ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В полутора верстах от Вифлеема есть небольшая долина, где, под тенью оливовой рощи, стоит простая, как будто запущенная часовня во имя Ангела-Благовестника пастухам. Глядя на эту местность, св. пророк Михей восклицал: И ты, Вифлеем Евфрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными, из тебя произойдет мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных. Часовня эта выстроена в поле, где, по описанию св. евангелиста Луки, были пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего, как вдруг предстал им Ангел Господень и слава Господня осияла их. До их счастливого слуха донеслись звуки великой, радостной вести, что в эту ночь между людьми родился в городе Давидове Спаситель Господь наш Иисус Христос.

Окружавшие колыбель Искупителя были люди невысокого звания; место рождения и ясли, заменявшие колыбель, напоминали о бедности и недостатках. Казалось бы, в эту дивную ночь все небо должно было слиться в один радостный хор: светила на небе, пасущиеся стада на земле, «свет и звук в мраке и тишине» и восторги верующих — составить одну величественную картину, писанную небесными красками. Но в кратком изложении этого события у св. евангелиста мы читаем, что ангельские песни слышаны были только бодрствующими пастухами ничтожной деревушки, а пастухи эти, во время холодной зимней ночи, стерегли стада свои от волков и грабителей в полях, где Руфь, считавшаяся между предками Спасителя, скрепя сердце собирала некогда на чужой жатве оброненные жнецами колосья, — где Давид, младший член многочисленного семейства, пас овец отца своего.

И «внезапно», прибавляет единственный благовестник событий этой достопамятной ночи, среди равнодушия народа, не чувствовавшего рождения Избавителя, явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение.

Можно было ожидать, что христианское благочестие отметит это место достойным памятником и над этой грубой пастушеской пещерой воздвигнет великолепный храм, украшенный мрамором и мозаикой. Но часовня Ангела-Благовестника пастухам представляет простой склеп, и путешественник, спускаясь вниз по выкрошившимся от времени ступеням, которые веду; из оливовой рощи в эту мрачную впадину, с трудом может уверить себя, что находится в таком святом месте. Однако же эта кажущаяся запущенность имеет свой глубокий смысл. Бедность часовни согласуется с убожеством тружеников, видение которых напоминает.

Пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь, — сказали друг другу пастухи, когда ангельская песнь перестала оглашать ночное молчание. Путь их шел между освещенных луною садов вифлеемских, вверх по уступам холма, на зеленой вершине которого помещался небольшой городок Вифлеем, а в нем находилась гостиница или постоялый двор, который, конечно, ни наружностью, ни удобствами нисколько не был лучше нынешних караван-сараев. Эти сирийские гостиницы ныне, точно так же, как, вероятно, и прежде, представляют и представляли небольшое одноэтажное здание, сложенное из нетесаного камня и состоящее из четырехугольного загона, где можно спокойно оставлять на ночь скотину, и из выложенной сводом ниши для помещения путешественников, ничем не отделенных от находящегося в загоне скота. Лееван, или мощеный пол ниши, приподнят на фут выше уровня пола загона. Огромный постоялый двор, развалины которого видны в Миниэге, на берегу Галилейского озера, мог иметь большое количество подобных ниш, представлявших собой ряд небольших, невысоких и несообщавшихся одна с другою комнат, без передней стены, так что все посетители могли беспрепятственно видеть друг друга. Мебели там нет. Путешественник, желающий спокойствия, обязан запастись своим ковром, на котором может располагаться по своему усмотрению, т. е. сидеть, поджавши ноги во время еды, или лечь, если хочет спать. Там принято за правило, что всякий заботится о себе сам: сам запасается пищей; сам хлопочет о своем скоте; сам приносит воду из соседнего источника. Никто не ожидай и не ищи постороннего внимания или предупредительности; за то и оплачивается это убежище, безопасность и та часть пола, на которой кто лежал, самой ничтожной суммою. Но если кому доведется запоздать в пути и прийти в гостиницу, когда все лееваны уже заняты, то ему предстоит немалый труд устроить самому по возможности опрятное и приличное помещение для себя и семейства в одном из углов грязного пола, который не занят лошадьми, мулами и верблюдами. Помет, спертый воздух, тяжелый запах от множества животных, неприязненное надоеданье парий-собак, сообщество с самыми низкими попрошайками увеличивают тягость положения путешественника, которое не замедлит осуществиться при путешествии по Востоку.

Подобная гостиница, вся или часть ее, где помещаются животные, нередко устраивалась и устраивается в тех бесчисленных пещерах или горных ущельях, которыми так изобилуют известковые скалы этого центрального хребта. Надо думать, что и постоялый двор в небольшом городке Вифлееме, — называемый Евфрафским, в отличие от соименного ему города в стране Завулоновой, — был выделан из подобной пещеры. По крайней мере так говорит св. мученик Иустин, живший в начале второго века (103–166 гг. от Р.Х.) и с малолетства знакомый с Палестиной; таково и древнее, установившееся предание восточной и западной церквей, принадлежащее к тем немногочисленным преданиям, которые хотя и не упоминаются у евангелистов, но совершенно основательно принимаются за достоверные. За этой пещерой возвышается церковь и монастырь во имя Рождества Христова, а в соседней пещере проводил тридцать последних лет своей жизни в посте и молитве высокоученый, красноречивый учитель церкви, блаженный Иероним, которому приписывают перевод Библии на латинский язык.

Из своего северного убежища в Назарете, в горной стране Завулоновой, в зимние холода, простой плотник совершал путь с обрученною ему женою, которая была уже на последних днях своей беременности. Это были Иосиф и Мария. Они происходили из дома и племени Давидова, но были крайне бедны. Подобное положение потомков царского рода нисколько не удивительно. Гиллел, великий раввин, будучи тоже потомком Давида, провел большую часть своей жизни в крайней нищете, занимаясь ремеслом. За несколько веков до пришествия Христа Спасителя мы видим внука знаменитого законодателя Моисея неизвестным бродячим левитом, который нанимается в услужение за две одежды и десять сиклей (около 9 руб.) в год. Зеленая чалма в Египте и Аравии, отличающая потомков Магомета, видится нередко на бродягах и нищих. Но происхождение Марии из царственного дома Давидова не подвержено ни малейшему сомнению. Разность родословной в именах произошла единственно от того, что евангелист Матфей указывает на старшую царскую линию, а евангелист Лука исчисляет природных предков. Потому что у евреев существовало право ужичества, по которому жена бездетно умершего поступала в жены к ближайшему родственнику, например, к родному или двоюродному брату покойного, с тем чтобы он продолжил братнее поколение. Таким образом, в отношении родителей Иосифа: у Рисая был сын Илий, умерший бездетным; жена Илия перешла к Иакову, сыну Авиуда, двоюродному брату покойного, и родила Иосифа: следовательно, Иосиф, будучи природным сыном Иакова, считался по праву ужичества сыном Илииным.

Целью настоящего тягостного путешествия Иосифа и Марии из Назарета в Вифлеем (около 120 верст) была приписка, во время производившейся тогда народной переписи, как членов дома Давидова, к поселению, которое было родиной их великого предка, где он, будучи еще мальчиком, пас стада свои в уединенных горах. Неизвестно, для верного ли обложения народа податями или написания общего положения по управлению предполагалось составить этот перечень подданных Римской империи, часть которой составляла и Иудея; но политические условия тогдашней империи были таковы, что одного простого намека со стороны императора было достаточно для того, чтобы его мысль приведена была в исполнение в самых отдаленных углах его владений. Таким образом надо думать, что эта перепись объявлена первоначально Сентием Сатурнином, начата Публием Сульпицием Квирином, когда он был в первый раз легатом в Сирии, и окончена в течение второго срока службы этого последнего. Из уважения к еврейским предрассудкам, нарушение которых было всегда сигналом к внутренним беспокойствам и возмущениям, перепись совершалась не как у римлян, по месту жительства каждого, но, согласно еврейского обычая, по поселению, к которому семейство первоначально принадлежало. Иудеи крепко держались своих родословий и памяти давно отживших племенных отношений. Поэтому хотя путешествие было для Иосифа тяжело и неприятно, но сердце его утешалось мыслью, что его высокое происхождение будет признано письменно и законным образом, а с тем вместе и радостными надеждами о скором пришествии Мессии, которым необыкновенные, почти что ему одному известные, обстоятельства придавали еще большее утверждение и большую силу.

Путешествие на Восток дело нелегкое, в особенности когда страна возбуждена политическими неприятностями. Местечко Бироф в 7 1/2 верстах от Вифлеема, а, может быть, и Иерусалим (в 3 верстах) были ночлегом Иосифа и Марии перед остальным последним переходом. Немудрено, что предчувствие близких родов замедлило ход матери, почему другие путешественники успели опередить их, и когда Иосиф с обрученною ему женою, преодолевши трудности крутого ската при колодце Давидовом, добрались до гостиницы Вифлеемской, то не нашли уже ни одного свободного леевана. Легко может статься, что этой гостиницей был дом Кимгама и, следовательно, местность, где тысячу лет тому назад стоял дом Вооза, Иессея и Давида. Перепись собрала в небольшой городок такое количество странников, что в гостинице не оставалось никакого помещения. В необделанной известковой пещере, предназначенной для стойла, среди сена и соломы, разбросанных для корма и подстилки скоту, далеко от постоянного местожительства, между чужими людьми, в холодную зимнюю ночь, — при обстановке, лишенной не только земного величия, но даже обыкновенного удобства, — родился Христос Спаситель мира. А между тем в расстоянии нескольких верст, на плоской вершине крутой скалы, называемой ныне Джебель-Фурендис, или «маленький горный рай», возвышался укрепленный дворец великого Ирода. Великолепные дома его друзей и придворных теснились около подошвы холма. Скромные путешественники, проходившие мимо, слыхали там нередко звуки соблазнительной музыки, оглашавшие его пиршества, и крики диких наемников, оружие которых заставляло народ покоряться деспотической воле его владыки. Но истинный царь Иудейский и Господь вселенной родился не в крепости и не в царских палатах. Носящие роскошную одежду живут во дворцах. Стойло на небольшом постоялом дворе более приличествовало месту рождения Того, Кто пришел объявить миру, что пред лицом Божиим душа великого монарха не дороже и не выше, чем душа последнего из его рабов, Кто на земле не находил места, где бы преклонить голову, Кто с позорного креста управляет всей вселенной.

По качающемуся над входом фонарю пастухи тотчас узнали гостиницу и, вошедши туда, нашли Младенца, лежащего в яслях, а при нем Иосифа и Марию. Воображение поэтов и живописцев создало много картин, представляющих великие и славные моменты этого события. Ясли-колыбель окружили они лучами и сиянием, до того осветившими всю местность, что присутствовавшие закрыли глаза от блеска. Но все эти измышления исчезают перед действительностью. Такую славу, какую видели пастухи, можно прозревать только разумными очами веры, а в сущности они увидали только галилейского ремесленника не первой молодости, молодую мать, о которой не могли иметь и понятия, что она Матерь-Дева, и находившегося при ней новорожденного Младенца, Которого, за невозможностью получить постороннюю помощь, она укрывала в пеленки своими руками. Свет, который светится во тьме, не есть свет физический, но луч духовный. Рассвет свыше осветил тогда только немногие верные и простые сердца.

Писатели апокрифических евангелий, по своей склонности к хорошей обстановке и неутомимости в изобретениях, говорят, что пастухов было четверо и их звали: Мисаил, Ахиил, Кириак и Стефан; местом же рождения их указано селение Беит-Сагюр. Но это ничем не подтверждается.

Настоящие вполне достоверные евангелия, каждая страница которых дышит простотой, видимым признаком правдивости рассказа, приводят это событие без всяких пояснений и дополнений. Они не нуждаются в избытке мистерий и чудес, которыми южное еврейское воображение старалось обставить приход Мессии; не нуждаются и в апокрифических рассказах относительно новорожденного Младенца. Эта господствующая в них историческая простота составляет очевидный до осязания контраст с подложными евангелиями ранних веков и со всеми придуманными на разные случаи легендами. Если бы наши евангелия не имели самостоятельности, то разделяли ли бы характеристику, принадлежащую всем без исключения изобретениям относительно жизни Спасителя. Для ума непросвещенного невероятно, чтобы такое поразительное в мировой истории событие совершилось без колебаний н катастроф. И вот, в апокрифическом Евангелии, приписываемом апостолу Иакову, есть целая глава, посвященная описанию: как в благоговейный момент рождения Спасителя полюс небесный прекратил движение; птицы замолчали; кто торговал, перестал торговать; кто что брал, не покидал; кто нес в рот, не доносил; но глаза всех вдруг обратились к небу. Множество других чудес сохранилось в преданиях. Но измышления людские не похожи на дела Божии. В Его начертаниях нет ни поспешности, ни остановки, ни колебания, ни непоследовательности: Он творит все в величественном молчании и совершаемое Им видится в свете, который светит спокойно во тьме. Непроницаемая пучина советов Божиих восстает волною; проливаются ее глубокие источники; разливается спасение в народах, а ничего не видно на поверхности человеческих обществ, ни малейшей волны на море житейском: дела человеческие идут своим порядком.

Сколько времени Мать с Младенцем пробыла в пещере, мы сказать не можем, потому что в Евангелии описания нет, но достоверно то, что в настоящее время народ не остается подолгу в палестинских гостиницах, как не приспособленных для продолжительного житья, и из Евангелия св. Матфея известно, что волхвы посетили Марию уже в доме, а не в гостинице. Более полное описание этого события находим мы в Евангелии святого Луки. Необыкновенная прелесть рассказа, удивительная простота, спокойный тон благородной сдержанности дают много намеков, что сообщенные им известия, представляющие отрывочные заметки о детстве Спасителя, записаны им прямо со слов Пресвятой Девы. Трудно даже представить себе, чтобы эти рассказы происходили из какого-нибудь другого источника, с одной стороны потому, что матери суть природные историки младенческих лет своих детей, с другой и важнее всего потому, что в слоге евангелиста, носящем на себе оттенок женской памяти и женского взгляда, мы встречаем очевидное подтверждение этой догадки. Всякая другая мать, давши волю воображению, из пристрастия к своему ребенку, каждому ничтожному случаю в его жизни придала бы особое, важное значение; но для Марии подобные преувеличенные рассказы показались бы слишком ничтожными, были бы ей совершенно чуждыми. Другие могли всему удивляться, а для Нее всякое удивление исчезало в одном господствующем откровении, в одном всепоглощающем сознании, что Сын Ее есть Сын Божий. Она не расточала, но сохраняла все слова сии в сердце своем. Глубокий смысл и святость этого молчания со стороны Пресвятой Девы служат прямым объяснением того обстоятельства, что единственно только евангелисту Луке вверены были вполне некоторые подробности относительно детства Спасителя.