Контраст между миром, славою, небесным общением на горе и смятением, бешенством и неверием, которые встретили Ииусуса и апостолов, когда они спустились на уровень человеческой жизни, поражает воображение каждого читателя Евангелия. Эту картину небесного спокойствия и земных смут изобразила и обессмертила кисть Рафаэля.

Во время их отсутствия совершилось событие, которое привело прочих учеников в испуг и смущение. Толпа народа с книжниками во главе, приставая со спорами и шумными возгласами, теснила небольшую группу избранных друзей Христовых.

Но в этот самый момент народ завидел Иисуса. Его вид, Его необыкновенное величие, Его лучезарный взор исполнял благоговейного к нему чувства окружающих, и народ бросился Его приветствовать. О чем спорите с ними? спросил Он спокойно у книжников. Но, с одной стороны, книжникам стыдно было признаться в своих действиях, с другой — ученики Иисусовы глубоко сознавали свое маловерие и неудачу, чтобы осмелиться отвечать. Тоща выделился из толпы человек, который, преклонив колени пред Иисусом, вскричал громким голосом, что он отец единственного сына, в котором демонское влияние проявляется падучей болезнью, сопровождаемою в самых сильных ее припадках немотою, атрофией и манией самоубийства. Он принес несчастного страдальца к ученикам для изгнания злого духа, и их неудача вызвала несмешки книжников.

Это событие крайне опечалило Иисуса. О, род неверный и развращенный! воскликнул Он, доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? приведите его ко Мне сюда. Мальчик был приведен, и как только увидел Иисуса, то в то же мгновение в нем возобновился припадок болезни. Упав на землю в страшных конвульсиях, он катался с пеною у рта. Еще ни разу не приходилось Иисусу исцелять страдавших подобного рода упорной и сильной падучей болезнью.

Чтобы оставить сильнейшее впечатление ужаса этого зрелища в толпившемся народе, чтобы они уразумели, что неудача происходила не от Него, — Иисус медлил. Он хотел этим временем вызвать, заставить выразиться и утвердить колеблющуюся веру приведенного в трепет просителя.

Как давно это сделалось с ним? спросил Он.

С детства, отвечал отец, и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам.

Если сколько-нибудь можешь веровать, отвечал Иисус, как бы возвращая ему обратно его слова, все возможно верующему.

Тогда безнадежный отец испустил крик, повторяемый досель миллионами, и близко применимый к веку, подобно нашему неимеющему веры и потрясенному скептицизмом: верую, Господи! помоги моему неверию!

Между тем, во время этого короткого разговора, народ собирался в большем и большем количестве. Иисус, обращаясь к страдальцу, сказал: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. За этим словом последовал новый дикий крик и сильнейшие конвульсии, после которых мальчик остался на земле, перестал метаться и извергать пену: лежал недвижимо. Он умер, говорили некоторые, но Иисус взял его за руку и, среди восклицаний изумления, возвратил отцу спокойного и исцеленного.

Власть изгнания бесов Он дал предварительно ученикам своим, но Его именем для этого предмета пользовались всегда успешно и такие, которые не были в числе призванных. Поэтому очень натурально, что при первом же удобном случае апостолы спросили Его о причине их неудачи. Он откровенно сказал им, что это произошло вследствие их маловерия. Легко может статься, что вера их ослабела во время Его отсутствия или что они не были достаточно способны сладить с затруднениями, не имея при себе ни Петра, ни сынов Зеведеевых, или что грустное предсказание об отвержении и смерти произвело неприятное впечатление на умы слабейших из них. По крайней мере, Он признал удобным дать им теперь два великих урока: первый, что такие застарелые и закоснелые виды духовного, физического и нравственного зла могут быть уничтожены только молитвою, соединенною с поверкой собственной совести, и самоотвержением, которых наиболее действительным и могучим символом есть пост; другой, — что для полной веры все возможно. Вера, не больше зерна горчичного, может сказать горе сей: перейди отсюда туда и скройся в великое море, и она будет повиноваться.

До сего времени Иисус путешествовал около северных пределов Святой Земли, а теперь начал направлять стопы свои ближе к дому. У св. Марка мы читаем, что это возвращение было тайное и совершалось, может быть, не по большим дорогам, а скорее через холмы и долины верхней Галилеи, по направлению к западной части Иордана. Предметом занятий Иисуса уже не было учение народа, который был настроен так, чтобы отвергнуть Его, и среди которого Он чувствовал себя не в безопасности, но Он продолжал другую существенную часть Своего дела, которая состояла в приготовлении апостолов. Таким образом, постоянными предметами Его учения стали предательство, смерть и воскресение. Но Он говорил непонятливым умам. При глубоко укоренившемся предрассудке они не хотели видеть ясных предостережений; — при своем маловерии и робости не хотели добиваться дальнейшего просвещения. Мы ниоткуда не можем видеть такой наглядно ощутительной перемены, которую произвело в них потом воскресение Спасителя, как из наблюдения, с какою простотою и истиною они сообщают о близорукости и закоренелости их собственного понимания, в течение этих драгоценных дней, когда Господь находился среди их.

Одно, только, по-видимому, они усвоили себе ясно, что настало время какого-то чрезвычайного и замечательного исхода Христовой жизни и что затем последует великое открытие царства Мессии. Но и это открытие производило не то действие, какое требовалось: вместо возбуждения в них самоотвержения, оно пробуждало в них гордость; вместо утверждения в любви и смирении поднимало зависть и высокомерие. На пути, вспомнив, вероятно, предпочтение, оказанное Петру и сынам Зеведеевым, — они рассуждали между собою: кто из них больше?

В это время Иисус не сделал никакого замечания: Он предоставил спор разрешению их собственной совести. Но когда они достигли Капернаума и пришли в дом, тогда Он спросил их: о чем дорогою вы рассуждали между собою? Стыд заставил их молчать, и это молчание было красноречивым обличением их греховной совести. Тоща Он сел и начал поучать их, как делывал он нередко, что кто хочет быть первым, должен быть последним, и что путь к почестям есть смирение. Чтобы усилить впечатление этого наставления символом особенной нежности и прелести, Он подозвал к себе ребенка, поставил посредине и, обняв его, высказал, что пока они не сделаются настолько же смиренными, как это дитя, — не войдут в царство небесное. Они должны быть детьми в мире, и кто примет одного из таких детей во имя Христово, тот примет Его, а принимая Его, примет и Отца, пославшего Его.

Выражение: во имя мое, по-видимому, навело Иоанна на мысль сделать внезапный вопрос, который прервал нить поучения: Наставник, сказал Иоанн, мы видели человека, именем Твоим прогоняющего бесов, и запретили ему; потому что он не ходит с нами. Справедлив ли был этот поступок?

Нет! отвечал Иисус: не запрещайте; ибо кто не против вас, тот за вас.

Затем, держа ребенка в объятиях, как подлинник для своих замечаний, Иисус изложил пред ними всю виновность и опасность обиды, искушения, развращения с пути невинности и правды, научения нечестию или возбуждения нечестивых мыслей у одного из малых сих, которых Ангелы на небесах видят лице Отца небесного. Такой нечестивец и соблазнитель, совершая дело сатанинское, должен ожидать худшей судьбы, чем если бы повесили ему жерновый камень на шею и бросили его в море.

Он поучал их, что нет жертвы больше, как та, которая дает возможность избежать всякого покушения положить подобный камень преткновения на собственном пути или на пути других. Лучше отсечь правую руку и «войти в жизнь» увечным; лучше отрубить правую ногу и «войти в жизнь» хромым; лучше вырвать правый глаз и «войти в жизнь» слепым, нежели дозволить руке, ноге или глазу соблазнять на грех, а потом и быть во всей целости вверженным туда, где червь не умирает, и огонь не угасает. Лучше влачиться с жерновым камнем на шее в этом мире, нежели носить нравственный и духовный жернов соблазна, который вметает греховную душу в огненное озеро отчуждения и отчаяния. Как солью посыпается всякая жертва для ее очищения, так каждая душа должна быть очищена огнем, если нужно будет, самого строгого и самого ужасного самопожертвования. Пусть же этот чистительный огонь строгого суждения к самим себе пребывает с ними! Не допускайте эту соль потерять ее строгого свойства и — огонь его очистительной силы! имейте в себе соль; и мир имейте между собою.

Таким образом, чтобы укрепить их во взаимном мире, который был ими нарушен, и доказать, с одной стороны, что они не должны питать ненависти даже к жесточайшим их оскорбителям, с другой — как велик гнев Божий на тех, которые вводят в заблуждение других, Иисус учил, что с оскорбившим их братом должно поступать кротко не только при личных ему успехах, но и в случае необходимости публичной жалобы. Придерживаясь духа иудейского формализма, Петр желал известным числом ограничить такое прощение, но Иисус отвечал, что прощение должно быть безгранично и пояснил это учение превосходной притчей о слуге, который, когда Царь простил ему долг в десять тысяч талантов, тотчас же после этого схватил своего товарища за горло и не хотел простить ему ничтожного долга во сто динариев, — суммы в 1.250.000 раз меньшей, чем прощенная ему. Ребенок, которого держал Иисус в своих объятиях, символически напоминает нам, что получив познание о высокой любви Христовой с самого раннего детства, мы должны вникнуть в смысл Его наставлений глубже и исполнять точнее, чем это обязательно было в то время для Петра и Иоанна.