Глава 4. Сочинитель
— Всё, на сегодня достаточно.
Катарина выключила все виртуальные окна с рисунками и схемами и откинулась на спинку кресла. — Можешь задавать вопросы.
Первые пару минут я просто сидел, складывая услышанное в удобоваримые «штабеля» и рассовывая их по полочкам багажного отделения своих мыслей. И когда все улеглось и состыковалось, задал первый всплывший вопрос:
— Почему я не могу оперировать непосредственно с «королевой»?
Катарина пожала плечами.
— Ты не справишься. Заклюют. Если хочешь свалить «королеву», тебе нужно найти «дурнушку» и сделать «королевой» ее, иначе это не работает. Как — объяснила. Девочки должны трудиться сами, за тебя, ты — только собирать сливки.
— Откуда ты все это знаешь? — я усмехнулся. — Тебе ведь доводилось использовать эти знания. Ты проверяла их. Сама.
— Скажем так, кое-что проверяли на мне. — Она выдавила постную улыбку. — Те, для кого корпус телохранителей — источник живых тренажеров. И эти уроки я никогда не забуду.
По ее молчанию понял, большего не добьюсь. И так сказано достаточно. Но это, действительно, опробованные методики, разработанные далеко за пределами бело-розовых стен.
— Женщины знают себе реальную цену, Хуан, кто бы что ни говорил об их повышенном самомнении. В общении друг с другом самомнения нет, каждая знает свое место, свой статус в негласной иерархии и свои шансы. И та девочка, которую ты возвысишь, продаст душу дьяволу за то, чтобы остаться «королевой», даже если будет знать, что ты ее «разводишь». Такова природа человека, не нам ее менять. Если же попытаешься воздействовать на «королеву» напрямую, если считаешь, что победа над Камиллой была не случайна… — Она покачала головой. — Что ж, успехов!
— Ты не представляешь, чего мне стоила та победа! — вырвалось у меня. — И чего стоило разгрести ее последствия.
— Ну, вот и выяснили! — Улыбка.
— Как оставить ей этот статус потом? Не ломать ее? — задал я животрепещущий вопрос.
— Хочешь всегда быть белым и пушистым? — усмехнулась она. Я покачал головой.
— Нет. Но буду к этому стремиться.
— Всё будет зависеть от тебя, от твоей позиции. Но мой совет, если хочешь чего-то достигнуть, иди по трупам. Забудь про сопли.
— Жестоко!
— Женщины любят львов, а львы жестоки. Это природа. Еще они любят тех, кто делает им больно. Это тоже жестоко, и это тоже природа. К сожалению.
Я вновь покачал головой, но промолчал.
— Есть еще один метод, называется «битва королев». Это если «королевы» две, и тебе надо утопить обеих. Но об этом в следующий раз, на сегодня хватит.
Она встала, поправила ремень, к которому была прикреплена кобура ее игольника, и пошла к выходу. Занятие закончено.
Я вышел вслед за ней, все еще ощущая себя в прострации. Как бы ничего нового на ее занятиях я не услышал, однако даваемые ею знания, систематизированные и поданные в удобоваримой форме, очень помогали. Я практически погасил конфликты внутри взвода и ближайшие дни планировал выйти на межвзводный уровень. Свободное время у меня появилось — график физических нагрузок стабилизировался, а сами нагрузки даже снизились за счет того, что теперь я оттачивал не все подряд, а какую-то определенную способность, определенное умение. Больше времени теперь посвящалось теории, а теория требовала тщательного повторения «дома», и, учитывая серьезность материала, мне просто не могли не давать на это времени.
Раскачка мышц закончилась относительно хорошо. «Относительно» потому, что я все равно отставал от девчонок, начавших заниматься в тринадцати-четырнадцатилетнем возрасте, но это отставание уже не догнать. Я и так дважды перепрыгнул через себя, и если форсировать мои способности дальше… Будет ай-яй-яй! Уже то, чего я добился — подвиг!
Следом за раскачкой последовало закрепление, затем началась специализация. На мозговерте я продолжал заниматься, но скорость прогресса отныне была черепашья, только и достаточная, чтобы процесс не остановился на месте. Это слабая сторона нейронного ускорения — как только бросаешь «мозговерт», как только нервная система «устаканивается», расшевелить ее чертовски сложно. Вероятность сумасшествия в пятьдесят процентов в этом случае — детский сад. Мне давали прийти в себя, давали научиться управлять способностями, не насилуя и не подводя к черте, и я был за это благодарен.
Я вошел в оранжерею. Паула училась. Сидела за столом, обложенная книгами. Ну, книгами их называют по привычке, на самом деле это такие же генераторы вихревых полей, как и капсулы, только более мощные, и с функцией обновления через сети с сервера выпустившего их учебного заведения. Вокруг нее вихрились поля во всех пяти возможных измерениях, даже сверху, создавая своего рода прозрачный кокон.
— Занимаешься? — усмехнулся я, присаживаясь напротив. Она бросила рисовать что-то на одной из граней виртуала и посмотрела на меня.
— А?
— Говорю, занимаешься?
Кивок.
— Скоро сессия. А я не готова.
— «Прошлындалась семестр непонятно где…» — озвучил я характеристику, данную ей одной из Сестренок. Красноволосая лишь пожала плечами.
— Нагоню. Я способная. Кстати, ты думал, куда поступать потом будешь?
— Солнце, дай мне школу закончить! — фыркнул я. Встал, и чтобы не мешать, вышел в коридор.
Проблема с поступлением у нас открыто обсуждается, но связана она не со мной, а с Розой и Мией. Они до сих пор не определились, куда хотят. Мия склоняется к медицинскому, Роза хочет попробовать себя на ниве психологии. А для близняшек-клонов, всю жизнь привыкших быть вместе, и даже вместе трахающихся с мальчиками, такая разлука — серьезное испытание. Но я пока стараюсь дистанцироваться от этой проблемы — не дорос до ее решения.
Снаружи меня ждали. Ну, не ждали, но ждали бы, не выйди я сам.
— Привет! — помахал я рукой.
Тереза покраснела. Они всё ещё краснеют, хотя мы с ними давно на «ты». Я часто гощу у них, они поят меня превосходным мате, который на Венере не много кто может готовить так вкусно, мы треплемся о жизни и вообще всячески наводим мосты. Инициатором такого общения стала Мари-Анж, девочка, к которой я тогда прибежал с аптечкой. Она упрекнула меня, что они подарили мне феникса, а я их чуть ли не избегаю. Пришлось выкруживать время между занятиями и после тренировок, чтобы знакомиться поближе. Но теперь я об этом не жалею. У меня два взвода, и в отличие от первого, основного, во втором меня признают авторитетом и старшим братом. Совсем чуть-чуть старшим, но тем не менее. И это льстит.
— Приходи к девяти. У нас праздник! — она расплылась в улыбке.
— Кристи, наконец, сдала тесты?
Тереза довольно кивнула.
— Мы свободны! Понимаешь, Хуан, мы свободны!!!
Она подпрыгнула на месте, выражая бурю эмоций, бушующую внутри.
— Поздравляю!
Летом они станут ангелами, пройдут посвящение. Но перед посвящением нужно сдать кучу тестов, чтобы доказать, что ты можешь носить это гордое звание. Тесты сложные, как физические, так и умственные, и даже психологические. А зачет, как и везде у них, по последнему. Кристина была последней, кто не мог сдать один далеко не самый сложный тест, задерживала всех. Сдавала около трех месяцев! Видать, сегодня девочке повезло.
— Придешь? — вновь расплылась в улыбке Тереза. Я глянул на браслет, на часы.
— Приду. Может, чуть задержусь.
Девушка убежала. Я же направился к одному мне известной цели, обдумывая на ходу план действий. Итак, «развод кур». Хорошая методика, умная, и главное, девочки делают все сами. Давно пора — второго поединка, как с Камиллой, я не перживу. Осталось сделать три вещи: найти «королеву», настроенную ко мне враждебно, найти в ее окружении явную «дурнушку», достаточно умную, чтобы поддалась методике, и продумать, стоит ли разыгрывать с ними представление. Ведь серьезной необходимости для этого нет, у меня пока нет явных врагов, а если «куры» раньше времени поймут, что я пытаюсь манипулировать…
Кажется, я крякнул. Катарине легко, она сидит в сторонке и потихоньку наблюдает за процессом. И делает выводы, о которых строчит «наверх». Мне же жить здесь дальше, определенно еще немалое время.
Пока я видел единственный плюс от ее занятий — мне дали время на «знакомство с личным составом», на отсутствие которого я грешил. «Как я буду тестировать твои методики, если мне банально некогда?» — высказывал я ей.
«Что ж, Шимановский. Хотел — получай!» — поддел внутренний голос.
Ноги принесли меня в искомый сектор, и я принялся открывать все двери подряд, пока не нашел нужное. Собирался давно, да все некогда, некогда… Да и оранжереи… Это теперь я понимаю, что неприлично вламываться в первую попавшуюся. Отмазка хорошая — не знал, но все же ворошить проблему не хотелось.
Она. Та самая оранжерея, где я сидел после битвы с Камиллой и читал книгу. Старинную, из домашней коллекции семьи Веласкес. Книги были тут и сейчас — так же лежали на столе в большом количестве. Но в отличие от прошлого раза оранжерея была не пуста. На меня поднялись две удивленные пары глаз девчушек лет двадцати, почти моих ровесниц.
— Привет. — Понимая, что стоять на пороге нехорошо, я вошел и прикрыл дверь.
— Чем-нибудь помочь? — спросила одна из этих созданий.
— Даже не знаю, как сказать. — Я замялся. Взгляд мой зацепился за то, что одна из них держала в руках. Это была книжка, такая же, бумагопластиковая, да еще и того же самого польского автора.
— Мне нужен «Повелитель снов» — сформулировал я и кивнул я на раритет в ее руках. — Я читал его здесь, когда очутился в корпусе в первый раз. Ну, когда очнулся после испытания.
— А!.. — На их лицах засквозило понимание. Читавшая девушка посмотрела на обложку своей книги, на подругу, затем подняла глаза на меня.
— А зачем?
Глупее вопроса я не слышал.
— Хочу дочитать, — спокойно признался я. — Тогда не получилось.
Они вновь переглянулись. И переглядывались долго-долго, передавая глазами терабайты информации. Наконец повернулись ко мне.
— Приходи через часок. Наши соберутся, тогда все и обсудим.
Когда двери за моей спиной закрылись, я позволил себе несколько фразеологизмов на языке Кассандры. Тут пахло каким-то заговором, тайной, и вряд ли мне эта тайна понравится.
Час тянулся, как все десять. Я не привык к тому, что у меня может быть столько свободного времени, и не знал, чем себя занять. В каюте сидеть — тошно, в оранжерее занимаются девчонки, их лучше не трогать. У обеих скоро сессии. В игровой играют в карты, а мне не хочется — подсяду, в других помещениях кубрика люди тоже чем-то заняты. А я заниматься ничем не хотел. Надо искать «королеву», надо планировать акцию «развода кур»… Но этим я заниматься не хотел тем более, предпочитая обдумать план возможных действий до утра. Утро оно как-то мудренее вечера.
Так и шатался по коридорам, пока черти не столкнули меня с моей старой знакомой древней богиней, страстно целующейся со своей подружкой. М-да-а-а!
Я стоял в ступоре и смотрел, как они это делают, пока девочки не заметили моего появления.
— Что, Чико, передумал? — усмехнулась Камилла. Ее девочка заулыбалась и отвернулась, предоставляя ведение переговоров… Возлюбленной.
— Нет, еще не созрел, — покачал я головой
— Хорошо, мы подождем.
Они вернулись к прерванному занятию, демонстративно показывая все ожидающие меня прелести, если я соглашусь и присоединюсь к ним. Я же развернулся, и хотя час еще не прошел, с какой-то злостью пошел в направлении оранжереи Белоснежки — кажется, там были ее девочки, я уже худо-бедно знал в лицо почти всех здешних обитателей.
Лесбийская тема в корпусе отдельная и емкая, о ней рассказывать много и долго. Вкратце упомяну лишь, что «розовые» отношения не могли не возникнуть как явление в месте, где находятся одни представительницы слабого пола, и где в возрасте шестнадцати — восемнадцати лет их почти не выпускают в большой мир. Офицерами же издревле эти отношения не то, что не порицались, а наоборот, поощрялись, ставясь под контроль. Здесь это называется «горизонтальные связи», имея в виду связи внутри взводов и между подразделениями.
Изначально это была форма контроля над молодняком, способ выплеснуть его лишнюю энергию. Но фактически подобное отношение к такому… нетрадиционному за воротами сексу, делает его в этих стенах явлением обыденным, традиционным. И хотя истинных лесби среди девочек почти нет, практически каждая имеет или имела наряду с мальчиками еще и «подружек».
Гомосексуальность тут не в тренде, мысль о том, что это ненормально, к счастью, вбивается в юные головки местного молодняка пудовой кувалдой. «Отношения между мужчиной и женщиной святы, что бы ни происходило у вас друг с другом» — как-то так это звучит, не вдавался. Это банально нужно для выживания организации — если процент тех, кто любит «только розовое», зашкалит, общество Венеры отвернется от монарха, как от человека, поддерживающего чуждые ценности, а наши королевы не в том положении, чтобы бодаться с подданными из-за такого глупого вопроса. Несмотря на наследие, наше общество достаточно консервативное, у нас не путают гомосексуализм с проституцией. И ярые ревнители «чистоты» в случае чего обязательно найдутся, потянув за собой общественное мнение и устроив репутации Веласкесов форменный обвал. А так вроде ничего — мало ли у кого какие причуды? Они ж, причуды, никому не мешают? Обычные девочки, замуж выходят, с мальчиками «дружат»…
Причуды у всех есть, а вот то, что все они убийцы, это гораздо интереснее!
Так что процент тех, кто любит «только розовое» здесь не превышает общий процент таковых «за воротами». Но вот бисексуальность… Хм… В той или иной степени бисексуальны они все. И я отчего-то совсем не был готов к такому повороту сюжета, несмотря на то, что Хуан Карлос меня честно предупреждал. И первое время, видя целующихся сеньорит (и не только целующихся, Mama Mia!), ходил в ступоре.
В оранжерее все уже собрались, и, похоже, ждали одного меня. Пять человек, пять девчонок лет двадцати под предводительством шоколадной мулатки с приятными чертами лица, но очень злыми глазами, сидели вокруг стола и пили ядреный кофе, что-то обсуждая. Точнее, не что-то, а кого-то. И я даже знаю кого, ибо слишком резко с моим появлением они замолкли.
— Проходи, садись — указала Белоснежка на место напротив себя. Я так и не узнал, как ей дали такое прозвище, но звучало оно как издевательство.
Сел. Сложил руки на коленях. Приготовился слушать. В воздухе витало напряжение, которое впитывал кончиками пальцев. Я не знал его причины, но эта пятерка явно не благоволила моей персоне.
— Хуан, ведь правильно? — усмехнулась мулатка. Я скривился — глупый вопрос. — Хуан, мы знаем, зачем ты здесь, — продолжила она, кривясь, явно выражая презрение. — Тебя тут все любят, ты вошел всем в доверие, потому мы не хотим связываться с тобой и начинать войну.
Я мысленно подобрался. Такого начала не ждал!
— Твой предшественник тут славно покуражился в свое время, — продолжила она, и из ее рта будто выливалась желчь. — Покуралесил, поигрался и… Исчез. То же будет и с тобой — как придешь, так и уйдешь. Потому, пока ты не ведешь себя, как он, пока не ломаешь девчонкам судьбы, мы договорились тебя не обижать. Усек?
— Предшественник? — усмехнулся я.
— Только не говори, что ты не понимаешь, о чем я, — вызывающе улыбнулась она.
— Понимаю, отчего же! — парировал я. Ситуация меня позабавила бы, не будь она такой грустной.
— Вот и договорились. Отныне считаем, что мировое соглашение между нами подписано.
Я отрицательно покачал головой.
— Я — не Эдуардо. Не принц, не сын королевы. Я вообще не Веласкес, если вы об этом. И знаете, сеньорита, в мои намерения не входит подписывать здесь какие бы то ни было пакты и соглашения. Ни с кем.
— Что, думаешь, ты самый умный, Хуанито?! — выдавила она, теряя контроль. Ее аж затрусило — господи, да что ж я ей сделал-то? — Да, ты не сын королевы. А потому тебя прогонят до конца и заставят принять присягу, в отличие от него. Сделают ангелом, создав прецедент. Только знаешь, дорогой, это ничего не изменит. Ни-че-го! Мы знаем, кто ты, ты знаешь, что мы знаем, и плевать, как считается официально. Ты не дин из нас.
Мы НЕ ПОЗВОЛИМ тебе стать одним из нас! НЕ ПОЗВОЛИМ брать на себя много, куражиться с девчонками, издеваться над ними! Пока ты не морочишь никому голову — ты живешь! Как только попробуешь что-то выкинуть — мы устроим тебе веселую жизнь, и ты вылетишь отсюда, как и он! Ясно тебе?
— Он тоже хотел стать ангелом, а ему не дали? — вновь усмехнулся я.
— Нет. Но ты хочешь. И ты не сын королевы, чтобы тебе это запретить, как бы она к тебе не благоволила. Так что имей в виду, Хуанито…
— Я понял, спасибо, сеньорита, — перебил я и сделал намек на поклон. — А не подскажите, какое это имеет отношение к книге?
Белоснежка стушевалась.
— Никакого. Мы просто хотели поговорить.
— Тогда может быть вы отдадите мне книгу, почитать, да я пойду?
Мой тон, моя реакция произвели на нее впечатление. Будто душем холодным ее облил! Что, так достал ее этот Эдуардо?
Учитывая возраст, он был здесь года два назад. Им тогда, судя по всему, было восемнадцать. Возраст розовых очков и ошибок, особенно учитывая, что они перед этим два года сидели взаперти. Да, представляю, что мог сотворить с ними избалованный неприкосновенный принц крови! Бедные девочки!
— Что ты можешь за нее предложить? — усмехнулась она, расслабляясь и откидываясь на спинку стула. Я сразу и не понял, куда она начала клонить. И почему.
— В смысле?
— Я говорю, что ты готов отдать за обладание ею?
Из моей груди вырвался вздох.
— Сеньорита, вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? Это не ваша книжка. Судя по подписи, она принадлежит Лее Аманде Катарине Веласкес, законной главе семьи Веласкес, наследнице своих предков. И вы тут… Ни при чем.
Она кивнула.
— Естественно. Только знаете, сеньор, здесь действует право «первой руки». Кто взял первый — тот и пользуется. Пока не надоест и этот человек не отправит предмет туда, где его могут взять другие. И вы не владелец, чтобы потребовать его обратно. К тому же, мы говорим совсем не о материальных вещах…
Глаза этой змеи ехидно прищурились. Я же прикидывал в уме знания, полученные от Катарины, и пока выходило, что стоящие у меня на вооружении методики не позволяют ее уничтожить. Она «королева», но «развести» ее возможным не представляется.
— Назови цену, — усмехнулся я.
— Один раз — одна книга. Любая, мы хранители библиотеки, у нас их много.
— Хранители библиотеки… — потянул я. — А ты не лопнешь, девочка?
— А кто сказал, что она одна? — прищурилась одна из девчонок за столом, не принимавших доселе участия в баталии.
— Нас девять, — продолжила другая. — Можешь выбрать. Можем жребий кинуть. — Она одарила меня плотоядной улыбкой, в которой читалось одно — презрение. Презрение самки богомола, съедающей самца во время спаривания. Вот он, результат женошовинистского воспитания!
— Мы ведь знаем, для чего ты пришел сюда, юноша, — вновь взяла слово Белоснежка.
— Для чего же? Просвети меня! — Я тоже откинулся на спинку и выдавил ехиднейшую из улыбок.
Она демонстративно задумалась.
— Такой умный и сильный мальчик! В частной школе учился!.. Чего бы это ему идти в корпус телохранителей, к бывшим бродяжкам? Его бы и так прокачали, и от бандитов защитили — вон, войсковые операции ради него одного устраивали!..
По моим кончикам пальцев пробежала волна ярости, но я сдержался.
— Но нет, явился. Именно сюда! Зачем, не подскажешь?
Она оглядела подруг. Те солидарно молчали.
— Ах, да, конечно! Девочек потрахать! И их мозги. Развлечься, покуражиться. Что делать, порода! Ведь еще никто из Веласкесов-мужчин не проходил корпус, не становился ангелом. Это ж какой престиж! А престиж, сочетаемый с развлечением… — Она причмокнула. — Это клево!
— Что-то я отстою от собственного графика… Покрывания вашего коллектива, отстраненно заметил я.
— Цену набиваешь. — Она пожала плечами. — Чтоб эти дуры побегали за тобой. Да передрались потом. И они бегают! Дуры, что с них взять! И обсуждают! Ты до сих пор тема номер один в кубрике! Что, не так? Я не права?
Я промолчал. Что тут возразить? Любые аргументы бессильны.
— Что же и вы, как дуры? — усмехнулся я. — Вы же умные, зачем оно вам надо?
— Мы не дуры, — заговорила одна из незнакомых мне сеньорит. — Мы честные. Всё есть, как есть, не юля. Нравится — давай поступим так. Нет — эдак. Не хочешь — ради бога, но честно, не бегая и не прячась.
— И не пудря мозги, — улыбнулась другая.
— Честно… — потянул я и усмехнулся. Вот оно что. Продуманные девочки, ничего не скажешь! «Принцы семьи Веласкес» на дороге не валяются, тем более, если вопрос о постели этого «принца» до сих пор тема номер один. И при этом всё … Честно!
— Ну, и каково будет твое положительное решение? — улыбнулась Белоснежка.
Я снова вздохнул и посмотрел на заветную книжку с подписью Евы Веласкес, демонстративно положенную на центр стола, с такой тоской, какую от себя не ожидал. Но винить девчонок язык не поворачивался, мне их было просто жаль.
— А не пошли бы вы, уважаемые… — И я указал им точный адрес. После чего встал и в молчании покинул это негостеприимное помещение.
Браслет показывал девятый час. Приду раньше — не убьют, лучше посижу у девчонок — и я бодро зашагал в сторону оранжереи пятнадцатой каюты.
Когда почти дошел, в ушах пискнуло — сообщение. Само собой, внутреннее, база отсечена от внешних сигналов. Учитывая, что Сестренки в городе, остальные занимаются, а Катарина свалила куда-то по делам, вызывать меня некому, я удивленно активировал перед лицом визор с меню связи. Палец коснулся виртуальной кнопки «Прочитать».
«Подожди, надо поговорить». Абонент незнакомый. Я набрал ответ:
«Шлюз пятнадцатой каюты. Жду».
Через пять минут к гермозатвору моего младшего взвода подошла девушка, одна из сидевших за столом бойцов Белоснежки. Я сразу же атаковал:
— Ну, и? Что это было?
— Прости ее, — сказала она на чистом русском обратной стороны Венеры. — Она… Многое пережила. Ее можно понять.
— Что-то из разряда «поматросил и бросил»? — поддел я. Девушка отрицательно кивнула.
— Если бы. Видел бы ты, как матросил! А после этого весь наш взвод исключили из кандидатов в хранители. Из-за нее. Что может мстить.
— Печально! — вздохнул я, но ирония из меня так и перла. — А причем здесь я? И тем более секс со мной?
— Сам подумай! Как ей еще самовыразиться?
Я не знал, как ей самовыразиться. И строить предположения не хотел.
— Хуан, что-то прозвучало лишнее, само собой, — продолжила девушка. — Но не всё. И ты это понимаешь.
Я отрывисто кивнул.
— Так что делай выводы. Не про нее, а про… Ну, ты понял.
— Понял.
Она развернулась и пошла назад. Я окликнул.
— Стой! — Обернулась. — Спасибо!
Губы девушки расплылись в улыбке.
— Не за что. Мы должны помогать друг другу.
Она помолчала.
— Покажи ей… Покажи всем, что ты не такой! Что не все принцы одинаковые! И она первая за тобой пойдет, обещаю.
— Ты в меня веришь? — удивился я.
Она смутилась.
— Жанка верит. А ей я доверяю.
Вот даже как. То есть, интуитивные способности чувствовать людей не только у меня. Тоже результаты каких-то экспериментов?
— Спасибо, — вновь поблагодарил я. — Кстати, к слову. Передай ей, у меня есть подборка музыки, чтоб «грузиться». Некоторым вашим тогда понравилось!
— Я ей напишу, — кивнула девушка. — Завтра она сменится и подойдет к тебе. Ну, все, давай?
— Давай!
Девушка помахала рукой и ушла. Я же остался наедине с целой кучей интересных мыслей и выводов, и учитывая, что браслет показывал почти девять, времени на их обдумывание сегодня не осталось. Что ж, к текущим проблемам добавляются и добавляются новые, хватило бы на них всех утрешней мудрости!
Впрочем, глоток хорошего, правильно заваренного мате мозги прочищает не хуже кофе, а у меня еще есть пара часов до отбоя, которые проведу в хорошей компании — что так же проясняет мысли.
На следующий день, в обед, после занятий, по дороге в столовую, меня перехватила Белоснежка. Лично. Не говоря ни слова, показала следовать за собой. Я повиновался. Отвела в комнатку в их секторе, хозкладовую, заваленную не мылом и тряпками, а различными раритетами, но в основном книгами.
— До нас всё это было разбросанно, по всей базе. Нам приказали собрать воедино и вести учет. Повесили на нас, как наказание, — прокомментировала она мой удивленный взгляд.
— Провинились?
— Да. Но мы оставили это за собой, как привилегию — у каждого же должны быть какие-то привилегии?
С этим не поспоришь! Вопрос статуса.
— С тех пор так и повелось, что мы отвечаем за вещи из коллекции клана. Держи. — Она протянула мне электронный ключ от гермозатвора каморки. — Бери что хочешь. А это то, что просил. — Она достала из наплечной сумки бумажный томик, из-за которого вчера и произошел весь сыр-бор. — Извини, насчет книг я была не права.
Затем молча обернулась и вышла. Ну, спасибо хотя бы на этом!
* * *
— Как тебя зовут на самом деле? — спросил я. Спросил неожиданно, промежду прочим, и Паула, приготовившаяся блокировать мой удар, была вынуждена отскочить назад, чтобы разорвать дистанцию. Ее мордашка удивленно вытянулась.
— Что?
— Я говорю, как тебя зовут на самом деле?
Есть, получилось! Давно хотел задать ей этот вопрос, но нужно было четко подгадать момент, когда она не успеет соврать. И ответ напечатается у нее на лице.
— Не понимаю, о чем ты!
На этом можно было остановиться, все и так ясно, но я решил давить дальше — в конце концов, это тоже способ налаживания контактов.
— Я о твоем имени. Не думаешь же ты на самом деле, что окружающие верят, что тебя зовут Паула? На мой взгляд, с головой у тебя все в порядке. Значит, как минимум понять, о чем я, ты должна. Так может не стоит прикидываться?
Она задумалась, затем провела серию настолько злых и молниеносных ударов, что я сам вынужден был позорно бежать, разорвав дистанцию.
— Нет, не думаю, — неожиданно согласилась она после этого. — Но тут такое дело, Хуан…
Новая атака, я получил сильный прямой и отскочил.
— …Понимаешь, здесь принято уважать чужие секреты, этим мне и нравится наше заведение. Здесь они есть у каждого, и никто никому не лезет в душу. Да и как не быть секретам с такими биографиями, как у местного контингента?.. — Вновь атака, удар, и моя голова отлетела назад, а из носа потекло что-то теплое. — Но ты мальчик чужой, не привычный к приютским реалиям. Так что я сделаю вид, что ничего не слышала. Ты согласен?
Я отрицательно покачал головой и сам провел молниеносную серию, действуя на пределе. Получилось, она отступила. Не панически убежала, как я, гордо отступила, но атака удалась.
— Паула, родная, они — это они. А мы — это мы. Все считают меня лицом залетным, пройду курс молодого бойца и исчезну, но ты-то знаешь, что это не так. Я — действительно эксперимент вашего доблестного корпуса. НАШЕГО, — поправился я. — И нам суждено действовать в одной связке, даже если это не будет то, к чему вы тут все привыкли. «Чертову дюжину» для чего-то готовят, и вы тоже будете в этом задействованы. А раз так, то имею ли я право знать, с кем мне придется работать бок о бок?
Я снова атаковал, но на этот раз она все мои удары блокировала.
— Что привело тебя к такой мысли?
— Наша спецподготовка. Маркиза стреляет. Сестренки — единый механизм. Кассандра… Пророчица, — сформулировал я, вспоминая мифическую дочь царя Приама. — Я — лошадка, центровой. Мальчик. Вокруг которого и будут кружиться все особенности заданий грядущей работы, ибо я один единственный. И ты.
— А что я? — усмехнулась она и попробовала напасть, но я был настороже.
— То, что хорошо дерешься… Деточка, «хорошо» всегда относительно. Здесь есть девочки не хуже тебя, даже из ближайших возрастных групп. Обоерукая? Сейчас не средневековье, чтоб холодное оружие играло решающую роль. Стреляешь с двух рук?.. Такие тут тоже есть.
Таланты Сестренок на мой взгляд существеннее. Ты хороший боец, Паула, но не особенный. Понимаешь разницу?
Она молчала, я снова атаковал, но только чтоб не стоять на месте.
— Твоя сила в том, что у тебя в голове, чего нет у этих «бродяжек». Аристократка, знающая этикет, знающая повадки высшего света. Образованная, разбирающаяся в моде, нравах и вкусах высшего общества. И самое главное, в этом обществе уже легализованая! Что бы ни случилась, ты всегда будешь там «своей», по праву рождения!
Мы обменялись краткими сериями. Я продолжил:
— Скажи, тот «дядя», от которого ты бежала, его зовут случайно не Себастьян?
Вновь получилась. Красноволосая рассвирепела настолько, что бросилась в яростную неконтролируемую атаку, от которой, впрочем, спастись мне удалось с трудом — слишком много в ней было напора.
— С чего бы его императорскому величеству перекрывать доступ в Форталезу какой-то незаконнорожденной аристократке, пусть и из знатного рода? — продолжил я. — С чего бы посылать собственную службу безопасности перехватить ее — ему что, делать больше нечего? Нет, он мог «не дать улизнуть к заклятой сестре» только тому человеку, которого хорошо знал и ценил, и терять которого, упускать в руки «заклятой сестры» — падение прежде всего императорского престижа, и только потом чьего-то еще. Например, если эта девочка — его собственная дочь…
Я все-таки получил. Так получил, что с полминуты стоял в прострации, жалкий и беззащитный. Ни дай бог так оргести в реальной драке! Эх, ну и разозлил же я ее!
— Все в порядке? — ее участливое лицо. Кивнул. — Не слишком сильно?
Я отрицательно покачал головой.
— Сам виноват. Пропустил. — И вновь встал в стойку.
Мы обменялись по паре серий, но вялых, скорее демонстративных. Приступ прошел, она четко держала себя в руках, словно и не теряла контроль.
— Так ты скажешь? — снова усмехнулся я, подводя итог поединку как в прямом, так и в переносном смысле. — Как тебя зовут на самом деле и кто ты?
— Нет. Для тебя я — Паула. Просто Паула. И прошу больше ни при ком не поднимать эту тему.
Я согласно кивнул — действительно, посторонние здесь не нужны. Именно поэтому мы разговаривает на татами, даже не в каюте и не в оранжерее, где нас могут услышать девчонки. Кстати, о них.
— Девчонки знают?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, но догадываются. Но я уже сказала, здесь уважают право на секреты. Меня приняли, и принимали не то, что тебя, несколько лет. Еще год назад я не была уверена, что дойду до присяги.
— Но ведь дошла же!
— Угу.
— И приняла ее?
Она замерла, и снова кивнула. После чего виновато опустила глаза. Естественно, вину она чувствовала не передо мной.
Я присвистнул:
— Вот это у тебя зуб на его величество!
Она не ответила, лишь вернулась в боевую стойку.
— Но рано или поздно ты все равно должна будешь признаться, — не унимался я. — Ты это понимаешь? Я вообще удивлен, что девчонки не настояли на этом перед присягой.
Паула вновь атаковала, но теперь соизмеряла силы.
— Я не ты. Они не знали, что меня оставят. Думали, заберут. Но Лея решила подержать меня какое-то время здесь. А теперь появился ты, и все, что было — прошло. Теперь другие реалии.
— И что планируешь делать теперь? Как выкручиваться?
— Я скажу вам, кто я и какова моя история, — грустно потянула она и попробовала мою защиту. — Но только перед твоей присягой. Перед самой-самой присягой! Обещаю. Но не раньше.
Я вновь усмехнулся и провел достаточно успешную серию.
— Что же тебя останавливает? Я ведь и так расколол тебя!
Она вновь ответила на выпад так, что я чуть не зашатался — но на сей раз это был размеренный удар профессионала, без злобы и ярости.
— Ты меня не расколол. Ты выдвинул версию, которая тебе нравится. И я не сказала ничего, ни чтобы подтвердить ее, ни чтобы опровергнуть. Впрочем, — она отступила на несколько шагов, — хочешь, я скажу тебе правду? Прямо сейчас?
В ее глазах забегали бесенята, я почувствовал подвох. Но гордо вскинулся:
— Давай!
— Продержишься против меня двадцать секунд — и все тайны твои. Но бить буду всерьез, без поблажек.
Надежда — та еще сеньора. Особенно надежда случайно победить в неравной схватке. И я дал слабину.
— Согласен!
— Начали!..
…Я продержался одиннадцать секунд. Да и то потому, что первые секунд шесть она пробовала меня на прочность, щупала защиту. Затем молниеносная атака, и я ощутил себя лежащим на земле. А на груди покоилось ее колено.
Красноволосая бестия не спеша поднялась, сняла перчатку и протянула руку:
— Вставай, герой! И больше на рожон не лезь — чревато!..
* * *
Получив предостережение бригады Белоснежки, вновь и вновь прогнав перед мысленным взором перспективы, я решил, что Катарина подождет. Не стоит пакостить там, где живешь. Да, здесь серпентарий, окружающие — те еще… Змеи, но пока я тут, а мне тут быть долго, не стоит разжигать конфликты там, где можно обойтись. А методики манипулирования? Опробую позже: жизнь длинная, возможности еще представятся.
Я сидел в одном из помещений кубрика, предназначенном для работы, и занимался — просматривал и повторял то, чем «грузили» меня на теоретических занятиях. Здесь была точка пересечения людей из разных подразделений, чтобы учиться и помогать друг другу. Контрольные домашние задания лучше делать «дома», где никто не мешает. Но когда что-то не получается, можно выйти вот так «в люди» и попросить совета или помощи. Некоторые приходят сюда именно за помощью, некоторые — оказать помощь, а многие предпочитают здесь и заниматься. Хоть тут гораздо более шумно, чем «дома», но веселее, пусть и не так весело, как в «игровой». А многие сидят здесь от скуки — пришли пообщаться, даже если им не нужно грызть зубами гранит науки. Люди в корпусе разные, у всех свои интересы, и в этом месте сложился свой мир со своими темами для обсуждения и уникальным кругом общения. Единственное правило этого места — соблюдать относительную тишину, и худо-бедно оно выполняется.
Первоначально меня встретили в штыки. Я только начал втягиваться в коллектив, ко мне еще привыкли недостаточно, и все разговоры за столами и на диванах, как я вошел, смолкли. Но мало-помалу, жизнь начала входить в колею, общение возобновилось, и, перебросившись со мной парой реплик, выяснив, что я «не угрожаю», тусовка вернулась к своим делам.
Я тоже не отсиживался в окопах. Пара фраз, брошенных там, пара фраз здесь, несколько удачных шуток, оброненных вовремя, помощь-подсказка в каком-то вопросе, в котором одна девочка не разбиралась, и тоже начал втягиваться. Конечно, своим стану не скоро, но отторжения избежал. И понял, что давно уже надо было начинать наводить мосты, не прятаться за собственный взвод.
Итак, от испытания методик я отказался. Но сидя здесь и наблюдая за поведением местных представительниц серпентария, постигал иные практические уроки женской психологии. Тут все не так, как «на воле», мы разные, очень разные, и я все больше и больше понимал, куда влез. Яд, источаемый с улыбкой на лице, невинные подколки с большим подтекстом… Господи, сколько же в их арсенале оружия?! Друзья-подруги не разлей вода, раз, и гадость за спиной! Нет уж, лучше по-нашему, по-мужски, кулаком в морду. Так честнее и проще.
Но кулаки еще будут, попозже. Когда приму присягу. А пока нужно вырабатывать иммунитет к змеиному яду. Как я уже говорил, для взвода я сейчас — собственность, игрушка, и надеяться на их помощь нечего. Если я сам не защищу себя, мне не поможет никто. И я учился, старательно прислушиваясь к разговорам, к интонациям, присматриваясь к жестам и мимике. И в один момент даже поймал себя на мысли, что мой опыт в какой-то мере будет уникальным.
Первые два дня меня не трогали — привыкали. После начали со мной общаться, вначале прощупывая по мелочи, потом дошло до небольших разговоров, вопросов о биографии, моем отношении к чему либо. И вот сегодня выстрелило — первый полноценный контакт.
Эта девочка села напротив и построила мне глазки. Она уже была здесь, когда я пришел, и какое-то время «раскачивалась». Но пересилила себя и подошла. Поначалу от нее веяло неким страхом, она боялась сделать что-нибудь не так, но я не стал осложнять ей работу и «поддался».
— Привет! — бросил все и посмотрел на нее.
— Привет…
Я знал, что меня будут клеить, ждал этого давно — после уроков у Катарины был немного в этом вопросе подкован. И если честно, ожидал более решительных действий. Но, с другой стороны, более решительные я как бы сам все время пресекал и пресекаю, не оставляя желающим залезть мне в постель, ни шанса. Из тех, кто любит «сверху», конечно, но другие пока на контакт не шли — выжидали. И вот период ожидания, видимо, закончился.
Девочка не спешила, основательность, с которой она подошла к проблеме, чувствовалась волосками на коже. Вначале разговорила меня на нейтральные темы: «о погоде», как мне у них, как к кому и чему отношусь. Выспрашивала о доме и маме, о том, «как там за воротами». Затем начала щебетать, рассказывая что-то малозначимое о себе. Я улыбался — она допускала все ошибки, какие только можно, но словно не замечала этого. Или может делала специально?
В то, что она делала это специально, я убедился спустя еще какое-то время. Но ошибками ее действия выглядели для меня, она же серьезно воспринимала их, как оружие, которое гарантировано должно было меня «свалить». У них есть сходный курс, как соблазнить мужчину — примитивненький, на бытовом уровне, но больше им и не требуется. Они — мясо, а агентов-соблазнителей готовит императорская гвардия из того материала, который корпусу не нужен — из увечных и отправленных в запас. Но они знают, что я прохожу свой курс, на котором изучаю все те уловки, что преподают им. А значит, готов к их использованию. Должна же она понимать это? Или не должна?
Но с другой стороны, а почему она должна думать дальше, чем на шаг вперед? Она не шахматист, и мы играем не в шпионские игры. Это меня учат манипулированию и защите от женских чар, возможно, у них все гораздо проще? Не зря же мной занимается лично Катарина — второй человек в службе вербовки, а не обычный инструктор?
У девочки цель — обворожить меня, сделав это неспешно, совсем не пошло, чтобы не спугнуть, и она выполняет поставленную задачу с успехом. Мало кто даже из сидящих здесь и внимательно, во все глаза и уши наблюдающих за процессом, может орудовать чарами так ювелирно непринужденно. И не будь я хоть немного подкован в этом деле, быть бы мне уже у ее ног! Да-да, я прежний не выстоял бы, и ничего бы не заподозрил — она далеко не Долорес.
Осознав это, я успокоился окончательно и продолжил наблюдать за ее ужимками с любопытством ценителя. Во мне вертелся один-единственный вопрос: стоит ее бить, или все же нет? В итоге пришел к выводу, что не стоит — она мне ничего плохого не сделала, и унижать при всех — последнее дело. Вот прямо сейчас, в данный момент, мы установим с ней правила игры, по которым впоследствии я буду играть со всеми ними, и это важнее опробывания методик Лока Идальги.
— Зайка! — Я нежно провел девушке по волосам, перебивая. Забыл сказать, в этот момент она уже пересела ко мне на диван, и дистанция между нами все сокращалась и сокращалась. — Не стоит!
— Что не стоит? — не поняла она и подалась назад, догадываясь по моим глазам, что сейчас произойдет.
Я посмотрел на ее грудь, выделяющуюся из небольшого, но все же декольте блузки, и все-таки решил остановить представление.
— Не стоит делать то, что ты делаешь. У тебя не получается.
— Что не получается? — не поняла она еще больше. Кажется, даже искренне. Все помещение вокруг затихло, все ушки, которые и так были на макушке, повернулись в нашу сторону. Блин, опять игра на зрителя! Кажется, начинает надоедать.
Но нет, сегодня игры на зрителя не будет. Сегодня будет урок. И если они так хотят — урок для всех.
Я вновь вздохнул, но уже по другому поводу, и пересел на стул напротив нее, выжидательно забарабанив пальцами по столу, подбирая слова. Наконец, нашелся:
— Первое — голос. Немного повышенный, почти детский. Мужчины любят «куколок», и ты проецируешь этот образ на себя. Далее, жесты. Солнышко, поверь, меня действительно сводит с ума, когда вот так непроизвольно прикасаются пальчиком к губкам. И когда вот так поправляют волосы. — Я повторил некоторые ее жесты, медленно, словно на уроке. — И всех мужчин сводит. Мило, доходчиво, воздействие на подсознание — замечательно!
Далее, поведение. Твои учителя могут гордиться, ты прилежная ученица. Так непроизвольно «зеркалить» людей, работать в одном ритме… Меня уж по крайней мере никто так не «зеркалил»! Точно тебе говорю! А как ты слушаешь? Ты умеешь слушать. Профессионально! — выделил я это слово. — Даже если я буду рассказывать о применении теории относительности в квантовой механике, я найду в тебе прилежного слушателя. А дыхание? — Я снова осмотрел ее грудь. — И дышишь ты правильно. Умение слушать и посылать невербальные сигналы у тебя на уровне!
Теперь внешность. У тебя хорошая помада, яркая. — Я прикоснулся пальцем к своим губам, а затем покрутил головой и улыбнулся. — Можешь указать мне хоть кого-нибудь с подобной?
Ввиду отсутствия сильной половины человечества с косметикой здесь заморачивались не особо. И даже «горизонтальные связи» положения не спасали — почти все окружающие были или вообще не накрашены, или по-минимуму. Девушка же все больше и больше серела. — Но перегиба нет, не пыхти; ярко, но не вульгарно. И вот это…
Я перегнулся и вытащил из декольте ее тотем — маленького леопарда, которым она несколько раз на протяжении разговора «непроизвольно» играла рукой. Причем «непроизвольно» в кавычках.
— Хороший кулон — что еще надо, чтоб привлечь внимание к груди? Даже если это тотем-подвеска! Про декольте промолчу: редко, но встречал его здесь. Хотя что-то подсказывает, сегодня эта блузка надета специально для меня. Такая скромная, но со вкусом. Я не прав?
Сел на место.
— У тебя все хорошо получилось, зая, ты молодец. Умеешь говорить, умеешь слушать, уверенно говоришь «языком жестов». Но проблема в том, солнышко, что я ЗНАЮ все эти уловки и ухищрения, они на меня не действуют. У меня иммунитет к ним, понимаешь?
— Но я… — Она попыталась что-то сказать, но промолчала, боясь испортить и так хрупкое равновесие. Девочки за соседними столами такого поворота событий не ожидали: кто смотрел на нее со злорадством, кто с сожалением, как обычно в женском коллективе, но равнодушных не было.
— Ты это делала специально, не надо, — покачал я головой. — Я внимательно наблюдал. Ты сделала еще много глупостей, пардон, ошибок, я озвучил лишь самое основное, верхушку айсберга, что бросается в глаза. И сделано все было неискренне, ЦЕЛЕНАПРАВЛЕНО. У тебя не получилось. Мне жаль…
Мне самому было жаль. Я… Скажем так, соскучился по женскому обществу. Катарина «осчастливливала» меня больше недели назад, а без секса, в окружении такого богатства, можно свихнуться и за несколько дней. И мысль о том, как бы я мог провести ближайшие несколько часов до отбоя, изучая вот эти самые губы и вот это самое декольте вблизи… И то, что под одеждой хозяйки этого декольте… Mierda!!!
Но нет, сделанного не воротишь. Поздно метаться.
Девочка помолчала, лицо ее налилось краской.
— Слушай… Хуан! — Видимо, она хотела сказать грубое слово, но не стала, назвав меня по имени. — Может хватит из себя целку строить? Кто из нас девочка — мы или ты? Тебе нормально предлагают — ты не хочешь. К тебе красиво подходят, — выделила она это слово. Ай, молодец, как сформулировала! — Опять не так. Или тебе одни старухи нравятся?
Старухи… Я про себя усмехнулся. Точно, серпентарий! Все всё знают, никаких секретов! Хотя, вроде, шифровались, никто ничего видеть не мог…
— А я чем тебе не хороша? Ведь нормально подошла, по всем правилам осады! Чтобы было красиво, раз не любишь пошло! — снова выделила она это слово. — Что не так?
Да, что-то было не так, напрягся. Слишком она нервная. Если девочка хочет «познакомиться» с мальчиком, имеется в виду горизонтальный аспект проблемы, и у нее не получается, так себя не ведут. Зла, раздражена, раздосадована… Как будто корову проиграла!
Мозг уцепился за эту мысль. Porca troia, какой же я лопух!
Ну что же, девочки, урок продолжается. Сами напросились.
Я деланно вздохнул и откинулся на спинку стула, нацепив на лицо бесшабашную улыбку.
— Знаешь, солнце мое, пару месяцев назад меня ТОЖЕ одна шалава загадала…
«Тоже». Ключевое слово. Чтобы расставить акценты. Господи, почему я так нервно на подобное реагирую? Здесь другие реалии, а я…
…А может только так и надо? Хоть где?
Девочка от моего «тоже» дернулась, но удержалась. Тишина же вокруг зазвенела.
— Загадала другой шалаве, — продолжил я как ни в чем не бывало. — Которая должна была залезть ко мне в постель. Эту, вторую, я смешал с дерьмом на глазах у всей школы, но до первой, к сожалению, добраться не успел. Знаешь в чем ваше отличие? Они играли в «лотерею». Вы же — в карты. Только и всего. И там и там вы загадываете, и там и там вы — шалавы. Не проститутки, не шлюхи, опустившиеся шалавы. У которых нет ни грамма самоуважения.
По залу прошел ропот, но возразить мне было нечего. Я попал. И был бы удивлен, если бы это было не так.
— Та, вторая, до которой у меня дошли руки, поняла, как низко пала. К счастью. И изменилась. Хотя с умишком у нее были явные накладки. У тебя же с мозгами все в порядке, ты ей сто очков форы дашь, но к сожалению, понять то, что поняла она, тебе будет гораздо сложнее. Именно поэтому. А значит, мой тебе совет — не играй. Просто не играй. Или играй с теми, кого знаешь, и кто не подставит тебя так, как сейчас. А иначе, зайка, о тебя будут вытирать ноги, и гораздо сильнее, чем я вытер сейчас. Извини.
Я встал и вышел, деактивировав и свернув в капсулы все накопители. Выходя в дверь, заметил, как по ее лицу текут слезы. Все остальные сидели, задумавшись, в полном молчании. Что ж, думайте девочки, думайте.
* * *
— Ну, здравствуй-здравствуй, Ангелито!
Я поднял голову, отрываясь от визора, на котором усердно выводил конспект сегодняшнего занятия по теории оружия. Сама запись урока звучала у меня в ушах, но если надо хорошо все запомнить, обязательно нужно конспектировать — на слух запоминается менее пятнадцати процентов информации. Так и есть, Белоснежка, и не одна.
Я свернул визор в капсулу, обреченно вздохнул и откинулся на спинку дивана. По понятным причинам сидел я не в общей зале, где все занимаются, а в одной из соседствующих с ней небольших библиотек, выжидая, когда всё утихнет. Что это будет не сегодня — однозначно, но я рассчитывал минимум на пару дней. Однако, меня нашли сами, хотя поводов к этому вроде бы нет — вчерашний инцидент вчера же и был исчерпан.
Их было пятеро, почти все из разных подразделений, минимум из трех. То есть Белоснежка, придвинувшая стул и севшая напротив, будет говорить не только от своего имени. Остальные девочки разошлись по комнате, кто сев на другие диваны, кто встав, прислонившись к стенкам и шкафам, заняв пространство вокруг меня. Ну-ну, девочки, что дальше? Я и с одной Белоснежкой не справлюсь, к чему такое силовое прикрытие?
Однако «прикрытие» агрессии не проявляло, скорее выполняя роль массовки, повышая своим присутствием статус переговоров. Сама же севшая напротив мулатка сначала молчала, выжидательно прищурившись, затем подалась вперед, нарушая затянувшуюся паузу:
— Хуанито, что ты хочешь? Зачем ты сюда пришел?
— Не понимаю сути вопроса, — почти честно ответил я. Правда, не понимаю, к чему этот цирк.
— Ты мог вчера ее уничтожить. Или, как ты говоришь, «смешать с дерьмом». Я посмотрела ваш разговор в записи, видела. Но не сделал этого.
— Она мне не враг, — признался я, разводя руками. — Но мне не нравится, когда меня используют в собственных разборках, как какой-то презерватив. Я не бомж с окрестностей Санта-Марты, чтоб меня загадывать.
— Я поняла. И именно поэтому удивлена, что ты ее не унизил, не наказал. Она была не права, как и та, что тебя загадала, и ты мог спокойно это сделать. Имел право. Но ты не сделал.
— И тебя гложет вопрос, почему?
Она кивнула.
— Не хочу иметь врагов. Достаточный аргумент? Я не Эдуардо, пойми. И даже не родственник королевы. Я — сам по себе. Вы не принимаете меня, но это не значит, что я из другой касты.
Она задумалась.
— Ты ведешь себя неправильно. Мальчик не должен вести себя так.
— А я вообще никому ничего не должен! — зло воскликнул я.
Подействовало. Она вздохнула.
— Не заводись, я хочу тебе помочь. Помочь нам понять друг друга.
— Нам?
— Нам. Тебе и нам, девчонкам.
— С чего бы такой альтруизм?
— Ты ее не уничтожил, — повторилась она. — И для меня это значит многое. Но ты ведешь себя неправильно, провоцируешь на агрессию, на негатив. Ты сам держишь всех на расстоянии, показывая, какой ты святоша, а вокруг — поганое низкородное быдло, недостойное твоей высокой персоны. Что, не так?
Я рассмеялся от души. Но за смехом замаячили достаточно серьезные вопросы, которые озадачивали, и от которых веселиться не хотелось совершенно.
— Ты так и не сказала, почему вы здесь и для чего это всё. Кого ты представляешь? — окинул я стоящих вокруг четырех ее подруг.
— Всех. Всех адекватных. Твое поведение многое здесь нарушило, и девчонки не хотят, чтоб наши порядки окончательно сошли с рельсов. Мы или должны найти с тобой общий язык, понять, как нам общаться, или выжить тебя.
— Выжить? — Я вновь хотел рассмеяться, но не стал. Слишком серьезно звучало. — А как же Совет и его решения?
— Совет сам по себе. Мы — сами. Мы не можем саботировать приказы, но у нас хватает и своих рычагов воздействия. Например, мы можем изолировать тебя, чтоб ты остался в одиночестве. И ни один Совет не сможет этому помешать. Тогда они сами вышвырнут тебя, «переведут на другую работу». Не веришь?
Поверил. По ее глазам.
— И давно у вас такая власть?
Ответ мне новую планету не открыл.
— С момента ухода Эдуардо. Мы решили, что заставим считаться с собой, пусть даже перед нами будет принц крови.
— Странно, что вас с такими замашками не разогнали… — заметил я и задумался.
Да уж, налицо классический «профсоюз». Руководство само по себе, «профсоюз» сам по себе. Профсоюз не оспаривает приказы руководства, он всего лишь защищает своих членов от непривычных угроз, вроде принцев крови, сваливающихся на них с неба, чтобы пройти свою службу. Возможно, решает попутно иные мелкие вопросы. А Совет… Совету это не выгодно, но он особо не мешает — власти у «профсоюза» все равно нет. Зато девочки играют в демократию, а дать им поиграться, почувствовать себя свободнее, офицерам на руку. Все-таки, корпус задекларирован, как военная демократия, почему нет?
И надо находить общий язык с «профсоюзом», обязательно. Пускай у него нет официальной власти, пускай, возможно, в него входят не все члены этого сообщества, но они могут сильно осложнить жизнь, если оставить дело на самотек. Они настроены в штыки, с первого дня, и если бы я вчера «смешал» ту девочку «с дерьмом», это было бы воспринято как нормальное начало давно планировавшихся боевых действий, к которым все были готовы. А что такое боевые действия в женском коллективе? Уже увидел, знаю. Нет, не заподлянки, не встречи «за углом» с кулаками. И даже не полное игнорирование, как она только что обрисовала. Это яд, сочащийся ото всюду, подлости, которые делают тебе вслед, улыбаясь в глаза; это милый щебет с тобой, переходящий в насмешки, когда ты отвернешься. И, соответственно, полное отсутствие какого бы то ни было авторитета.
А значит, этот путь неприемлем. Да, я не стану главой корпуса. Но об этом знаем наверняка лишь я и королева. Да и та, скорее всего, будет использовать меня так, чтобы тень корпуса незримо висела за моими плечами. То есть, я в любом случае должен стать своим, хотя бы в какой-то мере, иначе путь наверх мне будет заказан. Ну, во всяком случае, самый легкий из возможных, который взяли на прицел королева и офицеры.
Я снова вздохнул и посмотрел ей в глаза. Что ж, раз так — играем в открытую.
— Знаешь…
Закончить я не успел — в библиотеку вломились двое «морпехов» с голубыми повязками. «Старые девы», взрослые тетки, завершающие контракт, но иных «морпехами» тут не ставят. Вошли быстро, придерживая руками притороченное за спиной оружие, тяжело дыша — было видно, что спешили. И, естественно, стали центром внимания всех, кто до этого находился в помещении.
— Все в порядке?
Вопрос предназначался всем нам, но я предоставил отвечать Белоснежке. Та развернулась и скупо выдавила:
— Да, разумеется. Все в порядке.
— Тогда что здесь происходит?
Я тем временем осмотрел верхнюю часть стен. Где-то здесь есть камеры. Впрочем, они есть везде, в каждом помещении, это не нонсенс. Просто с пульта в диспетчерской кто-то увидел приход девочек сюда и посчитал это актом агрессии. А акты агрессии здесь пресекаются жестко.
— Все нормально, просто сидим, разговариваем, — продолжила мулатка извиняющимся голосом.
— Хуан? — Взгляд на меня.
Я подтвердил:
— Да, просто разговариваем. Мосты наводим… — И внимательно посмотрел ей в глаза.
Она глаза опустила и что-то прошептала под нос.
— Ну, разговаривайте, разговаривайте… — поддержала второй «морпех». — Мы вам мешать не будем. — И обе сели на дальний диван, внимательно следя за развитием событий. — Марта, без глупостей!
Та обернулась и кивнула.
— Так точно!
Я понял, что говорить придется при них. Впрочем, где бы мы с Белоснежкой не говорили, мы всегда будем под прицелом камер, и в любом случае нужно разговаривать, не обращая внимания на окружающих. Все равно кто надо, тот и так послушает наши беседы.
— Марта, — назвал я ее по имени, — вы не правы в одном. Это не высокомерие. Я не считаю вас низшими существами. Может вам кажется иначе, но это не так. Я просто защищаюсь, пытаюсь не опустить себя в чужих глазах. А лучшая защита — нападение.
То же и с вашими девочками, которые вешаются напропалую. Я не хочу быть трофеем. Если бы кто-нибудь из них был искренен… — Я сделал многозначительную паузу. — …Все было бы по-другому. Никто бы не ломался. Ты понимаешь, о чем я. Больше всего шансов было у вашей подруги вчера. Она молодец. Но опять-таки, она была не искренняя. Это не высокомерие, просто я такой сам по себе, понимаешь?
Мулатка молчала.
— Я не знаю, что делать дальше и как нам жить. Но я не желаю здесь никому зла. И ни над кем не хочу ставить опытов. И не знаю, как донести это до остальных. Мои слова фильтруют, встречая в штыки, и что бы ни сказал… — Я сделал жест, означающий отрицание.
— Ты проходишь спецкурс. Не отрицай, это все знают! — воскликнула она, используя последний аргумент, видимо, козырный. — Тебя там учат нами манипулировать! Как куклами, тренажерами!
Мне снова захотелось рассмеяться, но я сдержался. Господи, никаких секретов! Ни в чём!
— Но пока я не использовал на вас ничего из того, что узнал.
— Пока да. А что будет дальше? — Она поежилась. Я же бросил косой взгляд в сторону — «морпехи» слушали нас с большим вниманием.
— Ты сам вчера убедился, наша подготовка оставляет желать лучшего, тебя готовят на порядок серьезнее. Мы просто не поймем, что ты делаешь, пока не станет поздно. А второй Эдуардо нам не нужен.
— Сильно насолил? — усмехнулся я.
Она промолчала.
— Ладно, Марта. Я обещаю, что не буду использовать полученные знания против вас. Не имею понятия откуда ты знаешь про мои уроки, но допущу, что знаешь про них всё. И обещаю, что ничто из изучаемого не уйдет дальше кабинета Катарины. Пока не выйду на волю, где и буду все это отрабатывать.
Это было смелое заявление. Потому, как и Катарина, и Мишель обязательно посмотрят запись этого разговора, раз уж даже «морпехи» здесь присутствуют. Ну что ж, пусть смотрят! Не жалко! Я отдаю отчет своим словам и поступкам. Не буду.
— Где гарантия? — усмехнулась она.
— Гарантия? — Я задумался. — Мое слово. И факт того, что если я захочу, я сделаю любую из вас даже без всяких сверхъестественных знаний.
— Не поняла? — вскинулась она. Я улыбнулся, задумав каверзу, горя желанием тут же ее опробовать.
— Я говорю, я и так, вот здесь, прямо сейчас, могу творить с вами, что хочу. Без всяких уроков Катарины. И никуда вы не денетесь.
Повисло удивленное молчание. Такой наглости они не ожидали.
— Я могу заставить вас плакать, — продолжил я. — Могу заставить смеяться. И вы будете моими с потрохами. И не делаю это только потому, что уже сказал — считаю вас равными, не хочу вбивать между нами клинья.
Она натужно рассмеялась:
— Смелое заявление, Хуанито! А не боишься?
— Чего?
— Что попросим продемонстрировать? Как будешь заставлять нас плакать?
В душе я возликовал — сработало! Червячок сомнений грыз, но я склонялся к мысли, что моя задумка все-таки сработает. Они — девочки из приюта, оторванные от жизни. IQ их немаленький — откровенно тупых тут отсеивают. И подготовку они проходят специфическую, с упором на быстроту и ловкость, а не обширные знания. Потому шансы у меня имелись.
— А хочешь? — вцепился я в нее взглядом. — Хотите? — поправился и обвел глазами ее товарок.
Все в недоумении молчали. Не ждали такого поворота. Я же был непоколебим. И это единственно выигрышная тактика. Пока я атакую, я не обороняюсь, а иначе решить проблему просто не получится. Любая защита с моей стороны в их представлении акт слабости. Только нападать! Пусть даже так, как я задумал — нападения бывают разные, главное результат.
— Давай, чего уж там! — озвучила общую мысль девочка, стоящая за моей спиной справа. Я обернулся к «морпехам» — они смотрели во все глаза, боясь что-то пропустить. И не возражали. Итак, публика в сборе.
Встал, вперевалку прошелся по библиотеке, собираясь с мыслями. Бил легкий мандраж, но он не имел со страхом ничего общего. Это было нечто вроде активации внутренних резервов, я готовился к битве, и организм так на это реагировал.
— Итак, я должен сделать так, чтобы вы плакали, используя только то, с чем пришел сюда, — начал я, формулируя задачу — на всякий случай. Потом они могут о ней не вспомнить. — Не употребляя ничего из арсенала воздействия на слабый пол, что здесь изучаю. — Я вновь выдержал паузу. Заинтригованы были все. — Итак, Джон Уэлш, «Монолог тряпичной куклы». Испанская классическая литература, рубеж XX–XXI веков, программа средней школы имени генерала Хуареса.
И я начал.
— «Если бы на одно мгновение Бог забыл, что я всего лишь тряпичная марионетка, и подарил бы мне кусочек жизни, я бы тогда, наверное, не говорил все, что думаю, но точно бы думал, что говорю. Я бы ценил вещи не за то, сколько они стоят, но за то, сколько они значат.
Я бы спал меньше, больше бы мечтал, понимая, что каждую минуту, когда мы закрываем глаза, мы теряем шестьдесят секунд света. Я бы шел, пока все остальные стоят, не спал, пока другие спят. Я бы слушал, когда другие говорят, и как бы я наслаждался чудесным вкусом шоколадного мороженого!..»
Это была одна из редких вещей, которые мне нравились на ненавидимой «испанке». Написанная во время, когда испано- и португалоязычная литература были всего лишь одной из скромных составляющих мировой, причем не на первых ролях, и не были пронизаны духом последующего имперского высокомерия. Вещь душевная, и каждый, читая ее в первый раз, «загружается», экстраполируя написанное на себя и свою жизнь. А девчонки… Разумеется, они проходили «испанку» поверхностно, далеко от курса моей частной школы, и не могли даже приблизительно знать о подобных вещах. Сомневаюсь, что они знают, кто такой Кастаньеда или Коэльо, не говоря уже о более незначительных авторах. И теперь я читал им по памяти тот «грузовой» отрывок, используя весь дар выражения, отпущенный мне природой, пытаясь голосом и интонацией донести то, над чем они вряд ли когда задумывались и что вряд ли будет их интересовать ближайшие пару десятков лет. Но они были обречены, ибо они — женщины.
— «Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то, что думаешь. Если бы я знал, что сегодня в последний раз вижу тебя спящей, я бы крепко обнял тебя и молился Богу, чтобы он сделал меня твоим ангелом-хранителем. Если бы я знал, что сегодня вижу в последний раз, как ты выходишь из дверей, я бы обнял, поцеловал тебя и позвал снова, чтобы дать тебе больше. Если бы я знал, что слышу твой голос в последний раз, я бы записал на пленку все, что ты скажешь, чтобы слушать это еще и еще, бесконечно. Если бы я знал, что это последние минуты, когда я вижу тебя, я бы сказал: „Я люблю тебя“, и не предполагал, глупец, что ты это и так знаешь. Всегда есть завтра, и жизнь предоставляет нам еще одну возможность, чтобы все исправить, но если я ошибаюсь, и сегодня это все, что нам осталось, я бы хотел сказать тебе, как сильно я тебя люблю, и что никогда тебя не забуду.»
Да-да, вот так. И я был бы удивлен, если бы у кого-то из них после этих слов не выступили слезы. И они начали выступать, сначала неохотно, потом все больше и больше, у одной, второй, третьей… Я же снова почувствовал дрожь: мои руки подрагивали, а кончики пальцев, прислони я их к столешнице, отбивали бы чечетку. Но я чувствовал подъем — он шел изнутри меня, рвался наружу. Я не мог хранить это в себе, и говорил, говорил… И я давал, если вспомнить озвученную ранее Камилле теорию. Это была победа, но надо было не просто победить, а уничтожить их, вогнать в землю — только тогда мне поверят и перестанут относиться, как к врагу. Я продолжал:
— «Сегодня, может быть, последний раз, когда ты видишь тех, кого любишь. Поэтому не жди чего-то, сделай это сегодня, так как если завтра не придет никогда, ты будешь сожалеть о том дне, когда у тебя не нашлось времени для одной улыбки, одного объятия, одного поцелуя, и когда ты был слишком занят, чтобы выполнить последнее желание. Поддерживай близких тебе людей, шепчи им на ухо, как они тебе нужны, люби их и обращайся с ними бережно, найди время для того, чтобы сказать: „мне жаль“, „прости меня“, „пожалуйста“ и „спасибо“ и все те слова любви, которые ты знаешь. Никто не запомнит тебя за твои мысли. Проси мудрости и силы, чтобы говорить о том, что чувствуешь. Покажи твоим друзьям, как они важны для тебя. Если ты не скажешь этого сегодня, завтра будет таким же, как вчера. И если ты этого не сделаешь никогда, ничто не будет иметь значения…»
Мощно. Эмоционально. И в точку. Они рискуют жизнью: некоторые охраняют главу государства, что само по себе опасно, некоторых кидают на выполнение различных спецопераций. И каждая из них уже прошла бессмысленный кровавый Полигон, цель которого до безобразия банальна — обагрить руки кровью, переступить через смерть. Никто из них не может с уверенностью сказать, что «завтра» точно придет, все ходят под богом. И кому, как не им, понять этот отрывок и сделать выводы?
Этот текст пришел в голову случайно, только что. И я рискнул, огорошив их, сыграв на эмоциях. И судя по установившейся в библиотеке звенящей тишине, не прогадал.
— Прости, Марта, — нарушил я паузу, выждав, примерно с минуту. Ее девочки зашевелились, как и «морпехи», посмотревшие на меня пустыми непонимающими глазами. — Я не считаю вас низшими существами. И обязуюсь никогда не применять против вас того, что может причинить вам вред или унизить.
Затем неспешно сгреб со стола капсулы и вышел, оставив их «довариваться в собственном соку». Рисков было два: первый — что они «не догонят», не поймут. В моей последней школе, например, с некоторыми такой фокус бы не прошел. Такими, как Долорес и ее бандой. Но к счастью, служа вербовки хлеб ест не зря, и все присутствующие оказались оделены природой в достаточной степени. И второй — что не вытяну я. Надо было не просто рассказать им байку из древности, но прочитать так, будто это я та самая тряпичная кукла. Но я смог, пускай мне на самом деле пришлось ею стать, прогнав весь текст через себя, через свою душу. Внутри меня колотило, я ощущал пустоту постэффекта… Но оно того стоило!
Девочки сидели в прострации и, кажется, не заметили моего ухода. «Морпехи» заметили, но уходить не спешили. Итак, сегодня я снова победил, расставив в общении с коллективом все точки над «i». Но плодов этой победы придется ждать еще какое-то время, это всплывет не сразу. Однако я не отчаиваюсь — там, где нельзя победить классическими методами, я буду сочинять что-то свое, новое, нестандартное, непривычное обывателям. Как сегодня. Потому, что только так у меня есть шанс — никакие стандартные «кабинетные» приемы не сработают. А сочинять… На фантазию я пока не жалуюсь. Посмотрим!..
