В евангелиях нет прямого указания на путь, избранный Иисусом по оставлении Геннисарста, но, вероятно, миновав Назарет, с его настолько же счастливыми, насколько и грустными воспоминаниями, Он перешел мост на южной оконечности озера и таким образом обошел кругом в Есдрелонскую долину или при Вефсеане (нынеш. Вали Муджейдаг), или через Фавор и кругом малого Ермона (нынешн. Вади Бирег), проходя по пути Ендор, Наин и Сунем.

Пересекши долину и пройдя Фанаах и Мегиддо, Он направился бы по хребту гор, представляющему северные границы Самарии, но при подошве его лежал город Ен-ганим, или «фонтан садов». Это было первое самарянское поселение, в которое Он пожелал зайти. Хотя случай этот рассказан у св. Луки перед отправлением семидесяти апостолов, но это, вероятно, зависело только от его личного выбора изложения порядка событий, и мы предполагаем, что в Ен-ганиме были двое из Его апостолов, чтобы приготовить Ему путь как в духовном, так и в простом обыкновенном смысле этого изречения. Кроме того, мы допускаем предположение, что этими предвозвестниками были Иаков и Иоанн, которые живее других могли чувствовать оскробления за то, что отвергли их Учителя. Жители этого городка, — которые в те времена не отличались особым расположением к странникам и, как говорит доктор Томсон, были «фанатичны, грубы и склонны к возмущениям», — решительно отказались принять или допустить Его в город. В первое время, при путешествии на север через Самарию, Он встречал не только радушный прием, но заботу удержать Его и послушать поучения Его, сколько возможно дольше. А теперь обстоятельства изменились: с одной стороны, потому что Он путешествовал с намерением пробраться в город, который самаряне ненавидели, и в храм, который они презирали; с другой, потому что в настоящее время с Ним было не небольшое число апостолов, а толпа последователей, признавших Его пророком и Мессиею. Если бы Гаризин, а не Иерусалим был целью Его путешествия, все пошло бы по-другому: но теперь Его намерения и Его приближенные заставляли просыпаться исконную народную злобу при одном предположении, что придется кормить путешественников из ненавистных для них иудеев. Таким образом, если чувства небольшой пограничной самарянской деревушки Енганима были настолько враждебны, то ясно, что покуситься на путешествие через всю ширину страны или зайти под сень их соперничествующего святилища было бы не безопасно, если не положительно невозможно. Тогда Иисус изменил направление пути и пошел к долине Иорданской. Будучи отвергнут в Галилее, получивши отказ в Самарии, Он направил стопы в Перею.

Тяжесть отказа возбудила в сердцах Иакова и Иоанна чувство сильного негодования. Нет ничего труднее, нет ничего раздражительнее, как слышать отказ в пище, крове и радушии после трудного путешествия, в особенности же пускаться вновь в путь из большого поселения, в котором странник ожидал найти себе покой и отдохновение. Исполненные мыслью о царстве Мессии, которое, предполагали, не нынче завтра будет объявлено, два брата задумали возместить приход Его синайским мщением, чтобы этим поразить и укрепить ослабший дух последователей, которые конечно пришли в уныние от такой прямой и решительной неудачи. Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как Илия сделал? «Что удивительного, — говорит св. Амвросий, — что Сыны Громовы желали, чтобы блистали молнии?» Этот порыв их гордости находит себе оправдание не только в образе действия Илии, но даже в том, что событие с Илиею происходило в той же самой Самарии. Но Иисус, обратившись к ним, сделал замечание. Не таковы цели и начертания Бога небес. Не знаете, какого вы духа, — сказал Он раздраженным ученикам, не вникнувшим в различие, которое отделяло Синай и Кармил от Голгофы и Ермона. Он приходил спасать, а не убивать. Он не судил тех, которые, слышавши слово Его, не веровали в Него. Таким образом, не произнеся ни одного гневного слова, Он пошел в другое селение и, без сомнения, Иоанн, который в это время не знал, какого он духа, вспомнил эти слова Христовы, когда пришел с Петром в Самарию для утверждения вновь обратившихся в христианство и для преподания им даров Св. Духа. Может быть, при этом же обстоятельстве и, скорее всего, вслед за таким грубым отказом, Иисус, обратившись к сопутствующему Ему народу, сказал ту замечательную проповедь, в которой предупреждал, что все желающие быть Его учениками должны приходить к Нему, не ожидая земной любви и людского радушия, но приготовясь к отказам, сопротивлениям и издержкам. Если понадобится, они должны расторгнуть все земные связи, отрешиться от всяких мирских выгод. Им надо будет взять на себя крест и последовать за Ним: странная речь, полное значение которой поняли апостолы только впоследствии! Неприятно и неразумно человеку начать строить дом и не кончить его; царю поднять войну, в которой предполагаются одни только несчастья и неудачи; стало быть, лучше совсем не следовать за Ним, если последователь не приготовлен к забвению всего, что у него есть на земле, не приготовлен к пожертвованию временными выгодами и к жизни единственно только для вечности. Неверующий может потерпеть потери и убытки, но его жребий все-таки менее жалок, нежели жребий ученика, который, обращаясь назад и бросая продолжительный взгляд на все, что им покинуто, предпримет бессильное и бедственное покушение служить Богу и маммоне.

Так как для Иисуса закрыт был вход в Галилею и Самарию, то Он направил путь в Перею, по долине Вефсеанской, между границами обеих провинций. На дороге встретился трогательный случай. На краю одного из селений, слух Иисуса поражен был мрачным, диким, жалостным криком и видом десяти прокаженных, составивших общество безвыходных бедняков. Они стояли вдалеке, не смея приблизиться, потому что их приближение было бы осквернением. Им надо было предупреждать всякого подходящего к ним надрывающим сердце криком: Тамэ! Тамэ! нечистый, нечистый! В этой смерти заживо было нечто отвратительное, потому что представляла страшный вид страдания и унижения, — нечто испорченное, потому что истощало все ключи крови человека, — нечто уродовавшее всю его фигуру, делавшее заразительным его прикосновение, медленно покрывавшее его струпьями и смердящими ранами, — нечто страшнейшее самой смерти. Эта болезнь мгновенно возбуждала в Иисусе сердечное сострадание. Но никогда не возбудила она Его настолько, насколько в эту минуту. Едва услыхал Он жалкий крик их: Иисус, наставник! помилуй нас! — как тотчас же, не успев еще приблизиться к ним, сказал громко: пойдите, покажитесь священникам. Они знали значение этого повеления; знали, что Он торопит их требовать от священника признания их исцеленными, — удостоверения о восстановлении для них всех людских прав и привилегий. При звуке этого могучего голоса они мгновенно почувствовали возвращение к жизни, возобновление энергии, очищение крови, которая начала сильнее биться в их жилах, а когда пришли к священнику, были вполне очищены.

Кто не был очевидцем отвратительного, тягостного зрелища, которое представляет вид прокаженных, с криком открывающих свои язвы и по большей части просящих милостыню на больших улицах некоторых восточных городов, тому трудно представить себе, как неизмеримо велик был дар, преподанный Иисусом этим людям, глубоко сознавая это в душе, всякий подумает, что исцеленные поспешили воротиться назад, чтобы высказать сердечную благодарность, — пробиться, если надо, сквозь огонь и воду, чтобы со слезами и признательностью броситься к ногам их Спасителя и благодарить за дар, который для них гораздо дороже самой жизни. Однако же, или всепоглощающее себялюбие, или закоренелость иудаизма, или вмешательство священников, или новая худшая проказа бесстыдной неблагодарности и суеверного невежества остановила этих людей: из десятерых, получивших исцеление, возвратился только один, и то самарянин. Не следует удивляться, что между прокаженными иудеями замешался самарянин: общие несчастья заставляют забывать всякую племенную вражду. В Биут-эль-Мазакине (приют несчастных) или в квартале прокаженных в Иерусалиме живут вместе магометане и евреи. Там, как на краю воды песок, собираются на границе двух стран бедствия тот и другой. Но девять иудеев оказались неблагодарными до низости и только самарянин возвратился, громким голосом прославляя Бога, и пал ниц к ногам Его, благодаря Его. Сердце Иисусово, несмотря на привычку к неблагодарности всякого рода, возмутилось таким единодушным, неестественным, вопиющим поступком.

Не десять ли очистились? спросил Он с грустным удивлением: где же девять? Как они не возвратились воздать слову Богу, кроме сего иноплеменника? В се благодеяния Его, говорит Ланге, как будто бы падали глубоко, в молчаливую могилу. Голос бедствия пробуждал мгновенно эхо в Его милосердии, но дивные слова этого милосердия, хотя проникали молнией через все естество слушателей, не вызывали ответного эха благодарности в их земных сердцах.

Не напрасно возвратился этот иноплеменник; не осталась редкая его добродетель без вознаграждения. Не только его тело, но и душа, которая несравненно дрогоценнее и которой зараза гораздо глубже, — была исцелена словами Спасителя: Встань, иди! вера твоя спасла тебя.