7. Первые две недели в море

В три пополудни в четверг, 31 октября 1968 года – за девять часов до истечения конечного срока старта – яхту Дональда Кроухерста отбуксировали за отмель тинмутского порта, чтобы оттуда он начал свое путешествие. Было холодно, и моросил мелкий дождь. Кроухерста сопровождали три моторных катера, на борту находились около сорока человек: его друзья и съемочная группа «ВВС». Еще примерно полсотни зрителей наблюдали за происходящим с берега. Последний пакет (с батарейками для фонарика) из закупавшихся в спешке запасов был заброшен на борт судна, когда яхтсмен готовился поднять паруса. И тут же сразу все пошло наперекосяк. Передние паруса не поднимались – днем ранее в страшной спешке вместе с поплавком безопасности к топу грот-мачты прикрепили и оба фала. Более того, Джон Эллиот по ошибке закрепил кливер и стаксель не на тех штагах и не в том порядке. Кроухерсту, конечно, ничего не стоило забраться на мачту и освободить фалы, но он не хотел беспокоить жену, наблюдавшую за происходящим. Он повернулся и крикнул своим друзьям в гневе: «Как я рад, что вскоре окажусь один в море подальше от вас, идиотов!», после чего попросил отбуксировать его обратно в порт. Затем он энергично подмигнул Клэр, ободряя ее. Да, может, все идет не так, но он счастлив наконец-то отправиться в путь.

После того как такелажник из «Morgan Giles» залез на мачту и освободил фалы из-под поплавка безопасности, Кроухерст переставил передние паруса, а дипломатичный Родни Холворт поднял на вершину мачты флажок тинмутского яхт-клуба «Corinthian Yacht Club», и тримаран снова отправился в путь. В этот момент скептический настрой местных жителей уже достиг апогея, и они стали открыто отпускать язвительные и нелицеприятные комментарии. Кроухерст же благополучно поднял паруса и ровно в 4.51 пополудни (плюс-минус пять секунд) пересек линию старта за мысом Несс. Официальный хронометрист выстрелил из пистолета, чтобы обозначить момент старта. Кроухерст галсами вышел в залив Лайм, двигаясь в юго-восточном направлении против довольно сильного южного ветра. Примерно с милю за ним следовали моторные лодки, пока дождь и сумерки не поглотили их. Клэр Кроухерст не махала на прощание. Она просто стояла на носу переднего баркаса и смотрела, как ее муж на всех парусах уходит в море.

Через четыре часа контргалс привел «Teignmouth Electron» назад к Торки, а еще через два часа он снова повернул на юго-восток. Фалы передних парусов по-прежнему вызывали недовольство моряка. Они каким-то образом спутались в огромный клубок, напоминающий, по словам Кроухерста, двойной турецкий узел – чрезвычайно сложное плетение, которое моряки делают для украшения. Тогда же на яхтсмена снова напала морская болезнь – «думаю, все из-за нервов», но, несмотря на это, он взялся наводить порядок в каюте, загроможденной сваленными в беспорядке припасами. На койке было столько пакетов и свертков, что в ту ночь яхтсмену пришлось спать на полу, подложив под себя непромокаемый комбинезон вместо матраса.

Весь следующий день Кроухерст приводил в порядок каюту. Он отметил в журнале, что на грота-гике сломаны люверсы (они предназначались для фиксации галсового угла грота). «Эта поломка будет доставлять неудобства на протяжении всего путешествия», – записал он и решил соорудить какое-нибудь приспособление из веревки в качестве замены. Кроухерст постоянно находил разрозненные, но важные запчасти и детали оборудования (например, кресала для зажигалки «Variflame»), рассованные по разным контейнерам «Tupperware» в самых невообразимых сочетаниях, и соображал, куда бы прибрать их. К вечеру тошнота наконец прошла, на траверзе был плимутский маяк «Эддистоун», а каюта тримарана приобрела тот вид, какой будет иметь на протяжении всего плавания.

Каюте Тримарана «Teignmouth Electron», такой маленькой, что ее с натяжкой можно было назвать жилым помещением, в течение следующих восьми месяцев предстояло стать домом для Кроухерста. Всего девять футов в длину и восемь в ширину, она имела низкую и покатую крышу, способную выстоять под напором ветра и волн. Впрочем, она была не больше каюты яхты «Suhaili» Робина Нокс-Джонстона, но казалась совсем уж крошечной по сравнению с царскими апартаментами, которые устроил Найджел Тетли на своем судне, тримаране типа «Victress». Трап, ведущий в центр, был два фута шириной. По правому борту находился длинный штурманский стол со шкалами анемометра, которые показывали направление и скорость ветра. К краю стола были привинчены тиски для проведения ремонтных работ, а впереди находился столик поменьше, устроенный специально для радиостанции «Marconi Kestrel». По левому борту располагались раковина и оборудование камбуза, тут же был встроенный маленький столик с мягким сиденьем, обитым красной материей. Здесь Дональд Кроухерст ел, думал и делал записи в судовые журналы.

Через носовую часть каюты тянулась переборка, на которой висел барометр Питера Биэрда, радиогромкоговоритель со связкой спутанных проводов для приемника Маркони. Здесь же находился радиопередатчик «Racal RA 6217» и приемник/передатчик «Shanon Mark 3» вместе со сваленными в беспорядке блоками питания, антеннами, микрофонами, наушниками, ключами для радиопередач и коммутационными панелями. Оборудование было под стать каморке, какую устраивают многие радиолюбители на чердаке дома. На самом деле любого, кто оказывался на борту «Teignmouth Electron», впечатляли провода, висевшие по всей каюте. Со стороны левого борта, исчезая за красными подушками сиденья, проходила толстая связка аккуратно скрепленных разноцветных проводов. Это был костяк той самой расхваленной Кроухерстом электронной системы яхты. Провода, выходя на палубу, расходились веером к мачтам, поплавкам и разным частям такелажа. Выглядело это очень впечатляюще и вроде бы оправдывало все лирические разговоры о «чуде электронной мысли», но после уборки в каюте Дональду Кроухерсту уже так не казалось. Каждый раз, приподнимая сиденье с красной обивкой, он видел, что провода обрывались прямо здесь, спутываясь в беспорядочный клубок. У него так и не нашлось времени, чтобы довести до ума свой волшебный «компьютер», хотя проделанная под скатом дыра предназначалась специально для установки этого устройства. Ничего замечательного не было и в том, что другие концы проводов, подходя к местам назначения, также свисали там, незачищенные и не присоединенные ни к чему.

В передней части каюты, за низкой аркой, где были установлены две диафрагменные помпы «Henderson», находилась единственная на тримаране койка. Она имела всего два фута в ширину и обоими концами упиралась в полки с заставленными в два ряда контейнерами «Tupperware» – их Кроухерст постепенно и бессистемно заполнял разными запчастями, банками и пакетами со съестными припасами и прочим скарбом. Тут были сухие овощи, инструменты, такелажные блоки, кинокамера «ВВС» и пленки к ней, банки с соусом карри, пакеты с мукой, сухим молоком, батарейки и сверх всего все прихваченные в дорогу запасные радиодетали. Радиодетали! Они присутствовали не просто в огромном, а в неимоверном количестве. Коробки, сотни коробок с транзисторами, конденсаторами, резисторами, герконовыми переключателями, клапанами, кабелями, печатными платами, теплоотводами, вилками и розетками – все это занимало по крайней мере десять контейнеров «Tupperware». Для чего так много? Наверное, любой человек, находящийся в замешательстве, с одержимостью убеждает себя в том, что дело, в котором он по-настоящему хорошо разбирается, всегда поможет ему выпутаться из беды.

Прочие предметы были раскиданы по койке и рассованы по каюте. За ступенями трапа виднелись два спасательных жилета, три страховочные обвязки для крепления к штормовым леерам, чтобы моряка не смыло за борт, и шесть нераспечатанных наборов сигнальных флагов M, I и K, выданных организаторами – газетой «Sunday Times». Они были свалены в кучу вместе с восемью контейнерами «Plysu» с питьевыми запасами, а под ними, внизу, располагался один из нескольких баков для воды, вделанных в корпус яхты.

Над штурманским столом висела книжная полка, на которой располагались справочники Адмиралтейства Британии – «Лоции» и «Морские пути», а также три из четырех инструкции по использованию радиоприемников. Здесь находились и навигационные карты с таблицами приливов и отливов, «Навигационный альманах» Рида за 1968 и 1969 годы, инструкции по эксплуатации генератора, автоматического рулевого устройства и радиооборудования. Для души Кроухерст взял всего несколько книг: «Шанти из семи морей», антологию произведений Стэна Хагилла, сочинение сэра Фрэнсиса Чичестера «На «Gipsy Moth» вокруг света», «Сервомеханизмы» П. Л. Тэйлора, «Математику технических систем» и «Специальную и общую теорию относительности» Альберта Эйнштейна. Ему не хотелось брать романы в дорогу, как он признался Клэр. Учебников по математике хватит за глаза, чтобы занять себя.

На верхней полке, обмотанное розовой ленточкой, лежало горлышко от бутылки шампанского, которую разбили о борт тримарана во время спуска на воду. Рассованные по разным выдвижным ящикам, лежали тарелки, ножи и вилки, личный секстан Кроухерста, губная гармошка «Hohner», баночка с французской горчицей, аптечка, грелка, скрученное в свиток коллективное письмо «от владельцев отелей Тинмута», желавших ему, конечно, «удачного плавания», несколько банок пива и бутылка метилового спирта для растопки плиты.

Уже сейчас, всего на третий день нахождения в море, Кроухерст стал беспокоиться по поводу запасов спирта. Он высчитал необходимый объем на основе данных из книги Эрика Хискока «Путешествия под парусом». Хискоку понадобилось полгаллона спирта на двух человек для плавания, продолжавшегося 81 день. Кроухерст разделил потраченное ими количество надвое, забыв, что один человек готовит еду так же часто, как и два, поэтому ему требуются те же полгаллона. На борту же находилось всего полтора галлона спирта. «Их должно хватить, так как, по моим прикидкам, на весь путь уйдет 81 × 3 = 243 дня». (Этого действительно хватило. По жуткой иронии судьбы вояж Дональда Кроухерста продолжался точно 243 дня. К концу путешествия у него осталось менее пинты неиспользованного спирта.)

В тот же день он попробовал включить радиооборудование, но безуспешно. Яхтсмен еще поворчал на тот самый узел, который скрутился на фалах передних парусов: «Одна из самых жестоких морских шуток. Несколько часов уйдет на то, чтобы распутать этот клубок, и еще больше времени, чтобы провести все как нужно».

Именно в этот момент – в поле его зрения все еще находился мыс Лизард в виду Фалмута – начались настоящие проблемы. Первым устройством, вышедшим из строя, стал авторулевой Хаслера. Несмотря на все модификации, произведенные в Тинмуте, из устройства выпало два винта, как записал капитан тримарана в судовом журнале. Кроухерст заменил их другими, сняв с менее значимого оборудования, но у него в буквальном смысле не было ни запасных винтов, ни болтов. Повторись это снова, и он потеряет контроль над судном, если только не будет постоянно стоять у штурвала. Занимаясь устранением неполадок в рулевой системе, Кроухерст обнаружил, что лаглинь (он тянулся в кильватере за кормой для измерения пройденного расстояния) намотался на перо руля, из-за чего заклинило его ротор. Он посмотрел на показания лага: судя по ним, было пройдено всего семь миль. Яхтсмен привязал лаглинь к румпелю, чтобы тот не попал еще куда-нибудь, и нашел новую веревку для снятия точных показаний скорости. Надвигались сумерки, и нужно было поднять металлический радиолокационный отражатель повыше на мачте, но тот неудачно сорвался, и Кроухерст сильно порезал указательный палец на левой руке. «Повсюду кровь. Аптечка куда-то подевалась. Конечно, тут же просто идеальный порядок!»

Проблемы с авторулевым Хаслера, очевидно, вогнали Кроухерста в депрессию. Чтобы поднять себе настроение, он решил устроить на следующий день пир на завтрак и уселся, чтобы набросать цветистый отрывок о своих морских приключениях в судовом журнале. Он был подчеркнут как важный и, очевидно, предназначался специально для публикации.

«Сегодня днем приплыли морские свиньи, приветствуя меня. Их было около тридцати, и они плавали вокруг яхты, сопровождаемые стаей чаек. Иногда, выстраиваясь в шеренгу по шесть пар (им, похоже, нравится плавать парами), они прыгали со стороны правого борта и огибали нос – к левому. Они плавали вокруг и прыгали, исследуя меня! Я вспомнил старую пословицу: Когда рак на горе свистнет и свинья полетит… Но в море и небывалое бывает».

В третью ночь своего путешествия Кроухерст был занят преимущественно тем, что изучал справочник Адмиралтейства, предназначенный для капитанов паровых и парусных судов и известный под названием «Морские пути», где приводились рекомендуемые навигационные маршруты. В этом томе, вобравшем в себя знания и опыт мореходов за многие столетия выхода в море, описывались наиболее благоприятные маршруты в различные места назначения в каждое из времен года, а также давалась информация о преобладающих ветрах в определенных широтах. Из-за переменчивости ветров капитанам любых парусных яхт, отправляющимся в путешествие по Атлантическому океану, рекомендовалось прокладывать курс по старому, известному навигационному маршруту – то есть сначала забрать на запад, после чего повернуть на юг, пройти мимо побережья Португалии и Мадейры, а потом, двигаясь по широкой дуге, повернуть на запад через Южную Атлантику. Кроухерсту, по всей видимости, было прекрасно известно об этом из прошлого читательского опыта, но по какой-то причине в ту ночь он посчитал необходимым освежить в памяти свои знания. В отличие от Чичестера, у него не было тщательно распланированного маршрута до отплытия: похоже, он намечал его по мере продвижения.

Воскресным утром Кроухерст приготовил обещанный себе накануне грандиозный завтрак. В его меню были «чай, каша, яичница, тосты с джемом, еще чай». После чего он завалился спать. Слава богу, условия были идеальными: дул норд-ост со скоростью 15 узлов, и «Teignmouth Electron» несся по просторам Атлантики, обгоняя ветер. Тут выяснилось, что радиоприемник не работает. «От него теперь не больше пользы, чем от мертвого якоря. Надеюсь, его удастся починить», – написал Кроухерст. И снова в журнале появляется лирическое отступление – предназначенный специально для публикации отрывок, уравновешивающий тон повествования.

«Проштудировав «Морские пути», я решил сделать крюк к западу. Погода – просто чудо для капитана клипера… Внутренний голос продолжает шептать: «Кароццо идет по пятам», и это заставляет, подвигает меня срезать путь, пройдя у самого острова Уэссан. Если ветер продержится и дальше, я буду мчаться на своей яхте так же быстро, как на клипере. Может быть, это удлинит плавание на несколько дней, но такой путь намного безопаснее. Да и в любом случае я смогу наверстать упущенное время, если подует вест или зюйд-вест, что очень вероятно».

(Как оказалось, внутреннему голосу, нашептывающему о приближении Кароццо, не стоило верить. Итальянский яхтсмен, также стартовавший в спешке, в отличие от Кроухерста выбрал другой подход. Чтобы соблюсти правила гонки, он поднял паруса 31 октября, но тут же бросил якорь недалеко от берега и целую неделю занимался укладкой снаряжения, налаживал оборудование и проверял, все ли работает нормально, прежде чем начать бороздить просторы Атлантики.)

Кроухерст же в этот момент в открытом океане в 200 милях от берега учился справляться с проблемами, вызванными изначальными недоработками. Он начал с тщательного осмотра сломанного радиоприемника «Racal». Потратив несколько часов, он разобрал приемник на части и, к своему стыду, обнаружил, что единственной неисправностью в нем был сгоревший предохранитель. Авторулевой Хаслера снова стал барахлить. За ночь ветер сменился на юго-восточный, и когда Кроухерст проснулся, «Teignmouth Electron» мчался в северном направлении. Яхтсмен воевал с механизмом почти все утро, пытаясь заставить его работать на новом галсе. В конечном счете ему пришлось убрать грот, чтобы яхта замедлила движение, так как удерживать судно на нужном курсе удавалось только на скорости 2–7 узлов. Он вернулся к бытовым делам и приготовил еды на три дня вперед: мясо с рисом под соусом карри. Снова стал беспокоить нарыв на лбу, появившийся еще во время путешествия вдоль побережья, и отек распространился на левый глаз. Путешественник решил найти флакон с витаминами, затерявшийся где-то в одном из поплавков тримарана.

Во вторник 5 ноября Кроухерст обнаружил еще одну серьезную неполадку.

«Сегодня день рождения моей дочери. Поздравляю, Рэйчел! А между тем у меня выдалось то еще утречко. Подняв грот и прокладывая курс на юго-запад, я был доволен собой и тут заметил, что из-под крышки одного люка выходят пузыри, когда «Teignmouth Electron» качнуло на волне! Мои опасения подтвердились. Оказалось, что левый поплавок погружен в воду гораздо больше, чем положено при ходе левым галсом. Все указывает на то, что он заполнен водой.

Чтобы снизить нагрузку на левый борт, я изменил курс на западный и отвернул барашковые гайки. Отделение действительно было заполнено водой до самого уровня палубы. Я вычерпал ее ведром, вытер все насухо шваброй и завернул винты, предварительно поставив фибергласовую прокладку «Syglas». Она должна предотвратить проблемы в дальнейшем. Работа была долгой и изнурительной. На вычерпывание такого объема воды у меня ушло три часа. Волны были футов пятнадцать высотой, а сила ветра баллов семь, так что, пока я вычерпывал воду, она наливалась обратно!»

Затем у Кроухерста случился первый приступ отчаяния, недолгий, но вполне ощутимый.

«Я проклинал людей, которые по доброте душевной достаточно много помогали мне, покупая припасы для путешествия, и проклинал себя за свою глупость. Я клял свою игрушечную лодку, которая годилась разве что для плавания в озерах Норфолка или в пруду Эрлс-Корта. Но когда я наконец закончил работу, поел риса с мясом, сгрыз яблоко и выпил чаю, я испытал чувство огромного удовлетворения. Ведь со мной случилось нечто такое, чего я все время боялся, и мне удалось справиться. Теперь нужно было заняться оставшимися люками. Я заглянул в главный люк по левому борту, и там вроде бы все было нормально. Нашел витамины. Мимо прошло китобойное судно, испанское или французское, просигналило мне».

Вспышка гнева против людей, помогавших с подготовкой тримарана к путешествию, вероятно, была вызвана предположением, что именно кто-то из них завернул гайки на люках недостаточно плотно. Но Кроухерст заранее допускал возможность возникновения течей, вызванных неполадками, которые не так легко будет устранить. И страшился этого. При этом может показаться странным, что он недостаточно внимательно отнесся к словам Клэр, сообщившей мужу о протекающем поплавке, и дважды проверил принадлежности для вычерпывания воды перед отправлением из Тинмута.

Тем вечером Кроухерст попытался вскрыть нарыв у себя на лбу, который оказался просто бездонным, и проглотил несколько пилюль, решив, что пенициллин и витамины помогут ране быстрее зажить. Он зарядил аккумуляторы и попробовал, хоть и безуспешно, соединиться с радиостанцией «Портисхед». Эта неудачная попытка радиосвязи, по всей вероятности, подействовала на него еще более угнетающе, чем все прочие проблемы. «Лег спать в большом расстройстве», – написал он в журнале.

На этом этапе путешествия Кроухерст решил узнать, насколько быстро продвигается вперед. Он произвел кое-какие расчеты в судовом журнале. Со 2 по 6 ноября тримаран преодолел 538 миль, то есть в среднем проходил примерно по 134 мили в день. На первый взгляд, казалось бы, наблюдался прогресс: такие же показатели были и у Чичестера. Впрочем, Кроухерст не отметил в журнале одну деталь: бо́льшую часть указанного расстояния судно прошло, лавируя против ветра, который вот уже два дня стойко дул с юга. Неспособность тримарана выходить на ветер снова дала о себе знать. За четыре дня Кроухерст на самом деле преодолел всего лишь 290 миль по намеченному маршруту.

В ту же среду яхтсмен стал вычислять свои координаты по звездам (до этого он не спешил с определением точного местоположения судна за исключением одного случая крюйс-радиопеленга, взятого при помощи навикатора). Кроухерст продолжал придерживаться способа навигации, названного Питером Иденом «немного легкомысленным». При помощи секстана он фиксировал высоту Солнца в полдень и часто – утром или вечером, после чего, используя морской альманах, хронометр и таблицы, можно было довольно точно определить позицию судна в море. Он крайне редко вычислял высоту звезд и планет, а когда делал это (были спорадически попытки с Венерой), неизменно получал своеобразные результаты.

Большей частью Кроухерст использовал куда менее надежный, хотя и более простой метод. Фиксируя время нахождения Солнца на максимальной высоте и сравнивая его с теми же показаниями для Гринвича, он вычислял широту и долготу. К сожалению, таким способом можно точно определить широту, но не долготу. Из-за этого возникала погрешность примерно в 40 миль или около того, а при неточности хронометра ее величина могла возрасти вдвое.

Первую попытку, предпринятую в ту среду, нельзя было назвать особо успешной. «Несколько раз измерил высоту Солнца для вычисления координат яхты, – написал Кроухерст в журнале. – Потом нашел ошибку в 3 минуты на хронометре. Я бы и не заметил ее, если бы не мои наручные часы «Rotary». Желание синхронизировать показания хронометра Гамильтона, палубных часов «Зенит» и наручных часов, должно быть, выливалось в многочасовую и кропотливую проверку данных, что позднее переросло в одержимость, манию.

По расчетам Кроухерста, в тот момент он находился примерно в 80 милях к западу от Британии. Ветер отошел на запад, и впервые тримаран стал двигаться строго на юг безо всяких отклонений от курса. Яхтсмену удалось связаться и с радиостанцией «Регби», чтобы договориться о радиотелефонной связи, и с навигационной береговой радиостанцией «Портисхед», чтобы отправить поздравительную телеграмму дочери. «Очень счастливый день», – написал он в журнале, снова пребывая в эйфории.

На следующий день, после недельного пребывания в море, снова дал о себе знать ветровой автопилот Хаслера. Из него выпали еще два винта. Настроение у Кроухерста резко испортилось, и он дал волю чувствам, изливая на страницы журнала эмоциональные комментарии.

«Выпало уже четыре винта. Я же не могу вечно вывинчивать их отовсюду. Это все равно что питаться собственной плотью. Вскоре вообще все развалится на части. Еще и проблемы с тросом. Пока налаживал авторулевой Хаслера, лаглинь обмотался вокруг рулевого пера и сервомеханизма привода флюгера! Эта штука на транце всем хороша, но из-за нее нужно вытаскивать лаглинь каждый раз при смене галса!!! Предполагаю, что решением может быть поворот через фордервинд. Попытался затянуть болты (занимаюсь этим каждое утро и вечер), но это все равно что ремонтировать работающую мясорубку. На большой скорости лопасть сервопривода находится под огромной нагрузкой и запросто может превратить мой палец в фарш».

Остаток дня Кроухерст занимался вычерпыванием воды из поплавков («каюта выглядит как гостиная семейки старьевщиков Стептоу»), затем попытался определить свое местоположение и высчитать пройденное за день расстояние. Его рана на лбу затягивалась, но в каюте появился неприятный запах, и яхтсмен озаботился наведением чистоты. Снова после полного неприятных событий дня появилась обязательная бравурная запись в журнале.

«Достал хлеб и тостер и приготовил на ужин четыре сэндвича: два – с оставшимся соусом карри, а еще два – с джемом и маслом. Тостер замечательный. Ветер дул узлов 7–8 (на порывах достигал скорости 39 узлов, и я мчался вперед), поэтому совершенно невероятно, как 4 кусочка хлеба смогли удержаться в нем и не выпасть. Это напомнило мне о Клэр. Удивительно, но она могла работать в совершенно невыносимых условиях. Я бы сказал: он делает все, что от него требуется. Как я счастлив, что у меня есть такой замечательный тостер!»

«Как я счастлив, что у меня есть такой замечательный тостер!» Тон этой фразы нарочито показушный, предназначенный специально для публикации, и он, этот тон, странным образом диссонирует с настроем всех остальных записей в журнале. В популярной литературе, посвященной одиночным океанским плаваниям, в запасе у авторов разные темы. Одна из них – дружба с морскими млекопитающими, птицами и прочими существами. Другая – воспоминания о грандиозных плаваниях различных мореходов. Еще одна – создание комфорта и налаживание быта, проявление изобретательности при выпечке хлеба, приготовлении завтрака из летучей рыбы и прочих блюд мужской кулинарии. За прошедшую неделю Дональд Кроухерст уже коснулся всех трех тем в своем судовом журнале. В его манере изложения безошибочно угадывалось подражание судовым журналам мореплавателей, читаемым ранее с таким вниманием и страстью. Эрик Хискок, сэр Алек Роуз и даже более утонченный сэр Фрэнсис Чичестер писали на такие соленые темы с грубовато-простодушной прямотой, совершенно естественной, неосознанной. Интеллектуалу Дональду Кроухерсту, с любовью к ролевым играм, этот стиль совершенно не шел.

Проблема, с которой неизбежно сталкивается всякий, интересующийся путешествием Кроухерста, состоит в распутывании этих его ролевых игр и отделении воображаемого от действительных наблюдений. Похоже, и то и другое часто переплетается. Однако при более внимательном изучении можно отличить тон «для выступлений» Кроухерста-героя от естественного тона Дональда Кроухерста, реального и страдающего человека. Есть разница, например, между полными позерства и напыщенности посланиями к Фрэнку Карру или Стэнли Бесту и прощальным письмом моряка к своей жене Клэр. Яхтсмен никогда полностью не прекращает позерствовать (да и кто прекращает?), но контраст между этими двумя образцами эпистолярного жанра достаточно разителен, чтобы заставить задуматься о границе между искренностью и притворством. В судовых журналах Дональд Кроухерст порой геройствует, подделываясь под других авторов, как мы увидели на примере приведенных выше трех пассажей, сочиненных специально для публикации. В другие же моменты, когда моряк по-настоящему подавлен, он гораздо ближе к себе настоящему. Записывая пленки для «ВВС», Кроухерст почти всегда играет роль хитрого и изворотливого персонажа. Клэр заметила это и впоследствии говорила, что ей очень не нравятся эти записи. «На них нет подлинного Дональда, – объясняла она. – Все эти записи такие банальные». Имитацию стиля других авторов в записях Кроухерста о путешествии трудно показать на конкретных примерах. Здесь скорее можно говорить о совокупном впечатлении, складывающемся после прочтения всех дневников. В какой-то момент, однако, эта подделка становится очевидной, и хотя яхтсмен начинает копировать стиль других на более поздних этапах плавания, стоит процитировать достойные упоминания выдержки прямо сейчас. Кроухерст записывал забавные, интересные репортажи на магнитофон. В самый разгар своей аудиосессии, осознавая, что «ВВС», возможно, благосклоннее отнесется к рассказам героического, а не развлекательного плана, он собирает все силы и начинает играть. «Ну, так вот, как насчет небольшой порции бессмертной прозы? Кусок из старины Хемингуэя», – говорит он и, понижая голос, вещает высокопарным слогом:

«…парус вдруг перекинулся, и меня отбросило в сторону. Я ударился головой о стену рубки и тут вдруг понял, что ушиб еще и спину. С большой осторожностью пошевелил я сначала одной ступней, потом всей ногой, а затем проделал то же самое с другой ногой. Я лежал с минуту, сетуя на собственную неосторожность, а потом очень медленно сел. Я сидел без движения минуты три, а потом с большой осмотрительностью встал. Все вроде было нормально. Тогда я еще не знал, что пройдет три дня, прежде чем я смогу двигаться снова. Я собрался с силами и закончил свое дело – прикрепил трисель к гику, – после чего продолжил идти на восток».

Этот, несомненно, полный драматизма отрывок навеян вовсе не прозой Хемингуэя, а книгой Чичестера «На «Gipsy Moth» вокруг света», имевшейся на яхте. На странице 195 сэр Фрэнсис пишет:

«…меня швырнуло к дальнему концу рубки. Я лежал без движения там, где упал, размышляя, цела ли моя нога. Думая об этом, я расслабил все мышцы. Около минуты я пребывал без движения, а потом медленно выпрямился. К моему удивлению – и бесконечному облегчению, – все кости, похоже, были целы. Я собрал свои силы, собрался с мыслями и вернулся к работе с радиоприемником.

…Ночью и бедро, и лодыжка давали о себе знать, и я боялся потерять подвижность. …В тот вечер я уже входил в ревущие широты… Мне захотелось отпраздновать это событие, и я достал бутылку «Veuve Cliquot», но пить в одиночестве не доставляло никакого удовольствия».

Спустя девять дней пребывания в море Кроухерст вычислил свое приблизительное местоположение по навигационному радиобую Консоль в Луго, на севере Испании, и обнаружил, что его отнесло к западу на приличное расстояние от опасного мыса Финистерре. Поскольку яхтсмен придерживался курса зюйд-вест, он решил хорошенько выспаться и встал только в 11 часов следующего утра. Это было не очень мудрое решение, так как яхта находилась в районе судоходных трасс и существовала опасность столкнуться с каким-нибудь кораблем. Проснувшись, моряк высунулся из иллюминатора каюты и увидел по корме большой лайнер, идущий примерно тем же курсом, в направлении запад-юго-запад.

Кроухерст приготовил обильный завтрак и поднял грот. Собираясь поднять бизань, он обнаружил, что скоба на фале, к которой крепится парус, за ночь пропала, а сам фал болтается на высоте нескольких метров. Чтобы достать его, нужно было забраться на мачту. Первое, что предпринял Кроухерст – как зафиксировано в судовом журнале, – это бросил со стороны кормы плетеный канат толщиной полтора дюйма, чтобы в случае падения можно было ухватиться за него и подняться обратно на борт. Падение за борт – предмет беспокойства всех одиночных мореплавателей, и судовой журнал Кроухерста предоставляет ясные доказательства того, что по крайней мере в этот раз путешественник принял самые тщательные меры предосторожности, чтобы не лишиться яхты. Впрочем, он успешно забрался на мачту, достал фал, заметив попутно, что поплавок безопасности по-прежнему держится на честном слове. Вся его нижняя половина свободно висела в воздухе, шланг для поступления воздуха не был прикреплен, а зеленый сигнальный фонарь на топе мачты мог вот-вот отвалиться. Весь вечер Кроухерст пытался поймать волну станции «Портисхед», но вместо навигационных предупреждений прослушал новый бюллетень о состоянии здоровья Йоко Оно, у которой недавно случился выкидыш. Также из сообщения Адмиралтейства путешественнику стало известно о «дрейфующем обломке носовой секции неизвестного судна», замеченном в том районе океана, что он только что покинул.

К счастью, Кроухерст не наткнулся на этот обломок. Или же так называемым дрейфующим обломком был тримаран «Teignmouth Electron», идущий под кливером, на который чуть было не напоролся большой пароход и принял яхту за останки какого-нибудь судна? В конце концов Кроухерст же видел утром лайнер у себя по корме. «Может быть, мы едва разминулись, а я об этом и не догадывался? – подумал моряк. – Если речь действительно идет о «Teignmouth Electron», мне не по душе слово «дрейфовать» применительно к движению моей яхты».

Затем последовал этап медленного продвижения вперед. Ветер постоянно менялся, перебрасывая гик, и тримаран шел не в том направлении. Каждый вечер Кроухерсту приходилось убирать грот, чтобы хоть как-то придерживаться нужного курса, но это серьезно замедляло движение яхты. В последующие три дня подавленное состояние путешественника усилилось, он разленился, стал медлительным и вялым. Кроухерст сам признавался, что чувствует сонливость, головокружение, и решил, что всему виной, должно быть, недостаток кислорода в каюте.

В субботу Кроухерст заметил, что из крепления краспицы на бизань-мачте выпал винт. «Эта чертова яхта просто разваливается на части. И все из-за того, что кто-то не должным образом спроектировал ее!!!» – написал он.

Между тем продвигаться вперед становилось все труднее. Каждый день, определяя свое положение, шкипер обнаруживал, что практически стоит на месте. «Либо я иду кругами, либо что-то не так с координатами, определяемыми по Солнцу», – записал Кроухерст. На самом деле, похоже, имело место и то и другое. На этом этапе путешествия тримаран двигался беспорядочно, а при встречном ветре Кроухерсту потребовалась целая неделя, чтобы преодолеть какие-то 210 миль – от мыса Финистерре до побережья Испании и Португалии. Во вторник ничего не изменилось. В два ночи ветер поменялся, и «Teignmouth Electron» пошел прямо на север. «Я слишком устал, чтобы думать об этом», – написал Кроухерст, но утром пришло раскаяние.

«Снова встал поздно. Шел семь часов в северном направлении. Это никуда не годится. Я не должен позволять себе лениться. Правда, вчера весь день дул сильный ветер, и я был утомлен, но я ведь не на курорте и не на прогулочном выезде. Понадобится четыре часа, чтобы наверстать упущенное. В итоге я потеряю целых одиннадцать часов, а это полдня. Если так будет продолжаться и дальше, у меня уйдет больше года, чтобы дойти до финиша. Я НЕ ДОЛЖЕН ПОЗВОЛЯТЬ СЕБЕ ЛЕНИТЬСЯ».

Главная пружина в хронометре Гамильтона погнулась, радиоприемник «Racal» снова вышел из строя, да к тому же оказалось, что Кроухерст прихватил не тот сборник радиопозывных.

«Я поверил Хискоку, писавшему, что сигналы времени во втором томе «Реестра радиосигналов» Адмиралтейства. На самом деле они в четвертом! А у меня его нет! Я бы не очень расстраивался по этому поводу, если бы мог узнать правильное время, принимая сигналы радиостанции «WWV», но теперь у меня не работает и приемник. Черт бы побрал эту предстартовую суету. Список того, что нужно было проверить, но так и не было проверено, почти бесконечен. Всего можно было избежать, будь у меня в запасе хотя бы пара недель, – избавиться и от тягостного состояния, ужасного настроения и т. д. и т. п. Четырнадцать дней – и все было бы совсем по-другому, но это, конечно, невозможно было устроить».

На следующий день, в среду, 13 ноября, Кроухерста постигла третья серьезная авария. У него уже были трудности с авторулевым, один из поплавков протекал, а теперь еще и электрогенератор «Onan» вышел из строя.

«13 ноября, среда. Я свободен от предрассудков по поводу сегодняшней даты. Я всегда говорил себе, что число «13» не несет для меня особо зловещего смысла. Сегодня же все вышло наоборот. Изо всех сил пытаюсь удержать яхту на западном курсе при усиливающемся южном штормовом ветре. Люк в кокпите все протекает, и вода затопила моторный отсек, электрооборудование и генератор. Если не удастся его починить, придется всерьез задуматься о возможности продолжать путешествие. Учитывая все неполадки на яхте, было бы, наверное, глупо или по крайней мере нереально двигаться дальше на таком судне. Попытаюсь запустить генератор и подумаю об альтернативах, которые у меня есть».

Это была настоящая катастрофа. Плохо работающий авторулевой или даже оставляющая желать лучшего плавучесть судна были для Кроухерста куда менее значимыми вопросами, чем отсутствие источника электроэнергии (пусть ее и предполагалось использовать для питания несуществующих приспособлений безопасности). Протекающий люк в рубке должен был удивлять его не больше чем все остальные неполадки на судне. Джон Иствуд предупреждал перед стартом, что конструкция яхты оставляет желать лучшего. У Кроухерста была возможность убедиться в сомнительных характеристиках «Teignmouth Electron» во время первого путешествия вдоль побережья Британии, а второй пробный выход в море только подтвердил, насколько далеко было судно от идеального. Но то обстоятельство, что он должен был быть готов к этому, не сделало удар менее тяжелым, не ослабило его. «Я подумаю об альтернативах, которые у меня есть», – написал яхтсмен. Впервые он позволил себе задуматься о возможности выхода из гонки. Дональд Кроухерст был все так же честен в этот момент. Когда он чувствовал страх, отчаяние или готов был сдаться, он писал об этом сразу же и без колебаний.

Назад: 6. Прощальное письмо

Дальше: 8. Два противоречивых свидетельства