Книга: Гонка века. Самая громкая авантюра столетия

17. Неизбежный триумф

Теперь Кроухерст окончательно запутался в сетях обмана, которые сам же и сплел. Узлы затянулись так сильно, что их уже невозможно было распутать. Ирония его положения была настолько утонченной, что можно было заподозрить богов во вкусе к дешевым мелодрамам. Кроухерст, должно быть, и сам видел всю логическую цепочку событий, загнавших его в ловушку. Если бы он не сфальсифицировал свое кругосветное путешествие, Тетли бы не перегрузил свою яхту и благополучно прибыл к финишу, после чего получил заслуженные 5000 фунтов. Если бы яхта Тетли не потонула, сам Кроухерст смог бы без проблем добраться до родных берегов целым и невредимым, где достойно принял бы аплодисменты и восторги, причитающиеся отважному, пусть и не вполне благонадежному герою. Теперь же всю оставшуюся часть пути пристальное внимание общественности целиком и полностью будет направлено на него, а потом и на его судовые журналы. Хотел он того или нет, теперь уже было не избежать победы. Чтобы показать большее время, чем у Нокс-Джонстона, ему пришлось бы потерять еще два месяца, что превзошло бы все границы приемлемости и здравого смысла. Таким образом, ложь Кроухерста не только потопила тримаран Тетли, но и убила последнюю надежду яхтсмена на спасение. По крайней мере он лишился последнего шанса на рациональный выход из ситуации. Но ровно через месяц после сообщения о катастрофе Тетли Кроухерст нашел другой выход, другой вариант решения своих проблем – совершенно иного порядка. Он полностью отказался от «навигаторства» и погрузился в свой мир, где единственным значимым для него занятием было изложение откровений философского плана, мало-помалу созревавших в его голове.

О происходившем на борту тримарана в течение этого месяца можно узнать от самого Кроухерста, из его магнитофонных записей и радиосообщений, отправление которых занимало невероятно много времени. Наиболее удивительным является то, что они адекватные и вполне понятные. До самой последней пленки, записанной за день до того, как моряк засел за свои великие откровения, за поверхностным, наносным настроением, за игрой на публику не проглядывает ни малейшего намека на глубокие, тяжелые мысли, обуревавшие яхтсмена в тот момент. Последний перелом, когда он наконец случился, был ужасен в своей неожиданности.

Кроухерст узнал о катастрофе Тетли 23 мая из радиограммы от Клэр. Жена сообщила яхтсмену, что спасательная операция прошла успешно, и посоветовала выразить соболезнования бывшему сопернику. Кроухерст так и сделал, пусть в несколько более живом тоне, чем того требовали приличия.

«ЭВЕЛИН ТЕТЛИ – СОБОЛЕЗНУЮ ИЗ-ЗА МЕРЗКОЙ КАВЕРЗЫ КОТОРУЮ СЫГРАЛ ДЭВИ ДЖОНС РАДУЮСЬ СПАСЕНИЮ КАПИТАНА».

Однако об истинных чувствах яхтсмена свидетельствует необычно пессимистичная радиограмма (пресс-релиз), высланная в тот же день Родни Холворту.

«ПРОХОЖУ В СРЕДНЕМ 23 МИЛИ В ДЕНЬ ЗАПАСОВ СПИРТА И ГОРЮЧЕГО МАЛО МУКА И РИС ЗАПЛЕСНЕВЕЛИ ВОДА ПРОТУХЛА СЫР ПРИОБРЕЛ ИНТЕРЕСНЫЙ ЦВЕТ».

В течение следующих двух недель Кроухерст двигался вдоль северо-восточного побережья Бразилии, возвращаясь в тропики. Становилось все жарче, и он проводил бо́льшую часть дня полностью раздетым, оставляя на себе одни только наручные часы. Он сильно похудел, но, загорев, выглядел вполне здоровым, пусть и не очень чистым.

Насколько позволяли обстоятельства, Кроухерст предоставлял яхте идти, как ей вздумается, и на протяжении целых отрезков пути даже не утруждал себя поднятием грота. Однако его плавание не было увеселительной прогулкой по морю. Все старые неполадки плохо сконструированной яхты продолжали доставлять ему неприятности. Даже с уменьшенной парусностью, на скорости 2–3 узла, что позволяло сохранять палубу в общем-то сухой, моряку все же приходилось регулярно вычерпывать воду из поплавков. К тому времени ветровой автопилот полностью вышел из строя. На магнитофонной записи Кроухерст поделился своими соображениями относительно того, почему сломался рулевой Хаслера, и объяснил, как обходится без него.

«…Маятниковый сервопривод на самом деле не такое уж и мощное устройство. По крайней мере не на тех скоростях, которые может развивать любая из многокорпусных яхт. Система в целом нестабильна… из-за чего приходится чересчур часто корректировать курс и частоту колебаний. Это означает следующее: когда вы идете в бакштаг [то есть по ветру], вы отклоняетесь от курса на 45° в одном направлении, корректируете курс и на этот раз снова отклоняетесь ровно на 45° уже в другую сторону – на попутном курсе двигаетесь буквально огромными зигзагами с полными поворотами под 90°.

…Помимо всего прочего, при таком управлении яхта подвергается ненужным нагрузкам: чем дольше не корректировать курс, тем сильнее силы, действующие на руль и на все элементы конструкции…

Только что сломался основной механизм. Неоднократный ремонт и работы по укреплению тут и там только продлили его агонию, но сейчас все уже позади, авторулевой целиком и полностью разбит… Поэтому пришлось изобретать что-то новое, и в большинство придуманных мной конструкций входят резиновые элементы. Однако подобные самодельные изобретения не гарантируют такого уж качественного подруливания при переменных ветрах, потому что каждый раз, когда меняется сила ветра, всю систему нужно перенастраивать. Это означает, что каждый раз вам приходится буквально передвигать элементы конструкции на доли дюйма. Вся хитрость, конечно, состоит в том, чтобы попытаться обеспечить сбалансированный ход яхты при помощи парусов, сводя коррекцию курса посредством руля к минимуму… Ради этого стоит потратить час или два, сделать все как нужно, чтобы потом забыть обо всем».

Устранение проблем с ветровым автопилотом долгое время занимало изобретательный ум Кроухерста, стимулируя его хотя бы на разработку теорий, если не на практическое воплощение идей. Он произвел несколько математических расчетов с целью подавления «колебаний». Яхтсмен описал и другие интересные эксперименты – такие как установка парусов на вантах, – но, как показывают записи на пленках, в конечном счете вернулся к традиционному способу, полагаясь преимущественно на слаженно работающие обычные паруса. Поломка ветрового автопилота была совершенно обычным делом на яхте моряка-одиночки, отправлявшегося в плавание на большие расстояния. И Чичестер, и Нокс-Джонстон также столкнулись с этой проблемой и справились с ней аналогичным способом.

Самодельные приспособления для подруливания требовали постоянного контроля, из-за чего Кроухерст теперь спал урывками и обычно не дольше четырех часов. Обыкновенно он работал ночами, не ложась до рассвета, так как ходовые огни на яхте не работали, и он боялся, что в темноте его раздавит какой-нибудь большой пароход. Один из навигационных огней болтался на мачте вот уже несколько месяцев – до него не доходили руки, но главным образом Кроухерст не использовал их, потому что экономил электричество. Ночной образ жизни, долгое пребывание в замусоренной, заваленной различным хламом, плохо освещенной каюте – все это усугубляло чувство одиночества, оторванности и стимулировало яхтсмена к рефлексии и самоанализу.

Как уже сообщалось в его последнем пресс-релизе, Кроухерст беспокоился по поводу заканчивающихся запасов пищи и расходных материалов. Он уже открыл последнюю литровую бутылку с метиловым спиртом и зажигал кухонную плиту только на короткое время. Он пытался свести количество расходуемого спирта к минимуму, но если наливал слишком мало топлива, приходилось ждать, пока не остынет горелка, прежде чем снова развести огонь. На магнитофонной записи Кроухерст говорит: «С подобным сталкиваешься постоянно, когда вещи становятся важнее времени. Но даже если на разведение огня будет уходить час, я все равно буду использовать тот установленный минимум горючего, не добавляя к нему ни капли, пусть это и позволило бы сократить время готовки». Все это превращало даже такой простой процесс, как заваривание чая, в сложное интеллектуальное упражнение. А с чаем была и другая проблема.

«Чаю конец. С ним случилось что-то странное. Думаю, на нем выросла плесень или еще какой-то грибок, но мне от этой штуки нехорошо, если я выпиваю хоть чашку. У меня много чая, наверное, около 14 фунтов, но я не могу его использовать».

Между тем Кроухерст продолжил пить чай, как можно заключить по нескольким последующим записям. Позднее он приводит более детальное описание.

«Я уже говорил, что у меня не осталось чая… Но я тут провел небольшой эксперимент. У меня было такое чувство, что всему виной, возможно, какое-то загрязнение. Может, в чайнике выросла плесень. Мне не понравилось, как она выглядит. Я попробовал бросить пару ложек чая прямо в чашку, плеснул туда кипятка, и на этот раз все вышло отлично… Я предполагаю, что дело в психологии: я все ближе подплываю к Англии, а перспектива стать британцем, который не пьет чая, – это выше моих сил. Поэтому пришлось закалить свой характер и вернуться к старой привычке».

Прочие съестные припасы тоже стали покрываться плесенью, но у Кроухерста все же оставалось достаточное количество нетронутой грибком еды, чтобы можно было, при условии экономии и рационального использования, сидя на сбалансированной (можно даже сказать однообразной) диете, протянуть достаточно долго. Яхтсмен также урезал дозу витаминов – больших коричневых таблеток. Одним из основных продуктов питания, составлявших его рацион, была плохо пропеченная масса, которую он называл бисквитным (галетным) хлебом.

«Мне он нравится, этот хлебец, хоть и начинает понемногу надоедать. Я питаюсь им уже в течение двух месяцев, но, несмотря на это, он все же хорош, и сейчас я расскажу вам, как готовлю его. Кладем яичный порошок с овсянкой и мукой в одну посуду, перемешиваем массу до однообразной консистенции, следя за тем, чтобы она не получилась слишком густой. Выкладываем ее в сковороду, смазанную маслом, предварительно кинув щепотку соли. Она нужна для того, чтобы не дать пригореть хлебу, ну и как приправа тоже сгодится. Хлеб печется с обеих сторон и поливается сверху медом… Не думаю, чтобы какой-нибудь диетолог нашел в нем что-то опасное… Тут сахар, крахмал, протеины – все отличного качества».

Запасы алкоголя на тримаране почти подошли к концу. У яхтсмена остались бутылка рома и 18 бутылок крепкого английского эля. Кроухерсту пришлось урезать квоту спиртного и баловать себя бутылочкой только после того, как он выполнит какое-нибудь неприятное занятие, что являлось хоть каким-то стимулом для моряка с его безалаберным «навигаторством». В общем-то недостаток этой жидкости беспокоил его куда меньше, чем быстро тающие запасы топлива. 29 мая Кроухерст выслал радиограмму Эллиоту, спрашивая, можно ли использовать для работы генератора смесь из керосина и бензина, чтобы протянуть подольше. Так он сам выдал еще одно несоответствие в его предполагаемом путешествии, и оно опять прошло незамеченным. Если он так долго не пользовался генератором, на что же тогда был израсходован весь бензин?

В тот же день, когда была отослана радиограмма, Кроухерст сообщил на большую землю о новой проблеме, которая, с его точки зрения, нивелировала все остальные затруднения до уровня незначительных. Передатчик «Marconi Kestrel» стал давать сбои. Преобразователь, обеспечивавший подачу высокого напряжения, понемногу выходил из строя. Яхтсмену удалось отослать телеграмму на завод «Marconi Kestrel», и он спрашивал у тамошних специалистов совета. Ему сказали, что следует ограничить использование радиопередатчика и применять его только для отсылки депеш, а также, по мере возможности, обходиться без телефонных звонков. Его предупредили, что даже в таком случае прибор будет работать недолго.

Это был тяжелый удар для Кроухерста. Он мог продолжать принимать радиограммы при помощи приемника «Racal», однако телефонный разговор с женой оказался теперь под вопросом, и больше нельзя было развлекать себя регулярной отправкой радиограмм. Через несколько дней передатчик окончательно вышел из строя. В результате моряк стал еще более отрезанным от мира, еще более одиноким и еще менее способным контролировать события по мере того, как он приближался к финальной точке своего путешествия. В этот непростой период плавания его единственная связь с большим миром и внешней реальностью была разорвана.

Теперь все остальные проблемы отошли на второй план, и самой главной задачей стало скорейшее возвращение в эфир. Последние две недели, во время которых Кроухерст пребывал в нормальном психическом состоянии, он провел за своим крошечным столиком, работая по 16 часов в день. Раздевшись догола из-за тропической жары, яхтсмен одержимо паял, собирая из имеющихся в наличии деталей модуль, благодаря которому, как он надеялся, передатчик заработает снова. Было еще одно занятие, которому он предавался время от времени. На протяжении многих часов он надиктовывал на магнитофон длинные монологи, как будто старался уберечь себя как личность и сохранить хоть какое-то ощущение связи с другими людьми. Эти разговоры велись неизменно спокойным тоном, хотя было ясно, что Кроухерст играет на публику, находясь перед микрофоном. Благодаря этим записям последний этап плавания яхтсмена задокументирован лучше остальных, пусть и поверхностно. На них Кроухерст предстает перед зрителями смельчаком, несмотря на все трудности, отважившимся на дерзкое предприятие, интеллектуалом, обладающим даром наблюдать. Что же действительно происходило у него в голове, что пряталось за этим образом – об этом можно только догадываться.

Как и раньше в моменты одиночества и стресса, яхтсмен искал хоть какое-то успокоение в дружбе с морскими обитателями. 9 июля он оторвался от паяльных работ, оставил электронные приборы и попытался записать звуки, которые издавали морские свиньи, резвящиеся около яхты. Оказалось, это не так просто сделать, что немало озадачило Кроухерста. Человеческое ухо обладает способностью выделять звуки определенной частоты, отсекая шум снастей и плеск моря, в то время как микрофон не улавливал писк морских млекопитающих. Яхтсмен описал озорную игру с морскими свиньями, в которую он включился, очевидно пытаясь добиться внимания и расположения животных.

«Они резвятся вокруг яхты. Они думают, что взяли ее в оборот. Я устраиваюсь на носу, и как только кто-нибудь из них решает прыгнуть, разгоняется до такой скорости, что уже не может остановиться, включаю фонарик и направляю луч прямо на животное. Вероятно, для них это жестокая шутка. Я уверен, на какое-то время это ввергает их в панику… Они крутятся в воздухе, снова падают в воду и разгоняются до неимоверной скорости, вихляя зигзагами и пытаясь уйти от луча, который я направляю прямо на них. За 2–3 секунды они проплывают до 150 ярдов. Скорость, которую они развивают, поразительна. А потом они постепенно возвращаются, чтобы посмотреть на странное существо, интересуясь, что оно может вытворить на этот раз. Так что эти животные достаточно смелые, хоть иногда и пугаются. Они всегда возвращаются, чтобы исследовать заинтересовавший их предмет».

Кроухерст готовился пересечь экватор и шел через «конские» широты к району северо-восточных пассатов. Это означало, что теперь он мог направить «Teignmouth Electron» прямо на северо-запад и идти под стакселем и бизанью, медленно продвигаясь к заросшему водорослями Саргассовому морю, где обрели свой последний приют многие суда. Он мог теперь не уделять особого внимания яхте, а сидеть внизу и спокойно заниматься ремонтом передатчика. Низкая скорость не беспокоила его, как не волновал и тот факт, что его сносит на запад, в результате чего яхта отклоняется от желаемого курса. Он был так поглощен паяльными работами, что иногда терял ощущение времени и забывал произвести астрономические замеры в полдень. Теперь уже было не важно, потеряет ли он или наверстает два-три дня, отнесет ли его на несколько миль в сторону от нужного курса: никаких последствий за собой это не влекло.

Кроухерст поставил перед собой невероятную задачу – наладить передатчик «Marconi Kestrel». Сперва он разобрал прибор, но не смог его отремонтировать, поэтому замахнулся на большее. На борту яхты имелся небольшой радиотелефон «Shannon», который предназначался для работы на средних волнах и имел малый радиус действия. Кроухерст решил модифицировать его, чтобы можно было передавать сообщения по коду Морзе на большие расстояния. То есть, другими словами, он вознамерился полностью изменить суть устройства. Ему предстояло переконструировать и переделать все ступени электрической цепи, используя одновременно транзисторы с электролампами, пьезоэлементы и детали из передатчика «Kestrel». И хотя у Кроухерста было множество запчастей на борту, но нужных учебников, инструкций или тестовых приборов для разработки основ необходимого устройства все же не имелось. Прежде чем приступать к собственно сборке, нужно было подготовить несколько специальных тестовых приборов и разработать теорию на базе основных принципов. Это была грандиозная задумка, трудно осуществимая в любых, даже лабораторных условиях, не говоря уже о том, что приходилось этим заниматься в тесной каюте яхты, раскачивающейся на волнах. Это обстоятельство, как упомянул Кроухерст, само по себе создавало опасность.

«Когда все вокруг качается, можно нанести себе, мягко выражаясь, серьезную травму. Может сильно ударить током, и никто не окажет тебе первой помощи и не выпутает из проводов. Этого, естественно, я хочу избежать в первую очередь. И все же у меня большой практический опыт, я много раз имел дело с различными приборами, работающими под высоким напряжением. В юные годы я был одержим высоковольтными передатчиками, и хотя ничего приятного в этом нет, когда тебя бьет током, у меня, возможно, развилась устойчивость к нему или что-то вроде этого. Но, как я уже сказал, если ты один, это уже немножко другое дело».

Через несколько дней в каюте был создан настоящий бедлам. Именно такой вид она и сохранила до самого конца путешествия. 17 июня Кроухерст привел красочное описание антуража своих апартаментов на пленке.

«Тут у меня образовался маленький хаос… Пять контейнеров с деталями, что-то сложено внутри их, а что-то лежит на столе. Остатки завтрака, несколько банок, которые я вытащил из отсека в поплавке, когда вычерпывал накануне воду, 12 банок с бифштексами, 24 банки молока, 12 фунтов сыра – все это валяется на полу. Койка усеяна радиодеталями, не говоря уже о спальном мешке и одежде. Внутренности двух передатчиков разложены на столе. Транзисторный преобразователь, извлеченный из «Marconi Kestrel», лежит с одной стороны, а детали передатчика «Shannon» повсюду на рабочих стендах. Одно за другим, одна мелочь к другой – так и создается первозданный старый добрый хаос».

В каюте было жарко. «Teignmouth Electron» находился почти рядом с тропиком Рака, а поскольку приближался день летнего солнцестояния, в полдень светило находилось прямо над головой. Кроухерст поставил парус над люком как дефлектор, чтобы тот направлял поток воздуха в каюту, благодаря чему удалось понизить температуру со 100°F до 80°F. Это сделало условия работы сносными, хотя ему доставляла много неприятностей боль в неприличном месте…

«Я уже говорил о том, как здорово работать полностью раздетым… Все тело наслаждается, кроме одного места. Недавно, когда я садился, паяльник упал прямо на сиденье, и я обжег себе зад. Если я начинаю потеть, это раздражает. Кроме того, я работаю за обеденным столом, и здесь меня подстерегает другая опасность. Всегда есть вероятность, что капли расплавленного припоя упадут на колени, что не очень приятно! После нескольких таких случаев становишься очень осторожным и следишь за тем, куда капает расплавленный металл».

Представьте себе голого, потного человека с обожженным задом, сидящего посреди хаоса в замусоренной и заваленной всяким хламом каюте. Едва ли фанаты из Англии, редакторы «Sunday Times» и члены городского совета Тинмута, готовясь к триумфальной встрече, рисовали себе будущего героя таким.

Приступая к работе, Кроухерст ставил рядом радиоприемник. Так он мог слушать трансляцию различных отборочных матчей и принимать входящие радиосообщения (отвечать на них он, естественно, не мог). 18 июня, когда яхтсмен производил запись очередной речи на пленку, пришла радиограмма следующего содержания:

«ПОЗДРАВЛЯЮ С УСПЕХАМИ В ПЛАВАНИИ ЗАБРОНИРОВАЛ ВРЕМЯ ДЛЯ ТРАНСЛЯЦИИ ПО НАЦИОНАЛЬНОМУ ТЕЛЕВИДЕНИЮ В ДЕНЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ СЕМЬЯ ТОЖЕ ДОЛЖНА НЕПРЕМЕННО ПРИСУТСТВОВАТЬ НУЖНО ПРИГОТОВИТЬ ОТСНЯТЫЕ КИНОПЛЕНКИ И МАГНИТОФОННЫЕ ЗАПИСИ ЛЮБЫЕ ДРУГИЕ ИДЕИ ТАКЖЕ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ ПРОСЬБА СООБЩИТЬ О НИХ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО ПРИБЫТИЯ В ТИНМУТ МОГУ ОРГАНИЗОВАТЬ ВСТРЕЧУ НА КАТЕРЕ ИЛИ ВЕРТОЛЕТЕ НА ПОДХОДЕ К АЗОРАМ БРЕТАНИ ИЛИ ОСТРОВАМ СИЛЛИ ОТВЕЧАЙ КАК МОЖНО СКОРЕЕ = ДОНАЛЬД КЕРР».

Даже если до этого Кроухерст не осознавал, какой грандиозный прием ему готовят дома, теперь-то до него наверняка дошло, что его ожидает: встреча на катерах и вертолетах, специальные телепрограммы по национальной сети Британии и прочее, и прочее… Но даже если яхтсмен и был встревожен, это никак не проявляется в его записях. Он просто воскликнул: «Ну как вам это нравится!» – и снова вернулся к работе над передатчиком, чтобы выслать ответ. На протяжении следующих трех дней пришло еще несколько телеграмм от «ВВС» с просьбами, которые раз за разом становились все настойчивее. Дональд Керр, не получив ни одной вести от будущего героя, теперь предлагал встретить яхтсмена у острова Сан-Мигель (Азоры), который располагался южнее того района, до которого намеревался дойти Кроухерст.

Кроухерст вслух порассуждал об этом, записывая речь на магнитофон. Он также выразил озабоченность относительно письма из «Sunday Times» (этот отрывок предназначался для публики), в котором шла речь о строгих правилах гонки. Учитывая, что он нарушил их все до единого, его заявление звучало до безобразия неискренне.

«Ну конечно, дорогой Дональд, тебе, должно быть, хочется узнать, получил ли я твои депеши… Ни в коем случае не хочу сказать, что не желаю встречаться у острова Сан-Мигель, если это как-то утешит тебя… Только, по моему мнению, совершенно необходимо, чтобы все встречи проходили под надзором организаторов гонки – «Sunday Times». Им следует разместить наблюдателя, но я не могу сказать наверняка, будет ли он там. Более чем вероятно, что они не примут предложения, и уж конечно, вам следовало бы дать слово, что вы не оказывали мне никакой помощи. Для меня же было бы предпочтительнее, если бы наблюдатели все же присутствовали в указанном районе».

Дональд Кроухерст наговорил эти слова на пленку в полночь 21 июня, всего за 60 часов до того, как засел за написание философских откровений в конце последнего этапа своего фактического участия в гонке. Почти до самого финала он продолжал выдумывать конструктивные планы для придания достоверности своим записям, имитирующим кругосветное путешествие.

Возможно, также для ответа на радиограммы «ВВС» ранее этим же днем он решил еще раз заснять себя на кинопленку. Перед тем как включить камеру, ему пришлось одеться, как он выразился, из уважения к наиболее чувствительным зрителям.

«Я раскопал в горе вещей веселенький кусок ткани, из которой шьют полотенца, и соорудил себе саронг. Помнится, Билл Хауэлл [Таити Билл] был большим любителем подобного рода одеяний при путешествиях в тропиках. Теперь я выгляжу вполне нарядно, просто как райская птица. Не знаю, как мое одеяние будет смотреться на пленке, но с того ракурса, откуда вижу его я, оно довольно зрелищно. Полотенце не очень широкое. Сначала я попробовал обмотать его вокруг тела спиралями. Но, во-первых, спираль соскальзывала все ниже, защищая саму себя, а во-вторых, очень ограничивала движения в коленях. Теперь я превратил его в мини-саронг, самый маленький, который когда-либо существовал на свете. Однако он хорошо выполняет свою функцию».

Перед камерой Кроухерст разыграл сцену снятия астрономических замеров, а потом отснял собственный завтрак. Конечно, на столе присутствовали пиво и летучая рыба. «Я в общем-то не ем рыбу, ну вы знаете», – признался яхтсмен. Когда он доставал пиво из поплавка через люк, этот его самодельный саронг чуть было не привел к трагедии.

«Крышка люка упала мне на голову, и теперь там синяк и небольшая рана. Думаю, я слегка одурел от удара и утратил координацию движений, потому что, выбравшись на палубу, чуть было не свалился за борт. Вероятно, все из-за двойного воздействия: тесного саронга вокруг ног и удара крышкой по голове».

Яхтсмен тут же привел объяснение, почему он не очень-то беспокоится по этому поводу:

«Чтобы подстраховаться от неожиданностей подобного рода в достаточно спокойных условиях, когда надевать страховочную привязь просто нецелесообразно, я бросаю длинный линь на корме, по которому можно забраться на борт, если все же упадешь в воду, а яхта будет двигаться со скоростью узлов пять. Думаю, от него больше пользы, чем от страховочной привязи».

Кроухерст упоминал этот линь ранее в своих судовых журналах и снова говорит о нем на пленке. Похоже, бросать такой линь за борт в качестве меры предосторожности вошло у него в привычку.

После съемки Кроухерст описал, как ведет учет отснятых записей.

«Мне нужно вытащить пленку из камеры, засунуть ее в картонную коробку, заклеить коробку, занести содержание заснятого в судовой журнал, чтобы материал был зафиксирован два раза: одна этикетка на жестяной коробке, а другая – в журнале. Таким образом, если одна потеряется, другая сохранится».

Это еще одно доказательство того, что Кроухерст вел четвертый журнал. Ни в одном из сохранившихся судовых журналов – ни в первом, ни во втором, ни в радиожурнале – нет перечня материалов, содержащихся на отснятых пленках. Он аккуратно вел список магнитофонных записей в конце Журнала № 1, но подобного же списка отснятого на киноленту материала не имеется. Если Кроухерст действительно вел регистрацию кинороликов в Журнале № 4, это неудивительно, потому что мы знаем: чаще всего яхтсмен проводил съемки в течение тайного периода своего путешествия.

Рано утром 22 июня Кроухерст наконец закончил работу. Передатчик теперь функционировал, и яхтсмен связался по азбуке Морзе со станцией «Портисхед». Он отослал радиосообщения в редакцию «ВВС», Родни Холворту и своей жене. После чего впал в эйфорию и всю ночь оставался в этом состоянии удовлетворения самим собой, а затем надиктовал на пленку пламенную речь, как и полагалось герою.

«Думаю, именно эти моменты делают плавание на маленьких яхтах таким привлекательным занятием, приносящим удовлетворение и радость. Именно поэтому люди выходят в море на парусных судах. При яхтинге сталкиваешься с множеством проблем, и они, по сути, не такие уж и сложные. Некоторые из них находятся за пределами твоих возможностей. Так уж вышло: я умею чинить передатчики, что не каждому дано, но поломка радиооборудования – достаточно типичная проблема. Это яркий пример, позволяющий понять, почему люди плавают. Просто они знают, что в море с ними будут приключаться различные вещи и придется проявить всю свою находчивость. Но возможность преодолевать трудности и справляться с новыми задачами, конечно, приносит чувство удовлетворения. Я очень доволен собой на данный момент».

Слог Кроухерста становился все более напыщенным. Он рассуждал о физиологических удовольствиях пребывания в море – довольно необычная тема для него, – о том, как приятно лежать в тихую летнюю ночь на палубе, когда температура не опускается ниже 70° F.

«Да, чудесная ночь. За тремя корпусами яхты тянется фосфоресцирующая дорожка. Брошенный за корму линь оставляет за собой длинный след, светящийся как хвост кометы… Думаю, Канары или Азоры – идеальное место для жизни, но на какое-то время для меня сойдет и старая добрая Англия…»

Спасательный линь, заметьте, все еще был привязан на корме. Кроухерст также пообещал поднажать, чтобы вернуться в старую добрую Англию.

«Теперь, когда больше не нужно ковыряться с приемником, я смогу кучу времени уделять «навигаторству», добавить скорости, снова действовать быстро и решительно, поднять грот и мчаться на всех парусах».

На самом деле Кроухерст так и не вернулся к «навигаторству». Утром 22 июня от его эйфории не осталось и следа. Проснувшись, он вдруг осознал, что возможность отсылать сообщения домой азбукой Морзе не решит всех его проблем. Моряк провел бо́льшую часть дня у радиоприемника, устраивая встречу с представителями «ВВС» (что снова напомнило ему о предстоящем испытании) и отсылая сообщения для Родни Холворта о синдикационных контрактах (он продолжал беспокоиться о деньгах). Он по-прежнему мог общаться только с помощью точек и тире, и его безумное желание переговорить с Клэр так и не было удовлетворено.

Между тем Кроухерст снова разобрал свой маленький передатчик «Shannon» и начал работать над новой задачей: передачей голосовых сообщений на большие расстояния на высокой частоте. Как обычно, он трудился ночью, а утром 23 июня попытался связаться с радиотелефонной станцией в Балдоке. Попытка закончилась неудачей. В голосе яхтсмена были раздражение и злоба, когда он изливал на пленку признания и жаловался на неудачный день.

«Не так уж и быстро я продвигаюсь. Даже если немножко заняться «навигаторством», это ни к чему не приведет. К тому же после всего, что случилось сегодня, у меня нет никакого желания возиться с парусами. Я ковырялся с этим чертовым передатчиком. Работа увлекательная… Мне так и не удалось добиться… В общем, ничего хорошего».

Но нужно снова отметить: речь шла о радиоэлектронике, его любимом занятии, о той сфере, в которой он разбирался лучше всего, которая его занимала, когда все остальное шло из рук вон плохо.

Кроухерст выслал радиограмму Клэр, где сообщал, что пытался позвонить ей, но оказалось, что это невозможно. Охваченный отчаянием, он выслал запрос в «Sunday Times», интересуясь, можно ли немного обойти правила и позволить ребятам из «ВВС» забросить ему на борт кое-какие запчасти для приемника «Marconi». Фактически это никоим образом не повлияет на конечный результат путешествия, убеждал он себя, зато упростит многое. Из «Sunday Times» ответили отказом. Правила были нерушимы.

Скорость яхты Кроухерста снизилась еще больше. Он вышел из района северо-восточных пассатов и теперь входил в полосу капризных ветров «конских» широт. Длинные гирлянды водорослей, через которые приходилось пробираться «Teignmouth Electron», наводили на мысль о приближении к мрачному и зловещему Саргассову морю. Чувство отчужденности и одиночества только усилилось с появлением испанского пассажирского лайнера: его команда специально изменила курс, чтобы взглянуть на моряка вблизи.

«Я мог различить людей, стоящих на капитанском мостике. Пассажиры вышли, чтобы поглазеть на любопытное морское животное, пересекающее океан. Я мог слышать голоса толпы, доносящиеся до моей яхты. Они, наверное, говорили: «Посмотрите, справа по борту сумасшедший англичанин на лодке. Если подойти к перилам, можно посмотреть на него совершенно бесплатно». Ну или что-то вроде этого на испанском».

В саргассовых водорослях яхтсмен нашел себе нового товарища, еще одну морскую тварь. На этот раз не веселую морскую свинью, а миниатюрного монстра из океанских глубин. В записи, сделанной 23 июля – последний день, когда он находился в здравом уме, – Кроухерст вкратце описал своего товарища. Он говорил напряженным голосом, через силу, и в интонациях уже проявлялось его истинное эмоциональное состояние.

«Я выловил из воды одного из этих маленьких монстров… У них четыре рудиментарных конечности, но на конце каждой находятся восемь отростков, то есть всего у них 32 конечности, которые складываются на спине и, очевидно, приспособлены для хватания. Существо похоже на маленькую ящерицу с самой нежной и необычной окраской, где преобладают голубые и серебристые тона. Со спины существо бледно-розовое, а его живот представляет собой маленькое твердое образование. Я посадил его в пластиковый контейнер. Я думал сделать его своим домашним животным. К сожалению, я оставил своего питомца на солнцепеке, и контейнер сильно нагрелся… Очевидно, он себя почувствовал плохо. Я понял, что наделал, ведь, по сути дела, я чуть не убил его. Я быстро поменял воду в контейнере, и мой приятель немного ожил, но на следующий день умер. Но вот что занятно: он почти полностью исчез, за исключением туловища. В контейнере плавал маленький розовый шарик, но от всего остального не осталось и следа.

Можно сказать, это существо обладает всеми качествами монстра из какого-нибудь научно-фантастического фильма. Если увеличить его в 300 раз, он смог бы пугать людей в лучших традициях Герберта Уэллса… Типа Кракена – кто написал «Кракен пробуждается»? Не могу сказать точно, но мне бы не хотелось, чтобы люди увлекались историями подобного рода, ну вы знаете, о море. Лежишь, бывало, ночью в каюте, а к тебе приходят всякие глубинные подсознательные страхи о том, что в этот момент что-то неизвестное подбирается к тебе, чтобы возвестить о своем прибытии – Кракен! Какие ужасные вещи таятся в безднах и поджидают Кроухерста и его тримаран! Конечно, это смешно. Ха-ха-ха! Но смех не прогонит это темное тревожное чувство в глубине души».

В конце пленки Кроухерст произнес свои последние слова, обращаясь к миру. Это было заявление о его физическом самочувствии, прозвучавшее несколько резко и надрывно.

«Я нахожусь в неимоверно отличной форме… У меня такое чувство, будто я могу осуществить все свои стремления и желания, которые вынашивал в детстве – например, сыграть в сборной Великобритании по крикету. Я чувствую себя на вершине мира и неимоверно бодр, здоров и свеж. Мои рефлексы просто поразительны. У меня такая реакция, вы просто не поверите. Я ловлю предметы еще до того, как они начинают падать. Я настолько доволен этим, просто очень доволен. Я нахожусь в отличной физической форме.

Думаю о тех обрюзгших мужиках – бюрократах в серых фланелевых костюмах с Мэдисон-авеню… Ведь это чистая правда. Меня беспокоит опасность, скрывающаяся в том сидячем образе жизни, что мы ведем. Получается, мы, проводя весь день в кресле, убиваем себя, да к тому же еще попусту тревожимся о разных мелочах. Беспокоимся о ближайшем конкуренте на своем уровне пирамиды. Крысиная гонка! Все это плюс неимоверно нездоровый образ жизни. Я уверен, что мы подвергаем себя большой опасности, живя так. И нет лучшего средства избавиться от этого яда, чем отправиться в море. Перефразируя доктора Стрейнджлава – того странного полковника Стрейнджлава, – ты должен избавиться от ядов в своем теле. Я не знаю, что они собой представляют, но от них нужно избавиться. И вот вам способ, как это можно сделать: уйти в кругосветное плавание. Я нахожусь в отличной форме. Никогда еще не чувствовал себя так…»

На этой двусмысленной фразе, которая несет в себе в каком-то смысле роковое пророчество, пленка на катушке заканчивается. Пройдет еще 24 часа, и Кроухерст прекратит существовать как личность и вести себя рационально и адекватно. 23 июня он в последний раз занес в судовой журнал данные астрономических замеров и после этого уже больше не занимался навигацией систематически. Он оставил все попытки управлять яхтой и предоставил ей свободно дрейфовать через Саргассово море. Заботы, страдания и суета реального мира больше не волновали его. Он просто самоустранился.

Мы не можем сказать точно, что вызвало безумие Кроухерста. Случилось ли это по физиологическим причинам? Может быть, всему виной были лекарства или алкоголь? Может, недостаток витаминов или чай с плесенью? Мы изучили все гипотезы, но результаты свидетельствуют не в пользу отравления какими-либо веществами. Вероятно, причиной всему стресс, накопившийся в результате критических ситуаций – одиночества, враждебного окружения, осознания собственной лжи и настойчивых напоминаний о том, что через две недели его ожидают дома, чтобы обрушить на его голову неуемное внимание общества и увенчать лавровым венком, как и полагалось поступать с национальным героем. Другого выхода, кроме как уйти из реальности, не было.

В течение последних часов перед тем, как его настигло безумие, моряк испытал разочарование: ему не удалось переговорить с Клэр по телефону, а поток запросов от «ВВС» не прекращался. Но это были лишь последние соломинки: они не изменили сути затруднительного положения Кроухерста. В довершение всего, должно быть, моряк все больше убеждался в том, что обман не сойдет ему с рук. По сути дела, буквально каждое действие моряка на заключительном этапе путешествия было направлено на убеждение себя самого в правдивости своей истории. На превращение желаемого в действительное. Изощренные выдумки Кроухерста свидетельствуют о том, насколько сильно он был обеспокоен. Но его ложь была неубедительной и лишь расшатывала его и без того неустойчивое положение.

Если Кроухерст и чувствовал, что не сможет просто так выпутаться из сетей обмана, то он почти на сто процентов был прав. Подозрения, давно закравшиеся в душу сэра Фрэнсиса Чичестера, не давали ему покоя. Отправившись в отпуск в Португалию, он решил, что пришла пора приступить к тщательному дознанию. Как председатель судейского комитета он написал письмо Роберту Риделлу, секретарю гонки «Sunday Times», в котором просил инициировать расследование.

Назад: 16. Победил или проиграл?

Дальше: 18. В темный тоннель