подарил ее, будто никчемную безделушку… Нет, подумал Феон, глотнув еще вина, Хамза прекрасно представлял ее ценность. И полагал, что знает цену Феона. Уравнял цену доски и человека. Он забрал только кости. Но оставил на их месте слово.

– Предатели, – прошептал грек.

В ногу что-то ткнулось. Ульвикул. Он терся, мурлыкал. Феон схватил его, развернулся к открытому окну и швырнул туда кота.